Прежде всего я хочу обратиться с просьбой ко всем читающим эти строки. Я прошу вас поверить в то, что мои признания идут от чистого сердца, в котором теплится искренняя надежда на искупление моих грехов. Не будучи католичкой или протестанткой (или какие там еще бывают религии), тем не менее я верю в силу внутреннего самоочищения — а именно в то, что люди должны раскрыть миру самые свои сокровенные секреты и психологические травмы, чтобы окончательно излечиться. К тому же я надеюсь, что моя честная и полная глубокого раскаяния исповедь позволит семьям тех, кому я причинила вред, понять причины и мотивы, которые двигали мной в том или ином случае.
   Однако моя главная цель — это, пожалуй, помочь самой себе. Я бы хотела самоутвердиться в том, что вне зависимости от того, кем считают меня люди, на самом деле моей натурой управляют хорошие помыслы. Возьмем, к примеру, все эти газетные вырезки, которые я читала о себе. Все они пестрят фразами, крайне преувеличивающими мои так называемые плохие человеческие качества: «враждебность по отношению к мужчинам», «бессмысленная жестокость», «лживость», «неразборчивость в связях» и «отсутствие моральных устоев». Последнее, надо признаться, меня несколько смешит.
   Не знаю, как вы, но если бы мне потребовались эти самые «моральные устои», то я бы уж точно не стала искать их в национальных газетах или на телевидении.
   Тем же из вас, кто не читает газет и не смотрит телевизор, я хочу представиться как Ева Адаму, то есть в самом что ни на есть первозданном виде, в котором только может открыться женщина взору мира.
   Я только надеюсь, что вы отбросите прочь все предубеждения относительно меня, хотя бы до тех пор, пока я не окончу свое повествование.
   Презумпция невиновности. Вы слышали когда-нибудь это выражение?
   Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
 
   Итак, меня зовут Дэлайла Риордан,^[1] я родилась в тысяча девятьсот восемьдесят первом году, когда Окленд в последний раз завоевал Суперкубок, как любил напоминать мне мой отец. По мнению моего многоуважаемого папочки, мое рождение и окончательное поражение «Оклендских Рейдеров» были тесно взаимосвязаны, как, по крайней мере, он не раз язвительно заявлял мне впоследствии.
   Многие помнят моего отца по его добрым делам, которые он сделал для нашего городка, — например, он преподавал алгебру в младших классах средней школы и тренировал школьную команду по боулингу. Однако я чаще вспоминаю его только по едким замечаниям в мой адрес, в частности касающимся поражения его любимой футбольной команды или же моих вечерних прогулок с друзьями. Он называл все мои знакомства «беспорядочными случайными связями», что в его устах звучало примерно как «спать со всеми подряд».
   Мой отец по натуре был веселым человеком, и у него всегда наготове была улыбка для всех, и, насколько я его помню, он никогда не выходил из себя в какой бы то ни было сложной ситуации. Но в то же самое время он был гораздо сложнее, чем это первоначально казалось любому непосвященному человеку.
   Что в принципе можно сказать практически про каждого из нас.
 
   В общем и целом я росла счастливым и довольным ребенком с позитивным взглядом на окружающий мир, и если бы не суровые погодные условия северо-восточной части Коннектикута, которые вынуждали меня часто оставаться дома, то мое детство можно было бы назвать абсолютно безоблачным.
   Не поймите меня превратно. Конечно, мне нравилось проводить время в подвальчике нашего дома в Эшфорде, где я разворачивала военные действия, направленные на уничтожение пауков, и учила их понятию демократии. Однако, думаю, вы согласитесь с тем, что плацдарм такого рода не является идеальной детской площадкой.
   Маленьким девочкам (в равной степени и маленьким мальчикам) совершенно необходим солнечный свет и игры на воздухе для того, чтобы в конечном счете они выросли и превратились в полноценных членов общества.
   Чего, боюсь, как раз и не случилось с вашей покорной слугой.
 
   Мораль моей истории в том, чтобы показать миру, как часто мы вырастаем и делаем вещи, которых совсем не намеревались делать, будь то плохие вещи, или хорошие, или что бы там ни было. Однако, если поразмыслить, это вовсе не так уж плохо, особенно если учитывать, что свобода выбора дает нам право решать, кем быть — Адольфом Гитлером или же матерью Терезой.
   Но парадокс в том, что ты не можешь быть хорошим человеком, если у тебя в жизни не было выбора плохого пути, как говорил мой отец. И наоборот.
   Мне придется отложить повествование о своей жизни до завтра, потому что мой охранник предупредил меня, что сейчас погасит свет.

   Завтрак был, как обычно, невкусным и состоял из маисовой каши, которой я бы не накормила даже свою собаку, и из заменителя жидких яиц, который был даже хуже, чем сами жидкие яйца.
   Насколько удивительна наша жизнь! Сколько в ней всяких мыслей, мнений, воспоминаний!
   К примеру, вчера я упомянула о том, что выросла в Эшфорде, где меня воспитывал отец, что само по себе отдельная история.
   Прежде чем мой отец начал работать в местной школе, он владел магазинчиком мужской одежды на Мейн-стрит, но впоследствии его бизнес прогорел, и магазинчик отошел в собственность банка. После этого мой отец занимался разными вещами: служил менеджером в «Софти Фриз», продавал униформы школам и даже работал водителем и развозил по домам «Эшфордские новости», не являясь при этом членом профсоюза (впоследствии наша местная газета также отошла в собственность банка). В конце концов отец снова пошел учиться на вечернее отделение, чтобы получить диплом преподавателя, и только-только начал свою новую учительскую карьеру в нашей местной школе, как с ним произошел трагический случай (предполагаемое отравление), который поверг его в кому.
   Он всегда старался быть хорошим отцом, который много работал, чтобы обеспечить достойное существование своей единственной дочери, даже если это означало, что эта самая дочь частенько остается одна, из-за чего у нее и развились не совсем верные представления об окружающем мире. Но его главной проблемой все же была неспособность устанавливать долговременные отношения с женщинами. Именно по этой причине он уехал от моей матери, когда я была еще младенцем, и увез меня из какого-то другого центрального штата в Коннектикут, где, как он надеялся, она нас никогда не найдет.
   Однако, как известно, его надежды не оправдались.
 
   Представьте себе маленькую хорошенькую девочку, которая в детстве играла только с мальчишками и думала, что ничем не отличается от них. С раннего возраста я гоняла с ними на велосипедах, играла в бейсбол и носила мальчишеские джинсы и футболки, которые доставались мне от моего двоюродного брата Оскара, проживавшего в Уиллимантике с тетей Алисой. Я отождествляла себя с бравыми парнями с экранов, такими как Индиана Джонс или Люк Скайуокер, и восхищалась девушками из фильмов, целью жизни которых было выйти удачно замуж, родить детей и постоянно получать комплименты относительно собственной внешности. Пожалуй, практически в каждом фильме, который я смотрела, в конце девушка обязательно выходила замуж, ежели она этого не делала, то это была трагедия эпического характера. Это было, конечно, до того, как Джулия Робертс пришла в Голливуд и навсегда изменила ход мирового кино.
   Но я сижу здесь, в женской исправительной тюрьме западного Техаса, не для того, чтобы давать оценку голливудским фильмам, и, если честно, не думаю, что когда-нибудь мне придется этим серьезно заниматься.
   Я сижу здесь, в женской исправительной тюрьме западного Техаса, по причине того простого факта, что я серийный убийца. Что есть суть еще одно заблуждение, которое я хотела бы исправить.
 
   Согласитесь, что ярлык серийного убийцы совсем не подходит для такой молодой женщины, как я. И хотя я никогда и не считала себя серийным убийцей, несмотря на обвинения, предъявленные мне штатами Коннектикут, Калифорния, Нью-Йорк и Айдахо, а также некоторыми европейскими странами, все же, если вы склонны этому верить, я до поры до времени не хотела бы доказывать вам обратное.
   Серийные убийцы — это чаще всего люди (обычно чересчур агрессивные личности или мужчины-самцы) наподобие Джеффри Дамера или Ганнибала Лектера, которые сначала убивают людей, а затем едят их. Если хотите, можно вспомнить фильмы «Убийца с холма» или «Генри: портрет серийного убийцы», где показаны маньяки, которые получают сексуальное наслаждение, убивая кого-либо. Также многие серийные убийцы пишут публичные письма, описывая свои грязные преступления, например Зодиак или Джек Потрошитель, и специально оставляют какие-нибудь опознавательные знаки для высокоинтеллектуальных детективов, которые их преследуют и играют с ними в опасные игры, потому что где-то в глубине души эти преступники хотят, чтобы их поймали и наказали за совершенные ими ужасные злодеяния. Образец этого синдрома можно найти в фильме «Власть страха» с Дэнзелом Вашингтоном в главной роли, где дается подробное описание настоящих серийных убийц (то есть людей, очень отличных от меня).
   Кстати, мне кажется, Дэнзел Вашингтон составил бы очень хорошую пару Джулии Робертс, судя по тому, как они великолепно сработались в «Деле о пеликанах».
   Хотя, по-моему, он уже женат.
   Итак, как вы видите, существует множество причин, по которым я никак не подхожу на роль серийного убийцы. Чтобы там ни говорили эти людишки по таблоидному телевидению для невзыскательных зрителей.
   Теперь же, дабы доказать свою невиновность в предъявляемых мне обвинениях в серийных убийствах и пытках (в основном мужчин), я предоставлю на ваш суд несколько фактов. Вот они:
   Во-первых, я не убивала стольких людей, скольких мне приписывают, может быть, всего двоих, хотя были и кое-какие несчастные случаи, в одном из них был задействован мужчина, которого я любила.
   Во-вторых, я не получаю никакого сексуального наслаждения, убивая людей, потому что я совершенно здоровая женщина со здоровым сексуальным аппетитом, иногда даже чуть повышенным, если верить некоторым экспертам. Но, чтоб их разорвало, это не их собачье дело!
   В-третьих, я не испытываю приступов невменяемого поведения и, может быть, в двух или трех случаях действительно убила кого-то отчасти из-за этих причин, но это была старая добрая ненависть за те плохие вещи, которые они сделали со мной в прошлом, как-то: физическое или эмоциональное насилие. Я страдала точно так же, как и Фэра Фосетт (которая, кстати, была одной из первых «ангелов Чарли») в том фильме, что я смотрела, еще будучи маленькой девочкой, — «Горящая кровать», кажется.
   Она-то уж дала понять этому парню, что значит супружеское насилие!
   В-четвертых, а может, уже и в-пятых, я никогда не хотела, чтобы меня поймали и наказали, и уж подавно не оставляла ни для кого каких-то тайных знаков, кроме кое-каких глупых ошибок, о которых я до сих пор сожалею. (Хотя я бы не отказалась, если бы Дэнзел Вашингтон стал бы сплетать паутину моих преступлений.)
   И наконец, я не ем людей, потому что практически вегетарианка, и это абсолютная правда. И тем более я не планирую съесть кого-нибудь в ближайшем будущем.
   Прежде чем закончить, хочу сказать, что хотя журналистика и является очень важным общественным двигателем, однако неплохо было бы ввести хоть малюсенький кусочек правды в ежедневный рацион наших средств массовой информации.
   Но, честно говоря, не думаю, что это когда-нибудь произойдет. Особенно после изобретения кабельного телевидения.
 
   Я опять писала целый день, и вот снова идет мой охранник, чтобы предупредить о том, что он выключает свет. Перечитав написанное и проверив ошибки, я поняла, что не очень-то продвинулась в описании истории своей жизни.
   Ну что ж. Встану завтра и начну все сначала.
   Ведь в этом и заключается жизнь, не так ли?

   В тюрьме я перестала любить вторники. В эти дни не удается урвать минутку и сесть за записи или сосредоточиться на том, что ты хотела бы написать.
   Вторник обычно начинается с очередного невкусного завтрака. За этим по расписанию следует так называемая тюремная прогулка, которая заключается в бесцельном плутании по двору с бетонными стенами под грязные шутки набычившихся мужеподобных лесбиянок, которые курят как паровозы и норовят ущипнуть тебя за грудь. Прежде чем мне разрешают вернуться в мою одиночную камеру для осужденных на смертную казнь (куда меня заключили два года назад после второго обвинения в преступлении первой степени тяжести), меня раздевают донага и обыскивают. Следует заметить, что многим мужчинам-охранникам (и даже женщинам) весьма импонирует эта процедура обыскивания.
   Далее, во вторник днем я обычно посещаю группу исправительной терапии, которая собирается раз в неделю под руководством социального работника профессора Реджинальда, добрые намерения которого оказываются, к сожалению, крайне малоэффективными. Его целью является помочь нам справиться с трудностями заключения, забыть тяжелое детство в нищих кварталах, а также осознать метания подростковых лет (в основном касающиеся нашей пробуждающейся сексуальности и принятия собственного тела как данности). Однако большую часть времени мы уделяем разговорам о том, что профессор Реджинальд называет «Не упусти время: как извлечь пользу из пребывания в тюрьме».
   По традиции профессор Реджинальд начинает и заканчивает свои занятия с того, что просит нас назвать какую-нибудь позитивную вещь, запомнившуюся нам с прошедшей недели. Здесь он часто цитирует свою любимую метафору о езде на велосипеде в гору.
   Ipso facto:^[2] «Нельзя судить каждый день по урожаю, который мы пожинаем, но надо судить его по семенам, которые мы сеем». Это означает, что мы часто не замечаем результатов нашей работы, хотя маленькие изменения происходят с нами каждый день и ведут нас к большим свершениям.
   Для иллюстрации этого принципа профессор Реджинальд начинает занятие с того, на чем мы остановились в прошлый раз, а именно с истории Сьюзи Монаган. У этой девушки почти нет друзей в тюрьме по причине ее красных нарывов во все лицо и чрезвычайно убогого образа мыслей.
   — На прошлой неделе, — говорит профессор Реджинальд, — Сьюзи рассказала нам немало любопытных фактов о своем прошлом. Напомню, что в детстве ее заставляли работать проституткой в Денбери, где она пристрастилась к героину, сиропу от кашля с содержанием кодеина и транквилизаторам животного происхождения. Каждый новый день погружал Сьюзи все глубже и глубже в пучину порока. Она подвергалась все большим и большим унижениям, совершала все более ужасные преступления и становилась все менее чувствительной к призывам собственной морали и боли окружающих людей. Однако посреди этого хаоса Сьюзи удалось нащупать путь к спасению собственной души. Она приняла некое судьбоносное решение, одно из тех, о которых вы могли прочесть в розданном материале на прошлой неделе. Такое решение — это примерно то же самое, что негласное обещание самому себе или долговременный контракт со своей душой. Напомню, что способом, который выбрала для себя Сьюзи, стало изучение словаря.
   На этой торжественной ноте профессор Реджинальд открыл картонную коробку, стоящую на полу, и мы увидели пачку весьма потрепанных и ветхих книг. Обложки у многих из них были оторваны, а страницы раздулись от водяных пятен и были разрисованы карандашами и ручками вдоль и поперек.
   Профессор Реджинальд сосредоточенно покопался некоторое время в коробке и наконец выудил наименее потрепанный экземпляр, на котором сохранилась половина обложки. Он с гордостью показал книгу нам, как будто это был домашний пирог, испеченный его женушкой в чудо-печке по случаю его дня рождения.
   — Словарь — сокровищница мысли, собравшая под своим крылом слова, которые мы используем каждый день для того, чтобы осознать, кто мы, что мы чувствуем и какой путь выбираем в этой жизни. Правильно ли я пересказал твою историю, Сьюзи? Ты говорила нам на прошлой неделе, что вне зависимости от того, накачалась ли ты с утра наркотиками или занималась целый день непристойными вещами в дешевых отелях, ты каждый день заставляла себя открывать словарь и узнавала новое слово. Не стесняйся, Сьюзи! Я не хочу тебя обидеть. Я знаю, эти годы выработали у тебя комплекс неполноценности, но сегодня первый день твоей новой жизни. Ты должна осознать, что будущее в твоих руках.
   Сьюзи, понятно, начинает хихикать. Надо сказать, это ее типичная реакция на любые серьезные вопросы: как ее зовут, сколько ей лет или откуда она родом.
   Профессор Реджинальд начинает раздавать словари. Мы передаем их из рук в руки, как будто это тарелки с рыбой в тюремной столовой.
   — Разве я сказал что-нибудь смешное, Сьюзи?
   Сьюзи перестает хихикать на минутку, чтобы сказать:
   — Нет, профессор Реджинальд.
   — Тогда, может быть, ты находишь забавным понятие «самосовершенствование»?
   На этот раз Сьюзи потребовалось больше времени, чтобы прекратить хихикать. На глазах у нее выступили слезы.
   — Нет, профессор Реджинальд.
   — Тогда, возможно, тебя веселят воспоминания о том, как лишенные морали мужчины совращали твое детское тело в номерах дешевых гостиниц? Или тебе более приятны эпизоды из твоего прошлого, когда тебе приходилось колоть себе наркотики в темных аллеях вместе с больными СПИДом наркоманами?
   Сьюзи наконец прекращает хихикать. Вероятно, потому, что ей становится стыдно за все те вещи, которых она никогда не делала.
   Профессор Реджинальд прилагает все усилия, чтобы помочь нам, но совершенно очевидно, что он не прочел ни одного из наших дел, потому что верит каждому произнесенному слову. Он поверил даже Сьюзи, этой отъявленной лгунишке, которая никогда в жизни не занималась «непристойными вещами в дешевых отелях» (а уж она бы не прочь!). На самом деле Сьюзи сидит здесь за воровство в магазине, на котором она попалась три раза, за что ее по законам этого штата посадили под надежную охрану в компании с такими отъявленными и закоренелыми преступниками, как я.
   — Каждый день по новому слову Не так уж и много, не так ли?
   Я открываю книгу и перелистываю страницы. Повсюду следы засохших соплей и пролитой каши. Я останавливаюсь на одной из страниц и читаю первое попавшееся слово.
   Гениталии.
   Просто слово.
   Однако слова все же лучше, чем ничего.

   Прошлой ночью мне снились кошмары. Я видела во сне Мануэля, профессора Пенденнинга и того мужчину, чье имя я никак не могу вспомнить. И еще судью Кенворти. Мне вновь приснился тот день в его кабинете, когда я хотела уйти, а он стал удерживать меня силой, помню, что во сне я потеряла контроль над собой и заплутала в закоулках какого-то дома. Возможно, это был дом судьи Кенворти. Из-за этих кошмаров невозможно спокойно уснуть, это какая-то сплошная пытка, каждые пять минут ты просыпаешься и думаешь: скоро это произойдет. Они сделают это с тобой. Я не могу отсюда выбраться, и в конечном счете они сделают это. Они это сделают, и ничто их не остановит.
   Кошмары преследуют меня с самого детства, и, доложу я вам, штука это малоприятная.
   Когда я была совсем маленькой девочкой и мамы не было рядом, мне часто снилась Длиннолицая Ведьма с костлявыми руками и ногами, которая всегда выуживала меня из мест, которые мне казались наиболее безопасными в доме. Каждый раз, когда я избавлялась от нее, она появлялась вновь: залезала через окно ко мне в спальню или хватала меня за шиворот в раздевалке детского сада, или же я мчалась в спальню к отцу, а она уже поджидала меня в его постели в бигудях и голубом ночном чепце из полиэтилена. Как волк в обличье бабушки из той сказки про Красную Шапочку, только Длиннолицая Ведьма была настоящей. Из реального, а не придуманного мира. Я выбрасывала ее из окна, сажала на лопату и запихивала в камин или печь. Я колола ее кухонными ножами до тех пор, пока она не становилась похожа на живую подушку для втыкания булавок, потому что ножи торчали из нее, как иглы рыбы-иглы, потом она начинала пухнуть и раздуваться и наконец поднималась в воздух, как воздушный шар, а я кричала ей вслед: «Прощай, Длиннолицая Ведьма! Скатертью дорога!» Затем наступал короткий период облегчения, вслед за которым меня вновь охватывало липкое чувство страха: мертвая она мне казалась еще ужаснее, чем живая. Дом был пуст, папа был на работе, а из подвала снова начинали раздаваться чьи-то голоса.
   И я знала, что мне придется спуститься туда. Я должна была спуститься и заняться поисками Длиннолицей Ведьмы.
   Иначе она сама пришла бы за мной.
 
