Рушится ночь за ночью:
Падай, безумье, падай!
Мы пленены воочыо
Грозной твоей усладой.
 
 
Только метнет прожектор
Резкую ясь — и снова
Темный уходит Гектор
От очага родного.
 
 
В небо бросайтесь, в небо,
Грохотом сумрак взроем, —
С нами, кто смертным не был,
Кто родился героем.
 
 
Там в золотом убранстве,
В мощи вечного пыла
Плавает зоркий ястреб —
Гонщик яростнокрылый,
 
 
Мы ж из под вечных ярем,
Из под темнин окружных
Разом в него ударим
Воем тетив содружных.
 

   Богдану

 
Сердец отчаянная троя
Не размела времен пожар еще,
Не изгибайте в диком строе,
Вперед, вперед, вперед, Товарищи!
 
 
Эй, эй! Один склоняет веки,
Хватая день губами мертвыми,
Взвивайте горы, грозы, реки —
Он наш, он наш, он вечно горд вами!
 
 
Эй, эй! Он брат нам, брат нам, брат нам
Его, его земель и прав длинна…
Не будет здесь на ветре ратном
Его дыхание окровавлено.
 
 
Увидите: на море это
На сухопутье и на воздухе!
Такая ль воля — не допета,
Пути ль не стало этой поступи…
 
 
Гляди, гляди больней и зорче,
Еще, еще, еще на мир очуй,
Мы бьем, мы бьем по кольцам корчей,
Идем, идем к тебе на выручу.
 

 
Осмейте
Разговор о смерти,
Пусть жизнь пройдет не по моему
Под глупое тявканье пушек,
 
 
И неба зрачки наполнив помоями,
Зальется дождем из лягушек.
Я знаю, как алчно б
Вы бросились к этой стране,
 
 
Где время убито, как вальдшнеп,
И дни все страшней и странней;
И эти стихи стали пачкой летучек,
Которых прочесть никому но посметь,
 
 
Где краской сырою ложится на тучах
«Оксана жизнь и Оксана — смерть!»
Чьи губы новы и чьи руки — не Вы,
Чьи косы длиннее и шире Невы,
 
 
Как росы упали от туч до травы,
И ветер новых войск: —
Небывших дней толпа
Ведет межмирный попок,
 
 
Где синий сбит колпак
И эту русую росу
И эту красную грозу
Я первый звездам донесу.
 

 
Гляжу с улыбкой раба;
Одного за другим под знамена
Грозясь несет ведеба,
Взывая в даль поименно!
 
 
Какой человек в подъемнике
Подбросился вверх, как мячик!.. —
Склонились внезапно домики
Для взоров искусно зрячих,
 
 
Их много вдали игрушечных
Свалилось, как черный козырь,
Когда от дыханий пушечных
Бежали по небу розы.
 
 
Светись о грядущей младости
Еще не живое племя…
О, Время! Я рад, что я достиг
Держать тебе нынче стремя.
 

 
С улиц гастроли Люце
Были какой-то небылью,
Казалось — Москвы на блюдце —
Один только я неба лью.
 
 
Нынче кончал скликать
В грязь церквей и бань его я,
Что он стоит в века
Званье свое вызванивая?
 
 
Разве шагнуть с холмов
Трудно и выйти на поле,
Если до губ полно
И слезы весь Кремль закапали
 
 
Разве одной Москвой
Желтой живем и ржавою.
Мы бы могли насквозь
Небо пробить державою.
 
 
Разве Кремлю не стыд
Руки скрестить великие
Ну так долой кресты!
Наша теперь религия;
 

 
Всякий молод молод молод
Животе чертовский голод
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
 
 
Будем кушать камни травы
Горечь сладость и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц зверей чудовищ рыб,
Ветер глины соль и зыбь
 
 
Каждый молод молод молод
Животе чертовский голод
Все что встретим на пути
Может пишу нам идти.
 

 
Посмотрел на лес ядреный:
«Бревна ладить на острог;
Уголь, клепка, дров вагоны…
Знатна прибыль! крупный торг!»
 
 
Бреге стал реки широкой:
«Вот так сплав — фарватер знатный!..
Здесь построю дом высокий
Сколько силушки бесплатной!»
 
