Специалист

   Я бы не назвал его бездарным человеком… Но у него было во всякую минуту столько странного, дикого вдохновения, что это удручало и приводило в ужас всех окружающих… Кроме того, он был добр, и это было скверно. Услужлив, внимателен — и это наполовину сокращало долголетие его ближних.
   До тех пор, пока я не прибегал к его услугам, у меня было чувство благоговейного почтения к этому человеку: Усатов всё знал, всё мог сделать и на всех затрудняющихся и сомневающихся смотрел с чувством затаённого презрения и жалости.
   Однажды я сказал:
   — Экая досада! Парикмахерские закрыты, а мне нужно бы побриться.
   Усатов бросил на меня удивлённый взор.
   — А ты сам побрейся.
   — Я не умею.
   — Что ты говоришь?! Такой пустяк. Хочешь, я тебя побрею.
   — А ты… умеешь?
   — Я?
   Усатов улыбнулся так, что мне сделалось стыдно.
   — Тогда, пожалуй.
   Я принёс бритву, простыню и сказал:
   — Сейчас принесут мыло и воду.
   Усатов пожал плечами.
   — Мыло — предрассудок. Парикмахеры, как авгуры, делают то, во что сами не верят. Я побрею тебя без мыла!
   — Да ведь больно, вероятно.
   Усатов презрительно усмехнулся:
   — Садись.
   Я сел и, скосив глаза, сказал:
   — Бритву нужно держать не за лезвие, а за черенок.
   — Ладно. В конце концов, это не так важно. Сиди смирно.
   — Ой, — закричал я.
   — Ничего. Это кожа не привыкла.
   — Милый мой, — с лёгким стоном возразил я. — Ты её сдерёшь прежде, чем она привыкнет. Кроме того, у меня по подбородку что-то течёт.
   — Это кровь, — успокоительно сказал он. — Мы здесь оставим, пока присохнет, а займёмся другой стороной.
   Он прилежно занялся другой стороной. Я застонал.
   — Ты всегда так стонешь, когда бреешься? — обеспокоенно спросил он.
   — Нет, но я не чувствую уха.
   — Гм… Я, кажется, немножко его затронул. Впрочем, мы ухо сейчас заклеим… Смотри-ка! Что это… У тебя ус отвалился?!
   — Как — отвалился?
   — Я его только тронул, а он и отвалился. Знаешь, у тебя бритва слишком острая…
   — Разве это плохо?
   — Да. Это у парикмахеров считается опасным.
   — Тогда, — робко спросил я. — Может, отложим до другого раза?
   — Как хочешь. Не желаешь ли, кстати, постричься?
   Он вынул ножницы для ногтей. Я вежливо, но твёрдо отказался.
   Однажды вечером он сидел у нас и показывал жене какой-то мудрёный двойной шов, от которого материя лопалась вслед за первым прикосновением.
   — Милый, — сказала мне жена. — Кстати, я вспомнила: пригласи настройщика для пианино. Оно адски расстроено.
   Усатов всплеснул руками.
   — Чего же вы молчите! Господи… Стоит ли тратиться на настройщика, когда я…
   — Неужели вы можете? — обрадовалась жена.
   — Господи! Маленькое напряжение слуха…
   — Но у тебя нет ключа, — возразил я.
   — Пустяки! Можно щипцами для сахара.
   Он вооружился щипцами и, подойдя к пианино, ударил кулаком по высоким нотам.
   Пианино взвизгнуло.
   — Правая сторона хромает! Необходимо её подтянуть.
   Он стал подтягивать, но так как по ошибке обратил своё внимание на левую сторону, то я счёл нужным указать ему на это.
   — Разве? Ну, ничего. Тогда я правую сторону подтяну сантиметра на два ещё выше.
   Он долго возился, стуча по пианино кулаками, прижимал к деке ухо так сильно, что даже измял его, а потом долго для чего-то ощупывал педаль.
   После этих хлопот отёр пот со лба и озабоченно спросил:
   — Скажи, дружище… Чёрные тебе тоже подвинтить?
