Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке BooksCafe.Net
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Другие книги серии «Античное наследие»
Приятного чтения!
Посвящается
Борису Васильевичу Варнеке
Сцена представляет фасад дворца Геллена (близ старого города в Магнесии).
Фасад в дорийском стиле с тремя дверьми, из коих главная — средняя. К главному зданию прилегают два боковых с особыми входами. Перед домом алтарь Зевса, хранителя алтарей. Поздняя ночь. Луна. Начинается предрассветный туман. Небо в звездах, уже начинающих бледнеть. Из дома выходит Меланиппа. Она худая, бледная, высокая. У ней черные волосы, густые, волнистые, с синеватым отливом, и черные тонкие брови на очень белом, мягко очерченном лбе. Глаза большие, влажно-синие с пламенем, но без лучей, глубокие. Морщина между бровей указывает на раннюю работу мысли. Походка и жесты — людей, живущих созерцательной жизнью. Она выходит медленно, сначала подходит к алтарю и молча склоняется перед ним. Потом поднимает глаза к небу. Молча молится несколько времени, поднимая к небу белые, трогательно нежные руки, и начинает тихо, голосом музыкальным, но будто идущим издалека.
О праотец могучего Эола,
О Геллена великого отец
И старости его хранитель белой!
Кто б ни был ты, о Зевс, на небесах
Эфирных — бог иль разум, сновиденье
Ожившее иль гордая мечта…
Но я тебя зову, великий пращур…
Не твоему ли внуку мать меня,
Дочь мудрого Хирона, подарила
И Арною в чертоге нарекла?
В Магнесии уж после Меланиппой
Я прослыла за волны черных кос…[5]
О, выслушай, Крон ид, я не дерзала
К тебе взывать, пока эфир горел
От огненной иль алой колесницы,
И ночи я ждала…
Пауза.
Меланиппа закрывает лицо руками, потом отнимает руки и опускает голову.
В такую ж ночь
Росистую и лунную, когда
Черней вода и ярче ароматы…
На берегу Сперхая, где тростник
Сухой шумит и ива обнялась
С другою ивою, я уступила бога
Желаниям и ласкам. Посейдон
То был, и темнокудрый, и могучий…
И в брачную так говорил он ночь
Избраннице:
«Двух сыновей родишь ты,
Вели на луг их нежный отнести,
Где царское Эола стадо ходит,
И более о них не думай, Арна!
Я имена, я им и славу дам».
Без матери — ты взял ее у нас
И без отца державного, который
В изгнание ушел на долгий год
За кровь сестры, моей Канаки нежной,
И Макарея-брата, я слова
И тяжкое носила бремя бога…
От острых глаз и злоречивых уст
Я девять долгих месяцев таилась.
Лишь верная кормилица моя
Про злую честь узнала Меланиппы,
О, злую честь. Когда же наступил
Мученьям срок положенный, в лачуге.
Где, верно бы, последняя рабыня
Побрезгала остаться, на циновке,
Что пастухи, скрываясь в непогоду,
От холодов осенних расстилали…
Я, старою повита няней, ночи
Двух сыновей явила, красотой
Сияющих… Увы! зачем не мать
В девятый день мне ложе освятила
И внукам улыбнулась?.. Во дворец
Вернулась я, недуг изображая
Для рабских глаз… Исподтишка, в лачужке
Покинутым на няню торопливо
Я ласкою, слезой и грудью нежной
Малюткам долг платила материнский…
Но долго ли?.. Герольд оповестил,
Что царь-отец, Фессалии властитель,
Трофония покинул старый храм
И что домой на Дельфы путь он держит…
Веселием тогда, и позолотой,
И пурпуром чертог наш засиял,
И потекли толпами фессалийцы
Царя встречать. С богами примирен,
Эол горит родной очаг увидеть.
От крови кровь на пышных алтарях
Готовится очистить Гелленида…
И только я в толпе его рабынь
Хотела бы пугливо затеряться…
Пауза.
Или, детей кормившая, дерзну
Я в хоровод войти девичий, или
Я на алтарь душистый свой венок
С безбрачными решусь отдать богине?
Как на отца осмелюсь я глядеть?
Как матери услышу, не краснея,
Я имя беспорочное, увы!..
О ты, звездой горящая, прости мне!
Но не о том мои слова тебе,
О пращур мой эфирный и державный…
Детей моих ты сбереги. Отца
Их волю я исполнила покорно:
К стадам они отнесены — пока
Питает их другая мать… и нежно
Зеленые их сон лелеют травы.
Так няня мне — в утеху, может быть,
На мягкий луг отнесшая малюток,
Сказала — я уж не увижу их…
Пауза.
Но страшное в груди встает сомненье:
Кто их отец, не знаю я… Иль имя,
Иль локоны синевшие, и риза
Блестящая, и пар соленой влаги…
И самая эмблема — не могли
Обманом быть, приманкой маскарадной?..
Иль демонской уловкой?.. Я не жду
Ответа, Зевс, но если муки или
Бесславие потомства твоего
Во что-нибудь ты ставишь, сжалься, боже.
В орхестру тихо спускается Хор девушек с Пелия и его окрестностей. Некоторые из них одеты в костюм, напоминающий амазонок, короткий хитон; одежды на них яркие, праздничные. Корифей — девушка в длинном белом хитоне с оранжевым напуском — брюнетка. Пояс подвязан высоко. У некоторых волосы убраны пышно, у других, наоборот, напоминают моду, взятую из охотничьего быта, длинные вуали у многих покрывают диадемы или стефаны на волосах. На двух легкие шлемы.
О Пелий!
Зеленый и с белой короной!
И ели,
И токи смолы благовонной,
О Пелий!
Для новых
Небес не забудем тебя мы…
Еловых
Храним мы ветвей фимиамы,
О Пелий!..
В эфире
Дельфийской не внемлю я лире…
Безмолвны
Померкшие синие волны
В эфире.
Там звезды,
Как поздние бледные грозды,
За дальней
Повисли оградой печальны,
Там звезды…
Как волос
В траве или тонкие нити,
Вы голос
Во мраке и шаг затаите,
Как волос…
Охрана
Отцовских палат молодая!
Как рано
Ты встала, отца ожидая,
Как рано!
О, привет тебе, желанной,
Меланиппа, дочь Эола,
Гаснет сумрак, и в туманной
Ризе гладь и волн и дола,
Чадо дивное Эола,
Поздний цвет благоуханный…
О, радуйтесь и вы, и меж вершин
Та белая вершина, и зеленый
Душистый скат, где наших матерей
Веселая охота увлекала…
Одной из них уж не дочтемся мы,
Но не дерзну ее святое имя
Вам повторять средь бед моей зимы
Печальными устами я моими…
Ты говоришь о Гиппе, что родил
На Пелии твой дед Хирон премудрый?
Я говорю о трепетной звезде
Перед зарей она восходит, дева…
Божественной молюсь, но как о том
Узнали вы, скажи мне, Меланиппа!
Посланница прекрасная богов,
Ирида нам поведала о дивной.
Ты в трауре, царевна, ты бледна,
Из глаз твоих катились долго слезы…
Они бегут еще… над гробом нежной
Моей сестры, загубленной отцом.
Храни уста, хранить мы будем уши…
Пред ужасом, что вами пережит.
Я черное сниму — на пир сегодня
Я уберусь… Но отдыха и сна
Уже давно не знаю я, подруги…
Тебя томит недуг… или печаль?
Не знаю, чем томлюсь, но только гасну.
Ты в хоровод девичий наш войдешь?
О нет… О нет… Не надо хоровода.
Иль девы ты божественной не чтишь?
Я чту ее… Но издали… увы…
Иль демоны душой твоей играют?
Боюсь, что да… боюсь, что да… Увы!..
От матери моей, с которой Гиппа
Была дружна покойная, тебе
Мы принесли ее уборы, дева,
Ее фату, что обвивал венец
Из темных роз, повязку, что драконом
Эмалевым украшена, и пояс…
Послушай, он еще благоухает…
Первые лучи солнца. Меланиппа стоит молча, опустив руки, вся бледная. Немая сцена. Знаки удивления в Хоре.
Твоя печаль понятна… О другой
Ты вспомнила утрате свежей, дева,
Не грубо ль я коснулась сердца ран?
