(Материалы для психологии).
 
   У детей всегда бывает странный часто недоступный пониманию взрослых уклон мыслей. Мысли их идут по какому-то своему пути; от образов, которые складываются в их мозгу, веет прекрасной дикой свежестью.
   Вот несколько пустяков, которые запомнились мне:

I.

   Одна маленькая девочка, обняв мою шею ручонками и уютно примостившись на моем плече, рассказывала:
   — Жил-был слон. Вот однажды пошел он в пустыню и лег спать… И снится ему, что он пришел пить воду к громадному-прегромадному озеру, около которого стоит сто бочек сахару. Больших бочек. Понимаешь? А сбоку стоит громадная гора. И снится ему, что он сломал толстый-претолстый дуб и стал разламывать этим дубом громадные бочки с сахаром. В это время подлетел к нему комар. Большой такой комар — величиной с лошадь…
   — Да что это, в самом деле, у тебя, — нетерпеливо перебил я. — Все такое громадное: озеро громадное, дуб громадный, комар громадный, бочек сто штук…
   Она заглянула мне в лицо и с видом превосходства пожала плечами.
   — А как же бы ты думал. Ведь он же слон?
   — Ну, так что?
   — И потому, что он слон, ему снится все большое. Не может же ему присниться стеклянный стаканчик или чайная ложечка, или кусочек сахара…
   Я промолчал, но про себя подумал:
   — Легче девочке постигнуть психологию спящего слона, чем взрослому человеку — психологию девочки.

II.

   Знакомясь с одним трехлетним мальчиком крайне сосредоточенного вида, я взял его на колени и, не зная с чего начать, спросил:
   — Как ты думаешь: как меня зовут?
   Он осмотрел меня и ответил, честно глядя в мои глаза:
   — Я думаю — Андрей Иваныч.
   На бессмысленный вопрос я получил ошибочный, но вежливый, дышащий достоинством ответ.

III.

   Однажды летом, гостя у своей замужней сестры, я улегся после обеда спать. Проснулся я от удара по голове, такого удара, от которого мог бы развалиться череп. Я вздрогнул и открыл глаза.
   Трехлетний крошка стоял у постели с громадной палкой в руках и с интересом меня разглядывал.
   Так мы долго, молча, смотрели друг на друга. Наконец, он с любопытством спросил:
   — Что ты лопаешь?
   Я думаю этот поступок и вопрос был вызван вот чем: бродя по комнатам, малютка забрался ко мне и стал рассматривать меня, спящего. В это время я во сне, вероятно, пожевал губами. Все что касалось жевания, вообще, и пищи, в частности — очень интересовало малютку. Чтобы привести меня в состояние бодрствования, малютка не нашел другого способа, как сходить за палкой, треснуть меня по голове и задать единственный вопрос, который его интересовал:
   — Что ты лопаешь?
   Можно ли не любить детей?