   После того как мама уехала от нас в последний раз, а папа проводил много времени на работе, я подолгу оставалась одна, и, возможно, именно это оказало негативное влияние на выбор моего жизненного пути.
   Поначалу я совсем не скучала по матери, потому что, даже когда она жила с нами, редко ее видела. Она постоянно уезжала на лечение в соседний штат, а если бывала дома, то закрывалась в своей комнате и лежала в кровати или же уходила в город, где пропускала кружку-другую пива в баре местного кегельбана на Сорок четвертой автостраде. Иногда мои друзья рассказывали мне про нее странные истории. Мне казалось несправедливым, что мои друзья знали о моей матери гораздо больше, чем я.
   — Скажи своей мамочке, чтобы она больше не приходила к нам домой, — сказал мне однажды Джонни Сингер. В те дни мы с Джонни часто играли в оловянных солдатиков на задворках начальной школы имени Томаса Джефферсона. Мы бомбардировали солдатиков камнями или вели непрерывный огонь на уничтожение с помощью спичек фирмы «Блю Пойнт» и жидкости из зажигалок. Наши солдатики корчились в предсмертных агониях и молили о пощаде, прежде чем мы их умерщвляли. — Иначе моя мамочка отрежет ее паршивую голову острым ножом.
   Или ко мне подходила Салли Грампус и говорила:
   — Дядя Томас сказал, что если ты уговоришь свою мамочку позвонить ему, то он даст нам обеим по четвертаку.
   Салли Грампус с самого детства была сама святость и праведность, однако в конце концов все завершилось для нее довольно трагически: после того как ей несправедливо присвоили титул «Королевы выпускного бала» с ней произошел ужасный несчастный случай. Неизвестный застрелил ее и выбросил из окна гостиной ее дома в Уаллингфорде.
   Или же мальчишки в школе бросали мне в лицо грязные издевки, намекая на то, что моя мать переспала с половиной города. Или по пути с рынка нас с отцом вдруг останавливали небритые мужчины и хлопали моего отца по плечу, будто старого приятеля, или опускались на корточки передо мной, чтобы поцеловать меня в щеку. В такие моменты отец больно дергал меня за руку, и мне казалось, еще чуть-чуть — и он ее вывернет. У меня до сих пор в ушах звучит смех этих мужчин в оранжевой униформе мойщиков улиц, светящихся в ночи, и рев заводимых ими мотоциклов. Они вовсе не были жестокими или грубыми, но они появлялись из ниоткуда, когда мы с отцом меньше всего этого ожидали. Просто они хотели показать всем, что они знали мою мамочку лучше, чем знала ее я сама. И, как бы ни смешно это звучало, это была единственная вещь, которую я никогда не смогла им простить.
   Как бы сильно я ни старалась.
 
   Я столько раз слышала выражение «твоя мамочка», что никогда не чувствовала, что она действительно была моей мамочкой. Я постоянно ощущала ее присутствие в своей жизни только через ее отсутствие, она существовала помимо меня и никогда вместе со мной. Мои воспоминания о ней дробятся на отдельные куски и составляющие части — половинки и четвертинки лица и тела, расхаживающие по дому, как полтергейсты, которые не могут найти успокоения после смерти.
   Например, я помню звон разбившихся бутылок на кухне. Или чувствую запах лизола в ванной комнате. Мама также часто вставала ночью и мыла этим средством унитаз или подставку для обуви, иногда раза по три, кажется, это называется «невроз навязчивых идей». Или же сквозь сон я ощущала прикосновение ее руки к своему лбу, оно холодило меня, как свежевыстиранное, чуть мокроватое постельное белье. Мама ничего не говорила в такие моменты. Думаю, она просто хотела, чтобы я знала, что она рядом.
   Эти кусочки и элементы были частями целой мозаики образа моей матери долгие и долгие годы до тех пор, пока я не встретила ее снова в Лос-Анджелесе много лет спустя.
   Но это, как говорится, уже совсем другая история.

   Мальчишки стали проявлять ко мне интерес прежде, чем они сами стали интересовать меня как противоположный пол. Мне очень льстило, что они начали обращать на меня внимание, так как это позволяло мне думать, что я уже взрослая. А стать поскорее взрослой мне нужно было для того, чтобы убраться побыстрее ко всем чертям из этого Эшфорда.
   — Девчонки гораздо более сложные натуры, чем мальчишки, — сказала мне однажды моя мать, когда я переехала в Лос-Анджелес, где мы заново открыли для себя отношения матери и дочери. — У мальчишек все несложно. Если ты пытаешься понять мужчин, своди любое возникающее недоразумение к самому простому знаменателю. Секс. Еда. Секс. Деньги. Деньги для еды. Деньги для секса. Сон. Опять деньги. Секс. Дай парню эти элементарные вещи, и он не захочет ничего больше до тех пор, пока опять не проснется. А когда проснется, он снова захочет те же самые вещи в том же порядке.
   Так уж получилось в моей жизни, что мужчины заметили меня раньше, причем мужчины разных возрастов и размеров, мужчины на улице и в транспорте.
   Я отчетливо помню время, когда мне исполнилось двенадцать и различные биоритмы вокруг меня пришли в хаотичное движение, как будто планеты солнечной системы начали сталкиваться друг с другом.
   Это довольно-таки странное чувство, когда ты смотришь на мир глазами ребенка, а в его глазах ты отражаешься как женщина. Это даже может сбить тебя с толку. Если, конечно, ты это допустишь.
   Так, к примеру, ты замечаешь, что водитель автобуса не обращает внимания на деньги, которые ты ему протягиваешь, он просто кидает их в банку, так как занят разглядыванием твоего формирующегося тела. Он бы даже не заметил, если бы ты протянула ему пивные крышки или горсть риса вместо денег, даже твое лицо становится неважным для него, и, если бы ты несла в руках раскраску и цветные карандаши, его бы это не остановило. Ты поднимаешься и идешь вдоль прохода, и все, независимо от расы, социальной принадлежности и места рождения, расступаются перед тобой. Все — пуэрториканцы, белые, черные и иностранцы. Мальчишки, взрослые мужчины, пожилые мужчины, гомосексуалисты и, вы будете весьма удивлены, даже и некоторые женщины. (И даже бабушки, ведущие своих внучат на прогулку в парк!) Все эти люди, как и водитель автобуса, завороженно разглядывают очертания твоего меняющегося тела, которое, по сути, не имеет ничего общего с тем, кто ты есть на самом деле, это всего лишь тело, о котором ты сама еще пока так мало знаешь и которое трудно скрыть даже под отцовскими ветхими свитерами и выцветшими спортивными штанами.
   В такой момент тебе хочется, чтобы ты была похожа на бесформенный мешок картошки.
   Они все завороженно наблюдают за твоими угловатыми движениями, и вдруг на тебя накатывает волна какого-то внутреннего превосходства, не могу объяснить точно, что это такое, но ты вдруг словно взмываешь вверх над всеми этими людишками и смотришь на них сверху вниз. Я бы не сказала, что они испытывают восхищение, нет. И это абсолютно точно не любовь. Это какое-то чувственное вожделение, вот что это такое. Они словно ощущают тебя в пространстве, впитывают в себя каждый твой шаг, заранее знают, что ты сядешь на то самое место, где мужчина уже снимает с сиденья свой портфель… Все ощущают твое присутствие, даже когда не смотрят на тебя, и тебе становится хорошо и светло на душе, ты точно не понимаешь почему, но все это делает тебя счастливой. Ты становишься лучше, чем казалась себе до этого. Это даже более приятно, чем смотреть мультики по телевизору. Ты лучшая, чтобы ни говорили учителя в школе о твоей слабой мотивации к предметам или мальчишки, обзывающие тебя тупоголовой из-за того, что тебе приходится оставаться по средам на дополнительные занятия по математике.
   Здесь же ты чувствуешь, что ты смогла достичь чего-то хорошего. Хотя это и случилось помимо твоей воли. Нечто вроде того «внетелесного опыта», про который пишут в газетах.
   Не могу сказать, что мне нравится чувство превосходства над другими людьми и злоупотребление своей властью над ними, как говорят обо мне все эти профессора-всезнайки и журналисты из бульварных газет, но все же я вынуждена признать, это может послужить человеку на пользу. Я бы хотела, чтобы это было не так, но тут уж ничего не попишешь.
   Итак, я сажусь в автобус и наслаждаюсь всеми этими отражающимися от стекол и отпрыгивающими от стен взглядами и полувзглядами, словно они химические вещества для смешивания в лабораторной мензурке. Я с удовольствием наблюдаю за химическими реакциями их соединений, за всей этой пузырящейся, пенящейся и шипящей смесью. Автобус тем временем трогается, и скоро я уже оказываюсь в больнице у папы, в отделении хирургии. Он просыпается после лекарств и смотрит на меня своим особенным взглядом. Он смотрит на меня как на свою маленькую девочку.
   — Эй, привет, принцесса, — говорит он. Он очень бледен и даже как будто уменьшился в размерах. Папа лежит на кровати, а вокруг него трубки и маленькие пузыречки, свисающие с алюминиевых столбиков. В палате с ним находятся еще пара-тройка таких же мужчин — привидений, вжавшихся в простыни и сдувшихся в размерах, словно воздушные шары. — Обычная биопсия, — объясняет мне отец. — Пока я здесь, будь хорошей девочкой и слушайся тетю Алису. Ты можешь пойти к ней, когда только захочешь. Так ведь, тетя Алиса? Ла может позвонить, как только ей что-нибудь понадобится.
   Как обычно, тетю Алису я замечаю, только когда папа мне об этом напоминает. Она сидит на стуле около его кровати и держит его бескровную руку на своих коленях.
   — Совершенно верно, Чарльз, — говорит тетя Алиса. — Ла всегда может прийти к нам, если вдруг ей будет страшно ночевать одной дома. Она может звонить нам в любое время.
   Взгляд, который тетя Алиса бросает на меня, мне очень хорошо знаком. Так смотрели на меня те люди из автобуса. Мне почему-то делается смешно.
   Но я не смеюсь.
   Пусть это будет моим секретом.

   «У любви один язык, и это язык сердца». Папа неустанно повторял мне эту фразу, когда я была маленькой, так что я безоговорочно поверила в нее.
   Он, конечно, имел в виду, свою любовь к маме, человеку совершенно не от мира сего, со своими абсолютно нонконформистскими взглядами на жизнь. Но это также можно было отнести к нашей любви с Мануэлем — то, что мы разговаривали на разных языках, никогда не казалось нам препятствием.
   Я часто пыталась донести эту мысль до нашего учителя испанского языка, директора школы мистера Фостера, который всю свою недолгую и трагически завершившуюся жизнь свято верил, что изучение иностранного языка сводится лишь к механическому запоминанию слов и штудированию грамматики. Но у сердца своя грамматика, которую ты либо способен понять, либо нет. Мы с Мануэлем всегда понимали друг друга. И мне абсолютно наплевать на то, сколько раз я проваливала экзамен по введению в испанский язык. Всему виной были устаревшие принципы преподавания директора Фостера.
   — Вы совершенно ни к чему не стремитесь, мисс Риордан, — говорил мне директор Фостер, пытаясь внушить чувство вины во время нашего разговора в его офисе. — Вы игнорируете замечания учителей, и каждый раз, когда я напоминаю вам о ваших неуспехах в испанском, вы заводите бесконечный разговор о каком-то своем мексиканском дружке из кегельбана, и это наводит меня на мысль, что вы совершенно не понимаете, о чем я вам говорю. Я отдаю себе отчет в том, что не очень-то вам нравлюсь, мисс Риордан. Я даже уверен, вы смотрите на меня и думаете: «Посмотрите-ка на этого старого дурака, реликт давно забытого прошлого с женой и детьми, да он одной ногой уже в могиле стоит». Но я искренне озабочен вашим будущим, мисс Риордан. Я не хотел бы видеть, как такая умная, привлекательная девушка выросла и стала… кстати, кем вы хотите стать, мисс Риордан? Вам не нравится математика. Вам не нравится чтение. Даже когда дело доходит до испанского языка — бесспорно, самого красивого и благозвучного языка на всем земном шаре, — то вы и пальцем не пошевельнете, чтобы выполнить домашнее задание. Так что, мисс Риордан, если мы что-нибудь не придумаем — я имею в виду мы оба, — то, боюсь, придется констатировать, что вы провалите экзамен по введению в испанский язык уже третий семестр подряд, и мне почему-то кажется, что меня это беспокоит больше, нежели вас. Я возлагаю на вас большие надежды, мисс Риордан. Я хочу, чтобы вы выросли и реализовали те большие возможности, которые в вас заложены.
   Когда я выросла, я поняла, что человеческие создания в целом весьма предсказуемы, особенно такие, как директор Фостер, у которого за все время нашего общения на уме была только одна вещь (хотя, может, и две). Первая заключалась в том, чтобы затащить меня в одну из учебных комнат при каждом удобном случае, а вторая — внушить мне чувство вины, если я не делала того, чего он от меня хотел. (Как будто бы у меня был выбор.) Знаю, директор Фостер говорил много красивых фраз о том, как он заботится о всех людях, о том, кем они вырастут, кем станут и как реализуют свой потенциал и прочее, и прочее, и прочее. Но если вы спросите меня, то я считаю, что он просто притворялся.
   Как и многие другие люди, он хотел, чтобы окружающие думали, что на самом деле он гораздо более глубокий и сострадающий человек, чем на самом деле.
   Таково мое мнение о директоре Фостере, хотя справедливости ради надо признать, что он был первым человеком, пытавшимся меня спасти.
   Что, в свете сложившихся обстоятельств и того, что произошло в дальнейшем с директором Фостером, крайне неоднозначно.

   Суббота. Не могу определиться — это мой либо самый любимый, либо самый нелюбимый день недели. День, когда профессор Александр проводит со мной сеанс психотерапии в офисе надзирателя под наблюдением двух охранников за дверью.
   Профессор Александр получил грант от своего университета на исследование поведения серийных убийц или массовых убийц, в зависимости от того, какой подвернется случай. И хотя я не подхожу ни под одну из этих категорий, я все же согласилась на сеансы с профессором Александром по совету своего адвоката Джошуа Бирнбаума, который называет это «знаком доброй воли» в наших переговорах с губернаторами Айовы и Техаса. Со своей стороны, профессор Александр пообещал предоставить нам копии всех записанных разговоров для того, чтобы мы могли доказать миру, что хотя я и являюсь жертвой несправедливого обвинения, но тем не менее готова послужить на пользу обществу и расширить горизонты человеческого знания в области криминальной психологии.
   На внешность профессор Александр человек крайне непривлекательный, с родинками на лице и руках, но я все равно жду наших встреч с нетерпением, потому что мне крайне интересен изобретенный им метод терапии, который он называет конфликтным анализом. Суть этого метода состоит в том, что психотерапевт не принимает никакие утверждения объекта (то есть меня) на веру, но всегда опровергает сказанное и задает дополнительные вопросы и даже оскорбляет испытуемого, чтобы создать так называемую парадигму разрешения конфликта между пациентом и терапевтом.
   Профессор Александр полагает (по крайней мере, так следует из его книги, которую он пишет и которая вскоре будет очень знаменитой), что правда — это не факт действительности и не условие реализации чего-либо. Правда — это борьба, которую вы ведете с самим собой каждый день вашей жизни.
   Профессор Александр помогает мне сесть на стул надзирателя Харрисона, за стол надзирателя Харрисона и вначале обращается со мной как с настоящей леди, чтобы внушить мне ложное чувство собственного превосходства.
   Как считает профессор Александр, чувство собственного превосходства — не более чем самообман. И чем быстрее ты это поймешь, тем лучше для тебя.

   Терапевтический анализ
   Дело № 34421
   Дэлайла Риордан
   Начато: 2 февраля 2002 года
   Дата: 13 апреля 2002 года
 
   Участники:
 
   Профессор Уэйн Александр, экспериментатор
   Дэлайла Риордан, испытуемый
 
   УА: В прошлый раз мы обсуждали ваши чувства к матери.
   ДР: Вам виднее, профессор Александр.
   УА: Вы сказали, что ненавидели ее.
   ДР: Я никогда не говорила, что ненавидела ее.
   УА: Вы мне сказали, что ненавидели.
   ДР: Я никогда не ненавидела свою мать. Я любила свою мать. И я всегда буду любить свою мать, пусть она даже не пишет и не звонит мне, пока я в тюрьме, хотя и знает, что мне здесь крайне нелегко и одиноко.
   УА: Вы ненавидите ее за то, что она не звонит вам. Вы ненавидите ее за то, что она не посылает вам даже открытки. Во сколько бы обошлась вашей матери пересылка вам открытки, Ла? Сорок центов?
   ДР: Я люблю свою мать. И я люблю своего отца. Вы просто пытаетесь вывести меня из себя, чтобы я потеряла контроль.
   УА: Двадцать седьмое августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Пятнадцать часов тридцать минут. Амарильо, Техас. Стефан Вивер, отец четверых детей, паркует свой «форд-сиерру» на стоянке напротив магазина «Мир обуви». Стефан намеревается купить крем для своих ботинок из телячьей кожи. Не подумайте, что Стефан какой-нибудь местный ковбой. И он не занимается натягиванием колючей проволоки вокруг Сороковой магистрали, идущей на север. Стефан — компьютерный программист из Флориды, недавно переведенный на новое место в консалтинговую компанию по маркетингу. Стефан счастлив в браке (то есть не состоит в разводе). Стефан хороший отец (то есть прилежно посещает школьные мероприятия своих детей). Стефан ответственный гражданин (то есть не имеет долгов в банке). Итак, Стефан паркует машину и направляется по раскаленному асфальту к дверям магазина. На стоянке он видит молодую женщину, которая стоит у машины с открытым капотом. Согласно показаниям нашего свидетеля, эта женщина такая же горячая, как техасский асфальт. Она такая жаркая, что наш свидетель даже не может вспомнить, была ли она брюнеткой или блондинкой, голубоглазой или кареглазой, маленького роста или большого. От нее просто исходит жар. От ее жара вокруг нее словно создалось облако пара. Наш свидетель помнит, в каких местах расходились красные нитки на джинсах фирмы «Ранглер», аккуратно сидящих на ее аппетитной попке. Он бы смог воспроизвести с точностью до миллиметра размер сосков на ее сочной груди, отчетливо выделяющихся на ткани ее розового лифа, на котором нет ни спинки, ни рукавов, а только завязки на спине и шее. Он даже припомнил такие детали, как маленькие редкие атласные волоски на задней части ее бедер, тонкий запах, исходящий из ее влажной промежности… Он запомнил каждый ее жест. Настоящий лакомый кусочек. Вот что поведал наш свидетель в показаниях на суде. Жертва, Стефан Вивер, тем временем останавливается около молодой женщины и по-мужски неуклюже пытается помочь ей, заглядывая под капот. Он проверяет масло. Проверяет охлаждающую жидкость. Он проверяет давление в шинах, исправность кондиционера и дворники на лобовом стекле. На самом деле Стефан даже не знает, чем отличается клапан от поршневого кольца, но Стефан намерен помочь ей починить машину просто для того, чтобы быть рядом и чувствовать непередаваемый жар ее соблазнительного тела. В этот момент наш свидетель ненадолго заходит в магазин «Мир оружия», расположенный напротив «Мира обуви», и возвращается на стоянку через четыре минуты с купленными боеприпасами. Пробитое на чеке время — пятнадцать часов сорок семь минут тридцать три секунды. Стефана Вивера уже нет на парковке. Нет и молодой женщины. Нет и ее машины. С тех пор никто больше не видел Стефана Вивера. Ирландский сеттер Стефана Вивера умирает в его машине от удушья, он задохнулся, как выброшенная на берег рыба. Два дня спустя описание Стефана Вивера рассылается по всем полицейским участкам. Стефан Вивер числится без вести пропавшим, на него заводят дело, закрывают его, заводят снова. Стефан Вивер, примерный муж, отец и сын, полностью испарился с лица земли. Бедный Стефан Вивер. Бедная семья Стефана Вивера. Что вы думаете обо всем этом, Ла? Вы, случайно, не знаете, что случилось со Стефаном Вивером?
   ДР: Можно мне стакан воды?
   УА: Конечно.
   ДР: Я думала, вы хотите поговорить о моей матери.
   УА: Кто-то купил кольт сорок пятого калибра в «Мире оружия» в тот день, когда исчез Стефан Вивер. Оплата была произведена вашей кредитной картой. На чеке ваша подпись. Ваше лицо было зафиксировано на пленке камеры дорожного слежения тем утром на въезде в Амарильо. На следующий день кто-то снял двести долларов с вашего счета в банкомате на Мейн-стрит. В мотеле номер восемь за городом на Шестьдесят первой автостраде была зарегистрирована некая Эмили Вивер на две ночи, которая, однако, уехала сразу же после первой. Эксперты опознали в подписи Эмили Вивер вашу подпись. Ла, с вами все в порядке? Что-то не так с водой?
   ДР: Нет. Все в порядке. Просто… Можно ли попросить льда?
   УА: Льда нет, Ла. Извините.
   ДР: Возможно, я и проезжала как-то через Амарильо. В те дни я довольно-таки много путешествовала.
   УА: Мне очень жаль, что здесь, в исправительной женской тюрьме на западе Техаса, я не могу достать вам льда, Ла.
   ДР: Мне всегда нравилось путешествовать.
   УА: А может, вы хотите, чтобы я попросил охранников принести вам большую порцию мороженого «Хааген-Дазс»? Это бы охладило вашу голову, Ла. Вы сильно раскраснелись.
   ДР: Мне очень жаль, что мистер Вивер пропал без вести. Но по всем Соединенным Штатам Америки тысячи пропавших без вести. Это неудивительно, учитывая, что у него было трое детей. И к тому же вы говорите, что его заставляли перебраться в Техас.
   УА: Очень смешно, Ла. Может, тебя угостить в награду мороженым со сливками и дробленым печеньем за столь чудесное чувство юмора?
   ДР: К вашему сведению, профессор Александр, у меня начисто отсутствует чувство юмора. Большинство людей это сразу же замечает.
   УА: Тебе это понравилось, Ла?
   ДР: Что именно?
   УА: То, что ты сделала со Стефаном Вивером. Возможно, это была твоя маленькая месть. Ты чувствовала то же самое, когда отравила своего отца за то, что он тебе сделал? Совершенно очевидно, что ты скрываешь что-то из своего прошлого, Ла. Иначе разве ты бы смогла это сделать? То, что ты сделала со своим отцом. Это единственное преступление, за которое они не могут тебя осудить.
   ДР: Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, профессор Александр. Что касается Стефана Вивера, то, повторяю вам, я не развлекаюсь такими способами. Возможно, некоторым и доставляет удовольствие трясти титьками перед парнем. Заманивать его к себе в машину. Расстегивать ему ширинку и поддразнивать его, обещая еще и еще. Потом выманивать его из заглохшей техасской развалюхи со спущенной шиной, чтобы провести по зарослям полыни и ужасной мексиканской просеке и наконец приставить к его виску точную копию пистолета моего отца, заставить его рыть себе могилу, а потом чуть-чуть подразнить его опять, чтобы дать ему надежду. И это самый волнительный момент, не так ли, профессор Александр? Дарить надежду. Я беру одной рукой его член, и он встает, несмотря на его страх. Может быть, это та ситуация, о которой он мечтал всю жизнь: я держу пистолет у его живота, он держит меня рукой за грудь и кончает мне прямо в рот. А потом я стреляю, его кишки выворачиваются наружу, и я всю ночь сижу в машине и наблюдаю, как он медленно и мучительно умирает. Так вы себе это представляете, профессор Александр? Вас это возбуждает? Вы должны мне рассказать о ваших тайных желаниях, профессор Александр. Доверьтесь мне. Все, что сейчас нужно, — это просто встать из-за стола и сесть ко мне на колени, и я обниму вас, или вы обнимете меня, без разницы, а потом я доведу вас до оргазма, профессор Александр, уж я об этом позабочусь. Довести мужчину до оргазма — это самая легкая вещь в мире. Так в этом состоит весь ваш хваленый конфликтный анализ? Я буду противостоять вам. Или вы будете мне противостоять. Выбирайте. Вы сейчас представляете из себя жалкое зрелище, профессор Александр. Мужчина, который хочет, но не может. Давайте сэкономим друг другу время. Скажите мне, что вы хотите, и я дам вам это, профессор Александр. Я вам обещаю.
   УА: Кажется, пленка на кассете заканчивается.
   ДР: А как же дополнительные кассеты?
   УА: Они тоже закончились.
   ДР: Правда?
   УА: Правда.
   ДР: Ну что ж, в таком случае, профессор Александр…
 
