Ветер с полей обдувал дымящийся металл ракеты. Глухо щелкнув, открылась дверь. Первым вышел мужчина, потом женщина с тремя детьми, за ними остальные. Все пошли через марсианские луга к недавно построенному поселку, но мужчина с семьей остался один.
   Ветер шевелил ему волосы, тело напрягалось, словно еще погруженное в безмерность пустоты. Жена стояла рядом; ее била дрожь. Дети, как маленькие семена, должны были врастать отныне в почву Марса.
   Дети смотрели снизу вверх в лицо отца, как смотрят на солнце, чтобы узнать, какая пора жизни пришла. Лицо было холодным, суровым.
   — Что с тобой? — спросила жена.
   — Вернемся в ракету.
   — И на Землю?
   — Да. Ты слышишь?
   Стонущий ветер дул, не переставая. Что, если марсианский воздух высосет у них душу, как мозг из костей? Мужчина чувствовал себя погруженным в какую-то жидкость, могущую растворить его разум и выжечь воспоминания. Он взглянул на холмы, сглаженные неумолимой рукой времени, на развалины города, затерявшиеся в море травы.
   — Смелее, Гарри, — отозвалась его жена. — Уже слишком поздно. За нами лежит шестьдесят пять миллионов миль, если не больше.
   Светловолосые дети разноголосо щебетали под сводом марсианского неба. Им отвечали свист и шипение ветра в жесткой траве. Мужчина схватился за чемоданы.
   — Идем, — произнес он, как человек, стоящий на берегу моря и готовый плыть и утонуть.
   Они двинулись к поселку.
   Семейство называлось: Гарри Биттеринг, его жена Кора, их дети Дэн, Лора и Дэвид. Они жили в маленьком белом домике, ели вкусную пищу, но неуверенность ни на минуту не покидала их.
   — Я чувствую себя, — нередко говорил Гарри, — как глыба соли, тающая в горном потоке. Мы не относимся к этому миру. Мы люди Земли. Здесь — Марс. Он предназначен для марсиан. Давай улетим на Землю.
   Жена отрицательно качала головой.
   — Землю могут взорвать бомбой. Тут мы в безопасности.
   Каждое утро Гарри проверял все вокруг — теплую печь, горшки с кроваво-красными геранями, — что-то вынуждало его к этому, словно он ожидал: чего-то вдруг не хватит. Утренние газеты еще пахли краской, прямо с Земли, из ракеты, прилетавшей каждое утро в 6 часов. Он развертывал газету перед тарелкой, когда завтракал, и старался говорить оживленно.
   — Через десять лет нас будет на Марсе миллион или больше. Будут большие города, все! Нас пугали, что нам не удастся. Что марсиане прогонят нас. А разве мы здесь видели марсиан? Ни одного, ни живой души. Правда, мы видели города, но покинутые, в развалинах, не правда ли?
   — Не знаю, — заметил Дэв, — может быть, марсиане тут есть, но невидимые? Иногда ночью я словно слышу их. Слушаю ветер. Песок стучит в стекла. Я вижу тот город, высоко в горах, где когда-то жили марсиане. И мне кажется, я вижу, как там вокруг что-то шевелится. Как ты думаешь, отец, не рассердились ли на нас марсиане за то, что мы пришли?
   — Вздор! — Биттеринг взглянул в окно. — Мы безобидные люди. В каждом вымершем городе есть свои призраки. Память… мысли… воспоминания… — Его взгляд снова обратился к холмам. — Вы смотрите на лестницы и думаете: как выглядел марсианин, поднимавшийся по ним? Смотрите на марсианские рисунки и думаете, как выглядел художник? Вы сами себе создаете призраки. Это вполне естественно: воображение… — Ой прервал себя. — Вы опять рылись в развалинах?
   — Нет, папа. — Дэв пристально разглядывал свои башмаки.
   — Помните, вы должны держаться от них подальше. Передай мне джем.
   — Я чувствую, что-то должно случиться, — прошептал Дэв.