Или в тебе недуг ожесточился?..
Отраден дар твой, дева, дай его
Я унесу и спрячу… и да будут
Любовь богов и счастье их с тобой!..
Я вспомнила о прошлом… Эти слезы
Последние… О Гелиос! твоих
Колес, о бог, сияющие спицы…
Так радостно мелькают… снизошли
Ты встречу нам веселую, ты праздник
Нам золотом и пурпуром залей…
Простите мне, подруги… Я в чертоге
Устроить пир должна… И алтари
Богам убрать… А этот траур долгий
Похоронить в углу… И пусть навек.
Хор. Затем Старая кормилица из левых дверей.
Таит она недоброе. И чувства
В ней смущены, подруги… Но не тем
Унынием, которое на сердце
Зеленою осесть успело ярью[6]…
Нет, новая, как яркий меч, над ней
Беда висит, должно быть…
Ба… Из дома
Служанка старая выходит… О, теперь
Чего-нибудь, подруги, мы добьемся.
Привет тебе, почтенная жена!
Кого-нибудь ты ищешь здесь, конечно?..
Царевны нет: она ушла в слезах…
Привет и вам, о гостьи молодые!
Здесь плакала царевна? Так ли, девы?
Но кто же вы? О Пелии родном
Мне пеплосы напоминают ваши;
Такой наряд носили при дворе
Хирона, — мир его великой тени!
Близ Пелия мы точно рождены.
Душа горит послушать вас, о девы.
Я отвечать готова… Но сперва
Царевны нам ты объясни несчастье…
Нас новости нежданные страшат…
Как? Новости?.. И страшные? Ты шутишь!..
Несчастие?.. Храни свои уста.
О, я бы с ней делить хотела слезы…
Когда бы мне причину их узнать.
Причина слез… Иль их одна причина?..
С женой на свет родится и недуг…
Не вражье ль то, скажи мне, наважденье,
Что хоровод священный ей не мил.
Чур-чур меня… И смелы же вы стали!
Нет, были мы куда скромнее вас…
Пауза.
И все-таки тут тайна есть, жена.
Коль тайна есть, как знать ее рабыне?
Пауза.
Так извелась царевна, так бледна…
Распустится в лучах отцовской ласки…
Давай-то бог… А жениха нашли?..
Нам царские неведомы решенья…
Но что же вы могли слыхать и где?..
Не слишком ли, жена, ты любопытна?
С кем виделись, пока сюда вы шли?
Встречали мы людей довольно всяких…
Но отчего, скажи мне, ты дрожишь?
Дрожу?.. О нет… Я ж ни при чем, поверьте…
Пауза.
Ты ни при чем?.. А кто же помогал?
Немая сцена.
Коль точно вы что знаете, ни слова…
Девичьих уст — вас Пелием молю,
Святынею бебидской Артемиды
И счастием, которого вкусить
Вы жаждете весной в зеленых сенях,
Храните уст девичьих чистоту,
И если враг уж осквернил вам уши
Невинные… Клянитесь онеметь…
Клянусь тебе я горним алтарем
Кронидовым и алтарем Нерея…
Твоей, раба, царевне не вредить…
Но я могу ль над горькою не плакать?
Знаки участия и скорби.
Я верю вам… Молите же богов,
Да даруют они успокоенье
Двум матерям — небесной и земной.
Я слов твоих, жена, не понимаю…
Но за тобой я вышнему молюсь,
Да укрепит царевну он в несчастьях,
Которых мне никто не открывал.
Благослови вас мать богов, о девы…
Но с этих пор — завесу на уста.
О Феб-Аполлон!
Дивною музыкой, боже,
Множил стада ты Адмету,
К сладкой твоей свирели
Робкие лани сбегались.
Белеющих бабочек легче
И снов золотых лучезарней
В разбитую муками душу
Со струн твоих вещих, дельфиец,
Мелодии нежные льются.
Безумное сердце царевны
Врачуй, небожитель, а демон,
Что мыслями девы играет,
Пускай под твоею стрелою
Пифонову участь разделит,
О Феб-Аполлон!
О Феб-Аполлон!
Боже, когда ты родился,
Пальма над ложем Латоны,
Чуждым страданий тяжких,
Нежно к тебе склонилась…
И остров цветущий на синем
Сребристом просторе, где смерти
Бессилен крылатый демон,
Был первой твоей юдолью.
Когда же в обитель Аида
Уж руки Кронида с Олимпа
Низвергнуть тебя простирались,
Не мать ли за сына молила…
О, будь же заступником, Сминтий,
Царевне, что мать схоронила…
О Феб-Аполлон!..
Хор. Вестник с внешней стороны, за ним гости.
Одеждами торжественно сияя
И крыльями сандалий, как Гермес,
Сюда герольд идет. Вниманье, девы!
К царевне я, о жены, Меланиппе.
Кто вызовет ее из царских зал,
Чтоб радостной она внимала вести?
Ее принес я первый… не забудь…
Она идет сюда… Ты счастлив, быстрый…
Те же и Меланиппа, нарядная, в белом; внутреннее волнение лихорадочно проступает только на бледных губах и расширенных зрачках. На щеках легкий слой румян. Служанки несут зеркала, опахала, пурпуровые ковры, курения. Рабы поспешно убирают алтарь зеленью. Собираются гости, нарядные, с цветами.
Вестник выступает навстречу Меланиппе с поклоном.
О, радуйся, державного Эола
Царевна-дочь, краса магнесских дев!
Очищенный постом и покаяньем
И благостью увенчанный, затем,
Что храма он срединного святыню
Сподобился узреть, сюда Эол,
Фессалии державный повелитель,
Вернулся… Как он счастлив, как чело
Сияет у царя — уже давно мы
Не видели таким его… Печали
И гнев забыт, и милости вас ждут
Великие, рабы и домочадцы,
А вас пиры, приветливых гостей…
Движение и гул в толпе.
Он кобылиц отпрячь велел, чтоб раньше
Родимых трав вкусили и они
И с табуном подруг смешались в поле.
Так говорил нам царь — ему в ответ
Улыбками мы расцветали, дева.
Кругом народ, и медлен царский путь.
Там с Пелия, из Иолка,[7] Фер богатых
Из Фтии есть, и северные есть
Среди гостей, царевна, фессалийцы.
Всех ласкою наш царь очаровал.
Теперь толпа, конечно, задержала
Вельможного, но если б кобылиц
Не отпустил так рано он на волю,
Сандалии крылатые мои
Благую весть все ж принесли бы раньше…
Ведь Гелия всегда быстрей Гермес.
Благодарим гонца, конечно, он
Почетное на нашем пире место
Уж заслужил… А ласки и даров
Ужель ему сегодня пожалеем?..
Но отдохни, Гермес, ты весь в поту…
Отворачивается к рабам, Вестник отходит несколько сконфуженно.
А вы, рабы, пурпуровою тканью
Подножие увейте алтаря!
Пред Зевсовой святыней преклоняясь,
Пусть будет царь великий наш почтен.
Из ваших уст пэана жду я, девы,
Помолимся, чтобы возврат царя
Веселием нам заплатил за слезы
Пролитые… Я умолчу о том,
Что, кроме слез, здесь выпила немая
И пурпуром прикрытая земля…
Бессмертные, мы в вашей тяжкой воле…
Славьтесь, синие пучины
Сребровласого Нерея!
Славьтесь, гордые вершины,
Где снега лежат, белея,
Где орлы повисли, рея
По-над стадом лебединым!
Но славнее и отрадней
Нет твоих, о Пелий, скатов…
Веял сумрак, и прохладней
Стали волны ароматов…
Дымно факелы мерцали,
Пелий ярко обвивая,
Лента двинулась живая,
Лиры нежные бряцали
У гостей Нерея… Ели,
У кентавров в мощных дланях,
Смоляные пламенели;
Нимфы ехали на ланях.
Серебристой вереницей
Там клубились нереиды,
Мягко плыли аониды,
Кто со свитком, кто с цевницей,
И с сияющей царицей
Шел властитель Эолиды…
Движение в толпе. С нарядной свитой и массой гостей, увенчанный лавром, медленно входит Эол, будто помолодевший, улыбающийся.
Хор. Эол. Меланиппа. Толпа.