 
По степи табун пронесся:
Храп ноздрей и пыль копыт:
«Пелион свезу на Оссу,
Лишь бы диких приручить!..
 
 
Приспособить мудрой лямке,
Чтоб тянули день и ночь,
Косогор, высоты, ямки
Научились превозмочь.
 
 
Сила вся в повиновеньи —
Прилежанье чтите, труд!
Пусть вступает в управленье
Министерством мистер Кнут…
 
 
Если ж знойно встанет буря
Вал подъемлется с глубин,
Я поставлю споро-мудро
Мощно лопасти турбин.
 
 
Все, вокруг себя, что вижу:
Все стихии, всю природу
Под ярмо, смеясь, принижу
и создам рабопороду!»
 

   Приемля запахи и отрицая вонь…

 
Русь — один сплошной клоповник!..
Всюду вшей ползет обоз,
Носит золоте сановник,
Мужичок, что весь промозг.
 
 
Осень… тонем студной… слякоть…
«Номера» — не заходи:
Обкусают звери мякоть —
Ночь «центральных» — проведи…
 
 
Всюду липкою тряпицей
У грудного заткнут рот!..
Есть? — вопли десятерицей —
Тошноты моря и рвот.
 
 
Русь грязевое болото
Тянет гнойный, пьяный смрад…
Слабы вывезть нечистоты
Поселенье, пристань, град.
 
 
Грязь зовут — враги — отчизной!..
Разве этом «русский быт»?!.
Поскорее правим тризну —
Празднинствам параш, корыт!..
 
 
Моем мощной, бодрой шваброй
— Милый родины удел
Все, кто духом юно-храбрым
Торопясь, не оскудел!
 

   Где мысль бесстрашна и чело гордо поднято.
   Где знание свободно.

Р. Тагор

 
Безумно веселые дети,
Которым шагнуло за тридцать
Не Вам этом радостном свете
«Мещанскою» валью возиться!
 
 
Не Вам, изогнув за конторкой
Свои молодые хребты,
Дышать атмосферой прогорклой
Наживы, бумаг, суеты.
 
 
Болоте житейском Вы чисты,
Отважные «рыцари львов»,
Искусные артиллеристы
Грядущего века основ.
 
 
Дворянском гнилом парадизе
Оплотишке низших сует
Не Вы завсегдаблюдолизы,
Подпорится коими свет.
 

 
Сарынь на кичку
Ядрёный лапоть
Пошел шататься по берегам.
Сарынь на кичку.
Казань — Саратов.
В дружину дружную
На перекличку
На лихо лишнее врагам.
Сарынь на кичку.
Боченок с брагой
Мы разопьём
У трех костров.
И на приволье волжском вагой
Зарядим в грусть
У островов.
Сарынь на кичку.
Ядреный лапоть —
Чеши затылок у перса-пса.
Зачнем снизовья
Хватать царапать
И шкуру драть
Парчу с купца.
Сарынь на кичку.
Кистень за пояс
В башке зудит
Разгул до дна
Свисти — глуши
Зевай — раздайся
Слепая стерва — не попадайся.
Ввввв-а.
 
 
Знайте бояре-купцы
Прислужники царские:
Что мы за народ молодцы
Головы сложим гуслярские.
Знайте что жизнь нам дана
А любимая Волга — престольница
Наша воля пьянее вина —
Спасай понизовая вольница.
Опоясывай
От Казани — до Персии.
 
 
Будет день — я откроет ворота
Каждый — для вольных гостей
Чтобы в жизни любая забота
Была равной для равных затей.
Будет день — и закружатся кружно
В хороводах навеки друзья —
И сплетутся все руки задружно
Бедняки — и купцы — и князья.
Будет день — все в семью соберутся
Под единым заветным окном
И тогда эти песни прольются
В сердце каждого крепким вином.
Будет день.
 
 
А пока наша доля сермяжная
Разобижена палачами.
Берегись ты отродие княжное
Обожравшее нас калачами.
И пока наша доля-раздольница
Чует слезное горе кабацкое —
Ты бунтуй понизовая вольница
За житье наше братское.
 
