Я пощекотал ее ножом; порезы на ребрах не опасны, но весьма болезненны. Ножевая рана сперва побелела, затем покраснела.
   — Слушай, дорогая. — (Я забыл ее имя.) — Вот что у меня для тебя есть. Взгляни-ка. — Я помахал ножом. Чувствуешь?
   Я похлопал ее лезвием по лицу. Она забилась в угол тахты и начала дрожать. Этого я и ждал.
   — Ну, тварь, отвечай мне.
   — Пожалуйста, Дэвид, — пробормотала она.
   Скучно. Неинтересно.
   — Я ухожу. Ты вшивая шлюха. Дешевая проститутка.
   — Пожалуйста, Дэвид, — повторила она низким голосом.
   Никаких действий!.. Ладно, дам ей еще один шанс.
   — Считая по два доллара за ночь, за мной двадцать.
   Я выбрал из кармана деньги, отсчитал долларовые бумажки и протянул их. Она не шевельнулась. Она сидела на тахте, нагая, посиневшая, не глядя на меня. Н-да, скучно. И представьте себе — в любви, как зверь, даже кусалась. Царапалась, как кошка. А теперь…
   Я скомкал деньги и бросил ей на колени.
   — Пожалуйста, Дэвид.
   Ни слез, ни криков… Она невыносима. Я ушел.
   Беда с неврастениками в том, что на них нельзя положиться. Находишь их, работаешь, подводишь к пику… А они могут повести себя, вот как эта.
   Я взглянул на свои часы. Стрелка стояла на двенадцати. Надо идти к Гандри. Над ним работала Фрейда, и, очевидно, она сейчас там, ждет кульминации. Мне нужно было посоветоваться с Фрейдой, а времени осталось немного.
   Я пошел на Шестую авеню… нет, авеню Америкас; свернул на Пятьдесят шестую и подошел к дому напротив Дворца Мекки… нет, нью-йоркского городского центра. Поднялся на лифте и уже собирался позвонить в дверь, когда почувствовал запах газа. Он шел из квартиры Гандри.
   Тогда я не стал звонить, а достал свои ключи и принялся за дверь. Через две или три минуты открыл ее и вошел, зажимая нос платком. Внутри было темно. Я направился прямо на кухню и споткнулся о тело, лежавшее на полу. Выключил газ и открыл окно, пробежал в гостиную и там пооткрывал все окна.
   Гандри был еще жив. Его большое лицо побагровело. Я подошел к телефону и позвонил Фрейде.
   — Фрейда? Почему ты не здесь, с Гандри?
   — Это ты, Дэвид?
   — Да. Я только что пришел и обнаружил Гандри полумертвым. Он пытался покончить с собой.
   — Ох, Дэвид!
   — Газ. Самопроизвольная развязка. Ты работала над ним?
   — Конечно. Но я не думала, что он…
   — Так улизнет? Я тебе сто раз говорил: Фрейда, нельзя полагаться на потенциальных самоубийц, вроде Гандри. Я показывал тебе эти порезы на запястье. Такие, как он, никогда не действуют активно. Они…
   — Не учи меня, Дэвид.
   — Ладно, не обращай внимания. У меня тоже все сорвалось. Я думал, у девицы необузданный нрав, а она оказалась мямлей. Теперь хочу попробовать с той женщиной, которую ты упоминала. Бекон.
   — Определенно рекомендую.
   — Как мне ее найти?
   — Через мужа, Эдди Бекона. Попытайся в «Шооне», или в «Греке», или в «Дугласе». Но он болтлив, Дэвид, любит, чтобы его выслушали; а у тебя не так уж много времени.
   — Все окупится, если его жена стоит того.
   — Безусловно. Я же говорила тебе о револьвере.
   — Хорошо, а как с Гандри?
   — О, к дьяволу Гандри! — прорычала она и повесила трубку.
   Я тоже положил трубку, закрыл все окна и пустил газ. Гандри не двигался. Я выключил свет и вышел.
   Теперь за Эдди Бекона. Я нашел его в «Греке» на Восточной Пятьдесят второй улице.
   — Эдди Бекон здесь?
   — В глубине, сзади, — махнул бармен.
   Я посмотрел за перегородку. Там было полно народу.
   — Который из них?
   Бармен указал на маленького человечка, сидящего в одиночестве за столиком в углу. Я подошел и сел рядом.