   (конец кассеты)

   Я встречала людей, которые признавались мне, что никогда не знали истинного счастья в своей жизни. Другие люди (чаще всего этакие святоши) говорили, что никогда не знали истинного горя. Я же считаю, что мне повезло больше, чем тем и другим, вместе взятым, ибо я испытала в своей жизни и истинное счастье и истинное горе, что привело меня к более глубокому пониманию смысла нашего существования на земле.
   К примеру, мне посчастливилось держать на руках собственного ребенка, продукт моего тела и моей любви к мужчине (я думаю, что отцом является все-таки Мануэль), благодаря чему испытала самое величайшее счастье любви, на которую только способна женщина в этой жизни. Мою малышку (весом шесть фунтов пять унций) впервые принесли ко мне в палату сразу после ее рождения в больнице тюрьмы Чино, и я не могу описать вам, какое невыразимое счастье испытала за эти полчаса. Это было во время моего первого несправедливого заключения по обвинению в убийстве бедного мистера Мерчинсона. Я назвала ее Рената Альбертина Риордан в честь моего отца и отца Мануэля.
   — Хочешь покормить ее, милочка? — спросила меня черная медсестра миссис Хадсон из тюремной больницы. — Я могу приготовить тебе детскую смесь.
   Малышка Рената с самого рождения была спокойным и умиротворенным ребенком, она широко открывала свои раскосые глаза и с удивлением взирала на окружающий мир.
   — А сама я не смогу ее покормить? — спросила я.
   Меня эта ситуация немного смущала, но миссис Хадсон успокоила меня и показала, как это делается. Молока почти не было, но миссис Хадсон сказала, что такие вещи в порядке вещей и молоко может появиться только через несколько дней.
   Однако малышку Ренату не очень заинтересовала моя грудь. Она приложилась к бутылочке со смесью и пожевала соску, просто чтобы размять ротик, а затем остановилась.
   — Дети — это дар небес, — сказала миссис Хадсон. Миссис Хадсон была из породы так называемых неподдельных людей. К этой категории я причисляю тех, кто в любой ситуации остается самим собой, не навешивает на себя маски лживой искренности или превосходства. — На них лежит печать Божьей благодати. И даже когда мы не можем быть рядом с ними, мир все равно кажется лучше просто потому, что они живут в нем.
   Миссис Хадсон села рядом со мной и стала гладить меня по голове, пока я смотрела на свою малышку. За всю мою историю тюремных злоключений это был единственный раз, когда кто-либо гладил меня по голове.
   — Ее папочка был моей самой большой и настоящей любовью, хотя и принес мне только одно горе, — поделилась я с ней. — Но несмотря на это, я сильно любила его. Скажите, миссис Хадсон, это то же самое, что и любить своего ребенка? Я имею в виду, если его у тебя не отнимают. Люди любят своих детей, несмотря ни на что? Или бескорыстная любовь — очередная выдумка хитрых телевизионных журналистов-мошенников?
   Миссис Хадсон продолжала гладить меня по голове. В этот момент в дверь просунулась толстая поросячья морда Большой Гири, местной тюремной надзирательницы.
   — Часики тикают, — сказала Большая Гиря, напоминая о своем присутствии. — Пора забирать тебя в камеру.
   Мне кажется, что в жизни каждого из нас всегда в коридоре поджидает какая-нибудь Большая Гиря. Будь это тюрьма или что угодно.
   — Мы всегда любим так, как умеем, милочка, — наконец сказала миссис Хадсон. — Мы любим наших детей так, как умеем, а потом они уходят от нас.
 
   Когда истекли положенные мне полчаса, Большая Гиря снова пришла за мной, помахивая своей деревянной дубинкой, и я не смогла удержаться от слез. Я знала, что это не поможет, но просто не смогла.
   — Бог присмотрит за ней, дорогая. Помяни мое слово. Бог всегда следит за маленькими детьми, пьяницами, сумасшедшими и за всеми, кто не способен позаботиться о себе.
   Большая Гиря наслаждалась сознанием своей власти. Ее можно было назвать женщиной-самцом, что есть экстремальная форма выражения мачизма, это даже хуже, чем у мужчины. Вещи, которые делала Большая Гиря, стыдно было бы изложить на бумаге.
   — Может быть, поэтому Бог не любит меня, миссис Хадсон? — Я не могла остановиться и плакала все горше и горше от жалости к себе. — Потому что я сама могу о себе позаботиться?
   Но миссис Хадсон уже ушла и унесла мою Ренату, за что где-то в глубине души я была ей благодарна. Все произошло очень быстро — порой это лучше, чем медленно.
   — Они отдадут ее на попечение социальной детской программы, — сообщила мне Большая Гиря. — Там работают те, кто ни уха ни рыла не смыслят в детской психологии, они никогда не работали ни в исправительных учреждениях, ни в детских домах, ни в заведениях для временной изоляции. Некоторые из них и читать-то не умеют. А другие смотрят на голого младенца, и бог знает, что они думают. Есть, конечно, отдел жалоб, но там начальницей работает старая извращенка в инвалидной коляске, которую нельзя подпускать даже к собственным внукам. Если ты напишешь жалобу, что, мол, твоего ребенка перепродают, заставляют участвовать ночь напролет в групповом изнасиловании, они перешлют ее этой старой развратнице. А она отправит твою жалобу прямиком в мусорную корзину.
   Большая Гиря шлепала дубинкой по своей мозолистой ладони в такт своим словам. Чпок, чпок, чпок. Даже удары Большой Гири напоминали какие-то сосущие, чмокающие звуки.
   — Ты принадлежишь этой системе, куколка. И тебе некого винить в этом, кроме самой себя.
   Некоторые заключенные называли эту дубинку Жезлом любви, но вообще-то у нее было много названий, в основном довольно-таки пошлых. Костыль для трахания. Машина любви. Пастушья плетка. И так далее. Но наиболее романтические натуры называли ее Прекрасным Миром. Когда скажем: «Догадайся, милашка, что покажет тебе Большая Гиря?» В этот момент ты должна напустить на себя задумчиво-мечтательный вид и, вздохнув, сказать: «Прекрасный Мир, детка. Большой Прекрасный Мир».
   Большая Гиря была крупным и самоуверенным человеком, с такими людьми в подобных ситуациях легче всего.
   Я сделала это для нее очень медленно, благо поблизости не было других охранников.
   То есть подарила ей Большой Прекрасный Мир.
 
   Вскоре после этого мою историю напечатали в газете «Сакраменто Би», и я стала объектом внимания многочисленных феминистских групп. Они привлекли внимание общественности к тому факту, что никто не имеет права отнимать у женщины ребенка, даже если эта женщина обвиняется в убийстве. Таким образом, после нескольких месяцев публичного освещения подробностей моего заключения в печати и попыток апелляции в высшие инстанции мое дело было вновь открыто, вследствие чего вскрылись дополнительные детали смерти мистера Мерчинсона. Новый судья счел, что причиной его смерти стала трагическая ошибка, так как он принял лекарства из тюбика с другой этикеткой.
   Возможно, мне помогло то, что новый судья был мужчиной.
   Ранее на суде я рассказывала, что мистер Мерчинсон был довольно милым пожилым джентльменом, с которым я периодически спала вместе в одной постели просто из-за того, чтобы ему не было так одиноко, ведь он все равно не был способен ни на что другое. Постепенно он привязался ко мне и по чистой случайности написал завещание на мое имя, в котором оставил мне все свое имущество.
   И если бы не его жадные на деньги родственнички, которые стали строчить всякие жалобы, то полиция меня даже не потревожила бы. После чего обнаружилось наличие мышьяка в его крови, и дело приняло известный оборот.
   Однако тот факт, что старый человек по ошибке принял не то лекарство, вовсе не делает меня убийцей. Именно в этом убедил присяжных мой новый и весьма симпатичный судья Кенворти.
   Он принял в моей судьбе большое участие. И я всегда буду благодарна за это милому старому судье Кенворти.
 
   Таким образом меня оправдали и выпустили из государственной тюрьмы Чинно благодаря усилиям моего замечательного адвоката Джошуа Бирнбаума. Я как раз заплатила ему первый предварительный и весьма внушительный гонорар, что подвигло его на неистовую защиту моих интересов и продвижение в массы идеи о моем несправедливом обвинении. Ему даже удалось переиграть нам на пользу мое нападение на Большую Гирю, что я сделала якобы из-за временного буйного помешательства на почве послеродовой депрессии. Семья Большой Гири пыталась опротестовать решение суда, но тут всплыли некие пикантные подробности относительно ее душевного равновесия и ряда нарушений, которые она совершила в юношеском возрасте, и они вынуждены были отозвать свой иск.
   Лучше не полоскать свое грязное белье на публике. Таков мой девиз.
   Иногда я думаю, что тут не обошлось без участия Джошуа Бирнбаума, когда так удачно всплыли все эти непристойные подробности во время моего судебного процесса, которые были преданы широкой огласке. Но я никогда не узнаю этого наверняка.
   Одно знаю точно: такого адвоката, как Джошуа Бирнбаум, трудно переоценить.
 
   Да, забыла сказать: я все-таки получила наследство бедного мистера Мерчинсона. Я приняла его только потому, что такова была воля самого мистера Мерчинсона.

   Выходные — самые лучшие дни в тюрьме, потому что у нас не запланировано занятий по исправительной терапии и никакой достопочтенный исследователь криминальной психологии не бубнит тебе в ухо об особенностях твоего аномального поведения и недостатках твоего воспитания.
   К тому же в эти дни нам обычно раздают почту, поэтому неудивительно, что даже самые закоренелые преступники с нетерпением ждут выходных.
   — О'Шэннон, — надзиратель Харрисон отчетливо произносит каждую букву в микрофон. — Рода О'Шэннон. Спускайся, Рода. Кажется, это письмо от твоего мужа.
   Для получения корреспонденции нас обычно собирают в зале для общих мероприятий, где надзиратель Харрисон самолично отдает каждому из нас в руки письма и посылки, совсем как ведущий шоу «Цена угадана верно».
   — Пруит, Алиса Пруит. Так, что у нас тут? Кажется, маленький сюрприз от дядюшки Сэма. Возможно, купон со скидкой? Получи!
   Надзиратель Харрисон называет это полезным времяпровождением со своими тюремными подопечными, после раздачи почты он также обычно оставляет десяток заключенных и выслушивает их жалобы относительно сеансов исправительной терапии. Когда кому-то из заключенных не приходит никаких писем, то надзиратель Харрисон кладет в конверт или лично дает им так называемый маленький подарочек — купон на покупку шоколадки или какого-нибудь напитка в тюремном диспансере.
   — Квирога, Фелиция. Так-так. На конверте отметка отправителя — Богота. Почерк мужской, уверенный и аккуратный. Кажется, я догадываюсь, кто это… случайно, не твой дружок… Ансельмо! Иди же сюда!
   Надзиратель Харрисон весьма популярен среди заключенных. Обычно он председательствует на разных мероприятиях — раздаче почты, показах фильмов или кружках драматического или прикладного искусства, проведение которых спонсирует церковь. Когда же нужно объявить какие-либо плохие новости, например, о том, что целая камера наказывается за учиненные беспорядки или что отменяется какая-либо привилегия из-за недостатка финансовых средств, эта роль выполняется помощником мистера Харрисона надзирателем Фрогалом, который сообщает нам, что сам мистер Харрисон в отпуске или на важной встрече.
   Банально, но это срабатывает. И в конечном счете всем нравится надзиратель Харрисон, и все ненавидят надзирателя Фрогала.
   — Рамирес, Долорес Рамирес. Посмотрите-ка, кажется, тебе письмо от пасхального кролика! На вашем языке это будет пасхальный conejito. Я правильно произнес это слово, Долорес? Conejito? Что же ты стоишь? Иди сюда и получи свое письмо!
   Ходят слухи, что предшественник надзирателя Харрисона погиб в страшных мучениях во время бунта заключенных в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, будучи одним из заложников. Однако тюремная администрация постаралась, чтобы этот факт не просочился в прессу. Согласно этим слухам из проверенных источников, надзирателя-предшественника пытали в течение нескольких дней и ночей в этой самой комнате для общих мероприятий, а надзирателю Харрисону и другим работникам тюрьмы ничего не оставалось, как наблюдать за мучениями их коллеги. Заключенные сняли процесс пыток на пленку и заставляли всех остальных заложников неоднократно просматривать запись впоследствии. Весьма показательно, что бунтовщики не предъявляли ровным счетом никаких требований, они уже были обречены на смертную казнь, так что терять им было нечего.
   Когда же наконец в зал ворвались отряды спецподразделения, они застрелили всех заключенных и даже некоторых заложников (включая и предшественника надзирателя, который наверняка был рад положить конец своим мучениям). Надзиратель Харрисон оказался в числе выживших счастливчиков.
   После чего его сделали главным надзирателем.
   Возможно, воспоминание об этом кошмаре помогло мистеру Харрисону создать новый образ надзирателя — мягкого и вежливого человека, который никогда не повышает голоса. Он хотел, чтобы этот образ ассоциировался у заключенных с положительными эмоциями и впечатлениями, а также здоровой групповой динамикой.
   Есть только один человек в тюрьме, который не любит надзирателя Харрисона. Это Коринна. Впрочем, это неудивительно, потому что Коринна ненавидит всех, кроме меня.
   — Я бы сняла кожу с его яичек, как кожуру с персика, — по секрету однажды сообщила мне Коринна. Иногда она ненароком дотрагивается до моей руки или бедра. — Я бы обмотала его кишки вокруг толстой палки и заставила бы его съесть их.
   Это вовсе не смешно. Когда Коринна говорит о надзирателе Харрисоне, она крайне серьезна, от чего мне становится страшно.
   — Риордан, Дэлайла Риордан. О боже, посмотрите-ка на это. Целая посылка, и чего здесь только нет: открытки и письма, аудио- и видеокассеты, CD, настенные календари, печенье, и сладости, и даже консервы. Как обычно, мы убрали металлические предметы и провели цензуру писем. Мы не хотим, чтобы какая-нибудь неосторожная строчка заставила тебя свернуть с пути истинного. Однако я самолично попросил наших цензоров по возможности оставить все как есть. В конце концов, ты наша местная знаменитость. Мы хотим, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома.
   Я торжественно поднимаюсь со своего места и вхожу на подиум, где надзиратель Харрисон протягивает мне посылку серого цвета, перевязанную крест-накрест веревкой. Он широко и многозначительно улыбается мне. У нас с надзирателем Харрисоном есть свои секреты, но мы не любим демонстрировать свои отношения на публике, поэтому он довольно часто так мне улыбается.
   — Спасибо, надзиратель Харрисон, — произношу я во всеуслышание. — Спасибо вам большое за почту. Я хочу сказать вам спасибо от имени всех девушек за вашу доброту и внимание к нам.
   Девчонки в зале начинают улюлюкать, кричать и свистеть.
   — Давай, Ла! — Я узнаю голос Коринны где-то вдалеке. — Подари ему Большой Прекрасный Мир! Никто не сделает это лучше тебя!
   Ох уж эта Коринна. Вечно она лезет не в свое дело. Но я не позволю ей испортить мои отношения с таким хорошим человеком, как надзиратель Харрисон.
 
   Из тех писем и открыток, что я получаю, больше всего я ценю письма от детей, потому что дети — наше будущее и наша надежда на прекрасное завтра и все такое прочее.

   Дорогая Дэлайла!
   Меня зовут Оливер Крэнстед, я ученик шестого класса. Я пишу доклад по обществознанию. Я видел вас по телевизору. Вы очень красивая. Я хочу вызволить вас из тюрьмы в будущем, чтобы мы могли пожениться. Не могли бы вы написать мне письмо и помочь с докладом? У меня есть еще время в запасе до того, как мне надо будет его сдавать.

С любовью, Оливер Крэнстед, ученик шестого класса, ответственный по ТСО.

Классный руководитель мистер Уайт.

Начальная школа имени Томаса Джефферсона, Форт-Уэйн, Индиана

   Со времени моего несправедливого заключения в тюрьму я пытаюсь доказать окружающим, что я человек с чувством ответственности, особенно в том, что касается советов и предостережений подрастающему поколению в выборе правильного пути в жизни. Поэтому, хотя я и так стараюсь отвечать на все приходящие мне письма, то уж на письма детей отвечаю в первую очередь.

   Дорогой Оливер!
   Спасибо тебе большое за твое доброе письмо. Я с удовольствием помогу тебе с докладом по обществознанию.
   Возможно, тебе стоит написать на тему социальной несправедливости и о том, как она влияет на всех, кому приходится жить за решеткой.
   Мне кажется, что несправедливость — это то, что причиняет сильную боль человеку, как ты считаешь? Эта боль даже сильнее боли от сломанной конечности или когда тебе сверлят череп, как это делают сейчас моему отцу, который находится в коме.
   Здесь, в женской тюрьме западного Техаса, я каждый день сталкиваюсь с такими же жертвами несправедливости, как и я сама. Жертвами нечистоплотных судей и жадных адвокатов. Их заботит только одно — как потуже набить свои карманы нашими кровно заработанными денежками. Хотя мне хотелось бы верить, что мой личный адвокат Джошуа Бирнбаум (который, признаться, вылетает мне в копеечку) гораздо выше всех этих мелких дрязг и склок. Он человек совсем другого склада.
   Заключенные в тюрьме больше всего недовольны именно несправедливым обращением и недостатком уважения к собственной персоне, а вовсе не тяжелыми условиями или изнасилованиями кучей охранников, как показывают в фильмах для домашнего просмотра.
   Возьмем для примера мой случай. Не спорю, я совершила ряд неправильных поступков в жизни, некоторые из них привели к трагическому исходу, но это не делает меня плохим человеком и тем более серийным убийцей. Но пойди докажи это газете «США сегодня»!
   Что же, Оливер, надеюсь, я дала тебе какую-то пищу для размышлений. Если как-нибудь окажешься в Техасе, приходи меня навестить и захвати с собой магнитофон и пленку. Я научу тебя всему, что знаю сама о так называемых исправительных учреждениях Америки.

Твой друг, Дэлайла Риордан, осужденная на смертную казнь.