 
Ну рраз еще — сарынь на кичку —
Я знаю чае свой роковой —
За атаманскую привычку
На плаху лягу головой.
И пускай — я
В день июньский
Да солнечно ясный
Из молодецкого стана
На площади красной
Москвы палачи
Зарубили Степана.
И не стало Великих очей.
Говорят — что грачи
Кричали тринадцать ночей:
Степан Разин — Народное сердце—
Эй Степан — эй Степан — эй Степан.
Будет день —
С колоколен московских
Нам возвестив звонко пробьют:
Это там —
На горах жигулевских
Стеньке Разину память вспоют.
Будет день —
И весенний и дивный
О веселье победном — бурлацком
Перекликнется клич переливный
О пришествии братском.
Будет день —
Станут люди — все други
И сольется святая сокольница.
Дружно вспомнятся Разина струги
И понизовая вольница.
А сегодня — когда молодецкая
Наша жизнь океанским крылом
Разлилась просто — чудо — простецкая
Мы летим на великий Пролом.
И сегодня — в полете волнений
Вспоминая Степана привычку—
Станем праздновать тризну гонений
Распевая:
Сарынь эй на кичку.
Станем сердцем заклятвенным биться
За весеннюю долю —
Если пить — никогда не напиться
За народную волю.
 
 
Дни настали огневейные —
Расступитесь небеса —
Пойте песни солнцелейные —
Раздувайте паруса.
Мир раздолен и чудесен
День для счастья Дня.
Больше Песен — Песен — Песен
Сердца и Огня.
Надо гуще дружбы — братства
На едину сторону
Всю казну и все богатства
Мы разделим поровну.
Станем помнить солнце — Стеньку
Мы от кости Стеньки кость —
И пока горяч — кистень куй
Чтоб звенела молодость.
Раскудряво кудри вьются
Молодецкою порой —
Песни сами лропоются
Только шире рот открой.
 
 
Ухх и настало же времячко
Строить судьбинушку сущую —
Захвачу завтра бревен беремячко
Да построю избу ядренущую —
Выберу место в горах — что повыше
Чтобы веселому — здоровому стать
Нары поставлю прямо на крыше
И буду под небом спать.
И вообще надо круто раздолиться.
Волга — долгая
А жизнь коротка.
И каждый в ком Разин задорится
У.кого трудовая рука —
Разом поймет батрака —
Куда с радости кинется —
Стала на веки — века
Именинница.
Весело. Вольно. И молодо.
Все Мир Новый рожаем.
С солнца червонное золото
Падает урожаем.
Звеним. Торжествуем. Беспечны.
Будто дети — великие дети
У которых сердца человечны
А глаза на весеннем расцвете.
Станем жить. Создавать. Вспоминая.
Эту песню мою бирюзовую —
В дни чудесного волжского мая
Долго Разина — быль понизовую.
Все равно жизнь — малина
А струги — лебединая стая.
Разливайся Волга — судьбина
Парусами густая.
Прожито все — что назначено.
Добыто все — головой.
Дело навеки раскачено.
Эй — заводи рулевой.
Затомило предвестье
Потянуло ко дну.
Все угнали да с песнями
Зимовать на Дону.
Эх ты мать.
Зимовать на беду — на Дону
 

 
Бейте в площади бунтов топот!
Выше, гордых голов гряда!
Мы разливом второго потопа
перемоем миров города.
 
 
Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан.
 
 
Есть ли наших золот небесней?
Нас ли сжалит пули оса?
Наше оружие — наши песни.
Наше золото — звенящие голоса.
 
 
Зеленью ляг, луг,
выстели дно дням.
Радуга, дай дуг
лет быстролётным коням.
 
 
Видите, скушно звезд небу!
Без него наши песни вьем.
Эй, Большая Медведица! требуй,
чтоб на небо нас взяли живьем.
 
 
Радости пей! Пой!
В жилах весна разлита.
Сердце, бей бой!
Грудь наша медь литавр.
 

