I

   Они лежат на столе, покрытом плюшевой скатертью, в каждой гостиной — пухлые, с золоченым обрезом и металлическими застежками, битком набитые бородатыми, безбородыми, молодыми и старыми лицами.
   Мнение, что альбом фотографических карточек — семейная реликвия, сокровище воспоминаний и дружбы, совершенно ошибочно.
   Альбомы выдуманы для удобства хозяев дома. Когда к ним является в гости какой-нибудь унылый, обворованный жизнью дурак, когда этот дурак садится боком в кресло и спрашивает, внимательно рассматривая узоры на ковре: «Ну, что новенького?», — тогда единственный выход для хозяев — придвинуть ему альбом и сказать: «Вот альбом. Не желаете ли посмотреть?»
   И дальше все идет как по маслу.
   — Кто этот старик? — спрашивает гость.
   — Этот? Один наш знакомый. Он теперь живет в Москве.
   — Какая странная борода. А это кто?
   — Это наш Ваня, когда был маленький.
   — Неужели?! Вот бы не сказал! Ни малейшего сходства.
   — Да… Ему тогда было семь месяцев, а теперь двадцать девять лет.
   — Гм… Как вырос! А это?
   — Подруга жены. Она уже умерла. В Саратове.
   — Как фамилия?
   — Павлова.
   — Павлова? У нее не было брата в Петербурге? В коммерческом банке.
   — Не было.
   — Я знал одного Павлова в Петербурге. А это кто, военный?
   — Черножученко. Вы его не знаете. На даче в прошлом году познакомились.
   — В этом году на даче нехорошо. Дожди.
   В этом месте уже можно отложить альбом в сторону: беседа наладилась.
   Для застенчивого гостя альбом фотографических карточек — спасательный круг, за который лихорадочно хватается бедный гость и потом долго и цепко держится за него.
   Предыдущий гость, хотя и дурак, обиженный судьбой, но он человек не застенчивый, и альбом ему нужен только для разбега. Разбежавшись с альбомом в руках, он отрывается от земли на каком-нибудь «дождливом лете» и потом уже плавно летит дальше, выпустив из рук альбом-балласт.
   Застенчивому человеку без альбома — гибель.
   Мне пришлось быть в обществе одного юноши, который, придя в гости, наступил на собачку, попытался поцеловать хозяину руку и объяснил все это адской жарой (дело было в ноябре). Он чувствовал, что партия его проиграна, но случайно взгляд его упал на стол с толстым альбомом, и бедняга чуть не заплакал от радости.
   Он судорожно вцепился в альбом, раскрыл его и, почуяв под ногами землю, спросил:
   — А это кто?
   — Это первый лист. Тут карточки нет… Переверните.
   — А это кто?
   — Это моя покойная тетя, Глафира Николаевна.
   — Ну?! А это?
   Он перелистал альбом до конца и — беспомощно и бесцельно повис в воздухе. «Спасите! — хотел крикнуть он. — Утопаю!»
   Но вместо этого снова положил альбом на колени и спросил:
   — Отчего же она умерла?
   — Кто?.. Тетя? От сердечных припадков.
   «Почему ты, подлец, — подумал молодой гость, — отвечаешь так односложно? Рассказал бы ты мне подробно, как болела тетка и кто ее пользовал… Вот бы времечко-то и прошло».
   — От припадков? Да уж, знаете, наши доктора… А это кто?
   — Лизин крестный отец. Вы уже спрашивали раз.
   Он просмотрел альбом до конца, отложил его и взялся за пепельницу.
   — Странные теперь пепельницы делают…
   — Да.
   Взоры его обратились снова на альбом. Он протянул к нему руку, но — альбома не было. Альбом исчез. Хозяин положил его на этажерку.
   — А где альбом? — спросил гость. — Я хотел спросить вас насчет одной фотографии. Там еще две барышни сняты.
   Нашли альбом, отыскали барышень. Молодой гость, пользуясь случаем, еще раз перелистал альбом, «Чтобы составить общее впечатление». Присутствуя при этом, я носился в вихре веселья и чувствовал себя прекрасно. И вздумалось мне подшутить над гостем. Когда он зазевался, я стащил со стола альбом и сунул его под диван. Гость привычным жестом протянул руку за альбомом и, не найдя его, чуть не крикнул: «Ограбили!»
   Искоса оглядел этажерку, ковер под столом и, побледнев, поднялся с места:
   — Ну… мне пора.