Женская тюрьма западного Техаса

   Когда меня в первый раз посадили в тюрьму на пожизненный срок по обвинению в убийстве мистера Мерчинсона, я принимала участие еще в одной исследовательской программе по криминальной психологии, которая финансировалась университетом какого-то сельскохозяйственного штата центральной Америки, названия которого не помню. Профессора, который проводил исследования, звали мистер Пенденнинг, и на внешность он был гораздо привлекательнее профессора Александра.
   У профессора Пенденнинга были гладко причесанные светло-русые шелковистые волосы, голубые глаза и ровная кожа без единой отметины. Его ногти всегда были в идеальном порядке, а костюмы, рубашки и галстуки в меру элегантны — он не выглядел в них ни слишком вызывающе, ни слишком чопорно.
   У профессора Пенденнинга была теория, которая, в общем-то, не слишком оригинальна, что транслирование сцен жестокости в кино и по телевизору оказывает ударный эффект на хрупкую юношескую психику. Думаю, в то время, когда я сидела в тюрьме Чино, мою психику можно было назвать юношеской, ведь мне было всего семнадцать лет.
   У профессора Пенденнинга была команда, которая помогала ему в научных изысканиях, состоявшая из его крайне неженственной ассистентки по имени Джейн и его хорошенькой жены (бывшей аспирантки) Элинор. Джейн занималась тем, что вела записи наших бесед и бросала на меня осуждающие взгляды, а Элинор, хотя и ни разу не приехала в тюрьму, помогала набирать материалы дома на компьютере и присматривала за детьми. Совместно они разработали модель под названием «Градиент агрессии на входе и выходе. Методика профессора Пенденнинга». Суть ее заключалась в том, чтобы измерить, какое количество потенциальной агрессии «входит» в хрупкую юношескую психику через каналы поп-культуры, и сколько «выходит» обратно в виде совершенных убийств, вооруженных ограблений, угона машин, изнасилований, массовых изнасилований, гомосексуальных изнасилований, массовых гомосексуальных изнасилований, в общем, вы понимаете.
   После того как профессор Пенденнинг поведал мне о своем важном проекте, я сказала ему буквально следующее:
   — Я хотела бы уточнить с самого начала, что за мной не числится ничего, кроме непредумышленного убийства первой степени. В отчетах штата Айова содержится абсолютно неверная информация насчет того, что произошло с тем врачом, и насчет угона машин, к чему я была только косвенно причастна, потому что думала, что еду просто покататься, и не знала, кому принадлежит машина.
   Профессор Пенденнинг не похож на многих мужчин, которые не дают женщине высказаться до конца и постоянно перебивают ее. Он всегда улыбался и ждал, пока я закончу говорить, потом отсчитывал ровно три секунды и начинал говорить сам.
   Один. Два. Три.
   — Я занесу это в протокол, Ла.
   Он никогда не высказывал вслух своих мыслей. То, что он говорил, будто было призвано напомнить тебе, о чем думала ты, и то это было произнесено лишь потому, что ты сама об этом ему сказала.
   — Возможно, мой старый друг Мануэль стал бы гораздо более интересным объектом для вашего исследования, если бы власти смогли его поймать. Он настоящий гений мастерства скрываться. Хотя Мануэль практически не говорит по-английски, так что вам бы понадобился переводчик. Мануэль вырос на этих ужасных жестоких мексиканских фильмах, в которых маленьких мальчиков заставляют наблюдать, как страшные большие дяди со шрамами во все лицо насилуют и убивают их матерей. Вам приходилось смотреть подобные фильмы, профессор Пенденнинг?
   Один. Два. Три.
   — Нет, Ла, я не припомню, чтобы я смотрел подобные фильмы.
   — Без сомнения, эти фильмы не привили Мануэлю иммунитет против жестокости. Самая наименее жестокая вещь, которая имеет место в этих ужасных фильмах, — это когда изнасилованная и измученная пытками молодая мать бросается вниз с моста в бушующий ад, не в силах более сносить издевательства. Не могу выразить вам, профессор Пенденнинг, как огорчали меня подобные фильмы, когда мне приходилось смотреть их в кинотеатре под открытым небом.
   Один. Два. Три.
   — Наверное, эти фильмы кардинальным образом повлияли на ваше отношение к мужчинам?
   Есть одна вещь, которая равняет профессора Пенденнинга со всеми другими научными работниками, с которыми я встречалась, а также с полицейскими, которые меня допрашивали: все они пытались запутать меня и сбить с толку своими хитроумными вопросами. Однако я видела их насквозь.
   — Я очень хорошо отношусь к мужчинам, профессор Пенденнинг. Они мне очень нравятся. Гораздо больше, чем женщины, если хотите знать.
   Профессор Пенденнинг открывает мое дело, которое лежит у него на коленях. В те дни мое дело было еще совсем тоненьким, размером с городскую телефонную книгу. Профессор Пенденнинг, самый аккуратный и организованный человек, которого я когда-либо встречала в своей жизни, тщательно закладывает несколько страниц желтыми отрывными листочками.
   — Вы, случайно, не помните Тома Волтерса из Мендочино, члена местного законодательного собрания? Вы познакомились в Сакраменто, в одном из баров на Мишен-стрит. В баре под названием «Голубой грот». Около двух часов пополудни вы с Томом Волтерсом сели в желтое такси. Это было зафиксировано камерами слежения и подтверждено свидетелями. В три сорок семь Том или кто-то неизвестный вбил код в его домофон и поднялся в его квартиру. Этот же самый человек покинул квартиру с чемоданом, набитым драгоценностями, коллекцией редких монет и ценными бумагами. Далее кто-то несколько раз снимал довольно крупные суммы с его счета, каждый раз из разных банкоматов. Когда же вас арестовали на следующее утро за убийство мистера Мерчинсона, то нашли у вас в сумочке десятицентовик с головой Меркурия 1916-Д,^[3] стоимостью около тридцати тысяч. Вы же знаете, Ла, я ничего не расскажу прокурору округа, но меня лично сильно беспокоит член местного законодательного собрания Том Волтерс. Вас подозревали, но не предъявили обвинения. Что вы сделали с членом законодательного собрания Томом Волтерсом?
   Один. Два. Три.
   Я всегда говорю: соус для гусыни — соус и для гусака.
   Четыре. Пять. Шесть.
   — Вы прекрасно понимаете, что все зависит оттого, как это подать, профессор Пенденнинг. Вы нарочно подчеркнули одни детали и умолчали о других. Член законодательного собрания Том Волтерс задолжал в общем счете около сотни тысяч долларов, после чего таинственно исчез со всеми средствами, собранными в поддержку его политической кампании. К тому же его вряд ли можно было назвать преданным мужем. Его прежняя подружка была интерном в старших классах средней школы, она была самая настоящая нюня, и, как он мне рассказал, она все время требовала от него, чтобы он женился на ней и сделал ей ребенка. Она просто не могла без него жить. Фу, терпеть не могу таких девчонок. Если вы помните, она также исчезла. И хотя я очень ценю вашу заботу, профессор Пенденнинг, но прошу вас не возводить на меня напраслину. В моей жизни и так полно всяческой клеветы. Я просто хочу помочь вам с вашим проектом, пока я сижу здесь и жду решения Верховного суда относительно апелляции. Я хорошо усвоила урок, хочу спасти свою задницу и выйти на свободу из тюрьмы, профессор Пенденнинг. В этом мире царит случайность: порядочная девушка может попасть под влияние дурных людей, и всем будет наплевать, какой на самом деле она человек — хороший или нет. Поэтому мужчины склонны не доверять женщинам. Вам не приходилось сталкиваться с подобным отношением к женщинам в вашей научной практике, профессор Пенденнинг? Вне зависимости от того, как ведут себя женщины и какими хорошими они ни хотели бы быть, мужчины им не доверяют. Ни капельки не доверяют.
   Я чувствовала, что он хочет дотронуться до моей руки, но только не знает, как это сделать.
   Один. Два. Три.
   Пять. Шесть. Семь.
   Семь?!
   — Я хочу помочь тебе, — сказал профессор Пенденнинг. Он уже давно хотел это сказать и наконец решился.
   После чего он дотронулся до моей руки. Так что мне не нужно было дотрагиваться до его руки первой.
   Обычно в таких случаях лучше немножко выждать.
   — Я знаю это, малыш, — сказала я. Это был прекрасный момент единения мужчины и женщины. — Я тоже хочу помочь тебе, малыш. Я очень хочу помочь своему маленькому мальчику.

Градиент агрессии на входе и выходе.

Методика профессора Пенденнинга

 
   Испытуемый: Дэлайла Риордан
   Дата рождения: 18 ноября 1981 года
   Цвет волос: рыжеватая блондинка
   Цвет глаз: небесно-голубой
   Вес: 110 фунтов
   Рост: 5 футов 2 дюйма
 
   Адрес: камера 14, государственная тюрьма Чино
   Представитель в суде: Джошуа Бирнбаум, адвокатская контора «Бирнбаум, Бирнбаум и Вулфф» (90058, США, Калифорния, Лос-Анджелес, проезд Морристаун, 12)
 

Часть первая. Агрессия на входе

   Пожалуйста, ответьте на вопросы анкеты. В случае необходимости поставьте галочки в пустых клетках.
 
   1. Постарайтесь припомнить из детства, что именно вы в первый раз смотрели по телевизору?
 
   Мюзикл «Звуки музыки», который был у меня на кассете и который я пересматривала по вечерам, особенно я любила слушать песенку гувернантки Марии «До-ре-ми»: «До — нам дорог первый звук, ре — решительней вперед, ми — меня зовут Ми-ми…». Это была моя любимая песня. Я думаю, что это вообще была единственная видеокассета, которая у меня была. Мне ее подарил папа на Рождество, когда я была совсем маленькой.
 
   2. Ваши родители смотрели с вами вместе телевизор, когда вы были ребенком?
 
   Может быть, иногда мама. Но даже если она и сидела рядом, я все равно не ощущала ее присутствия, если вы понимаете, что я имею в виду.
 
   3. Вспомните самое неприятное впечатление, связанное с просмотром фильма или передачи.
 
   Когда застрелили Старое Вопящее Брюхо из мультфильма «Семейка Симпсонов».
 
   4. Пожалуйста, оцените примерное количество часов в неделю, которые вы проводили перед экраном телевизора до сих пор:

0–10	20–25	35–10	50–55	65–70	80–85
10–15	25–30	40–45	55–60	70–75	85–90
15–20	30–35	45–50	60–65	75–80	90 и более

 
   Примечание: Боюсь, я не часто смотрела телевизор в своей жизни, старалась больше общаться с людьми. В детстве я по большей части смотрела мюзиклы. Сейчас я смотрю Си-эн-би-си, чтобы следить за динамикой моих вложенных в акции инвестиций, или шоу Джерри Спрингера, если мне хочется посмеяться.
 
   5. Пожалуйста, поставьте цифру рядом с каждым из перечисленных ниже фильмов в порядке вашего предпочтения.
 
   «Славные парни» — 2
   «Крестный отец» — 0
   «Крестный отец, часть II» — 0
   «Вспомнить все» — 0
   «Баффи, истребительница вампиров» — 4
   «Семь» — 3
   «Сластена» — 0
   «Крестный отец, часть III» — 1
   «Смертельное оружие-ІV» — 0
   «Семь самураев» — 0
   «Молчание ягнят» — 0
   «Крик (I, II и III части)» — 5
 
   Примечание: Большинство из перечисленных фильмов я не смотрела, поэтому поставила жирные нули напротив них. Остальные я смотрела, хотя не могу сказать, что это мои самые любимые фильмы их тех, что я видела. Я поставила единицу напротив фильма «Крестный отец, часть III», потому что мне понравилась главная мысль этого фильма — Католическая церковь уподобляется мафии, особенно когда дело касается убийства людей, посягающих на сложившуюся систему ценностей. Это теория, которую я полностью разделяю, — часто те, кто притворяются святошами, оказываются более опасными преступниками, чем те, которых несправедливо обвинили и заключили в тюрьму.
   Мои любимые фильмы — это уже упомянутый мюзикл «Звуки музыки», а также «Король и я» и «Продавец музыки».

   Анкета профессора Пенденнинга занимает много страниц, но я включила только первые несколько, чтобы показать, что наше личное общение с ним было глубоко профессиональным и не имело ничего общего с его рекомендацией на пересмотр моего дела.
   Я также включила сюда отрывки из весьма интересной анкеты профессора Пенденнинга, чтобы продемонстрировать вам, что уже довольно давно добровольно участвую в различных проектах, направленных на благородные цели искоренения зла и насилия из нашего мира.

   Когда ты ведешь дневник, нельзя забывать о многих важных вещах. Скажем, о свойствах памяти или о правде, то есть о том, над чем мы обычно редко задумываемся в повседневной жизни. К примеру, я часто сомневаюсь в том, насколько точно могу воспроизвести детали моего разговора с другими людьми — кто что сказал и когда это было. В конце концов, я ведь не звукозаписывающий проигрыватель и не видеомагнитофон.
   Возьмем для иллюстрации какой-нибудь разговор из моего прошлого, который поможет нам понять самую важную вещь человеческой памяти — свойство объективно отражать окружающий мир. В качестве проверки я решила вспомнить наш последний разговор с тетей Алисой в тот день, когда я убежала из дома.
   Смешно: я фактически не помню самих слов, которые мы произносили в тот судьбоносный день, но если долго сидеть неподвижно в камере с карандашом в руке, то приходит цельный образ того разговора, и я фактически начинаю слышать его. Поймите меня правильно, это не настоящий разговор, который состоялся между нами. Просто откуда-то возникают два наших голоса, которые скрещивают свои шпаги, словно дуэлянты, над круглым, покрытым лаком столом из ели. Слева — тетя Алиса с сигаретой в одной руке и бокалом красного вина в другой, справа — я, со сложенными на коленях руками, которые всегда держу в этом положении, если начинаю нервничать.
   — На самом деле я не твоя тетя Алиса.
   — Я знаю.
   — Я подружка твоего отца. Меня даже зовут не Алиса.
   — Я знаю.
   — Я желаю только добра твоему отцу. Я хочу, чтобы он поправился. И чтобы справился с этим — ну, с тем, что касается твоей матери. Он заслуживает большего.
   — Мою мать забрали в Массачусетс, условия там гораздо лучше для человека в ее состоянии. Вы ведь знаете об этом, тетя Алиса? Вы ведь в курсе всего происходящего?
   — При папе можешь обращаться ко мне тетя Алиса. Но я не твоя тетя. Меня даже зовут не Алиса. Когда папы нет рядом, зови меня миссис Андерсон.
   — Папа поправится?
   Тетя Алиса могла пристально смотреть в глаза человеку часами. Пожалуй, единственная хорошая вещь, которую я могу о ней вспомнить, — это то, что она никогда ни от кого не пряталась и я всегда знала, где ее можно найти.
   — А ты прекратишь добавлять ему мышьяк в пищу?
   — Я первой задала вам вопрос, тетя Алиса.
   — Врачи говорят, что это вопрос времени. Но он не сможет поправиться, если ты будешь продолжать в том же духе.
   — Я не собираюсь убивать своего отца, я люблю своего отца. К тому же не способна отравить кого-либо. Вообще, отравление — слишком долгий процесс.
   — Твой папа простит тебе что угодно. Даже отравление мышьяком на последней стадии развития его болезни.
   — Вы не можете судить о моем отце.
   — Тогда, может, я могу судить твою мать?
   — Оставьте в покое мою мать.
   Я сказала это тихо, но твердо. И это заставило ее поколебаться.
   — Повторяю, твой папа заслуживает лучшей участи. Он заслуживает меня. У нас уже были прочные отношения к тому моменту, когда вернулась твоя мать. Но теперь я снова с ним. И больше не позволю никому разрушить наши отношения, Дэлайла. Я не собираюсь терять его снова.
   — Это мой парень сигналит на улице.
   — Пригласи его войти.
   — Он не из тех, что заходят. Он из тех, кто ждет в машине.
   — Я еще не закончила говорить, Дэлайла.
   — Я знаю, тетя Алиса. Зато я закончила слушать.
   — Мне нужно кое-что тебе показать. Поехали ко мне. Я тебе кое-что покажу.
   — В другой раз, тетя Алиса. Мне нужно идти.
   Наши разговоры с тетей Алисой были похожи один на другой, они были как хит, повторяющийся по нескольку раз на дню по радио, или как рекламная песенка по телевизору. Тетя Алиса задает вопрос, подталкивает меня к ответу и бросает на меня проницательный взгляд. Раз, два, три. А я ускользаю от ответа и делаю маленький шажок назад. Толчок, шаг назад. Толчок, шаг назад. Как в танце. Смысл наших разговоров был разный, но композиция не менялась.
   — Ты должна прийти ко мне в гости, — сказала она, глядя на мое отражение в зеркале, куда я смотрелась в тот момент. (Это всегда как-то возбуждает: когда ты знаешь, что за тобой наблюдают.) — Я бы приготовила ужин. Мы бы поболтали как две подружки.
   — Я не люблю болтать, тетя Алиса. Я человек дела. В нашем мире и так полно болтунов, вам не кажется?
   — Миссис Андерсон. Хотя можешь называть меня Бэль.
   — Меня ждет мой парень, тетя Алиса. Вы слышите автомобильный гудок? Сумасшедшие звуки, не правда ли? Би-би-би. Мой парень тоже не из болтунов. Мой малыш — человек дела, как и я.
   — Никто не понимает тебя лучше меня, Дэлайла.
   — Ла.
   Я знала, что нужно сделать еще несколько па, чтобы завершить наш разговор. Только бы выдержать ритм.
   — Извини, что ты сказала?
   — Давайте не будем больше говорить об этом, тетя Алиса.
   — Да мы даже толком не поговорили. Вернись, я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
   Я все верно рассчитала. Последний шаг остается за мной. И я произнесла заключительную заготовленную фразу, закрывая дверь за собой:
   — Так все меня здесь называют, тетя Алиса. Все, кроме вас.
 
   Забавно: иногда мне кажется, будто я уже умерла.
   Вдвойне забавно: никто этого не замечает, потому что они тоже умерли.
 
   Как любая нормальная послушная дочь, я чувствую потребность дать о себе знать своим родителям. У моего отца сейчас тяжелый период и много проблем со здоровьем, которых я не пожелала бы никому, и хотя я скучаю по нему самому и его голосу, все-таки иногда думаю, что все сложилось лучшим образом.
   Папа бы не выдержал, если бы увидел, как несправедливо обошлись власти с его маленькой девочкой. Сегодня я объясняла это надзирателю Харрисону, который организовал для меня дополнительное время, чтобы я могла поговорить по телефону со своим отцом.

   Запись телефонного разговора
   19 апреля 2002 года, 11.33
   предварительное согласие подписано обвиняемой и ее представителем в суде Джошуа Бирнбаумом 7 февраля 2000 года
   (см. документ № DR/02/HBG/44)
 
   — Папа, привет. Это я.
   — …
   — Твоя малышка.
   — …
   — Надеюсь, тебе уже лучше. Надеюсь, они положили телефонную трубку к твоему уху на подушку, как я просила.
   — …
   — Все по-старому, все по-старому.
   — …
   — Я звоню из офиса надзирателя Харрисона. Он называет это «благотворительным актом».
   — …
   — Конечно, он ждет от меня ответного благотворительного акта взамен. Так он это называет. «Благотворительный акт». Странный он, этот надзиратель Харрисон.
   — …
   — Мне задают одни и те же вопросы. Я уже устала от них. О тебе и обо мне. О тебе и о маме. О вещах, которые произошли бог весть когда в Техасе, Оклахоме, Иллинойсе. О людях, которых я никогда не встречала лично, но с которыми когда-то всего лишь проезжала через одни и те же места. Это несправедливо. Все эти вопросы наводят меня на мысль, что со мной что-то не так. Они заставляют меня думать, что я начисто лишена какой бы то ни было морали.
   — …
   — Но ты ведь всегда учил меня, как отличить плохое от хорошего, папа. Они меня совсем запутали.
   — …
   — Как бы я хотела поговорить с тобой, папа. Услышать твой голос.
   — …
   — Хотя я и так слышу твой голос каждый день. Он звучит в моей голове и направляет меня: «Ла, веди себя хорошо. Совершай только хорошие поступки по отношению к хорошим людям. Не выходи из себя и не будь эгоисткой. Помни золотое правило: „Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой“» и так далее.
   — …
   — Если бы у меня снова был выбор, я бы стала такой. Была бы хорошей, и ты гордился бы мной.
   — …
   — Хотя не всегда.
   — …
   — Иногда я просто не могу быть такой.
   — …
   — Во всем виноваты эти успокоительные средства. Успокоительные средства от профессора Реджинальда. Успокоительные средства от профессора Александра. Даже надзиратель Харрисон дает мне успокоительные средства, чтобы помочь мне спокойно заснуть. Или просто успокоиться.
   — …
   — Дом в Малибу. Такие сны мне нравятся.
   — …
   — Вначале снится что-то хорошее. Зато потом начинается кошмар.
   — …
   — Если бы ты был рядом, ты бы отогнал от меня плохие сны. Ты бы приказал им убираться ко всем чертям.
   — …
   — Надзиратель Харрисон говорит, что скоро я смогу навестить тебя. Если буду хорошей девочкой.
   — …
   — Все, я не могу больше говорить.
   — …
   — Не обращай внимания. Это надзиратель Харрисон рядом, у него такие шутки.
   — …
   — Я позвоню тебе еще. Да, папа… (одну минуточку, надзиратель Харрисон). Папа, если ты вдруг выйдешь из комы…
   — …
   — …позвони маме и скажи, что я по ней скучаю. Можешь сказать ей, что я ее люблю, если захочешь.
   — …
   — И тебя я тоже люблю. Пока.