   — Что чёрные? — не понял я.
   — Чёрные клавиши. Если тебе нужно, ты скажи. Их, кстати, пустяковое количество.
   Я взял из его рук щипцы и сухо сказал:
   — Нет. Не надо.
   — Почему же? Я всегда рад оказать эту маленькую дружескую услугу. Ты не стесняйся.
   Я отказался. Мне стоило немалых трудов потушить его энергию. Сам он считал этот день непотерянным, потому что ему удалось вкрутить ламповую горелку в резервуар и вывести камфарным маслом пятно с бархатной скатерти.
   Недавно он влетел ко мне и с порога озабоченно вскричал:
   — К тебе не дозвонишься!
   — Звонок оборвал кто-то. Вот приглашу монтёра и заведу электрические.
   — Дружище! И ты это говоришь мне? Мне, который рождён электротехником… Кто же тебе и проведёт звонки, если не я…
   На глазах его блестели слёзы искренней радости.
   — Усатов! — угрюмо сказал я. — Ты меня брил — и я после этого приглашал двух докторов. Настраивал пианино — и мне пришлось звать настройщика, столяра и полировщика.
   — Ах, ты звал полировщика?! Миленький! Ты мог бы сказать мне, и я бы…
   Он уже снял сюртук и, не слушая моих возражений, засучивал рукава:
   — Глаша! Пойди купи тридцать аршин проволоки. Иван! Беги в электротехнический магазин на углу и приобрети пару кнопок и звонков двойного давления.
   Так как я сам ничего не понимал в проведении звонков, то странный термин «звонок двойного давления» вызвал во мне некоторую надежду, что электротехника — именно то, что можно было бы доверить моему странному другу.
   «Возможно, — подумал я, — что в этом-то он и специалист». Но когда принесли проволоку, я недоверчиво спросил специалиста:
   — Слушай… Ведь она не изолированная?
   — От чего? — с насмешливым сожалением спросил Усатов.
   — Что — от чего?
   — От чего не изолированная?
   — Ни от чего! Сама от себя.
   — А для чего тебе это нужно?
   Так как особенной нужды в этом я не испытывал, то молча предоставил ему действовать.
   — Отверстие в двери мы уже имеем. Надо протащить проволоку, привязать к ней кнопку, а потом прибить в кухне звонок. Видишь, как просто!
   — А где же у тебя элементы?
   — Какие элементы?
   — Да ведь без элементов звонок звонить не будет!
   — А если я нажму кнопку посильнее?
   — Ты можешь биться об неё головой… Звонок будет молчалив, как старый башмак.
   Он задумался.
   — Брось проволоку, — сказал я. — Пойдём обедать.
   Ему всё-таки было жаль расставаться со звонком. Он привязался к этому несложному инструменту со всем пылом своей порывистой, дикой души…
   — Я возьму его с собой, — заявил он. — Вероятно, можно что-нибудь ещё с ним сделать.
   Кое-что ему действительно удалось сделать. Он привязал звонок к висячей лампе, непосредственно затем оторвал эту лампу от потолка и непосредственно затем обварил моего маленького сына горячим супом.
   Недавно мне удалось, будучи в одном обществе, подслушать разговор Усатова с худой, костлявой старухой болезненного вида.
   — Вы говорите, что доктора не могут изгнать вашего застарелого ревматизма? Я не удивляюсь… К сожалению, медицина теперь — синоним шарлатанства.
   — Что вы говорите!
   — Уверяю вас. Вам бы нужно было обратиться ко мне. Лучшего специалиста по ревматизму вы не найдёте.
   — Помогите, батюшка…
   — О-о… должен вам сказать, что лечение пустяковое: ежедневно ванны из тёплой воды… градусов так 45—50… Утром и вечером по чайной ложке брауншвейгской зелени на костяном наваре… или ещё лучше по два порошка цианистого кали в четыре килограмма. Перед обедом прогулка — так, три—четыре квадратных версты, а вечером вспрыскивание нафталином. Ручаюсь вам, что через неделю вас не узнаешь!…