Вечеринке конец. Друзья пришли, пошаркали, потолкались, перемешались, истощились вместе с вечером, а потом, уже после полуночи, шурша, как бумажки, оказались за дверью. Маплы остались вдвоем, с кучей окурков и пустыми рюмками. Грязная посуда свалена на кухне, дети спят наверху невинным сном. Но супруги, чувствуя истерические остатки энергии после выполнения долга, тянут с отходом ко сну и сидят в гостиной, внезапно опустевшей и катастрофически выросшей в размерах.
   — Сколько же после них мусора! — высказалась Джоан, сидя с прямой спиной в режиссерском кресле из натуральной древесины и зеленого сукна. — Это надо додуматься: вытряхивать на ковер остатки чипсов! Настоящие неряхи!
   Ричард видел, что она настроена критически. В таком состоянии она обычно делала удивительные заявления.
   — Разве мы сами не ведем себя в гостях точно так же? — отозвался он, развалившись на белом, когда-то, диване со взбитыми несчетными телами подушками. Джоан восседала выше его и демонстрировала свой безупречный вздернутый подбородок.
   — Совсем не так, — уверенно возразила она. — Мы за собой убираем. И уходим всегда вместе.
   — Вот это было действительно странно, — согласился Ричард. — Как ты считаешь, Джим заболел? Или разозлился?
   — Скорее — так разозлился, что заболел.
   — Разозлился на меня?
   — Действительно, с чего бы это? Подумаешь, хозяин дома танцует с женой, даже после того как муж надел пальто!
   — Всякий житель пригорода, — вяло ответил жене Ричард, видевший в юности фильмы о супругах Нортах^[1], — имеет право танцевать со своей любовницей.
   Ответ Джоан был на зависть тверд:
   — Марлин не твоя любовница, она «красная селедка»^[2].
   — Красная селедка? — От этой неожиданной фразы кожа Марлин приобрела экзотический оттенок. Он снова ощущал ее в своих объятиях — скользкую, как русалка, всю в чешуе, надушенную по самые жабры.
   — Конечно! Правильно оснащенный житель пригорода, как ты выражаешься, имеет жену, любовницу и еще одну женщину, сбивающую всех с толку. Может быть, когда-то она тоже была его любовницей или станет ею в будущем, но сейчас он с ней не спит. Это заметно, потому что при людях они ведут себя так, как будто спят.
   Ричард провалился в другую мятую подушку.
   — Прямо Макиавелли какой-то! — возразил он. — Так не бывает. Это упадничество, милая. Наверное, я совершил ошибку, привезя тебя сюда; нам надо было остаться жить на Тринадцатой улице. Помнишь, как мимо наших окон скакали по снегу конные полицейские?
   — Так было один-единственный раз, пятнадцать лет назад. Там отвратительные школы. И машину негде поставить.
   — Это точно! — подхватил он. — Помнишь, как однажды рабочие пролили с крыши горячий гудрон нам на лобовое стекло? До сих пор бешусь, когда это вспоминаю! — На самом деле он наслаждался этими воспоминаниями.
   — Вот мы и влипли, — заключила она, имея в виду пригород. — Еще по рюмочке на сон грядущий?
   — Только не это! Как ты можешь столько пить? Считаешь, мне лучше позвонить Джиму и извиниться?
   — Глупости, еще чему-нибудь помешаешь.
   — Еще чего! — Его надушенная русалка, вся в чешуе, извивается в чужих руках? От этой мысли его зазнобило.
   — Очень может быть. Я не заметила, чтобы Марлин расстроилась, когда он ушел. Она продолжала быть центром внимания.
   Ричард переместился на первую подушку и сменил тему.
   — Бедняжке Рут было как будто не по себе.
   Джоан поднялась, царственная в пепельно-голубом платье до полу с высокой талией, и взяла с пианино бутылку бренди с длинным горлышком, ставшую в ее руке подобием скипетра. Выплеснув в камин остатки жидкости из бокала, она не пожалела себе бренди.
   — Бедняжка Рут, — тщательно повторила она, опять опускаясь в режиссерское кресло.
   — Вот именно! — подхватил Ричард. — Чего радоваться, когда твой муж ничтожество?