   «Что-то» и случилось в тот же день, к вечеру.
   Лора бежала с плачем через весь поселок. В слезах она вбежала в дом.
   — Мама, папа, на Земле беспорядки! — рыдала она. — Сейчас по радио сказали… Все космические ракеты погибли! Ракет на Марс больше не будет, никогда!
   — О Гарри! — Кора обняла мужа и дочь.
   — Ты уверена, Лора? — тихо спросил отец.
   Лора плакала. Долгое время слышался только пронзительный свист ветра.
   «Мы остались одни», — подумал Биттеринг. Его охватила пустота, захотелось ударить Лору, крикнуть: неправда, ракеты прилетят! Но вместо этого он погладил головку дочери, прижал к груди, сказал:
   — Это невозможно, они прилетят наверное.
   — Да, но когда, через, сколько лет? Что теперь будет?
   — Мы будем работать, конечно. Трудиться и ждать. Пока не прилетят ракеты.
   В последние дни Биттеринг часто бродил по саду, одинокий, ошеломленный. Пока ракеты ткали в пространстве свою серебряную сеть, он соглашался примириться с жизнью на Марсе. Ибо каждую минуту он мог сказать себе: «Завтра, если я хочу, я вернусь на Землю». Но сейчас сеть исчезла. Люди остались лицом к лицу с необъятностью Марса, опаляемые зноем марсианского лета, укрытые в домах марсианской зимой. Что станется с ним, с остальными?
   Он присел на корточки возле грядки; маленькие грабельки в руках у него дрожали. «Работать, — думал он. — Работать и забыть». Из сада он видел марсианские горы. Думал о гордых древних именах, которые носили вершины. Несмотря на эти имена, люди, спустившиеся с неба, сочли марсианские реки, горы и моря безыменными. Когда-то марсиане строили города и называли их; покоряли вершины и называли их; пересекали моря и называли их. Горы выветрились, моря высохли, города стояли в развалинах. И люди с каким-то чувством скрытой вины давали древним городам и долинам новые имена. Ну что ж, человек живет символами. Имена были даны.
   Биттеринг был весь в поту. Огляделся и никого не увидел. Тогда он снял пиджак, потом галстук. Он аккуратно повесил их на ветку персикового дерева, привезенного из дому, с Земли.
   Он вернулся к своей философии имен и гор. Люди изменили их названия. Горы и долины, реки и моря носили имена земных вождей, ученых и государственных деятелей: Вашингтона, Линкольна, Эйнштейна. Это нехорошо. Старые американские колонисты поступили умнее, оставив древние индейские имена: Висконсин, Юта, Миннесота, Огайо, Айдахо, Милуоки, Оссео. Древние имена с древним смыслом. Задумчиво вглядываясь в далекие вершины, он размышлял: вымершие марсиане, может быть, вы там?..
   Подул ветер, стряхнул дождь персиковых лепестков, Биттеринг протянул смуглую, загорелую руку, тихо вскрикнул. Прикоснулся к цветам, поднял несколько цветов с земли. Шевелил их на ладони, гладил, шевелил снова. Наконец окликнул жену:
   — Кора!
   Она появилась в окне. Он подбежал к ней.
   — Кора! Эти цветы… Видишь? Они другие! Не такие! Это не цветы персика!
   — Не вижу разницы, — ответила она.
   — Не видишь? Но они другие! Я не могу этого определить. Может быть, лишний лепесток, может быть, форма, цвет, запах…
   Дети выбежали из дома, следили, как отец бегает от грядки к грядке, как выдергивает то лук, то морковь, то редиску.
   — Кора, иди сюда, посмотри!
   Они разглядывали лук, морковь, редиску.
   — Разве морковь бывает вот такая?
   — Да… Нет… — Она колебалась. — Не знаю.
   — Ты знаешь… Лук не лук. Морковь не морковь. Вкус такой же, но другой. Запах не такой, как раньше.
   Он почувствовал, как бьется у него сердце.