Слава! Геллена великий
И блестящий сын Эол!
Ты венчанную гвоздикой
Дочь Хирона поборол
И с добычей нежноликой
Улетел ты, как орел…
Цвет любви вдыхая дикий,
Лучезарный и великий,
Славься, радостный Эол!..
Славься, радостный Эол!..
Минута затишья. Меланиппа не выходит навстречу. Она дает гостям загородить себя от Эола.
Магнесии священные твердыни…
Дворец отца, и силуэты гор
Любимых, и лесов немые сени,
И моря шум привычный. Лучше вас
И слаще вас нет сердцу… Алтари,
Венчанные моих лугов цветами,
Вам первым мой привет…
Я не царем
К вам прихожу, отеческие боги,
А грешником раскаянным и сыном…
О Зевс, о Геллена могучего отец,
На этот дом, так много испытавший,
На твой народ, на избранных, пелазгов,
Которым ты, великий, обещал
Безбрежный мир в грядущем, призри, боже.
Залога ждем твоих теперь же, Зевс,
Обетов мы… И внук, тобой прощенный,
Сегодня, на алтарь припавши, молит,
Чтобы в ему дарованной земле
Умножились стада, чтоб в пашнях черных
И трудовых Димитры золотой
Не иссякал налитый солнцем колос…
Чтоб дети… О, детей воспоминанье,
Ты за собой ведешь их тени… Дети
Чтоб выросли на радость и на славу
Родителям, которым ты велишь
Их вырастить… Победы и трофеи
Кровавые с их паром — для других
Оставь их, боже вышний, для потомков.
Мы ж мира, бог, мы жаждем только мира
И в городах, и в тишине палат…
Но дочери не вижу… Меланиппы:
Здорова ли она?.. И где ж отец,
Богами нам еще хранимый Геллен?..
Отец и мой державный царь, твоим
Так сладко мне внимать словам, и взору
Так милы глаз веселые лучи…
Малютка, ты бледна и похудела…
Пусть счастием и миром над тобой
Луч Гелия отныне засияет…
Ты не больна, надеюсь, Меланиппа?..
С тобой, отец, я расцвету опять.
Скучала я в старинном доме нашем
И без вестей томилась о тебе…
Ни арфа мне отрады не давала,
Ни ткацкий стан с узорным полотном.
О Геллене ты спрашивал… В чертоге
Готовит он, чтобы богов почтить
И твой возврат восславить — жертву, верно.
Он слаб и стар становится, увы!
И седина чело ему склонила…
Но дай сказать привет твоим гостям.
Приветствую вас, жены! Фессалийцы,
С вершин родных и дальних, из полей,
Из городов прославленных и с моря
Лазурного… Да сохранит вас бог,
Да будет вам очаг наш благодатен!
О, радуйтесь, соратники, и вы,
Мои соседи мирные, вы, жены!
Мой царский дом для дорогих гостей
Всегда открыт… Но мне милей сегодня
Ваш ласковый и радостный привет…
Я подданных в Магнесии своих
И сколько есть покорных фессалийцев
Под скипетром моим прошу со мной
Участвовать во всенародной жертве
И трапезу в чертоге разделить.
Старинных вин я предложу им критских…
И вы, рабы, смелее… Кто из вас
Тяжелым ли уроком или карой
Обременен грозящей… Успокойтесь…
Вы прощены… Берег я под конец
Привет цветам, которыми Эола
Сегодня сад зацвел… Я ваш пэан
С особенным прослушал чувством, девы…
Он сладостной росою освежил
Мои давно не плакавшие вежды.
Ты в Дельфах был, державный, в волосах
Я вижу лавр твоих златисто-белых.
Сподобился я увидать земли
Срединный храм,[8] там бледной пифониссы
Вещаниям я трепетно внимал,
Но светел я их толкованьем, девы.
Мне радости твоей отрадна весть.
Душа горит послушать, в чем же радость.
О, тайны нет… Я бы хотел, чтоб все
Со мной теперь благую весть делили
И счастия Эолова лучи.
Пифийский бог сказал, что счастлив буду
Я внуками, что славою они
Широкий мир наполнят, и далеко
Эолов дуб ветвями прошумит…
О дочь моя, для радостного брака
Меланиппа отшатывается, бледнея.
Давно готов и царственный жених…
Ты смущена?.. Он выбран, Меланиппа…
Краснеешь ты? Спусти скорей фату,
И за фатой ты можешь улыбнуться…
С тобою кто ж останется, отец?
Мне терема еще не скучны стены…
И тихие со мною говорят
Бессонными, отец, ночами звезды…
До брака все вы, Арна, таковы…
Но ты, дитя любимое, не думай,
Чтоб я не знал, какой алмаз в венец
Тобою мне вложила дочь Хирона…
Но погоди: я вижу, что сюда
Из конюхов идет один… Так странен
И спешный шаг, и невеселый вид…
Что скажешь, раб и верный мой товарищ?
О царь Эол, державный господин…
Прости рабу, коль вестником не в пору
И, может быть… Не знаю, как сказать…
И, может быть, ну, скажем, неудачным
Я вестником к тебе являюсь, царь…
Твоих речей начало неудачно,
Ровнее их, надеюсь, будет ход.
Пожалуйста, не бойся кары, конюх:
Мой царский гнев отсюда далеко.
Тем временем из дворца показывается старый Геллен. Он совсем белый, согбенный, в сетчатой одежде прорицателя, его ведут двое, третий несет посох. На Геллене венок из дубовых листьев.
Те же и Геллен.
Отец, к тебе державный прорицатель,
Кронида сын увенчанный идет!
Эол выступает навстречу отцу.
О, радуйся, мой сын и царь Магнесский!
Ты радуйся, державный мой отец!
В тебе залог блаженства Эолидов,
И сладостно глядеть мне на тебя.
Рабы сажают Геллена. Один из рабов начинает медленно махать над ним веткой, отгоняя мух.
Но вестника послушаем: гаданий
Я знаменья хочу сообразить,
Его рассказ нам может пригодиться.
Недаром же в нем сердце смущено.
Минута общего, несколько смущенного молчания.
Так говори ж, возница, без опаски.
Давай-то бог. Но слушай, царь. Ты помнишь,
Что приказал крылатых кобылиц
Клянусь, таких Магнесия уж много
Не знала лет — стреножить и на луг,
Копытами их целый год не мятый,
Пустить, Эол… Стреножив кобылиц,
В беседу мы с табунщиком вступили…
Но, как на грех, — ты помнишь ту — у ней
Над правым глазом звездочка, — не видел
Я более шкодливой, — путы прочь…
И что уж там завидела… Но мимо
Подруг и вон из стада… Там Алфей
Поток бежит — шагов, пожалуй, будет
Две тысячи — за нею мы гнались.
Холодная вода потока, верно,
Крылатую сманила… На нее
Накинул я узду и потихоньку
С укорами шкодливую назад
В табун повел. Идем мы перелеском:
Путь выбирал короче я, и вот
Ты знаешь луг, весь желтый от цветов,
Где пастухи твоих коров и телок
Свирелью, царь, с зари и до зари,
А может, и пастушек забавляют…
Их утомил, не знаю, солнца свет,
Любовь иль труд, но спящими нашли мы
Бездельников… А в засенке[9]… О, нет…
Бессмертные!.. Нет… нет, такого дива
Ни мой отец, ни дед, ни прадед, верно,
Не видывал, — увидит ли и внук?..
Корову мы увидели, по виду
Уж не вчера телилась… рядом с ней
Порядочный мычал нетерпеливо
И землю рыл раздвоенным копытом
Бычок… а мать, ты не поверишь, царь,
Двух мальчиков — я об заклад побьюсь,
Что были то особенные дети,
Ты не найдешь таких красивых здесь
И рослых, царь, — двух мальчиков кормила.
И долго мы стояли… Не могли
Мы губ разжать от изумленья, даже
Как будто бы и ноги отнялись,
С испуга, царь, что этот вид чудесный
Обозначать нам должен. Пастухов
Толчками мы тут подняли, но толку
В породе той кто и искать бы мог,
Которая иль спит, или играет
На дудочке? И спор тогда пошел
Меж нами, что за дети. Не корова ль
Их принесла? Чего ведь не бывает…
Иль демоном положены на луг…
Ну видано ль, чтобы, свое рожденье
От вымени сурово оттолкнув,
Плод женщины кормить корова стала!
