Украиский гамбит. Война 2015

Бои в условиях неопределенности

   На третий день боев Игорь Божко оглох. Подошел, чтобы постучать танкистам, а в этот момент танк и жахнул. От выстрела Игорь целую неделю ничего не слышал и ходил, как потерянный. Марков приказал от греха подальше спрятать его в подвале. Но Игорь вылез, настырно стал бродить по позициям и едва не угодил под пулеметную очередь. Тогда его связали, и он провалялся в подвале до вечера.
   Этот танк — приземистый и плоский, как две лепешки, положенные друг на друга, — еще долго стоял на виду у всех, и каждые новые приходящие со стороны аэропорта или железнодорожного вокзала вначале лупили по нему, пока не превратили в решето. И потом тоже лупили, потому что издалека было трудно попять, что это такое — из-за черного гранитного постамента разбитого памятника шахтерам торчат башня и пушка. Все это было странно и страшно и даже на фоне сюрреалистичности происходящего выглядело еще более чем сюрреалистичней.
   А ведь этот танк спас жизнь многим, в том числе и Косте Сабурову. Было это неделю назад, как раз когда кончились бомбежки и попер черный спецназ.
   Танк был единственный их боевой механизированной единицей. Пришел он аж из-под самого Луганска. Как дошел, никто не знает. Только участвовал он в уничтожении натовского десанта. А привел его, у Кости было записано, никто иной, как командир батальона Валентин Шмалько, который таким образом дезертировал из украинской армии. До этого Костя думал, что украинская армия разбежалась, как птенцы от тени коршуна. Ан, нет. Вот Шмалько хоть и порастерял весь батальон, а одной машиной все-таки прорвался и держал оборону перекрестка между улицами Артема и Университетской, пока не расстрелял весь боезапас. А потом снял пулемет 'Утес' и стал воевать пехотинцем.
   Поговаривали, что это не единичный случай, что в восточных областях и в Карпатах армия стала самостоятельно принимать решения и вроде бы даже двинулась в сторону Киева, чтобы свергнуть 'оранжевую' хунту во главе с Олесей Тищенко и поляками. Но все это было на уровне слухов и домыслов. Связи как таковой не было. Радио не работало. Интернет только через спутники, да и тот периодически глушили залетающие на территорию Украины 'аваксы'.
   Костя с телевизионной группой 'Рен-тиви' как раз застрял в подвале пятиэтажки, уйти из которой они не могли даже при всем своем желании. Их, как куропаток, обложили турки и не давали поднять голову. Вначале думали, что это чечены, а потом одного поймали, когда он в магазин залез. А чего в нем лазать, если он давно пустой?
   — Хочешь, с уродом поговорить? — предложил Сарайкин, командир разведки Маркова. — А то он до утра точно не доживет, у нас уже руки чешутся.
   Костя спустился в подвал. В одной его краю валялся пьяный Божко и что-то мычал, а в другом у единственного окна-бойницы сидел здоровенный бородатый мужик в натовской камуфляжной форме. К удивлению Кости пленный ответил на чистейшем турецком языке. Впервые с турками Костя столкнулся в Боснии, где работал по заданию редакции. Их тогда много воевало на стороне албанцев. Теперь они добрались сюда. Это был не лучший военный материал, сколько бы их американцы ни дрессировали; они даже не были фанатичны, как мусульмане, а сильный противник наводил на них ужас. Как и грузин, их можно было напугать, например, чеченцами, тогда они бросали окопы и убегали в тыл.
   — Ба! — воскликнул Костя, — это не чечен и не крымский татарин из батальона 'тахрир'. Это турок.
   — Ес, ес, — обрадовался пленный. — Истумбул. Ес! Тю-рок! Тю-рок!
   — Кто? — брезгливо спросил Сарайкин.
   — Турок.
   — Мать твою! Мать твою! Янычар! С кем же мы воюем?! — удивился долговязый Сарайкин и побежал докладывать Маркову.
   Костя, который за шесть лет побывал во всех горячих точках, в которых только можно было побывать, неплохо ориентировался в том сброде, который назывался наемниками. Турки на Кавказе попадались крайне редко, вояки из них были аховые. Поэтому мы еще и живые, понял Костя. Собственно, он не очень удивился, потому что по роду деятельности был знаком с книгой 'Брат' разведчика Игоря Беркута, который предсказывал оккупацию Крыма через десять-двенадцать лет и который ошибся только в сроках и в масштабах — туркам понадобился еще и Донбасс, и вообще, вся Южная Украина. Как говорится, аппетит приходит во время еды. Все это время они спали и видели возрождение Османской империи, точнее — Великого Турана. Наконец, когда международная ситуация позволила, они под военным и политическим крылом НАТО решили прибрать к рукам все южные территории Украины, а так как Крым им был не по зубам, начали с его подбрюшья.
   Пришел недовольный и заспанный Марков. Его всклокоченные волосы торчали во все стороны, как перья у необсохшего птенца, а на усах повисла табачная крошка.
   — Так ты турок? — наклонился он над пленным.
   Несмотря на то, что турок был большим, Марков был еще больше и шире в плечах.
   — Турок, турок, — заверил Костя и хихикнул.
   Немногословного Маркова он тоже побаивался, потому что у него постоянно возникало такое ощущение: стоит Маркову пошевелить рукой, как он — Костя — улетит в ближайший угол, хотя Марков всю жизнь был сугубо мирным человеком — инженером-электроником.
   — Как зовут? — с насмешкой спросил Марков.
   — Камиль Оз Тюрк.
   — Звание?
   — Рядовой третьего класса.
   — Скажи ему, что сейчас член отрежем, а его убьем!
   Турок, как и любой мусульманин, страшно боялся предстать перед Аллахом без мужского достоинства, ибо он переставал быть мужчиной и не мог заниматься любовью с девами на том свете.
   Исхан Хаккин побледнел, на лбу у него выступил пот.
   — Спроси, сколько у них сил?
   — Два воздушно-десантные батальона оперативного реагирования стран НАТО, — ответил Костя после бессвязных речей турка.
   Теперь турок глядел на Костю, как на своего спасителя.
   — Танки есть?
   — Нет танков, нет! — услужливо замотал головой Камиль Оз Тюрк. — Джипы и четыре машины пехоты 'бредли'.
   — Где высадились?
   — Говорит, что в аэропорту, — сказал Костя.
   — Задача?
   — Захватить центр и выйти к городскому парку.
   — Зачем?
   — За женским полом… — пробормотал Камиль Оз Тюрк, глядя в пол.
   — Зачем?!
   — За женским полом. Таков приказ. Их надо погрузить в самолеты и вывезти в Турцию, — сказал Костя и пожал плечами, выражая сомнение насчет правильности перевода.
   — Ага!.. — многозначительно произнес Марков, но тоже ничего не понял. — А вот это видел! — Он демонстративно скрутил дулю и сунул под нос турку. — Вы и половины не прошли. А против вас одни ополченцы! И вы не прошли! Не-е-е про-шли-и-и! Уразумел меня? Хренов спецназ! Америкосы их пустили перед собой. Ясно, как день! Сами боятся идти! — обернувшись, объяснил он Косте.
   — Ну да… — согласился Костя.
   — Ес, ес, америкосы… — заискивающе улыбнулся турок.
   Губы у него дрожали.
   — Так, ладно. Сарайкин кончай с ним. Только не в подвале. Выведи, а то загадишь здесь все.
   — Дайте мне! — раздался пьяный голос Игоря Божко. — Я уже их столько побил, что одним больше, одним меньше… Ну пожалуйста? Я вас очень прошу… Ради бога, дайте мне этого толстожопого… Ну дайте, сволочи! Гады!!! — он сучил ногами и били ими в железобетонные стены подвала.
   Тут они в этот момент и поперли. Решили, видно, отбить своего. Все вымелись наружу. Костя разрезал веревки на руках Божко и выскочил тоже. Игорю Божко алкоголь был противопоказан. Если он выпивал больше двух стаканов водки, то — спасайся — Божко был непредсказуем, как зимний ветер, нес какую-то околесицу о боге и всемирной справедливости. Это у него выходил постафганский и постюгославский синдром. А еще он считал себя язычником и пророком. Мужики его на всякий случай проверяли — предсказывал он точно ноль в ноля, но переубедить его в чем-либо было невозможно. Заклинили у парня мозги напрочь. А во всем остальном он был нормальным человеком: тихим, скромным и даже очень покладистым.
   Турки снова понадеялись на свои 'хаммеры' с крупнокалиберными пулеметами и с безоткатными орудиями и на два 'бредли' со скорострельными пушками. Первым же залпом снесли остатки третьего и второго этажей двух крайних пятиэтажек. Окрестности площади затянуло пылью и дымом. Горело то, что прошлый раз не выгорело. Накануне предусмотрительный Марков велел перенести пулеметы ДШК по обе стороны за мост и в недостроенное здание высотки крепкой постройки, и они отсекли пехоту, а с 'хаммером' и 'бредли', которые по неосторожности подобрались ближе всех, разделались с помощью 'корнетов'. Хотя жаль было тратить на какой-то 'хаммер' такое оружие. 'Корнеты', как и другое современное оружие, сбрасывали на парашютах, и оно было наперечет. РПГ же местного разлива было много, но стрелять из него по 'хаммеру' было опасно. Обычно гранатометчика после выстрела демаскировал белый пороховой дым, да и дальность у него была небольшая. А 'корнетом', образно говоря, можно было бить аж за двадцать километров, никто тебя не достанет. 'Хаммер' вспыхнул, как стог сена. В нем с треском принялись рвать снаряды. Из экипажа никто не выскочил. 'Бум-бум-бум!!!' — басовит и размеренно били ДШК. 'Та-та-та-та… Та-та-та-та… Та-та-та-та…' — вторили им ПКМ. Вокруг позиций турок поднялось облако пыли. 'Бредли' тоже загорелся, попятился в надежде спастись, и взорвался. Его башенка перелетела через улицу и упала во дворе домов справа от дороги.
   Турки замешкались. Их принялись долбать со всех высоток, которые еще стояли. 'Бум-бум-бум!!! Та-та-та-та… Бум-бум-бум!!! Та-та-та-та…' Стоял такой грохот, словно в округе все жители разом вздумали заколачивать гвозди. Турки стали отступать к угловому дому на 'Ветке', от которого осталась груда белых кирпичей, и влево, по трамвайным путям, в глубину квартала — к складам и в частный сектор. Над складами стлался черный едкий дым — там вторую неделю горели кабели.
   И все бы было ничего, и можно было вздохнуть с облегчением, но еще одна колонна пробилась по Артема со стороны железнодорожного вокзала, и вот тогда Костя понял, что их окружают. Стреляли теперь ото всюду, и пули визжали так, что казалось все они летят именно в него — Костю. А его оператор — Сашка Тулупов даже не пробовал снимать, как обычно, своей 'сонькой', а только дергался при каждом взрыве или выстреле.
   Вдруг в тылу у первой колонны раздались непонятные взрывы и пулеметные очереди. Турки дернулись, присели, побежали. А на Киевский проспект выкатил Т-90 и, расшвыривая 'хаммеры', как спичечные коробки, вышел к туннелю, и мир узнал своего героя — Валентина Шмалько!

***

   Вечером того же дня Костя взял у него интервью, а так как материал был 'горячим', до глубокой ночи расшифровывал текст, редактировал и записывал. В результате получилась очень даже неплохая передача. Сашка Тулупов стал уже зевать, и в конце концов так и уснул с камерой в руках.
   Конечно, Костя Сабуров немного принижал свои способности. Ему все время казалось, что он не дотягивает до той условной планки, которую он себе установил. Но в отделе теленовостей его часто хвалили и ставили в пример другим. Из-за этого у него появились завистник и враги. Завистники — это те, которые шли вровень, но считали, что их затирают. Враги относились к типу карьеристов 'любым путем', потому что не обладали воображением и талантом журналиста. Среди последних стукачей не было. Начальство не любило озлобленных людей. А завистники были склонны к доверительным беседам, воображая, что таким 'тонким' методом они продвинутся по службе. Поэтому Костя кабинетную работу не любил, а мотался по командировкам, выбирая себе в помощники проверенных людей, по большей части — 'скорпионов', потому что сам был 'скорпионом' и любил ясные, понятные отношения.
   Оказалось, что батальон Валентина Шмалько небеспричинно оставил часть, тем самым нарушив присягу новому 'оранжевому' правительству, а тоже разгромил турецкий десант, который высадился на аэродроме Луганска. Однако из двадцати пяти машин до Донецка дошла только одна.
   — Ты знаешь, — говорил постепенно пьянеющий Шмалько. — Нам ведь, как овцам, приказали сидеть по квартирам и не рыпаться. Лично мне позвонил бригадный генерал-майор Салов. Я не должен был реагировать ни на какие сигналы тревоги, а ждать посыльного с пакетом. Мол, таков приказ нового министра обороны, хотя 'старого' не отменили. Посыльного я, конечно, так и не дождался. Нескольких моих сослуживцев арестовали прямо дома. Командира полка — Ватутина Александра Павловича — в постели. Кто — точно не знаем, люди в черных масках, говорящие на западно-украинском суржике. А меня успел предупредить друг, когда к нему в квартиру уже ломились. Оказалось, что из трех командиров батальонов не арестовали только меня. Вот я со своим батальном и вырвался и еще прихватил несколько машин из первого и третьего батальонов — сколько экипажей оказалось под рукой. А с турками в аэропорту был честный бой. И я сделал то, чему так долго меня учили и чему я учил других. Только вот ребят жалко. Погибли они ни за что ни про что из-за дяди Сэма. За нами потом охотились, как за зайцами, — даже штурмовики без опознавательных знаков. Мы сбили три заслона: два наших, один — натовский, и явились сюда, на подмогу.
   — А что в Луганске?
   — Да захватили Луганск без единого выстрела… Говорят же, что легче политиков купить, чем стрелять.
   Несмотря на то, что Шмалько напился, как извозчик, утром следующего дня он с легкостью отбил две атаки и пришел и пожал руку Косте и не только потому что на Черном море еще три дня назад потомили авианосец ВМФ США 'Томас Джеферсон', а потому что у Кости был спирт, и они опохмелились. А еще передали новость: погиб командующий шестым флотом вице-адмирал Брюс Клинган. Америка лежала в скорби с приспущенными флагами, но в очередную драку лезла всеми фибрами души.
   — Да, это вам не в Афгане воевать! — согласился Александр Илларионович Марков.

***

   В этот день 'эфир' они, конечно, пропустили. 'Газель' у них была спрятана в двух кварталах отсюда в школьном гараже, но добраться до него не было никакой возможности. Поэтому на спутник вышли только по каналу П3, и Костя в течение двух секунд отослал весь материал и даже не стал, как обычно передавать приветы родным, потому что Марков накануне предупредил:
   — Я смотрю, вы так вольготно обращаетесь со связью, будто не знаете об 'аваксах'.
   — Каких 'аваксах'? — удивился Костя. — Так, говорят, один сбили над Азовьем? А второй — в районе Феодосии?
   — То турецкие. Старые, дерьмовые. А если за вас примутся америкосы, то мало не покажется. Наведут на нас какие-нибудь F-15. Ракет-то у нас теперь нет, ни С-200, ни С-125. Пульнут каким-нибудь 'шрайком' по лучу за сто километров, и получится, как у Дудаева, мама не горюй. И вообще, старайся меньше включать компьютер, а то у нас все они полетели после одной-единственной электромагнитной бомбы.
   — Ну да. Я и не подумал, — почесал затылок Костя. — Почти, как в Югославии.
   — Почему почти? — удивился Марков, смешно выпучивая глаза. — Один и тот же, точь-в-точь. Прессу читать надо! — и засмеялся, обнажая крепкие белые зубы.
   — Прессу, конечно… — вконец смутился Костя.
   С тех пор он готовил репортажи заранее: кодировал их, сжимал и выплевывал дважды в день на спутник, причем, в разных местах. Для этого им приходилось долго лазать по развалинам. Игорь Божко, который их охранял, зевал, почесывался, и вообще, делал вид, что ему смертельно надоела такая работа и что если бы не категоричный приказ Маркова, он бы давно сбежал выискивать какие-нибудь приключения типа: поймать какого-нибудь наемника или найти жратву, с которой была постоянная напряженка. Когда же придут наши? — думал он. Но они все не приходили и не приходили. Поэтому-то никто ничего не знал. А связь глушили. И вообще, весь мир молчал, словно умер. Поговаривали, что и Белоруссию задели, но Игорь в это не верил, потому что тогда получалось, что началась третья мировая. При этом он глядел на голубое, весеннее небо и думал, нет, не похоже, войны так банально не начинаются. Вот когда я служил в Новосараево… Костя и сам просидел две недели в Форте-Росс под Олово, там же, где и Игорь, но в другое время. И начинались длинные разговоры и воспоминания, кто, когда где был, кто с кем знаком и кто как погиб. Они с Костей перебирали эти воспоминания, как старьевщик — тряпки, по одному, детально, с разных сторон, медленно пьянея непонятно от чего: то ли больше от спирта, то ли больше от самих воспоминаний.
   Сашка Тулупов сидел где-нибудь тихо в углу и слушал, открыв рот. Костя спирта ему не давал, нечего было привыкать пацану к таким вещам. И вообще, Костя был за него от ответе, потому что знал его родителей и хотел, чтобы Сашка живым и здоровым вернулся домой. Но таких вечеров выдавалось мало. Обычно они были загружены от восхода до заката: все время на ногах. Тулупов снимал, а Костя все больше записывал и обдумывал репортажи. Иногда ему в голову приходили совершенно гениальные вещи. Для их реализации они готовы были соваться волку в пасть, и за это их сдержано, но неоднократно хвалили дома, то бишь в отделе. Была в этом какая-то червоточина: получается, они там в тепле и уюте, а мы здесь спим на камнях, иной раз рассуждал Костя, хотя чувствовал, что эта командировка у него переломная в смысле карьеры, что его репортажи узнаваемы и имеют собственное лицо. А потом ему было, кроме всего прочего, до жути интересно. Так интересно, что Сашка Тулупов иногда служил у него тормозом. Слава богу, что Костя к суждениям Тулупова пока прислушивался, понимая в следующий момент, что на рожон лезть не стоит, что они нужны живыми там, в Москве, и своим родным, и на работе, и вообще, если разобраться в конце концов — Родине, хотя это и пафосно звучит.
   На ночь глядя Сашка Тулупов куда-то смотался и притащил два одеяла — такие белые, что было жаль стелить их на пол.
   Игорь Божко протрезвел и ходил как в воду опущенный — никто не давал ему опохмелиться, но дразнить побаивались, а только скалились в кулак.
   — Ну, гады… — злобно шипел Божко, — погодите, я вам тоже ничего не налью.
   От соседей пришел капитан — Гера Серомаха — в синей казачьей форме и принес ящик рыбных консервов. Капитан был как с иголочки: чистый, подтянутый, в хромовых сапогах, в которые можно было смотреться, и с шашкой на боку. Он рассказал, что они держали вокзал, но в субботу рано утром пришел состав из Днепропетровска.
   — Понимаешь, проворонили, — рассказывал он с тем юмором, которым пытаются оправдать собственный промах. — Эти в наглую стали высаживаться на перрон. Балакали-то по-нашему, по-русски, а оказались бандеровцами из СНА, 'наци' из других организаций и этномутанты. Последние отличались деградированным сознанием трехлетнего ребенка. Они были фанатичнее националистов, потому что их держали на амфетамине. Насадишь его на клинок, а он железо грызет и улыбается. Три дня бой шел. Дело доходило до рукопашной. Но дальше рынка их не пустили. А вчера окончательно разогнали по окрестностям. Так что вы смотрите в оба.
   Костя в него вцепился и заставил все повторить на диктофон, но получилось не так, как в первый раз, потерялась свежесть восприятия. Ладно, потом сделаю конфетку, решил он, если получится, в чем он сомневался: Серомаха чего-то не договаривал. Обычно за этим кроется не очень доблестные поступки, думал Костя, как то: добивание пленных и другие экзотические 'штучки', о чем Серомаха говорить не хотел. Ну не хочет, так не хочет, подумал Костя.
   Капитан ушел, а консервы оказались малость тухлыми. Но и этому были рады, потому что не ели два дня. Жаль, только хлеба не было. Консервы открыли, свалили в таз и прокипятили с уксусом, а потом сожрали в течение пяти минут, только ложки застучали, словно пулеметная трель.
   Ночь прошла относительно тихо. Стреляли только где-то на окраине в районе стадиона 'Монолит'. В южной части города летал неизвестный самолет. К рассвету полыхнуло со стороны Макеевки, но быстро погасло.
   — Должно быть, ракета упала, — сказал кто-то, зевая.
   Костя спал, как убитый. Ему снилась Москва и Марьина роща, где он жил.
   Утром, когда они завтракали, вернулись разведчики во главе с долговязым Сарайкиным, который был кадровым военным из-под Тулы, но застрял у родственников в Донецке. Марков долго что-то с ними обсуждал в самом дальнем углу подвала, а потом подошел и сказал:
   — У противника появились танки.
   — В смысле?.. — удивились все, даже те, кто спали после ночного дежурства.
   — В смысле 'леопарды'.
   — Вот бы снять один! — воскликнул Сашка Тулупов.
   — Кто о чем, а вшивый о бане, — заметил Марков.
   Сашка Тулупов предпочел, чтобы его больше не замечали. Действительно, чего хорошего, если тебя начнут давить танками.
   — Выходит, Германия приперлась? — удивился Костя.
   — Ты не забывай, что они все в НАТО, — сказал Марков, — с афганцами разделались, Иран завалили вместе с Бушером, надо же с кем-то теперь воевать!
   — Ну да… ну да… — согласился Костя, думая, как бы половчее связать это все с местными событиями. — Я думал, мы только с америкосами столкнемся. Что думаешь делать?
   — А что делать? Артиллерии нет. 'Корнетов' кот наплакал. С ПРГ много не навоюешь. Минировать дороги надо! Иначе не продержаться.
   Марков только не добавил: 'До прихода наших'. Все об этом думали, все об этом мечтали и с надеждой прислушивались, но на востоке было тихо-тихо, вроде там и Россия не лежала, а простилались дикие земли.
   Нам так и так не продержаться, думал Костя. Воевать с кадровой армией хуже нет. Перебьют всех, как в Иране, своим высокоточным оружием. А потом решил не думать об этом, все равно ясно, что с танками дело дрянь, потому что танки — это тоже очень серьезно. Даже когда у нашего Т-90 кончились снаряды, стоило Шмалько повернуть ствол в сторону противника, как он тактично замолкал и расползался по развалинам. Но снарядов не было. Обыскали все доступные склады. Воинскую часть на улице Щорса прочесали вдоль и поперек. Нашли только старый пластит, автоматы, противогазы и 'оранжевые' флаги, которые ту же пустили на портянки — уж очень из добротной ткани они были сделаны.
   — Есть еще воинская часть слева от аэропорта. Но она, должно быть, захвачена, — предположил Марков.
   — Это радиотехнический дивизион, — сказала Божко, который все знал. — Но вот в одном месте на Азотном, в низине у речки Вонючки, где до сих пор подземные склады РАВ, могут быть снаряды, ну а взрывчатка — точно.
   — Ну что, смотаешься к ним? — спросил Марков.
   — Конечно, смотаюсь, — согласился Костя. — За одно живой репортаж организуем. На Азотном кряж, удобное место.
   — Ну и ладненько. К вечеру вернетесь?
   — Надеюсь, — сказал Костя и поплевал три раза через левое плечо.
   Он почему-то понял, что они не вернутся и что видят они друг друга в последний раз. Да ладно, подумал он, так не бывает. И тут же забыл о своих предчувствиях.
   Игорь Божко куда-то сбегал и вернулся, в новом разгрузочном жилете, перепоясанный крест накрест пулеметными лентами, и с пулеметом ПКМ в одной руке и огромной винтовкой В-94 — в другой. На поясе у него висел остро заточенный охотничий нож. Костя невольно залюбовался — высокий, статный, с косичкой, Игорь был воплощением русского богатыря, правда, немного с попорченной психикой, но с этим можно было мириться. К тому же Игорь обладал таким звериный чутьем на всякого рода опасности, что один стоил десятерых. В общем-то, они с Саней к нему невольно прислушивались, во всем полагаясь на его военный опыт.
   — Держите! — Игорь сунул Косте трофейную 'беретту' и обойму к ней, а Сане Тулупову — АК-74М.
   — А зачем пистолет-то? — спросил Костя, малость обидевшись из-за того, что Игорь его так мелко оценил.
   — Последняя надежда души, — объяснил Игорь, деловито поправляя ленты на груди и рассовывая гранаты в кармашки на лифчике.
   — В смысле? — Костя заподозрил очередную хохму Игоря.
   — Застрелишься, чтобы в плен не попасть, — объяснил Игорь с таким видом, словно предсказывал будущее, и в его глазах запрыгали чертики смеха.
   — Типун тебе на язык, — ответил Костя, который уже привык к армейским шуткам Божко.
   В плен он почему-то попадать не собирался. Не было у него таких намерений. Он собирался живым и здоровым вернуться в Москву.
   — А 'снайперка' зачем? — спросил он.
   — Чудак, — ответил Игорь, окая, как волжанин, — это наша артиллерия. Ты в эти дела не лезь. Не разбираешься — не лезь. Я сам!
   — Ну ладно, — пожал плечами Костя. — Сам так сам. — Он заподозрил, что у Божко есть план, о котором он распространяться пока не хочет.
   Сашка Тулупов в разгрузке с гранатами для подствольника выглядел примерно так, как корова под седлом, потому что Сашка был обычным, глубоко штатским тележурналистом, а оператором стал в силу необходимости, когда под Харьковом осколком бомбы убило Виктора Ханыкова — их оператора, а водитель Михалыч попросту сбежал. Их осталось двое, и они по-братски поделили обязанности: Костя стал шофером, а Сашка — оператором. Не возвращаться же, действительно, домой с пустыми руками.
   Харьков бомбили даже усерднее, чем Донецк, потому как он оказался ближе к границе и там наносились превентивные удары на случай, если русские войдут в город. Разбили в пух и в прах университет, площадь перед ним и гостиницу 'Украина'. Да и вообще, весь центр попортили так, что он предстал перед Костей, который два курса отучился на журфакультете университета имени Каразина, горами кирпича. От былого кубического великолепия остались одни воспоминания. Могучие каштаны стояли, искромсанные осколками. Парки и улицы обезлюдили. Город казался мертвым. Летали одни вороны. Однако по последним данным Харьковский танковый завод работал во всю. Только вот танков нигде не было видно.
   Они ушли сереющими сумерками через туннель, не опасаясь в предрассветные апрельские часы случайных снайперов.
   Их передавали по цепочки окопов 'гражданской самообороны'. Костя страшно удивился. Оказывается, за неделю боев город покрылся окопами и в них сидели вполне серьезные люди с самым разнокалиберным оружием. Откуда они все взялись, думал он с удивлением, ведь когда бомбили город, казалось, что он вымер. А теперь набежало. Его так и подмывало взять пару репортажей, чтобы удовлетворить собственное любопытство, но надо было ехать и искать эти чертовы снаряды. Не успел он об этом подумать, как со стороны перекрестка бахнул танк Шмалько, а потом раздались пулеметные и автоматные очереди. Видать дело было дрянь, раз Шмалько стал тратить НЗ. Впрочем, они уже были на месте и обнаружили, что перед школьным гаражом ходит боец с автоматом. Он тут же взял его наизготовку.
   — Мы за машиной! — крикнул Сашка Тулупов, на всякий случай показывая редакционное удостоверение.
   — Отойди на всякий подальше в сторону, — попросил Костя, — а то у тебя вид слишком.
   — Какой? — спросил Игорь.
   — Грозный, что ли? — пояснил Костя и переключился на часового, который не подпускал их к гаражу.
   — Машина конфискована, — заявил он. — Бляха муха!
   — Это наша машина. Московского телевидения.
   — Правда, что ли? — спросил боец, не опуская однако автомата, и его ствол со срезом смотрел прямо в живот Сане.
   — Ну конечно, — сказал Костя, — стали бы мы чужие машины воровать.
   — Все равно не положено. Машина конфискована.
   — Слышь, ты, хренов охранник, ноги повыдергиваю! — вдруг завелся Игорь Божко. — Государевы люди пришли за своей машиной, а ты?!
   — Стойте, где стоите! — боец клацнул затворов. — Бляха муха!
   — Стоим, стоим, — поднял руки Костя. — Игорь, отойди на десять шагов и посчитай до десяти. — Потом обернулся к часовому: — Позвони своему командиру.
   — Не положено!
   — Ну позвони, тебе говорят! Чего ты дуру валяешь?! — крикнул Игорь, расправляя свою широкую грудь, на которой, как цепи, звякнули пулеметные ленты.
   — Еще чего! Буду я звонить для каждого, бляха муха.
   — Что здесь за шум?
   Костя оглянулся из-за магазина 'Тысяча мелочей' появился грузный майор из 'гражданской самообороны' с голубой повязкой на рукаве. Форма на нем была какая-то странная — с одной стороны непривычная, а с другой до боли знакома. Так это форма еще советской армии! — сообразил Костя.
   — Есеня, убери оружие! Кто вы такие?
   — Журналисты из Москвы, — показал Костя редакционное удостоверение. — Прятали от бомбежки здесь нашу машину. Сейчас едем делать репортаж.
   — А… москвичи, — удовлетворенно протянул майор. — Это хорошо. А то мы уже думали, что машина бесхозная. Что там слышно? Когда наши-то придут?
   Костя вдруг покраснел. Где бы он ни представлялся, ему задавали один и тот же вопрос о наших. Что он мог ответь? Что сам не в курсе? Как-то несолидно. Ну а с другой стороны врать было бессмысленно, потому что они сами ничего не знали.
   — Понятно… — посмотрев на него, печально вздохнул майор несуществующей армии. — Значит, будем упираться. Хорошо хоть прикрыли с воздуха. А то, думали, конец. А откуда идете-то?
   — Да на перекрестке неделю сидели, — в тон ему ответил Костя.
   — У Саши Маркова?
   — Да, у Александра Илларионовича.
   — Ну так надо зайти к нему в гости, — обрадованно развел руки майор, словно кого-то заранее обнимал. — Ладно, я вижу, что вы спешите. В другой бы раз обязательно рассказал бы вам много всяких историй. Вчера, например, на том терриконе, — он показал себе куда-то за спину, — поймали натовского снайпера, радиста и автоматчика.
   — Что они рассказали? — с интересом спросил Костя.
   — Ничего. Не успели. Их даже не довели до меня. Мы так и не поняли, кто они такие. Народ обозлен. Судя по мордам — европейцы. Документов нет.
   — Неужели пиндосы?
   — А черт его разберет. Здесь теперь, как в ковчеге, каждой швали по паре. Сняли с радиста бронежилет, а он возьми и взорвись. Одного нашего бойца покалечило.
   — Ну да, — вспомнил Костя свою эпопею, — в Грузии то же самое, в бронежилетах — система 'свой-чужой'. Как она работает, никто не знает. Американская штучка.
   — Вот я о том же, — вздохнул майор. — Есеня, мать твою… да опусти ты автомат! — крикнул он. — Уходим! Здесь больше нечего охранять.
   — Есть… — разочарованно ответил Есеня, — бляха муха…
   Напоследок он покосился на Игоря Божко. Но у него не было никаких шансов. Один раз Костя видел, как Игорь справился со здоровенным мужиком, который, получив оружие в руки, возомнил себя богом. Так вот, Игорь отобрал у него автомат и избил до такого состояния, что мужик начал просить прощения. После этого Игоря очень и очень зауважали, а некоторые стали побаиваться.