Поэтохроника

 
26 февраля. Пьяные, смешанные с полицией, солдаты стреляли в народ.
27-е.
Разлился по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и долог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.
Жестоким
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.
Первому же,
приказавшему —
— стрелять за голод! —
заткнули пулей орущий рот.
Чье-то — «Смирно!»
Не кончил.
Заколот.
Вырвалась городу буря рот.
9 часов.
На своем постоянном месте
в Военной автомобильной школе
стоим,
зажатые казарм оградою.
Рассвет растет,
сомненьем колет,
предчувствием страша и радуя.
Окну!
Вижу
оттуда,
где режется небо
дворцов иззубленной линией,
взлетел,
простерся орел самодержца,
черней, чем раньше,
злей,
орлинее.
Сразу —
люди,
лошади,
фонари,
дома
и моя казарма
толпами
по сто
ринулись на улицу.
Шагами ломаемая, звенит мостовая.
Уши крушит невероятная поступь.
И вот неведомо,
из пенья толпы-ль,
из рвущейся меди-ли труб гвардейцев
нерукотворный,
сияньем пробивая пыль,
образ возрос.
Горит.
Рдеется.
Шире и шире крыл окружие.
Хлеба нужней,
воды изжажданней,
вот она:
Граждане, за ружья!
К оружию, граждане!
На крыльях флагов
стоглавой лавою
из горла города ввысь взлетела.
Штыков зубами вгрызлась в двуглавое
орла императорского черное тело.
Граждане!
Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде».
Сегодня пересматривается миров основа.
Сегодня
до последней пуговицы в одежде
жизнь переделаем снова.
Граждане!
Это первый день рабочего потопа.
Идем
запутавшемуся миру на выручу!
Пусть толпы в небо вбивают топот!
Пусть флоты ярость сиренами вырычут!
Горе двуглавому!
Пенится пенье.
Пьянит толпу.
Площади плещут.
На крохотном форде
мчим,
обгоняя погони пуль.
Взрывом гудков продираемся в городе.
В тумане.
Улиц река дымит.
Как в бурю дюжина груженых барж,
над баррикадами
плывет, громыхая, марсельский марш.
Первого дня огневое ядро жужжа скатилось за купол Думы.
Нового утра новую дрожь встречаем у новых сомнений в бреду мы —
Что будет?
Их ли из окон выломим,
или на нарах
ждать,
чтоб снова
Россию
могилами
выгорбил монарх?!
Душу глушу об выстрел резкий.
Дальше,
в шинели орыт.
Рассыпав дома в пулеметном треске город грохочет.
Город горит.
Везде языки.
Взовьются и лягут.
Вновь взвиваются, искры рассея.
Это улицы,
взяв по красному флагу,
призывом зарев зовут Россию.
Еще!
О, еще!
О, ярче учи, красноязыкий оратор!
Зажми и солнца
и лун лучи
мстящими пальцами тысячерукого Марата!
Смерть двуглавому!
Каторгам в двери
ломись,
когтями ржавые выев.
Пучками черных орлиных перьев подбитые падают городовые.
Сдается столицы горящий остов.
По чердакам раскинули поиск.
Минута близко.
На Троицкий мост вступают толпы войск.
Скрип содрогает устои и скрепы.
Стиснулись.
Бьемся.
Секунда!
и в лак
заката
с фортов Петропавловской крепости
взвился огнем революции флаг.
Смерть двуглавому!
Шеищи глав
рубите наотмашь!
Чтоб больше не ожил.
Вот он!
Падает!
В последнего из-за угла! — вцепился.
«Боже,
четыре тысячи в лоно твое прими!»
Довольно!
Радость трубите всеми голосами!
Нам
до Бога
дело какое?
Сами
со святыми своих упокоим.
Что ж не поете?
Или
души задушены Сибирей саваном?
Мы победили!
Слава нам!
Сла-а-ав-в-ва нам!
Пока на оружии рук не разжали,
повелевается воля иная.
Новые несем земле скрижали
с нашего серого Синая.
Нам,
Поселянам Земли,
каждый Земли Поселянин родной.
Все
по станкам,
по конторам,
по шахтам братья.
Мы все
на земле
солдаты одной,
жизнь созидающей рати.
Пробеги планет,
держав бытие
подвластны нашим волям.
Наша земля.
Воздух — наш.
Наши звезд алмазные копи.
И мы никогда,
никогда!
никому,
никому не позволим!
землю нашу ядрами рвать,
воздух наш раздирать остриями отточенных копий.
Чья злоба на̀двое землю сломала?
Кто вздыбил дымы над заревом боен?
Или солнца
одного
на всех мало?!
Или небо над нами мало голубое?!
Последние пушки грохочут в кровавых спорах,
последний штык заводы гранят.
Мы всех заставим рассыпать порох.
Мы детям раздарим мячи гранат.
Не трусость вопит под шинелью серою,
не крики тех, кому есть нечего;
это народа огромного громовое:
— Верую
величию сердца человечьего! —
Это над взбитой битвами пылью,
над всеми, кто грызся, в любви изверясь,
днесь
небывалой сбывается былью
социалистов великая ересь!
 

