Позвонили мне по телефону.
   — Кто говорит? — спросил я.
   — Из дома умалишенных.
   — Ага. Здравствуйте. Я ведь ничего, я только так. Хи-хи. Ну, как поживают больные?
   — Насчет одного из них мы и звоним. Вы знавали Павла Гречухина?
   — Ну как же! Приятели были. Да ведь он, бедняга, в 1915 году с ума сошел…
   — Поздравляем вас! Только что совершенно выздоровел. Просится, чтобы вы его забрали отсюда.
   — Павлушу-то? Да с удовольствием!
   Заехал я за ним, привез к себе.

* * *

   — Ф-фу! — сказал он, опускаясь в кресло. — Будто я снова на свет Божий народился. Ведь, ты знаешь, я за это время совершенно был отрезан от мира. Рассказывай мне все! Ну, как Вильгельм?
   — Ничего себе, спасибо.
   — Ты мне прежде всего скажи вот что: кто кого победил — Германия Россию или Россия Германию?
   — Союзники победили Германию.
   — Слава Богу! Значит, Россия — победительница?
   — Нет, побежденная.
   — Фу ты, дьявол, ничего не пойму. А как же союзники допустили?
   — Видишь ли — это очень сложно. Ты на свежую голову не поймешь. Спрашивай о другом.
   — Как поживает Распутин?
   — Ничего себе, спасибо, убит.
   — Сейчас в России монархия?
   — А черт его знает. Четвертый год выясняем.
   — Однако, образ правления…
   — Образа нет. Безобразие.
   — Так-с. Печально. Спички есть? Смерть курить хочется.
   — Нету спичек, не курю.
   — Позови горничную.
   — Маша-а-а!
   Вот что, Машенька, или как вас там… Вот вам три копеечки, купите мне сразу три коробки спичек.
   — Хи-хи…
   — Чего вы смеетесь? Слушай, чего она смеется?
   — А видишь ли… У нас сейчас три коробки спичек дороже стоят.
   — Намного?
   — Нет, на пустяки. На пятьсот рублей.
   — Только-то? Гм! Чего ж оно так?
   — Да, понимаешь, за последнее время много поджогов было. Пожары все. Спрос большой. Вот и вздорожали.
   — Так-с. Эва, как ботиночки мои разлезлись… Слушай, ты мне не одолжишь ли рублей пятьсот?
   — На что тебе?
   — Да немного экипироваться хотел: пальтецо справлю, пару костюмчиков, ботиночки, кое-что из бельеца.
   — Нет, таких денег у меня нет.
   — Неужели пяти катеринок не найдется?
   — Теперь этого мало. Два миллиона надо.
   Павлуша странно поглядел на меня и замолчал.
   — Чего ты вдруг умолк?
   — Да так, знаешь. Ну, дай мне хоть сто рублишек. Поеду в Питер — там у меня родные.
   — Они уже умерли.
   — Как? Все?
   — Конечно, все. Зря, брат, там в живых никто не останется.
   — Ну, я все-таки поеду. Хоть наследство получу.
   — Оно уже получено. Теперь все наследства получает коммуна.
   Взор его сделался странным. Каким-то чужим. Он посмотрел в потолок и тихо запел:

 
Тра-та-та, тра-та-та,
Вышла кошка за кота.
 

   Мне почему-то сделалось жутко. Чтобы отвлечь его мысли, я сообщил новость:
   — А знаешь, твой кузен Володя служит в подрайонном исполкоме Совдепа.
   Павлуша внимательно поглядел на меня и вежливо ответил:
   — Ду-ю спик энглиш? Гай-ду-ду. Кис ми квик. Слушай… Ну, я в Москву поеду…
   — Да не попадешь ты туда, чудак!
   — Почему, сэр?
   — Дойдешь ты до Михайловки, за Михайловкой большевики.
   — Кто-о?
   — Это тебе долго объяснять. Проехал ты, скажем, большевиков — начинается страна махновцев; проехал, если тебя не убьют, махновцев — начинается страна петлюровцев. Предположим, проехал ты и их… Только что въехал в самую Совдепию — возьмут тебя и поставят к стенке.
   — Ну, что ж, что поставят. А я постою и уйду.
   — Да, уйдешь, как же. Они в тебя стрелять будут.
   — За что?
   — За то, что ты белогвардеец.
   — Да я не военный.
   — Это, видишь ли, тебе долго объяснять. Конечно, если ты достанешь мандат харьковского Реввоенсовета или хоть Совнархоза…
   Павлуша схватился за голову, встал с кресла и стал танцевать на ковре, припевая:

 
Чикалу, ликалу
Не бывать мне на балу!
Чика-чика-чикалочки —
Едет черт на палочке…
 

   — Знаешь что, Павлуша, — предложил я, — поедем прокатимся. Заедем по дороге в сумасшедший дом. Я там давеча портсигар забыл.
   Он поглядел на меня лукавым взглядом помешанного.
   — Ты ж не куришь?
   — А я в портсигаре деньги ношу.
   — Пожалуй, поедем, — согласился Павлуша, — хитро улыбаясь. — Если ты устал, я тебя там оставлю, отдохнешь. Два-три месяца, и, глядишь, все будет хорошо.
   Поехали.
   Он думал, что везет меня, а я был уверен, что везу его.
   Когда вошли в вестибюль, Павлуша отскочил от меня и, спрятавшись за колонну, закричал:
   — Берите вот этого! Он с ума сошел.
   Ко мне подошел главный доктор.
   — Зачем вы его опять привезли? Ведь он выздоровел.
   Я махнул рукой.
   — Опять готов!
   Павлуша вышел из-за колонны, расшаркался перед доктором и вежливо сказал:
   — Простите, сэр, что я до сих пор не удосужился поджечь ваш прелестный дом. Но спички стоят так дорого, что лучше уж я стану к стеночке.

* * *

   Взяли Павлушу. Повели.
   Слава Богу: хоть одного человека я устроил как следует.