Кричали мы немало. Ничего
Из нашего не вышло крика только,
И решено…
Нет! раньше… погоди…
Когда детей, иль бесенят, — уж, право,
Не знаю, как созданья те назвать,
Корова-мать, так скажем, откормила,
Здоровы же сосать они… На луг
Склонившихся она тихонько стала,
Как маленьких теленочков, лизать…
Тут подошли другие телки… Следом
Бык подошел, но молча, и никто
Диковинных детишек тех не трогал.
Обиженный один не замолкал,
Пока травой он сердца не натешил…
Давно бы так… И было решено
Меж нами тех гостей сюда доставить:
Что ты велишь, то с ними мы, Эол,
И сделаем… Но было нелегко
Их унести… Мычаньем недовольным
Все стадо нас почти что до ворот
Твоих, Эол, от речки провожало.
По глупому совету моему
Так и другой тебе, владыка, скажет,
Недоброе то знаменье… Скорей
Убрать бы их… А впрочем, как прикажешь.
В середине рассказа конюха два другие приносят корзинку со спящими детьми. Движение в толпе гостей и рабов и в Хоре. Меланиппа сначала стоит молча, скрестив руки. Только бледность проступает сквозь румяна. Она будто спала с лица, но владеет собою вполне. Сухие губы строго сжаты. Наконец, при виде слишком назойливых и любопытных гостей и рабов, она дает еле заметный знак глазами Старой кормилице, которая успокоительно кивает ей головой и, отстраняя толпу, становится на страже около детей. Геллен все время сидел неподвижно, будто спал… Не поднимая головы, он говорит, наконец, точно в дремоте.
О, боги!.. О, гадания! О, сын
Эол, Эол! Иль цепь твоих несчастий
Не оборвали боги?.. Ты, пятно,
С кого же ты растешь?.. О, демон злобный!
Общее смущение.
О, тяжкий бред… Осмелюсь ли я, царь…
Ты, кажется, устал, и это солнце…
Кто говорит?.. Что солнце?.. Это ты?
Ты, дочери Хирона чадо, Арна?
Да, я помочь хотела бы тебе,
Державный дед… Боюсь я, что недужный
Твой бред отца счастливого смутит
И праздник наш расстроить может, Геллен…
Боитесь вы для праздника моих
Тяжелых слов… Что ж делать?! Я не бредил.
Я — в ужасе… Ты понимаешь, царь?
Садится опять. Раб, точно автомат, снова машет над ним зеленой веткой.
Перед твоей священною, родитель,
Я волею склоняюсь. Мудрых уст
Вещания твоих — моя святыня.
И если новую беду сегодня мне
В нить тонкую и черную моей
Всучить должна седая парка жизни,
Я не уйду от ней… Но, может быть,
Позволишь ты, чтобы с возницей этим
И чудом я покончил раньше, царь?
Геллен молчит.
Коль слов моих ты не одобришь, можем
Мы подождать решением… Молчишь
Ты, царь-отец? Согласием молчанье
Позволь считать твое…
Геллен молчит.
Рассказ твой, конюх,
Действительно, особенный — его,
Однако, я назвать покуда страшным
Не вижу оснований. Вы детей
Иль демонов, но вид детей принявших,
Туда ж теперь могли бы отнести,
Откуда их вы взяли. Если точно
Их положил туда на благо нам
Бессмертный бог — он их спасет, конечно,
И мы греха на душу не возьмем,
Что знаменье сгубили торопливо…
А если то была игра бесов,
Нам дикие помогут ночью звери…
При алтарях нет места палачу,
И жертвы бог… сомнительной не любит.
Конюх скрывается в толпе. Нянька торопливо берет корзину. Служанки ей помогают.
Сомнительной?!. Останови рабынь:
Богами, сын, молю и заклинаю.
По знаку Эола корзину снова ставят на место.
Остатки сил берег я, мой Эол,
Чтобы тебя увидеть и зарею
Полюбоваться славы Эолидов,
Что некогда мне обещал Кронид…
Но лучше бы… О, лучше б этот свод
Слабеющим глазам моим не видеть…
Я три раза гадал и три раза
Рабам свой нож я отдавал печально
И заливал зловещий огнь алтарный;
Я три раза глядел, как до зари
Вели быка на жертву… Все три раза
Понурый шел и не мычал, едва
Он тучные передвигая ноги.
И три раза все те же знаки — мне
Не обманул очей и призрак счастья…
От желчи был раздут пузырь быка,
И черною обильно заливал он
На алтаре передо мной, Эол,
Ножом жреца раскрытую утробу.
Я вижу лавр Аплуна[10] на тебе,
Но светлого обеты олимпийца
Не отвратят над головой твоею
Нависшую беду… Ты бойся, сын,
Гадателей, читающих по звездам,
И мудрых дев, и свитков бойся, царь,
Украшенных вещаньями Орфея…
Отцовского предания держись
И мудрости, от нас ушедшей в землю,
Лишь белым, царь, пелазгам откровенной.
В Феспрот иди! Очищен не совсем
От крови ты здесь пролитой, а раньше
От нечисти домашней, да скорей
Освободись и сжечь вели явленных.
Во время этой речи надвигались тучи. Но грозы нет. В конце речи слышатся какие-то странные звуки, точно подземный ропот. Потом треск, крики. Общее смятение. Эол стоит молча, поникнув головой. Меланиппа в ужасе расширенными глазами смотрит на Геллена. Кормилица испуганно пригнулась к земле, все еще инстинктивно закрывая корзину. Многие из толпы молитвенно пали ниц. Другие простирают к небу руки. Волна землетрясения затихает.
О Посейдон!.. Земли колебатель!..
О синекудрый!
Сжалься над нами!
Нам алтари,
Боже, оставь!
Пламени, бог, на очагах
Не погашай, молю…
Мысли тоскливо мятутся:
Вещего старца слова
Ты покарал ли иль смерти
Этих детей просишь?
Сжалься, владыка морей,
Ужас развей и сомненья
Душные волны,
О Посейдон,
Бог синекудрый!..
Полная тишина. Все затихло в ожидании второй волны землетрясения. Она набегает, но останавливается дальше от чертога. Мало-помалу светлеет.
Показывается солнце. Смущение успокаивается.
Гадания твои, отец, печальны,
Печальней их вещания твои,
И этот знак, венчавший их, ужасен…
Мне радости луч Гелия, увы!
За облаком таившийся и снова
Блеснувший средь эфира, не вернет,
И лавра я сухие листья брошу…
Возьмите их.
Должно быть, ризы мне
Торжественной не надевать сегодня…
Мой светлый пир погиб. Но, царь-отец,
Не вижу я, зачем же лишней кровью
Иль копотью от адского огня
Свой покрывать должны мы пурпур царский.
О, маловер… Иль ропота богов
Подземного твоей гордыне мало?
Чего ты ждешь? Кровавого дождя?
Иль, может быть, чтоб Тартара разверзлось
Для нас жерло сокрытое? Когда б
Здесь речь была лишь о тебе… Но рода
Главою ты останешься…
А мне
Постылый век, усталому, коль боги
И длят еще, так чтобы вразумить
Тебя я мог и славу уберечь
Моих грядущих правнуков… и только…
На алтари и статуи богов,
Которых мы еще не знали, право,
Глаза бы не глядели… Но чего ж
Боишься ты? Иль эти бесенята
Тебе детей твоих, детей дороже,
И правнуков, и всех, кого на муки
Преступною ты слабостью своей
Теперь, Эол, быть может, осуждаешь…
Но вижу я опять гонца… Еще
Нам новости из стада… Тот же конюх…
Те же и конюх с той же стороны, что и первый раз.
О царь Эол… Сегодня день чудес…
О новом мне позволь поведать диве.
Мы ждем речей твоих, мой верный раб.
Корова та, которая кормила
Найденышей чудесных, на глазах
У пастухов твоих, да и на наших
Исчезла, царь, растаяла… Удар
Ее унес в земные недра, что ли?