 
   После разговора с папой у меня обычно возникает странное чувство, которое можно сравнить с состоянием, когда ты знаешь, что выбросил деньги на ветер. Мне становится одиноко как никогда. К тому же надзиратель Харрисон, как всегда, все портит своим присутствием, прежде чем отослать меня в камеру, он оставляет меня в своем кабинете и начинает говорить мне ужасные, пошлые вещи, хотя в такой момент я жду от него чего-нибудь милого и ласкового, он ведь не знает моего отца и что он за человек, но все равно его слова оседают в моей голове и снова всплывают на следующий день, когда пытаюсь описать в своем дневнике прошедший день и объяснить папе, что быть хорошей — это…

1

   Я больше не веду дневник, потому что мне это наскучило.
 

2

 

3

   Рядом, хочу ощущать тебя рядом, хочу обнять тебя, хочу чувствовать, что ты знаешь, что я рядом, хочу знать, что мы единое целое, рядом, рядом…
 

4

   Вести дневник скучно потому, что тебе постоянно приходится возвращаться назад к прошедшим событиям и вспоминать их шаг за шагом и заново проживать их, хотя они настолько банальны, что не стоят того.
   Вот поэтому это СКУЧНО.
 

5

   Я хочу заснуть и проснуться снова хорошим и добрым человеком. Я не буду обманывать людей и давать им пустые обещания. Я не буду совершать плохих поступков по отношению к хорошим людям и хороших поступков по отношению к плохим. Я сделаю все от меня зависящее, я расскажу всю правду, просто разреши мне уснуть и не запугивай меня больше, мне уже все равно нечего бояться, ты не сможешь причинить мне боль и сделать что-то, что идет вразрез с законами Техаса. Ты не сможешь до меня добраться. Здесь тяжелые замки на дверях и повсюду вооруженные охранники, многие из которых благоволят ко мне. Если ты позволишь мне спокойно уснуть, я обещаю быть хорошей. Обещаю быть хорошей. Я не убегу и не причиню никому зла. Знаю, я обещала это в прошлый раз, а потом совершила много зла, но в этот раз все будет иначе. Клянусь своей любовью к Мануэлю. Не причиняй мне зла, я обещаю, обещаю. Никому зла. Никому зла. Я просто хочу уснуть. Закрываю глаза. Закрываю глаза и засыпаю. Но погружение в сон не делает меня беззащитной. Это не означает, что я не замечаю, что происходит вокруг.
 

6

   А знаешь что, папа. Твои ненаглядные «Оклендские Рейдеры» вчера снова боролись за Суперкубок. Они опять проиграли.
 

7

   Ну хорошо, я поведаю вам свою биографию, если вам так интересно (профессор Реджинальд!). Я родилась. Я выросла. Запуталась в этой гребаной жизни. Моя мать бросила нас. Мой папа пропадал все время на работе. Мне нравилось заниматься сексом с мальчишками. Потом мой папа заболел, и я стала помогать ему. Я повидала мир, я много путешествовала. Несколько раз меня забирали в полицию за проституцию, но эти обвинения (совершенно справедливо) были полностью сняты. Меня также арестовывали несколько раз за вещи, сделанные Мануэлем, и он почему-то всегда выходил в этих случаях сухим из воды, хотя он даже не является гражданином нашей страны в отличие от меня. Затем мне предъявили ложное обвинение в убийстве, но вскоре оправдали. После выхода из тюрьмы я поехала в Голливуд, где я была счастлива и вела беззаботную жизнь в течение шести месяцев. Позднее меня схватили и опять предъявили обвинения (в основном ложные) за убийство людей, которых я никогда не встречала в своей жизни. Впоследствии меня снова посадили в тюрьму. В тюрьме я стала вести дневник, а затем мне наскучило его вести. После этого за меня взялся профессор Реджинальд и стал приходить ко мне в камеру каждый день, он советовался по моему поводу с главным надзирателем и привлекал к делу специалистов из больницы. «Почему ты не ведешь дневник? — долбил он мне в уши ежеминутно. — Тебе необходимо давать выход своим чувствам на бумаге. Подумай обо всех этих бедных детях на улице, которые запутались в жизни, они могут повторить твои ошибки. Пусть твои признания послужат им предостережением. Задумайся о поступках, которые ты совершила, попробуй простить себя за это, и тогда, возможно, настанет черед общества простить тебя».
   И прочее, и прочее, и прочее…
 

8

   — Ложные обвинения, — шепчет мне Коринна через водосточную трубу. — Кому ты рассказываешь про ложные обвинения? Меня саму несправедливо обвинили в убийстве моего мужа. Пола Рузвельта Роджерса, этого подлеца без малейшего понятия о христианском сострадании и милосердии. Меня ложно обвинили в том, что я накачала его лошадиной дозой транквилизаторов, привязала к нашей супружеской постели с помощью лески и держала его в таком положении в течение трех месяцев, пока наши дети отдыхали у бабушки. Мне предъявили несправедливые обвинения в том, что я не давала пищи вышеупомянутому Полу Рузвельту Роджерсу, поила его водой из пипетки и пытала его, соскабливая кожу с его тела щипчиками для ногтей и выдергивая зубы ножом для удаления сердцевины из яблок, а также остальными домашними инструментами и приборами, предназначенными Богом к иному использованию, хотя, зачем Бог создал эти инструменты по их прямому предназначению, для меня так и осталось загадкой. Миксер, тостер, микроволновая печь, газонокосилка, аппарат для изготовления попкорна. Меня совершенно ложно обвинили в применении пыток и убийстве этого сукиного сына, женоненавистника и растлителя детских умов, хотя я в момент преступления была совсем в другом месте, а именно в штате Оклахома. И несмотря на то что все собранные улики говорили в мою пользу, присяжные, состоящие сплошь из белых мужчин, признали меня виновной. Так что не надо мне рассказывать про ложные обвинения. Вся моя жизнь состоит из ложных обвинений.
 

9

   Признаться, иногда Коринна меня крайне раздражает. Мне кажется, она очень нечестный человек по натуре.
 

10

   Каждый день я должна записывать что-нибудь в дневник. Профессор Реджинальд считает, что это может помочь моему делу.
   — Записывай все что угодно, Ла, — сказал мне профессор Реджинальд. — Все, что придет в голову. В любое время суток. Это не должны быть какие-либо связные воспоминания или описание прошедшего дня. Пусть это будут обрывки мыслей. Мысли независимой и особенной молодой женщины. Женщины, которая никогда не сдается. Той, что не приемлет «нет» в качестве ответа на любой вопрос.
   Иногда я действительно не знаю, каков будет следующий шаг профессора Реджинальда. Может, отступится от меня?
   Как бы не так.
 

11

   Кто я такая на самом деле?
   Эй!
   Хочешь стать моим маленьким мальчиком?
 

12

 

13

   К черту профессора Реджинальда и к черту это место.
 

14

   Я только что вернулась со свидания со своим адвокатом Джошуа Бирнбаумом. Джошуа Бирнбаум — гений по всем законодательным вопросам, и он вытащит меня отсюда. Спасибо Господу Богу за то, что существует Джошуа Бирнбаум.
   Джошуа Бирнбаум сказал, что он согласен с профессором Реджинальдом в том, что касается моего дневника. Он тоже считает, что каждый день нужно обязательно что-нибудь записывать. Даже если мне нечего сказать, нужно просто сделать какую-нибудь отметку, написать букву или нарисовать какую-нибудь загогулину. Я спросила, а что, если я возьму козявки из носа и размажу их по странице? Он ответил: конечно, если это то, что ты хочешь сказать. Просто сделай это.
   Я задумалась на минуту. Джошуа Бирнбаум стал копаться в каких-то бумагах. Джошуа Бирнбаум — единственный человек из тех, кого я когда-либо встречала, который может заниматься несколькими вещами одновременно.
   Кто я такая? Кто я такая на самом деле?
   Все средства хороши — вот его девиз.
   Джошуа Бирнбаум определенно мой тип парня.
 

15

 

16

   Мой замечательный адвокат Джошуа Бирнбаум доступным для меня языком без юридических терминов познакомил меня с тем, как продвигается наше дело. И эти аспекты были целиком и полностью связаны с законодательными вопросами, а не с какими-то расплывчатыми концепциями относительно сохранения моего морального облика, чему якобы обязательно должен помочь мой дневник. И все мне сразу показалось простым как дважды два.
   Так, выяснилось, что двоюродный брат Джошуа Бирнбаума учился в одном колледже с моим судьей из Санта-Розы. Соседка по комнате подруги Джошуа Бирнбаума работает на генерального прокурора округа Калифорния. Джошуа Бирнбаум, когда он был в Монтери, довелось играть в гольф с моим старым добрым судьей из Санта-Розы, судьей Кенвортом, с тем, у которого были странные соски, и они случайно перепутали мячи или что-то в этом роде, после чего обменялись шутками, а затем вступили в беседу, обнаружив, как много у них общего в сфере их идентичных профессий, как-то: неподдельный и искренний интерес к жертвам несправедливого обвинения, осужденным на смертную казнь, — то есть таким, как я.
   Я же говорила вам, Джошуа Бирнбаум — гений по законодательным вопросам, прямо как известные адвокаты Кларенс Дарроу или Джонни Кокрэн.
   Как я поняла из нашего разговора, Джошуа Бирнбаум склоняет меня сознаться в кое-каких незначительных проступках, якобы совершенных мною в Калифорнии, как-то: приставание к мужчинам на улицах (такое я могу себе представить только при очень разыгравшемся воображении) или в тайных умыслах совершить мошенничество (это, я признаюсь, ближе к правде, если вспомнить суд по поводу мистера Мерчинсона).
   Признание своей вины по этим пунктам поможет облегчить мою участь и представить в ином свете мое заключение в тюрьме Калифорнии по делу об убийстве мистера Джеймса Лесли Джонсона из Форт-Уэйн, Индиана, который был первым человеком в списке моих так называемых жертв (то есть людей, которых я никогда в жизни не встречала).
   Ergo:^[4] Джошуа Бирнбаум — гений в законодательных вопросах.
   И он вытащит меня отсюда.
 

17

   Сегодня чувствую себя лучше. Утром за окном пела птичка, пока голуби не прогнали ее прочь.
   Это подарило мне хорошее настроение на целый день.
 

18

   Рядом, хочу быть рядом с тобой, хочу быть рядом, видеть, что ты меня видишь, чувствовать тебя рядом.
 

19

   Профессор Реджинальд хотел сегодня зайти ко мне. Меня бы заставили подписать документ о согласии, так как его приглашение расценивалось бы как незапланированный личный визит, но я не стала этого делать.
   Профессор Реджинальд — хороший человек, но я не хочу, чтобы он устраивал такие сцены, как в прошлый раз.
 

20

   Птиц сегодня не было.
 

21

   Вытащите меня отсюда, Джошуа Бирнбаум!
 

22

   Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Вытащите меня отсюда. Пожалуйста, вытащите меня отсюда. Кто-нибудь. Как-нибудь. Как угодно. Вытащите меня отсюда, вытащите меня отсюда, вытащите меня отсюда, вытащите меня отсюда.
   Сегодня ровно шестьсот дней, как я сижу здесь, ожидая смертной казни за преступления, которых не совершала, и если совершала, то только в своем воображении, что не считается, иначе все бы сидели вместе со мной в тюрьме и ожидали смертной казни. Даже вы, и президент Соединенных Штатов, и даже мать Тереза. И все-все-все.
 

23

   Сопля —>
   (P. S. Шучу, профессор Реджинальд.)
 

24

   Мало того что у профессора Александра весьма непривлекательная внешность (взять хотя бы все эти родинки на его лице), но он также не отличается и положительными чертами характера. Все же, несмотря на это обстоятельство, ловлю себя на том, что жду наших совместных сеансов, потому что они служат спасением от повседневной рутины.

   Терапевтический анализ
   Дело № 34421
   Дэлайла Риордан
   Начато: 2 февраля 2002 года
   Дата: 2 июля 2002 года
 
   Участники:
 
   Профессор Уэйн Александр, экспериментатор
   Дэлайла Риордан, испытуемый
 
   УА: Давно не виделись, Ла. Тебе удобно? Откинься на спинку стула и устройся поудобнее. Можешь положить ноги на стол. Я хочу, чтобы тебе было удобно.
   ДР: Мне удобно, профессор Александр.
   УА: Тебе удобно.
   ДР: Я знаю, вы злитесь на меня, профессор Александр. Я даже знаю почему.
   УА: Ты знаешь почему.
   ДР: Я не хотела пропускать наши сеансы по конфликтному анализу. Просто надзиратель Харрисон и профессор Реджинальд посчитали, что из-за своего недавнего состояния я могу представлять опасность для окружающих. Хотя это довольно-таки смешно, не находите? Какую опасность может представлять из себя такая маленькая девочка, как я?
   УА: Такая маленькая девочка, как ты.
   ДР: Хотя, по правде говоря, у меня тоже были свои причины не приходить на наши сеансы. Не знаю, как объяснить, но я не доверяю флюидам, которые от вас исходят. Я знаю, иногда трудно выслушивать правду, но хочу сказать, что с некоторых пор решила быть честной перед мужчинами в том, что касается моих чувств. Я думаю, так будет лучше.
   УА: Что касается твоих чувств.
   ДР: Знаю, я дала вам от ворот поворот, профессор Александр. Я нарочно не отвечала на ваши письма и открытки, потому что мне показалось, что они крайне неуместны в данном положении.
   УА: Тебе показалось, что они крайне неуместны в данном положении.
   ДР: Я пойму, если вы меня возненавидите, профессор Александр. Только надеюсь, что вы поймете, что я хорошо к вам отношусь. Я благодарна вам за то, что вы пытались мне помочь. Однако считаю, что вы не способны понять меня.
   УА:…
   ДР: Кажется, вы пропускаете свой ход, профессор Александр?
   УА:…
   ДР: Если вам нечего мне сказать, профессор Александр, то, пожалуй, я пойду обратно в камеру.
   УА: Кого ты пытаешься обмануть, Ла? Ты меня пытаешься обмануть? Ты можешь обмануть профессора Реджинальда или надзирателя Харрисона, но не меня. Я тебя вижу насквозь, Ла. Я знаю все твои мысли. Даже когда ты лежишь взаперти в своей камере, а я лежу в своей постели дома, я знаю, о чем ты думаешь, я всегда на шаг впереди. Даже сейчас, когда ты сидишь тут передо мной с непроницаемым лицом и хлопаешь своими кукольными глазками, я знаю, о чем ты думаешь. Я всегда поражался тому, как ты умеешь хлопать глазками, Ла. Где ты этому научилась? Случайно, не мать тебя научила?
   ДР: Моей матери не было рядом, и она не могла меня ничему научить, профессор Александр.
   УА: «Яблоко от яблони недалеко падает». Когда-нибудь слышала это выражение?
   ДР: Не стесняйтесь своего гнева, профессор Александр, это нормальное чувство.
   УА: Скажи, Ла, как часто твоя мать ночевала дома? Она ведь раздвигала ноги для всех кому не лень.
   ДР: Мы все говорим плохие вещи время от времени, профессор Александр, но это не делает нас плохими людьми. Порой наши эмоции управляют нами и бросают нас от полюса одухотворенной любви к полюсу ярости и ревности. Можете обзывать меня как угодно, профессор Александр, я пойму и не обижусь. Что бы ни случилось, вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку и помощь в вашем интересном научном проекте под названием «конфликтный анализ». Я буду делать это по совету своего адвоката, Джошуа Бирнбаума, который в настоящий момент занимается поиском доказательств моей невиновности. Вам не удастся вывести меня из себя. Говорите все, что вам вздумается.
   УА: Все, что мне вздумается.
   ДР: Вы никогда не привлекали меня как мужчина, профессор Александр. Вы понимаете, что я имею в виду. В сексуальном плане. По опыту знаю, мужчины начинают крайне агрессивно вести себя, если женщина не испытывает к ним влечения. Но может, вас утешит, профессор Александр, что я очень уважаю вас за ваш ум. У вас очень богатый внутренний мир. Но ваша внешность, профессор Александр, меня совсем не привлекает. Однако, как мы знаем, внешность часто играет второстепенное значение. Если, конечно, речь идет не о сексе.
   УА: Ты проклятая сучка. Да ты переспишь с кем угодно. Ты проклятая сучка.
   ДР: Именно об этом я и говорю, профессор Александр. Откуда берется эта ярость в мужчинах? Она меня всегда сбивала с толку, правда. Я никогда не чувствовала ненависти к мужчинам, профессор Александр. Все, что пишут обо мне в газетах, — ложь от первого и до последнего слова. В моей жизни не было ни одного мужчины, которого бы я ненавидела или с которым бы отказалась идти в постель. Хотя вовсе не обязана была этого делать, но меня словно что-то подталкивало.
   УА: Ты думаешь, я прикоснусь к тебе после того, что ты сделала со всеми этими мужчинами? Ни за какие деньги. Можешь умолять меня день и ночь, стоя на коленях, но я и пальцем не прикоснусь к тебе. Давай начинай умолять меня прямо сейчас! Вставай на колени и умоляй меня! Умоляй меня дать тебе это. Только так ты получишь это. Только если встанешь на колени и станешь умолять меня.
   ДР: Не плачьте, профессор Александр. Пожалуйста, не плачьте!
   УА: Умоляй меня, и тогда я сделаю это. Ты проклятая сучка. Я сделаю это с тобой, проклятая сучка. А потом сделаю это с твоей мамашей.
   ДР: Я пойду обратно в камеру, профессор Александр.
   УА: Ты пойдешь в камеру, когда я тебе скажу, ты, проклятая…
 
   (конец кассеты)

 

25

   Я ничего не записывала сегодня, потому что ходила на сеанс конфликтного анализа с профессором Александром и наш разговор отнял у меня много сил.
 

26

   По совету своего адвоката, Джошуа Бирнбаума, я написала официальную жалобу на профессора Александра.
   Хотя лично не держу на него зла. Такое с каждым может случиться.
   Надеюсь, ему скоро будет лучше.
 

27

   Меня снова поместили в одиночную камеру, хотя против меня не было выдвинуто никаких формальных обвинений. Мне запретили прогулки во дворе и посещение групповых сеансов исправительной терапии с профессором Реджинальдом.
   О боже, какое ужасное наказание, не знаю, выдержу ли я?
   (Шучу, профессор Реджинальд.)
 

28

   Прошлым вечером Коринна прошептала мне через водосточную трубу:
   — Не позволяй этим подонкам прикасаться к тебе.
   Потом, перед самым сном, она снова приложилась губами к водосточной трубе со своей стороны и сказала мне:
   — Планктон. Мое слово на сегодня, если ты забыла. Это микроскопические организмы, обитающие в толще воды. Они служат пищей для китов. Самые большие создания в мире питаются самыми маленькими, Ла. А теперь спи. Когда тебя выпустят на прогулку во двор, я буду первой, кто заключит тебя в свои жаркие объятия.
 

29

   Даже в очень пасмурный день есть надежда на то, что в небе появится солнышко и озарит все вокруг своим чудесным светом. Второе письмо моего маленького друга Оливера, пришедшее всего через несколько недель после первого, было для меня словно лучик солнца в темный осенний день.

   Дорогая Дэлайла!
   Большое спасибо тебе за очень интересное письмо из тюрьмы. Я показал его своим друзьям, и они говорят, что ты теперь моя подружка. Я объясняю им, что ты пока не моя подружка, потому что сидишь в тюрьме. Ты станешь моей подружкой, когда тебя выпустят оттуда. Не могла бы ты прислать мне свою фотографию, чтобы я мог на тебя любоваться время от времени? Я повешу ее на стену. Та фотография, что я скачал из Интернета, очень хорошая, но так как ты на ней обнаженная, то не думаю, что мои родители разрешат мне повесить ее на стену.
   Если тебя несправедливо обвинили и посадили в тюрьму, то, может быть, нам попытаться вытащить тебя оттуда?

Твой друг по переписке, Оливер

   P. S. Я очень тебя люблю.

   Ты мое солнышко, Оливер. Пожалуйста, не взрослей!
 

30

   Сегодня ко мне в камеру после сеанса исправительной терапии заглянул профессор Реджинальд, чтобы отдать мне открытку, подписанную им самим и всеми девушками. Это была открытка фирмы «Холлмарк» с надписью внутри:

 
В таком огромном мире,
Мы пишем близким самым,
ЧТО ТАК ПО НИМ СКУЧАЕМ,
ТАК ЖДЕМ, ТАК ДНИ СЧИТАЕМ!
 