   — Не такое уж Джерри ничтожество, — возразила Джоан. — Например, он хорошо танцует. Он хороший спортсмен. У него можно многому научиться.
   — Несомненно. — Он решил снова сменить тему. — Если Марлин — просто моя «красная селедка», мой ложный след, то зачем ей было столько со мной танцевать?
   — Вдруг это ты ее «красная селедка»? И мы, знаешь ли, оставляем ложные следы. У женщин тоже есть права!
   — С кем же тогда встречается Марлин?
   — С Джерри?
   — Невозможно!
   — Почему ты так уверен?
   — Потому что он полное ничтожество. Болтать про акции, пинать мяч и танцевать — вот все его умения. — Той осенью Ричард упорно пропускал в игре пасы от Джерри и мучился чувством вины.
   Джоан отхлебнула бренди и сказала с неестественной улыбкой:
   — И ничтожество может быть рыбой.
   — В твоей игре тоже водится рыба?
   Бренди развязывает языки.
   — Зачем еще нужны эти скучные, мусорные вечеринки, если не для рыбалки? Поймал свою рыбку — и отправляешься к ней на свидание. Или к нему. Не поймал — продолжаешь надеяться на удачу. Если ты совсем не рыболов, как Доннельсоны, то ходишь на вечеринки из любопытства, кто кого поймает. Такие нам тоже нужны. Как рыбе нужна вода, в которой она плавает.
   — Мы? Чья же рыбка ты? Ты соблазняешь меня этим бренди.
   Джоан встала и отнесла бутылку Ричарду, поскольку, соображал он, по пути могла плеснуть себе еще, к тому же знала, что в этом царственном платье ей больше идет стоять, а не сидеть. Сидя она была похожа на беременную.
   Налив ему бренди и снова усевшись, чтобы рождать своим видом ностальгические воспоминания о деторождении, она молвила:
   — Давай прикинем, чьей «красной селедкой» могу быть я.
   — Раньше — Мака, — рискнул Ричард. — Но теперь это, как будто, в прошлом. Сегодня он не отходил от Элеонор; думаешь, они опять поженятся?
   — Зачем тогда было тратиться на адвокатов?
   — А как насчет Джерри? — не унимался он. — Ты танцевала с ним два раза. — Взбешенный приоткрывшейся, возможно, истиной, Ричард выпрямился и осуждающе прицелился в нее пальцем. — Ты «красная селедка» этого ничтожества!
   — Ничего подобного, — спокойно парировала Джоан. — Мы с Джерри долго беседовали, но о чем? О тебе и Рут.
   — Вот как! Что же вы решили?
   — Что вы ничего такого не делаете.
   — Как мило! — Он испытал облегчение в сочетании с раздражением из-за ее снисходительной недооценки его коварства.
   — Если бы между вами что-то было, то вы хотя бы раз, для приличия, заговорили, вместо того чтобы просто друг на друга глазеть. Вопрос в другом: собираетесь ли вы что-нибудь выкинуть? Я думаю, что да, он — что нет. Он в ней очень уверен.
   — Что еще ему остается, этому ничтожеству?
   В таком царственном голубом платье трудно было вынести его ненависть.
   — Поговорим лучше обо мне, — предложила Джоан. — А то все про тебя да про тебя! Я устала.
   — О тебе? Ты тоже забрасываешь удочку?
   — А что, похоже?
   Он задумался.
   — Скажем так: ты кокетка, но не рыбачка.
   — Ты считаешь, что мне не хватает смелости?
   — Смелости — да, но не... Не готовности к риску. Стоит тебе почувствовать, что наступает момент рискнуть, как ты глушишь себя бренди. Вот и сейчас у нас мог бы получиться очень сексуальный разговор, но пока мы поднимемся наверх, ты уже будешь ни к чему не годной. Слушай, до меня только сейчас дошло, почему ушел Джим. Дело совсем не в моем танце с Марлин, никому нет дела до того, с кем танцуют их жены. А вот ты слишком долго танцевала с Джерри. Джим — твоя рыбка, и ты дразнила его своей «красной селедкой».
   — Не отнимай у меня мою теорию!