 
А может быть,
больше
у времени хамелеона
и красок никаких не осталось.
Дернется еще
и ляжет,
бездыхан и угловат.
 
 
Может быть,
дымами и боями охмеленная,
никогда не подымется земли голова.
Может быть…
Нет,
не может быть!
Когда-нибудь да выстеклится мыслей омут,
когда-нибудь да увидит, как хлещет из тел ала.
Над вздыбленными волосами руки заломит,
выстонет:
«Господи,
что я сделала!»
Нет,
не может быть!
Грудь,
срази отчаянья лавину.
В грядущем счастье вырыщи ощупь.
Вот,
хотите,
из правого глаза
выну
целую цветущую рощу?!
 
 
Птиц причудливых мысли роите.
Голова,
закинься восторженна и горда.
Мозг мой,
веселый и умный строитель,
строй города!
Ко всем,
кто зубы еще
злобой выщемил,
иду
в сияющих глаз заре.
Земля,
встань
тыщами
в ризы зарев разодетых Лазарей!
 
 
И радость,
радость! —
сквозь дымы
светлые лица я
вижу.
Вот,
приоткрыв помертвевшее око,
первая
приподымается Галиция.
В травы вкуталась ободранным боком.
 
 
Кинув ноши пушек,
выпрямились горбатые,
кровавленными сединами в небо канув,
Альпы,
Балканы,
Кавказ,
Карпаты.
 
 
А над ними,
выше еще —
двое великанов.
Встал золототелый,
молит:
«Ближе!
К тебе с изрытого взрывами дна я».
Это Рейн
размокшими губами лижет
иссеченную миноносцами голову Дуная.
 
 
До колоний, бежавших за стены Китая,
до песков, в которых потеряна Персия,
каждый город,
ревевший,
смерть кидая,
теперь сиял.
 
 
Шепот.
Вся земля
черные губы разжала.
Громче.
Урагана ревом
вскипает.
«Клянитесь,
больше никого не скосите!»
Это встают из могильных курганов,
мясом обрастают хороненные кости.
 
 
Было ль,
чтоб срезанные ноги
искали б
хозяев,
оборванные головы звали по имени?
Вот
на череп обрубку
вспрыгнул скальп,
ноги подбежали,
живые под ним они.
 
 
С днищ океанов и морей,
на реях,
оживших утопших выплыли залежи.
Солнце!
В ладонях твоих изогрей их,
лучей языками глаза лижи!
В старушье лицо твое
смеемся,
время!
Здоровые и целые вернемся в семьи!
Тогда
над русскими,
над болгарами,
над немцами,
над евреями,
над всеми
по тверди небес,
от зарев алой,
ряд к ряду,
семь тысяч цветов засияло
из тысячи разных радуг.
 
 
По обрывкам народов,
по банде рассеянной
эхом раскатилось
растерянное
«А-ах!»
День раскрылся такой,
что сказки Андерсена
щенками ползали у него в ногах.
 
 
Теперь не верится,
что мог идти
в сумерках уличек, темный, шаря.
Сегодня
у капельной девочки
на ногте мизинца
солнце больше,
чем раньше на всем земном шаре.
 
 
Большими глазами землю обводит
человек.
Растет,
главою гор достиг.
Мальчик
в новом костюме
— в свободе своей —
важен,
даже смешон от гордости.
 