   — Привет, Эдди.
   У него оказалось морщинистое, обрюзгшее лицо, светлые волосы, бледные голубые глаза. Бекон косо взглянул на меня.
   — Что будете пить?
   — Виски. Воду. Без льда.
   Принесли выпивку.
   — Где Лиз?
   — Кто?
   — Ваша жена. Я слышал, она ушла от вас?
   — Они все ушли от меня.
   — Где Лиз?
   — Это случилось совершенно неожиданно, — произнес он мрачным голосом. — Я взял детей на Кони-Айленд…
   — О детях в другой раз. Где Лиз?
   — Я рассказываю. Кони-Айленд — проклятое место. Тебя привязывают в вагончике, разгоняют и пускают наперегонки с динозавром. Этот аттракцион будит в людях инстинкты каменного века. Вот почему дети в восторге. В них сильны пережитки каменного века.
   — Во взрослых тоже. Как насчет Лиз?
   — Боже! — воскликнул Бекон. Мы выпили еще. — Да… Лиз… Та заставила меня забыть, что Лиз существует. Я встретил ее у вагончиков роллер-костера^[1]. Она ждала. Притаилась, чтобы броситься. Паук "Черная вдова". Шлюха, которой не было.
   — Кого не было?
   — Вы не слышали об Исчезнувшей любовнице Бекона? Невидимой Леди? Пропавшей Даме?
   — Нет.
   — Черт побери, где вы были? Не знаете, как Бекон снял комнату для женщины, которой не существовало?.. Надо мной до сих пор смеются. Все, кроме Лиз.
   — Я ничего не знаю.
   — Нет? — Он сделал большой глоток, поставил стакан и зло вперился в стол, будто ребенок, пытающийся решить алгебраическую задачку. — Ее звали Фрейда. Ф-Р-Е-Й-Д- А. Как Фрейя, богиня весны. Вечно молодая. Внешне она была вылитая девственница Ботичелли. И тигр внутри.
   — Фрейда… Как дальше?
   — Понятия не имею. Может быть, у нее нет фамилии, потому что она воображаема, как мне говорят. — Он глубоко вздохнул. — Я занимаюсь детективами на телевидении. Я знаю все уловки — это мое дело. Но она придумала другую. Она подцепила меня, заявив, что где-то встретила моих детей. Кто может сказать, кого знает маленький ребенок? Я проглотил ее приманку, а когда раскусил ее ложь, уже погиб.
   — Что вы имеете в виду?
   Бекон горько улыбнулся.
   — Это все в моем воображении, уверяют меня. Я никогда не убивал ее на самом деле, потому что в действительности она никогда не жила.
   — Вы убили Фрейду?
   — С самого начала это была война, — сказал он, — и она кончилась убийством. У нас была не любовь — была война.
   — Это все ваши фантазии?
   — Так мне говорят. Я потерял неделю. Семь дней. Говорят, что я действительно снимал квартиру, но никого туда не приводил, потому что никакой Фрейды не существовало. Я был один. Один. Не было сумасшедшей твари, говорившей: "Сигма, милый…":
   — Что-что?
   — Вы слышали: "Сигма, милый". Она так прощалась:
   "Сигма, милый". Вот что она сказала мне в тот последний день. С безумным блеском в девственных глазах. Сказала, что сама позвонила Лиз и все о нас выложила. "Сигма, милый" и направилась к двери.
   — Она рассказала Лиз? Вашей жене?
   Бекон кивнул.
   — Я схватил ее и затащил в комнату. Запер дверь и позвонил Лиз. Та паковала вещи. Я разбил телефон о голову этой стервы. Я обезумел. Я сорвал с нее одежду, приволок в спальню и задушил…
   — А Лиз?
   — В дверь ломились — крики Фрейды были слышны по всей округе, — продолжал Бекон. — Я подумал: "Это же шоу, которое ты делаешь каждую неделю. Играй по сценарию!" Я сказал им: "Входите и присоединяйтесь к убийству".
   Он замолчал.
   — Она была мертва?
   — Убийства не было, — медленно произнес Бекон. — Не было никакой Фрейды. Квартира на десятом этаже: никаких пожарных лестниц — только дверь, куда ломились полицейские. И в квартире никого, кроме меня.
   — Она исчезла? Куда? Как? Не понимаю.