   — Кора, что это? Что случилось? Мы должны уйти отсюда!
   Он забегал по саду, каждое дерево ощутило его руку.
   — Розы! Розы! Становятся зелеными!
   Они стояли, глядя на зеленые розы.
   А через два дня в комнату вбежал Дэн.
   — Идите посмотрите на корову! Я доил ее и увидел… Идите!
   Они пришли в сарай. У коровы рос третий рог.
   Газон перед домом слегка, едва заметно, отливал фиолетовым, как весенняя сирень.
   — Нужно уходить, — произнес Биттеринг. — Этого нельзя есть безнаказанно, мы превратимся тоже кто знает во что! Я этого не позволю. Нам остается только одно: уничтожить все овощи.
   — Но они ведь не ядовиты!
   — Ядовиты. Яд в них тонкий, очень тонкий. Его немного, чуть-чуть. Но трогать их нельзя.
   Он нерешительно разглядывал домик.
   — Даже дом. Может быть, его изменил ветер. И воздух. И ночные туманы. Стены, полы — все изменилось! Это уже не дом для человека!
   — Ах, это твое буйное воображение!
   Он надел пиджак, завязал галстук.
   — Я пойду в город. Нужно что-то сделать. Вернусь скоро.
   — Гарри, подожди! — окликнула то жена.
   Но он уже ушел.
   В городке, на затененных ступеньках, ведущих в зеленную лавку, сидело, беспечно болтая, несколько человек.
   Биттерингу вдруг захотелось выстрелить в воздух, разбудить их. «Что вы делаете, глупцы? — подумал он. — Сидите тут? Вы слышали новость: мы пленники чуждой нам планеты! Действуйте! Вам не страшно? Вы не боитесь? Что вы хотите делать?»
   — Как поживаешь, Гарри? — окликнули его. — Садись с нами.
   — Погодите, — возразил он. — Вы слышали недавние новости, да?
   Они засмеялись, кивая головами.
   — Что вы намерены делать?
   — Делать? А что тут можно сделать?
   — Построить ракету, вот что!
   — Ракету? Чтобы опять вернуться к прежним тревогам? О нет!
   — Вы должны! Вы видели цветы персика, розы, траву?
   — Конечно, — ответил один из сидевших.
   — И не боитесь?
   — Не очень. Мы не заметили. Кажется, нет.
   Ему захотелось плакать.
   — Вы должны работать вместе со мной. Если мы останемся здесь, мы тоже изменимся. В воздухе что-то есть. Марсианский вирус… разве я знаю? Семена, пыльца… Вы слышите?
   Они молча глядели на него.
   — Сэм! — обратился он к одному из них.
   — Да, Гарри?
   — Ты поможешь мне строить ракету?
   — У меня есть куча железа и кипа чертежей. Я уступлю…
   Все засмеялись.
   — Сэм, — сказал вдруг Биттеринг, — глаза у тебя…
   — Что с ними, Гарри?
   — Раньше они были серые, правда?
   — Зачем ты спрашиваешь?
   — Теперь они золотистые.
   — Неужели? — уронил Сэм.
   — И ты стал выше и стройнее!
   — Может быть.
   — Сэм, почему глаза у тебя пожелтели?
   — А какого цвета они были у тебя? — спросил Сэм.
   — У меня? Голубые, конечно!
   — Ну, так посмотри. — Он подал ему зеркальце.
   Биттеринг поколебался, затем поднес зеркальце к глазам…
   — Вот видишь, что ты наделал? — укоризненно заметил Сэм. — Разбил мое зеркальце.
   Гарри Биттеринг переселился в мастерскую и начал строить ракету. В широко раскрытых дверях останавливались люди, переговаривались и шутили приглушенными голосами. Иногда помогали ему поднять или передвинуть что-нибудь. Но чаще только смотрели все более золотистыми глазами.
   Приходила Кора, приносила в корзине завтрак.
   — Я этого не хочу, — твердил он. — Буду есть только запасы с Земли. То, что мы привезли с собой. Не то, что выросло в огороде.
