Собаки умерли неожиданно. Одна за другой, через несколько секунд.
   Я наблюдал это из своего укрытия — навеса из веток, который я соорудил для спасения от палящих лучей африканского солнца. Жара. Жажда. Проклятое место — вся эта страна, эта Африка.
   Но собаки!.. Сперва одна, а затем и другая поднялись, дружелюбно завиляли хвостами, словно увидели старых знакомых или любимую еду, потом вдруг поникли и свалились на землю.
   Проклятое место. В радиусе десяти миль ни единой живой души, не говоря уже о белом человеке. Я живу здесь один. Один.
   С тех пор, как нет Ирэн.
   Я вернулся в дом, смешал себе коктейль покрепче и вышел к собакам, чтобы исполнить свой религиозный долг. Кроме того, если их не зарыть, через час тела станут смердеть.
   Как странно они умерли.
   На полпути к спасительному навесу я вспомнил, что под утро спросонья слышал какой-то шум в курятнике — я держу несколько цыплят. Как будто что-то переполошило маленьких крошек; потом все стихло. Тогда я не придал этому значения — во дворе были собаки, способные справиться даже со львом. Но сейчас…
   Курятник встретил меня молчанием. Мертвы. Все мертвы. Невероятно!
   И еще одна странность. Обычно в этом африканском аду уже через несколько секунд после смерти тело облепляют большие жирные мухи. Но не сейчас.
   Кругом все застыло в звенящей тишине; только моя грудь возбужденно вздымалась и опускалась, да через стиснутые зубы судорожно вырывался воздух.
   Я вышел наружу. Солнце слепящим молотом ударило в глаза, вызывая головную боль, но все это отошло на задний план перед заложившей уши тишиной. Внезапной тишиной. Смолкли цикады. Не слышно птиц. Загадочная, неестественная, чудовищная тишина.
   Я прожил в этом зеленом аду достаточно долго, чтобы чувствовать опасность. Она имеет свой уникальный запах. Сейчас им было пропитано все вокруг. И я инстинктивно чувствовал, что за мной наблюдают. Чьи-то холодные враждебные глаза.
   Страх. Страх. Мною овладела паника.
   Я заставил себя шевельнуться. Поверьте, это было нелегко.
   Поблизости притаилось что-то чужое, чуждое человеческой натуре. Враг.
   Повернувшись к этому спиной, я медленно пошел к дому, заставляя себя не оглядываться, каждую секунду ожидая самого страшного. По пути чуть не наступил на двух птиц, валявшихся на дороге. Мертвы.
   Вам следует знать, что в прошлом я дважды покушался на самоубийство. С тех пор, как нет Ирэн, мне все равно, живу я или нет… Но теперь… Я боялся смерти.
   Ружье висело на стене над нашей свадебной фотографией. Именно тогда, после свадьбы, заработав достаточно денег, мы и решили уехать от нервотрепки нашей жизни в Африку, причем в самую глухую деревушку. Ирэн…
   Зарядить… Один ствол, второй. Клик — щелкнул замок. Несколько секунд я смотрел невидящими глазами на тяжелое оружие в руках, затем, глубоко вздохнув, вышел за дверь.
   И солнце с новой силой набросилось на меня. Я ждал.
   Внезапно на маленьком участке выжженной земли возникло какое-то движение.
   Я моргнул и опустил ружье, увидев, кто ко мне идет.
   Ирэн? Я, должно быть, сошел с ума. Ирэн?
   Она была обнажена. Ее золотистое тело, ее гордая грудь, мягкий живот, знакомые ложбинки…
   Она приближалась ко мне с улыбкой — чувственной улыбкой, которую я так хорошо знал. Она была вся улыбка, любовь и желание. Ирэн.
   — Ирэн! — Это была молитва.
   Она остановилась и взглянула на меня. Богиня. Моя богиня.
   Она потянулась; я увидел знакомое светлое пятнышко у нее под мышкой. Она распустила ленту, стягивавшую ее длинные золотые волосы.
   Она прекрасна… Я был так одинок без нее!
   Длинными тонкими пальцами она погладила себя по груди, по животу. Она застонала. Застонала от желания.
   Боже. Все эти годы я ошибался. Она жива. Она жива!
   — Ирэн…
   Настороженность исчезла — замененная нетерпением, сжигающим меня изнутри. Я шагнул ей навстречу.
   Между нами пятнадцать метров, десять… И тут она заговорила.
   — Вик, — сказала она. — Я так хочу тебя.
   Я поднял ружье и выстрелил. Сперва из одного ствола, потом из другого. Я стрелял в оргазме огня, свинца и смерти.
   Ирэн исчезла в безмолвном смерче пламени, оставив после себя на голой африканской земле нечто.
   Оно лежало, покрытое рябью, студенистое, желто-зеленое. С десятком глаз и бурой жидкостью, что недавно циркулировала по венам. Мертвое. Мертвое. Как оно оказалось здесь, так далеко от своего дома?
   И это было разумное существо. Оно, очевидно, прочло мои мысли, как прочло мысли собак и цыплят, — и узнало, что мы любим, а чего боимся. Собаки и цыплята любили еду. Я?.. Ирэн, конечно.
   Оно материализовывало наши желания, чтобы подобраться вплотную и убить. Оно воссоздало мою любовь такой, как я ее запомнил. В ту ночь пять лет назад.
   Она стояла в комнате обнаженная. Ее зеленые глаза сверкали. Ее дивное алебастровое тело дышало похотью. Ее соски встали. Она стонала от желания.
   Тогда она сказала:
   — Вик, я так хочу тебя.
   …Я застрелил их обоих — ее и Вика, вшивого выблядка.
 
   1973–2004