   Он потряс головой и мрачно уставился на стол. После долгого молчания продолжил:
   — От Фрейды не осталось ничего, кроме безумного сувенира. Он, должно быть, выпал в драке — в драке воображаемой, как все говорят. Циферблат ее часов.
   — А что в нем безумного?
   — Он был размечен двойками от двух до двадцати четырех. Два, четыре, шесть, восемь… и так далее.
   — Может быть, это иностранные часы. Европейцы пользуются двадцатичетырехчасовой системой. Я имею в виду, полдень двенадцать, час дня — тринадцать…
   — Не перебивайте меня, — оборвал Бекон. — Я служил в армии и все знаю. Но никогда не видел такого циферблата. Он не из нашего мира. Я говорю буквально.
   — Да? То есть?
   — Я встретил ее снова.
   — Фрейду?!
   Он кивнул.
   — И снова на Кони-Айленде, возле роллер-костера.
   Я подошел к ней сзади, затащил в аллею и сказал: "Только пикни — и на этот раз ты будешь мертва наверняка".
   — Она сопротивлялась?
   — Нет. Без единой царапинки, свежая и девственная, хотя прошла только неделя. "Черная вдова", подкарауливающая мушек. Ей нравилось мое обращение.
   — Не понимаю…
   — Я понял, когда смотрел на нее, смотрел на лицо, улыбающееся и счастливое из-за моей ярости. Я сказал:
   "Полицейские клянутся, что в квартире никого, кроме меня, не было. Невропатологи клянутся, что в квартире никого, кроме меня, не было. Значит, ты — плод моего воображения, и из-за этого я неделю провел с душевнобольными. Но я знаю, как ты выбралась и куда ушла".
   Бекон замолчал и пристально взглянул на меня. Я ответил ему прямым взглядом.
   — Насколько вы пьяны? — спросил он.
   — Достаточно, чтобы поверить во все, что угодно.
   — Она прошла сквозь время, — произнес Бекон. — Понятно? Сквозь время. В другое время. В будущее.
   — Что? Путешествие во времени?!
   — Именно. — Он кивнул. — Вот почему у нее были эти часы. Машина времени. Вот почему она так быстро поправилась. Она могла оставаться там год или сколько надо, чтобы исчезли все следы. И вернуться — Сейчас или через неделю после Сейчас. И вот почему она говорила: "Сигма, милый". Так они прощаются.
   — Минутку, Эдди…
   — И вот почему она хотела, чтобы дело подошло так близко к ее убийству.
   — Но это ни с чем не вяжется! Она хотела, чтобы ее убили?
   — Я же говорю. Она любила это. Они все любят это. Они приходят сюда, ублюдки, как мы на Кони-Айленд. Не для того, чтобы изучать или исследовать, как пишут в фантастике. Наше время для них — парк развлечений и аттракционов, вот и все. Как роллер-костер.
   — Что вы имеете в виду?
   — Эмоции. Страсти. Стоны и крики Любовь и ненависть, слезы и убийства. Вот их аттракцион. Все это, наверное, забыто там, в будущем, как забыли мы, что значит убегать от динозавра. Они приходят сюда в поисках острых ощущений. В свой каменный век… Отсюда все эти преступления, убийства и изнасилования. Это не мы. Мы не хуже, чем были всегда. Это они. Они доводят нас до того, что мы взрываемся и устраиваем им роллер-костер.
   — А Лиз? — спросил я. — Она верит в это?
   Он покачал головой.
   — У меня не было возможности ей рассказать. Шесть прекрасных футов ирландской ярости. Она забрала мой револьвер.
   — Это я слышал, Эдди. Где Лиз теперь?
   — На своей старой квартире.
   — Миссис Элизабет Бекон?
   — Уже не Бекон. Она живет под девичьей фамилией.
   — Ах, да. Элизабет Нойес?
   — Нойес? С чего вы взяли? Нет. Элизабет Горман. — Он воскликнул: — Что? Вы уже уходите?!
   Я посмотрел на свой измеритель времени. Стрелка стояла между двенадцатью и четырнадцатью. До возвращения еще одиннадцать дней. Как раз достаточно, чтобы обработать Лиз и толкнуть ее на определенные действия. Револьвер-это кое-что… Фрейда права. Я встал из-за стола.
   — Пора идти, Эдди, — произнес я. — Сигма, приятель.

   Роллер-костер — американские горки.