Где мальчиков нашли мы, господин,
Провал образовался… ключ горячий
Струится там… Свидетелей у нас
Хоть отбавляй… Нет, царь, неладно это
Явление… Должно быть, Посейдон
На демонов, что алтарей священных
Его не постыдились, рассердился…
А телки как жалеют пастухи…
Не брезгает и животиной демон.
Пауза. Сильное впечатление среди слушателей.
О, тяжкое сомненье… Поглядеть
Я все ж хочу на знаменье…
По знаку ему подносят корзину с детьми.
Какие
Чудесные детишки!.. Как они
Кого-то мне напоминают… Да…
О нет! о нет… возьмите их, рабыни…
Моей душой играет демон точно…
И если все, за радостью теперь
Свидания забытое с отчизной,
Припомню я… И смутный сон… И Арны
Печальный взор… И птиц… Да разве ж бог,
Чтоб обольстить наш ум, ошибок полный,
Жалеет чар?.. Иль мало есть у них,
У демонов, приманок?.. Покажите
Опять детей…
Дочь, Меланиппа, им
Надень убор в чертоге погребальный
И принеси сюда…
Коль иго жизнь,
Его Эол поднимет не бледнея…
Привесок бед… Мгновение… И пусть
Узнает под ножом тот черный демон,
Как славу у потомков отнимать
Эоловых… красой и состраданьем
Его мужское сердце растопляя,
Как крыльев воск Икаровых… Отец,
Минутную прости Эолу слабость…
Не женщиной его, орлом родил
Кронидовым ты горным…
Я Феспрота
Увижу дуб священный и, страданий
Приняв удел, священный голос бога
Услышу вновь, коль этим осквернен
Я зрелищем и демонской игрою.
Прошу гостей войти теперь в чертог
И без меня там пир уготованный
Вкусить… Богов они не раздражали,
И Гелленов не погасал очаг…
Гости входят в дом.
Дозволишь ли?..
Ни слова, дочь, ни слова!
А вы, рабы, готовьте поживей
Костер, посуше наберите елей,
Чтоб тот огонь, который поднесу
Я бережно к неласковой постели
Найденышей, моей грозящих славе,
Чтоб ярче он и веселей пылал,
В Додону путь Эолу озаряя…
Те же без Эола.
Меланиппа подходит к корзине, вынимает оттуда детей и, плача и молча целуя их, уносит в дверь направо.
Последний день… Последние лучи…
Последнее звено тяжелой цепи
Сейчас сольет огонь костра, чтоб цепь
Мне самую потом расплавить… О,
Скорей, рабы, скорей, скорей отсюда…
Страшен богов без меры
Гнев и зоркая сила,
Но меж бессмертных Геры
Небо грозней не носило.
Сказку ли, быль ли златого
Детства душа удержала,
С дальнего Пинда крутого
В Аргос река побежала.
Сколько там было богатых
Сел и полей-раздолий,
Лесу и ланей на скатах
Стало Инаховой долей.
В Аргосе царствовал славный,
Тезка с рекой золотою…
Дочери не было равной
Ни у кого красотою.
Очи Кронида пленились
Чадом Инаховым милым,
И меж аргосцев разлились
Воды, богатые илом.
Плутос в земле поселился.
Год пировали там целый.
Гермий с царем веселился,
Зевс с его дочерью белой.
С трона небес золотого
Гера увидела диво.
Месть ее мигом готова:
Сердце недаром ревниво.
Радугу Гера послала,
Дивную станом и видом:
Влага с полей убежала,
Плутос ушел за Кронидом.
Стали пустынею села,
Смертного полные страха,
И из румяно-веселой
Мумией стала Инаха.
Где от обильной Димитры
Закромы раньше ломились,
В сети паучьей и хитрой
Мухи голодные бились.
Шерстью одеты, смотрели
Девы глаза благородной;
Гермий уныло-голодный
Телке играл на свирели…
Страшен богов без меры
Гнев и зоркая сила,
Но меж бессмертных Геры
Небо грозней не носило.
О, чье ж это страшное дело?
Чья тайна? Иль козни?
Ту ночи ли поздней
Преступницу риза одела?
Иль Гелий своей золотою
Сиял колесницей победной
Над тою
Огню обреченной красою…
Над матерью бледной,
Грехом ли гонимой,
Стыдом, нищетою
Томимой?..
О, чье ж это страшное дело?
Душа говорит: то не бес;
Чье ж око, о боги, с небес
На грешную деву глядело?
Меланиппа; за ней рабыни несут детей в погребальных костюмах и длинных черных вуалях.
Вот… вот они… найденыши… О, боги!
О, зрелище печальное! Когда
Подходит к старцу смерть иль от недужной
Постели врач отходит молча, нам
Тоска сжимает грудь… Но если видишь,
Как маленьких детей для палача
Или жрецов — то не одно ль и то же?
Оденет риза погребальная,
Как трауром играть готовы дети
И алые смеются их уста,
В душе встает холодный ужас, девы!
О, как могла, царевна, этот труд
Ты, нежная, среди рабынь исполнить?
В сердцах людей, покуда жизни луч
В них теплится, есть искра упованья…
Пока детей я одевала, мне
Мелькнула мысль, и ей дышу я, девы…
А может быть, печальный этот вид,
Убор, который подобает старцу,
Смягчит отца… Ведь беззащитней вдвое
Они теперь, малютки эти… Нет
Коровы даже в человечьем стаде,
Чтоб молоком уста их освежить.
О, слов и слез скопила я довольно…
И нежностью глубокою мое
Так эти крошки истерзали сердце…
Но подожди… Костер… Отец… и старец,
И Геллен там… Он что-то говорит…
Они идут сюда… Старик остался…
Он будет ждать малюток…
Посейдон!
Уста мои окованы… Ты моря
Отдай им, бог, и блеск, и шум; и речи
То ласковой, то грозною волной
Пускай идут мои к сухому сердцу…
Те же и Эол со свитой и частью гостей.
О дочь моя… Готово все… И ждет
Костер и нож найденышей… Надеюсь,
Что, разумом излишек победив
Девической чувствительности, Арна
Достойною своих великих предков
Себя теперь покажет… Иль Хирон
Малюткою водил ее в пещеру,
Чтоб демонов игралищем потом
В Магнесии она покорно стала!
По знаку Меланиппы детей относят в сторону.
Отец мой, я хотела гордый ум
Туманом слез окутать, чтобы сердце
Решения его остановило:
Я показать найденышей тебе
Одетыми по-старчески хотела…
О, из руки твоей холодный нож,
Наверно бы, дрожа, упал… Но стыдно
Мне этого желания… Ты сам
Передо мной открыл стезю рассудка.
Рабыни тихо забавляют детей.
Я — женщина, но дочь твоя. Во мне
Кровь царская, кровь избранных, быть может,
И голубой божественной хоть капля
Во мне, отец, есть крови. Я едва ль
Узнала б мать.
Но свитки муз прилежно
Читала я, и Истины златой
Средь дальних звезд и мне лучи мелькали…
Не бреду, царь, и не капризным снам,
Нет, ты ночей бессонных, ты трудов,
Холодного вниманья и проверки
Мучительной внемли словам, отец,
И не моим… — Что эллинская дева?
А мудрых, царь, в учение, в систему
Уложенным словам.
Но передать
Могу ли все тебе? Земля и небо,
Весь этот мир, и все, что в нем горит,
И гаснет, и растет, благоухает
И движется, и умирает, царь…
Все это вечно… Только вещи были
Вначале странно смешаны. И Хаос,
Наш первый мир, исполнен был семян,
Мироначал неразвитых… А семя
Там каждое начатки всех вещей
Незримые таило: и железа
В нем был закал, и розы аромат,
И радуги цвета. Из этих зерен
Составились и небо, и земля.
И все, что в них, в извечных семенах,
Холодного таилось, все, что было
Иль твердо в них, иль жидко, иль темно,
Сцепилось и образовало землю,
С ее водой, горами и лесами
И тварями… А влажное и все,
Что жаркого таили зерна мира
И тонкого, и легкого, в эфир
Ушло от нас и стало синим небом.
А смерть?.. О, смерть — разлука, но и только.
Коль на гробах мы видим огоньки,
Когда темно, а на могилах пышно
Трава растет; и если только пыль
В могилах от скелетов остается,
Так потому, что к расцепленью нет
Уж более преграды, чтобы пламя
Ушло в эфир и чтоб землей земля
И влажною травою соки стали.
