— Он высокий, — сказала семнадцатилетняя Мэг.
   — Темноволосый, — добавила Мари, на год старше сестры.
   — Красивый.
   — И сегодня вечером он придёт к нам в гости.
   — К обеим? — воскликнул отец.
   Он всегда восклицал. За двадцать лет супружества и восемнадцать лет отцовства он почти разучился разговаривать иначе.
   — К обеим? — повторил он.
   — Да, — подтвердила Мэг.
   — Да, — повторила Мари, улыбаясь бифштексу на тарелке.
   — Не хочется есть, — сказала Мэг.
   — Не хочется, — отозвалась Мари.
   — За это мясо, — воскликнул отец, — платили больше доллара за фунт! И сейчас вы ХОТИТЕ его есть.
   Дочери умолкли и стали жевать, но явно проявляли признаки беспокойства.
   — Hе ёрзайте! — воскликнул отец.
   Девушки посмотрели на дверь.
   — Не вертитесь! Попадёте вилкой в глаз.
   — Такой высокий, — сказала Мэг.
   — Такой темноволосый.
   — И красивый, — завершил отец, обращаясь к матери, которая вошла с кухни. — Скажи, пожалуйста, в какое время года женщины чаще сходят с ума? Весной?
   — Как правило, лечебницы переполнены в июне, — ответила та.
   — Сегодня с четырёх часов дня наши дочери как-то странно себя ведут, сказал отец. — Юношу, который придёт сегодня вечером, они собираются поделить на двоих, словно торт. А можно сравнить это с бойней, где ещё минута, и бычка стукнут по башке, а потом разрежут пополам. Интересно, мальчик знает, что его ждёт?
   — Мальчики друг друга предупреждают, насколько я помню, — сказала мать.
   — Мне легче не стало, — продолжал отец, — я знаю, что мужчина в 17 лет идиот, в 18 — болван, к 20 развивается до придурка, в 25 он простофиля, в 30 ни то ни сё, и только к славному 40-летнему возрасту становится обычным дураком. И сердце моё обливается кровью при мысли о «бычке», которого эти девицы принесут вечером в жертву, как древние инки.
   — Ты прямо из себя выходишь, — сказала мать.
   — Они не воспринимают. Сейчас для них всё пустой звук. Кроме отдельных слов. Хочешь убедиться? — Отец наклонился к дочерям, безучастно уставившимся в свои тарелки и произнёс:
   — Любовь.
   Девушки очнулись.
   — Настоящий роман.
   Встрепенулись.
   Июнь, — произнёс отец, — свадьба.
   Лёгкая конвульсия передёрнула его дочерей.
   — А теперь передайте мне подливку.
   — Добрый вечер, — сказал отец, открывая парадную дверь.
   — Здравствуйте, — ответил парень, высокий, темноволосый и красивый, — меня зовут Боб Джонс.
   «Редкое имя, ничего не скажешь», — подумал отец и сказал:
   — Пожалуйста, проходите. Мои дочери наверху, меряют все свои платья. Хотят произвести на вас впечатление.
   — Спасибо, — ответил Боб Джонс, который возвышался над отцом, как башня.
   — Вас довольно много, Боб, — сказал отец. — Чем вы занимались, когда вам был месяц от роду? Толкали вагоны?
   — Не совсем, — улыбнулся Боб. Здороваясь с отцом, он так тряс его руку, что тому пришлось сплясать что-то вроде танца шотландских горцев.
   С обречённым видом отец провёл «бычка» в любовно разукрашенную «бойню».
   — Садитесь, — пригласил он, — нет, не на этот стул: он современный, больше одного человека не выдерживает. Лучше вот на этот. С которой из девушек вы встречаетесь?
   — Они ещё этого не решили. Боб улыбнулся.
   — А у вас что, нет права голоса? Надо постоять за себяю
   — Одна мне нравиться больше, но, честно говоря, я боюсь об этом даже заикнуться: растерзают.
   — Да, сказал отец, — и ногтями, и пилками для ногтей. Жуткая смерть. Позвольте дать вам один совет. Впрочем, скажите сначала, чем вас угостить, ведь это ваша последняя трапеза. Сандвичи, фрукты, сигареты?
   — Я съем немножко фруктов, — сказал парень. Он сгрёб охапку персиков с кофейного столика; отец не успел глазом моргнуть, как их поглотила доменная печь в образе человека.