***

   — Занятный майор, — сказал Сашка Тулупов, когда они выехали на Университетскую. — Надо будет к нему заехать.
   — Да, — согласился Костя. — Только бензин почти весь слил.
   Сашка держал свой АК-74М между колен стволом вверх и, вообще, похоже, не имел понятия, как с ним обращаться. Он всего-то работал в редакции полгода, и когда Костя принимал его в штат, то, конечно, не знал, что через полгода они вдвоем окажутся в самой горячей точке СНГ.
   — У тебя оружие на предохранителе?
   — Ну?…
   — Я говорю, поставь на предохранитель. Да не целься в меня. Вот… блин!.. Поставил?
   — Поставил.
   — Хорошо хоть аппаратуру не украли, — подал голос Игорь, который, задрав ноги в офицерских хромовых сапогах, устроился на заднем сидении между тарелкой, треногой и ящиком с оборудованием. Он весело крутил головой в предвкушении развлечений. — Я эту встречу еще месяц назад предвидел.
   — С кем?! — удивился Костя, который уже и забыл о часовом.
   — Ну, с этим… Есеней. Я знал, что он машину отдаст.
   — Дался он тебе, — примирительно сказал Сашка.
   — А вот и дался! — упорствовал Игорь. — А вот и дался! Я, может, всю жизнь борюсь против таких олухов.
   — Так что же ты тогда выделывался? — спросил Костя, внимательно следя за дорогой и объезжая две воронки напротив школы, — ему хотелось подсказать очевидные вещи, которые для Божко, видать, были совсем неочевидными.
   — Иначе бы не отдал! — хвастливо сказал Игорь.
   Костя понял, что разговаривать бесполезно, а Сашка только расхохотался. Весело ему было смеяться над чужой бедой.
   Божко чувствовал себя на этой войне, как муха на варенье, — обжирайся не хочу. Он знал, когда надо было бежать, а когда падать, когда надо смеяться, а когда плакать. Единственно, с чем он не мог справиться — это с алкоголем. Алкоголь делал из него зверя, поэтому с Игорем старались не пить. Пил он только с теми, кто не знал его особенностей. И пили только один раз, больше никто искушать судьбу, ну кроме Кости, конечно, не решался. На Костю он почему-то реагировал дружелюбно. Ох, и песни они пели, но тихонько в самых глубоких подвалах.
   Теперь в этой части городе можно было заправиться только в одном месте — на Панфилова. Ближайшая по Университетской было сожжена десантом 'оранжевых' еще месяца полтора назад.
   Вначале пришлось проехать мимо общежития университета — запах стоял невыносимый. С тех пор апрельский запах тополиных почек, усыпавших дорогу и тротуары, стойко ассоциировался у Кости с запахом смерти, и он на долгие годы перестал любить весну. Общежитие было первой жертвой первой же бомбы, а так как бомбежка производилась ночью, то и народа в ней было под завязку. Стекляшка 'Цветы' во дворе устояла, а от здания ничего не осталось, только перила магазина 'Украина' и крыльцо со скользкими плитками. Тех, кто был снаружи похоронили, а те, кто остался под тонными кирпича, так и остались там лежать.
   Костя по водительской привычке притормозил на перекрестке, но так как светофоры давно не работали, а машины стали большой редкостью, то, покрутив головой туда-сюда, поехал дальше на третьей скорости, чтобы не налететь на камни или не попасть в яму. Чем ближе они приближались к центру, тем сильнее были разрушения. Зато народа было побольше: кто-то копался в развалинах, кто-то тащил бидоны то ли с водой, то ли с самогоном. На площади перед универсамом дрались из-за мешка картошки. Пока двое выясняли отношения, третий — утащил злополучный мешок. Божко долго смеялся, схватившись за бока: 'Ой, мамочки!' На перекрестке продавали прошлогоднюю кормовую кукурузу. Толпа из старух смиренно заворачивалась хвостом вокруг обгоревших ларьков. В больничном дворе травматологии шныряли темные личности.
   — Грабят… — равнодушно констатировал Сашка.
   — Остановимся? — живо предложил Игорь, высовываясь в окно.
   — Нет, — сказал Костя, представив себе, на кого они могут нарваться, необученный Тулупов и он — не умеющий толком стрелять даже из пистолета, плохое войско. А если Божко подстрелят, то задание пойдет насмарку. Пусть грабителями полиция занимается.
   — Жа-а-аль… — процедил Игорь, в азарте поворачивая голову так, что едва не свернул себе шею.
   Был он горяч, но отходчив по-своему, со своими завиральными мыслями и идеями, которые давали пищу его воображению: если на бумаге было написано, что в мире людей существует, например, такое явление, как чтение мыслей, то Игорь был уверен, что обладает им. И без всякого смущения всякие фокусы, которые ему редко удавались.
   На следующем углу дома им повезло: прямо из машины торговали сушками. Костя тормознул сбегали вернулся с полным кульком.
   — Пять тысяч отдал, — сказал он, бросая кулек на сидение рядом с Божко.
   Они понеслись дальше, жуя черствые сушки. Вообще, у Кости создалось впечатление, что город бомбили без всякой системы, для устрашения или для того, чтобы разорить конкурентов. Новая 'оранжевая хунта' все еще мыслила клановыми мерками. Зачем-то перепахали сквер на Планетарии, но в 'Сити-центре' вылетели только окна. Зато разнесли вдребезги стадион 'Донбасс-Арена' — наверное, потому что в него было легко целиться. Центральная площадь осталась цела, зато изрядно разбили парк вдоль реки, но на ДМЗ не упало ни одной бомбы. Видно, кому-то завод приглянулся. Говорят, даже зачем-то взорвали плотину на Кальмиусе, и вода ушла, затопив южную часть города. В шахтоуправление Засядько попали три бомбы и еще три в окрест. Говорят, обрушился центральный ствол.
   Некоторые здания были целыми, но выгоревшими изнутри. Это произошло, когда правительственные войска под черно-красными флагами и этномутанты всех мастей приехали на автобусах и рассыпались по городу. Они стали бросать зажигательные гранаты в окна первых этажей и стрелять по прохожим. Все это было сделано в отместку на решение Чрезвычайного всеукраинского съезда депутатов всех уровней о создании Федеративной Украинской Восточной республики. Новая 'оранжевая хунта' заклеймила Съезд 'пятой колонной Москвы'. И все из-за того, что Олеся Тищенко не согласилась с результатами выборов две тысячи пятнадцатого года, хотя эти результаты точь-в-точь повторили результаты предыдущих выборов. Виталий Ясулович, непонятно, экс или не экс, по наивности своей апеллировал к свободолюбивому Западу. На этот раз у него были развязаны руки: покоренный Афганистан лежал в пыли, проблема с Ираном была решена самым радикальным образом — его разбомбили, ввергнув 'в каменный век'. Запад больше не нуждался в России. У Америки чесались руки выйти из кризиса за счет кого-нибудь третьего, а тут подвернулась неугомонная Олеся Тищенко со своими проблемами. В майдане снова кричали: 'Геть русских на ножи! На ножи! Утопим москалей в жидовской крови, крови!' Узколобые этномутанты из мрачных галицинских лесов разорялись: 'Хай гирше, та инше!' До поры до времени за их спинами прятались поляки, привыкшие ловить рыбку в мутной воде. Но на днях польский президент Ярослав Качинский, выигравший выборы на волне мелитаризма, вдруг заявил права на Волынь и Галичину, чем поставил их союзников — 'оранжевую хунту' в двусмысленное положение. Олеся Тищенко в который раз сделала вид, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. А США даже похвалил ее за толерантность и высказались в том смысле, что современные взгляды поляков не имеет под собой исторического основания. Но это было слабым утешением. Украине перед всем миром дали пощечину. Ясно было, что все зависит от того, как поведет в ближайшее время Россия. А Россия почему-то молчала. Одна надежда была на то, что русские долго запрягают, зато быстро ездят. Все чего-то ждали, а оно все не наступало и не наступало. И от этого на душе было горько.
   На этот раз Запад объявил, что выборы недействительны, что они подтасованы и что в этом виновата ни кто иной, как все та же Россия — союзница Виталия Ясуловича. Пресса захлебывалась в потоках злобы и клеветы. В Украине возникла патовая ситуация. Виталий Ясулович понимал, что отдать власть — значило принять лицемерную позицию своих оппонентов. Народ бы его не понял. Олеся Тищенко в открытую заявляла о реванше. Ее националистические лозунги не оставляли сомнения в том, чья кровь прольется очень быстро — быстрее, чем ворона перелетит Днепр. Долгие и нервные судебные разбирательства ни к чему не привели. По Западной Украине и в Киеве прокатилась волна политических убийств. Шустрые люди в районах и областях захватывали власть — пусть на день, пусть на неделю или месяц, но потешить душу и свести счеты с противниками. Политически ангажированная полиция захлебывалась в собственно беспомощности и вяло металась в поисках преступников. Банды возникали, как грибы после дождя. Окрестности городов стали реально опасными. Население хуторов и деревенек бежало в большие города. По лесам и перелескам бродил брошенный скот. Стаи собак загрызали одиноких путников и грибников. В городах банды поделили районы и пока еще из скромности по ночам собирали дань. Остатки бизнеса уносили ноги кто куда мог. Банки срочно вывозили капиталы за границу. Железная дорога функционировала, как в гражданскую войну — кто больше заплатит. На атомных электростанциях катастрофически сокращалась численность персонала. Морские порты замерли в безденежье. Самолеты не летали. Армия сокращалась от голода и холода. Создалась такая ситуация, когда Украину можно было брать голыми руками.
   В этой политической неразберихе Олеся Тищенко провозгласила себя президентом. Ясулович, который не сложил с себя власти, воззвал к справедливости, но Запад оказался глух, как трухлявый пень. Ободренный двумя победой на Востоке, он считал, что настала пора России платить по счетам. Многие понимали, что это третья мировая война. Но подобные доводы глохли в трезвоне воинственных призывов англосаксов. Затаенная вражда выплеснулась с новой силой. У Запада возникла идея назло России, дабы раз и навсегда поставить ее на место, повторить в Украине Югославский вариант и принудить ее к вступлению в НАТО. Для этого надо было создать почву в виде общественного мнения. План назывался 'Золотая свобода'. В хотя была пущена вся пропагандистская машина, ее цинизму не было предела. Писали о том, что русские на Западной Украине отрубают мужчинам указательный палец на правой руке, чтобы они не становились солдатами, что существуют специальные отряды, которые охотятся в галицинских лесах за настоящими патриотами — этномутантам, и что их распинают, в назидание другим, как Христа. Приводились какие-то мутные фотографии. Расследований, конечно, никаких не было под предлогом более насущных проблем и нехватки полицейских кадров. Писали еще и другие небылицы о запрете украинского языка и прочую ерунду из стандартного набора страшилок для западного обывателя. Однако этого было недостаточно, нужны были факты геноцида русских над украинцами, особенно над теми, кто жил в Западной Украине. На этом этапе развития событий Костя и попал в Донецк. В принципе, ничего антиукраинского здесь он не увидел. Донбасс тяготел к России и выглядел как провинция России за исключением остатков рекламы и названия магазинов. Но ему объяснили, что и при советской власти магазины назывались на украинский манер типа: шкарпетки, перукарня и пр. И никто ничего не запрещал. А все националистические страшилки были придуманы националистами и 'оранжевой' властью.
   Две недели в городе шли беспорядочные бои. Это было еще до Костиной командировки, и он опрашивал ее участников. Потом бандеровцев и других 'наци' ловили в округе аж за Мариуполем и перебили всех до единого. Их трупы никто не убирал. А к этномутантам боялись приближаться. Живучими, гады, оказались, долго шевелились, ползали, оставляя за собой кровавые дорожки. Они так и валялись весь март по городу, пока не начал таять снег. Только потом специальные команды стали свозить их и сбрасывать за городом в балки, засыпать известью и грунтом. В отместку 'оранжевые' слезно попросили НАТО 'вернуть страну в лоно демократических народов' — прилетели американцы и устроили то, что устроили в столице Югославии. Только праздновали они недолго, потому что неожиданно их стали сбивать пачками. Пара В-52 нашли свой конец в степях Донбасс. Не долетев даже до Курахова. Еще с десяток сбитых В-2 и F-117 остудили горячие головы. Никто не знал, откуда прилетают ракеты, и чьи они. Только америкосы с тех пор опасались демонстративно барражировать над городом, а делали это тайком, в ночь на пятое мая — F-35 пронесся низко, на большой скорости. Он уже пропадал за горизонтом, когда за ним начинались рваться бомбы. Ясно, что ни о какой точности не могло идти и речи. F-35 стал уходить на север, в надежде, что Белоруссия оплошает, но его зацепили под Черниговым, где уже две недели горел нефтепровод с символическим названием 'Дружба'.
   Потом Россия официально предупредила НАТО, что накрыла восточные районы страны и Крым зонтиком ПВО. Шла ли речь о ЗРК С-300 или о ЗРК С-400 не разъяснялось. Просто накрыли, и все. Может быть, это были даже универсальные С-500, способные сбивать не только самолеты, но ракеты всех типов. А через два дня пришло сообщение, что пару F-22 пару якобы клюнули над Керченским проливом. Американцы, не привыкшие к чувствительным подобным потерям, на некоторое время притихли. Поговаривали, что они стали искать с помощью коммандос эти самые ЗРК, естественно, чтобы уничтожить их на земле.
   Как и ожидалось, основные боевые действия развернулись в Крыму, что наши там разбабахали натовскую базу на озере Донузлав, узел ПВО на мысе Тарханкут и ПРО на Ай-Петри, а для Восточных областей якобы у НАТО просто не хватало сил. На самом деле НАТО ждало отмашки из Вашингтона на активные действия. А отмашки все не было и не было. Поговаривали также, что за кулисами текущих событий велись тайные переговоры. От России требовали уступок в виде Крыма, Курильской гряды, которая должна была отойти к Японии. А также отступничества от Белоруссии. Финны вдруг вспомнили, что они владели Карелией и территориями, прилегающими к полуострову Рыбачий на север. Район был богат никелем. Литва и та что-то стала вякать по поводу Псковских земель. А Германия и Польша нацелились на Калининградский анклав. Однако оказалось, что не так все просто, что у России тоже имелись кое-какие козыри, и они тоже были пущены в ход. Шла большая игра сильных мира сего. Возможно, у России хотели 'купить' Украину со всеми потрохами. Может быть, вопрос заключался только в сумме? Или в принципах? В Кубе, 'Искандерах', в системе 'мертвая рука' или еще в чем-нибудь, чего не было известно широкой публике. Никто не знал сути переговоров. Об этом можно было догадываться по отсутствию вообще какой-либо информации о самих переговорах и странной заминке сил НАТО. Все замерло на уровне слухов, а связь кто-то старательно глушил. Причем, если отъехать километров на пятьдесят от города, связь восстанавливалась до нормальной, но это не меняло сути дела — никаких сенсаций. Мир застыл на перепутье: мир или война? Обама клятвенно заверял, что США 'за демократию и свободу'. Россия — тоже. Похоже, вопрос уперся всего лишь в терминологию и какой смысл противники вкладывают в эти слова.
   — Стой! — крикнул Игорь так громко, что Костя инстинктивно ударил по тормозам, и Сашка разбил себе нос о дуло автомата.
   — Что случилось?!
   Но Игоря и след простыл. Он выпрыгнул еще на ходу, хлопнув за собой дверью так, что тарелка отозвалась жалобным звоном, а ящик с оборудованием вылетел из зажимов и грохнулся на пол салона. Не хватало еще его разбить, обозлился Костя, выскакивая из кабины. Он тоже ударился и очень сильно — о левую стойку и, пока искал Игоря Божко, все ощупывал лоб, который горел огнем. Кажется, глаз даже чуть-чуть заплыл. Впрочем, через несколько минут он забыл о своей болячке.
   Игоря нигде не было. Они не доехали всего-то метров ста до больничного городка и находились в старом районе города, где по обе стороны дороги тянулись трех- и пятиэтажные кирпичные дома, постройки еще времен пятидесятых. С этой стороны город никто не прикрывал. Заходи-не хочу и воюй.
   Стояла непривычная тишина. И в это тишине Костя отчетливо услышал торопливые шаги и еще что-то: какие-то странные звуки — как будто кто-то рожал, но не мог родить. Он побежал на эти звуки и попал внутрь двора. Пятиэтажка не сгорела, она была просто разграблена. Во дворе валялись матрасы, тряпки, книги и остатки мебели. В окне первого этажа мелькнула тень и, Костя, не раздумывая, бросился туда. Потом он увидел на ступенях мокрые следы подошв и пятна крови и снова услышал эти странные приглушенные звуки. Они доносились из квартиры направо на втором этаже. Туда же вели следы крови. Костя зачем-то вытащил из-за брючного ремня пистолет и даже взвел его. Скорее для храбрости, чем для пользы дела. С этим пистолетом в руках он и пошел на звуки, держа его перед собой, как бесполезную палку. Вряд ли бы он смог выстрелить в человека, если бы даже попал в какой-то переплет. То, что он увидел в самой дальней комнате, поразило его так, что он застыл, не в силах сообразить, что делать. В грязной пустой комнате на матрасе лежала женщина. Ее насиловал мужчина. Собственно, его голую задницу со спущенными штанами вначале и увидел Костя. Мужчина елозил по полу грязными армейскими ботинками и то ли рычал, то ли кряхтел от удовольствия. Женщина же, раскинув руки и ноги, была безучастна, как лягушка на операционном столе. Даже ее глаза, которые смотрели на Костю, ничего не выражали.
   Костя еще соображал, как бы потактичнее столкнуть этого мужика, не нанеся женщине вреда, как со словами: 'Чего ты застыл, как пень!' — влетел Игорь Божко и так поддел мужика в задницу носком тяжелого армейского ботинка, что мужик крякнув, словно от досады, перелетел через голову и с хрустом врезался задницей в чугунную батарею под окном. Игорь перешагнул через женщину, словно через пустоту и, скользя в стеклах, занялся им. Что он с ним делал, Костя вначале не понял, только мужик стал громче кряхтеть и стонать еще больше. Потом Игорь зачем-то выхватил охотничий нож. Мужик заорал, но, кажется, Игорь со словами: 'Молчи, гад!' заткнул ему рот тряпкой.
   Женщина тоже среагировала на эти звуки. Она перекатилась на бок и подворачивая к животу ноги, свернулась калачиком. Ее груди с большими, почти черными сосками так и притягивал взгляд. Костя избегал смотреть на ее тело. Он словно видел ее всею разом и ничего конкретно, кроме глаз, в которых стало появляться осмысление.
   — Все, уходим! — поднялся Игорь.
   Только тогда и Костя, и женщина увидели: мужчина сидел, прислонившись к батарее и держался обеими руками за пах. Рядом на полу с ним валялся его член. Костю больше всего поразила не кровь, которая била между пальцами мужчины, а именно член отдельно от его тела. Это было очень неестественно, почти сюрреалистически — словно в магазине секс-шопа. Но там эти члены были в коробочках и в пластмассе. А здесь из живой плоти и на грязном полу.
   Он сделал это так, словно выполнил какую-то обычную работу, подумал Костя об Игоре.
   — Ну что ты застыл?! — с усмешкой толкнул его в плечо Игорь. — Добей, если хочешь за сестричку.
   Он стал возиться с ней, пытаясь надеть на ее какие-то лохмотья. Потом принялся бинтовать ей голову. А Костя все смотрел и смотрел на насильника. Не то чтобы он старался его запомнить, скорее, осознать природу отделения члена от тела. Такого он еще не видел. Кишки, разбитые головы — видел, а члена отдельно от тела не видел.
   Мужчина был в шоке. С ними случилось то, что он никогда не мог себе представить, а оно возьми и случилось, и он не мог осмыслить происходящего. А еще ему было очень больно, и с мыслью об этой боли он посмотрел на Костю. И Костя все понял: он был хищником — молодым, дерзким и сильным. Настолько сильным, что запросто затащил женщину на второй этаж. Он не сидел в окопах и не защищал город, а стал мародером, насиловал и убивал. Он посчитал, что пришло его время, но ошибся в деталях и частностях, и не теперь мог этого понять.
   — Дай!
   Игорь взял у Кости пистолет и, как куклу, сунул в руки женщину. Костя потащил ее по лестнице вниз. От женщины пахло рвотой и кровью. Сквозь разорванную одежду светилось тело, и Костина рука все время съезжала куда-то к ее груди. Во дворе с АКМ с руках растерянно слонялся Сашка Тулупов.
   — Ну, где вы бегаете, где?.. — начал было он упрекать Костю, но увидел, у него в руках женщину, бросился помогать.
   В этот момент в доме грохнул выстрел, и через секунду они услышали грохот ботинок по лестнице, и появился Игорь Божко с дымящейся 'береттой'.
   — На… — сказал он, протягивая Косте пистолет, — вояка.

***

   — Посмотри, что там с оборудованием, — попросил Костя, когда они, что называется, погрузились в машину.
   — Все нормально, еще не развалилось, — ответил Игорь, мотнув косичкой.
   И они поехали. Должно быть, в этот день им везло.
   Женщина все еще не пришла в себя. Игорь дал ей хлебнуть водки из свой фляги. В следующий раз, когда Костя посмотрел в зеркало заднего обзора, она уже спала, прижавшись к Игорю.
   Красивая, подумал Костя и почему-то вспомнил всех своих московских подруг. Зачем ей шляться по городу в такие времена? Сидела бы дома. А так попала в переплет. Насильника ему почему-то совершенно не было жаль. Мог бы я его застрелить? — подумал он. Некоторое время его интересовала эта мысль.
   Они проехали больницу и попали в лесную зону, где пришлось сбавить скорость. Видно, впереди был какой-то затор, потому что две легковые машины впереди остановились, из них вышли люди и о чем-то разговаривали, размахивая руками.
   — Тормозни… — неожиданно сказал Игорь, с тревогой вглядываясь вперед.
   Женщина вдруг произнесла:
   — Здесь накануне стреляли… я живу рядом.
   И ее голос поразил Костю. Был он грудной, бархатистый, сочный и низкий, такой голос редко встречается у женщин. Костя даже, наверное бы, оглянулся, за занят был разбитой дорогой.
   Две красавицы-высотки справа оказались разбитыми вчистую. Корпуса больничного городка, примыкающие к лесозоне, кое-где еще дымились. Сюда даже не возили раненых, потому что больницу разбомбили в первую очередь и накидали мин-ловушек — маленьких лепестков в виде уха.
   — А объехать можно? — спросил Сашка.
   — У нас бензин кончается, — напомнил Костя. — Бензоколонка за переездом.
   — А ну давай назад! — вдруг скомандовал Игорь.
   — Зачем?! — удивился Костя и показал рукой. — Вот заправка.
   Действительно, за нежно зелеными кустами торчала красная крыша бензоколонки.
   — Давай! Давай! — потребовал Игорь и, перегнувшись через спинку сидения, ухватился за руль.
   — Да погоди ты! — крикнул Костя. — Я сам!
   — А чего ты тогда! — нервно сказал Игорь и отпустил руль.
   Костя быстро переключил на задний ход, потому что развернуться на узкой дороге не было никакой возможности и, чертыхаясь в глубине души, отъехал до самого академгородка и только здесь развернулся. К нему передалось волнение Божко.
   — Ну что?! Что случилось?! — спросил он оборачиваясь.
   — А вот что! — ткнул в стекло пальцем Игорь.
   И они увидели, точнее, вначале услышали короткий свист, а потом короткий же разрыв, и на дороге словно вырос куст боярышника, потом он оделся черным облаком. Там, где стояли две машина, мелькнули раскромсанные люди.
   — Гони!
   Но Костю уже не надо было понукать. Он все понял: Игорь предсказывал только то, что касалось войны. Должно быть, на этом он малость и повернулся. А если учесть, что он прошел Афган и Югославию, то все встало на свои места. В Чечню не попал, потому что уже тогда жил в другой стране.
   Все это промелькнуло у Кости в голове, когда он на четвертой скорости уже почти сворачивал на улицу Щорса, а сзади рвались снаряды — причем, все ближе и ближе. Потом так бухнуло, что все почувствовали, что машину подшвырнуло, словно от пинка. Костя невольно скосился в окно, не теряя из поля зрения разбитую донельзя дорогу. Над бензозаправкой поднимался огненный гриб. Они вовремя спрятались за троллейбусный парк. Однако те, кто стреляли, видно, тоже заметили гриб и поддали огня. Пару снарядов с жутким воем рванули совсем близко, и сбоку еще раз чем-то ударило. Костя переключил на пятую и так вдавил педаль газа, что готов был сломать ее. И тут у них кончился бензин, и они на виду у здания ППУ бывшего СБУ застряли в воротах железнодорожной больницы.

