Город Чудес

   …Получив соответствующее разрешение, компания американских миллионеров-предпринимателей выпустила на купленный за чертой города участок земли целую тучу архитекторов, инженеров и, главное — специалистов по всем отраслям предполагаемаго предприятия — самым мельчайшим.
   Весь участок был обнесён высочайшим забором и только на южной стороне ограды были проделаны монументальные ворота с огромной вывеской, на которой горела и сверкала всеми цветами радуги огненная надпись:
   — «Город Чудес».
   А ниже:
   — «День пребывания в Городе Чудес и осмотра его стоит 5 миллионов руб. Спешите! Лучшая аттракция мира! Важно для русской „взыскующей града“ души!!»
   Беспрерывная адская работа кипела 3 месяца.
   Наконец, последняя гайка была привинчена, последний гвоздик вбит куда следует, — и предприятие было объявлено открытым для широкой публики.

***

   Беря у входной кассы билеты и платя за них жирную пачку керенок в пятьдесят тысяч, Иван Николаевич Трошкин говорил своему другу Филимону Петровичу Грымзину:
   — То есть, знаешь, — если бы не так дорого драли — ни за что бы не пошёл!
   — Ещё бы, — рассудительно поддакивал Грымзин, — этакия деньжища не жалко и заплатить.
   — Чего это они нам покажут?
   — Говорят тебе — Город Чудес. Значит, чудеса будут — ясно!
   — Пожалуйста сначала в контору, ваше сиятельство, — сказал швейцар, снимая фуражку и изгибаясь в три погибели.
   — Слышь ты, — толкнул локтем приятеля Грымзин. — Чудеса, брат, уже начались. «Сиятельством» назвал.
   В конторе щеголевато одетый клерк почтительно вручил им какую-то проштемпелеванную бумажку и указал на кассовое окошечко:
   — Там получите деньги на расходы.
   И когда кассир пододвинул им столбик золотых монет, рублей на двести, на столько же романовских и целую кучу серебряных рублей и мелочи — оба друга только промычали что то и, боясь громко ступать по выхолощенному паркету, направились к выходу.
   Вдруг Трошкин застыл перед огромным, висящим на стене отрывным календарём и, не могши вымолвить слова, только головой дернул:
   — Смотри!
   — На календаре было: «1908 год. 18 августа».
   — Виноват, робко обратился к клерку Трошкин. — Какое у нас сегодня число?
   — 18 Августа.
   — А… год?
   — Неужели не знаете? 1908-й. Тут же написано.
   — Ну ну, — покрутили головой друзья.
   Вышли. Ошарашенные, зашагали по городу.
   По улице — мчался мальчишка, оглашая воздух неистовыми воплями:
   — Ин-те-рресные газеты: «Новое время¹», «Русское Слово²», «Речь³»!! «Биржёвка⁴»!!
   — Постой, постой! За какое число «Новое Время»?
   — Ясно — за сегодняшнее.
   — Сколько тебе?
   — Две за «Биржёвку», пятак за «Новое Время»!
   — Ф-фу!! Зайдём-ка в кафе, почитаем. Барышня! Два кофе по-варшавски, полдесятка пирожных. Ну ка, что они там пишут?.. Гм!.. Статья Меньшикова⁵:
   «Сколько раз мы уже твердили о том, что Финляндия готова предать Россию в первый же удобный момент. Еврейская левая пресса, которая спит и видит — поднять в Россию революцию»…
   — А посмотри хронику.
   — Изволь. «Его Величеству Государю Императору имели высокую честь представляться представители тамбовского дворянства. Выслушав речь предводителя дворянства, Его Величество соизволил ответить: „Рад слышать, что тамбовские дворянские традиции остались неизменны“». — «Увольняется в полугодовой отпуск д. с. с. Криворучко»— «Орденом Станислава 3-й ст. Награждается старший советник градоначаль…»