II

   С некоторых пор у меня стали бывать гости. Ясно было, что без альбома мне не обойтись.
   К сожалению, человек я не домовитый, родственники почему-то карточек мне не дарили, а если кто-нибудь и присылал свой портрет с трогательной надписью, то портрет этот попадал в руки горничной, тщеславной, избалованной женщины.
   Гости стали приходить ко мне все чаще и чаще. Без альбома дело не клеилось.
   Я перерыл все ящики своего письменного стола. Были обнаружены три карточки: «Самая толстая девочка в мире Алиса 9 пуд. 18 фун.», «Вид гавани в Ревеле» и «Знаменитый шимпанзе Франц катается на велосипеде».
   Даже при самом снисходительном отношении к этим трем карточкам, они не могли быть признаны за мою «семейную реликвию». Оставалось единственное средство: пошарить на стороне. И мне повезло!.. После двух дней прилежных поисков я обнаружил на полке у одного торговца разной рухлядью громадный кожаный альбом, битком набитый самыми разнообразными карточками — как раз то, что мне было нужно.
   В альбоме было до двухсот портретов — все моих будущих родных, друзей и знакомых! Эта вещь могла занять моих гостей часа на два, что давало мне возможность свободно вздохнуть, и я поэтому радовался, как ребенок.
   Дома я внимательно пересмотрел альбом, и — никому в мире до меня не посчастливилось сделать этого — сам выбрал себе отца, мать, тетю, дядю и двух красивых братьев. Любимых девушек было три, и я долго колебался между ними, пока не отдал сердце первой по порядку, брюнетке с красивыми чувственными глазами.
   В альбоме был один недостаток: случайно не попалось ни одного крошечного ребенка, который бы сумел быть мной в детстве. А дети 13–14 лет, к сожалению, совершенно не были на меня похожи. Пришлось ограничиться тем, что сделал все приятные симпатичные лица родственниками, а безобразные, некрасивые, отталкивающие (таких — увы — было немало) — простыми знакомыми…
   В тот же вечер ко мне пришли гости, народ все тоскливый и молчаливый.
   Меня, впрочем, это не смутило.
   — Не желаете ли взглянуть на семейный альбомчик? — предложил я. — Очень интересно.
   Все оживились, обрадовались, ухватились за альбом.
   — Кто это?
   — Это моя бедная любимая матушка… Она умерла от сердечных припадков… Земля ей пухом!
   Гости притихли и, благоговейно покачав головами, перевернули страницу.
   — А это кто?
   — Мой папа. Мы с ним большие друзья и частенько переписываемся. Это брат. Он теперь имеет хорошее дело и зарабатывает большие деньги. Не правда ли, красивый? Это просто знакомые. А вот, господа, эта девушка… Как она вам нравится?
   — Хорошенькая.
   — Вы говорите — хорошенькая… Красавица! Моя первая любовь.
   — Да? А она вас любила?
   — Она?! Я для нее был солнцем, воздухом, без которого она не могла дышать… Эту карточку она подарила мне, когда уезжала за границу. Когда она делала на карточке надпись, то так плакала, что с ней сделалась истерика!.. Такой любви я больше не видел. И… ее я больше не видел…
   Лицо мое было печально… На ресницах повисли две непрошеные предательские слезинки.
   — Давно это было? — тихо спросил один гость, с тайным сочувствием пожимая мне руку.
   — Давно ли? Семь лет тому назад… Но мне кажется, что прошла вечность.
   — И с тех пор, вы говорите, ее не видели?
   — Не видел. Куда она исчезла — неизвестно. Это странная, загадочная история.
   — Что же она вам написала на обороте карточки?
   — Не помню, — осторожно отвечал я. — Это было так давно…
   — Разрешите взглянуть? Я думаю, раз девушка исчезла, мы не делаем ничего дурного.
   — Не помню — на этой ли карточке она сделала надпись или на другой…
   — Все-таки разрешите взглянуть, — попросил один господин с романтической натурой, сентиментально улыбаясь, — первый любовный лепет невинной девической души — что прекраснее этого?
   — Что прекраснее этого? — как эхо, повторил другой гость и вынул карточку из альбома.
   Он обернул карточку другой стороной, всмотрелся в нее и вдруг вскрикнул:
   — Что за черт?
   — Не смейте касаться того, что для меня «святая святых», — испуганно закричал я. — Зачем вы вынимаете карточку?
   — Странно… — не обращая на меня внимания, прошептал гость. — Очень странно.
   — Что такое?!!
   — Вот что здесь написано: «Пелагея Косых, по прозвищу Татарка. Родилась в 1880 году. В 1898 году за воровство присуждена к месяцу тюрьмы. В 1899 году занялась хипесничеством. Рост средний, глаза синие, за правым ухом — родинка».
   — Что такое — хипесничество? — спросила какая-то гостья.
   — Хипесничество? — промямлил я. — Это такое… вроде телефонистки.
   — Нет, — сказал один старик. — Это заманивание мужчины женщиной в свою квартиру и ограбление его с помощью своего любовника-сутенера.
   — Хорошая первая любовь! — иронически заметила дама.
   — Это недоразумение, — засмеялся я. — Позвольте карточку… Ну, конечно! Вы не ту вынули. Нужно эту — видите, полная блондинка. Первая моя благоуханная любовь.
   «Благоуханную любовь» извлекли из альбома, и сентиментальный господин прочел:
   — «Катерина Арсеньева (прозв. Беленькая) род. в 1882 году. 1899–1903 занималась проституц., с 1903 г. — магазинная воровка (мануфактурн. товар)».