   — Что же вам посоветовать? — начал отец. — Мэг красивее, зато у Мари есть индивидуальность. Это лотерея. Впрочем, любая из них будет прекрасной женой.
   — Э-э-э-э, не торопите меня со свадьбой.
   — А я и не тороплю. Хорошенько подумав, вы можете жениться в любой день на этой неделе. Интересно, как мои дочери решат, которой из них вы достанетесь?
   — Они устроят мне экзамен.
   — Экзамен?
   — Ну да, устный и письменный, как в школе.
   — Боже милостливый, никогда про такое не слыхал.
   — Да, суровое испытание. Я дрожу как кролик.
   — И вы считаете это правильным?
   — Видите ли, сэр, нельзя заставить баскетбольного болельщика встречаться с тем, кто баскетбол терпеть не может. Мы подошли к вопросу научно, как нас учили на уроках психологии.
   — Звучит не так уж и глупо.
   — Совершенно верно, — ответил серьёзно Боб Джонс. — Итак, девушки будут задавать вопросы мне, вопросы друг другу, а я им, а потом мы все вместе сделаем вывод.
   — Вот это да! — воскликнул отецю
   — А вы не знаете, сэр, — юноша смутился, какого рода вопросы они будут мне задавать? За столом не обсуждали?
   — Боб, с моей стороны это было бы нечестно:
   — Вы правы. — Боб нервно хихикнул и уничтожил ещё один персик, куснув пару раз.
   — Хотя, честно говоря, я действительно ничего не видел и не слышал, сказал отец, — эти ведьмы варили своё зелье без свидетелей. Впрочем, скоро они спустятся сюда и принесут перстни Борджиа (Примечание: такие перстни применялись для отравления ядом при дворе Борджиа (Италия XV–XVI веков) или что-нибудь в этом роде. Съешьте ещё персик.
   — Съем, если вы не против.
   Дом задрожал, предвещая бурю.
   — Живи мы в Калифорнии, — сказал отец, глядя на пляшущую люстру, — я решил бы, что начинается землетрясение или на дне океана произошёл геологический сдвиг. Но поскольку мы в Иллинойсе, я думаю, что просто мои дочери спускаются по лестнице.
   Так оно и было.
   — Боб! — воскликнули обе девушки ещё в дверях и сразу умолкли. Как последний ружейный залп, на который ушли все патроны. Они смотрели на Боба, на отца, друг на друга.
   — Я, пожалуй, пройдусь по саду, — сказал отец. — Или даже по улице. А может мне быть вашим рефери?
   — Как хочешь, — сказали дочери, и отец поспешил выскользнуть на улицу, обойдя девушек и гостя, занятых рукопожатиями.
   Вернувшись с прогулки, отец застал мать в гостиной.
   — Как продвигается большой любовный экзамен? — спросил он.
   — Сидят в саду под лампой и почти всё время молчат, — ответила та. Только и делают, что смотрят друг на друга.
   — А что, если я немного подслушаю?
   — Нет, что ты, это нечестно.
   — Милая жёнушка, не так часто приходится присутствовать при грандиозном явлении природы. Я может никогда не доберусь до Парикутина или Кракатау (Парикутина — вулкан в Центральной Мексике, Кракатау — вулканический остров в Зондском проливе, между островами Ява и Суматра.), не увижу Большого Каньона, но уж если в моём собственном саду происходит расщепление атомного ядра: стоит взглянуть хотя бы на дым. Я останусь незамеченным.
   Он вошёл в тёмную кухню и стал внимательно слушать.
   — Итак, сколько вам лет? — спросила Мэг.
   — Восемнадцать ему, глупая, вмешалась Мари.
   — Что вы любите больше всего: баскетбол, бейсбол, танцы, плавание, или хай-алай? (испанская игра на открытом воздухе)
   — Да не так! — запротестовала Мари. — Ты бери спорт отдельно от развлечений! Если ты всё смешаешь, любой парень скажет тебе, что любит бейсбол, и замолчит. Нужно спросить, например: вы любите больше танцы или кино? Что вы скажете, Боб?
   — Танцы, — ответил Боб.
   Взвизгнув от восторга, девушки сделали пометки в своих карточках, где вели счёт очкам. ДИПЛОМАТ, подумал отец, ничего не скажешь.