Глава 2

Элементы неожиданности

   Даже тряпье, которое нашел Игорь Божко, на этой смуглой чернобровой женщине выглядели, как на королеве. Ни на кого не глядя, она с изяществом переоделась в машине. Фигура у нее была дай бог каждой женщине. К тому же она, похоже, когда-то занималась спортом, и это тоже наложило на нее отпечаток с лучшей стороны. Сашка сразу повел нос по ветру. Костя, который едва сдерживал себя, тихонько заметил:
   — Кончай дуру валять. Не хватало нам поссориться.
   Сашка Тулупов покорно склонил стриженую голову и сказал:
   — Есть, командир, не валять дуру.
   Сергей очень серьезно подошел к командировке: купил на Ленинском камуфляжную форму с разгрузкой, подстригся под 'ноль' и даже сбрил усы. В таком виде он походил на 'черпака', и шансы его у этой женщины, на взгляд Кости, были ничтожны. Но он и сам, невольно косился в ее сторону. Не мог удержаться. Здесь на Украине женщины были какими-то особенными — длинногими, стройными, смуглыми и чернявыми, яркими, одним словом. В Питере, откуда Костя Сабуров был родом, такие женщины встречались крайне редко, были они в основном искусственными из косметических салонов, а здесь — натуральные и на каждом шагу. Везет же людям, думал Костя Сабуров, невольно думая об Ирке. Ирка была шатенкой с зелеными глазами. Костя считал, что ему не очень повезло, и последнее время заглядывался на кареглазых брюнеток. Но сейчас было не до романов, да и счастье, кажется, уже улыбнулось Божко. Костя даже не представлял, можно ли перейти ему дорогу.
   Налет кончился так же внезапно, как и начался. Последняя мина взорвалась на перекрестке Университетской, не долетев до больничного забора каких-нибудь метров двадцати. По окнам и фасаду ударили осколки.
   — Все! Больше не будет, — уверенно сказал Игорь, вылезая из-под машины отряхивая колени.
   Костя очень удивился. Еще где-то грохотало. Еще рушились здания, а Игорь уже командовал:
   — Вылезайте! Давай руку, Елизавета!
   — Хорошее имя. А мы и не знали, — с огорчением вздохнул Костя, выбираясь из-под больничного крыльца, куда они с Саней залезли очень быстро — почти мгновенно, когда 'газель' застряла в больничных воротах. Он и сам было не против взять опеку над Елизаветой.
   Пейзаж изменился. Тринадцатая школа горела, над крышей сквозь дым прорывались языки пламени, а здание госбезопасности за высоченным забором осталось целехоньким. Жилые дома через дорогу тоже горели, а в огромный квартал, который занимала железнодорожная больница вместе с госпиталем ППУ не залетело ни одного снаряда.
   — Вот сволочи! — выругался Игорь. — На террикон залезли!
   — Откуда ты знаешь? — спросил Сашка и даже открыл рот от удивления.
   — Так это ж младенцу ясно, что бьет минометная батарея. А где ее удобнее всего установить?
   — Ну? — не сообразил Костя.
   — Я бы установил на терриконе! Во-первых, окрест видно километров на двадцать, а во-вторых, никто же не подойдет.
   — А-а-а… — сказал он и посмотрел туда, куда показывал Игорь.
   За крышами высоток и зеленеющими верхушками деревьев, в километрах трех торчали две рукотворные горы. Одна из них была почти срезана на одну треть, с вершиной, похожей на шпиль. Иногда там возникало облачко пыли, через пару секунд раздавался вой снарядов.
   — Вон с того, ближнего и бьют, — уверенно сказал Игорь. — Там наклонная дорога и круговая площадка на триста шестьдесят градусов. Пуляй, не хочу. Всю ночь должно быть мины таскали.
   — С чего ты решил? — спросил Костя.
   — Я здесь сызмальства все знаю.
   — Надо бы нашим сообщить. Да связи нет, — посетовал Сашка, украдкой поглядывая на Завету.
   — Это мы сейчас… — заверил их Игорь и почему-то посмотрел на здание ППУ.
   На его центральным корпусом возвышалась 'глушилка' — здоровенная антенна кубической формы. По его словам эта антенная еще в советские времена глушила 'Голос Америки'. Теперь она глушила все подряд.
   — Вы пока бензин поищите, — посоветовал он, доставая винтовкой В-94 и проверяя оптику, — а мы с Заветой попартизаним.
   Костя давно заметил, что любое оружие в руках Игоря словно оживало и приобретало заложенную в нем значимость, словно оно понимала Божко, а Божко понимал его. Даже Сарайкин обращался с оружием не так ловко. Чувствовалось, что Игорю это дело привычное и оно ему нравилось не потому что из него надо было убивать, а как законченная, эстетическая вещь с вполне определенными функциями.
   Как истая женщина, Елизавета сказала, блеснув белозубой улыбкой:
   — Я боюсь… — и обняла себя худыми руками, словно ей стало зябко.
   Ноги у нее были стройными, как раз то, что очень и очень нравилось Косте, и он старательно отводил от них взгляд, но, забывшись, обнаруживал, что снова пялится на них. В общем, глаза у него так и лезли куда не надо, хотя с некоторого времени Завета не спускала восхищенного взгляда именно с Игоря. Впрочем, точно так же, как казалось Косте, она поглядывала и на него, и на Саню. Или ему казалось? Он не мог разобраться в этом вопросе. Женщины ему всегда нравились до безумия. Если бы я был Бог, обычно рассуждал он, я был создал мир из одних женщин. Я — и одни женщины! Красота!

***

   Последняя мина оказалась для водителя черного 'BMW' роковой. Осколки пробили лобовое стекло и левую стойку и дверь. Машину занесло, и только благодаря тому, что водитель на перекрестке инстинктивно затормозил, машина всего лишь перескочила через поребрик и ткнулась в столб. Двигатель продолжал работать.
   Парадокс, подумал Костя, если бы не соблюдал правила движения, то, наверное, остался бы жив. А так у него не было никаких шансов. И только потом понял, что гудит клаксон. После обстрела все остальные звуки казались ему тихими, как шелест ветра в степи. Да я слегка контужен, подумал он о себе, как о постороннем, и с третьей попытки открыл дверь 'BMW'. Салон был залит кровью. Водитель лежал лицом на руле. У него была аккуратно срезана макушка черепа. Стараясь не заглядывать в него, Костя, измазавшись чужой кровью, подлез под водителя и вытащил ключ из зажигания. Двигатель послушно отключился.
   — На, качай, — сунул ключ Сане и не удержался и посмотрел на лицо убитого.
   Лицо было безразличным. Глаз смотрел куда-то под колонку руля. На кончике носа кровь собиралась в капли, и Костя услышал, как они разбиваются о коврик под ногами водителя. Удивляла не сама смерть, а несоразмерность произошедшего и окружающая обыденность. Жизнь продолжала складываться из мелочей. Костя выпрямился и огляделся. Перекресток был пуст. Одиноко мигал светофор, и улицу наискось пересекла тень птицы. Ничего не изменилось. Вот так и меня когда-нибудь, подумал он, глупо и бессмысленно.
   И сразу заработало радио. Нет, вначале все же грохнул выстрел — Костя не понял, где и почему. Но радио в машине внезапно ожило и выплюнуло на украинском языке фразы, смысл, которых он понимал через одну:
   — Польские войска… бр-бр-бр… занимают позиции… бр-бр-бр… правобережью… Возводятся долговременные огневые точки… бр-бр-бр… До конца… бр-бр-бр… союз демократических сил… бр-бр-бр… свобода… достояние… западный мир… ополячивание… не надо бояться…
   Потом он вычленил слова: 'Петлюра' и 'Бандера', 'НАТО' и 'Евросоюз'. Вроде бы, все это надо еще выше поднять на щит и даже канонизировать в качестве святынь. Потом разобрал целую фразу:
   — Жителям левобережья предписано не покидать квартир… Оранжевые знамена… Польские стяги с орлом… Коалиция… Запад не даст… Комендант считает, что проклятые москали не решаться штурмовать… что… Молдавия получит часть Буковины… что… румыны… словаки и…
   — Костя! Костя! — заорал Сашка Тулупов. — Костя!..
   В этот момент по 'BMW' так что-то ударило, что Костю отбросило на асфальт, и он на карачках кинулся прочь, заметив однако на ходу, что Сашка стоит, пригнувшись, возле их машины и машет ему рукой, и подался в его сторону, сообразив все же, что выше уровня больничного забора лучше не поднимать башки, потому что от пуль летела бетонная крошка.
   Где-то спереди и чуть справа работали два АКМа. Костя уже научился различать их звук. А им вторил ПКМ.
   — А где Игорь? — спросил Костя у Елизаветы и немного смутился, потому что впервые обратился к ней.
   — Так это ж он лупит! — крикнул Сашка, возясь с канистрой и бензобаков.
   И тогда Костя сообразил, что, собственно, произошло: Игорь одним единственным выстрелом из В-94 сбил 'глушилку' над зданием ППУ, и оттуда начала стрелять охрана.
   — Черт! — выругался он и, уже не слушая дальнейших слов, схватил АК-74М и крикнул, выскакивая на мостовую: — Заводи и выезжай. — А сам побежал туда, где короткими очередями бил ПКМ.
   Ему нужно было пробежать совсем ничего — метров двадцать до поворота, где лежал Игорь, когда напротив, из-за низкого забора горящей школы, выскочил человек с автоматом наперевес. До него было метров пятьдесят. Но прицелиться Костя просто не успел. Да и человек тот тоже увидел его в последний момент, потому что все его внимание было сосредоточенно на Игоре Божко. Они оба вскинули автоматы и выстрелили друг в друга. Однако если Костя это сделал в спешке неумело, начав строчить от бедра снизу вверх, и пули проложили дорожку справа налево через тротуар и шоссе, то его противник сделал все классически: то есть присел и взял Костю на мушку, а потом куда-то вдруг пропал, исчез, словно растворился. Вместо него Костя видел лишь какой-то черный куль на противоположном тротуаре. Косте страшно захотелось пойти посмотреть, что же там такое валяется, но откуда-то сбоку заорал Игорь Божко:
   — Ложись, козел!
   Костя бухнулся рядом с ним, больно ударившись локтем правой руки. Оказалось, что он все-таки добежал, не помня как, до Игоря. И эта фрагментарность восприятия сыграла с ним добрую шутку, потому что он просто не понял, что убил человека.
   — Бей по ближайшим окнам! — крикнул Игорь, — и держи дверь, а сам куда-то пропал.
   Костя остался один. Он понянчил руку, а потом дал две короткие очереди (как его учил Сарайкин), по окнам и стал ждать, что же произойдет дальше. А дальше двери внезапно распахнулись и из здания выскочили несколько человек и пересекли дорогу. Все произошло так быстро, что Костя не успел среагировать. Он принялся клясть и ругать себя, полагая, что погубил все дело. Потом там, куда они побежали, грохнула граната и сразу еще одна и еще. И повинуясь какому-то странному велению, Костя сделал еще две очереди по две пули вдоль улицы, туда, куда по его представлению убежали люди, и тут у него кончились патроны в рожке. Выстрелы его считать никто не учил. А оказывается надо — надо считать каждую пулю. Он ловко перезарядил автомат, клацнул затвором и услышал, как издали ругается Игорь:
   — Мать твою!.. Чего ты там валяешься?! Уходим!
   И только тогда сообразил, что ни черта не соображает в тактике боя. Ему стало стыдно, как бывает стыдно за явный промах. Он вскочил и побежал к своим. В него никто не стрелял. Это-то и было обидно. Хотя бы пальнули для приличия, мечтал он, подбегая к фургону.
   Они уже сидели внутри. Игорь даже задрал ноги и во всю травил байки, а Елизавета вцепилась в него, как преданная кошка, и глядела, как показалось Косте, во все свои прекрасные черные-черные глаза. Игорь обнимал ее правой рукой, а левой — отчаянно жестикулировал. Естественно, байки касались войны.
   — Ты где шляешься? — с усмешкой осведомился он. — Услышал гранаты — уходи. Чего ждать?
   — Я не понял… — признался Костя и покраснел.
   Он всегда краснел, когда попадал впросак. Девушкам, как ни странно, это нравилось, поэтому в женской среде телестудии его считали не особенно настойчивым и неагрессивным.
   — А когда поймешь, поздно будет. Впрочем, за того мужика тебе отдельное большое спасибо. Они ж мне не давали башки поднять, а он как раз на меня вышел, я бы не успел.
   Сашка завел машину, и они выехали на Университетскую, а Костя включил радио:
   — О! — воскликнул Сашка, — Заработало! О! Киев взяли!
   — Кто, наши?! — оживился Игорь и даже отстранил Елизавету, которая мурлыкала на его широкой груди.
   — Если бы! А то поляки — вошли! — непонятно почему хихикнул Сашка.
   Плакать надо, подумал Костя.
   — Сдали Киев. Боятся, что мы возьмем, — резюмировал Игорь.
   — О-о… — снова послушал Сашка. — Протекторат объявили.
   — А что такое протекторат? — спросил Игорь.
   — Это когда слабая страна, формально сохраняя некоторую самостоятельность во внутренних делах, фактически подчинена более сильной стране, — объяснила Елизавета.
   У Кости даже зашевелились уши. Он так и хотел бросить удивленный взгляд на Завету, но сдержался. Много чести, подумал он, ну их этих красавиц, а если они умные, то это вообще черти что!
   — Ого! — тоже удивился Игорь то ли тому, что его подружка такая начитанная, то ли тому, что объявили протекторат. — Это значит, пожертвовали властью, ради политики. Какой-то сплошной украинский гамбит.
   — Ну все, — сказал Костя, — сбылось пророчество Кейси.
   — Какой пророчество? — спросил Сашка.
   — Кончилась Украина на двадцатом годе, — резюмировал Костя.
   — Все не так, — пояснил Игорь, — украинская армия не хочет обслуживать продажную верхушку наци, поэтому и 'попросили' поляков, а армию разоружают. О! Братья-грузины батальон прислали.
   — Ага… и венгры полезли… о и словаки зашевелились… — комментировал Сашка звуки из приемника. — Молдавия заикнулась о каких-то землях… как о собственности. Румыния проводит паспортизацию населения прилегающих территорий. Поляки вспомнили резню в Волыни в тысячу девятьсот сорок третьем году. Говорят, что УПА вырезала сто тысяч поляков.
   — Ха-ха, — коротко произнес Игорь Божко.
   — Зря смеешься, — сказала Завета.
   — Почему?
   — А вот еще… — оживился Сашка, — Украина — это польское слово и означает 'восточные пограничные земли'.
   — Кто сказал?
   — Радио. А вот еще, — Сашка покрутил настройку. — Аналитики ЕС считают, что Украина — важнейший вопрос национальной безопасности США.
   — К бабке ходить не надо. И так все ясно! — в горячности заявил Игорь.
   Костя заметил, что Елизавета даже немного обиделась на невнимательного Игоря. Плюсик мне, подумал Костя и подмигнул ей в зеркало заднего обзора. К его удивлению, она ему тоже моргнула без всякой заминки.
   — Доктрина у них, пояс хотят создать 'Петля анаконды', — сказал Сашка. — Румыния претендует на Бесарабию, а Турция на Крым.
   — Слетаются, как на падаль, — сказал Игорь, вспомнив наконец о Елизавете и усаживая ее к себе на колени.
   Больше Костя на них не смотрел. Они ехали молча. Сашка Тулупов крутил приемник, а он, Костя, усиленно делал вид, что занят дорогой, хотя ему очень и очень хотелось взглянуть, что делается позади него.

***

   Сабуров считался персоной нон-гранта. Въезд на территорию Украины ему запретили лет пять назад после серии репортажей из Севастополя. Кроме этого ему вменили сопротивление при задержании, якобы за разбитый полицейскому нос. На самом деле, его арестовали в гостинице — прямо на спящего надели наручники и увели в трусах. В изоляторе ему выдали засаленную до нельзя гимнастерку времен отечественной войны и рваные галифе, ходил он в старых шлепанцах на веревках. Естественно, брился он нерегулярно и кое-как. Поэтому вид у него уже через месяц был самый что ни на есть бомжовый — немытый, нечесаный и небритый. В баню, конечно, его не водили. Оставался только кран в камере, под которым он, кстати, и постирал гимнастерку. Все прелести превентивного заключения.
   Украинские власти долго решали, что с ним делать. Посадить нельзя, потому что он ничего уголовного не совершил, отпустить просто так — значило признать слабости 'оранжевой' власти. Его прятали от журналистов, долго возили из тюрьмы в тюрьму. Как он потом узнал, мороча СМИ и дипломатам головы, объясняя, что такой-то никогда не въезжал на Украину или, наоборот, выехал, а мы знать ничего не знаем. Однажды в Ровенской тюрьме они все-таки ошиблись — сунули его, как обычно, не в одиночку, а в общую камеру. К этому времени Костя чувствовал себя в пенитенциарном заведении бывалым зеком, да и вид человека, явно вкусившего все прелести сидки, которому никто никогда ничего не передавал, но который не опустился, не пал духом, не ныл, не скули и ничего ни у кого не просил, внушало невольное уважение. А когда узнали, что он, вообще говоря, московский журналист и пострадал за ту же самую пресловутую свободу, которую очень и очень усердно навязывал Запад, и сидит без суда и следствия уже восемь месяцев, произвело на людей самое сильное впечатление. Человек, который первым вышел из камеры на свободу, позвонил по номеру, который дал ему Костя, и в Москве узнали, где его искать. Полиция, правда, спохватилась, перевела его в одиночку, но было поздно. Его еще две недели возили по этапам. Он успел побывать в Чернигове и Львове, но за эти две недели были задействованы такие силы, против которых 'оранжевая' украинская власть пресмыкалась, как собака перед палкой. В прессе писали: 'Германский канцлер, напомнила новоиспеченному украинскому президенту о том, что политика препятствования свободе слова и прессы противоречит соглашению об ассоциации между Украиной и ЕС'. Ну и много чего такого. В итоге, его постригли под ноль, побрили, сводили в баню и дали одежду с чужого плеча. Выдали даже пачку сигарет, правда, Костя не курил, зато обменял ее на два стакана крепкого чая с ложкой черничного варения.
   До границы украинские спецслужбы везли его в наручниках, а передачу обставили так, словно он уголовный преступник: на голову натянули грязный черный мешок, который сдернули в самый последний момент — под взглядами фото- и телекамер и когда Ирка, повиснув у него на шее, заревела, как белуга. Вышло очень трогательно и сентиментально в стиле мыльных опер. Если бы не Ирка, он бы решил, что это еще одна из иезуитских провокаций спецслужб на глазах журналистов от 'наци'.
   Было много шума на телевидении и в прессе, но, за неделю, как обычно бывает в таких случаях, сенсация с первых страниц газет переползла разряд текущих новостей и постепенно о ней забыли, а на родном телевидение забыли еще раньше. Неделю Костя привыкал к цивильной жизни без решеток и без вертухаев с оселедцем на голове. Неделю мама, которая приехала из Кемерова, откармливала его сибирскими пельменями и котлетами. И все равно Костя вышел на работу, исхудавший, как после Освенцима.
   — Эко тебя! — воскликнул удивленно Вадим Рунов, завредакцией военного канала, и с истинно солдафонским юмором добавил: — А ведь могли и убить!
   — Запросто, — согласился Костя, потонув в медвежьих объятьях друга. — Но ведь не убили.
   — Повезло, — отпустил его Рунов.
   — Повезло, — согласился Костя.
   — Ну так-к-х-х… это надо отметить! — Рунов потянулся за коньяком.
   Почему-то с того дня Костя перестал ходить на корпоративные вечеринки. Ему разонравились бессмысленные толкучки, лицемерие приятелей, сплетни, женщины с искусственными формами, жирные дяди и их тощие подруги, возомнившие, что они ухватили судьбу за хвост. Ему также не нравилось, когда на него смотрели сверху вниз или, наоборот, заигрывали сверх меры. Приятели, с которыми можно было скоротать время, его больше не интересовали, как, впрочем, и подружки, склонные говорить по утру: 'Позвонишь мне, милый?..' Вначале все недоумевали, а потом принялись злословить о том, что после тюрьмы он малость сдвинулся на работе и погряз в самоанализе, не посттравматический это синдром? А он вдруг понял, что смысл жизни совсем в другом и хватался за любую командировку, лишь бы не сидеть в душной студии.
   Это было то время, когда америкосы во всю хозяйничали в Крыму, а российский флот, стоящий в Севастополе, практически был в осаде. В самом же городе проводилось подавление оппозиции в широких масштабах. Москва же ограничивалась громкими заявлениями. События развивались стремительно. Грузия вывела свой вшивый флот и поставила его на виду у российской эскадры. К Дарданеллам приближался шестой американский флот. И тогда наши бабахнули так, что грузины отправились принимать сероводородные ванны, а пиндосы лишились своего авианосца и умылись черноморской грязью: их трупы еще долго выбрасывали волны на низменный берег Тамани. Пролив Босфор завалили ядерными минами. Черное море сделалось большой, глубокой лужей. Американцы таки взорвали трубу 'Южного потока', и нефть долго полыхала у берегов Болгарии.
   Костю Сабурова даже сравнивали с новым Гонгадзе. Когда он сидел свои два месяца в тюрьме Севастополя, ему не раз намекали, что он может разделить судьбу этого журналиста. Конечно, но понимал, что его пугали, что слишком большие силы были заинтересованы в его освобождении. Но чем черт не шутит? Отведут на берег моря, шлепнуть и кинут в воду. Скажут, что утонул при бегстве. Даже когда его этапировали в 'Казачью лопань', он не предполагал, чем все кончится. Вначале он не знал, куда его везут в плотно запечатанном вагоне — на восток или на запад. Потом уже по солнцу сориентировался.
   Поэтому в Москве Костя все время ощущал на себе груз этой давней истории. Но когда ему предложили возглавить группу, которая направлялась в восточную Украину, где назревали военные события, он не минуты не колебался. Правда, Ирка испугалась и долго плакала в последний вечер. И ночь у них получилась скомканная в прямом и переносном смысле. В прямом — потому что от простыней ничего не осталось, а в переносном — потому что они просто не выспались от ее истерик, любви, секса и слез.
   Утром Костя сбежал с громадным облегчением. А теперь все время думал о Ирке. Женить или не женить? Черт его знает? — думал он. Вроде как она искренна и любит меня до безумия. А с другой стороны… Его пугала Иркина способность к сценам, хотя ее шикарный ноги, похожие на тюленей, ему по-прежнему нравились. Может, постепенно переделаю под себя, наивно думал он. Надо основательно почитать Фрейда и Юга, в универе я как-то пропустил этих авторов. Почему-то он был уверен, что классики психоанализа помогут ему разобраться в личной жизни.