 
Как священники,
чтоб помнили об искупительной драме,
выходят с причастием, —
каждая страна
пришла к человеку со своими дарами:
 
 
«На».
 
 
«Безмерной Америки силу несу тебе,
мощь машин!»
 
 
«Неаполя теплые ночи дарю,
Италия.
Палимый,
пальм веерами маши».
 
 
«В холоде севера мерзнущий,
Африки солнце тебе!»
 
 
«Африки солнцем сожженный,
тебе,
со своими снегами,
с гор спустился Тибет!»
 
 
«Франция,
первая женщина мира,
губ принесла алость».
 
 
«Юношей Греция,
лучшие телом нагим они».
 
 
«Чьих голосов мощь
в песни звончее сплеталась?!
Россия
сердце свое
раскрыла в пламенном гимне!»
 
 
«Люди,
веками граненную
Германия
мысль принесла».
 
 
«Вся
до недр напоенная золотом,
Индия
дары принесла вам!»
 
 
«Славься, человек,
во веки веков живи и славься!
Всякому,
живущему на земле,
слава,
слава,
слава!»
 
 
Захлебнешься!
А тут и я еще.
Прохожу осторожно,
огромен,
неуклюж.
О, как великолепен я
в самой сияющей
из моих бесчисленных душ!
 
 
Мимо поздравляющих,
праздничных мимо я,
— проклятое,
да не колотись ты! —
вот она
навстречу.
 
 
«Здравствуй, любимая!»
 
 
Каждый волос выласкиваю,
вьющийся,
золотистый.
О, какие ветры,
какого юга,
свершили чудо сердцем погребенным?
Расцветают глаза твои,
два луга!
Я кувыркаюсь в них,
веселый ребенок.
 
 
А кругом!
Смеяться.
Флаги.
Стоцветное.
Мимо.
Вздыбились.
Тысячи.
Насквозь.
Бегом.
В каждом юноше порох Маринетти,
в каждом старце мудрость Гюго.
 
 
Губ не хватит улыбке столицей.
Все
из квартир
на площади
вон!
Серебряными мячами
от столицы к столице
раскинем веселие,
смех,
звон!
 
 
Не поймешь —
это воздух,
цветок ли,
птица ль!
И поет,
и благоухает,
и пестрое сразу, —
но от этого
костром разгораются лица
и сладчайшим вином пьянеет разум.
И не только люди
радость личью
расцветили,
звери франтовато завили руно,
вчера бушевавшие
моря,
мурлыча,
легли у ног.
 
 
Не поверишь,
что плыли,
смерть изрыгав, они.
В трюмах,
навек забывших о порохе,
броненосцы
провозят в тихие гавани
всякого вздора яркие ворохи.
Кому же страшны пушек шайки
эти,
кроткие,
рвут?
Они
перед домом,
на лужайке,
мирно щиплют траву.
 
 
Смотрите,
не шутка,
не смех сатиры
средь бела дня,
тихо,
попарно,
цари-задиры
гуляют под присмотром нянь.
 
 
Земля,
откуда любовь такая нам?
Представь —
там
под деревом
видели
с Каином
играющего в шашки Христа.
 
 
Не видишь,
прищурилась, ищешь?
Глазенки — щелки две.
Шире!
Смотри,
мои глазища
всем открытая собора дверь.
 
 
Люди! —
любимые,
нелюбимые,
знакомые,
незнакомые,
широким шествием излейтесь в двери те.
И он,
свободный,
ору о ком я,
человек
придет он,
верьте мне,
верьте!
 

 
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
 
 
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
 
 
О, засмейтесь усмеяльно!
 
 
О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
 
 
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
 
 
Смеюнчики, смеюнчики.
 
 
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
 

 
Вселенночку зовут мирея, полудети…
И умиратище клянут
Быть мертвым звала добродетель
Они послушались понуд
 
 
Немотичей и немичей
Зовет взыскующий сущел
Но новым грохотом мечей
Ему ответит будущел
 
 
Сумнотичей и грустистелей
Зовет рыданственный желел
За то, что некогда свистели.
В свинце отсутствует сулел.
 
 
Свинец согласно ненавидим —
Сию железную летаву,
За то что в цели его видим
Звонко багримую метаву.