О мой отец! Для светлого ума
Весь этот мир так строен, так прекрасен,
Что и у муз на нежных лирах нет,
Наверное, аккордов музыкальней.
Но он бы трупом был, когда бы Дух,
Иль вышний бог, когда-то вихрем зерна,
Из Хаоса подъяв, не закружил,
Чтоб части их сцеплялись, а другие
Бежали друг от друга…
Этот дух,
Он все живит, и нет созданья в мире,
Где б чистый он и вечный не дышал…
А в нас сильней он только, чем в твореньях
Других, отец… Но кто вкусил его
Пленительной и бесконечной власти,
Не может уж на веру слабых душ
Без ужаса глядеть и омерзенья…
Я чту богов, отец, я им молюсь,
Но не могу ни раскаленной глыбой,
Ни морем их, ни молнией считать.
Они — ступени пламенного духа,
Бессмертные.
И жалкий жрец с ножом,
Который воли их в утробе бычьей
Прилежно ищет знака иль, бледнея,
От демона бежит, шепча молитву,
Иль жаждет кровь невинную пролить
Лишь потому, что в нем мутится разум…
От божества он далее, чем та
Детей, отец, питавшая корова…
О, прекрати весь этот бред безумный!
В душе своей великой не гаси
Ты дивного эфира. И Крониду
Всесильному угоден будешь, царь…
Но, страстию нечисто-малодушной
Закутав ум, удара берегись…
Того, чей дух препон не знает наших…
Твоим словам прекрасным я дивлюсь,
Но смелый их полет меня пугает.
Подумаешь, что молнии Кронид
Ириде дал… что радужною ризой
Прикрыла их богиня и грозит,
А розы губ улыбкой зацветают.
Заслушался тебя я… Соловьем
Поистине ты стала… От Хирона ль,
От дочери ль его — да будет мир
Среди теней почившей — эти речи…
О, за тобой я, вместо царских дел,
Средь облаков желал бы вольной птицей
Летать, дитя… Суров и сух мудрец,
Но розовых вещания так сладки
Девичьих губ. Сломить копье с тобой
В словесном состязании, конечно,
Задачею бы было жениху
Нелегкою. Но я — отец и царь…
И мудрые босых учителей
Не раз, поверь, я эти речи слышал…
Я одному дивлюсь: когда богам
Иль Разуму исконному так верно
Все эти люди служат, отчего ж
Их нет среди царей? И отчего
Не падают твердыни наши, Арна,
Пред мудрыми словами? Почему же
К ним серебро рекою не течет?
И гонит их от своего порога
Немудрый селянин?.. И даже глаз
Изгнаннику покрыть не даст померкших
Отечество комка родной земли?
Нет, дочь моя, оставим это… Жертвы
Обречены, и их сейчас сожгут…
Пусть там казнит меня босой ваш Разум!
Боялась ты мне сердце размягчить
Их детскими невинными глазами.
О, этот страх напрасен… Про сирен
Рассказов я наслушался ребенком
И демону водить себя не дам.
Со слабостью покончили мы счеты.
Рабыни подносят Эолу детей. Он машет рукой.
Постой, отец! Но разве ж царский ум
От общих всем ошибок безопасен?
Иль и богов, которым веришь ты,
На грешный путь не уводили страсти?
Иль Аполлон разгневанный отцу
Не перебил великому преступно
Его перуна гордых ковачей?
Скажи мне, царь… А если эти ж боги
Бессмертные, чтобы сгубить тебя,
Твой ум теперь мутят?
Когда убийство
Виновного готовится, то суд
Его решил, я думаю… А кто же
Судьею был, решившим смерть малюток?
Иль дряхлый тот уже незрячий жрец,
Иль, может быть, твой конюх? Или надо
Среди рабов трусливых судей нам
Искать, отец?.. Мне стыдно…
Говорил
Про вещий знак Эол землетрясенья,
Что Геллену он речь венчал. А если
То Посейдон разгневанный тебе
Свою волну послал для вразумленья?
Какой пророк, скажи, тебе, отец,
Истолковал божественную волю?
Пропавшая телица? Но она
Угодною явилась божеству,
А вовсе не наказанной. Иль Реса,
Трофония, Амфиарая грех
Земле обрек, ее пещерам вещим?
Минута молчания.
Надоедать мне пестрый твой узор
Немножко начинает… Мы не в ткацкой…
Коль этою богам не угожу
Я жертвою, — не ты ж в ответе, Арна…
Меж эллинских, коль ты Элладу чтишь,
Обычаев — такого я не помню,
Чтоб с дочерью советовался царь.
Нам вытканный приятней рук ее
Искусством плащ, чем слов ее плетенье…
Немедленно вели за мной теперь
Нести детей. На дождь похоже будто,
Шипящего я не люблю костра…
Отец, мне матери моей покойной имя
Так тяжело произносить… Но груз
Тяжелый я возьму и этот, если
Он снимется с души твоей, отец.
Ты помнишь, царь?.. О, для меня не тайна
Рождение мое… Скрывалась мать,
И ничего не знал Хирон о браке,
На Пелии свершенном…
Замолчи!
О нет! О нет… Я знаю, что ты властен
Меня казнить, но выслушай: тебя
Я Гиппою покойной умоляю
Хоть посмотри на крошек…
По ее знаку детей подносят к Эолу.
Ведь они
Такие же, как некогда и я,
И ты, Эол, мы были… Только жалче…
Как тихо спят они…
Разденьте их.
Детей раздевают.
Иль демонов на них найдешь ты знаки?
Подумал ли, отец, ты, что тайком
Могла родить их девушка и ночью,
Как некогда меня, таясь, отец,
Хиронова в лесу родила дочерь?
Ты демонов задумал жечь… А что
Как демоны — один девичий страх
Да стыд, отец, девичий были?.. Нет,
Ты не казнишь малюток… Заклинаю
Священною и нежною тебя
Звездой, отец… Неведомую эту
Ты пощади, как некогда Хирон
Мою простил таившуюся мать…
И не ее прости… детей невинных!..
Я б не хотел бранить тебя. Но стыд
Девичий и дочерний, Меланиппа,
Ты, кажется, забыла… Исступил,
Пожалуй, нас один и тот же демон,
Лишь путы я его порвал скорей.
Гей, вы, рабы, змеенышей за мной…
Царевна, здесь не место вам, я вижу,
Покинутый давно вас терем ждет.
О, с ними, да! Но не одна, державный…
Опомнись, дочь, что говоришь!..
Тебе
Я говорю, опомнись, или внуков
Ты погубить задумал?.. Мать казни…
Восклицания в Хоре и среди присутствующих.
Га… Тяжкий бред… О боги! Это иго
Признания снимите с плеч моих!
Скажи, скорей скажи, что ты шутила…
Шутила? Нет… Мне не до шуток, царь…
И если вам, о фессалийцы, надо
Иль вашему владыке, иль жрецам,
Чтоб царский дом не делать бойней гнусной,
Признания девичьего… Оно
Уж с этих губ сорвалось…
Дочь… Дитя…
И мать… увы… твоих несчастных внуков.
Проклятие… О демоны… Ее
Оставите ль?
Отец мой, я здорова…
И разум мой не поврежден… Детей
Я принесла, и этих самых, точно,
Двадцатый раз луна сегодня им
Свой факел зажигает. Их отец
Великий Посейдон. Его веленьем
На нежный луг они отнесены.
Ты сам, Эол, хотел моих признаний.
То нега лжи под игом палачей?
Иль истине в устах ее я внемлю?
О, призраки ожившие ночей!
О, туча, камнем павшая на землю!
Пауза.
О, да… Теперь все ясно мне — ее
Печаль, ланиты бледные, тревога
И странная заносчивость речей.
Позорные мгновенья!.. Эта мудрость,
Весь этот блеск ораторский… Куда ж
Они ведут, скажите, покоренных
Красою их и силой?