   — Плаванье или теннис? — спросила Мари.
   — Плаванье.
   Девушки взвизгнули снова. ГЕНИЙ, подумал отец.
   Сёстры порхали вокруг Боба, словно птички, строящие гнездо. Любит ли он пиво, или пломбир, спрашивали они, свидания в пятницу или в субботу, с одной девушкой или с несколькими, какой у него рост, нравится ли ему больше английский или история, спорт или общественная работа?
   Боб Джонс уже начал отвлекаться и поглядывать в сад. Девицы, однако, писали без устали, шуршали листками, слагали и вычитали очки.
   Отец хотел было оторваться от волнующего зрелища — и как раз в этот момент раздался звонок у парадной двери. Когда он её отрыл, в дом впорхнула Пери Ларсен, подвижная хорошенькая блондинка со сверкающими глазами. Смотреть на Пери было всё равно, что наблюдать море в солнечную погоду: всё время что-то происходит, меняется то тут, то там — и всюду сразу.
   — Это я! — воскликнула Пери.
   — Действительно, это вы, — сказал отец.
   — Меня позвали судить.
   — Не может быть.
   — Да-да, Мэг и Мари позвонили мне и сказали, что не могут доверить друг другу подсчёт очков. А Боб уже здесь?
   — А вон та гора в саду, вокруг которой кружаться две птицы.
   — Бедный Боб. Жуть как интересно! — Пери прыгнула мимо отца, пролетела сквозь кухню; хлопнула дверь, ведущая в сад.
   — Отец стоял, держась за подбородок: он пытался вспомнить как выглядит Пери. Потом повернулся к жене.
   — Ты знаешь, меня терзают предчувствия, — сказал он, — надвигается трагедия. Наши дочери будут рыдать, стенать и рвать на себе волосы.
   — Увидим сцену из «Медеи»?
   — Или из «Грозового перевала» (роман английской писательницы Эмилии Бронте). Ты когда-нибудь приглядывалась к Пери Ларсен? Я, к сожалению, её рассмотрел. Если у нашей Мэг внешность, а у Мари индивидуальность, то у Пэри и то и другое, плюс голова на плечах. И всё в одном человеке! Так что будь уверена: разразиться буря.
   Она разразилась довольно скоро.
   В саду раздался истошный крик, потом пререкания. Женские голоса спорили на всё более высоких нотах. Снова подсчитывали очки, слагали, вычитали, делили и выражали алгебраической формулой. Отец стоял не двигаясь в центре гостиной и «переводил» матери вопли, доносившиеся из сада.
   — Пери говорит, что по очкам Боб достаётся Мари. — В саду кто-то взвыл. Поясняю: воет Мэг.
   — Боже, — вздохнухнула мать.
   — Так, немного изменилась расстановка сил. — Он подвинулся в сторону кухни. — Пери ошиблась: если взять за основу футбол, хоккей и молочные напитки, то Боба получает Мэг.
   Из сада донёсся рык раненной львицы.
   — А это Мари. Глотает муравьиный яд, не сходя с места.
   — Стоп! — раздался голосю
   — Стоп! — Отец поднял руку, призывая к вниманию гостиную и всё, что в ней находится в ней, вплоть до каждого стула.
   — Проверяют снова? — спросила мать.
   — Именно, — сказал отец. — Теперь получилось, что количество очков одинаковое, значит Бобу придётся встречаться с обеими.
   — Не может быть.
   — Да, да.
   — По саду прокатилось, как гром, рычание попавшего в капкан медведя.
   — А это Боб Джонс.
   — Пойди, посмотри, какое у него лицо, — сказала мать.
   — Милая Пери Ларсен, я думаю она:
   — Дверь, ведущая из сада, распахнулась, Мэг и Мари влетели в дом, размахивая карточками:
   — Папа, подсчитай, вычисли сам, папа. Помоги, пожалуйста!
   — Ну хорошо, хорошо. — Отец оглянулся на дверь, ведущую в сад, где Пери и Боб остались наедине. Он прикрыл глаза, прочистил горло, словно собираясь что-то сказать, потом взял в руки карандаш.
   — Пока я тут подсчитываю, почему бы вам не вернуться в сад и:
   — Мы здесь подождём.
   — Вам бы лучше:
   — Считай же, мы подождём.