   Профессор Реджинальд также принес с собой потрепанную книгу в мягкой обложке, хотя книг я не люблю и читаю только журналы. Это была «Луна и грош» Уильяма Сомерсета Моэма. На обложке была изображена полуобнаженная женщина-полинезийка с большой грудью, которая раздевалась перед мужчиной, сидящим за мольбертом. Этот парень был вроде тех, что кадрят девчонок на пляже и вешают им лапшу на уши, говоря нечто вроде: «Детка, тебе надо работать моделью. Я из журнала „Плейбой”». Однако после нескольких так называемых фотосессий в вонючей комнате этого парня обычно не составляет большого труда понять, что если он и работает на «Плейбой», то только в своем грязном воображении.
   — Эта книжка мне очень нравилась в детстве, — сказал профессор Реджинальд. Такое ощущение, что ему стыдно признаваться в том, что ему что-то нравилось в детстве. — Возможно, тебе она тоже понравится. Хотя, может, и нет.
   Охранники не позволили ему задержаться надолго, потому что надзиратель Харрисон наложил на меня строгий карантин, который относится ко всем посетителям, за исключением самого надзирателя Харрисона.
   — Спасибо большое, профессор Реджинальд. — Я не могу смотреть ему в лицо, поэтому делаю вид, что разглядываю пошлую картинку на обложке. — Если мне будет скучно, я, возможно, почитаю вашу книгу.
 

31

   Из офиса профессора Уэйна Корбински,
   заведующего кафедрой социальной психологии.
   Университет Калифорнии, Санта-Барбара
 
   Уважаемая Дэлайла Риордан!
   Позвольте выразить вам нашу благодарность за ваше долговременное участие в нашем научном проекте под названием «Конфликтный анализ», который касается исследования поведения особо жестоких преступников-рецидивистов.
   С вашей помощью и с помощью таких, как вы, мы надеемся достичь благородной цели и способствовать оздоровлению общества в условиях растущей угрозы повышения уровня преступности в Соединенных Штатах Америки и во всем свободном мире.
   Мы просим вас принять наши извинения, если наш новый проект под названием «Конфликтный анализ» причинил вам некоторые известные неудобства. Мы признаем, что в попытках переосмыслить связь между экспериментатором и испытуемым, мы, возможно, нарушили некоторые негласные правила, касающиеся профессиональных взаимоотношений.
   Ввиду того, что профессору Александру уже гораздо лучше, он скоро сам вам напишет, чтобы выразить свою глубочайшую благодарность за вашу помощь и содействие. Как вы могли заметить, высокий профессионализм и преданность делу профессора Александра привели его к сложившейся стрессовой ситуации и ее агрессивному разрешению. Отчасти это случилось потому, что профессор Александр принял большое участие в вашем конкретном случае.
   Принимая во внимание вышесказанное, мы после проведенного совещания, а также плодотворной беседы с вашим представителем в суде приняли решение выслать вам денег для покрытия расходов, связанных с вашей защитой.
   Мы также надеемся, что вы понимаете, что данное денежное пожертвование ни в коем случае не является способом обезопасить себя в будущем от каких бы то ни было попыток с вашей стороны привлечь к уголовной ответственности как нас самих, так и наше учебное заведение в целом.

Искренне ваш, профессор Уэйн Корбински

(копия: Джошуа Бирнбаум)

   Старый добрый Джошуа Бирнбаум!
 

32

   Как оказалось, книга «Луна и грош» гораздо лучше, чем я думала. В ней есть один недостаток, так как там все главные герои — англичане, но в целом она очень даже ничего.
   Пожалуй, дочитаю ее до конца.
 

33

   Удивляюсь сама себе! Только что закончила читать книгу «Луна и грош» Уильяма Сомерсета Моэма. Полагаю, это моя первая настоящая книга с тех пор, как я стала жить в Малибу, где занималась тем, что читала только любовные романы для домохозяек, валяясь на пляже. Думаю, излишне говорить, что в романе «Луна и грош» ничего не напоминает романы для домохозяек, и к тому же там нет откровенных любовных сексуальных сцен. Там, конечно, много намеков на секс, но никто не тычет им тебе прямо в лицо.
   «Луна и грош» — книга о том, как благовоспитанное общество преследует свободомыслящих индивидов и вынуждает их отправиться на заброшенный полинезийский остров, где они живут в полном одиночестве и умирают от проказы. Причем ни их семьи, ни друзья на родине не понимают этих людей, а только ссорятся между собой после их смерти из-за денег, полученных от продажи их творческих работ.
   Сначала книга довольно трудно читается, потому что ты никак не можешь запомнить имена главных героев, впрочем, такая проблема всегда возникает в начале любого романа. Однако вскоре ты понимаешь, что рассказчик парень сам по себе довольно неплохой и к тому же, похоже, гомосексуалист и потому не преследует женщин в силу отсутствующего у него интереса к противоположному полу, вследствие чего ты проникаешься к нему доверием.
   Думаю, что в скором времени попробую прочитать еще какую-нибудь книгу.
 

34

   После прочтения роман «Луна и грош» я заметила, что мы с Чарльзом Стриклендом (главным героем) очень похожи.
   Единственное, что сбивает меня с толку, — это название, потому что оно, на мой взгляд, какое-то бессмысленное. Хотя, возможно, это означает, что люди не могут понять разницы между красотами природы (то есть луной) и материальными благами (то есть деньгами).
   Хм, наверное, все-таки здесь есть какой-то смысл.
   Я не умею рисовать, хотя однажды посещала курсы фотографов в городском колледже Окснарда, которые не успела закончить, потому что меня арестовали за преступления, которых я не совершала. Но точно так же, как и Чарльз Стрикленд, была вынуждена покинуть мир и заняться поисками своего «я» в тюрьме (хотя должна признать, что с большим удовольствием отправилась бы на Таити!).
   И еще, точно также, как Чарльз Стрикленд, я научилась доверять своим внутренним инстинктам в том, что касается границы между хорошим и плохим, потому что общество, в котором мы живем, настолько коррумпировано, что становится невозможно отличить одно от другого.
   Очень хорошая книжка.
 

35

   Сегодня вечером приходил надзиратель Харрисон.
   Наверное, он все-таки ничего.
 

36

   Иногда просто нечего сказать.
 

37

   На свете есть мужчины, которые в тебя влюблены, и те, что тебя ненавидят, но и те и другие страшно надоедливы. Но те, что хотят помочь и спасти тебя, — самые неприятные из всех. Они не оставляют тебя одну ни на минуту. Они надоедают тебе звонками по телефону, отвешивают тебе комплименты и обращаются с тобой как с маленькой девочкой. Они никогда не говорят тебе прямо, что хотят переспать с тобой, они только «хотят облегчить твое напряжение» и «быть рядом в трудную минуту». Они массируют тебе плечи и спину, дают советы насчет питания и занимаются твоим самообразованием. Они рыскают по газетам и журналам в поисках романтических путешествий и морских круизов с сезонными скидками и затем, словно это только что пришло им в голову, предлагают отправиться куда-нибудь вместе, причем вам совершенно не обязательно брать одну комнату на двоих, вы возьмете комнаты или каюты напротив друг друга, чтобы скрасить одиночество, и при этом оба будете иметь полную свободу действий.
   Хотя на самом деле ты прекрасно понимаешь, о чем они думают. Они воображают себе, что ты слишком глупа, чтобы догадаться, но ты их видишь насквозь.
   За свою сравнительно короткую жизнь я нравилась многим мужчинам, потому что во мне было на что положить глаз, как говорила моя мама. Я нравилась копам, баптистам, сторонникам «зеленых», торговцам оптом и в розницу, водителям грузовиков, гангстерам, рок-музыкантам и даже некоторым звездам кино, кого вы можете видеть на экране кинотеатра около вашего дома. Они были белыми, черными, китайцами, бельгийцами и прочее, и прочее. Мужчины, которые хотят тебе помочь, стоят выше классовых, религиозных, этнических и профессиональных различий. Эти мужчины повсюду, и они появляются на твоем пути, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
   Если тебя однажды обманет парень, который хочет помочь тебе, то ты получаешь урок на всю жизнь. Ты не позволишь такому снова случиться в твоей жизни.
   Именно поэтому я не испытываю особенного восторга, когда профессор Реджинальд заглядывает ко мне в камеру.
   — Ла, сейчас мы проведем вертикальную линию посередине этого листа.
   Профессор Реджинальд всегда приходит, вооружившись несколькими листками бумаги, прикрепленными к плоской деревянной доске с зажимом, а также набором упражнений по закреплению позитивного образа мыслей, которые призваны помочь людям справиться с жизненными обстоятельствами. Итак, профессор Реджинальд рисует линию на бумаге и показывает мне листок через прутья решетки. Он восседает на складном стуле в коридоре, а я сижу напротив него на самом дальнем расстоянии, на каком только могу. То есть на фаянсовом ободке унитаза без крышки.
   — Слева мы поместим те вещи, которые тебе не нравятся в тюрьме. Справа — те положительные моменты, которые ты можешь извлечь из своего заключения здесь. С чего мы начнем, Ла? С отрицательных аспектов или с положительных?
   — С положительных, — отвечаю я, стараясь не смотреть на него. Я не хочу, чтобы он превратно истолковывал мои знаки внимания и использовал их в будущем против меня в суде. — Нет никакого смысла обсуждать негативные аспекты. Я и так варюсь в них всю свою сознательную жизнь.
   — Верно, Ла, — говорит профессор Реджинальд и ставит большую галочку где-то у себя в бумагах.
   Мужчины, которые хотят тебе помочь, обычно строят из себя оптимистов с конструктивным подходом к жизни и все время рассказывают притчу о наполовину пустом и наполненном стакане и о том, что в жизни нужно ценить каждую травинку и прочее, и прочее.
   — Нужно уметь находить хорошее во всем, Ла. Наша способность перерабатывать негативные впечатления и трансформировать их в нечто положительное — это одно из самых удивительных свойств человеческого характера. Так что давай начинай, Ла. Подумай о каком-нибудь одном положительном аспекте твоего пребывания в тюрьме, и мы посмотрим, куда нас это приведет.
   Я начинаю ерзать на унитазе без крышки и раскачиваться взад-вперед, притворяясь, что вопрос поставил меня в тупик. По-крайней мере, теперь я могу совсем не смотреть на профессора Реджинальда, изображая на своем лице силу глубокой мысли. Он же, в свою очередь, не может, как всегда, оторвать от меня взгляда.
   — Кажется, придумала, — говорю с таким видом, будто меня только что озарило. — Скажем, как насчет того, что здесь мало мужчин? Во всех женских тюрьмах обычно мало мужчин, что значительно уменьшает шансы девушки попасть в какую-нибудь передрягу, ведь так?
   Я не слышу даже дыхания профессора Реджинальда. Но я знаю, что он там.
   — Мало мужчин, — повторяет он за мной. (Иногда мне искренне жаль профессора Реджинальда.) — Что же, это начало. Однако давай все же не будем говорить о том, чего нет в тюрьме. Нельзя мыслить в негативном ключе. Давай подумаем о том, что здесь есть, особенно в отношении нашего внутреннего самосовершенствования.
   С профессором Реджинальдом всегда непросто. С профессором Александром, по крайней мере, мы играли по установленным правилам.
   — Вы имеете в виду, будто позитивное в том, что здесь есть мужчины? Такие мужчины, как вы и надзиратель Харрисон?
   Профессор Реджинальд снимает очки и потирает переносицу. Раньше я думала, что он делает это из-за того, что у него гайморит. Теперь я поняла, что он обычно делает это, когда не знает, как правильно выразить свою мысль.
   — Да нет же, Ла. Я просто хочу научить тебя формулировать мысли в более позитивном ключе. Понимаешь, негативно мыслить — это значит сказать, к примеру, что тебе нравится в тюрьме потому, что тебе не приходится больше смотреть телевизор…
   — Вообще-то, профессор Реджинальд, я скучаю по своему домашнему телевизору с широким экраном.
   — …Хотя ты можешь представить данное суждение в совсем ином контексте, сказав, что «свободное время в тюрьме позволяет мне наслаждаться новыми формами интеллектуальной активности, такими как чтение, упражнения в письме (ведение дневника) и, скажем, рисование масляными красками.
   Профессор Реджинальд меня окончательно запутал.
   — Но я не рисую здесь масляными красками. Что касается чтения, то я прочла только одну книгу.
   Профессор Реджинальд выглядит таким потерянным и одиноким, что мне вдруг хочется обнять его и отогнать прочь все его плохие мысли. К тому же это также заставило бы его замолчать.
   Но старый добрый профессор Реджинальд не из тех, что сдаются без боя. Передохнув немного, он опять бросается в наступление:
   — Не в твоих силах изменить мир, Ла. Но в твоих силах изменить свое отношение к нему. Просто прими его таким, каким ты себе его представляешь. Важно прежде всего твое отношение. Ты понимаешь меня, Ла? Тебе ясно то, что я пытаюсь сказать?
   — Думаю, что да, профессор Реджинальд. Вы говорите мне, чтобы я старалась быть хорошей изо всех сил. Что бы ни случилось.
   — Да, Ла. Да.
   — И я не должна бороться против вещей, изменить которые не в моих силах. Только я сама могу измениться. Только я сама могу стать хорошей. Только я знаю, что хорошо, а что плохо, потому что так мне подсказывает собственное сердце.
   Смотреть на профессора Реджинальда сейчас сплошное удовольствие. Он улыбается. Первый раз за все наше с ним знакомство мне показалось, что он улыбается совсем как папа.
   После чего профессор Реджинальд отцепляет листок белой бумаги от доски и протягивает его мне за решетку.
   — Я оставлю этот листок тебе, хорошо, Ла? А ты подумай о том, что ты можешь написать, о'кей? Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
   О'кей, профессор Реджинальд, думаю я про себя.
   О'кей, папочка.
 

38

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ПРЕБЫВАНИЯ В ТЮРЬМЕ

 
   Ну что ж, попробуем.
   Положительным аспектом пребывания в тюрьме, особенно в одиночной камере, является тот факт, что сюда ограничен доступ мужчинам, которые хотят забраться ко мне под одеяло, жаждут моего внимания и дают пустые обещания, которых никогда не выполняют.
 
   Нет, тут что-то не так.
   Положительным аспектом пребывания в тюрьме, особенно в одиночной камере, является тот факт, что у тебя появляется много времени… которое не надо тратить на мужчин… нет… чтобы узнать получше саму себя, задуматься над своей жизнью и своим предназначением и тем, чего ты хочешь достичь, ты сама, без помощи какого-нибудь мерзкого и вкрадчивого парня, который постоянно выпрашивает у тебя то, то это и водит тебя за нос и притворяется, что делает тебе массаж плеч, хотя на самом деле мечтает о твоей заднице и вообще ведет себя с тобой как с дурой, хотя на самом деле он сам дурак.
 
   Почти в самую точку.
 

39

   Положительным аспектом пребывания в тюрьме, особенно в одиночной камере, является тот факт, что у тебя возникает много времени на то, чтобы оценить себя как независимую личность, а не как сексуальный объект вожделения какого-нибудь эгоистичного грубияна, который хочет, чтобы ты вела себя как последняя проститутка.
   Все просто, как дважды два.

 

40

   Многие люди не понимают, что быть осужденным на смертную казнь — это особая миссия. С того дня, как тебе вынесли приговор, начинается каждодневный труд над тем, чтобы доказать свою невиновность публике и убедить их в присущем тебе чувстве гражданской ответственности, для чего тебе приходится поддерживать переписку с разными людьми и учреждениями. Иногда я думаю, что мне должны давать за это почасовую оплату.

   ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ
   ЗАПАДНОГО ТЕХАСА
 
   Уважаемая мисс Риордан.
   Я обращаюсь к вам от имени бюро нераскрытых преступлений Государственного департамента полиции западного Техаса. Мы внимательно следили за развитием ваших различных криминальных дел, и по этой причине хотим обратиться к вам с просьбой.
   По печально известной статистике, с каждым годом в западном Техасе увеличивается количество нераскрытых преступлений, что причиняет невыносимую боль и горе семьям погибших. Многие из этих жертв перед смертью перенесли тяжелые пытки и мучения, а также сексуальные надругательства, от которых волосы встали бы дыбом даже у такого серийного убийцы и мучителя, как вы.
   Не всем, однако, известно, что обычно за неимением результатов по прошествии трех лет после возбуждения уголовного дела оно закрывается и все документы переносятся в архивы местных органов самоуправления. Это означает, что надежды родственников погибших о восстановлении справедливости могут не оправдаться. Для тех из нас, кто свято верит в то, что преступники должны понести заслуженное наказание за свои злодеяния — что относится к основным ценностям современного американского общества, — это тяжелое потрясение.
   Нам известно, что вас обвинили по таким статьям, как убийство первой степени, похищение людей и пытки. Мы выражаем надежду, что вы раскаялись в своих ошибках и, возможно, пока не стало слишком поздно, захотите облегчить душу и признаться в ряде других совершенных вами преступлений.
   Обратите внимание на то, что прикрепленные к письму дела жертв относятся к убийствам людей или к людям, пропавшим без вести, которые могли быть встречены вами на пути. Эти случаи по тем или иным параметрам совпадают с теми преступлениями, по которым вас признали виновной: все они произошли в тех местах, которые вы проезжали в своем дорожном фургончике, когда путешествовали по центральным штатам, а также идентичны другим вашим преступлениям по степени жестокости, кровопролития и так далее.
   Мы знаем, что ваши дни на земле сочтены и что вы ожидаете исполнения справедливой меры вашего наказания через несколько месяцев. Поэтому не стесняйтесь звонить в любое время дня и ночи. Мои телефонные номера (рабочий и домашний) вы можете найти на обороте моей визитной карточки.
   Заранее выражаю вам огромную благодарность за ваше содействие и участие. Да простит вам Всевышний все преступления, как раскрытые, так и нераскрытые, которые вы совершили, ибо вы не ведали, что творили.

Шериф Артур Роуленд

НЕРАСКРЫТЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ /

ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ

ЗАПАДНОГО ТЕХАСА

ОСЕНЬ/ЗИМА 2001-2002

 
   ДЕЛАНИ, ДЖОЗЕФ В.
   Дата рождения: 27 апреля 1965 года.
   Цвет волос: русый.
   Цвет глаз: голубой.
   Род занятий: владелец фирмы «Подержанные высококлассные автомобили и грузовики Делани», проезд Эль-Пасо, Эль-Пасо, Техас.
   Дата обращения в полицию: 13 июля 1998 года.
   Тело найдено/опознано: 7 сентября, 9 сентября, 1 октября 1998 года.
   Местонахождение тела: мусорная свалка на Саутфорк, Гуд-Гроув-Мол (мусорные баки № 3 и № 4), центральные очистные сооружения, дорожный проезд № 13 и так далее.
   Когда в последний раз видели жертву в живых: подружка жертвы, Бонни Гамильтон, видела его в ресторане «Стейки и омары» 8 июня 1998 года примерно в 18.45, где он выпил несколько коктейлей «Маргарита» во время «счастливого часа»^[5] и после ссоры с вышеупомянутой Бонни Гамильтон уехал в неизвестном направлении на принадлежащем компании автомобиле «рейнджер-ровер-плюс». Машина была найдена на Восемьдесят шестой магистрали около Стоу 2 июля 1998 года, отпечатков пальцев не обнаружено.
   Причина смерти: асфиксия, потеря крови, травмы.
   Невыясненные детали: поиск подозреваемого, установление мотивов преступления, выяснение места совершения преступления, обнаружение орудия(й) убийства, местонахождение левого предплечья, левой ступни, внутренностей и зубов.
   Возможные теории/предполагаемые способы разрешения дела:???
 
   ЛОУЭЛЛ, БЕРНАДЕТТ АНЖЕЛИКА
   Дата рождения: 23 августа 1976 года.
   Цвет волос: крашеные, зеленый.
   Цвет глаз: карие (зеленые цветные линзы).
   Род занятий: студентка второго курса Государственного колледжа западного Техаса, специальность — «Массовые коммуникации»; частичная занятость в качестве экзотической танцовщицы в клубе «Лу-лу» на Мэйн-стрит, Саутвью, Техас.
   Дата обращения в полицию: 1 августа 1998 года.
   Тело найдено/опознано: 1 августа 1998 года.
   Местонахождение тела: строительные сооружения по удлинению автострады в Саутвью, бак для смешивания цемента.
   Когда в последний раз видели жертву в живых: в клубе «Лу-лу» во время ночного выступления, где-то около полуночи. На жертве был прозрачный костюм. Показания свидетелей (посетителей, других танцоров) расходятся, жертва была замечена за разговорами и обсуждением финансовых сделок со следующими лицами: белым мужчиной (средний возраст, седые волосы, воротничок священника, без брюк); молодым латиносом (очень привлекательный, без рубашки); неизвестной женщиной-трансвеститом (солнечные очки, парик); афроамериканцем (сорок с лишним лет, накладка из фальшивых волос, ковбойские сапоги, пояс из змеиной кожи). Свидетели единодушно показывают, что за вечер произошло несколько кратковременных ссор между посетителями, однако никто из свидетелей не смог подтвердить, была ли жертва в это время в зале.
   Причина смерти: множественные удары по голове неизвестным тупым предметом, возможно, бутылкой или клюшкой.
   Невыясненные детали: главный подозреваемый, старший пастор Уоррен Фриман из церкви Адвентистов седьмого дня в Маунт-Виндзор, отпущен на поруки под подписку о невыезде после допроса за неимением улик и отсутствием мотива. На данный момент остаются невыясненными: поиск нового подозреваемого; выяснение места совершения преступления; определение орудия убийства.
   Возможные теории/предполагаемые способы разрешения дела: (теория, выдвинутая шерифом Уэйном «Сэмом» Хьюстоном, отрывок взят из доклада специальному уполномоченному штата, документ № 23756/080990):

   <Было> установлено, что жертва скончалась во время съемок жестокого, экстремального порнофильма, во время которых ее подвергали/заставляли наблюдать за различными перверсиями неописуемой жестокости, совершаемыми различными мужчинами и женщинами, возможно (но не обязательно), латинского и афро-карибского происхождения в ритуальных/сатанистских церемониях, во время которых жертву избили до смерти с помощью, возможно (но не обязательно), большого включенного фаллоимитатора. Такой сценарий может объяснить два не сходящихся воедино момента совершенного преступления: а) очевидную сексуальную природу нападения: б) отсутствие доказательств на теле жертвы, свидетельствующих о сексуальном нападении/контакте. Исходя из вышеуказанной теории, мною были предприняты следующие шаги, направленные на раскрытие преступления: расследование производства и распространения порнографии в западном Техасе (включая трансляцию фильмов по кабельному телевидению с помощью спутниковой тарелки и публикацию соответствующих сайтов в Интернете) с целью выявить подобные вышеуказанному сексуальные действа, включающие в себя один из следующих элементов:
 
   1. вибраторы огромных размеров;
   2. групповые сексуальные акты неописуемой степени жестокости, совершенные мужчинами и женщинами латинского/афро-карибского происхождения, возможно (но не обязательно) включающие уничтожение и расчленение червей, личинок, улиток или других имеющихся в области западного Техаса головоногих;
   3. вуайеризм/связывание/умерщвление;
   4. педофилия;
   5. другие элементы, могущие иметь отношение к съемкам экстремальных порнофильмов.
 