III

   Гости пожимали плечами, а некоторые (самые нахальные) осмелились даже хихикать.
   — Интересно, — сказал старик, — что написано на обороте карточки вашего отца?
   — Воображаю, — отозвалась дама.
   — Не смейте оскорблять этого святого человека! — крикнул я. — Он выше всяких подозрений. Это светлая, сияющая добротой и любовью душа!
   Я вынул отца из альбома и благоговейно поднес карточку к губам. Целуя ее в припадке сыновней любви, я потихоньку взглянул на обратную сторону и прочел:
   — «Иван Долбин. Род. 1862 г. 1880 — мелкие кражи, 1882 — кража со взломом (1 г. тюрьмы), 1885 — убийство семьи Петровых — каторга (12 л.), 1890 — побег. Разыскивается. Особые приметы: густой голос, на правую ногу прихрамывает. Указательный палец левой руки искалечен в драке».
   За столом, где лежал альбом, послышался смех и потом восклицания — насмешливые, негодующие.
   Я отшвырнул портрет отца и бросился к альбому… Несколько карточек уже было вынуто, и я, смущенный, растерянный, без труда узнал, что моя бедная матушка сидела в тюрьме за вытравление плода у нескольких девушек, а любимые братья, эти изящные красавцы, судились в 1901 году за шулерство и подделку банковских переводов. Дядя был самый нравственный член нашей семьи: он занимался только поджогами с целью получения премии, да и то поджигал собственные дома. Он мог бы быть нашей семейной гордостью!
   — Эй, вы! Хозяин! — крикнул мне гость, старик. — Говорите правду: где вы взяли альбом? Я утверждаю, что этот старый альбом принадлежал когда-то сыскному отделению по розыску преступников.
   Я подбоченился и сказал с грубым смехом:
   — Да-с! Купил я его сегодня за два рубля у букиниста. Купил для вас же, для вашего развлечения, проклятые вы, нудные человечишки, глупые мучные черви, таскающиеся по знакомым, вместо того чтобы сидеть дома и делать какую-нибудь работу. Для вас я купил этот альбом: нате, ешьте, рассматривайте эти глупые портреты, если вы не можете связно выражать человеческие мысли и поддерживать умный разговор. Ты там чего хихикаешь, старая развалина?! Тебе смешно, что на обороте карточек моих родителей, родственников и друзей написано: вор, шулер, проститутка, поджигатель?! Да, написано! Но ведь это, уверяю вас, честнее и откровеннее. Я утверждаю, что у каждого из вас есть такой же альбом, с карточками таких же точно лиц, да только та разница, что на обороте карточек не изложены их нравственные качества и поступки. Мой альбом — честный откровенный альбом, а ваши — это тайное сборище тайных преступников, развратников и распутных женщин… Пошли вон!
   Оттого ли, что было уже поздно, или оттого, что альбом был просмотрен и впереди предстояла скука, — но гости после моих слов немедленно разошлись.
   Я остался один, открыл форточки, напустил свежего воздуха и стал дышать. Было весело и уютно.
   Если бы у моего альбома выросла рука — я пожал бы ее. Такой это был хороший, пухлый, симпатичный альбом.