***

   Бензин слили из 'BMW', и Костя, который плохо знал город, то и дело спрашивал у Игоря, куда рулить.
   Инстинктивно Игорь Божко стремился отъехать от квартала ППУ подальше. Черт знает, может, у них там снайперы сидят? — подумал он, крутя баранку. Поэтому они рванули в сторону улицы Артема, выскочили напротив стадиона 'Локомотива' и свернули направо в центр. Дорога оказалась свободной, хотя две недели назад пиндосы здесь учинили большую пробку автомобилей и сожгли же ее с удовольствием. Теперь об этом напоминали лишь груды искореженного металла на тротуаре под обгорелыми тополями да выбитые окна в домах справа. Памятник Бубке устоял.
   На пересечении с проспектом Мира, как раз там, где с одной стороны находилась кафешка 'Украинские стравы', а по диагонали от него стояла 'Царь-пушка', когда, казалось, что опасность миновала и можно вздохнуть с облегчением, их нагнал черный 'джип-чероки' и с пронзительным визгом перегородил дорогу.
   — Черт! — выругался Костя.
   Его заслуга состояла в том, что он не заглушил двигатель и что 'газель' стала боков по отношению к 'джипу', а это давало некоторое преимущество в плане обзора. Видно, те, кто сидели в 'джипе' были очень уверены в себе.
   Все застыли, как парализованные, в ожидании развития событий. За тонированными стеклами ничего не было видно. Однако как только передняя дверца со стороны пассажира с щелчком приоткрылась, Игорь ударом ноги распахнул боковую дверь и высунул ствол ПКМ, клацнув при этом затвором. Сашка судорожно дернулся со своим АК-74М. Но Игорь зло и резко произнес:
   — Сиди, не рыпайся!
   Костя бросил взгляд на зеркало заднего обзора: Елизавета, кусая губы, забилась за ящик в углу, Игорь, сидел, упершись ногами в стенки салона и у него было хищное лица с нехорошим оскалом, как у хищного зверя. Сейчас он их всех убьет, на фиг, понял Костя.
   Дверь 'джипа' все-таки открылась, и из-за нее появился тот, кого он ожидал увидеть меньше всего — начальник следственного отдела Каюров, который участвовал в допросах, когда Костя сидел в сизо Севастополя.
   — О! — воскликнул Каюров, но из-за капота не вышел, заметив Игоря с пулеметом. — Старые знакомые! А я думаю, кто здесь партизанит?! Чувствуете себя здесь, как в Крыму?
   — Вы здесь тоже сидите, как на вулкане! — ответил Костя, приоткрыв дверцу. — Похоже, ваша власть кончилась.
   — Ну, это мы еще посмотрим, — заметил Каюров. — А пока надо ответить за нападение на государственное учреждение.
   Каюров был толстым, лысым, короткопалым якутом, с круглой, как блин, лицом держиморды. Он между делом любил пошутить насчет моря, побега и пули в затылок, и был ярким представителем этномутантов, которые быстренько приспособились к фашиствующей власти и плохо говорили даже на украинском суржике. В основном его интересовала идея ассимиляция русских, как к этому относятся в России и насколько далеко можно зайти в этом вопросе, чтобы ее не раздражать. Помнится, они даже поспорили об Иванах, не помнящих родства своего. Каюров выразил мнение, что для этого потребуется два-три поколения этномутантов, и дело будет в шляпе.
   — Но это же не менее ста лет, — сказал Костя.
   — Мы ускорим процесс.
   — Каким образом?
   — Не важно, но ускорим. А антирусинам мы дадим то, чего у вас нет!
   — Чего же?
   — Крепкую руку.
   — А кто не захочет?
   — Кого-то купим, кого-то запугаем, а для остальных: чемодан-вокзал-Россия, или смерть на оккупированных территориях. Евреев тоже можете забрать к себе. Они нам не нужны.
   — А они у вас и не остались, — парировал Костя. — Где они? Ау, украинские евреи!
   — Не передергивайте, — нервно сказал Каюров и щека у него дернулась.
   Должно быть, он, как все ренегаты, ненавидел весь белый свет.
   — А то что?
   — Ничего. Потребуем наши Кубань и Ростов! И что вы будете делать?!
   — Неужели вы собрались воевать с Россией? — удивился Костя.
   — К тому времени мы будем ядерной державой, за нами будет НАТО и весь демократический мир!
   — То есть вы хотите построить фашизм в отдельно взятом государстве?
   — Что-то вроде этого, — нехотя согласился Каюров.
   — Где это я уже слышал, — насмешливо сказал Костя, — только там речь шла о коммунизме.
   Однажды Каюров проговорился, что является членом СНА и что передавал свой опыт ведения допросов в летних лагерях боевиков.
   Теперь он стоял за капотом машины и напоминал о том, что надо ответить за нападение на госучреждение.
   — Пошел… пошел… — не выдержал Игорь. — А то продырявлю!
   Он, как всегда, стал заводиться с оборота.
   Костя совершенно случайно бросил взгляд на зеркало бокового обзора: со стороны разбитой кафешки 'Украинские страви' крался человек с оружие в руках. Костя чисто рефлекторно захлопнул дверь и переключил на заднюю передачу. Хорошо, что не заглушил двигатель. Шины взвизгнули, когда он сдал круто влево, выворачивая руль. Сашка Тулупов, качнувшись вперед, снова ткнулся лбом в ствол автомата. Одновременно, как сумасшедший, в руках Игоря загрохотал пулемет и на пол градом посыпались дымящиеся гильзы. По салону словно ударил град, а в лобовом стекле возникло несколько дырок, и оно пошло трещинами. Но Косте было не до этого — единственное, чего он боялся — налететь на бордюр и перевернуться, да и опыта движения задним ходом у него было совсем мало. Но им повезло. Они не наскочили ни на бордюр, ни на ржавые остатки машин. Кажется, даже, что Костя сшиб нападающего, потому что раздался сильный удар, и стрельба прекратилась.
   Сашка Тулупов догадался прикладом выбить переднее стекло и стал палить почем зря длинными очередями в стремительно уменьшающийся 'джип'. Едва ли он в него попал, но зато заставил людей рядом с ним упасть на землю.
   — А ну! — Игорь выставил на капот сошки ПКМ и, в тот момент, когда Костя, остановился напротив 'Локомотива', чтобы переключить передачу и развернуться, разрядил в перекресток остаток обоймы.
   После этого инцидент можно было считать исчерпанным, потому что со стороны черного 'джипа' больше не раздавалось выстрелов. Впрочем, Косте было не до этого. К 'джипу' бежали сбегались какие-то люди, и надо было побыстрее уносить ноги.
   Бардак в этой стране имел и очевидный плюс — ездить можно было даже без номеров. Как Сашка ни сопротивлялся, а Костя еще три недели назад заставил его снять московские номера и замазать белой краской огромные буквы на стенках салона: 'Телевидение Рен-тиви', потому что каждый уважающий себя 'наци', а тем более узколобый этномутант считал своим долгом выстрелить по машине с такой рекламой. Не любили 'наци' телевидение. Не любили. Этномутантам было все равно, кого убивать. На то они и этномутанты. А это означало, что ожесточение достигло предела, думал Костя, крутя баранку и ожидая новых выстрелов. Но было тихо, только ветер, врывающийся в машину свистел в дырках от пуль и осколков.
   На свой страх и риск, Костя проскочил через дворы, и через минуты три они уже беспрепятственно проскользнули мимо университета и вереницы троллейбусов в сторону парка, и только на Щорса он заметил что-то неладное и остановился. Игорь был ранен. Нетяжело, но крови было много. Пуля прошла слева от шеи и зацепила мышцы.
   — Зашивать будешь? — спросил Игорь страдальческим голосом.
   — Можно скобы наложить, — встряла Завета.
   — Там у тебя сущая ерунда, — сказал Костя таким тоном, словно зашивал раны на людях всю жизнь. На самом деле, его опыт ограничивался операцией на любимой собаке и двухнедельными курсами по скорой помощи, которые он прошел перед самым отъездом на Украину.
   — Учти, я плохо вид крови переношу. Меня и в Афгане выворачивало наизнанку.
   Игорь стал белым, словно простыня.
   — Как ты еще стрелял?! — удивился Костя, доставая аптечку.
   Для таких случав у них с Саней было все под рукой: антисептик, обезболивающее, иглы, пинцеты и антибиотики. Не было только воды. Костя сказал Сане:
   — Выйди из машины и смотри в оба, я сейчас. Рожок не забудь поменять.
   — Ах, да! — хлопнул себя по лбу Сашка и схватился за автомат.
   Игорь Божко совсем стал зеленым и дышал, как стайер после дистанции. Завета, дала ему понюхать нашатыря.
   Костя помнил, что где-то здесь был небольшой гастроном, в котором они с Сашкой как-то брали неплохой коньяк, и уже выскакивая из машины, ощутил жаркий взгляд Заветы. Ерунда, так не бывает, подумал он, рядом с ней такой джигит, и тут же забыл о ее глазах, потому что где-то в районе городского парка ударил крупнокалиберный пулемет: 'Ту-ту-ту… ту-ту-ту…', и только потом стало слышно натужный звук натовского транспортника С-5А. Он полз, едва не задевая брюхом за телевизионные вышки, крался почти над терриконами, отстреливая тепловые ракеты-ловушки и заходя на посадку. Два дня назад один такой сбили российской 'иглой'. Но эти 'иглы' были большой редкостью. У повстанцах их почти не было.
   На Косте под джинсовой курткой в петле висел пистолет. Костя достал его, посмотрел, сколько осталось патронов в обойме, зарядил и сунул назад. Куртку на всякий случай он застегивать не стал и при каждом шаге чувствовал под мышкой колышущуюся тяжесть. Впрочем, он уже убедился, что не может выстрелить в человека, хотя пистолет придавал ему чувство безопасности. Он вспомнил о насильнике и подумал, что Игорь поступил с ним очень жестоко. Лично я просто убил бы, решил он мужественно. Потом поймал себя на том, что все время думает, как будет зашивать рану, и понял, что нервничает.
   Город казался провинциальным и очень уютным. Наверное, такое ощущение создавали клены, образующие зеленую арку над дорогой, и дома образца пятидесятых — пятиэтажные, желтого цвета, даже с какими-то украшениями на фасадах. Должно быть, их еще пленные немцы строили, решил Костя. Он выглянул из-за угла и невольно отшатнулся. Общежития университета на улице Розы Люксембург были оцеплены военными. Он разглядел армейские грузовики и все понял. Каким-то образом турки все же прорвались в центр города к университетскими общежитиям и хватали местных студенток, чтобы увезти в Турцию. Однако, похоже, они грузили и молодых мужчин приятной наружности, потому что слышались крики и мат. Косте показалось, что операцией руководит Каюров. Нет, не может быть, подумал Костя. Ведь Игорь его убил.
   Воспользовавшись тем, что все внимание солдат, стоящих в оцеплении, было приковано к погрузке, Костя, не замеченный никем, перебежал проспект и через пять секунд осторожно вошел в магазин. Дверь была нараспашку, а внутри царил вселенский хаос: содержимое полок валялось на полу и было растоптано многочисленными мародерами. Но растащить все не успели. Костя нашел в углу упаковку с минеральной водой. Нести ее было неудобно. В случае, если я на кого-то нарвусь, то даже не успею вытащить пистолет, подумал Костя, оглянувшись напоследок и заметив бутылку коньяка, горлышко которой торчало из-под опрокинутого мусорного ветра. Это значит, что нам обязательно повезет, подумал он и взял коньяк с собой. Теперь обе руки у него были заняты.
   — Все нормально? — спросил он, благополучно вернувшись к своим.
   — Да все вроде ничего. Только вот там кто-то шлялся, — показал Сашка Тулупов в сторону троллейбусной линии.
   — Следи дальше, а мы займемся Игорем, — сказал Костя, с удовлетворением отметив тот факт, что Сашка зарядил подствольник и вообще выглядел собранней, чем обычно, то есть не хихикал, не зубоскалил по молодости лет, и не заглядывался на девиц. Впрочем, девиц рядом не наблюдалось, кроме, разумеется, кареглазой Заветы. Но она была занята Игорем и извела на него тонну ваты.
   Ваты, конечно, не жалко, но аптечка одна, подумал Костя. Игорь был никаким. К тому же его вырвало прямо в салоне.
   — Давай его посадим так, чтобы он не видел себя в зеркало, — сказал Костя. — А эту вату, — он показал на окровавленные комки, выбрось наружу.
   Они вымыли руки. Хорошо хоть я не дал Игорю выпить весь спирт, подумал Костя, разрезая на нем одежду, и они занялись его раной. Оказалось, что Завета разбирается в этом деле не хуже Кости. Пока он мазал кожу вокруг раны йодом, Завета обработала рану перекисью водорода и заморозила ее. Кровотечение заметно уменьшилось. После этого, увидев, что Костя неумело возится с кривыми иголками и нитью, взяла дело в свои руки и четырьмя стежками стянула края раны, а Костя наложил давящую повязку с тетрациклиновой мазью и привязал руку в туловищу. Ему показалось, что они прокопались часа два, но когда он взглянул на часы, то понял, что прошло не больше получаса. Напоследок он сделал Игорю укол антибиотика и только после этого вспомнил о бутылке коньяка.
   — Хлебнешь? — предложил он Игорю.
   — Естественно… — процедил сквозь зубы Игорь, у которого на лбу выступил пот.
   Он сделал большой глоток, и, казалось, даже Костя услышал, как коньяк, урча от удовольствия, разлился в желудке у Игоря.
   Лицо его выражало удовлетворение. За все время операции он не издал ни звука, только морщился и скрипел зубами. Костя понял, что они с Заветой настоящие живодеры, и что-то такое совершили неправильно. Может быть, рану надо было обезболить. Игорь сделал еще два больших глотка и сказал:
   — Чувствуется, что мужик возился со мной.
   — Почему? — удивился Костя.
   — Да руки у тебя к этому делу склонны.
   — Э-э-э… — с облегчением засмеялся Костя и вылез и машины.
   Лучше три репортажа сделать, чем зашить одну рану. С другой стороны, кому не нравится, когда тебя хвалят, с удовлетворением подумал он и приложился к бутылке. Коньяк был явным дерьмом, но в данной ситуации подходил любой крепкий алкоголь. Жаль, что мало, подумал он. Насчет медицины ему все говорили, что у него талант. Костя даже подал документы в мединститут, а потом передумал. Виной всему была Ирка, которую он встретил в телецентре. Ноги у нее обалденные. Можно сказать, что Ирка сама по себе, а ноги — отдельно — длинные, гладкие, похожие на тюленей. Не толстые и не худые — пропорциональные, как раз в меру.
   Завета курила с Саней и, вообще, делала вид, что Костя ее не интересует. Врешь, с превосходством подумал Костя, врешь, я тебе нравлюсь, только ты выделываешься. Точно так же вначале вела себя и Ирка, и все остальные его приятельницы. А их у Кости было великое множество. Он принялся вспоминать их всех. Приятное было занятие — тасовать в голове картинки, но его отвлекла Завета.
   — Где ты так научился обрабатывать раны? — спросила она, взяв у него бутылку и отхлебывая из нее между двумя глубокими затяжками.
   — С детства насмотрелся. Отец врач, — ответил Костя.
   — У меня тоже родители врачи, хирурги. Я даже проучилась три курса в медицинском и бросила.
   — Почему? — спросил Костя, потому что она ждала вопроса.
   И вообще, у него возникло такое ощущение, что она не прочь с ним пообщаться поближе.
   — Замуж вышла? — сказала она.
   — А муж где?
   — Муж объелся груш.
   — Понятно, — сказал Костя и хлебнул коньяка.
   Теперь он показался ему совсем невкусным, напротив, даже противным. Как можно было бросить такую женщину? — подумал он. И ноги у нее тоже классные, и глаза классные. А волосы, интересно, крашенные или натуральные? Спросить, естественно, он постеснялся. Я бы в нее точно влюбился, если бы у меня не было Ирки, ей богу! Она же со своей стороны, чувствуя, что он подспудно ею интересуется, то и дело выдавала ему маленькие авансы, заставляя реветь в нем все клаксоны и медные трубы. Однако, наученный опытом, он держал себя в руках, да и вообще — Костя в душе был романтиком и любил длинные, чувственные вступления, а не галопам по Европам. К его чести надо отметить, что многие женщины его не понимали. Он их ставил в тупил сдержанностью и отсутствием знаков внимания. Не любил он скоропалительные романы. Это была его слабостью или силой — он не знал.
   В этот момент Сашка Тулупов произнес с паническим нотками в голосе:
   — Снова они!..
   Костя так быстро оглянулся, что почувствовал, как у него скрипнули шейные позвонки: со стороны биологического факультета вышагивали четверо: один впереди, трое за ним. Двигались они, выставив перед собой животы — толстые, упитанные, словно налитые жиром. Оружия не было видно, но чувствовалось, что оно под одеждой. Костя потянулся и взял с сидения в салоне 'беретту'. Перед операцией он снял куртку, а пистолет положил рядом, потому что он ему мешал.
   — Давай, я выстрелю по ним из подствольника? — азартно предложил Сашка.
   — Не надо, черт его знает, кто это такие, — сказал Костя. — Не маячь передо мной, стань в трех шагах сбоку. Говорить буду я. А ты, Завета, уйди за машину.
   — Почему? — удивилась она, и вскинула на него черные-пречерные глаза.
   У Кости что-то внутри оборвалось, он заставил себя произнести как можно жестче:
   — Зайди!
   — Эй, кто вы такие?! — спросил человек, который шел впереди группы. — 'Ракетчики'? Самолеты сбиваете?!
   На бритой голове у него был длинный 'оселедец'. Он размахивал руками так, словно рубил ими воздух. И вообще, выглядел очень самоуверенно. Для себя Костя назвал его 'главным'. Был он старше остальных и говорил громко, но за этой уверенностью крылась нервозность. А это было плохо, очень плохо. Костя предпочитал иметь дело со спокойными людьми.
   — Мы из телевидения, — ответил Костя, демонстративно держа пистолет в руках.
   Никелированная 'беретта' блестела на солнце, как дорогой протез. Она настолько удобно лежала в ладони, что, казалось, была ее продолжением. Костя видел в Боснии, что делает с человеком пуля девятого калибра, выпущенная в упор. Однажды на его глазах патрульный офицер-албанец выстрелил в серба, стоящего перед ним. Без видимого повода. Они разговаривали на перекрестке. Костя готовил репортаж с противной стороной. Договоренность, которую Костя добивался три недели, стоила ему ведро пота и неимоверного терпения. Серб привел и познакомил его с офицером. А офицер взял и выстрелил ему в живот. Через пять минут он умер на руках Кости от кровопотери. Албанец, естественно, испарился, словно его и ни бывало. Потом Косте как бы невзначай шепнули, что его долго выслеживали и наконец подстрелили люди из отряда Аса. Но стоны умирающего, кровь на руках и одежде, а главное — глаза серба, Костя так и не мог забыть, они часто являлись ему в минуты одиночества.
   — А почему вооружены?
   — Потому! — грубо ответил Костя.
   Он не любил, когда его воспринимали слишком молодым, к тому же ему не понравилось, что один из подошедших стал заходить за машину.
   — Стой, где стоишь! — Костя качнул стволом в его направлении.
   Главный тотчас жестом остановил подчиненного. Однако Костю больше волновали не они, а двое других, которые стояли за главным. Он не видел, что они делают. Надеюсь, подумал Костя, Сашка не сплохует.
   — Так все-таки, — спросил главный, — почему с оружием? Что у вас в машине, 'иглы'? Вы стреляете по самолетам?!
   — А кто вы такие?
   — Кто мы такие? — переспросил он на тон выше. — Я сейчас покажу, кто мы такие! — и потянулся к внутреннему карману куртки.
   Это фраза могла быть сигналом для нападения. Двое других тоже дернулись. Предчувствуя, что сейчас произойдет самое нехорошее, Костя сделал шаг вбок и выстрелил, но не в командира, а в того, который снова попытался нырнуть за машину, и, переводя ствол по направлению к главному, услышал, как одновременно с АК-74М ударил пулемет ПМК. Не успел Костя выстрелить еще раз, как все было кончено. Трое лежали на асфальте, держа руки на затылке, кроме четвертого, который, схватившись за бедро, корчился от боли. Из-за фургона с пулеметом в руках показался Игорь. Он держал дымящийся ПКМ одной рукой и орал, как сумасшедший:
   — Лежать, суки! Лежать!
   Из-за его плеча, любопытствуя, выглядывала и Завета. Глаза ее блестели от возбуждения. На этот раз Игорь выручил всех, с облегчением подумал Костя.
   — Чего ты с ними церемонишься?! — напал на него Игорь, — Бей прямо в лоб!
   — Вам это так просто не пройдет! — прошипел главный.
   — Заткнись, гнида! — Игорь наступил ему на 'оселедец'. — Думаешь, я тебя не узнал. Скажи спасибо, что я вас пожалел. Руки! Руки! Обыщи их! — сказал он Косте. — Да не заходи ты со стороны головы!
   Под взглядом остальных Костя чувствовал, что делает все неумело и даже чуть-чуть суетится. У главного он обнаружил удостоверение.
   — Какая-то 'походная служба безопасности'?
   У остальных троих вообще никаких документов не было. Зато у каждого было по гранте РГД-5 и 'вальтеру'.
   — Хорошие пушки, — одобрил Игорь, — забирай!
   — Мы из днепровского куреня! Я выборный начальник! — снова подал голос командир.
   — Мне плевать, кто ты такой! Здесь другая власть, советская.
   — Эй!.. — произнес, пятясь Сашка, — смотрите!..
   Из-за угла, там, где обычно поворачивал троллейбус четырнадцатой марки, вывернула толпа народа с оружием в руках и агрессивно направилась в их сторону.
   — В машину! — крикнул Костя, стреляя поверх голов так, что улица сразу наполнилась падающими листьями.
   Сашка все-таки выстрелил из подствольника, со счастливым лицом проследил за результатом своих усилий и последним прыгнул в кабину. Костя, не стал дожидаться, когда он захлопнет дверь и рванул с места в карьер на пятой скорости, и они, как ужаленные, понеслись в сторону парка. Стреляли по ним или нет, никто так и не понял. Пришлось ехать в объезд, чтобы не попасть в засаду, потому что если бы они поехали прямо, у них была бы только дона дорогу и перехватить их было пару пустяков. К тому же Костя боялся, что турки по всем правилам перекрыли улицу Университетская, но обошлось. То ли у них не хватало сил, чтобы оцепить район, то ли они были беспечны, а скорее всего, просто плохие вояки.
   — Нам повезло, что мы нарвались на националиста местного разлива, — стал рассказывать Игорь, когда понял, что и на этот раз их пронесло. Он опустил ПКМ на подл и стал рассказывать. — Зовут его Тарас Ямпал. Он мнит себя большим политиком. Если бы это были настоящие боевики, они бы вначале начали стрелять, а потом разбираться.
   Мимо 'Золотого кольца' на Южном они пролетели, как стрела. Напротив цирка застыла вереница трамваев. Здесь было удобное место для засады: дорога проходила в низине, и все было как на ладони. Из переходов лилась вода. В районе Вечного огня еще виднелись остатки колючей проволоки. Год назад в газетах писали о том, что рада все же под давление 'наци' поменяла конституцию. Оппозиция воспользовалась этим и провела закон о 'титульной нации'. Регионалы стремительно теряли власть из-за бездарной политики 'двух стульев'. Некоторые из них тайком поддерживали 'оранжевых' в качестве следующей реальной власти. Сам Виталий Ясулович был не против втихую сыграть под дудку 'наци'. Это было обусловлено целым рядом причин, и главной из них — огромный долг перед МВФ. По сравнению с ним все остальные экономические шалости регионалов выглядели, по меньшей мере, блекло. Как всегда разыгрывалась комбинация 'ты мне, я — тебе'. Без поддержки 'оранжевых' ни один проект не мог быть проведен через раду. Виталий Ясулович забыл о своих предвыборных обещаниях и погряз во лжи и двусмысленности. О русском никто уже даже не заикался. Считалось, что русскоязычное население свыклось с реальностью и только ждет, как манны небесной, вступления в ЕС.
   Итак, благодаря попустительству и близорукости партии власти, регионалов, и разумеется, неуемными стараниями Олеси Тищенко, население Украины было поделено на три категории: 'титульная нация' — коренное население, говорящее по-украински, поклоняющееся 'трезубцу' и являющаяся паствой украинской национальной церкви, получило паспорт оранжевого цвета; этномутанты — категория граждан, стремящаяся к натурализации, активно изучающая украинский язык и лояльно относящаяся к центральной власти — желтый паспорт; остальное население — паспорт черного цвета. Последние оказалось больше всех. Они лишались права голосовать, быть избранным во все сферы власти, а также — права на работу в государственных учреждениях. Для слежки за ними вместо упраздненной СБУ была создана ППУ. Правда, вначале ППУ предназначалось прежде всего для подавления в оппозиции в Крыму. Третий отдел ППУ работал по выявлению неблагонадежных. Таких людей принуждали регулярно отмечаться в полиции. Таким образом передвижение их было ограничено. Они были лишены средств информации и доступа в Интернет. Их телефонные разговоры прослушивались. Говорить по-русски разрешалось только в кругу семьи. Специальные люди следили, на каком языке говорит человек вне дома. Процветало всеобщее сексотство. На каждом углу весели ящики оранжевого цвета. Любой желающий мог отправить письмо в ППУ.
   В Донбассе начались массовые протесты. Людей хватали на улице без разбора. Врывались в квартиры и частные дома. На витринах магазинов (там, где их еще не успели разбить), принадлежащих русским, рисовались звезды, для того, чтобы их не посещали украинцы. Словно в назидании и насмешку, на холме, там, где во время великой отечественной войны был немецкий концентрационный лагерь, возвели новый. А когда провозгласили отделение Восточной Украины, толпа разнесла лагерь в щепки, разогнав всех прихлебателей и освободила заключенных.
   Это был первый 'оранжевый' концентрационный лагерь в Украине. Позднее их было возведено на всей территории страны великое множество, от Карпат, до Луганска и Харькова.
   Костя долго удивлялся, почему Олеся Тищенко после выборов сразу же затянула гайки? А потом, вспомнив, что Ященка убили те же самые пиндосы, все понял: потому что отрабатывая хлеб за Ященка, который не выполнил политический заказ пиндосов и Евросоюза, посадивших Украину на кредитную иглу, Олеся не могла быстро привести их план в действие без самых радикальных методов. Если считать, что три балтийские проститутки не доплюнула с правами человека, то Украина всех переплюнула. А Ященка сыграл в ящик, вспомнил Костя самый свежий анекдот в мире. Не помогла ни шагреневая кожа на морде, ни волосатая рука Дяди Сэма. Когда его убили — демонстративно, в центре Киева, Запад, конечно, обвинил во всем Виталия Ясуловича и Россию. Якобы, только они были заинтересованы в смерти экс-президента, а Олеся вроде бы как и ни причем, хотя именно Ященка отбирал у нее пресловутые пять процентов электората. Эту смерть долго смаковали и обсасывали со всех сторон, пока и обсасывать уже нечего было. Бедный Ясулович, который слезно просился в ЕС и которого не брали из-за одной единственной причине — Украина была настолько бедна по меркам ЕС, что еще один голодный рот им попросту не был нужен. Хватало своей бедности от Испании до Греции.