   Для того чтобы выяснить обстоятельства этого загадочного преступления вопиющей жестокости, мне пришлось пойти на ряд личных жертв, касающихся финансовых и временных затрат. Только весьма незначительный процент истраченных средств был представлен в виде чеков и квитанций главному бухгалтеру, причем в доклад не были занесены свободные от работы часы, во время которых происходило выполнение задания, так как эти действия были совершены мною исходя из высочайшего долга службы. Также обращаю ваше внимание на тот факт, что кинотеатры и интернет-провайдеры определенного рода не предоставляют надежных чеков и квитанций, соответствующих требованиям, содержащимся в Государственном своде указаний по возмещению истраченных средств, о чем ваш покорный слуга весьма сожалеет, но по требованию готов предъявить собственноручно составленный список посещенных им заведений с датами и потраченными суммами (на билеты, еду, плату за вход и так далее)…

Шериф У. X.

   ТУПЕЛОУ, РИЧАРД (Дик, он же Джок Гамильтон, он же Мэк Роджерс, он же Дик Лав)
   Дата рождения: 4 декабря 1952 года.
   Цвет волос: крашеные, черный.
   Цвет глаз: карие.
   Род занятий: писатель криминальных романов, однажды названный газетой «Даллас — Форт-Уэрт» «Королем преступного мира западного Техаса». Публиковал так называемую «мужскую прозу» под псевдонимом Дик Лав, а под «политической прозой» подписывался как Мэк Роджерс. Бывший владелец франчайзинговой компании «Кинко» в Лос-Гатос. Автор таких знаменитых серийных романов, как «Дик-охотник, частный сыщик», «Насильник-убийца», «Душитель-убийца», «Людоед-убийца» итак далее. По мотивам четвертой книги Тупелоу, «Ритуальный убийца», был снят фильм с Беном Аффлеком и Рейчел Уейц в главных ролях под названием «Цена любви». (Примечание: я видел этот фильм на видеокассете, но до книги ему далеко — шериф У. X.)
   Дата обращения в полицию: 30 октября 1998 года.
   Тело найдено/опознано: 10 октября 1998 года рыбаком М. Ф. Хернандесом найден правый указательный палец на территории западной дамбы Саганау и природного заповедника; судебная экспертиза проведена 10 ноября 1998 года доктором Г. С.
   Местонахождение тела: неизвестно.
   Когда в последний раз видели жертву в живых: на презентации женского книжного клуба в Эль-Пасо. Дик Тупелоу прочел лекцию на тему «Мой мир секса и опасности», после чего остался на последовавший банкет, который закончился около полвторого утра. Ниже приводится отрывок из показаний свидетельницы Джин Лорны Каприччио, проживающей по адресу: проезд Мэдоу-вью, дом 77.

   <Он> показался мне чудаковатым парнем, хотя и мужественного типа, и, кажется, не прочь был пропустить стаканчик, я ему определенно приглянулась, это обычная проблема при организации подобных презентаций — мужчины-писатели начинают бросать на тебя недвусмысленные взгляды, знаете, особенно когда выпьют лишнего. Лекция мистера Тупелоу, то есть Дика, привлекла всеобщее внимание: он рассказывал о своем личном опыте и о том, как он вырос в районе, пестрящем всевозможными преступлениями, и о своей сестре, которую изнасиловали и убили, когда той было тринадцать лет, и как сильно на него подействовала эта душевная травма, что привело его к совершению таких преступлений, как вооруженное ограбление, нападение на человека и изнасилование, за что ему пришлось провести несколько лет в тюрьме для несовершеннолетних и так далее. В общем, это было весьма занимательно, и, если бы он не перебрал лишнего, все, возможно, закончилось бы хорошо, но он начал приставать к официанткам, и там была одна, очень привлекательная, как раз, как говорится, то, что доктор прописал, если вы понимаете, что я имею в виду. Она читала его книги и задавала ему вопросы, а уж если и была вещь, хоть одна вещь, о которой Дик никогда не отказался бы поговорить, то это его книги, и очень жаль, потому что за вечер было сделано много снимков, но ее нет ни на одной фотографии, она, должно быть, была вампиром или кем-то вроде тех существ, что не отражаются в зеркалах. Я уверена, что цвет волос у нее был, конечно, не натуральный, но когда ты видишь такое тело, как у нее, то тебе необязательно видеть детали, и даже если ты женщина, ты не можешь не смотреть на нее, и даже если ты не смотришь, ты все равно ощущаешь ее присутствие, ее тело словно испускает какие-то вибрации, они действуют как эхолокатор или сонар, который показывают в фильмах про подводные лодки. Она ушла раньше него, он оставался до закрытия бара, то есть до полвторого ночи, но когда я спросила на следующий день поставщика провизии, когда говорила с ним об ошибках в счетах, про… про эту женщину, он подмигнул мне, ну вы понимаете, хотя, уверяю вас, меня это ничуть не смутило. Это было даже забавно со стороны поставщика провизии сделать что-либо подобное, в общем, он спросил меня: какая женщина? И тут, конечно, выяснилось, что она вовсе не была его официанткой и что она просто оделась как официантка, она, должно быть, была одной из приглашенных, одетая в обтягивающую юбку из полиэстра, черные колготки и белую блузку, и на ней не было значка с именем, просто на ней была такая блузка с очень низким вырезом и, глядя на него, никто как-то и не вспоминал о значке с именем. Может, с моей стороны не совсем благородно так говорить, мне Дик лично не очень-то понравился, он слишком маленького роста, но эта женщина — она была высший сорт. Ей даже не нужно было имя, или, по крайней мере, тебе не пришло бы в голову спросить ее об этом, я бы не стала спрашивать — это как спрашивать название церкви, или национального памятника, или что-то вроде этого. Я прожила в Саутвью всю жизнь и никогда не говорила так ни о ком — ни о белом, ни о черном, ни о китайце, ни о поляке, ни о мужчине, ни о женщине, но ее имя, оно было просто написано черным по белому на этой ее… груди, я предполагаю… (к делу не относится). Я не думаю, что они с Диком встречались после, хотя это, конечно, только мое личное мнение.

   Причина смерти: не установлена.
   Невыясненные детали: поиск тела, выдача свидетельства о смерти, установление мотивов преступления, установление причины смерти, поиск подозреваемого (подозреваемых), выяснение места совершения преступления, обнаружение орудия убийства.
   Возможные теории/предполагаемые способы разрешения дела: из расследования офицера полиции шерифа Уэйна «Сэма» Хьюстона, отрывок взят из доклада начальнику отдела убийств от 3 декабря 1998 года (см. документ № 45228/L9).

   Мною были выдвинуты следующие возможные версии совершения преступления, в ходе которого события могли привести к одному из нижеперечисленных исходов:
   1. Жертва пострадала в результате плохо спланированного похищения.
   2. Жертва была похищена психически нездоровым фанатом криминальных романов (а-ля «Мизери»),^[6] который держит ее в плену до сих пор, заперев на замок в каком-нибудь деревенском доме, заставляя придумывать все новые и новые жестокие криминальные романы всецело для удовольствия вышеупомянутого фаната.
   3. Жертва сама случайно отрубила себе указательный палец топором (по свидетельству бывшей жены жертвы, его иногда называли Однопалый Тупелоу, что, надо думать, относилось к его манере печатать рукописи с помощью одного пальца) в пылу ярости, после чего он стал скитаться по лесам, как Унабомбер.^[7]
   4. Жертва была уничтожена убийцей-подражателем, страдающим навязчивыми идеями воплотить в жизнь описанные на страницах серии романов «Дик-охотник» зверства (кстати сказать, весьма неплохие произведения). Это наводит на мысль, что жертва могла быть умерщвлена одним из следующих способов:
   а. жертву распяли на кресте и подожгли при помощи бензина:
   б. жертву замучили до смерти щипцами:
   в. жертву медленно и методично расчленили на части:
   г. жертве ободрали кожу и живьем сварили в котле;
   д. жертве пришлось перенести различные хирургические операции на своем теле без анестезии, произведенные тронувшимся умом практикантом из «Организации медицинского обеспечения» или последователем «Движения за государственное медицинское обслуживание», в частности, могла быть произведена резекция толстой кишки, операция по увеличению пениса, липосакция и другие, вследствие чего в результате полученных травм и большой кровопотери жертва скончалась;
   е. жертва была убита на почве мести секретной организацией «Движение за свободную Америку» в связи с ее отказом во время одного из интервью ассоциировать себя с Чарли Роуз, а также с отказом от авторства романа «Туннель к свободе» (написанного жертвой под псевдонимом Мэка Роджерса), завораживающего триллера в стиле нон-стоп, посвященного убедительному описанию того, как американские герои во время второй войны во имя независимости боролись против афро-карибско-марксистско-либерального правительства, которое занималось тем, что подрывало чистоту генофонда, извращало смысл Третьей поправки к Конституции^[8] и пыталось репатриировать иммигрантское национальное самосознание.

   (Доступ к другим теориям шерифа У. X. можно получить по требованию и желанию или посетить веб-сайт по адресу: www.unsolved-homs.w-tex.com.)
 
   МАККОМБЛИ, ГЕНРИХ.
   Дата рождения: 27 февраля 1974 года.
   Цвет волос: русый.
   Цвет глаз: голубой.
   Род занятий: ассистент преподавателя в…
 
   Довольно!
   Не желаю больше читать эти лживые документы.
 

41

   Я придумала еще один положительный аспект пребывания в тюрьме для профессора Реджинальда. Вот он.

ЕЩЕ ОДИН ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ ПРЕБЫВАНИЯ В ТЮРЬМЕ

 
   Еще один положительный аспект пребывания в тюрьме за преступления, которых ты не совершала, заключается в том, что это обеспечивает тебе надежное алиби против всех преступлений, что совершаются в данный момент за стенами тюрьмы в этом безумном мире, которые ты сама никогда бы не совершила даже в своих самых кошмарных снах и даже если бы тебе при этом удалось избежать наказания.

   Надеюсь, на этот раз я сформулировала свою мысль в позитивном ключе.
 

42

   Прошлой ночью я думала о Мануэле. Я вспоминала ласковые слова, которые он мне шептал, и то, как он меня обнимал, и все те ужасные вещи, которые он совершил по отношению ко мне, которых я не заслуживала и которые принесли мне столько неприятностей, но я все равно не могу перестать его любить, он может даже убить меня, но я все равно буду продолжать любить его. Мое мертвое тело будет продолжать хотеть его так же сильно. Но он никогда не распускал руки в отношении меня и ни разу не ударил. Он всегда относился ко мне по-доброму, как будто я была хрупкой драгоценностью, и он очень боялся меня потерять.
   Хочу, чтобы это все вернулось. Хочу, чтобы это вернулось. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, если там есть кто-нибудь, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне.
   Я хочу, чтобы все это вернулось ко мне.
 

43

   Я сегодня очень-очень расстроена, не могу даже описать, как сильно я расстроена. Подумать только, все эти ужасные преступления могут быть списаны на мой счет, а у меня даже нет возможности доказать свою невиновность и убедить окружающий мир в моих добрых намерениях, только вот этот дневник.
   Мой адвокат, Джошуа Бирнбаум, называет это «казусом атрибуции», и, поверьте мне, это очень серьезная проблема.
   Раньше считалось, что одним из главных пунктов в расследовании совершенного преступления является наличие мотива, но с появлением так называемых серийных убийств как особой категории в расследовании преступлений полиция, не долго думая, взяла и выкинула этот пункт в окошко. В результате большинство полицейских участков весьма довольны, если на горизонте появляется какой-нибудь серийный убийца, так как он помогает им, как говорится, «закрыть бухгалтерские счета». Видите ли, многие полицейские департаменты ведут отчетность, показывающую разницу между поступаемыми заявлениями и завершенными делами, так что если они хотят получить льготы в виде надбавки к зарплате или повышения пенсии, они обязаны поддерживать хорошую статистику.
   Джошуа Бирнбаум говорит, что такой подход открыл новую эпистему в криминологии. Эпистема — это нечто вроде такого большого шлема, который люди носят на голове и который позволяет им видеть только одну грань реальности, закрывая от них другие стороны жизни. По отношению к серийным преступлениям эта самая эпистема означает, что мотив становится теперь совсем не важным, точно так же, как и так называемые причинно-следственные отношения, которые всегда были основой для раскрытия убийств (то есть что-то вроде: ты переспал с моей сестрой, поэтому я свернул тебе шею). Теперь же причинно-следственные отношения в расследовании преступления уже никого не волнуют, и, таким образом, его можно свалить на кого угодно.
   А уж тем более на того, кого признали серийным убийцей.
   Скажем, к примеру, что ты порядочная девушка с абсолютно нормальными человеческими эмоциями и здоровыми сексуальными потребностями. Предположим также, что у тебя имеется ревнивый парень, способный на дикие вспышки ярости. Он преследует тебя по всей стране и всегда появляется в самых неожиданных местах. Твой парень совершил ряд ужасных поступков в своей жизни, которые легко объясняются тем, что он родился и вырос в бедной семье в Тиуане, рано пристрастился к наркотикам и много натерпелся от этих гринго с их взглядами на развитие мировой экономики по принципу «тяни-толкай».
   Итак, ты колесишь по Америке в своем новеньком дорожном фургоне, подаренном тебе одним богатеньким киноактером, которому было нужно, чтобы ты уехала на время из Калифорнии, пока идет процесс над его грязным разводом. Однажды ты встречаешь в одном из баров симпатичного и мускулистого джентльмена по имени Стив Стивенсон. Двойной Стив, конечно, не семи пядей во лбу, но на данный момент это для тебя не так уж и важно, ты ведь простая девушка с нормальными человеческими потребностями и к тому же только что расставшаяся со своим дружком (хотя ты до сих пор его любишь), поэтому Двойной Стив — это лекарство для всех твоих душевных ран.
   Двойной Стив разговаривает и одевается как настоящий ковбой, хотя работает помощником менеджера магазина «Серкит-сити» в Юме. Он даже разговаривает смешно и с ошибками, как в каких-то старых фильмах. Например, он может сказать: «Ты красовитая» или что-то в этом роде. Но зато он потрясающий танцор, и у него большие руки, что означает… Хотя это не всегда означает именно это, но в том случае действительно означало.
   Затем где-то посреди ночи Двойной Стив шлепает тебя легонько по спине и говорит: «Мне надоба отлить “Хейне“», что звучит довольно забавно. Тут ты говоришь ему, чтобы он шел это делать в кусты, потому что мыть биотуалет целая морока. И вуаля! — с этого момента начинается твоя карьера серийного убийцы.
   Ты спишь до полудня, проснувшись от того, что патрулирующий полицейский штата Аризона колотит изо всех сил в твою дверь. Они начинают обращаться с тобой как с проституткой просто потому, что ты только что вылезла из постели!
   Они заставляют тебя одеться. Самый огромный из них, Джейк Барнс (номер значка 449081), норовит попасть локтем тебе в грудь, а коленом — сами знаете куда, и выкручивает тебе руки, пока они не покрываются красными пятнами. Жаль, что не было фотоаппарата.
   Потом они волокут тебя из фургона наружу и показывают тебе Двойного Стива, вернее, то, что от него осталось. Его туловище лежит в яме около заброшенного колодца, а другие части тела разбросаны рядом. Ты тут же отворачиваешься, чтобы не видеть этого ужасного зрелища.
   И хотя ты толком его не знала, тебе становится его искренне жаль. Ты думаешь, он ведь был очень даже ничего. Его даже вдвойне жаль, потому что то, о чем я вам говорила, оказалось правдой. Я имею в виду его большие руки и потрясающие танцевальные способности.
 
   После этого вскрываются некоторые факты твоей жизни, благодаря которым тебя легко можно зачислить в категорию серийных убийц. У тебя нет постоянного места жительства, и в последнее время ты живешь в своем фургончике. Там, где ты жила раньше, у тебя были мелкие неприятности с полицией (опять же в основном по вине Мануэля), а также в твоей биографии имеется одно обвинение в убийстве, хотя впоследствии и снятое с тебя. Одновременно появляются тысячи других причин считать тебя серийным убийцей. Главным образом из-за того, что в тех местах (совпадение!), мимо которых ты проезжала в своем фургончике, как раз были совершены преступления, причем с полным отсутствием какого-либо мотива. А что еще ожидать от серийного убийцы, которым ты и являешься?
   Другими словами: если нет мотива, то это сделала ты.
   Если никто не знает, кто это сделал, это сделала ты.
   Если никто не знает причин, по которым это могло быть сделано, то это сделала ты.
   Конечно, это абсолютно нелогично и несправедливо, но именно по таким законам причинно-следственных отношений и работает сегодня наша судебная система.
 

44

 

45

   — Как поживает наша малышка? — спрашивает меня Коринна через водосточную трубу. Как всегда, в тот момент, когда я собираюсь заснуть, Коринна задает мне какой-нибудь вопрос: — Ты по мне скучаешь? А твои соски, они скучают по мне? Какие части твоего тела скучают по мне больше всего по степени возрастания?
   — Никакие части моего тела не скучают по тебе, Коринна. Я предпочитаю мужчин, уж не знаю, хорошо это или плохо. Но если бы мне нравились женщины, то ты была бы не из их числа. У тебя тату по всему телу. Тату меня совершенно не возбуждает.
   Она тяжело и прерывисто дышит через водосточную трубу. Этот звук напоминает мне бряцание собачьей цепи о железную миску для еды.
   — Так тебе не нравятся мои тату, лапочка? Но это же не просто тату, это указатели. Я отметила на своем теле специальные места для тебя. Ты можешь прильнуть к ним и ненадолго забыться.
   Что-то засело сегодня в моей голове. А Коринна своей болтовней мешает мне это вспомнить.
   — Пожалуйста, Коринна. Я хочу спать. Не мешай мне спать.
   Это чувство… оно растет откуда-то из груди и распространяется по всему лицу. Будто какая-то старая рана. Это похоже на мою тоску по Мануэлю, но это чувство даже сильнее и горше. Мне нужно вспомнить. Что-то такое, что я сделала и что обязательно должна вспомнить.
   — О'кей, сладенькая. Не плачь. Ненавижу, когда ты плачешь.
   В голове начинают мелькать разные образы. Тату Мануэля на руках, тюремные тату. Папа и его дыхательный аппарат. Мой безнадежно утраченный тихий домик в Малибу, и моя приходящая служанка Мария, и мои долгие прогулки по пляжу на закате, и мой дорожный фургон, и тот ужасный день, когда полицейские барабанили в мою дверь и показали мне Двойного Стива, и то, что Мануэль с ним сотворил, когда преследовал меня по всей Америке на своем мотоцикле, не желая меня больше видеть, но и не желая видеть никого рядом со мной. Потом в моем мозгу начинает расти большой воздушный шар. Он зеленый и упругий, и он становится все больше и больше.
   — Пожалуйста, сладенькая. Я не могу слышать твой плач. Жизнь и так чертовски печальна. Но не настолько, чтобы уж так плакать.
   Затем шар внезапно прорывается наружу.
   Дик.
   Дик.
   Он выскакивает на поверхность, медленно взмывает вверх и исчезает из виду.
   Нет. Дики.
   Дики-я-хочу-тебя.
   Он называл себя Дики-я-хочу-тебя. И угощал меня коктейлями.
 

46

   Пожалуйста, не бойся, мой цветочек. Не бойся любви. Не бойся смерти. Не бойся боли, которую могут причинить тебе люди. Не бойся одиночества. Не бойся того, что люди о тебе могут подумать. Не бойся лжи, которую они тебе говорят.
   Бойся только одного — сдаться на милость судьбы.
   Никогда не сдавайся, маленький цветочек.
   Мамочка тебя очень любит.
 