   Жена смотрела на него. А он не смотрел на нее и разворачивал свои чертежи.
   — Гарри! Гарри! — жалобно повторяла она.
   — Мы должны уйти отсюда. Должны!
   Ночи были полны ветра, струящегося в блеске лун сквозь море трав в пустых полях, сквозь клетки городов, покоящихся уже 120 веков. В поселке домик Биттерингов с дрожью ждал и боялся перемен.
   Лежа в постели, Гарри чувствовал, как удлиняются у него кости, как они изменяют форму, размягчаются, словно плавящееся золото. Спящая рядом жена была смуглая, золотоглазая. Она спала спокойно; спали в своих кроватках бронзово загорелые дети. А ветер зловеще свистал в изменившихся персиковых деревьях, волновал сиреневую траву, срывал с роз зеленые лепестки.
   На востоке появилась зеленая звезда.
   Странные слова сорвались у него с губ.
   — Иоррт… Иоррт… — повторял он.
   Это было марсианское слово. Он не знал этого языка.
   Посреди ночи он вскочил с постели, набрал номер археолога Симпсона.
   — Скажите, что значит слово «иоррт»?
   — Да ведь это древнемарсианское название нашей Земли. А почему вы спрашиваете?
   — Просто так.
   Трубка выпала у него из рук.
   «Алло, алло, алло, — повторяла она, пока он вглядывался в зеленую звезду. — Биттеринг! Отзовитесь, Гарри!»
   Дни шли, полные железного лязга. Он собирал железный каркас ракеты с неохотной помощью троих равнодушных мужчин. Через час он уже чувствовал себя усталым, должен был отдыхать.
   — Это действует горный воздух, — говорили ему, смеясь.
   Через несколько дней жена сказала тихо:
   — Гарри, запасы кончились. Ничего не осталось. Я принесла тебе марсианскую пищу.
   Биттеринг тяжело сел. Взял сандвич, развернул, осмотрел, начал есть.
   — Отдохни сегодня, — говорила жена. — Нынче так жарко. Дети хотят идти на канал, поплавать. Идем с нами.
   — Нельзя тратить время.
   — Только часок, — настаивала она. — Купанье тебе поможет.
   Солнце жгло, день был безветренный. Они шли по берегу канала, отец, мать, дети в купальных костюмах. Потом сели. В глазах жены и детей Гарри увидел золото. Раньше они не были золотыми. Его пронизала дрожь, растаявшая в лучезарных потоках зноя. Гарри вытянулся на траве. Он слишком устал, чтобы бояться.
   — Кора, — спросил он, — давно ли глаза у тебя стали золотыми?
   — Они всегда были такими.
   — Нет. Три месяца назад были карие.
   Они лежали на солнце.
   — А у детей? — спросил он. — Тоже золотые?
   — Когда дети растут, цвет глаз у них иногда меняется.
   — Может быть, мы тоже дети. Для Марса, во всяком случае. Удачная мысль! Он засмеялся. — Пойдем купаться.
   Они спустились в воду. Он погружался все глубже до самого дна, словно золотистая статуя. Ему захотелось растянуться на дне и лежать в зеленой тиши, в спокойствии.
   Поднимаясь на поверхность, он смотрел в небо. «Там, на равнине, — думал он, — струится огромная марсианская река, и в нее погружены мы все, наши каменные дома и деревянные хижины, а она течет и омывает наши тела, удлиняет нам кости…»
   На берегу сидел маленький Дэн, глядя на отца.
   — Утха, — сказал он вдруг.
   — Что ты говоришь? — спросил отец.
   Мальчик улыбнулся.
   — Ты же знаешь. Это по-марсиански «отец».
   — Где ты этому научился?
   — Не знаю. Нигде. Утха!
   — Чего ты хочешь?
   Мальчик не решался сказать.
   — Я… Мне хотелось бы… переменить имя.
   Мать подошла к ним.
   — Разве имя Дэн тебе не нравится? Почему?