Глава 3

Суматошный день

   Жизнь складывается из мелочей. У Игоря Божко открылось кровотечение. Сашке Тулупову понравилось стрелять из подствольника. Он упражнялся, пока не кончились гранаты. Завета попросила остановиться у первого же магазина женской одежды, и она явилась, достаточно быстро даже для женщины, в сногсшибательных джинсах и в стильной блузке.
   Косте все больше нравилось смотреть на нее. Никогда, ни к какой женщине он не ощущал такого умопомрачительного влечения, даже к Ирке Пономаревой. Фигня какая-то, думал он. Когда я избавлюсь от этой зависимости. Нет, женщины делают со мной что-то непотребное. При виде их я лишаюсь воли и свободы выбора. Надо держаться и ни в коем случае не сдаваться. А по радио, между тем, вещало:
   — Польский главнокомандующий Теодор Жолкевский назначен генерал-губернатором Украины! Он намерен твердой рукой установить центральную власть на территории всей страны!
   — А-ха-ха, о-хо-хо! — засмеялся Игорь. — Похоже, все флаги в гости к нам.
   — Россияне, проникшие в Восточную Украину и Крым, складывайте оружие, и мы сохраним вам жизнь! — призывал Теодор Жолкевский на отличном русском языке.
   — Чего это он так? — удивился Игорь.
   — Он учился в нашей академии бронетанковых войск, — сказал Костя, который как журналист был осведомлен обо всех политических тонкостях.
   — Между прочим, о нас говорят, — напомнил Сашка и озорно рассмеялся.
   — Страны НАТО поспешают на помощь своим братьям! — распалялся Жолкевский.
   — Ну теперь поляки отыграются за все! — воскликнул Игорь Божко и схватился за больное плечо, потому что под колеса попались камни. — И за гибель Леха Качинского под Смоленском, и за катынский расстрел, и за Бандеру, и вообще, за все исторические унижения, из-за которых у них комплекс неполноценности. А под шумок захватят Львов и Киев. Теперь старые хозяева вернутся, будут делить дома и землю.
   Выступал кто-то из 'оранжевых'.
   — НАТО осознает всю меру ответственности перед свободным миром, — переводил с украинского Игорь. — Оно не допустит кровопролития и захвата Россией восточных территорий Украины.
   — Ну это естественно! — прокомментировал Сашка. — А что они еще могут сказать?!
   — А вот-вот еще. Некая Яна Будиницкая.
   — Счастья всем даром! — послышался радостный женский голос. — Пусть никто не будет обиженным! У нас своя украинская ментальность, которая очень индивидуальна. У нас своя украинская правда, не похожая ни на какую другую правду! А состоит она в том, что надо выжить самому, надо защитить свою семью, и зачем завоевывать соседа? Пусть он себе живет не вылезает из-за Урала! Все будут счастливы и довольны! А Украина наконец расцветет, назло врагам и завистникам.
   Костя представил себе старую больную тетку, ковыляющую с палкой по Крещатику.
   — Под польским сапогом! — саркастически заметил Божко.
   — Лишь бы с кем, только не с русскими, — согласился Костя.
   — Какая-то страусиная позиция, — сказал Сашка. — Поляки пришли, а она о мещанстве!
   — Да знаю я ее, — сказала Завета. — Приезжала она к нам с культурной программой как писменица.
   — И какая она из себя?
   — Да такая симпатичная, стройненькая, молодая, между прочим.
   — Да? — удивился Костя. — А по голосу не скажешь.
   — Я тоже вначале не сообразила, а потом послушала и удивилась. Эта делегация выполняла миссию примирения наций. Говорила она словно на японском языке — ничего не запомнила, то есть, естественно, по-русски, но без всякого смысла, словно уговаривала ребенка. Как они не могут понять, что граница наших ментальностей давно прошла по Днепру. Как не может сойтись правый берег с левым, так и не могут сойтись народы. Потому что не может быть никакого доморощенного счастья, взращенного за счет принижения других.
   — А вот если бы вовремя разошлись еще в девяностых, — заметил Игорь, — то не было бы повода говорить о никакой ментальности.
   Тут Костя, конечно, не удержался и процитировал то, что готовил к эфиру:
   — И тут загоревали наши патриоты украинцы. Многие из них хотели найти свое светлое будущее, да не смогли, потому что взросли на злобе, лицемерии и ненависти своих вождей. Да и не такими уж они овечками и были. А была у них своя имперская идея, только они ее до поры до времени прятали и время от времени пытались возродить за счет нацистов, потом — за счет Дяди Сэма, а теперь — Евросоюза. Только этого им никто не дозволял. А выращивали их национализм для того, чтобы применить в геополитической борьбе Запад-Восток. Просто им этого не объясняли, а использовали вслепую.
   Все рассмеялись, потому что действительно было смешно, и допили водку из фляги Игоря Божко, и кричали, высовываясь в выбитые окна: 'Ура!' да так громко, что редкие прохожие шарахались, как от чумы, а откуда-то с другого конца Ленинского проспекта, от Южного, ударил крупнокалиберный пулемет, и трассеры пронеслись в аккурат туда, где был 'оранжевый' концентрационный лагерь.
   После стычки на Щорса Костя не осмелился ехать по Ленинскому проспекту, а свернул на Куйбышева. Они долго петляли по узким улочкам в тени цветущих деревьев. Елизавета высунулась в окно и что-то напевала. Теплый ветер развивал ее густые, черные волосы.
   Но, видать, не один Костя был таким умным: навстречу то и дело проносились машины. На антенная большинства из них были прикреплены то красные, то голубые ленточки — что означало 'свой', хотя голубой цвет уже был дискредитирован бездарной экономической и внешнеполитической позицией правящей партии. В небе, между тем, кружил вертолет без знаков принадлежности, и Костя с тревогой погладывал на него. Позади в районе городского парка стреляли крупнокалиберного пулемета, и звук был, как у ДШК, да где-то подальше к центру привычно выли сирены, а потом так грохнуло, что в домах задребезжали окна. Костя предусмотрительно затормозил. Рядом остановилась 'тойота королла' с красной ленточкой на антенне.
   — Закурим? — предложил водитель, правая бровь у него была перерублена глубоким шрамом.
   Костя вышел, поглядывая в сторону взрыва. Вдалеке над деревьями появились вначале робко, а потом все гуще и гуще клубы черного дыма, сквозь который проглядывали языки пламени.
   — А я думаю, чего он туда летит? — радостно сказал водитель, делая глубокую затяжку и возбужденно жестикулируя.
   Костя вспомнил, что этот район контролируется силами самообороны, что, собственно, было очень логичным, потому обычно что над ним пролегали маршруты садящихся в аэропорту самолетов. Однако это значило и то, что этот же район наиболее вероятно подвергнется ударам или захвату.
   — Кто? — уточнил Костя, хотя и так было ясно.
   — Да этот… э-э-э… как его? Двухлопастной? Ну такой вот… — водитель повертел пальцами двух рук, изображая пропеллеры.
   – 'Чинук'?! — безмерно удивился Костя.
   — Ну да… да… точно! — еще больше обрадовался водитель. — Я как раз глаза поднял, оно 'бух!', а он так боком: 'пук-пук-пук' и скрылся за крышами. Думал, просто присел, а оно, гляди, как. Ха!
   И действительно, клубы дыма с каждым мгновением становилось все гуще и гуще.
   — А я взрыва ракеты не слышал, — признался Костя.
   — Так из ДШК гробанули! Я б себе тоже поставил, да крыша хлипка. Не выдержит, — водитель оглянулся на 'тойоту королла'.
   — Да, — согласился Костя, — не выдержит. Вывернет с корнем.
   — Может укрепить?
   — Можно и укрепить, — согласился Костя и подумал, что кромсать такую машину грех, больно красивая.
   — Я планирую прорезать дыру, чтобы стрелять с заднего сидения. А то без пулемета, сам понимаешь, какие времена. А полегче типа ПКМ или РПК поставить на капоте по обе стороны.
   Костя едва не рассмеялся горячности водителя.
   — Тебя, как зовут?
   — Петр.
   — А меня Костя. Ну давай. Петр! Почаще бы встречаться по такому поводу, — Костя мотнул в сторону взорвавшегося вертолета.
   — Вот это точно! — воскликнул Петр. — Бывай!
   Они разбежались. Костя залез в кабину:
   — Видали?
   — Видали, — бесстрастно отреагировал Игорь. — Твой знакомый, что ли?
   — Да нет… просто так, — Костя завел двигатель, — хороший человек.
   — Рвем когти!
   — Рвем!
   Раз Божко волнуется, подумал Костя, то неспроста, он беду чувствует, как муха одно дело.
   Через пять минут, когда они выскочили на Югославскую площадь рядом с храмом святых Петра и Павла, он вздохнул с долей облегчением — до цели их экспедиции оставалось совсем немного, каких-нибудь два километра. Однако площадь была залита огнем. Горящие языки пламени растекались по асфальту. Игорь выругался:
   — Бляха муха! И выглянул вместе со всеми в окно.
   Чуть дальше Югославского перекрестка, перед универмагом полыхал вертолет. Костя 'чинуки' видел разве что по телевизору. Один из винтов еще со вращался по инерции, закручивая вокруг себя жирный, густой дым. Из провалившегося брюха, било пламя, то и дело, дико крича, выскакивали горящие фигурки людей, но не пробежав и десятка метров, падали в пламени и больше не поднимались. Тошнотворно пахло горелой плотью и горючим. С треском рвались боеприпасы, во все стороны летели пули и осколки. Кабина быстро наполнилась гарью. Костя уже надавил на газ, когда Сашка заорал:
   — Стой! Такое кино! Такое кино! — он выхватил 'соньку'. — Если бы мне рассказал, что такое бывает, ни за что не поверил бы, — и кинулся снимать.
   Костя закрыл себе нос и дышал сквозь куртку, прижимая к лицу локоть, но от вонь от этого не становилась меньше.
   Там, где лежали люди, на оранжевом фоне огня, тоже поднимался черный дым. Таких точек на асфальте было больше десятка. Это значило, что 'чинук' летел десантом. Куда только, непонятно. Не успел Костя об этом подумать, как увидел бойца в военной форме с ПКМ наперевес, выскочившего справа из-за домов. 'Та-та-та-та… Та-та-та-та… Та-та-та-та…' — ударил он из ПКМ. Но кажется, горящим, пиндосам было все равно. На следующем перекрестке выскочил еще один боец с пулеметом и тоже стал поливать 'чинук' и горящие фигурки на асфальте.
   Затем рванул еще один бак. Пламя ударило в вверх и вбок, задев дома, из-под крыши которого взметнулся бело-серый дым. 'Чинук' завалился на бок, открыв взору распоротое брюхо, куда, должно быть, попала очередь ДШК.
   Сашка выскочил, подбегал и принялся снимать с разных ракурсов: и 'чинук', и пиндосов, и ближайшего бойца. Взрыв застал его врасплох. Правда, пламя прошло поверху, но Сашка кубарем покатился по асфальту.
   Игорь заорал, как бешенный, высунувшись в окно и показывая куда-то вверх и вбок:
   — Гони! Гони!
   Высоко в небе появился еще один 'чинук'. Костя надавил на клаксон, но Сашка не отреагировал. Вряд ли его съемка стоила того, чтобы сгореть заживо или попасть под обстрел. Ближайший боец перенес огонь на новый 'чинук', хотя до него еще было далеко.
   Костя газанул, подлетел к Сане, и Игорь, за шиворот втянул его в салон. Сашка первым делом помотал мордой и попросил спрятать 'соньку', а вторым — схватился за бутылку с газировкой и сполоснул чумазую морду, на которой отсутствовали брови и чуб.
   — Вот такой репортаж будет! — радовался он, показывая большой палец.
   Завета, достав аптечку, обрабатывала ссадины и его опаленное лицо спреем. Костя также свез себе локти и колени, он вертелся, как ужаленный:
   — Больно… Больно!.. — а сам как бы между делом пытался прижаться к Завете.
   Они летели, не разбирая дороги. На трамвайных путях тряхнуло, что у Кости едва не вылетели все зубы. Конец амортизаторам, решил он. Следовало убираться как можно быстрее, потому что пиндосы начнут стрелять по всему, что движется в районе падения транспортного вертолета. Но, оказалось, что им не до одинокой машины, стремительно уносящейся в низину. Должно быть, они надеялись кого-то спасти. А может быть, нас оставили на закуску? — гадал Костя, объезжая выбоины и воронки.
   Этот район изрядно бомбили кассетными бомбами, и асфальт был весь в оспинах, словно кто-то основательно прошелся по нему отбойным молотком. Да и окрестные дома промзоны были основательно попорчены огнем и бомбами. Видно, видно пиндосы давно сообразили, что к чему.
   Ветер свистел в дырах салона и крыша слегка вибрировала. Хорошо хоть весна, не холодно. А машину все равно надо поменять, подумал Костя в тот момент, когда они увидели цель своей поездки: зеленые холмы с вентиляционными будками на поверхности, с высоченным проволочным забором в два ряда, между которыми стояли собачьи будки. Но собак давно не было, а ворота в склады были распахнуты.
   Костя не поехал прямо к складу, а загнал машину напротив под террикон и цветущие акации. Сразу стало тихо и спокойно, словно и не было войны. Там, где тянулась цепочка ив, текла речка Вонючка. Даже вертолетов здесь в низине не было слышно.
   — Ладно… — сказал Костя, — мы сходим посмотрим, что там.
   Он ждал, что Игорь что-то посоветует или просто что-то скажет напутствие, но Игорь промолчал, то ли устал, то ли побыстрее хотел остаться наедине с Заветой. Костя почувствовал, что слегка ревнует, но не так, как обычно Ирку, а куда сильнее, и что это не какая-то возвышенная любовь, к которой он привык, а просто животное чувство, которое он раньше не испытывал. Это его вначале удивило, а потом озадачило. С чего бы это? — подумал Костя. Да она практически и не в моем вкусе. Я не люблю смуглых женщин, уговаривал он себя, стараясь не глядеть в сторону Заветы. Не люблю. Но все-таки не удержался — искоса глянул. Ему показалось, что она, сладко улыбаясь, читает его мысли. Костя тут же проклял свою слабость.
   — Пойдем вдвоем, — сказал Костя. — Ну и морда у тебя, — мимоходом заметил он, взглянув на Сашку.
   — Что правда? — расстроился Сашка и посмотрел на себя в боковое зеркало.
   От спрея его красное обожженное лицо лоснилось, а кое-где на нем еще остались белые хлопья лекарства. Сашка стал растирать их.
   — Ни в коем случае не трогай грязными руками! — прикрикнула Завета и даже шлепнула себя по колену. — Ну что за человек!
   Сашка испуганно отдернул руки:
   — Как же я буду ходить с такой мордой?! — воскликнул он расстроено.
   — Так и будешь, — сказал Костя. — А пока идем. Автомат не забудь. И думай о деле, а не морде, дольше проживешь.
   — А я что виноват?! — воскликнул в отчаянии Сашка.
   — Ладно, — успокоил его Костя, — родиться вообще вредно, от этого умирают.
   Сашка шмыгнул носом и полез из кабины. Его обожженное лицо выражало крайнюю степень недовольства и отчаяния. На Завету он старался не смотреть, ему было стыдно. Молод еще, думал между делом Костя, пройдет, не заметит.
   Он выскочил из кабины и с удовольствием прошелся, разминая ноги. С собой он взял 'беретту' и поменял в ней обойму. Сашка Тулупов поплелся следом, держа автомат под мышкой, как тубус с чертежами. Хотел Костя приободрить его банальной фразой, мол, до свадьбы заживет, да не стал. И так парню досталось. Зато репортаж хороший получится, с удовлетворением думал Костя.
   Они пересекли дорогу и подошли к распахнутым воротам. Сашка оживился:
   — Думаешь, здесь что-то есть? — спросил он и даже взял автомат, как положено, на изготовку, но Костя мог поклясться, что в рожке у него не больше пяти патронов, а предохранитель на снят. Но делать замечание у него уже не было сил. Авось обойдется? — подумал он.
   — Даже если ничего нет, проверим, — ответил он, и они вошли на территорию склада.
   Склад был построен в виде буквы 'П'. Вход в центре, был сделан, как в капонирах, то есть углубленный в землю, с высокими стенками по бокам. Все заросшее мхом и яркой, весенней травой.
   Тулупов робко постучал в металлическую дверь:
   — Можно?
   — Открыто!
   Сашка потянул на себя дверь и заглянул внутрь:
   — О! Бля! — воскликнул он и отшатнулся.
   — Кто там? — испуганно спросил Костя, хватаясь за пистолет.
   — Баба с косой!
   — Смерть, что ли?! — безмерно удивился Костя и покрылся холодным потом.
   — Да нет, с косой вокруг головы.
   — Бляха муха! — с облегчением выругался Костя. — Чего ты меня пугаешь?!
   — Да нет, — засмеялся Сашка. — Она действительно похожа на эту как ее… э-э-э… Олесю Тищенко.
   — Входите, открыто, — раздалось из-за двери.
   — Ну-ка… ну-ка… — Костя с интересом открыл дверь и заглянул внутрь.
   У стола перед крохотным, подслеповатым окном действительно сидела женщина, как две капли воды похожая на нынешнего президента Украины. Должно быть, она разгадывала кроссворды, потому что сняла очки и отложила в сторону журнал и карандаш. На голове у нее была уложена точно такая же коса, как у Олеси Тищенко. Да и фигура и выражение лица было, как у президенши, только одета попроще — в телогрейку и валенки.
   — Может, Олеся, действительно прячется здесь? — предположил Костя.
   Впрочем, внимательно ее разглядеть было невозможно, потому что под потолком едва тлела электрическая лампочка. И от этого казалось, что в складе еще темней.
   Едрить твою налево. Бывает же такое! — удивился Костя, разглядывая двойника нью-президенши.
   — Вам чего, ребята? — добродушно спросила женщина, очень и очень похожая на Олесю Тищенко.
   — Да мы, собственно… — смущенно произнес Сашка. — Мы за снарядами!
   — За какими снарядами? — удивилась женщина.
   — Да нам снаряды нужны для танка.
   — А-а-а… — сообразила она. — Нет, ребятки, снарядов здесь отродясь не было.
   — А что было, если не секрет? — поинтересовался Костя.
   — Какой же здесь секрет? — удивилась женщина. — Все знают, что это хранилище промышленной взрывчатки. Только все уже растащили.
   — Кто? — неподдельно удивился Сашка.
   — Известно, кто — наши, повстанцы! Они завалы делают на дорогах. Вот им и нужна взрывчатка.
   — А что же вы тогда здесь сторожите?
   — Да чтобы никто не шарил без надобности.
   — А что, больше ничего не осталось?
   — А вам много надо?
   — Да я не знаю? — Сашка вопросительно оглянулся на Костю.
   — Дайте нам, сколько есть, — попросил Костя.
   — Мешка хватит?
   — О! Хорошо! — воскликнул Сашка. — И капселей.
   — А они с запальными шнурами, — пояснила женщина, направляясь в глубь склада.
   Костя вопросительно посмотрел на Сашку.
   — Я испугался, — признался Сашка. — А вдруг она действительно Тищенко?
   — Ну да, — согласился Костя. — Сидела бы она здесь на радость нам.
   Сашка восторженно засмеялся. Он вообще быстро находил повод лишний раз похихикать. Впрочем, в этот раз ему не дало разойтись обожженное лицо.
   Женщина, как две капли похожая на Олесю Тищенко, вернулась через пару минут, волоча по полу бумажный мешок.
   Костя разочарованно заглянул в него. В его представлении взрывчатка должна была выглядеть более весомее, что ли. В солидном ящике — да, но только никак не в бумажном мешке. То, что лежало внутри, его тоже разочаровало. Оно походило на толстые церковные свечи, завернутые в красную промасленную бумагу.
   — А как пользоваться? — спросил он.
   Женщина достала одну такую 'свечку' и пояснила.
   — Вот запальный шнур. Горит пятнадцать секунд. Я сунула вам еще бухту. Поняли? Обвязываете дерево, поджигаете и разбегаетесь.
   — Ясно, — сказал Костя, поднимая мешок и направляясь к выходу. — Вы бы уходили, — посоветовал он сторожихе. — В двух километрах отсюда полно пиндосов.
   — А это кто такие? — поинтересовалась она, надевая очки и берясь за журнал.
   — Ну американцы… Морская пехота… Не дай бог, не разобравшись, бабахнут по вашему складу.
   — Может, его взорвать? — предложил наивный Сашка.
   — Я вам взорву! — грозно сказала женщина, похожая на Олесю Тищенко и погрозила им карандашом. — Каждый будет приходить и взрывать!
   — Ладно, — примирительно сказал Костя. — Спасибо за взрывчатку.
   — Да, пожалуйста, — ответила женщина, все еще ворча себе под нос.
   — Не обижайтесь на нас, просто американцам достанется ваша взрывчатка, — сказал Сашка.
   Ничего не ответила сторожиха, похожая на Олесю Тищенко. Может быть, она не поняла? — подумал Костя, как до самого развала Украины ничего не понимала Олеся Тищенко.
   — Нужна она им, — с усмешкой высказался Костя, когда они вышли на белый свет, волоча за собой мешок.
   Они вернулись к 'газели', и прежде чем открыть дверь, Костя вежливо постучал в нее. Он клял себя за то, что не может отделаться от чувства ревности.
   За дверью помолчали, потом Завета сказала своим бархатистый, сочный голосом:
   — Да, да… войдите!
   Костя распахнул дверь и, не глядя внутрь, поставил между сидениями мешок. Игорь сидел поперек салона, вытянув свои длинные ноги. С его морды можно было писать иконы — таким оно было умиротворенным. Завета скромно поправляла блузку, вторая и третья пуговички на которой были расстегнуты, открывая нежную ложбинку. Нет, я не ревную, понял Костя, я просто хочу, чтобы она мне тоже дала.
   Сашка, ни на что не обращая внимания, первым делом сунул морду в зеркало. К его разочарованию, лицо у него покраснело еще больше, потому что становилось все жарче и жарче.

***

   В небе появился дрон. Его даже не было слышно — так высоко он кружил, иногда пропадая за терриконом, высотками и перелесками. Но неизменно возвращался, зудящий, как комар — блеклая смерть, напичканная электроникой и чудо-ракетами. Где-то за сотню километров сидел какой-нибудь самодовольный пиндос и видел весь город в ноутбуке, как на ладони.
   — Черт! — высунулся в окон Игорь, — точно заметит, сволочь. Погоди, не выезжай… — предупредил он, останавливая Костю движением руки.
   Завета одобрительно закивала. Глаза ее призывно блеснули. Костя предпочел опустить глаза и отвернуться, не в силах справиться с собой.
   Они подождали. Интересно, думал Костя, слышно, как ракета летит? Спрашивать у Игоря ему почему-то не хотелось. Или соврет или посмеется, подумал он. А еще решит, что я трушу. Сашка Тулупов тоже выглядывал в окно и радовался непонятно чему. Впрочем, он всегда был таким беспечным и веселым.
   — Если бабахнет, то мы даже ничего не услышим и не поймем, — будничным голосом сказал Игорь. — Легкая, бесшумная смерть, со стороны только страшная.
   — Иди ты знаешь, куда… — ответила ему Завета беззлобно, прислушиваясь к комариным звукам снаружи. — Накаркаешь!
   — Ничего я не накаркаю, — ответил Игорь. — Я это уже все видел.
   Он сообщил это так, словно все должны были уверовать в его неординарность. Впрочем, он это делал всегда и везде одинаково. Костя уже привык. Сашка насмешливо покосился на Костю, но промолчал. А вот Завета была поражена.
   — Что именно? — удивилась она.
   Ее черные-черные брови поползли кверху.
   — Ну вот это… и мешок со взрывчаткой.
   Завета посмотрела на него, как на сумасшедшего. Ее темные, прекрасные глаза сделались и без того темнее и глубиннее. Костя набрался мужества и незаметно подвигнул ей в зеркало заднего обзора, чтобы приободрить, ведь она не знала всех странностей Божко. Она просто видела перед собой большего, сильного мужчину с мужественным лицом. А еще он ее спас. Это было огромным, незабываемым плюсом.
   Но, видать, белые цветы акации хорошо маскировали машину, и дрон, покружив над районом минут двадцать, улетел, сеять смерть в другие места.
   — Не дергайся, — наставительно сказал Игорь, — еще посиди.
   Костя вышел из машины и прислушался. Все было спокойно, только там, где взорвался вертолет, все еще поднимались клубы черного дыма да слышались какие-то непонятные звуки, словно чем-то тяжелым скребли по асфальту: 'Шу-х-х-х… Шу-х-х-х…' Звук был настолько мощным, что бил по барабанным перепонкам и заставлял трепетать листья акации. Что бы это значило? — думал Костя. Может, они так тушат пламя? В любом случае, отсюда надо побыстрее убираться. Негоже здесь торчать на виду, как три тополя на Плющихе.
   Он прыгнул в кабину и завел двигатель. Самое плохое, что он завелся не с первого раза и даже не с третьего, а для приличия чихал и глох, чихал и глох. Ну давай, давай, дорогой, уговаривал его Костя, и двигатель заработал, но не так, как прежде, а с надрывом. Все, конец движку, понял Костя. Угробили мы его. Однако двигатель в конце концов то ли разогрелся, то ли понял, что оплошал, но вдруг заработал ровно и тихо, как часики. Костя осторожно тронул с места и выехал на дорогу. Звуки со стороны Югославского перекрестка стали громче. Выносить их не было никаких сил. Там по-прежнему усердно скребли асфальт. Сашка сжал уши руками. Игорь оскалился и сжал кулаки. Завета испуганно забилась в угол. Костя, стиснув зубы, повернул влево по улице Одинцова и, прислушиваясь к двигателю, понесся к речке. Когда они свернули за террикон, скребущие звуки стали тише, зато кто-то, кажется, Сашка, крикнул:
   – 'Хаммер'!
   Костя невольно поддал еще газу. Двигатель тянул ровно и, как показалось Косте, надежно. Единственное их спасение заключалось в скорости. Свернуть было некуда. К тому же оказалось, что мост через речку Вонючку держался на честном слове — то ли его неудачно подорвали, то ли он всегда был таким. Бревна трещали и прогибались под колесами. Перила вообще отсутствовали. 'Хаммер' нагонял спокойно и уверенно. Уйти от него не было никаких шансов. Сейчас он завернет за террикон и обнаружит нас. Хватит одной пулеметной очереди, думал Костя в тот момент, когда его побитая 'газель' осторожно, как калека, перебиралась через речку. Сразу за мостом был резкий поворот налево. Костя затормозил, не заглушая двигателя. Все в недоумении уставились на него.
   — Дай зажигалку! — повернулся он к Игорю, — и мешок!
   Через секунду он уже несся с мешком в руках к речке Вонючке. Костя в жизни так не бегал, даже когда в университете профессионально занимался бегом и наматывал по треку круги. Он даже был в резерве сборной страны, но женщины и вино сманили его с беговой дорожки на легкую жизнь тележурналиста. Все потекло в другое русло. Костя не жалел. Зачем жалеть, если и так хорошо. К тому же у него появилась Ирка, которая работала на телевидении. Это предопределило его дальнейшую жизнь. У Ирки были потрясающие ноги. В одни ноги можно было влюбиться без оглядки. Их роман продолжался долго — года два. В результате, Ирка стала на него коситься и намекать, что пора и честь знать — жениться или прекратить бесплатно пользоваться ее телом. Костя так и не решил, что ему делать. Он постоянно откладывал этот вопрос на потом, и даже поездка в Украину в некоторой степени сыграла ему на руку.
   'Хаммер' все не появлялся и не появлялся. Было слышно, как он обиженно ревет за поворотом, объезжая колдобины и камни. Костя засунул мешок под хилые опорные балки. Достал две шашки. Ему почему-то казалось, что одной шашки будет недостаточно. Скрутил запальные шнуры и поднес к ним зажигалку. Щелкнул раз, второй — зажигалка молчала, как убитая.
   — Да что б тебя!.. — выругался Костя.
   Бежать за спичками к машине было бессмысленно — он элементарно не успел бы. Щелкнул еще раз без всякой надежды, с пустой душой, в отчаянии и без веры в судьбу, и о чудо — фитиль с шипением загорелся. Секунды тянулись, как года. 'Хаммер' уже был так близко, что было слышно, как из-под его колес вылетают камушки. А ведь водитель бережет свою машину, притормаживает, объезжая препятствия, с облегчение подумал Костя, бросая шашки в мешок. Слава нашим разбитым дорогам! Слава нашей бесхозяйственности и разгильдяйству! Ура! Он кинулся бежать так, что едва не упал на косогоре среди жирный и толстых лопухов.
   'Хаммер' вынырнул из-за террикона. Перед Костей уже маячила распахнутая дверь машины. Он уже видел себя за рулем. Время все еще тянулось, как резиновое. 'Хаммер' въехал на мост. Почему же он не стреляет? — с испугом подумал Костя, прыгая на сидение, снимая с тормоза и переключая рычаг передачи. 'Газель' рванула с места в карьер, словно только и ждала команды. Давай, голубушка, давай, уговаривал ее Костя, понимая, что он безбожно опаздывают. Для крупнокалиберного пулемета они были легкой и желанной добычей. Одна очередь, и мы отправимся в праотцам. А 'хаммер' все не стрелял и не стрелял. Быть может, они просто не ловят мышей? — успел подумать Костя. И тут рвануло — раз, и сразу еще раз. Да так, что в их многострадальную машину словно ударило кувалдой, и машина пошла юзом. Сверху посыпались камни, ветки деревьев и листва. У Кости даже не было времени бросить взгляд в зеркало, он был занят дорогой, в центре которой тек ручей, создав маленький каньон. Нельзя было допустить, чтобы колеса попали в него. Зато Игорь заревел от восторга:
   — Готов! Готов! Ура!!!
   — Что с ним? — спросил Костя, не отрывая взгляда от дороги.
   — Его опрокинуло в речку! — радостно закричал Сашка. — Недаром мы ходили на склад! Недаром!
   — Может, вернемся и добьем? — воинственно предложил Игорь, хватаясь за ПМК и поглядывая на Костю, мол, давай, командуй.
   Но никто не поддержал его предложения. Напротив, всем очень и очень почему-то захотелось убраться отсюда как можно быстрее. Завета вылезла из своего спасительного угла и тоже во всю глядела на 'хаммер'. Один Костя из-за дороги ничего не видел. Нет уж, хватит дергать судьбу за хвост, с невольным облегчением на душе думал он. Хватит. Надергались! Пора и честь знать! Его самого так и подмывало пойти посмотреть, что он такого сотворил с помощью мешка взрывчатки. Смерть всегда интересна, если она не твоя. Она притягивает и завораживает. Ты учишься на ней и думаешь, как избежать ее. Костя переборол себя, представив, как пиндосы суетятся вокруг завалившегося на бок 'хаммера', почесывая бритые макушки и вызывая подмогу. Да, так воевать можно. Чуть что — по рации, и к тебе уже летят всякие ремонтники с супер-пупер оборудованием, а за ними полевые кухни, то бишь американские рестораны с разносолами и мороженным на десерт. Стандарт жизни на войну. Ничего не поделаешь. А если мороженое не дадут, то они и воевать не будут. Красотища! Хорошо быть американцем, но только не в этом проклятом 'хаммере'.
   За следующим поворотом он сбросил скорость, немного успокоился, поехал ровнее и все-таки не удержался и глянул в зеркало в тот единственный момент, когда еще что-то можно было разглядеть. Лучше бы он этого не делал. Спал бы всю оставшуюся жизнь спокойнее. Реальность была круче фантазий: над мостом и речкой Вонючкой поднимался густой столб черного дыма, за которым не было видно хваленного ни 'хаммера', ни суетящихся вокруг морских пехотинцев. Никого! Это было плохо и очень серьезно. Это уже попахивало убийством. А Костя никого не хотел убивать. Он просто взорвал мостик, чтобы пиндосы сами их не взорвали какой-нибудь ракетой с тепловым наведением, вот и все. Так примерно он и рассуждал, разумеется, оправдывая свой подвиг. Но на душе почему-то было тягостно и противно. Так противно, словно Костя кому-то съездил по физиономии. Последний раз так было, когда он выяснял по пьянке отношения с одним типом из соседнего отдела. В конце концов Костя выяснил, что тип не имеет к его Ирке никакого отношения и впредь никогда не будет иметь. Но облегчения это не принесло, хотя бы из-за одного вида разбитой физиономии типа, хотя Костя ударил его всего-то два раза. Первый раз со злости, второй — чтобы тип зря не дергался.
   Потом же, когда они отъехали метров на триста вокруг террикона и когда он увидел на молодой траве обочины оторванную по плечо руку морского пехотинца, ему вообще стало физически плохо и едва не вывернуло тут же на приборную панель. Желудок дернулся раз-другой, застрял где-то в районе пищевода, и Костя потерял ориентацию в пространстве. В итоге, они едва не перевернулись. Чисто рефлекторно он надавил несколько раз на тормоза, колеса все-таки попали в промоину посредине дороги, амортизаторы жалобно взвизгнули, и машина замерла в метре от пирамидального тополя.
   — Что случилось?! — тревожно спросил Игорь.
   — Ничего, — Костя сделал глубокий вдох, стараясь не смотреть влево, где на обочине все еще лежала рука пехотинца. Желудок медленно и осторожно, как скалолаз, опустился на место. Комок в горле пропал, во рту остался горький вкус желчи. Даже в носу почему-то безбожно щипало, словно Костя вдохнул водки.
   Больше всего Костя боялся, что еще кто-нибудь заметит руку и будет думать о нем, как об убийце. А убийцей Костя никак быть не хотел. Не лежала душа у него к этому. Репортаж снять — это пожалуйста, а убивать он не хотел. Не привык. Даже в Боснии он ни разу не выстрелил, хотя сидел в окопах под обстрелами.
   — Поехали! — сказал Игорь таким тоном, словно все понял, но не укорил, не спросил: — Что не понравилось убивать людей? — А ведь мог, запросто мог, а за одно и припомнить все обиды.
   Костя мысленно поблагодарил его за тактичность и завел двигатель. Он сдал назад, вывернул на дорогу и все же не удержался: в последний момент, когда они должны были выскочить на трассу, глянул в зеркало. Пресловутой руки морского пехотинца он, разумеется, не увидел. Слишком густой была трава да и жирные лопухи стояли сплошной стеной и слишком он разволновался, чтобы точно определить то место, где лежала рука. Бог с ней, подумал он, выезжая на трассу, может, ничего и не было, может мне привиделось, может, это была коряга, только на корягах ручных часов не бывает.
   — Ну правильно, — ободряюще сказал Сашка, чтобы никто не нервничал. — Я бы тоже так поступил, — и посмотрел на Костю очень и очень, как показалось Косте, вопросительно.
   И Костя понял, что все всё понял и совершенно не порицают его, мало того, они на его стороне и не думают, что он убийца. Ведь если бы было иначе, они бы уже не существовали. Как только он пришел к такому умозаключению, ему стало на душе легче. Война на то она и война, просто я от нее отвык. В Осетии привыкнуть не успел, а здесь отвык без привычки.
   Игорь сказал:
   — Сверни-ка с трассы, а то не дай бог… — и выразительно выглянул в окно.
   Костя тоже выглянул и обратил внимание на очень знакомый звук, похожий на звук 'кобры'. Все, подумал он, писец, сегодня о репортаже не может быть и речи, потому что за нами начнется настоящая охота. Шутка ли, завалить военный 'хаммер'. Америкосы не любят шутить. Это не в их стиле.
   Однако, им все же повезло. Их не заметил ни дрон, прилетевший на место взрыва, ни вертолет марки 'кобра', который прикрывал спасательные работы и барражировал в радиусе километров трех. Им повезло еще и потому что через полчаса в районе Пески сбили транспортник С-5А с ротой морпехов и тремя 'хаммерами', и все силы пиндосов были брошены на спасательные работы.

