Художник Семиглазов решил выставить на весенней выставке «Союза молодежи» две картины:
   1) Автопортрет.
   2) Nu — портрет жены художника.
   Обе картины, совсем законченные, стояли на мольбертах в его мастерской, радуя взоры молодого художника и его подруги жизни. Изредка художник обвивал любящей рукой талию жены и, подняв гордую голову, надменно говорил:
   — О, конечно, критика не признает их! Конечно, эти тупоголовые кретины разнесут их в пух и прах! Но что мне до того! Искусство выше всего, и я всегда буду писать так, как чувствую и понимаю. Ага! Как сейчас, вижу я их. «Почему, — будут гоготать они бессмысленным смехом, — почему у этой женщины живот синий, а груди такие большие, что она не может, вероятно, двигать руками? Почему на автопортрете один глаз выше, другой ниже? Почему все лицо написано красным с черными пятнами»… О, как я хорошо знаю эту тупую напыщенную человеческую пыль, это стадо тупых двуутробок, этот караван идиотов в оазисе искусства!
   — Успокойся, — ласково говорила любящая жена, гладя его разгоряченный лоб. — Ты мой прекрасный гений, а они форменные двуутробки!
   В дверь мастерской постучались.
   — Ну? — спросил художник. — Входите.
   Вошел маленький болезненный старикашка. Голова его качалась из стороны в сторону, ноги дрожали от старости, подгибались и цеплялись одна за другую… Дряхлые руки мяли красный фуляровый платок. Только глаза юрко и проворно прыгали по углам, как мыши, учуявшие ловушку.
   — А-а! — проскрипел он. — Художник! Люблю художников… Живопись — моя страсть. Вот так хожу я, старый дурак, из одной мастерской в другую, из одной мансарды в другую и ищу, облезлый, я, глупый крот, гениальных людей. Ах, дети мои, какая хорошая вещь — гениальность.
   Жена художника радостно вспыхнула.
   — В таком случае, — воскликнула она, — что вы скажете об этих картинах моего мужа?!
   — Ага, — оживился старик. — Где же они?
   — Вот эти!
   Он остановился перед картинами и замер. Стоял пять минут… десять…
   Супруги, затаив дыхание, стояли сзади.
   Медленно повернул старик голову, заскрипев при этом одеревеневшей шеей.
   Медленно, шепотом спросил:
   — Это… что же… такое?
   — Это? — сказал художник. — Я и моя жена. Эта вот мужская голова — я, а эта обнаженная женщина — моя жена.
   Старик изумленно замотал головой и вдруг крикнул:
   — Нет! Это не вы.
   — Нет, я.
   — Уверяю вас — это не вы!
   Художник нахмурился.
   — Тем не менее это я.
   — Вы думаете, что вы такой?
   — Да.
   — Смотрите: почему на картине ваше прекрасное молодое лицо покрыто зловещими черными пятнами на красном фоне? Почему один глаз у вас затек, а руки сведены и растут: одна из лопатки, а другая из шеи… Почему рот кривой?
   — Потому что я такой…
   — А вы… сударыня… Вы такие? Я не поверю, чтобы ваше тело было похоже на это.
   — Разденься! — бешено крикнул художник. — Докажи этому слепому слизняку!
   И, не задумываясь, разделась любящая жена и обнажила себя всю. Стояла молодая, прекрасная, сверкая юным белым телом и стройной, едва расцветшей грудью.
   — И она, по-вашему, похожа, — прищурился старичок. — У нее синий кривой живот? Красные толстые ноги без икр, зловещие рубцы на шее, переломанные руки и громадные почерневшие груди с сосками величиною в апельсин.
   — Да! — торжественно сказал художник. — Она такая.
   — Да! — крикнула любящая жена. — Я такая.
   Старичок неожиданно упал на колени.
   — Ты! — воскликнул он, простирая руки к потолку. — Ты, которому я всегда верил и который обладает силой творить чудеса! Сделай же так, чтобы эта молодая чета имела полное сходство с этими портретами. Сделай их подобными порожденным творчеством этого гениального художника.
   Жена взглянула на мужа и вдруг пронзительно закричала: на нее в ужасе глядело искаженное лицо мужа, красное, с черными пятнами, с затекшим глазом и сведенными в страшную гримасу губами… Руки несчастного покривились, как у калеки, и на груди вырос горб, точь-в-точь такой, как художник по легкомыслию изобразил на портрете.
   — Что с тобой? — вскричал бешено муж. — О Боже! Что сделала ты с собой?!
   С непередаваемым чувством отвращения смотрел единственный незатекший глаз художника на жену…
   Перед ним стояла уродливая страшная багровая баба с громадными черными грудями и толстыми красными ногами. Синий живот вздулся, и чудовищные соски на прекрасной прежде, почти девственной груди распухли и пожелтели. Это была чума, проказа, волчанка, ревматизм и тысяча других самых отвратительных болезней, сразу накинувшихся на прекрасное прежде тело. И… удивительная вещь: теперь ужасное лицо мужа и отвратительное тело жены как две капли воды были похожи на портреты…
   — Ну, я пойду, — сказал равнодушно старичок, пряча в карман свой громадный платок. — Пора, знаете, как говорится: посидел — пора и честь знать…
   — Милосердный Боже! — вскричал художник, падая на колени в порыве ужаса и отчаяния. — Что вы с нами сделали?
   — Я? — удивился старик. — Я? Подите вы! Это разве я? Это вы сами с собой сделали. Разве вы теперь не похожи? Как две капли воды. Прощайте, мои пикантные красавцы.
   Он прищелкнул пальцами и умчался с быстротой, несвойственной его возрасту.
   Супруги остались одни. Художник стер слезу с единственного глаза и обвил синий стан супруги искалеченной рукой.
   — Бедная моя… Погибли мы теперь.
   — Не смей ко мне прикасаться! — крикнула жена. — У тебя глаз вытек и на лице черные пятна.
   — Сама ты хороша! — злобно сказал художник. — На двухнедельный труп похожа…
   — Ага… Так? — крикнула жена.
   Она бросилась, как бешеная тигрица, на свой портрет и в мгновение изорвала его в клочки. И совершилось второе чудо: снова стала она молода и прекрасна. Снова тело ее засверкало белизной.
   И, увидев это, с визгом бросился художник Семиглазов на свой «автопортрет». И, растерзав его, сделался он через минуту так же молод и здоров, как и прежде.
   От картин же остались жалкие обрывки.
 
   Недавно я был на выставке «Союза молодежи». Устроитель выставки сказал мне:
   — Да, штуки тут все любопытные. Прекрасная живопись. Но нет гвоздя, на который мы так надеялись. Можете представить — наша слава, наша гордость — художник Семиглазов в припадке непонятного умоисступления изорвал свои лучшие полотна, которые могли быть гвоздем выставки: Nu — портрет своей жены и свой автопортрет.