   Дэн нетерпеливо шевельнулся.
   — Вчера ты кричала: «Дэн, Дэн, Дэн!», а я словно и не слышал. Думал, что это не ко мне. У меня есть другое имя, и я хочу им называться.
   Биттеринг слушал внимательно, с бьющимся сердцем.
   — Какое же это имя?
   — Линнл. Красивое, правда? Можно мне так называться? Можно? Ты позволяешь?
   Биттеринг вытер себе лоб. Он думал о ракете: строил ее одиноко, одинокий даже среди собственной семьи, слишком одинокий… Услышал слова жены: «Почему бы нет?» Услышал собственные слова: «Конечно, можешь называться так».
   — Э-э-э-эй! — обрадованно завопил мальчик. — Я Линнл! Я Линнл! — И заплясал через весь луг.
   Биттеринг взглянул на жену.
   — Зачем мы сделали это?
   — Не знаю, — ответила она. — Он хорошо придумал, правда?
   Они пошли в горы. Бродили по древним, извилистым, мозаичным тропинкам среди все еще бьющих фонтанов. Они очутились перед небольшой заброшенной марсианской виллой с чудесным видом на долину. Она стояла на вершине холма. Веранда из голубого мрамора, обширные залы, в саду — бассейн. Здесь было прохладно. Марсиане не признавали больших городов.
   — Как здесь хорошо! — воскликнула жена Биттеринга. — Что, если провести тут все лето?
   — Вернемся, — ответил он. — Вернемся в поселок. С этой ракетой еще много работы.
   Однако в этот вечер его не покидали мысли о прохладе виллы из голубого мрамора. С течением времени ракета начала терять смысл. Горячка спадала. Иногда он думал об этом со страхом, но зной, и пьянящий воздух, и ночной ветер делали свое.
   В один из дней до него донеслись голоса людей, стоявших у порога мастерской. Биттеринг вышел за порог.
   Он увидел вереницу грузовиков, набитых вещами, детьми. Грузовики медленно двигались по пыльной улице.
   — Все выезжают в горы. На лето, — сказал ему кто-то. — А ты, Гарри?
   — У меня работа.
   — Работа! Ракету можно закончить и осенью, когда будет прохладней.
   Биттеринг тяжело вздохнул.
   — Каркас уже почти закончен.
   — Осенью тебе будет легче.
   «Осенью будет легче, — подумал и он. — Времени хватит».
   — Едем, Гарри! — звали его все.
   — Ладно, — ответил он, чувствуя, как его воля тает в густом от зноя воздухе. — Ладно. Едем.
   — Там есть вилла над каналом. Знаете, канал Тирра, — сказал кто-то.
   — Ты говоришь о канале Рузвельта?
   — Тирра. Это старое марсианское название. Я нашел такое место в горах Пиллан…
   — То есть в горах Рокфеллера? — спросил Гарри.
   — Я говорю — в горах Пиллан, — возразил Сэм.
   — Да, — произнес Биттеринг, утопая в густом, как жидкость, зное. — В горах Пиллан.
   На следующий день все помогали грузить машину. Вещи носили Лора, Дэн и Дэвид. Вернее — Ттил, Линнл и Верр, ибо так они захотели теперь называться.
   Мебель оставили в белом домике.
   — Она годилась для Бостона, — заметила мать. — Даже для этого дома. Но там, на вилле? Нет. Мы вернемся к ней осенью.
   Биттеринг был спокоен.
   — Я уже знаю, какая мебель нам понадобится на вилле, — сказал он, помолчав. — Большая и удобная.
   — А твоя энциклопедия? Ты возьмешь ее?
   Биттеринг отвернулся.
   — Я приеду за ней на той неделе.
   Закрыли воду, газ, заперли окна и двери, двинулись к машине. Отец взглянул на багаж.
   — Черт возьми, немного, — вскричал он. — В сравнении с тем, что мы привезли на Марс, — горсточка!