***

   Но репортаж они все сделали — ближе к вечеру, когда усталые и голодные забрались на террикон и втащили на себе оборудование. В шесть часов у них был канал связи. С террикона был виден весь город и особенно — центр. В Буденовском районе черный дым, закрывая полнеба, стелился в сторону Макеевки. И похоже, горел аэропорт, только никто не хотел верить, что это хорошая новость: например, что наши его взяли или хотя бы сбили что-нибудь стоящее.
   В эфире творилось что-то неимоверное.
   — Сбили… — придав загадочное выражение лицу, сообщила Завета, кивая на приемник, из которого доносилась сбивчивая английская речь. — Шпарят открытым текстом.
   — Чего сбили? — дернулся Игорь, который дремал, умаявшись, в салоне.
   Плечо у него все еще болело, но Игорь, привыкший к боли, не обращал на него внимания, разве что когда неудачно поворачивался, тогда плечо дергало так, словно в него забили гвоздь.
   — Какой-то большой самолет, — Завета покрутила ручку настройки.
   — Нашла чему радоваться, — равнодушно ответил Игорь. — Их теперь пачками сбивают. Давно пора привыкнуть, лучше иди сюда…
   — Не-а… — загадочно ответил Завета, кокетливо прикусив губу. — Не-а… Сбили большой транспортник…
   — Транспортник? О! — на этот раз Игорь убрал с лица маску безразличия. — Это меняет дело. Если это 'гэлэкси', то он может перевозить до фига пехоты или два танка или кучу 'бредли'. Я такие в Багдаде видел.
   — Ты что, воевал в Ираке?
   — Было дело под Полтавой.
   — Расскажи…
   — Что прямо сейчас? — лицо Игоря сделалось дурашливым, — я думал, мы с тобой чем-нибудь другим займемся.
   — А когда? Конечно, сейчас, — Завета пропустила мимо ушей недвусмысленное предложение и покрутила ручки настройки, паническая речь стала громче и внятнее. В друг в нее вклинились русские слова: 'керосин', 'двигатели' и 'адский взрыв'.
   — Эй пожарников сзывай! Заливай! Заливайте! — прокомментировал Игорь Божко. — Да это неплохо, — наконец в полную меру оценил он. — Это хорошая новость. Ха! Значит, еще не вмерла Украина. Надо сообщить нашим. Пойдем.
   — Чем это его так?
   — Может, 'иглой', а может, ракетой посерьезнее, — Игорь самодовольно рассмеялся.
   — Ну да… — сообразила Завета. — Получается, наши так далеко стреляют?
   — А чего? Недаром в Славяногорских лисах уже месяц идут дожди и висят тучи. Технологии, однако! Разбираться надо!
   — Все-таки расскажи, что ты делал в Багдаде?
   — Рассказать? — оценивающе посмотрел на нее Игорь. — А что мне за это будет?
   — Господи! — в нетерпении воскликнула Завета. — Да поцелую, чего еще?
   — Ну ладно, тогда слушай…
   Они покинули 'газель' и, поднимая ржавую терриконовую пыль, зашагали по серпантину, опоясывающему рукотворную гору. В двух метрах ничего не было видно из-за густой цветущей акации. Сладковатый, приторный запах привлекал массу пчел. Завета несколько раз ойкнула и предпочла, чтобы впереди шел Игорь и веткой отгонял назойливых насекомых. Впрочем, чуть выше задул ветерок, и мучения Заветы кончились, не успев начаться.
   Они поднялись на террикон в тот момент, когда Сашка Тулупов заорал:
   — Есть связь! — и схватился телекамеру.
   В ту же секунду что-то изменилось в окружающем мире, потому что даже Сашка, который должен был держать камеру, направленную строго на Костю, присел и испуганно оглянулся. Ударная волна пришла с опоздание, но была мощна, как ураган.
   Игорь и Завета, которые стояли под защитой склона холма, невольно присели. Им в лицо полетели мелкие камни, пыль и белые цветы акации. Сашка Тулупов вынужден был схватиться за ближайший куст акации. Костя же улетел в колючие заросли. Его остановило только то обстоятельство, что он был в толстой джинсовой куртке. Колючки впились в нее, но не порвали.
   Он с трудом выбрался оттуда, отплевывая пыль и вытирая кровь с лица и дал знак Сашке снимать. Времени, как он понимал, было в обрез, не из-за того, что грохнул взрыв, а из-за последствий, который он мог вызвать. В общем, чутье проявилось у него примерно так, как у Игоря Божко, только суеты было больше.
   — Мы ведем наш репортаж из города Донецка, который подвергается регулярным бомбардировкам. За моей спиной полоса черного дыма. Это горит Буденовский нефтеперерабатывающий завод, в него попала натовская ракета. Только что в районе аэропорта произошел настолько мощный взрыв, что мы, очевидцы, находящиеся примерно за десять километров, испытали его мощь, как говорится, на собственной шкуре. У меня на лице кровь. Это вследствие того, что я попросту улетел в кусты акации. Я приношу свои извинения за внешний вид, но репортаж отменять нельзя. Обстановка меняется на глазах. В любую минуту могут прилететь американские вертолеты. К тому же беспилотные летающие аппараты контролируют город, а они, как известно, вооружены ракетами. Сегодня в районе улицы Розы Люксембург мы стали очевидцами того, как турецкие военные ворвались в общежития государственного университета, хватали их обитателей и силой запихивали в грузовики. Несколько ранее нашей телевизионной группе стало известно, что турецкие военные намерены ввезти студенток в Турцию, чтобы продать в публичные дома. Кроме женщин, военные увезли и молодых мужчин. В городе слышна спорадическая стрельба. Объяснить ее можно неразберихой и тем, что в город просачиваются военизированные формирования украинских нацистов всех мастей. Они действуют против бойцов самообороны, нарушают связь и коммуникации. Специальные отряды выявляют таких людей и уничтожают. Сейчас вы видите на экране сбитый бойцами самообороны американский транспортный вертолет 'чинук'. Никто из американских десантников не выжил. Вот горит один из них, вот другой, вот выбегает третий. Бойцы самообороны обстреливают их из пулеметов. Наш оператор получил ожоги, снимая эти кадры. Жизнь его вне опасности. Северная часть города, включая городской аэропорт, занята натовскими силами. Периодически в аэропорт прибывают новые самолеты. Они летят низко, опасаясь попасть в зону действия российских ПВО, в частности, комплексов С-500. Мы не вправе утверждать, находятся ли эти установки на территории области, так как радиус действия составляет более тысячи километров, но сегодня утром к северу от города были сбиты два F-16. Сегодня же примерно в пятнадцать часов на северной окраине города сбит транспортный самолет С-5А. Там же произошло боестолкновение с силами самообороны. Пока город держится, но без реальной помощи из вне хотя бы современным оружием, он может разделить участь Белграда. Корреспонденты Константин Сабуров, Александр Тулупов, Донецк, Украина, специально для телекомпании 'Рен-тиви'.
   В конце передачи Сашка показал большой палец, на котором запеклась кровь:
   — Отлично отбарабанил!
   Только он это произнес, как раздвинулись кусты акации и появились вооруженные люди. Даже многоопытный Игорь оплошал, хотя ему было положено по статусу замечать любую опасность, откуда бы, она ни проистекала.
   — Кто такие? — спросил человек, немногим старше Кости.
   В нем чувствовалась военная косточка, и даже двигался он как-то необычно, танцующей походкой. Костя таких видел в университетском спорткомплексе. Так двигаются борцы — с пятки на носок.
   — Московское телевидение, — ответил Костя почему-то решив, что на этот раз бояться нечего, что это свои, возможно, даже российский спецназ.
   — Хорошо, — сказал военный, посмотрев на его документы. — Собирайтесь и убирайтесь отсюда быстро, а то демаскируете нам позицию.
   — Мы уже свое дело сделали, — сказал Костя, — уходим. А не хотите?..
   Военный оглянулся. Лицо его было сосредоточенно исключительно на том, что им предстояло сделать, поэтому он не сразу понял, что хочет от него журналист.
   — Нет, нет, — быстро ответил он, — это исключено!
   — Но может быть, мы вас запишем, а отошлем завтра или послезавтра. Слово даю.
   Военный замер, обдумывая его предложение. Впрочем, думал он не больше секунды, потому что в воздухе возник тонкий комариный звук.
   — Уходите, здесь опасно, — сказал он, подавая знак своим подчиненным.
   Только тогда Костя разглядел длинные зеленые контейнеры, лежащие под деревьями. В таких контейнерах транспортировались ракеты земля-воздух — 'иглы'. Он заикнулся было еще раз о репортаже, но военный так на него зыкнул, что Костя сразу понял всю бесполезность своей просьбы.
   — Зря, — сказал Костя, — история вам этого не простит.
   — Идите, идите, — добродушно ответил военный, — у нас и без вас хлопот хватает.
   Не успели они загрузить тарелку и треногу, как с вершины террикона в сторону комариного писка, который только нарастал, пока не превратился в звук летящего вертолета, с шипением устремилась ракета.
   Костя завел двигатель, и они успели отъехать, правда, совсем немного. Раздался сильный взрыв, и на крышу 'газели' посыпалась бурая порода терриконов.
   Вот, чего он опасался, подумал Костя о молодом военном — случайности.
   Должно быть, их самих спасло то обстоятельство, что по другую склона находился ресторан с крытой парковкой и вся ярость атакующего вертолета была направлена именно туда. Они же проскользнули между сериями разрывов и бросились куда глаза глядят.

***

   И все-таки их бедная 'газель' сдохла. Последние километры она тащилась на честном слове: 'Трук-трук, трак-трак, трук-трук, трак-трак…' Улица Кирова казалась бесконечной со всеми закоулками и тенистыми аллеями. Редкие прохожие шарахались от них, как от прокаженных. Всем страшно хотелось пить. Костя несколько раз останавливался возле магазинов, но они или были разграблены вчистую или основательно заколочены. Наконец они заехали в такой район, который не знал даже многоопытный Игорь.
   — Мы где-то в районе Красногоровки… — высунувшись в разбитое окно и вертя головой по сторона неуверенно сообщил он. — Давно здесь не был.
   Возле цветущих кустов сирени 'газель' последний раз дернулась, встала и больше не хотела двигаться.
   Завета понюхала ветку сирени, которая склонилась в окно салона. Игорь молчал. Сашка включил радио.
   — Тихо! — сказал Игорь.
   И тогда они услышали знакомый рокот вертолета, а потом взрыв. Но очень далеко, и поэтому взрыв можно было принять за хлопок проезжающей машины. Все так и подумали, что проехал грузовик, а не летит погоня.
   – 'Голос Америки' передает, что в восточных областях происходит геноцид украинского населения, — сказал Сашка.
   А потом они услышали яростный вопль:
   — Мы не можем терпеть убийство наших братьев по крови! — истошно кричал женский голос. — Мы должны защитить титульное население и выгнать оккупантов из родной страны! Кацапы ступили на нашу землю! Не позволим топтать ее русскому сапогу! С помощью наших польских братьев, мы наведем порядок в стране, а если надо, то дойдем и до Кремля!
   — Здорово рубит баба! — восхитился Сашка. — Как по писаному. Ну и загнула Олеська.
   — Все, началось… — угрюмо произнес Игорь. — Точно так же было в Югославии.
   — А ты что, там был? — спросил Сашка.
   — К сожалению, пришлось…
   — А почему, к сожалению?
   — Потому что проиграли. И теперь проиграем.
   — Почему это мы проиграем?
   — Потому, — ответил Игорь, не утруждая себя объяснениями.
   — Но почему? — вцепился в него наивный Сашка.
   — Потому что нам никто не помогает.
   — А эти? На терриконе?
   — Я узнал их, — сказал Игорь.
   — Ну и что?.. — выжидательно спросил Сашка.
   — Да наши это, 'афганцы'.
   — Так они же молодые.
   — Местные. Патриоты за союз с Россией и их сыновья. Командира зовут Ромкой Панфиловым.
   — Даже как-то символично, — глупо хихикнул Сашка. — А ракеты у них откуда?
   — Да почем я знаю! — взорвался Игорь. — Значит, достали.
   — Где?
   — Места надо знать! — не выдержала и вмешалась в полемику Завета. — Ну что не ясно, что ли? Может, у них связь с Россией.
   Она так взглянула на Сашку Тулупова, что тот удрученно замолчал и на время порастерял свою журналистскую хватку.
   — Вот именно, — кивнул ей Игорь.
   — Ладно… — вздохнул Костя, открывая разбитую дверь, — схожу на разведку.
   Спорить было бессмысленно. Надо делать дело, а не спорить, подумал он. Мысли у него, как обычно, крутились вокруг материала для телерепортажа. Сегодня мы отличились, а завтра? На завтра материала не было, а события нарастали, как снежный ком. Если действительно начнется, как в Югославии, и вернее, уже началось, то каждая весточка отсюда будет на вес золота.
   Костя несколько раз оглянулся, пока машина не скрылась в темноте. Большой черный пес пристал к нему и пошел следом, выпрашивая или ласку, или подачку.
   — Нет у меня ничего, — сказал Костя, — нет.
   Пес понимающе повилял хвостом, но не отстал. А когда Костя потрепал его лобастой голове, тот вообще сделался закадычным другом.
   Костя уже сообразил, что они попали в шахтерский поселок, построенный в степи. Поселок вымер еще во времена начала кризиса, который до сих пор не кончился. Двухэтажные дома, похожие на бараки, выглядели зловещими, как все покинутые города. На дороге валялся хлам, тротуар перегораживали упавшие деревья и брошенные машины без бензина. В домах, правда, кое-где светились керосиновые лампы. Это еще больше нагоняло тоску. Даже весна не была способна сгладить удручающее впечатление. Примерно так будет выглядеть Земля после всемирной катастрофы, подумал Костя. Какие-то подозрительные личности шмыгали в кустах. Пес ворчал и скалил белые зубы.
   — Молодец, — похвалил тихо Костя, — молодец.
   Сам он на всякий случай достал пистолет. Но на них никто не напал — то ли не заметили, то ли побоялись собаку.
   Вдруг он увидел то, что его поразило больше всего: за трехметровым забором, в шикарном парке, разбитом на берегу реки, стоял особняк. Но не просто особняк, а особняк в помпезном церковном стиле. Широченная, монументальная лестница, разделенная внизу вазоном и цветами, вела на монументальное крыльцо с фигуристыми балясинами. Окна были сделаны в старо-русском стиле.
   Вот это да! — удивился Костя, я даже в Москве такого не видел, разве что Третьяковка? В доме не горело ни одного огня, хотя уже стемнело и вот-вот должна была начаться ночь.
   Он вернулся за своими:
   — Идемте, я нашел место, где мы будем ночевать.
   Все трое выглядели так, словно передрались — взъерошенными и злыми. Разругались, сообразил Костя. Конечно, Тулупову не понять того, что твориться в душе у Божко, который прошел две войны, а теперь вынужден воевать в третий раз. Нервы у него ни к черту. Завета явно наша. Но, видать, тоже имеет особое мнение, иначе бы не сидела, нахохлившись, как галчонок. Ее глаза блеснули в свете луны. Косте, как всегда в присутствии красивой женщины сделалось тепло и приятно.
   — Вот, что я скажу… — напоследок воскликнул Игорь, — креста на вас нет на обоих. Думать надо о душе, а не о теле, и тогда победа придет сама собой!
   — Да ладно тебе… — примирительно произнес Сашка Тулупов. — Мне хотелось просто узнать побольше об этом союзе. Так интересно: люди защищают свой дом.
   — Иди ты знаешь куда со своей философией, — сказал Игорь.
   — Понял, я все понял, — дурашливо воздел руки Сашка.
   — Ну вот то-то же… — успокаиваясь, тяжело вздохнул Игорь.
   И Костя понял, что это вовсе не показуха, его внешний вид, разговоры о непонятном и что он действительно переживает за справедливость, за родину, за Россию и за весь белый свет.
   Они захватили ящик с оборудованием и пошли. Темнело на глазах. Воздух стал влажным и наполнился весенним, пряным теплом. Со стороны реки тянуло прохладой. Робко квакали лягушки. И пахло так, как может пахнуть только в конце апреля — смолистым запахом тополиных почек и первой сиренью. Игорь упрямо тащил свою 'снайперку', Сане достался пулемет ПКМ и коробки с патронами. Костя шел налегке. Как ни странно, но он безошибочно вышел прямо к дому, хотя до этого никогда не замечал в себе способности к ориентированию в темноте. То ли верный пес помог, то ли просто повезло, но только через пять минут они уже ступили на монументальную лестницу и поднялись наверх. Массивная двухстворчатая дверь преградила им путь. Костя поискал справа, где, по идее, должен быть звонок, действительно нашел его и нажал на кнопку. Переливчата трель эхом раздалась внутри. Сразу стало ясно, что дом необитаем.
   — Может, никого нет? — предположил Сашка, вглядываясь в мутные окна.
   — Не может такой домяра быть брошенным, — уверенно сказал Игорь. — Разграбили бы.
   И оказался правым, потому что откуда-то сбоку раздался голос:
   — Ну чего? Чего трезвоните?!
   В темноте белело лицо.
   — Ночевать не пустите, хозяин?
   — Какой я тебе хозяин?! Все хозяева уехали в эту, как ее… Канаду…
   — Тем более, — заметил Игорь. — Денег дадим.
   — Нужны мне твои деньги, — проворчало лицо. — А если дом спалите? Меня потом в землю зароют.
   — Почему сразу спалим?! — удивился Костя. — Мы люди столичные.
   — И приличные! — добавил Сашка, хихикнув.
   Дорого могло стоить его хихиканье, если человек примет их за местную шпану.
   — Да, и приличные, — поспешно согласился Костя, выступая вперед. — Ничего плохого не сделаем.
   — А что, деньги действительно есть? — не поверило лицо.
   — Деньги есть. Жратвы только нет, — сказал Игорь со своей обычной бравадой.
   Сердце у Кости упало, сейчас откажет, подумал он. Но лицо спросило:
   — А эти… как его… евро есть?
   — И евро есть.
   — Ладно… идите… — согласилось лицо и пропало в темноте, зато появилась узкая полоска света.
   Все спустились с крыльца. Лицо оказалось сторожем, суховатым и юрким, вооруженное берданкой времен гражданской войны.
   — Сперва давайте деньги, — потребовал он, когда они вошли в цокольную часть дома.
   — Что же тебе хозяева не дали что-нибудь поприличнее? — усмехнулся Игорь.
   — А у них зимой снега не выпросишь, — проворчал сторож. — А собаку?! Собаку зачем?! — закричал он.
   — За собаку я заплачу, — сказал Костя.
   — Двойную цену! — уперся сторож.
   — Экий ты мужик? — удивился Игорь. — Мы можем тебя сейчас связать и переночевать бесплатно. Чего ты такой не русский? У своих хозяев научился?
   — Будешь здесь с вами нерусским, — проворчал сторож. — Капитализм сейчас, всем кушать хочется.
   — В общем так, — сказал Костя. — Я тебе даю пятьдесят евро за всех, и за собаку тоже! Фирштейн?
   — Фирштейн, — согласился сторож. — Но жратва отдельно!
   — Хорошо, и за жратву двадцать.
   — А что и жратва есть? — обрадовался Сашка, который, как и все, изрядно проголодался.
   — Идите за мной, — с нотками осуждения в голосе сказал сторож, получив деньги.
   Пока они шли по подвалу, Сашка отстал, а потом догнал, пряча под одеждой бутылку вина и, радостно скалясь, подмигнул Костя. Костя ничего не понял. Тогда Сашка незаметно показал бутылку.
   — Молодей! — прошептал Костя. — Сейчас выпьем.
   Сторож выделил им третий этаж.
   — Здесь все есть: вода, ванные. Шести комнат вам вполне хватит. А еда на кухне.
   — Чур, я в ванную! — воскликнула Завета.
   Сашка посмотрел ей вслед и достал бутылку. Игорь воскликнул:
   — Ух, ты! — И попросил развязать ему руку.
   Они вошли в одну из комнат. Костя посмотрел рану и наложил повязку с антибиотиком.
   — Все нормально, через два дня будешь, как стеклышко.
   — Ладно, — согласился Игорь. — Открывай!
   Сашка откупорил бутылку, нашел стаканы, и они выпили. Вино оказалось белым, с тонким мускатным вкусом.
   — Хорошее вино, — заметил Игорь.
   — Ясный пень, — ответил Сашка, — хозяева этого особняка дрянь пить не будут. Сходим еще?
   — Пойдем, — сказал Костя и позвал пса.
   Он назвал его Дозором, и самое удивительное, что пес сразу отозвался на кличку.
   Сторожа они больше не увидели. Зато на кухне обнаружили самые разнообразные консервы.
   — Хлеба только нет, — посетовал Сашка.
   — А как по-английски хлеб? — спросил Костя.
   — Булка.
   — Вот тебе хлеб, — он поставил на стол банку с цветастой наклейкой булки.
   Вначале Сашка рассмеялся, а потом испуганно прикрыл рот ладонью. Но обошлось: сторож не прибежал. Они спустились за вином. Но дверь в подвал оказалась закрытой. Костя на всякий случай поковырялся ножом в замочной скважине. Дозор тоже принимал живейшее участи во всех его действиях. Он все больше и больше нравился Косте.
   — Что будем делать? Может, рванем? — Сашка достал гранату.
   Косте показалось это уже слишком. А Дозор в недоумении навострил уши. Костя заподозрил, что пес понимает человеческую речь.
   — Да ну, на фиг? — сказал он, — поищем на кухне.
   Они вернулись. Кухня была огромной — как танцевальный зал средних размеров. Они разбили ее по секторам и принялись искать. Действительно, через пять минут Сашка нашел в самом дальнем углу буфета неприкосновенный запас алкоголя.
   — Вот это да! — обрадовался он и огорченно почесал затылок: — Мы столько не выпьем.
   Здесь было все: от сухого виноградного вина, до мартини и еще какие-то бутылки с непонятными наклейками.
   — Возьмем для Заветы розовое?
   — Возьмем, — согласился Костя.
   — Ты думаешь они там?..
   — Черт его знает? — пожал плечами Костя. — Не наше дело.
   — Я тоже хочу, — признался Сашка.
   — И ты туда же! — осуждающе заметил Костя.
   — А чего? Ой! — он посмотрел в ближайшее зеркало. — Я и забыл о своем лице.
   — Ха-ха! — коротко рассмеялся Костя. — Оказывается, все мечтаю об одном и том же.
   — Ну а чего? Чего? — возбужденно заблестел глазами Сашка. — Когда еще такие приключения выпадут? В чужом городе, в чужом особняке.
   — С чужой женщиной, — добавил Костя.
   — Ну да, — плотоядно, улыбаясь, согласился Сашка, — с чужой женщиной, она в ванной…
   — И не думай! — предупредил Костя. — Игорь тебе башку живо оторвет.
   — Это понятно, — печально согласился Сашка и убрал улыбку с лица.
   Они прислушались: вода шумела в трубах, ассоциируясь с огромной ванной и обнаженным женским телом. Остается, только облизываться, подумал Костя? даже в мыслях не разрешая себе ничего лишнего. Все лишнее в его жизни приносило с собой неприятности. Эта аксиома заставлял его быть осторожным и не особенно увлекаться любовными историями. К тому же он еще не решил проблему с Иркой. Начинать возвращение с измены ему не хотелось. Хотя Завета, думал он, это не совсем то, что Ирка. Ирка — как бы уже жена, я к ней привык, а Завета — неизвестно кто, но меня к ней влечет, и ничего не могу с собой поделать.
   Так думал Костя, поднимаясь по мраморной лестнице, нагруженный продуктами и выпивкой. Они осторожно поскреблись. Игорь даже не отозвался. Чего они там делают? — подумал Костя.
   — Думаешь, они будут нам рады? — с иронией спросил Сашка.
   — Конечно, нет, — как от зубной боли Костя. — Пойдем к себе.
   Дозор тоже был согласен с ним. Цокая когтями по мрамору, он ткнулся в ногу и повилял хвостом, показывая всем своим видом, что пора открывать консервы. Костя почему-то расстроился: оказалось, что все эти игры с Заветой в гляделки, ничего не значат. Он подумал о Завете нехорошо — как о столичных штучках, к которым привык, и которые ему порядком надоели. От этого ему стало легче и он глубоко вздохнул. Не научился он еще разбираться с женщинами и мучился неразрешимыми проблемами, из которых не мог вычленить главное и сосредоточиться на нем.
   Им достались апартаменты из двух комнат: гостиная и спальня. В гостиной Костя взял из шкафа фарфоровую тарелку с абстрактным рисунком, поставил на ковер ручной работы, стоимостью десять тысяч долларов, и вывалил в нее две банки тушенки. Пока он шел к столу, за которым Сашка открывал одну за другой бутылки и нюхал их, Дозор смахнул содержимое тарелки и оказался у стола даже раньше Костя. Он сидел, подвернув под себя пушистых хвост, и во все глаза следил за каждым движением Кости.
   — Ну ты даешь?! — изумился Костя. — Лопнешь?!
   Он не привык к таким огромным комнатам, в которых, чтобы пройти из одного конца в другой, надо было вначале обдумать свой маршрут. Комнаты для философов, решил он, пока добредешь до одного края, забудешь мысль и начнешь думать новую.
   В плетеной бутылке оказалась темно-красная мадера. Они выпили сразу по большом стакану. И принялись есть. Потом выпили еще по стакану, и Костя почувствовал, что пьянеет. Сашку развезло еще раньше. Пробормотав что-то о тяжелой командировочной жизни и обожженном лице, он поплелся в спальню, держась за стены, и, кажется, рухнул на широченную постель, даже не разувшись.
   Костя выпил еще чуть-чуть, понаблюдал, как Дозор ищет блох, как он ловко щелкает зубами, и заглянул в спальню. Сашка Тулупов спал, раскинув руки.
   — Ну ладно… — сказал Костя, обращаясь к Дозору, который ходил за ним, как тень, и вышел в коридор.
   Его качнуло к перилам, и он с минуту, уцепившись в них, смотрел вниз на мраморную лестницу. Шум воды прекратился, но Костя почему-то был уверен в том, что Завета все еще в ванной. Он взял с собой початую бутылку вина.
   Игорь Божко отступил на задний план сознания и не представлял реальную опасть. Он такой же соискатель удовольствия, как и я, думал Костя, не замечая, что разговаривает сам с собой. К тому же мне положена компенсация за нервы и риск.
   Она открыла дверь ему сама. Кажется даже, что он не успел постучаться. Впрочем, эти мелочи выпали из его сознания, как только она с придыханием произнесла:
   — Я уже думала, что ты не придешь…
   — А я пришел, — сказал он, обнимая ее.
   Это первое мгновение было ужасным, они казались бесконечно длинными и все не заканчивались и не заканчивались. Казалось, он попал в Ниагару. Их разделяло одно лишь влажное полотенце. Костя закрыл глаза, ткнулся в ее мокрые волосы и почувствовал, что летит. Полет продолжался и потом, когда Завета нашла его губы и они поцеловались так нежно, пробуя друг друга на вкус, что Костя окончательно утратил чувство реальности. Бутылка едва не выпала из его рук, а самого его качнуло.
   — Дай и мне? — попросила она и, нащупав его руку с бутылкой, сделала большой глоток, не отрывая взгляда от Костиного лица.
   Теперь от нее пахло не только ванной свежестью, но еще и тонким мускатным запахом. Губы ее стали влажными, на них блестело вино, а карие глаза сделались чернее черного. Сердце у Кости бешено колотилось. Но в подсознании у него крутился глупый вопрос: 'Почему я, а не Игорь? Почему?' Хорошо хоть он не знал ответа и не задал глупого вопроса, а то бы все испортил одним махом.
   — Какой ты нежный, — прошептала она. — Я чувствовала это.
   Наконец-то… — думал он, плывя в необъятном потоке чувств, наконец-то кто-то оценил меня так, как я хотел бы быть оцененным. Даже Ирка была со мной всегда жесткой, не способной создать ощущение теплоты.
   — Не может быть… — возразил он, подсознательно сопротивляясь ее чарам.
   В действительности Костя не чувствовал себя таким. Он привык к той фальши, которая царила в их среде, и знал, что женщины заражены фальшью в той же самой степени, как и он сам. Да, он не хотел быть белой вороной, но и быть, как все, тоже не хотел. Мода на лицемерие в половых вопросах стала привычным, как чистка зубов по утрам. И порой его бесила эта однообразность взаимоотношения с противоположным полом.
   — Может, все может, — шептала она так доверительно, что он на какое-то мгновение потерял самоконтроль.
   Было ли это ему неприятно, он не знал и отложил решение вопроса на потом, когда можно будет подумать и разобраться в своих чувствах. Он только произнес шепотом:
   — Господи… — и посмотрел на Завету. — Так не бывает…
   — Почему? — спросила она тем своим грудным голосом, от которого у него давным-давно шла кругом голова.
   Вряд ли он сумел выразить свое состояние, но она его поняла:
   — Ну что ты, миленький, все бывает. Я давно тебя приметила. Мне нравятся твои белые волосы, — она подняла руку и взъерошила ему голову.
   Он уловил ее запах — то, что исподволь будоражило его и будило воображение. Но он и думать не смел оказаться вот так рядом с ней, да еще и обнаженной.
   — Да… — подтвердил он и подумал, что надо использовать презерватив, что так нужно для чего-то и так принято почему-то. Голова стала ясной, а мысли вполне конкретными. Ему вспомнилось, что перед отъездом он забыл на столике зарядной устройство в мобильнику и уже в Харькове пришлось покупать новый телефон, который оказался бесполезным, а еще он почему-то вспомнил, как прошлым летом ночевал у бабушки на сеновале и исколол себе все тело.
   — Не бойся, у меня колпачок, — сказала она. — Ты можешь его потрогать.
   — Правда? — удивился он и погрузил палец туда, между ее ног.
   Как только он коснулся ее, она дернулась и застонала, расставляя ноги. Он чувствовал, как дрожит у нее низ живота. Оказалось, что она удаляла волосы и что кожа у нее гладкая-гладкая о одновременно колючая.
   — Глубже, он там, вверху. Еще.
   Ее беззащитность его поразила. Ирка себе никогда не позволила бы такого. Она демонстрировала волевые начала и зачатки женской эмансипации, свойственной столичным женщинам. Вдруг он понял, что Ирка, в отличие от Заветы, заставляла его всегда быть настороже, что она даже в самые интимные моменты жизни не позволяла себе ни капли слабости. И ощутил перед Заветой странное чувство ответственности. Черт, подумал он, так можно влюбиться.
   — Я нащупал его, — сказал он и подумал, что такого он никогда не забудет.
   — Вот видишь, я не забеременею, — объяснила она.
   От этих ее слов все предрассудки о безопасном сексе тут же вылетели из Костяной головы. Он был так благодарен ей за то, что она выбрала его, а не Божко, что готов был заниматься сексом без презерватива.

