Съел Октябрист за ужином целого поросенка, кусок осетрины с хреном и лег спать…
   Но Октябристу не спалось. Вспомнилась почему-то, его нелепая, бессмысленная жизнь, вся та мелкая ненужная ложь, которая сопутствовала ему с детства и которая, в конце концов, довела его до последней степени падения — до октябризма, и когда вспомнилось все это — Октябрист чуть не расплакался.
   Напало на Октябриста такое жгучее раскаяние, что он не мог уснуть, ворочаясь сто раз с боку на бок…
   Вот тут-то и пришел мужик. Черный, худой, весь в земле… Взял Октябриста мозолистой рукой за ухо, сказал:
   — Пойдем, паршивец!
   И потащил перепуганного Октябриста за собой.
   Очутившись в деревне, Октябрист первым долгом решил помочь мужикам в их горькой нужде. Для этого он отыскал нескольких оборванных мужиков и вступил с ними в разговор…
   — А что, ребята, мяту вы пробовали сеять? — спросил Октябрист.
   — Где нам!
   — Вот то-то и оно. Нужно, чтобы культура и знание пришли на помощь деревенской темноте и тому подобное. Сейте мяту!
   Октябрист порылся в кармане, нашел коробку мятных лепешек, которые он ел после пьянства, и отдал мужикам на семя.
   — Вот вам! Сейте, как сказал поэт, разумную, добрую, вечную мяту!!
   Посеяли мужики мятные лепешки. Год в то время был урожайный и, поэтому, мята разрослась пышными, большими кустами, покрытыми сплошь коробочками с лепешками.
   Октябрист не почил на лаврах.
   — Чем бы еще выручить этих бедняг? Разговорился.
   — Гигроскопическую вату сеяли? Мужики горько улыбнулись.
   — Где нам! Прямо будем говорить — безпонятные мы.
   Октябрист, вздохнув, вынул из своих ушей вату, отдал ее мужикам и приказал:
   — Сейте вату! Сейте… спасибо вам скажет сердечное русский народ! Полушубки будете ватные делать! Жены и дочери бюсты из ваты такие сделают, что пальчики оближете.
   Вата разрослась еще лучше, чем мята.
   Потом табак сеяли. Все, что было у Октябриста в портсигаре, все он пожертвовал мужикам на посев. Пуговицы сеяли. Хотя Октябрист после этой жертвы ходил, придерживая брюки руками, но зато на сердце его было светло и радостно. Был у Октябриста зонтик. Очень жаль было ему расставаться с зонтиком, но долг — прежде всего.
   — Посейте зонтики! — сказал Октябрист, отдавая свой зонтик на семя. — Уйдите от ликующих, праздно болтающих. Труд, это — благодеяние. Сейте зонтики!
   — Землицы больше нетути, — признались мужики. — Последнюю пуговицами засеяли. Нет землицы.
   Октябрист поморщился.
   — Ну, вот, — уже сейчас и революция!.. Сколько у вас, у каждого, земли?
   — По две десятины.
   Стал думать Октябрист, искренно желая и в этом помочь мужикам.
   — Вы говорите по две десятины? Это сколько же пудов земли будет?
   Мужики объяснили, как могли, что земля меряется не пудами, а поверхностью.
   — Да что вы! А, знаете… это остроумно! Вот что значит простая мужицкая сметка. Додумались! А сколько в десятине сажен?
   — 2400.
   — Ого! Это, значит, около пяти верст. У каждого мужика, считая по 2 десятины, десять верст, значить, одной земли! Неужели, этого мало?
   Октябрист возмутился.
   — Стыдитесь! Вы, верно, пьянствуете, а не работаете!..
   Сконфуженные мужики оправдывались, как могли.
   — Ага! Значит, так нельзя считать? Ну, ладно. Я подумаю… сделаю, что могу.
   И придумал Октябрист гениальный выход.
   — Шестнадцати десятин каждому довольно?
   — За глаза, ваша честь!
   — Великолепно! Отныне вы должны считать десятиною не 2400, а 300 квадратных сажен. Таким образом, у каждого будет по 16 десятин.
   Мужики в ноги повалились.
   — Благодетель!!
   Проведя аграрную реформу, Октябрист вздохнул свободно.
   Мужики благоденствовали. Из окна своего дома Октябрист часто со слезами на глазах любовался на группы чистеньких поселян в ватных тулупах, застегнутых на прекрасные пуговицы, и поселянок с пышными бюстами, гуляющих об руку с мужьями под развесистыми, тенистыми зонтиками… Мужчины курили папиросы (в этом году уродились на огородах «Сенаторские»), а дамы кушали мятные лепешки и приятно улыбались друг другу.
   — Сейте разумное, доброе, вечное… — смахивал слезу Октябрист.
   Во время сна у Октябриста из открытого рта текла слюна и физиономия расплылась в блаженную улыбку.
   — Вставай, лысый дурак! — разбудила его жена. Октябрист подобрал слюну, оделся, застегнулся на все пуговицы, заложил ватой уши, взял папиросы, коробку мятных лепешек и, раскрыв дождевой зонтик, отправился гулять.