Ты, о бог,
Чье имя здесь нечистыми устами
Произнесла девица эта… Дочь
Злосчастного Эола… Пощади нас
И гневом лжи бесстыдной не карай…
Я накажу и сам ее… Законы
В Элладе есть еще, и совесть также
К тем мудрецам босым покуда в их
Дырявые мешки не уходила…
Вы, граждане всех четырех концов
Фессалии… у вас прошу я правды…
Устройте суд, обычаю отцов
Покорные, и эту Эолиду
Последнюю, которая мои
Еще срамить седины остается,
Коль камнями побить или живой
Решите сжечь с ее приплодом вместе,
Молящего не встретите, клянусь,
Во мне отца… Костер стоит готовый…
Ты ж, дар отца, прочь фессалийский нож!
Из сердца дочь я вырвал… Но ее
Волос твое железо не коснется.
Мать и детей немедля разлучить
Ее связать, а их отдать рабыне.
Слуги подходят к Меланиппе.
Веревки? Прочь… Пусть я не дочь Эолу,
Я все-таки царевна, и бежать
Или бороться с вами не унижусь.
А вы, давно оплаканные дети,
Простите… Вас увижу ль?.. Но судом
Спасенья я для вас добьюсь… Ты, дивный,
Ты, Посейдон! Иль именем его
Украсивший мне ночь стыда и страха,
Кто б ни был ты… Спасти твоих детей
Мне помоги теперь, о синекудрый!
Простите вы, о Пелия краса,
О нежные подруги… Я не знаю,
Хоть смерть глядит в глаза мне… Кто из нас
Счастливее теперь?.. Весь этот ужас
За мной, как сон тяжелый. И надежд
Игрушкою, забавой Олимпийца
Иль дерзкого обманщика — не быть
Уж никогда мне больше. Брак… рожденье
Детей — я дань свою вам отдала.
Другим очам одеждой золотой,
Таящей смерть и тленье, оставайтесь.
Уходит, окруженная фессалийцами и плачущими женщинами; детей уносят за нею.
Сестры, будем молиться!
Звездные темны нам выси,
Девичий разум наш беден,
Только и в нас состраданье
Жаркой кипит слезою.
Мы о царевне нашей,
Тяжкой борьбой томимой,
Будем молиться, сестры…
Сестры, будем молиться
Той, что теперь незримо
На небесах мерцает
Чистой своей душою…
Нежной звезде молиться.
Пусть Посейдону Гиппа
Дочери муку скажет,
Будем молиться, сестры.
Золотой и трехвечерний,
Зевсу вечному рожденный,
Потопил ты Гидру в Лерне,
Царь, никем не побежденный.
Содрогнулись и кентавры
Перед палицей Геракла,
Но Алкида вянут лавры,
Счастье гордое иссякло.
И, язвим богиней мстящей
Средь паров безумья винных,
Бросил он в костер горящий
Трех детей своих невинных…
О царица Гера, Гера,
Если ты отцу велела
Горделивым для примера
Это злое сделать дело,
Со смиренною мольбою,
С фимиамом и слезами
Мы стоим перед тобою,
Гера с гордыми глазами!
Сердцу сердца голос чуток:
Пожалей в тоске рожденных,
Из огня отдай малюток
Нежной матери спасенных!
О, боги!..
Подруги… Тише… Стон мне из дворца
Почудился…
О, мой отец… О, царь…
Отца зовет… Иль Геллена словам
Разгневанным он внемлет?
Нет, там плачут.
Иль с Гелленом неладно? Я рабынь
Стенания… я вопли различаю…
Произнести мне страшно это слово,
Но кажется, что жизнь угасла там.
Из чертога, из средних дверей выходит Эол в трауре, обритый, с небольшой траурной свитой, за ним несколько гостей и рабов.
О Пелия приветливые гости,
Вы, граждане, вы, верные рабы!
Понизьте голоса… Волос в печали
Терзайте пряди… потому что Геллен,
Великий Геллен умер, и его
На смертное уж положили ложе.
Обрядовая сцена плача.
Печаль твою делю я, властелин…
Но если скорбь Эолу позволяет
Нам передать, как царь почил, горит
Твоих речей мое послушать сердце.
Без муки он почил. И не успел
Плаща ему я на лицо набросить
В минуту расставанья с жизнью, девы,
Как ветерок, в морщинах лицевых
Последнее прошло усилье жизни
И сделалось как мраморным лицо.
Ты говорил в то время с ним, владыка?
Про наш позор — о, лучше б никогда
Мне не рождать ее — ему смущенно
Я говорил… Вдруг вижу, что с ланит
Сбежала кровь у старца… «Посейдон»,
Он прошептал с усильем… Не расслышал,
Что бледные еще шептали губы,
Но кажется, что было то «прости»,
И не «прости» разлуки, а любовью
К виновному звучащее «прости».
Просил ли сам прощенья он, не знаю,
И у кого… Иль завещал простить,
Он медленно склоняться начал, точно
Хотел он сесть… На ложе мы его
Перенесли поспешно… Там он умер.
Увы! Кого б ни завещал простить
Эолу он; сходя в могилу, — это
Напрасный был завет… Давно рабам
Я отпустил их вины… А над тою,
Кого назвать я не хочу, чтоб вам
Не оскорбить ушей девичьих, гостьи,
Творится суд не мой… Эол — один,
Двух жен имел… Шесть сыновей и шесть
Он дочерей родил на зависть вышним,
А кто придет ему глаза закрыть?
О, Аполлон!.. Игрушкою твоей
Я сделался? Или твоих не понял
Священных слов Эол? Но о каких
Ты говорил мне внуках, славе царской?
Прости мне, царь! Последние слова
Великого когда бы фессалийцам
Ты передать велел… Не смертным мужем,
Кронидом был почивший царь рожден…
Прощение — завет его священный…
О, это было бы уж поздно… Там
Клубится пыль. Гонца я различаю.
Не знаю как, но дело решено.
Те же и Вестник, угрюмый старик, жаркий, запыленный (слева).
Время послеполуденное, ближе к закату.
Царь, да хранит тебя с небес бессмертный
Твой дед и бог… Что вижу я? Хитон
Растерзан твой, и волосы обриты…
Иль ранее кто был здесь, не пойму.
О, вестник зол… Ты более, чем думал,
Сказал, гонец… Постой… Ее сожгли?
Покончили с детьми?.. Скорей, не медли…
Не знаю, как сказать тебе: явленных
На луг снесли: пускай, мол, ищет их
Кто их рождал… А мать их ослепили.
Восклицания среди окружающих.
И, кажется, от непосильных мук
В ней помутился разум…
Ужас, ужас!
Ты все сказал?
Чего ж еще, Эол?
Иль, может быть, ты ждал конца другого
Я ни при чем. Меж судий не сидел
И ваших дел позорных я не ведал.
Вот погоди: еще накажет бог
Обидчиков девицы, и престол
От божьего суда им не защита.
Награды дать тебе я не могу
За эту весть — отраднее бывают…
В чертог иди к своим занятьям, раб,
И царские оставь царям печали.
Вестник уходит налево в дверь.
Без Вестника.
О, горе! О, сын
Кронида блаженный, в сребристых
Сединах почил ты… О, лучше б,
Владыка, вослед за твоими
Мои молодые, о Геллен,
Закрылись и светлые вежды,
Не так, как царевны кровавой
Печатью сожженные веки,
А сном благодатным и тихим,
Как лебедя песня, как утра
Осеннего бледное солнце,
Так тихо закрылись, о Геллен…
Чтоб этой семьи разоренной
Чертога пустого и муки,
Снедающей сердце, и жизни
В Магнесии, пышной когда-то
Эоловой славой, не видеть.
Но вот они… О, вот они… владыка,
Собрать теперь все силы должен ты.
То, что сейчас увидишь ты, ужасно.
С той же стороны, откуда приходил последний вестник, среди нескольких вооруженных и толпы фессалийцев идет Меланиппа, ослепленная, в узах. За ней, плача и робко причитая, идет Старая кормилица.
Я слышу дым жаровен… Это наш
Старинный дом… Или к жилью другому
Вы привели меня? Как затаились,
Однако, вы, о судьи… Иль со мной
Вас больше нет? А мой отец, тот муж,
Который так когда-то назывался?..
Иль голоса и царь уже не смеет
Возвысить около слепой, чтобы она
. . . . . . . . .
Проклятьями его не осыпала?
О, если есть живые люди здесь,
Скажите мне, слыхали ль вы, чтоб ноги
Иль руки у кого, когда отпилят
От тела их, болели? Отчего ж
Мои глаза так чешутся? Ведь их
Уж нет… Кровавый этот студень, верно,
Растоптан уж давно… Мои глаза!