Глава 4

Пленение

   Этот дом был заметен издали. Он стоял на берегу реки в окружении ив, и всякий, кто видел его, думал о том, что иноземная архитектура плохо вписывается в местный пейзаж, а пирамидальными тополями и плоскими крышами домов не сочетаются с итальянской помпезностью.
   Катер шел издал. На нем был установлен мощный прожектор, и лейтенант Билл Реброфф стремился выполнить задание. А задание у него было весьма расплывчатым. По-русски это звучало так: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Поэтому он был разражен и моментами даже зол. Двое подчиненных — рядовые Майкл и Джон старались лишний раз в нему не обращаться — только по надобности. Между собой они называли его чокнутым, потому что лейтенант был неутомим и всеми фибрами души старался выполнить приказ. Честно говоря, если бы не упорство лейтенанта, они бы давно свернули в ближайшую бухту и завалились спать. Вечером они наловили рыбы и мечтали об ухе. Но у Билла был категоричный приказ отсечь террористов с запада и не дать им пересечь реку Кальмиус. Тогда ищи ветра в поле. Вот он и гнал свой катер среди ночи и выискивал малейшие отблески света, рискуя налететь на корягу или мель. Река извивались среди поросших густой зеленью берегов, и Билл отчаялся. Раза три-четыре он приказывал обследовать костры на берегу, но это оказывались местные рыбаки, ни бельмеса не понимающие по-английски. О русских террористах у него, как и у каждого американца, было самое презрительное мнение: кучка бандитов, думал он. Разбегутся от одного выстрела.
   Но берег был пуст и надо было думать о ночлеге. И вот когда он уже готов был дать команду сбавить обороты и идти к берегу, в глубине мрака мелькнули огни дома, и Билл вздохнул с облегчением. Недаром меня обучали пять лет в академии, с гордостью подумал он. По всем признакам выходило, что это те террористы, которых они разыскивали. И расстояние, и время, и вообще… сообразил Билл Реброфф, у меня чутье. Они! Точно! Прожектор высветил отделанные итальянским туфом стены и узкие, готические окна.
   — К берегу! — скомандовал он.
   Катер, сбросив скорость, нос его осел и мягко ткнулся в ил.
   Как раз в этот момент Костя распахнул окно. В ванную ворвался свежий, ночной воздух. Костя невольно вздохнул полной грудью. Он стоял в чем мать родила и смотрел на реку, на которой висела полная луна. По реке скользил катер с ярким прожектором.
   — Милый, — сказала она как-то очень-очень по-домашнему, — ты простудишься.
   — Иди сюда, — сказал он, испытывая чувство единения с этой странной женщиной в которой он не мог разобраться точно так же, как и в самом себе.
   Она накинула розовый халат и подошла, отбросив со лба густые, черные волосы, которые блестели, как вороное крыло.
   — Поехали со мной вон туда, — сказал Костя, находя прореху в халате и обнимая ее за талию.
   Кожа на животе была гладкой и на бедрах тоже была гладкая, как бархат.
   — Стой, стой, стой! — мы так не договаривались, я волнуюсь, — она выскользнула из его рук. — А что там? — она кивнула в темноту.
   — Там мой дом, Россия, Москва.
   — А-а-а… — протянула она. — Я живу здесь. Что я буду там делать?
   Он едва ляпнул о том, что они поженятся. Что-то удержало его язык, но он знал точно, что ни одна из женщин не нравилась ему так, как Завета, даже Ирка. А с Иркой у них было очень серьезно. По крайней мере, Костя так считал, и ноги у нее были обалденными. Однако он подумал, что не может взять и просто так сдаваться на милость победителю, для этого у него были все основания и прежде всего опыт, который говорил ему, что нельзя первым выбрасывать белый флаг. Это производит удручающее впечатление. А главное, что женщинам это не нравится.
   В этот момент прожектор осветил дом. Костя невольно закрыл глаза рукой.
   — Какой наглец! — удивился он. — Что ему надо?!
   — Милый, — встревожено произнесла Завета, — это они!
   — Кто? — Костя удивленно посмотрел на нее.
   Розовый цвет ей очень шел, и черные брови и черные волосы только подчеркивали ее необычную красоту.
   — Это они! — снова воскликнула она.
   — Кто? — Костя высунулся в окно.
   Луч прожектора уполз в сторону, и стало видно людей, стоящих на палубе. Костя различил характерный американский шлем.
   — Быстро!
   Одеваясь на ходу, они бросились в коридор. Игорь и Сашка спали беспробудным сном. Надо было приложить много усилий, чтобы втолковать им новость об американцах. Первым пришел в себя Игорь Божко и спросил:
   — А почему вы не одетые?
   — Так спали же! — упрекнула его Завета, влезая в джинсы.
   — А-а-а… — туго соображал он.
   Сашка выглядел хуже — его тошнило. Он блевал в ванной и лил на стриженную голову воду из-под крана.
   Костя схватил автомат и выскочил на лестницу. Внизу трезвонил звонок. Сторож, матерясь, метался в поисках ключа. Похоже, он на радостях выпил, от него пахло водкой.
   — Сначала спроси, кто там, — сказал Костя.
   — Кто там? — спросил сторож, воинственно сжимая берданку.
   — Дом окружен! — раздался голос, усиленный мегафоном. — Предлагаю всем террористам сдаться!
   Свет прожектора упирался прямо во входную дверь, и яркие голубоватые лучи проникали во все щели.
   — Это ты, что ли террорист? — покосился сторож.
   — Может, и я, — ответил Костя. — Откуда я знаю? Ты что, не видишь, что это американцы?!
   — Американцы?! — безмерно удивился сторож. — Дожились! Приперлись, сволочи!
   И прежде, чем Костя успел его остановить, пальнул из берданки в тени за окном.
   'Бах!' На пол полетели стекла, а сизый дым повис в прихожей.
   — Что ты делаешь?! — крикнул Костя. — Ложись!
   И, навалившись на сторожа, упал вместе с ним на пол — весьма вовремя, потому что после секундной паузы коротко ударил крупнокалиберный пулемет, а потом еще раз и еще, и в двери появились огромные дыры, в которые проникал все то же голубой свет, только теперь его стало гораздо больше. В ушах еще стоял грохот, когда в вестибюль полетели дымовые шашки.
   — Давай! Давай, дед! — подталкивал Костя сторожа к черному входу.
   Но оказалось, что сторож куда-то засунул ключ и после грохота перестрелки ничего сообразить не мог.
   Дверь с грохотом вылетела, какие-то люди ворвались в дом, и Костя поднял руки.

***

   У Билла него был строгий приказ генерала Джеферсона передать террористов бандеровцам или этномутантам, что было, практически, одно и то же.
   — У этих хохлов маниакальная идея, уничтожить всех своих, — слегка поморщился генерал Джеферсон. — Надо помочь им в этом деле. Пусть они с русскими разбираются сами. О, извини, я забыл, что ты тоже русский.
   — Ничего, — ответил Билл. — Я был русским. Теперь я американец. А что они не поделил с русскими, сэр?
   — Я сам затрудняюсь понять, что именно. Похоже, они давние враги. По крайней мере, так нам объясняло ЦРУ. Просто передай, и все. Тебя не должна заботить их дальнейшая судьба.
   У генерала была модная прическа морского пехотинца 'high and tight', сухое морщинистое лицо человека, который много времени проводит на свежем воздухе и строгая форма подогнанная с иголочки.
   — Слушаюсь, сэр.
   — Скажем так, — генерал поднял указательный палец и потыкал им в небо, — это геополитика. Нам, военным, нет смысла соваться в нее. Понял?
   — Так точно, сэр. Я их поймаю и передам бандеровцам. А можно еще один вопрос?
   — Да, пожалуйста, сколько угодно, сынок.
   — Я слышал, что бандеровцы воевали против союзных войск?
   Сухие губы генерала тронула едва заметная усмешка, но по роду своей деятельности он должен был воспитывать подчиненных, поэтому он сдержался от сарказма. Его бы воля, он бы снова начал холодную войну, а за одно разнес бы здесь все, что посчитал бы нужным. У русских давно не было сильного противника, посмотрим какие они в деле. Это тебе не с афганцами воевать. Это Америка! Поэтому он ответил следующим образом:
   — Это было давно. Теперь их бандеровцы — наши друзья, но афишировать этого не стоит. В этой стране нет другой реальной силы, способной противостоять русским, поэтому мы должны опираться на них. Газетчики тут же сделают из мухи слона.
   — Я понял, сэр. А можно еще один вопрос?
   — Да.
   — Я читал, что эти… бандеровцы склонны к зверствам, что они убили много евреев…
   Генерал Джеферсон не дал ему договорить:
   — Где мы находимся? Мы находимся на передовой линии соприкосновения с противником, с которым давно мечтали схлестнуться. Время пришло, сынок! Поменьше читай прессу. У нас все же армия, а не цыганский табор.
   — Я понял, сэр! Спасибо!
   Билл Реброфф лихо развернулся на каблуках и пошел выполнять приказ.

***

   Наверное, Костю все же посчитали главным и посадили под замок в отдельной комнате на третьем этаже. Он уже обдумывал побег, когда открылась дверь и вошел старший лейтенант с бутылкой в руках:
   — Выпьем? Как у вас говорят, на посошок?
   — Выпьем.
   — Скажи, ты любишь виски?
   — Виски? А-а-а… это такой самогон?
   — Ну да, что-то вроде этого.
   — Нет, я предпочитаю водку, пахнущую черным хлебом.
   — Неужели такая бывает?
   — Уверю тебя, бывает.
   — А кстати, меня зовут Билл Реброфф.
   — А меня — Костя Сабуров.
   — Очень приятно.
   — Мне тоже. Почему ты так хорошо разговариваешь по-русски.
   — Мои родители халявщики.
   — В смысле?
   — Ну, они бежали из вашей страны на запад, в свободный мир за колбасой и всю жизнь тосковали по вашему миру.
   — Бывает, — согласился Костя.
   — Я рад, что ты меня понимаешь. Выпьем?
   — Выпьем.
   — Мне стало интересно, почему они так страдали, и я пошел воевать, чтобы попасть в вашу страну.
   — Чудак, — удивился Костя. — С таким же успехом ты мог стать и туристом.
   — Да? — удивился Билл. — Я не знал, что у вас развит туризм.
   — Представь себе.
   — Я хочу предостеречь тебя. Ты мне нравишься, поэтому я это делаю. Никогда не уезжай с родины в мою страну.
   — Почему?
   — Потому что ею правят самые лицемерные лицемеры.
   — Открыл Америку, — заметил Костя. — Это все знают.
   — Давай еще выпьем.
   — Давай.
   — Ваш президент большой мудак.
   — В смысле?
   — Ященка.
   — Он не наш. Он украинский.
   — А разве Украине — это не Россия.
   — Россия, но несколько другая.
   — Значит, Ященка ваш президент?
   — Нет, украинский.
   — Ну ладно, бог с ним, я запутался. Дело даже не в этом. Просто ты мне нравишься, и я хочу открыть тебе военную тайну.
   — Валяй!
   — Ваш президент…
   — Не наш, — напомнил Костя.
   — Да, — согласился Билл, — не ваш, он большой мудак, раз дружил с нашим президентом.
   — В смысле, с Обамой?
   — Нет, с Бушем-младшим.
   — Ага.
   — Потому что наш президент, в смысле, Буш-младший, тоже большой мудак. Я тебе сейчас это докажу.
   — Не надо, я и так знаю.
   — Ты не все знаешь.
   — Ну валяй, Боб, — согласился Костя.
   — Не Боб, а Билл.
   — Извини. Валяй, Билл.
   — Так вот, наш бывший президент, как, кстати, и ваш.
   — Не наш, а украинский, — поправил Костя.
   — Не ваш, а украинский, большой мудазвон. Он придумал всемирную провокацию.
   — Интересно. Выпьем?
   — Выпьем. Буш-младший решил на всех насрать.
   — Что, на всех, на всех?! — удивился Костя.
   — Ну да, — подтвердил Билл. — Он задумал такую провокацию, которую еще никто не придумывал. Новый Герострат.
   — Что-то я слышал краем уха.
   — Молодец! — похвалил Билл. — Выпьем?
   — Выпьем.
   — Он взорвал всемирный торговый центр!
   — Иди ты…
   — Я тебе говорю!
   — Ну и?..
   — И получил восемь миллиардов долларов. Восемь миллиардов!
   — Круто!
   — Круче не бывает, — согласился Билл.
   — А как?
   — Просто. Нанял бригаду таких же мудаков, они заминировали торговый центр, а арабов, турков и египтян использовали вслепую.
   — Не верю!
   — Ха! Каждому в зубы по миллиону, а себе восемь миллиардов. Даже если заплатить по два миллиона, все равно навар капитальный!
   — Теперь верю, — подумав, согласился Костя.
   — Вот сразу видно, наш человек, потому что поверил. Я у себя в Америке кому только ни говорил об этом, никто не слышал, а ты сразу услышал. Я подозревал, что русские доверчивые, но не думал, что настолько.
   — Доверчивые.
   — Я думал, что тебя надо будет уговаривать. Я работал журналистом с Джульетта Киези и написал серию разоблачительных статей об одиннадцатом сентября. Их опубликовали в Гватемале, Колумбии, даже в Италии, но только не у нас и не в Европе. А в Италии — только в левых газетах.
   — Круто! — удивился Костя. — А как же свобода и все такое?
   — Миф. Выпьем?
   — Выпьем.
   — Теперь о вашем президенте.
   — Не о нашем, а об ихнем.
   — Ну да, об ихнем. О Ященка, которого грохнули, потому что он не выполнил приказ. И обо всем вашем сраном политическом бомонде, который лижет Америке зад. Ты думаешь, Буш знает, что такое Украина и где она находится? Да ему глубоко насрать. Главное, чтобы мир крутился вокруг Америки.
   — Боб, ты хотел рассказать об Ященка, — напомнил Костя.
   — Ах, да! Я увлекся. Но не Боб, а Билл.
   — Извини, Билл. Я забылся. Выпьем?
   — Выпьем. Наши мудазвоны большие мастера насчет всяких политических технологий. Она вашему президенту…
   — Не нашему, а ихнему, — перебил его Костя.
   — Ну да, ихнему дали такое вещество, от которого у него морда стала шагреневой. И после этого его выбрали вашим президентом.
   — Не нашим, а ихнем.
   — А ты говоришь, свобода, честность, право выбора. Да вашему правительству на это глубоко насрать.
   — Не нашему, а ихнему, — напомнил Костя.
   — Ну да. Потому что они стали дружить с еще более лицемерными правителями. Правда, шагреневая кожа на морде украинского президента не идет ни в какое сравнение со взрывом всемирного торгового центра, но оба явления симптоматичны — всеобщее вранье. И ваши тоже научились нашему лицемерию. Любое вранье заразительно. Лишь бы получить власть. Кстати, Россию обязательно втянут в войну с мусульманским миром. Вот увидишь, не будь я Биллом Реброффым.
   — Втянут, — согласился Костя.
   — Это задача номер один. Поэтому ваш Кавказ и атакуют. Это дело рук американского правительства. Конечно, они действуют окольными путями, исподтишка. Выпьем?
   — Выпьем. Ты хорошо говоришь по-русски.
   — Спасибо. У нас в семье культ России. Мой дед родом из Воронежа. Когда я прихожу к нему, он только и говорит об этом городе.
   — Ты можешь съездить туда как турист.
   — А пустят?
   — Кто тебя так настращал?
   — М-м-м… Я прошел курсы, как вести себя в потенциально опасной стране.
   — А я бывал в Воронеже. Красивый город.
   — Теперь я обязательно съезжу туда и найду улицу и дом, где жил мой дед.
   — А ты возьми с собой деда.
   — А там есть хорошие гостиницы?
   — Слушай, ты такой дремучий, как украинское правительство. Я думаю, что за доллары ты найдешь, где пожить.
   — Давай выпьем.
   — Давай. Тебе надо бежать из этой страны.
   — Бежать?
   — У меня приказ передать тебя твоим соотечественникам. Этим… м-м-м… бандеровцам.
   — Скорее всего, националистам.
   — Да, да точно, националистам и узколобым этномутантам. Я не шибко разбираюсь. 'Галичанскому полку'.
   — Ну так отдай.
   — Я уже сообщил. Они приедут на рассвете. Давай выпьем?
   — Давай. Виски уже не пахнет самогоном.
   — Я же говорил.
   — Ну да.
   — Я хочу, чтобы ты бежал.
   — Как?
   — Ну, ушел ногами.
   — А что ты им скажешь?
   — А ничего не скажу, пошли они в жопу! Что я не американец?! Они все мне обязаны, я исправно плачу налоги!
   — Американец! Ругаешься ты красиво.
   — Дед научил. Знаешь, какой у меня дед?
   — Наверное, хороший.
   — Ладно, Костя, я приеду следующим летом, дай бог, войны не будет, и мы с тобой встретимся. А теперь уходим, забирай своих друзей. Я отвезу вас, куда вы пожелаете.

***

   Ветер трепал волосы Заветы. А сердце Кости разрывалось на части. Завета не обращала на него никакого внимания. Все женщины одинаковы, с горечью думал он, стараясь держаться подальше от нее, но каждый раз обнаруживал, что стоит рядом. Он уже готов был броситься за борт, когда Билл прокричал:
   — Подходим к нашему сектору!
   Они увидели классический форпост из мешков, с амбразурами и двумя крупнокалиберными пулеметами, над которыми развивался звездно-полосатый флаг. Сашка Тулупов принялся незаметно снимать.
   — Ты что с ума сошел? — прошипел Костя. — Убери. Они нас сейчас за это расстреляют.
   — Да я так чуть-чуть, — смущенно оправдывался Сашка.
   — Я вас представлю журналистами, — сказал Билл, когда они пристали к берегу. — Вы ведь журналисты?
   — Ну да. Тележурналисты из Москвы.
   — Это наша крайняя точка. Мы уже здесь три дня стоим. Нас никто не атакует. Не жизнь, а малина.
   — А холодец с чесноком вы ели? — спросил Сашка.
   — Это моя мама любит, — ответил Билл, — я мы истинные американцы считаем это очень опасной едой.
   — А ты сам-то пробовал с горячей картошкой?
   — Нет, — признался Билл и стал думать, подвох это или нет. — Вы знаете, у нас в Америке очень большой выбор продуктов. Я лично предпочитаю вегетарианскую еду. Но порой могу съесть стейк. Все зависит от компании.
   Они сошли на берег. За деревьями проглядывали шиферные крыши. Оттуда прибежали откормленные, как поросята, санитары с носилками. Оказалось, что это Билл их вызвал по рации. Игоря, как он ни упирался, обрядили в шейный воротник, уложили на носилки и борзо утащили, несмотря на то, что он делал отчаянные глаза. Костя ему не позавидовал — еще бы, оказаться в руках своего извечного врага, с которым ты воевал всю сознательную жизнь. Было отчего сойти с ума.
   Справа виднелся каменный мост с колоннами и фонарями, по которому никто не двигался. Берег напротив казался вымершим. Он словно притаился и хмуро посматривал на американцев.
   — Слушай, мне бы со своими связаться?
   — Организуем, — сказал Билл.
   Через минуту Костя разговаривал по космической связи.
   — У нас все нормально. Только оборудование потеряли. Один комп остался и 'сонька'. Машина сдохла. Нет, мы у американцев. Нет, не в плену, в гостях, — Костя улыбнулся Биллу, у которого сделались сумасшедшие глаза. — Вечером постараемся выйти на связь с материалом. Да, суперматериал. О чем? Пока не знаю. Ну так и получается — нельзя все спланировать. Нет, не подведем. Я сказал не поведем. Я обещаю. А что мне делать?! Ну так получилось… не по нашей воли… Да… да… да… я все понял, Юрий Александрович. Всю ответственность беру на себя.
   Завотделом Горелов Юрий Александрович был страшно недоволен. Мало того, что в Харькове погиб Виктор Ханыков, теперь вся группа оказалась в опасности, и виноватым, конечно, оказался Костя. Никакие доводы на Горелова не действовали. Он вообще, был инициатором сворачивания работ в Украине, потому что не мог защитить своих позиций перед генеральным. Костя в их отношения не совался. У него и своих забот хватало. Поговаривали, что Горелов висел на крючке у генерального и не мог рыпнутся больше, чем ему было положено. Разумеется, это отражалось на работе редакционных групп, сковывало инициативу и подрывало веру людей в свою работу.
   Отсутствие тарелки усложняло передачу информации. Теперь они пользовались каналом Интернета, а это значительно ограничивало их возможности. Ни о каком прямом эфире не могло быть и речи.
   — Слушай, Билл, — спросил Костя, — а можно поснимать вас? И вообще… как у вас насчет интервью?
   — Позицию лучше не надо, а внутри — пожалуйста. Поговорите, я переведу. У нас это даже приветствуется.
   Вначале они пообщались с рядовым Стивом Стоуном, который прятался от солнца под навесом. Он сообщил, что направлен сюда для продвижения демократии на восток, и расплылся в черной улыбке. Веселость перла из него точно так же, как и из Сашки Тулупова.
   — Ты считаешь, что здесь нет демократии?
   — Я вообще ничего не считаю. Мое дело маленькое — любить вот эту штуку 'Браунинг' М2НВ и вести фланкирующий огонь по мосту.
   — А если ты кого-то убьешь? — задал провокационный вопрос Костя.
   Билл заулыбался, но перевел.
   — На все воля Аллаха! — ответил рядовой и тоже заулыбался, как яркое солнышко.
   — Ты что, мусульманин?
   — Да, я черный мусульманин из Орегона.
   — А как насчет Усама Бен Ладена?
   — Я противник применения насилия в нашей стране. Пусть это происходит, где угодно, но только не в США.
   — То есть, в Европе можно?
   — Где угодно, — повторил рядовой и снова растянул рот до ушей. — Например, в неверной Англии. Да покарает ее Аллах!
   — А как ты относишься к теории заговора одиннадцатого сентября?
   — Я считаю, что во всем виноваты русские. Они наняли Усаму. Я пришел с ними воевать, — Стив Стоун похлопал по затворной коробке пулемета.
   — Я тоже русский, — напомнил Костя.
   — Пуф-пуф, — наставил на него палец рядовой и заразительно засмеялся, обнажая большие белые зубы. — Мы убиваем разов!
   — Кого? — Костя от удивления едва не проглотил язык.
   — Ха-ха-ха… — рядовой был чрезвычайно доволен, — русских, арабов и злодеев… ха-ха-ха… Разов!
   — Стив, какую школу лицемеров ты закончил?
   — У нас служат все, кому не лень, — глядя в объектив 'соньки' и улыбаясь, сообщил Билл. — Таковы Соединенные Штаты Америки! Ничего не поделаешь — демократия! Это наш крест! Нас не интересуют политические взгляды солдат и их половая ориентация, главное, чтобы они выполняли свои служебные обязанности. А политика и секс — это личное дело каждого.
   — Ну а дисциплина?
   — На дисциплине это не отражается.
   — А межрасовые отношения?
   — Это запрещено законом, как и секс между мужчинами.
   — Но кому-то может не понравиться, что рядом с тобой гей?
   — Ты несколько ошибаешься, у нас очень терпимое общество, поэтому культура взаимоотношения между рядовыми поднята на высокий уровень.
   — Иными словами никто ни кому не пристает?
   — Ну да, я это имел ввиду. Для этого у нас увольнительные и отпуска домой.
   — Понятно, — среагировал Костя. — Наши слушатели будут удовлетворены твоими ответами.
   Капрал Рой Чишолм из Кентукки оказался куда прямолинейней:
   — Мне должны вручить 'Нагрудный знак'! Я отличился!
   — Каким образом?
   — Повстанец решил атаковать нашу боевую машину. Я срезал его из гранатомета 'Макс-19'. Зрелище, я вам скажу, не очень эстетичное. Он него ничего не осталось, кроме оторванных рук и ног, ну… еще… рассыпанных конфет. Я же не виноват, что он бросился на нас. Мимо бежала собака, схватила кусок мяса и сожрала. У нашего полковника едва не случился инфаркт. Он приказал мне застрелить собаку. Но нас не учили стрелять животных. Мы солдаты, мы обучены убивать людей. Пусть полковник сам ее стреляет! Надеюсь, она наелась. Ну ее к черту!
   Щека у капрала непроизвольно дергалась. Выглядел он весьма удрученным.
   — Но все равно тебе вручат этот знак?
   — Ну… вручат… я не виноват, что он бросился… Нас учили… и все такое… Америка свободная страна! Свобода заключается в том, что мы можем делать все, что хотим! Меня так учили в школе.
   Костя услышал, как Тулупов, не выдержав, прокомментировал:
   — Ну да…
   — Он принял банку с конфетами за гранату, — безжалостно пояснил Билл.
   Это означало: дураков учат палкой даже в благословенной Америке.
   — Я не виноват, — простонал Рой. — Он до сих пор стоит у меня в глазах — этот мальчишка! Ему было лет двенадцать! Будьте милосердны!
   — Неужели ты не мог отличить двенадцатилетнего мальчишку от боевика?
   — Он недавно прибыл из Афганистана. А там опасен любой подросток. К тому же это наше первое боестолкновение, — пояснил Билл. — Ему все равно вручат 'Нагрудный знак', хочет он этого или нет. Таков порядок. Армия держится на порядке и традициях. Первый бой — это святое.
   — Но я не знал! — капрал схватился за голову. — Я сойду с ума!
   — Ладно, ты успокойся, — сказал ему Билл. — С кем ни бывает? Наш полковник идиот, — по-русски сказал Билл, — он поспешил отправить в штаб сообщение, не разобравшись в сути произошедшего.
   — Я выброшу знак в реку! — выкрикнул Рой.
   — А я посажу тебя под арест на трое суток за кощунственное отношение к боевым наградам. Ты не получишь мороженого и любимую 'пепси-колу'. У тебя будет плохой послужной список.
   — Я понял, сэр, — поостыл Роя Чишолма. — Я подумаю. Хотя мне плевать на ваш список.
   — Ты не получишь следующего звания, — напомнил Билл.
   — Ну и что?! Я хороший автомеханик. А у отца отличная мастерская на въезде в Сан-Диего. Я не боюсь грязной работы.
   — Ты ведь не отказываешься стрелять по повстанцам? — в свою очередь испугался Билл.
   — Нет, сэр, — буркнул Рой.
   — Смотри мне! — погрозил ему Билле. — Считай, что 'Нагрудный знак' ты получил авансом.
   — Успокоили, сэр.
   Сашка еще поснимал Билла и Роя Чишолма на фоне звездно-полосатого флага, и вдруг что-то изменилось. Вначале пробежал солдат, потом Билл куда-то отлучился, вернулся и сообщил:
   — Начальство едет. Наш генерал. Нельзя сказать, что он не любит русских, но их присутствие на позициях приведет его в шок. Он наверняка заподозрит в вас шпионов.
   — А наш товарищ? — спросила Завета, которая хотя и крутилась рядом, но в кадр не лезла из принципиальных соображений.
   — Бегите в медпункт и заберите его. Я прикажу вывести вас с позиций.
   Рой Чишолма вызвался сопроводить их. Он пытался что-то объяснить, зная десяток русских слов. Из всего услышанного Костя понял, что он не хотел убивать ребенка.
   — Это все наш полковник затеял, — перевела Завета.
   Оказывается, она прекрасно владеет разговорным английским в американском варианте.
   — Я там жила полгода. У меня мать за мужем за американским полицейским. Майклом Ричардсоном.
   — Ну и что?.. — спросил Костя, безмерно удивленный.
   — Да нечего, — пожала плечами Завета. — Мне просто Америка не нравится. Много черных. Оказалась, что я расистка.
   — А что у нас с лейтенантом? — спросил Костя.
   — А старший лейтенант из отдела пропаганды. Он летал над Украиной в 'Коммандо-соло' и транслировал американские передачи, пока их не сбили над Днепропетровском. У старшего лейтенанта шок. Он до сих пор из него не вышел.
   — Билл мне об этом не сказал, — удивился Костя.
   Игоря Божко они нашли в умиротворенном состоянии под капельницей. В носу у него торчали трубки, уходящие за уши.
   — Мне успокоительный укол сделали, — радостно сообщил он. — Кайф ловлю… снилась какая-то долина цветущая, горный ручей…
   А еще он сосал 'пепси-колу' через соломинку. Тумбочка рядом была завалена пакетами с чипсами.
   — Слушайте, — восхищенно зашептал он, — если бы я знал, что они так обходятся с ранеными, я бы пошел служить в их армию.
   — Ладно, армия, — сказал Костя, берясь за капельницу. — Пора и честь знать.
   Капрал Рой Чишолм с любопытством прислушивался к их разговору. Косте даже показалось, что он капрал понимает по-русски, поэтому не стал говорить ни о чем таком, что могло повредить им, например, о том, что их разыскивают наци. Береженого бог бережет, подумал Костя.
   Игорь выдернул иглу из руки и сел. Прибежал санитар и что-то залопотал по-своему.
   — Чего ему надо? — спросил Костя.
   — Говорит, что после капельницы надо лежать часа два, — перевела Завета.
   Сашка Тулупов хихикнул:
   — Это у вас надо лежать, а мы народ суровый.
   — А что случилось-то? — спросил Игорь. — Я бы еще повалялся. Здесь мороженое дают, я уже две пачки слопал. Теперь жрать хочу, как из пушки. Мне должны принести сэндвичи с ветчиной и картошку фри.
   — Продался за сэндвичи? — осведомилась Завета, снимая с него трубочки и датчики.
   — Да нет, — обескуражено пробормотал Игорь, поднимаясь с койки и ища свою рваную куртку. — По-моему, мне еще и наркотик вкатили, потому что рука совсем не болит.
   — Чем раньше мы отсюда уберемся, тем лучше.
   — Да я, собственно, не против, только моего любимого ПКМа нет.
   В двери появился Рой Чишолм и стал махать руками, мол, пора. Костя выглянул в окно: по берегу двигалась внушительная делегация во главе с генералом. Ну разве это война? — умиленно подумал Костя. Генералы разгуливают, как на параде. И вдруг он узнал Каюрова. А этот что здесь делает? — удивился Костя и испугался, что Каюров явился по их души. Попадать в лапы следователю второй раз ему не хотелось. Якут выглядел бодреньким. Он был одет в американскую форму и подпрыгивал на коротких ножках, как мячик. На боку у него болтался пистолет в ярко-желтой кобуре. Его лысина была прикрыта кепи песочного цвета. Жаль, что мы тебя тогда не грохнули, подумал Костя.
   Они побежали по длинному, белому коридору, выскочили на территорию больницы прямо в кусты малины и стали пробираться к реке. Благо, что забора вокруг больницы давно не существовало.
   — Go, go… — махал им вслед капрал Рой Чишолм. — Гудбай! Гудбай!
   — Ну и что ты скажешь после этого? — спросил Костя у Игоря, когда они прилично отбежали и очутились в балке среди цветущих абрикосов.
   — Пиндосы еще не поняли, куда попали и что происходит. Для них это еще приключения.
   — Теперь я убедился, что наци спелись с америкосами, — сказал Сашка. — Такие же демагоги. Представляю, как собака ела человеческое мясо.
   — Что за собака? — спросил Игорь.
   Сашка в двух словах рассказал ему об убитом подростке.
   — Вот сволочи! — воскликнул Игорь и остановился, словно собираясь извергнуть из себя всю американскую 'пепси-колу' или, по крайней мере, вернуться и учинить мордобой.
   — Идем… — сказал Костя, испугавшись, что горячий и непредсказуемый Игорь действительно вернется в американский госпиталь, — идем!
   Он тащил на плече сумку с компьютером и 'сонькой'. Под ногами чавкала грязь. Завета незаметно коснулась его руки. Его словно током ударило. Если это приступ нежности, то он не ко времени, а если это напоминание на ночи в душевой, то Костя и так ничего не забыл.
   — С другой стороны, если бы мы попали к наци, нас бы уже не было в живых, — поделился своими мыслями Игорь. — Мороженое у них отличное… настоящий пломбир, такой жирный, что губы слипаются.
   — Ага… — отозвался Костя, — ты их еще пожалей. Ведь они за демократию.
   — А я понял, почему Америка такая лицемерная, — сказал Сашка.
   — Почему?
   — Потому что у нее не осталось других аргументов, для продвижения своей демократии.
   — Саша, ругаться матом нехорошо. Тебе мама не говорила об этом? — спросила Завета.
   — Да я знаю, — смутился Сашка. — Но не могу сдержаться. Язык так в узел и заворачивается.
   Костя незаметно взял Завету за руку. Она сжала его пальца. Сердце у него радостно дернулось, словно в него вкатили изрядную порцию адреналина. Странно, что каждая женщина, которую я добиваюсь, так и не становится моей, подумал он. Я просто не успеваю добраться до этого момента. Даже Ирка с ее шикарно-обалденными ногами. Она всегда где угодно, но только не со мной. Какой-то замкнутый круг. И с Заветой то же самое — я все время буду смотреть на нее, как на чужую женщину. Наверное, я просто так сделан и по-другому не могу, думал он, испытывая приступ отчаяния.