   — А что, в ней есть смысл! Раньше ты была рыбкой Мака, а теперь ты его «красная селедка», пока он восстанавливает отношения с Элеонор, или это Элеонор — его «красная селедка»... Между прочим, ты обратила внимание, как долго он болтал с Линдой Доннельсон?
   Лицо Джоан на мгновение окаменело — так порыв ветра внезапно приглаживает взбаламученную воду.
   — Линда? Глупости, они спорили о низкодоходном домостроении.
   Почему она защищается? Опять вернулась к Маку? В этом Ричард сомневался: их роман угас сразу после развода Мака. Нет, дело в упоминании Доннельсонов. Он пошел на риск.
   — Между прочим, теперь ты, кажется, больше не считаешь Сэма занудой.
   — Зануда и есть, — сказала она. — Я разговаривала с ним как хозяйка дома, ведь его все избегали.
   — Да, у него потрясающая фигура, — сказал Ричард словно бы в подтверждение сказанного ею. — Все, что ниже его дубовой башки.
   — Такая уж она дубовая?
   — Откуда мне знать? Это ты ее прощупываешь.
   — Ничего я не прощупываю, я просто сижу, смотрю на тебя и думаю о том, что ты мне не очень нравишься.
   — Помнишь, как Сэм катал нас на яхте? — не унимался Ричард. — Я еще удивился, какая у него мускулистая спина, когда он снял рубашку. Зачем было нас приглашать? Он знает, что я боюсь воды. Это ты у нас просоленная морская волчица, ты возилась с этой тряпкой — прости, с кливером. Каково оно на яхте? Как на водяной кровати? Как же у тебя хватило наглости затащить к нам Доннельсонов, да еще утверждать, что они ангелочки с крылышками! Итак, твоя рыбка — Сэм. Не знаю, вытащила ли ты его из воды. Кто твоя «красная селедка», я представить не могу, у тебя их слишком много.
   Его пугало ее молчание; он снова превращался в маленького мальчика, умоляющего маму поговорить с ним, не дать ему утонуть в омуте ее дурного настроения, ее тайн.
   — Давай поподробнее, почему я тебе не нравлюсь, — упрашивал он Джоан. — Это музыка для моего слуха.
   — Ты жестокий, — произнесла она величественно, держа пузатый бокал с бренди, как державу. — Жестокий и жадный.
   — А теперь расскажи, чем я тебе нравлюсь. И почему нам не надо разводиться.
   — Ненавижу твое самомнение. У нас паршивый секс. Но с тобой я никогда не знала одиночества. Когда ты был в комнате, я ни минуты не чувствовала себя одинокой. — Слезы принудили ее заморгать и умолкнуть.
   Он тоже заморгал, но от усталости.
   — Как-то слабовато. Этак мы мало что сможем сбыть в Преории, штат Иллинойс.
   — Так вот чем мы здесь занимаемся — торгуем в Преории?
   — Здесь это тем более не продается. Спрос есть только на «красную селедку» и на прочую мелкую рыбешку.
   От его наскока она вспыхнула и покинула свой трон.
   — Лучше бы тебе не психовать, когда я пытаюсь говорить, — сказала она, вставая. — Это происходит нечасто. — Она стала собирать рюмки, чтобы унести их на кухню.
   — Хвала господу за это! Как же ты отвратительна!
   — Что тебя так оскорбляет? Что я хотя бы немножко живая?
   — Для других, не для меня.
   — Ты говоришь в точности, как Рут. Перенял даже ее жалость к себе. Лучше помоги мне убрать всю эту грязь.
   — Вот именно, грязь, — согласился он. Но наведение порядка, закладка разнокалиберных сосудов в посудомоечную машину, а затем препровождение сверкающей незапятнанностью посуды к отведенным для нее местам в буфете казались новым актом в пьесе смятения, укрывательством незавидной истины. Ричард возлежал на диване, пытаясь размотать клубок, увидеть свет. Джоан докопалась до Рут; это пространство у него отнято. Но оставалась другая возможность, другой способ обмануть систему, такой простой, что он не удержался от улыбки. Спать со своей «красной селедкой».

   Персонажи из романа Р. Локриджа; герои одноименных кинофильмов и телесериалов.

   Раньше убегающие преступники подбрасывали сыскным собакам соленую селедку, чтобы сбить их со следа.