О, солнце… О, цветы… О, сны… О, дети.
Несчастная царевна… Голос мой
Ты, может быть, узнаешь… Я подруга,
Я сверстница твоя… О, горький вид!
Я узнаю!.. Вас с Пелия послала
За мной сюда Хирона дочь… Ведь так?
Страдания ей разум помутили.
Я, кажется, напутала. Мои,
Действительно, ко тьме еще не могут
Привыкнуть ни шаги, ни мысли, девы…
Я, может быть, могла бы чем-нибудь
Страдания смягчить твои, царевна…
Смягчить мои страдания? Иль труп
Ты вылечить возьмешься? Или глаз
Ты лишнею владеешь парой, дева?
Могу я сесть, о судьи, или нет?..
Истома мне колени подломила.
Вы, может быть, ослабить этот узел
Позволите мне, судьи? О рабыни,
Эола розе тесно… Тесно розе…
О, мой отец заплатит вам. Жалеть
Он ничего своей не будет Арне
И тем, кто верно, девы, ей служил.
Освободить ее, и пусть садится.
Меланиппу развязывают. Кормилица, плача, обнимает и поддерживает ее.
Державный мой отец… Осмелюсь я…
«Ни слова, дочь моя, ни слова больше».
О, господи… А сыновья мои?..
Скажи, Эол… Куда ж ты дел малюток?
За этими несчастными глазами
О детях я забыла… Что за мать
Презренная!
О, боги!.. Точно, разум
Ее померк, как свет ее очей…
Скажите ей, что Геллен умер, девы!
Как? Умер мой отец? Но он сейчас
Со мною здесь беседовал… Иль демон
То был, завистник славы Эолидов?
А тот старик, который все грозил
И жечь детей хотел, он тоже умер?
Царевна Меланиппа, твой отец
Не умирал… На славу нам живет он,
А это дед твой, Геллен, старец белый,
В блаженное жилище перешел.
Пред смертию его уста шептали
«Прости ее» царю… Но суд тебя
Приговорил уж раньше и глаза
Кровавою тебе прижег печатью…
Печатью, да… О, боги… Как мне больно…
Два глаза у меня, и было два
У Меланиппы сына… Где они?
Где? где они? О, сжальтесь… Принесите
Ко мне детей… В груди моей волною
Горячею теснится молоко…
Последняя волчица… крыса… в яме
Детенышей выводит, и кормить
Отцы и боги ей не запрещают…
Отдай детей, старик, мне… Иль скажи,
Что их убил… Да и меня прирезать
Вели зараз… чтоб не порочить род.
О, боги… Луч сознания верните
Ее душе… Мне кажется, что ум
И у меня мутиться начинает.
О женщина… Я дочерью тебя
И девою назвать уже не смею…
Твоих детей не резали, не жгли,
А в стадо их на то же место судий
Решением вернули… Если их,
Как говоришь ты, бог родил, чего ж ты
Волнуешься?.. Он должен их спасти,
А смертному и рабскому, быть может,
Отродью нет спасенья, и не надо…
Осуждена в темницу ты, но здесь
Ты кончишь дни, не в узах, на свободе,
Благословлять ты Геллена должна.
О царь, прости безумный ропот сердца;
Рассудок мой немного просветлел,
И если бы не эти боли… О!..
Как будто гвоздь тот раскаленный… мира
Последний луч для Арны… там в мозгу
Осколок свой оставил… Сжалься, вышний,
Ты разума мне мукой не гаси…
Державный царь, я лгала… Я не знаю,
То Посейдон ли был… Коль ты бесов
С детьми смешал, или возможно деве
Обманщика от бога отличить?
О, если б был то бог, ужели ж эти
Он выносить заставил бы меня,
Свою жену, не муки — поношенья…
Я покорюсь судьбе моей… Но тенью
Я Геллена, касаяся колен
Твоих, о царь, смиренно умоляю:
Вели своим ты пастырям, Эол,
Не отдавать детей моих зубастым
Зверям, отец… Ах, виновата, царь…
И трупы их, когда умрут, позволь мне
Самой убрать, и вымыть, и одеть,
Холодные их лобызая лица.
Близок закат солнца. Одно из розовых облаков спускается с неба. В нем на довольно далеком расстоянии от сцены вырисовывается в апофеосе закутанная в розовую дымку Гиппа (мать Меланиппы); на темных волосах у ней мерцает бледная золотая звезда.
О, дивное благоуханье… Где?..
Где я, отец? Со мною дети?.. Нет!
Иль я сама — дитя?.. О, что со мною?
Сирийских смол я слышу аромат:
Мать, это ты!.. Твоих волос, родная,
Я запах узнаю!.. Там солнце… горы…
О, дочь моя… О, Арна… Как обнять
Хотела бы тебя я…
Обними же.
Дай голову прижать к твоей груди…
Дай выплакать измученное сердце…
Увы… Я тень… Я только тень и сон…
Но слушай: я к тебе от Посейдона,
То Посейдон был точно…
Умереть…
О, умереть… Не надо продолженья…
Твоих детей прославлен будет жребий…
Их далеко везут теперь… У них
Кормилицы нарядные, игрушки,
И в роскоши малютки возрастут.
А имена наречены им будут
Эола и Бэота… И когда,
Прекрасные и мощные, они
Поднимутся, как тополи, за Понтом,
Они сюда придут… А Посейдон
Мне обещал вернуть тебе и зренье,
Чтоб дивными натешились глаза.
Ты, царь Эол…
Мне смерти, только смерти.
Неведеньем оправдан… Но ее
Ты береги теперь… За эти двери
Переступать не надо ей. Тебе ж,
Как Аполлон сказал, от внуков слава
Пойдет вовек. О, сколько городов
И островов, героев и поэтов
Под сению Эола процветет…
Простите мне, отец и дочь, ее
Ты обними, Эол.
Прости… прости…
Как сладко мне… О, мне не надо солнца…
Меня прости, отец… Перед разлукой,
В дверях тюрьмы. Я, как на брачный пир,
Туда войду… для славы Эолидов…
О, как тебя люблю я, Посейдон…
В Феспрот поди, Эол, для очищенья…
Там плоть постом прилежно изнуряй,
Грядущее тебе оракул скажет…
Закат.
Но на поля Магнесии… уж сумрак
Вечерний набегает… О, прости,
Мое дитя несчастное… Мне нужно
По голубым темнеющим ступеням
В эфир подняться… Там мой факел робко
Затеплится, чтобы светить под утро
Идущему на ниву фессалийцу,
Рабыне, что кувшин несет, и всем,
Кому печаль или недуг на ложе
Покоя не дает… Прости, дитя…
И ты прости, Эол… Вы, девы, тоже…
И нас прости… о, дивная звезда!..
Свет и видение исчезает. Луна прячется в тучах. Поднимается ветерок. Роса. Свежеет. Меланиппа точно просыпается от сна.
Я Геллену усопшему в чертоге
Пойду сказать последнее прости.
Рабыни, вы слепую берегите.
Уходит со свитой в дом. Фессалийцы расходятся.
Замолкли вы, сирены? Кто со мною?
Тюремную одна я не сыщу,
Пожалуй, дверь… О нет, не надо больше
Мучительных и невозможных снов.
Несчастием и слепотою точно
Унижена царевна. Но свечи
Она своей еще не потушила,
И, чтобы жить, обманов и надежд
Не надо ей… О бог, о чистый Разум!
Пусть кровь глаза моя запечатлела,
Пусть язвы сердце мне терзают… Ты
Не угасай во мне, эфир, и жребий
Свой не сменю на счастье темных душ.
Вы ж, дети, если живы, мать простите…
Март 1901
О, печальная, тихая ночь,
О, гнездо разоренной семьи!
Не на радость тебя на земле
Свил когда-то небесный орел.
Над тобой, о безумная дочь,
Плачут нежные очи мои,
И жалею в полуночной мгле
Я тебя, одинокий Эол…
О, гнездо разоренной семьи,
О, печальная, тихая ночь…
. . . . . . . . .
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке BooksCafe.Net
Оставить отзыв о книге
Все книги автора
Другие книги серии «Античное наследие»