***

   — Крым будет украинским или безлюдным! — надрывалась Олеся Тищенко. — Мы не позволим оккупантам русским захватывать нашу территорию. Мы его лучше отдадим туркам или румынам, в худшем случае — татарам. Да здравствует независимая Украина без русских, евреев и поляков. Поляки — за Сан, русские — в Москву, евреи — на крюк!
   — Слушай! — изумился Сашка, — они уже поссорились с поляками!
   — И суток не прошло, — согласился Игорь, — те ж, наверное, не сколько воевать начали, сколько начали хапать и требовать свое?
   — Националисты не поняли, — догадался Костя. — Получается, что Украина выполняет все претензии соседей, включая даже Вилково и Килию для румын.
   — А об евреях ты не удивился?
   — Об евреях я не удивился, — признался Сашка. — Это как бы в порядке вещей заигрывания с националистами. Только зачем румынам отдавать Одессу?
   — А поляки чем им не угодили?
   — Хапнули Волынь, — смеясь, сказал Игорь. — Ох, жрать хочу!
   — В смысле?
   — Заберут Львов, и все! Наверняка друг другу морды начистили. Ой, жрать хочу! Кстати, поляки во Львове на Лычаковском кладбище стали спешно возводить пантеон с надписью 'героическим сынам польского народа, павшим за независимость Польши'. Это одно из условий ввода польских войск. Я же говорю — сплошной украинский гамбит, отдать пешку, чтобы получить преимущество, в данном случае поступиться меньшим — территорией и статусом, чтобы получить большее — власть!
   — Какое же большее? — не понял Костя и даже замотал головой — уж очень мудрено мыслил Игорь, что вообще не было на него похоже.
   — Чтобы получить политическое и военное преимущество против нас — русских ну и России, конечно, тоже.
   — А-а-а! — осенило Костю. — Прости, сразу не понял.
   Все помолчали, сраженные светлой мыслью Божко и цинизмом Олеси Тищенко.
   — А ты не ошибаешься? — спросил Сашка лукаво.
   Он уже было готов был, как всегда, захихикать, но Игорь так уничижительно посмотрел на него, что Тулупов внезапно покраснел и сбросил пары.
   — Хотелось бы ошибиться, да дальше некуда.
   — Ну да… — раздумывая над парадоксальной мыслью, согласился Костя, — похоже на то. Значит, запад ва-банк.
   — А куда ему еще деваться, — вставил робкое слово Сашка.
   — Лихо начала бабенка… — как-то устало произнес Божко. В этот момент он сам на себя не был похож. — Слушай, я все время воевал и везде проигрывал: Афган, Босния. Надоело отступать.
   Все снова помолчали. Елизавета, как показалось Косте, почти любовно посмотрела на Игоря. Он отвернулся, чтобы лишний раз не ревновать. Зато Сашка Тулупов наконец понял, что у него нет ни единого шанса.
   — Интересно, — снова подал голос он, чтобы отвлечь Завету от Божко. — Туркам — Крым, полякам — Галичина и Волынь. А что американцы потребуют?
   — Все остальное, — храбро заявила Завета, которая не села, как прежде, рядом с Игорем, а заняла место рядом с водителем. — А самое главное — пояс верности.
   — В смысле? — удивленно спросил Игорь с заднего сидения.
   — Или петля анаконды: Балтий, Польша, Румыния, Болгария, Украина, Грузия и Киргизия. Все тоже самое, только гораздо ближе к нам.
   — Ого! — искренне возмутился Игорь. — Значит, опять воевать?
   Все-таки в душе он оставался просто солдатом и мыслил, как солдат. Это было хорошее качество, свойственное мужественному человеку. Так по крайней мере думал Костя.
   — Ну а куда ты денешься?! — с жесткими нотками в голосе спросила Завета и подмигнула Косте, как своему старому приятелю.
   Костя с удовлетворением отметил этот факт и даже выразительно, как ему показалось, посмотрел на Завету, но в следующее мгновение ее лицо хранило абсолютную непроницаемость. Ничего не понял, сокрушенно и горестно подумал Костя. В душе у него все пело, но, оказалось, что зря. Со зла он так крутанул руль, что 'ниссан' с визгом вильнул от бордюра до бордюра на узкой дороге.
   — Ты что, сумасшедший?! — закричали все.
   — Кошка! — объяснил Костя.
   — Ну да, кошка! — иронически произнесла Завета. — Видела я эту кошку!
   Больше Костя на нее не смотрел из принципа. Специально злит меня, чтобы я мучился, думал он. Ни за что ни на ком не женюсь! Но стоило ему бросить случайных взгляд на Завету, как всего благие намерения испарялись, как иней. Он ничего не мог с собой поделать. Неужели я влюбился? — думал он, мучаясь неразрешимостью ситуации.
   Машину они достали совершенно случайно. Белый 'ниссан' стоял в переулке, словно дожидаясь их: с ключами, с открытой водительской дверью, заправленный под завязку, и даже с номерами, что было вовсе некстати.
   Костя оглянуться не успел, как Игорь очутился внутри, а после того, как все залезли в машину, высунулся и ехидно спросил:
   — А тебе что, особое приглашение нужно?
   — Да как-то неудобно… — признался Костя, оглядываясь, как опытный вор. — Машины я еще не угонял.
   — Садись, козел! И погнали!
   Косте ничего другого не оставалось делать, как занять водительское место и взяться за руль. Вот тогда-то Сашка и включил приемник.
   Олеся надрывалась:
   — Наши западные союзники окажут нам всемерную поддержку не только морально, не только умными и дельными советниками, но и — войсками. Украинский народ очень на это надеется. Как стало известно, на окраинах Донецка, Мариуполя, Харькова, Днепропетровска, Запорожья и других городов обнаружены массовые захоронения мирного украинского населения. Это ничто иное, как геноцид русских против титульной нации. В этих условиях мы вынуждены направить в эти районы компетентную международную комиссию, в состав которой входят представители общественных международных организации, ООН, ОБСЕ и средств СМИ. Любая общественная организация любой страны может подать заявку на участие в расследовании преступлений. Мы не оставим это просто так! Мы раскрутим маховик права, чтобы никто! Никто не смог его остановить!
   — Нашли подснежников, — догадался Сашка.
   Подснежниками называли бандеровцев и этномутантов, которых никто, естественно, не хоронил. Они валялись по полям и оттаивали весной из-под снега. Убрали только тех, кого убили в городе. Рассказывали о фанатиках, которые предпочитали отстреливаться до последнего патрона и подрываться на последней гранате. Чаще всего это были боевики из националистической СРУН. А еще поговаривали, что среди них были грузины и арабы с длиннющими бородами, а еще какие-то черномазые — то ли африканцы, то ли американцы — наемники всех мастей, одним словом.
   — Значит, будут провокации, — задумчиво сказал Костя. — Я надеялся, что все кончилось, что наши припугнули, а оно только началось.
   — Все, как в Югославии, — сказал Игорь. — Вначале обработают общественное мнение, а потом начнут бомбить.
   — По-моему, они уже не утруждают себя какими-либо оправданиями, — заметила Завета.
   — Но это еще только цветочки, — авторитетно заверил их Игорь.
   — Спешат, — согласился Костя, — наших боятся. Черт, почему не вводят войска?
   — В Косово такие провокации устраивал спецназ англичан, — напомнил Сашка. — Это зафиксировано документально.
   — А что толку?! — так закричал Игорь, что Костя подумал о том, что действие успокоительного укола закончилось.
   С Игорем случился приступ бешенства. Он с криком разорвал на себе бинты. Костя резко остановил машину. Игорь выскочил и побежал в кусты. Костя — за ним. Завета и Сашка — следом. Игоря мотало, как пьяного.
   — Ненавижу! Ненавижу весь этот блядский мир! — кричал он. — Сколько можно, я уже две войны прошел, а ничего не меняется!
   Костя настиг его в тот момент, когда Игорь забрел в ручей, рухнул на колени и стал бить ладонями по воде и рыдать. Костя устало сел так, чтобы на него не попадали брызги. За месяц, в течение которого он знал Игоря, ничего нового в его поведении не прибавилось, и такие сцены он уже видел. Надо было подождать, пока Игорь не выплачется.
   Прибежал Сашка и сунул Косте бутылку водки.
   — Молодец… — поблагодарил его Костя. — От лица командования выражаю вам благодарность! Больше ничего не стырил?
   — Иди ты в жопу! — беззлобно сказал Сашка.
   Костя отвернул колпачок и сделал большой глоток, водка упала в желудок, даже не зацепив нервы. Подошла Завета, в глазах ее застыла усталость. Досталось девчонке подумал Костя. Зря она с нами связалась.
   — Сейчас придет в себя, — со знанием дела сказала она, глядя на Игоря.
   — Дай ему хлебануть, — мотнул головой Сашка.
   — Погоди, он еще не созрел.
   Холодная вода сделал свое дело. Игорь вдруг поднялся с совершено спокойным видом. Костя подошел и протянул бутылку:
   — Выпей, все пройдет.
   — Костя! — на повышенных тонах произнес Игорь, — ты меня… ты меня один понимаешь! — и схватил его за шею.
   Они ткнулись лбами. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
   — Ты и я и мы все одной крови! — выкрикнул Игорь.
   — Конечно, Игорь! — вздохнул Костя. — Выпей ты эту водку! И завяжем!
   — Что, всю?! — У Игоря загорели глаза.
   Должно быть, он действительно выпил бы ее до дна, но Косте жаль было водки. От такого количества водки Игорь мог сойти с ума. Тогда с ним точно не оберешься хлопот, думал он. А мне еще жениться надо. Я еще жить хочу.
   — Можешь выпить всю, если не хочешь делиться с нами.
   — Ладно, — сказал Игорь. — Вы мужики и женщины хорошие люди, я с вами поделюсь.
   Незаметно как-то рядом оказались Сашка и Завета, и встали в кружок прямо в центре ручья. Холодная вода залила щиколотки. После Игоря выпил Костя, потом — Завета, потом Сашка. И еще раз, и еще — пока не кончилась водка.
   — Все равно они нас не сломят, — сказал Игорь. — Не сломят же ведь, да?! — спросил он у всех больше для утверждения, чем для пафоса. — Нам уже отступать некуда.
   — Не сломят, — упокоил его Костя. — Мы сделаем все, что можем, и даже больше.
   — Правильно! — воскликнул неунывающий Сашка.
   Кожа на его морде уже не краснела, а пошла пузырями, и от этого выглядело немного страшновато.
   — Вы что, воевать собрались? — с подозрением спросила Завета.
   — Понимаешь… Завета… — сказал Костя, словно специально запнувшись. — Чую я, что дела заварились крутые, что надо держать нос по ветру. Нам нужно найти хорошее оборудование. Здесь точно будет что снимать.
   — Конечно, — вдруг заорал опьяневший Сашка, размахивая руками, — а я тебе давно твержу, нужна хорошая техника.
   — Потопали в машину, — сказал Костя. — Потопали!
   И они прошлепали еще немного по ручью, выбрались на берег и, обнявшись, пошли к 'ниссан'.
   Прежде всего надо было вернуться город. Но для этого следовало пересечь реку, и все понимали, что это самое небезопасное мероприятие.

***

   Костя долго крутился в Мандрыкино, а потом — в Текстильщиках, избегая дорог с асфальтовым покрытием. Несколько раз ему казалось, что за ними гонятся или даже в них стреляют. Но все это были мнимые страхи. Должно быть, им везло в тот день. В результате, они увидели то, что не должны были увидеть: танки, замаскированные под деревьями, и БМП под зеленой маскировочной сеткой.
   — Кто это? — изумилась Завета.
   — Я думаю, немцы, — сказал Игорь. — Вон фашистский крест.
   — Видать, ждут команды атаковать город.
   — Черт знает что! — выругался Костя, который совсем не ожидал увидеть под городом такое воинство. — Сними хоть издалека, — попросил он Сашку.
   — Сейчас! — обрадовался он и выскочил из машины.
   — Куда! — приглушенно крикнул Костя, но было поздно.
   Их самих спасало то, что они стояли на грунтовке за высокой, как забор, травой с белыми цветущими зонтиками. Костя побежал за Сашкой. Но того и дух простыл. До позиций неизвестных войск было не больше ста пятидесяти метров. Костя пополз, проклиная все на свете. Он даже представил лицо матери Сашки — Ольги, которой объясняет, при каких обстоятельствах погиб ее сын. Отца он тоже знал. Максим Владимирович работал программистом в какой-то медицинской фирме. Вот будет скандал, обреченно думал Костя, пробираясь в пыльной траве. Морду точно поцарапают. Не уберег никого. Он до сих пор считал себя виновным в гибели Виктора Ханыкова: не потому рядом взорвалась бомба, а потому что не предвидел опасность и поперся в центр города. И теперь, подучается, он тоже не предвидел и рисковал Сашкой Тулуповым ради каких-то дурацких кадров.
   Он буквально ткнулся мордой в траки. Рядом спал боец. На рукаве у него был нашит черно-красно-желтый флаг. Костя оторопело поднял лицо: и дальше, и за какими-то зелеными ящиками тоже спали люди. Фашисты, однако, бляха муха, подумал Костя, вот попали!
   Пахло соляркой и потом. Костя стал пятиться. Вдруг рядом что-то зашуршало. У Кости душа упала в пятки. Он уже приготовился к самому худшему и хотел было нырнуть под днище стального чудовища, как узнал бритую голову Сашки. Он снимал, привстав на колено. Его голова торчала над травою, как биллиардный шар, а красная морда горела, как светофор на перекрестке. Костя в отчаянии махнул рукой: мол, уходим. Но Сашка даже ухом не повел и даже пополз правее, чтобы взять правильный ракурс. Костя закрыл глаза и стал считать до трех. Он досчитал до трех аж десять раз подряд, ежесекундно ожидая крика: 'Аларм!' и стрельбы. Но вокруг все было до удивления тихо. Рядом снова прополз Сашка, и Костя пристроился за ним. Как назло Сашка поднял такую пыль, что Костя едва не расчихался на всю округу, пришлось ему усиленно затыкать нос платком и поэтому он приполз к машине на пять минут позже. Завет ходила рядом с машиной и нервничала, заламывая руки. Лицо у нее источало тревогу и отчаяние. Костя даже получил садистское удовлетворение. Если волнуется, значит, любит. Ради такой сцены можно было и слазить к немцам в пасть, подумал он и, улыбаясь до ушей, выбрался на дорогу.
   — Ну наконец-то! — воскликнула она. — Мы уже не знали, что и думать.
   Как только она его увидела, то стала той, прежней, независимой Заветой, которая изводила его все утро.
   — Да заблудился я, — оправдывался Костя, испытывая в душе восторг. — Заблудился!
   — Ну! — только и сказала она и полезла в машину.
   — Снял? — спросил Костя у Сашки.
   — Снял, — ответил довольный Сашка.
   — Молодец, но больше, так не делай!
   — Почему?
   — Потому.
   — Почему?
   — Потому!
   — Но почему?! — вдруг завелся Сашка.
   — Потому что ты мне нужен живым. Хватит смертей.
   — Знаешь, что?
   — Что? — спросил Костя.
   — Я оператор или нет? Значит, я буду поступать так, как считаю нужным.
   — Ладно, поступай, но вначале советуйся со мной. Я пока лез за тобой, все время с твоей матерью разговаривал. Не приведи господь, на самом деле такое. Хочешь меня седым сделать раньше времени?
   — Нет, — сказал Сашка, — не хочу.
   — Я тоже не хочу, чтобы тебя убило, поэтому будь благоразумен.
   — Как это так? — издевательским тоном осведомился Сашка.
   — Хорошо, — ледяным тоном ответил Костя, — сейчас отберу у тебя 'соньку' и будешь снимать пальцем.
   — Ладно, — примирительно сказал Сашка, — я все понял. — А что тебе мать моя сказала? — поинтересовался он.
   — Сказала, что оторвет мне кое-что.
   — И правильно сделает, — резюмировала Завета, высовываясь из машины. — Я бы точно оторвала за такие вещи. — Поехали!
   — Ну а тебе-то зачем? — спросил Костя, намекая, что их отношения и отношениями назвать трудно.
   Игорь Божко издевательски засмеялся:
   — Гы-гы-гы…
   — Смотрите! — воскликнул Сашка.
   От позиций по направлению к ним двигался часовой. Все полезли в машину. Костя завел двигатель и газанул с места. И только за перелеском переключил передачу и сбавил скорость: по ним никто не стрелял. До срока, когда над городом пролетал спутник, осталось полчаса. Костя свернул к ложбину под развесистые пахучие акации, которые совсем не давали тень, и сел колдовать к компьютером и 'сонькой'. Ему надо было перегнать материал на компьютер, смонтировать и написать текст, который потом кто-нибудь на студии зачитает. Впрочем, интервью на американских позициях комментариев не требовало, о них и так много говорили, а вот для молчаливых съемок немецких танков, нужны были пояснения и привязка к времени. За пять минут до спутника Костя был готов. Конечно, с точки зрения стиля и подачи сюжета, репортаж получился неоднородным и сыроватым. Но это с лихвой окупалось сенсационностью материала. Ровно в положенное время Костя нажал на клавишу, и Москва отозвалась ленивым: 'Спасибо'. Видать они еще не разобрались, что приняли, подумал Костя, упаковывая компьютер в сумку. Не успел он это сделать, как по дороге пронеслось что-то огромное и дребезжащее. Облако пыли поднялась выше акаций.
   — Что это? — удивилась Завета и перестала заигрывать с Игорем, который срывал и видал в нее душистые цветы акаций.
   Сашка сбегал на разведку, а, вернувшись, сообщил:
   — Немецкая 'Пума' прошла, следы гусениц оставила.
   — Точно по нашу душу, — сказал Игорь.
   В этот момент Костя был благодарен Александру Илларионовичу Маркову за дельные советы и еще больше был доволен тем, что последовал им и не развел, как всегда, разговоры и передачи приветы родным. Пронесло, подумал он. Пронесло! Ведь для того, чтобы засечь 'плевок' сжатой информации в космос, нужно специальное оборудование, да и засечь, откуда он проистекал, очень сложно.
   Теперь они поехали не по дороге, а по грунтовке между лесополосой и полем. Крались на первой передаче, даже не поднимая пыли. Белые цветы акаций скрадывали белый 'ниссан' лучше любых маскировочных сетей.
   Уже виднелась река и окраина города по другую сторону, уже окна высоток радостно отражали солнечный свет, как Сашка заорал:
   — Стойте!
   — В чем дело? — спросил Костя, останавливая 'ниссан' и озираясь в волнении.
   — Да, в чем дело?! — Спросил Игорь, который после сцены в ручье почувствовал себя побитым, как собака.
   Промолчала одна Завета, которой Костя был весьма благодарен за то, что между ними словно возник маленький заговор.
   — А гляньте за деревья…
   — Где?!
   — Где?! — Сашка даже имел наглость выскочить из машины обежать ее вокруг.
   — Ну? — спросил Костя, когда Сашка вернулся и сел в машину.
   — Стоит… — покривился он.
   — Ну вот, — укоризненно произнес Костя, которому уже начало надоедать Сашкино кривляние. — А что стоит-то?
   — Как что? 'Пума'!
   — Ладно, сам схожу. А вы сидите в машине.
   На краю лесополосы действительно стояла 'Пума'. Собственно, он ее заметил только из-за башни, которая выделялась на фоне вертикальных стволов акций. При других обстоятельствах он вряд ли бы ее разглядел, и они бы вымелись как раз под ее автоматическую тридцатимиллиметровую пушку. Костя едва не перекрестился. Хорошо хоть Тулупова послушал.
   Издалека пушка показалась Косте не толще иглы. А еще 'Пума' показалась Косте явно скопированной с БМП-1, только была выше и башенка была какая-то не русская, то есть неправильной формы, с какими-то выступами и углублениями. В общем, не впечатлила БМП Костю, который сразу понял, что эта машина слишком высокая и будет заметна на поле боя. В люке торчал человек и разглядывал реку и окраину города в бинокль. Костя уже собрался было уже улизнуть к своим и держать военный совет, куда податься, как человек нырнул в люк и у Кости родился героический план. Дело в том, что его не обыскали американцы. Автомат-то они, конечно, как и у всех, забрали, а обыскать не удосужились, и у Кости осталась 'беретта' и граната РГД-5, которую он отобрал у наци. Вот эту-то РГД-5 он и решил швырнуть в люк 'Пумы', но что-то его на мгновение остановило, словно он еще не принял окончательного решения. И это спасло ему жизнь. 'Пума' вдруг подпрыгнула, как живая, ее башня полыхнула огнем, и оглушенный Костя отлетел в колючие кусты акации. Из этих кустов он и увидел, что произошло дальше. 'Пума' окуталась дымом, а когда дым рассеялся, то стало ясно, что 'Пуму' вскрыли, как консервную банку о борта к борту. Два задних люка выгнулись наружу, панели бронезащиты отлетели в разные стороны, словно скорлупа на орехе, и Костя увидел, как плавится алюминий. Пушечка беспомощно клюнула в землю, а внутри корпуса стали рваться боеприпасы. Смерть экипажа была мгновенной. На Костю посыпались листья и цветы деревьев, пряно запахло акацией и горелой листвой.
   Что это было, Костя так и не понял. Скорее всего, ракета, прилетевшая издали. Оглушенный и поцарапанный Костя едва доплелся до своих. Его шатало, как пьяного.
   — Ну ты даешь!!! — восхитился Игорь. — Даже у нас в Афгане такого не случалось!
   Костя хотел сказать, что он здесь ни при чем, но не было сил объясняться. Игорь дал ему глотнуть самогона из своей маленькой, как наперсток, фляжки. Сашка куда-то пропал. Видать, понесся снимать, как горит 'Пума'. Завета хлопотала над Костей, вытирая с его лица кровь.
   — Как тебя угораздило?! Как тебя угораздило?! — в волнении спрашивала она. — А если бы тебя убило? Ну?
   Что она от него требовала, он так и не понял, а в присутствии Игоря не смел дать волю рукам. Зато каждый раз, когда она к нему прикасалась, внутри у него плавился огромный, горячий шар.
   — Это не я… — наконец выдавил из себя Костя.
   — А кто? — спросили они одновременно.
   — А черт его знает… какая-то ракета… должно быть 'корнет'…
   — Ясно… — быстро среагировал Игорь. Видно было, что он не верит Косте. — Надо сваливать, пока немцы не приперлись выяснять отношения.
   Костя уже пришел в себя. Явился взбудораженный Сашка. Ожоги на его лице стали багровыми. Он тоже пристал к Косте, выспрашивая, как ему удалось взорвать такую махину.
   Костя объяснил ему очень кратко, в тот момент, когда они приезжали мимо 'Пумы', что он не при чем, что прилетела какая-то ракета, хотя самой ракеты он не видел. Сашка недоверчиво кивал и одновременно снимал пожар, который разошелся не на шутку. Дым поднимался столбом и его тянуло в незасеянные поля.
   — Точно не ты? — спросил Сашка.
   — Ну стал бы я отпираться от такого подвига! Нашел дурака! — воскликнул Костя, переключая передачу на пятую и посылая 'ниссан' в горку, чтобы вскочить на дорогу.
   Он рассказал, что хотел бросить в люк гранату. Вот это был бы действительно подвиг. Но просто не успел элементарно добежать до БМП.
   — Повезло тебе, — мрачно прокомментировал Игорь с заднего сидения. — Обычно командир или стрелок обозревают через оптику окрестности. У тебя не было шансов. Только дурак атакует БМП с ручной гранатой. Дернул бы передачу, и раздавили тебя, как козявку.
   — Я не подумал, — признался Костя.
   — Ну и слава богу, — примирительно сказала Завета, положил руку на плечо Кости. Правильно?
   — Правильно, — согласился Костя.
   Машина словно почувствовала колесами асфальтовое покрытие и прибавила ходу. Они неслись вдоль пирамидальных тополей, посаженных по обе стороны дороги. Из-за рева двигателя и шуршания ветра Костя не услышал выстрелы. Только увидел, как стволы тополей разбухают от снарядов, попадающих в них. И только в следующее мгновение разобрал: 'Бух-х-х! Бух-х-х!' и, невольно пригнувшись, прибавил газу. Теперь они летели так, что покрышки издавали угрожающе-шуршащий звук, и казалось, что они едва касаются поверхности дороги. На несколько секунд их закрыл холм справа, а затем они взлетели на бугор и на фоне домов вообще стали видны, как на ладони. 'Бух-х-х! Бух-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!' На все лады били пушки. Потом в их стройной какофонии стали возникать паузы и врываться звуки: 'Бабах! Бабах!'
   Сашку Тулупов заорал:
   — Там бой идет!
   Костя не мог даже повернуть головы в сторону — он внимательно следил за дорогой. При такой скорости малейшая кочка могла стать фатальной.
   В следующее мгновение они пронеслись по мосту, влетели на холм, а с него — в арку дома, подгоняемые вражеским снарядом, который напоследок ударил к стену и осыпал 'ниссан' кирпичной крошкой.

Украиский гамбит. Война 2015

Михаил Белозеров

Михаил Белозеров

Украиский гамбит. Война 2015

Глава 1

Бои в условиях неопределенности

***

***

***

***

Глава 2

Элементы неожиданности

***

***

***

Глава 3

Суматошный день

***

***

***

Глава 4

Пленение

***

***

***

***

***

Глава 5

Мировая катастрофа

Украиский гамбит. Война 2015

Михаил Белозеров

Михаил Белозеров Украиский гамбит. Война 2015

Глава 1

Бои в условиях неопределенности

***

***

***

***

Глава 2

Элементы неожиданности

***

***

***

Глава 3

Суматошный день

***

***

***

Глава 4

Пленение

***

***

***

***

***

Глава 5

Мировая катастрофа

Михаил Белозеров

Украиский гамбит. Война 2015