   Включил мотор. Некоторое время смотрел на белый домик. Захотелось подбежать к нему, потрогать, проститься с ним. Показалось, что они отправляются в дальний путь, что оставляют здесь нечто, к чему никогда уже не вернутся, чего никогда полностью не поймут.
   Лето осушало каналы. Лето шло по полям, как пожар. Дома опустевшего поселка рассыхались и трескались. В мастерской ржавел остов ракеты.
   Поздно осенью на склоне близ виллы стоял очень смуглый, золотоглазый Биттеринг. Он смотрел в долину.
   — Пора возвращаться, — напомнила ему жена.
   — Да, но мы не поедем, — тихо ответил он. — Незачем.
   — А твои книги? — спросила она. — Твои лучшие костюмы?
   Она сказала: «А твои иллес, твои иор уэле рре?»
   — Поселок пуст, — ответил он. — Никто не возвращается. Незачем.
   Дочь ткала ковры, сыновья извлекали странные, древние мелодии из древних флейт, их смех пробуждал эхо в мраморной вилле.
   Биттеринг смотрел на поселок в долине.
   — Какие странные, какие смешные дома были у этих пришельцев с Земли!
   — Других они не знали, — ответила жена. — А какие они были сами! Хорошо, что они ушли.
   Они переглянулись. Слова, произнесенные ими, поразили их. Потом оба засмеялись.
   — Куда они ушли?
   Оба задумались. Он взглянул на жену. Она была высокая, смуглая, стройная, как ее дочь. Она смотрела на него, и он казался ей молодым. Как старший сын.
   — Не знаю, — сказала она.
   Они отвернулись от долины. Взявшись за руки, молча пошли по тропинке, покрытой тонким слоем холодной, свежей воды.
   Через пять лет после этого прилетела ракета с Земли. Дымясь, она опустилась в долину. Из нее выскочили шумные, возбужденные люди.
   — Война окончена! Мы принесли вам помощь!
   Но дома, лавки, персиковые сады молчали. А в заброшенной мастерской виднелся недоконченный, заржавленный остов ракеты.
   Новоприбывшие начали с поисков среди холмов.
   Капитан устроил свою штаб-квартиру в опустелом баре. Туда явился с докладом первый из разведчиков.
   — Поселок пуст, сэр, но мы нашли живые существа, туземцев. В горах. Они высокие. Золотоглавые. Марсиане. Они очень кротки и дружелюбны. Мы немного поговорили с ними. Они легко учатся нашему языку. Я уверен, что отношения с ними наладятся.
   — Высокие, да? — задумчиво повторил капитан. — Сколько их?
   — Человек шестьсот-восемьсот. Они живут в горах, в мраморных развалинах. Смуглые, тонкие, стройные. На вид здоровые. Женщины у них красивы.
   — Не говорили ли они, что случилось с жителями поселка?
   — Не имеют ни малейшего понятия.
   — Странно. Вы не думаете, что эти марсиане истребили их?
   — Они выглядят удивительно кроткими. Может быть, была какая-нибудь эпидемия, болезнь…
   — Возможно. Одна из тех тайн, которых мы никогда не разгадаем.
   Капитан окинул взглядом комнату, поглядел на запыленные окна, на голые вершины гор, на играющие блеском каналы, прислушался к тихому шороху ветра. Потом, опомнясь, ударил ладонью по развернутой перед ним большой карте.
   — Работы перед нами много. — Его голос звучал мерно и тихо, а солнце садилось за голубые холмы. — Нужно строить новые поселки, шахты, брать образцы для бактериологических исследований. Составлять заново карты, давать новые названия горам, рекам и всему прочему. Поработать воображением. Что, если мы назовем эти горы — горами Линкольна, этот канал — каналом Вашингтона? И почему бы не назвать эту долину именем Эйнштейна, а вон ту, дальше… Вы меня слышите, лейтенант?
   Первый офицер с усилием отвел глаза от тонкой голубой дымки, окутывающей далекие склоны.
   — Что? Да, я вас слушаю, капитан.