   — Однако:
   — О господи, папа!
   — Ну ладно, начнём. Два очка за футбол, два очка за коктейль, дайте-ка подумать:
   Он стоял какое-то время, а дочери стояли рядом, дрожа от нетерпения. В саду царила зловещая тишина. Отец поднимал глаза, говорил «м-м-м», ошибался в расчётах. Наконец дверь чёрного хода распахнулась, и Пери Ларсен, улыбаясь, пересекла дом.
   — Как дела? — спросила она на ходу. — Идут?
   — Медленно, — ответил отец. — А может быть и быстро. Это как смотреть.
   — Я вспомнила: есть работа на дому. Надо бежать! — В мгновенье ока Пери была на парадном крыльце.
   — Пери, вернись! — вскричали девушки, но она уже далеко.
 
   За дверью чёрного хода было тихо. К концу подсчётов эта дверь отворилась, и великан Боб Джонс ввалился в дом, как-то глупо мигая.
   — М-да, неплохо было: навестить вас, — сказал он с таким видом, словно ему дали по голове, и при этом хихикнул.
   — Боб, вы уходите?!
   — Только что вспомнил! Сегодня вечером тренировка по бейсболу. Ну прямо вон из головы! Спасибо за персики, мистер Файфилд.
   — Скажите спасибо моей жене, это она их вырастила.
   Боб Джонс — он всё ещё выглядил так, словно его оглушили чурбаном, бродил по комнате, прощаясь со всеми, натыкаясь на предметы и бормоча извинения, пока наконец не скрылся за парадной дверью. Было слышно, как он свалился со ступенек, а потом со смехом поднялся.
   — Папа! — воскликнули сёстры.
   — Ну и ну, — сказала мать.
   — Отец снова погрузился в расчёты: он боялся смотреть вверх, на бледные лица своих дочерей. А они наблюдали, как он расставляет последние знаки в своих вычислениях.
   — Папа, — спросили девушки, — что у тебя получилось?
   — Дети мои, — сказал он, набравшись решимости, — сдаётся мне, что Мэг набрала полный красивый нуль, а у Мари символ примерно той же формы и содержания. Другими словами, девочки, ни одна из вас не получит этого мужественного юношу. Вы забыли о двух простых вещах.
   — Каких?
   Отец молча пошёл в спальню и вернулся с сумочкой матери, из которой извлёк флакончик духов и тюбик красной губной помады.
   — Вот об этом вы забыли, — сказал он. — И ещё: видели вы, какое было у Боба лицо, когда он выбирался из дома?
   Сёстры молча кивнули.
   — Это выражение вам следует запомнить: оно обозначает, что вам давным-давно следовало замолчать. Не думаю, что вы увидите мистера Джонса ещё раз.
   Девушки тихо застонали.
   — А теперь, — сказал отец, взглянув на часы, — ровно через пятнадцать минут в «крематории» позади нашего дома состоится небольшая церемония, на которую вас просят явиться, захватив учебники по психологии, а также результаты тестов, экзаменов, конкурсов. Совершать обряд сожжения буду я. Потом мы все направимся в ближайший кинотеатр, посмотрим удлинённую программу и выйдем оттуда обновлёнными. Мы осознаем, что жизнь продолжается, что Боб Джонс не так уж высок, темноволос и красив, как нам когда-то казалось.
   — Есть, — сказала Мэг.
   — Есть, — сказала Мари.
   Написав поперёк карточек для подсчёта очков: «Пери Ларсен — 1, семейная команда — 0», отец добавил:
   — А теперь одеваться! Одна нога здесь, другая там.
   Девушки медленно поднимались по лестнице и лишь на самом верху побежали. Отец сел в кресло, раскурил свою трубку и сделал несколько затяжек с видом философа.
   — Научаться, — сказал он наконец.
   Мать кивнула, не произнося ни слова.
   — Тебе придётся дать им несколько уроков, — продолжал он.
   Она снова молча кивнула.
   — Ну и вечерок, — сказал отец.
   Мать снова ничего не сказала, ведь она была из тех женщин, какими её муж надеялся увидеть дочерей.
   Так же молча она встала со своего стула, улыбаясь, подошла к мужу и поцеловала его в щёку. Потом тихо ступая и не произнося ни слова, оба пошли в другие комнаты, чтобы собраться в кино.