   — Буренинский фельетон есть?
   — Всё на своём месте.
   — Кого ругает-то?
   — Валерия Брюсова.
   — А, брат Ваня? Каково! Времена-то какия!..
   — Барышня, получите. Сколько? 75 копеечек? Дороговато. Хи-хи!
   Вышли. На улице их внимание привлекла масса зелёных и розовых билетиков, наклеенных на парадных дверях.
   — Чего это, Ваня?
   — Квартиры все сдаются. Время осеннее скоро — сам понимаешь!.. А это что за вывеска… Во, брат! «Доминик». Зайдём… А? — У буфета по рюмочке… А? С пирожком, а?
   У буфетного прилавка толпилось много делового народа.
   — Я, — говорил один другому, — могу продать вам вагон сахару по четыре с полтиной за пуд.
   — Ваня… Что-же это?
   — Статисты, нешто не понимаешь. Для нас все эти разговоры. Для нас поставлены. Да-с — не зря деньги содрали. Буфетчик! Пирожки-то свежие?
   — Помилуйте! Вам ординарную или двуспальную, за гривенник?
   — Ваня! Обедать хочу, шампанского хочу, музыки хочу! Всего хочу. Деньжищ-то у нас уйма. 498 с полтинником осталось. Это из пяти сот-то Ваня. Спервоначалу обедать, потом в театр, потом в шантан.
   Вышли. Пошли к «Медведю». Пообедали. Снова вышли.
   — Ваничка, голубчик мой! Ей Богу, городовой стоит. Ваня, пойдём поцелуем. Не могу я видеть равнодушно. Стоит голубчик, глазками смотрит. Гор-родовой!!
   Не спеша приблизился городовой.
   — Чего орёшь зря? В участок захотел?
   — Ваня… Слова-то какие: «орёшь», «участок»!.. Городовой! Я протестую. Почему у нас не старая жизнь? Почему вы новые революционные порядки вводите?
   Лицо городового приняло сразу новый, интеллигентно испуганный вид.
   — Что вы, мистер? Этого у нас не может быть. Помилуйте, наша фирма…
   — А вон, почему на углу очередь стоит? Разве в хорошее время очередь стояла? — Это же на Шаляпина, сэр; всегда бывала, сэр.
   И тут же вызверился на проезжавшего извозчика:
   — Я т-тебе покажу, дьявол желтоглазый… Не знаешь какой стороны держаться?! Экие галманы!..
   — Барин, пожалуйте на четвертачек… Куда надо?
   — Ваня! Изнемогаю от счастья. Три бутылочки шампанского мы с тобой охолостили, а я изнемогаю не от счастья, а от радости бытия, Ваничка… Ваня, в театр бы ахнуть!..
   С таинственным видом приблизился барышник.
   — Билетиков у кассы не достанете. Желаете у меня? Второго ряда, вместо восьми целковых — десять только и возьму. Пожалуйте-с.
   В театре Филимон Петрович снова ахнул:
   — Ваня! Кто это там с хором на сцене на коленках стоит? Неужто-ж Шаляпин?! Ах, голубчик ты мой! Это значит, Высочайшее-то присутствие, а? Что делается… Всё, как раньше… Ах, молодчины американцы!
   И с переполненным сердцем влез Ваня на стул и завопил радостно:
   — Товарищи… Нет, извините, к чёрту товарищей… Граждане!! Жертвую от полноты чувств на американский красный крест сто тысяч!!
   Подошёл капельдинер. Снял Ваню со стула и внушительно шепнул:
   — Сэр! Вы, очевидно, не рассчитали. Сто тысяч золотом, — а других денег мы не признаём! — там за оградой, будут стоить миллиард вашими… Опомнитесь.
   И сел Ваня на стул, и горько заплакал Ваня…
   В красивую, полную пышной грезы и блеска, жизнь — ворвалась пошлая тяжёлая проза, и сразу потускнела вся американская позолота, и сделался жалким комедиантом стоящий на коленях актёр, так великолепно загримированный Шаляпиным…

Город Чудес

Аркадий Тимофеевич Аверченко

***

Сноски