47

   Рядом с тобой, рядом с тобой, хочу быть рядом с тобой, хочу чувствовать, что ты знаешь, что я рядом, видеть, что ты меня видишь.
 

48

   Профессор Реджинальд пришел навестить меня в тюремную больницу и принес мне кое-какие книги. Одна из них — еще один роман моего любимого писателя Уильяма Сомерсета Моэма, но читать мне совсем не хочется.
 

49

   Мне кажется, надзиратель Харрисон принадлежит к числу тех людей, которым нравится заниматься сексом с трупами.
 

50

   Сегодня я начала читать свою новую книгу, когда мне делали переливание крови, чтобы не смотреть на иголку и пузырек. Мне кажется, им надо закрывать голову занавеской от остального тела, когда они берут или вливают человеку кровь.
   Я вообще-то не имею ничего против крови. Я просто не люблю на нее смотреть.
 

51

   Книга «Острие бритвы» оказалась настоящей находкой, это моя самая любимая книга из тех, что я когда-либо читала.
   В ней рассказывается об американце Ларри Дарреле, который решил покинуть этот чересчур материалистичный мир и отправился искать истину и ответы на свои вопросы. Он уезжает в Тибет, встречается там с мудрыми людьми и в конце концов понимает, что может найти истину и ответы на свои вопросы где угодно, даже будучи простым таксистом.
   Интересно, сидел ли Ларри Даррел когда-нибудь в тюрьме Техаса, ожидая смертной казни?
 

52

   Снова приснился сон о Длиннолицей Ведьме. Но кажется, я вовремя проснулась.
 

53

 

54

   Сегодня я чувствую себя гораздо лучше. Кажется, то, что вызвало мое недомогание наконец прошло.
   Надзиратель Харрисон позволил мне обедать вместе со всеми. Я сидела вместе с Коринной и Люси, и мы, как обычно, обменивались грубыми шутками насчет дерьмовой еды.
   — Наша куколка снова с нами, — неустанно повторяла Коринна.
   При встрече она обняла меня за талию и легонько ущипнула за ягодицы.
   Я была так рада всех видеть, что даже Коринна не раздражала меня своим присутствием.
   Надзиратель Харрисон возвратил мне мои телефонные привилегии. Однако он разрешил мне звонить только из своего кабинета, после чего я должна заплатить причитающийся ему так называемый «налог на любовь».
   В тюрьме тебе постоянно приходится платить «налог на любовь». Ты только этим и занимаешься.
 

55

   Сегодня у меня был первый посетитель, с которым бы я встречалась через стеклянную перегородку, за прошедшие два года. Это был мой бывший терапевт по конфликтному анализу и научный исследователь, профессор Александр.
   Профессор Александр явно переживал не лучшие свои времена, похоже, процесс естественной реабилитации мало чем ему помог, особенно в психологическом плане. На голове у него была странная металлическая коробка с какими-то проводками наподобие тех, что можно увидеть в школьных автомастерских, а левая рука была в гипсе. Его левое ухо было перевязано только наполовину, и через бинты можно было видеть наложенные швы, а родинки на его лице стали еще чернее и жестче, чем обычно.
   Теперь, когда его челюсть обездвижена, профессор Александр был уже не так разговорчив, как раньше.
   — Как печально, профессор Александр, — говорю я ему. — Вы по одну сторону стекла, а я по другую. Вы выглядите так одиноко в этой большой комнате, вы ведь там совсем один.
   — Т-т-т. И-и-и.
   Он произносит эти два звука очень отчетливо, снова и снова.
   — Т-т-т-т-т-т. И-и-и-и-и-и.
   Я не могу не улыбаться, глядя на профессора Александра. Мистер Большая Шишка, доктор наук из известного университета, который не может даже правильно говорить.
   Только когда он пожимает плечами, я понимаю.
   — Т-т-т-т-т-т. И-и-и-и-и-и-и-и.
   Даже с обездвиженной челюстью профессор Александр не дает мне возможности вставить словечко.
   — Я знаю, профессор Александр, — говорю я ему. — Я знаю, малыш. Это я.
 

56

   Сегодня я целый день чувствовала себя очень хорошо и прекрасно пообедала вместе со всеми.
   Все-таки приятно было снова увидеть профессора Александра.
 

57

   Надзиратель Харрисон говорит мне:
   — Нет. Не двигайся. Оставайся в таком положении. Как будто ты без сознания. Ты моя маленькая тряпичная куколка. Моя тряпичная куколка, моя малышка.
 

58

   Сегодня чувствую себя еще лучше, даже думала о своем будущем.
   Когда я отсюда выберусь, то обязательно пересмотрю свои взгляды на жизнь (по крайней мере, те, что привели меня сюда) и буду стараться использовать свое время с пользой для себя, скажем, начну делать какую-нибудь карьеру и займусь писательским трудом или образованием детей.
   У меня изначально были особенно теплые чувства по отношению к детям, потому что они всегда счастливы быть там, где они есть, и заниматься тем, чем им приходится заниматься. Если вы предоставите им в распоряжение какой-нибудь уголок, будь то солнечный двор или даже мрачноватый подвал, они всегда могут играть там часами в своем маленьком воображаемом мире, находя веселье и удовольствие в, казалось бы, совсем неожиданных местах. Хотя получить лицензию на преподавание в общественной школе будет для человека в моем положении крайне нелегкой задачей, даже после того как меня (совершенно справедливо) полностью оправдают. Но я знаю одну вещь, которая помогает мне жить, — ты можешь достичь всего, чего хочешь, если будешь неутомимо стремиться к этому и не будешь принимать «нет» в качестве ответа на любой вопрос.
   Пока же, однако, я займусь лучше своим огородом, как говорила моя мама. То есть сяду писать письмо юному Оливеру и постараюсь разъяснить ему некоторые заблуждения относительно своей собственной персоны.

   Дорогой Оливер!
   Большое спасибо за твое милое письмо. Возможно, ты будешь удивлен, ведь я знаменитая личность и всякое такое, но я получаю не так уж много хороших писем. Большинство писем приходят от озабоченных индивидуумов, которые не знают, как правильно обращаться с дамой.
   Ввиду того, что меня очень заботит твое будущее, я бы хотела предостеречь тебя от необдуманных поступков и не пытаться спасти меня из тюрьмы или уберечь меня от моей судьбы.
   Что касается моего освобождения, то я бы не хотела, чтобы ты сделал что-то необдуманное, о чем ты (и твоя семья) впоследствии будете жалеть и что в дальнейшем может помешать тебе закончить школу, поступить в колледж, сделать хорошую карьеру и позволит тебе в конечном счете гордиться самим собой.
   Что касается моего смертного приговора, то ты не можешь спасти меня от этого. Даже Бог не может спасти меня от этого.
   Единственный человек на всем белом свете, который может спасти меня от моей незаслуженной участи, — это мой адвокат, Джошуа Бирнбаум. К тебе лично это никак не относится, просто Джошуа Бирнбаум — настоящий гений в законодательных вопросах.
   Пожалуйста, продолжай мне писать и рассказывать, как идут твои дела с учебой.

Твой друг, Дэлайла Риордан

   Когда ты пытаешься определиться с родом занятий в жизни, важно помнить, что нельзя гнаться за двумя зайцами, иначе ты не поймаешь ни одного. Во всяком случае, так показывает мой опыт. Возможно, поэтому многие люди пытаются совместить некоторые вещи в одной профессии, когда задумываются о своей карьере.
   Писательское творчество могло бы стать неплохим решением для девушки в моем положении, особенно если вспомнить слова директора Фостера о том, что у меня «чрезвычайно богатое воображение». К тому же чем больше я думаю об актуализации моей позитивной энергии в более постоянном ключе, тем быстрее прихожу к выводу, что могла бы даже соединить два своих основных увлечения (то есть любовь к детям и писательский труд) в одно полноценное занятие. То есть стать писателем детской литературы.
   Эта идея кажется мне настолько заманчивой, что мне не терпится начать прямо сейчас!

   Жила-была на свете одна маленькая девочка. Она жила в темном лесу одна-одинешенька, и у нее не было ни мамы, ни папы, ни даже прислуги, чтобы приготовить ей еду или убрать дом. Однако маленькая девочка уже с ранних лет приучилась сама о себе заботиться. Она охотилась за кроликами и готовила из них рагу или делала вкусные бутерброды с крольчатиной. Она выращивала в своем огороде салат и морковку и пила чистую родниковую воду из горных источников.
   Однажды маленькая девочка повстречала в лесу волка. Этот волк оказался настоящим мошенником и обманщиком и заставлял ее делать ужасные вещи.
   — Отправляйся в город, укради ребенка и принеси его мне, — злобно науськивал девочку волк. Он сидел у камина, пока девочка готовила ему пунш и пирог с начинкой из крольчатины. — Я бы предпочел, если бы ты украла девочку, а не мальчика, но лучше не рискуй. Можешь принести ребенка любого пола.
   Тут неожиданно девочка почувствовала, что перед ней встала моральная дилемма. С одной стороны, ей нравился волк, ведь он был ее единственным другом во всем лесу. Но, с другой стороны, она не имела ничего против маленьких детей (как и, например, против маленьких крольчат), и у нее не было причин чинить им вред. Однако она вспомнила, что волк сделал для нее много хорошего за все эти годы, скажем, делал массаж, когда у нее болела спина, или приносил лекарства, когда у нее был грипп или простуда. Так что выходило, что она вроде как кое-чем обязана волку. Она не знала, скольким именно она ему обязана, но уж точно кое-чем.
   На следующее утро девочка собралась и пошла в деревню. Она выглядела обворожительно в своей красной шапочке, лифе с завязками на спине и шее и короткой красной юбочке. Все это она заказала по почтовому каталогу с помощью волка.
   Везде, куда бы ни пошла маленькая девочка, она повсюду встречала людей (в основном мужчин), которые с радостью покупали ей напитки и угощали обедами в хороших ресторанах. Они зазывали ее в магазины одежды и просили ее примерить на себя самые дорогие вещи, особенно нижнее белье, потому что, как уверяли они в один голос, у нее была точно такая же фигура, как у их подружек, жен и матерей, и все они говорили, что если она может им помочь, то они будут ей очень-очень благодарны.
   После пары-тройки кружек пива жители деревни становились очень открытыми в выражении своих сокровенных чувств и желаний. Многие люди приглашали маленькую девочку к себе домой, чтобы познакомить ее с их подружками и матерями, и все очень быстро находили общий язык и раскрывали себя с лучшей стороны.
   Маленькая девочка была очень довольна, что ее появление в деревне приносило всем столько счастья и радости. Всю свою жизнь она ошибочно думала, что ее никто не любит. Но, как оказалось, она была очень популярна, и все вокруг ее очень любили.
   Однажды холодной зимой маленькая девочка проснулась в чужой постели в чужом доме. Она не помнила имени человека, лежащего рядом с ней, она даже не знала, был ли это мужчина или женщина. Но у маленькой девочки не было времени проверять. Ее мучила жажда. И она хотела в туалет.
   Пока маленькая девочка искала туалет в коридоре незнакомого дома, она внезапно услышала плач ребенка. Она не знала, был ли этот ребенок мальчиком или девочкой. Но без всяких сомнений, это был плач маленького ребенка, раздававшийся из соседней…
 

   Ну вот примерно что-то в этом роде, пока я еще не придумала концовку. Наверное, эта маленькая девочка обнаружит ребенка, а потом что-то случится с этим ребенком или с волком, а потом будет счастливый конец, а за ним последует какая-нибудь мораль или что-то в этом роде. Должна признаться, что конец и мораль — это самая трудная часть. Но предполагаю, я что-нибудь придумаю, раз уж собираюсь стать писателем.
 
   Мораль: Никогда не слушайте волков в том, что касается маленьких детей. Или: всегда слушайте волков в том, что касается маленьких детей.
   Выбор за вами.
 

59

   Даже при самых больших допущениях, нельзя считать это убийством.
   Это была помощь. Это позволило ему заснуть и избавило его от боли.
 

60

   Моей единственной настоящей работой была та, когда я помогала мистеру Мерчинсону засыпать по вечерам.
   И в конечном счете я успешно справилась с ней, иначе бы он не оставил мне столько денег в своем завещании.
 

61

   Сегодня меня вызвали на официальное свидание с профессором Реджинальдом через стеклянную перегородку. Час от часу не легче.
   Я постаралась все ему объяснить, дабы между нами не было недоразумений.
   — Во-первых, я не обязана отчитываться перед вами, профессор Реджинальд, в чем бы то ни было. Во-вторых, возможно, вы и знаете все о поведении серийных убийц и психологических отклонениях преступников, но в случае со мной эта информация вам вряд ли пригодится, так как я не преступница и уж тем более не серийный убийца, хотя и совершила ряд ошибок в своей жизни, в чем не стесняюсь признаться. И наконец, вы не идете ни в какое сравнение с надзирателем Харрисоном. У надзирателя Харрисона есть ключ от моей камеры, а у вас нет. У надзирателя Харрисона есть прямая телефонная линия с офисом губернатора, а у вас нет. Я не хочу показаться эгоистичной и ни в коей мере не хочу давить на вас, но выбор очевиден. Надзиратель Харрисон и вы абсолютно не похожи друг на друга, однако мои предпочтения не имеют ничего личного. Так что, пожалуйста, перестаньте внушать мне чувство вины. Вас совершенно не касается, чем мы занимаемся с надзирателем Харрисоном.
   Он поднял руку и положил ладонь на разделяющее нас стекло, покрытое многочисленными отпечатками, как будто хотел дать мне понять что-то очень личное и в то же время передать мне тепло своей руки. На мой взгляд, после каждого посещения следовало бы опрыскивать стекло какими-нибудь дезинфицирующими средствами, но всем на это наплевать.
   Еще один грустный пример, свидетельствующий о несовершенстве нашей системы уголовного права.
   Профессор Реджинальд немного медлит, прежде чем сказать свою фразу:
   — Я желаю тебе только самого лучшего, Ла. Ты ведь знаешь об этом, не так ли?
   После этого охранник говорит нам, что время свидания закончилось.
 

62

   Многие американские граждане не понимают, что смертная казнь оказывается наказанием не только для людей, которые якобы совершили какое-то преступление, но также для их родных и близких. В последнее время я стала замечать, что все окружающие меня в тюрьме люди начинают явно сторониться меня и несколько агрессивно себя ведут — даже охранники, которые раньше хорошо ко мне относились.
   «Пошевеливайся, Риордан», — кричат они мне. Или: «Отойди от двери, Риордан» и так далее. Даже самые молодые из них, к примеру, Ширли или Робби, обращаются теперь ко мне не иначе как «Риордан» или «Семьдесят четвертый», что означает цифры, написанные сзади на моем тюремном комбинезоне. Но что хуже всего, так это то, что теперь они даже стараются соблюдать физическую дистанцию, например, стараются посторониться, когда я выхожу из камеры или заставляют меня встать у стены, когда мне приносят ужин или почту, как будто хрупкая девушка ростом меньше пяти футов на самом деле может причинить какой-то вред таким сильным мужчинам и женщинам, как они.
   (Признаюсь, это ужасно — видеть страх в глазах близких тебе людей.)
   — Почему ты больше не называешь меня Ла, Ширли? Я думала, мы друзья.
   — Отойди от двери, Риордан, — говорит Ширли. Он больше не смотрит мне в глаза. Он смотрит только на мои маленькие руки, которые должны быть все время в наручниках, когда я нахожусь вне своей камеры. — Держи руки на виду. Предупреждаю, я не буду просить дважды.
   — А ты, Робби? Помнишь, как мы шутили и смеялись с тобой вдвоем? А помнишь, как я подписала обложки журналов, а ты принес то чудесное печенье, которое сделала твоя мама? Почему ты больше не смотришь мне в глаза, Робби? Я все та же самая Ла.
   — Держись на расстоянии, Семьдесят четвертый, или я донесу на тебя начальству. — Готова поклясться, что на глазах у Робби слезы. Хотя, кто знает, может это всего лишь отражение света от бетонных стен. — Не делай резких движений. Запомни, я предупреждаю только один раз.
   Выходит, что если ты хочешь дотронуться до кого-то, то это резкое движение. Ты хочешь передать другому человеческому существу частичку тепла и понимания, а они называют это резким движением.
   — Весь мир полон людей, делающих резкие движения, Робби. Люди хотят дотрагиваться друг до друга. Они хотят обняться и уверить друг друга в том, что все будет хорошо.
   Робби встает позади меня, а Ширли впереди, и мы двигаемся по коридору друг за другом. Но я нарочно сбиваюсь с шага, это одна вещь, которую они не заставят меня сделать.
   — Не расстраивайся, Ширли, — говорю я. Я знаю эти бесконечные коридоры наизусть, они все похожи один на другой как две капли воды. — Надзиратель Харрисон мне все объяснил. Вы просто пытаетесь подавить свои чувства. Вы не хотите, чтобы смерть касалась вас. Но правда, не беспокойтесь. Я не умру. Вы можете себе представить мир без меня? Конечно нет. И я не могу представить себе мир без того, чтобы в нем не было меня.
   — Пошевеливайся, Риордан. Я же сказал, я не буду просить дважды.
   Робби угрожающе замахивается на меня своей глупой электрической дубинкой, хотя я знаю, что он ни за что не пустит ее в ход. Ведь надзиратель Харрисон не хочет, чтобы меня доставили к нему в кабинет для нашей маленькой секретной беседы оглушенной или пускающей слюни как какая-то умственно отсталая дебилка.
   (Хотя, если честно, надзиратель Харрисон был бы не очень против.)
   — Я всегда буду считать вас друзьями. Даже если вы перестанете считать меня своим другом. Я не буду вас ненавидеть, даже если вы будете плохо ко мне относиться. Я не позволю вам так легко от меня отделаться.
   Девушки-заключенные молча стоят в своих камерах, когда мы проходим мимо. Они тоже стараются держаться на расстоянии, но мне-то на них наплевать. Высокие, маленькие, худенькие и волосатые девушки. Слава богу, я не одна из них. Не из тех, у кого нет надежды. Не из тех, у кого нет целей.
   Не из тех, что не ждут от жизни ничего, кроме наказания и прощения за свои грехи, считая оставшиеся им дни.
   «Прекрати болтать. Семьдесят четвертый».
   «Пошевеливайся, Риордан».
   «Мы не будем просить тебя дважды».
   Мне становится смешно от этих слов. Потому что они буду просить меня снова. Они будут просить меня, и приказывать мне, и говорить мне что-то снова и снова.
   И в конце концов все будет в порядке.
 
   В последнее время даже профессор Александр с трудом выражает свои чувства. Хотя, возможно, его холодный и надменный вид объясняется тем, что на его голову наложены все эти поддерживающие шины или ему мешает этот странный жужжащий аппарат, с помощью которого он разговаривает.
   (Однако все же ничего нельзя сказать наверняка, когда речь идет о профессоре Александре.)

   Терапевтический анализ
   Дело № 34421
   Дэлайла Риордан
   Начато: 2 февраля 2002 года
   Дата: 12 августа 2002 года
 
   Участники:
 
   Дэлайла Риордан
   Профессор Уэйн Александр
   Сьюзан Лангдейл
 
   СЛ: Доброе утро. Меня зовут Сьюзан Лангдейл, я ассистент профессора Александра. Как вы себя чувствуете?
   ДР: Мне осталось жить меньше трех месяцев, как, по-вашему, я должна себя чувствовать?
   СЛ: Без сомнения, это крайне неприятно. Как вы видите, профессор Александр не в состоянии проводить сегодняшний сеанс, но ввиду того, что мы получили некоторые необходимые документы от вашего адвоката мистера Бирнбаума, то сочли возможным позволить профессору Александру понаблюдать за сеансом, дабы он был в курсе вашей терапии. Так ведь, профессор Александр?
   УА: Д-д-д-д. А-а-а-а.
   ДР: Я не возражаю.
   СЛ: Отлично. Теперь перейдем к исходным правилам нашего разговора. Я буду задавать вам вопросы, составленные профессором Александром. Интонации моего голоса, стиль декламирования и конфликтная установка будут соответствовать стилю ваших предыдущих совместных сеансов по конфликтной терапии в абсолютно неизменной манере. Вам понятно?
   ДР: Профессор Александр написал слова, которые вы будете читать. И мы будем много спорить и не соглашаться друг с другом.
   СЛ: Да. Напомню вам, что вы согласились на это интервью при условии некоторых ограничений вашей свободы действий, что соответствует недавно принятой поправке штата Техас совместно с Ассоциацией страхования трудового населения по здравоохранению штата Калифорния. Надеюсь, это не причиняет вам излишних неудобств. Напомню, что, соглашаясь на данное условие, вы настояли на том, чтобы профессор Александр был также ограничен в свободе своих действий. Для целей протоколирования нашей беседы, напомню, что данное условие заключается в том, что ваши руки должны быть прикованы наручниками к железному столу, а ноги — к бетонному полу. Думаю, что не ошибусь, если возьму на себя смелость сказать за профессора Александра, что он целиком и полностью разделяет вашу просьбу. Важным моментом терапевтического метода профессора Александра является убеждение, что и экспериментатор, и испытуемый крепко связаны невидимыми тенётами в рамках единого этноисторического контекста. И единственный выход освободить себя от этих ограничителей лежит только через совместное согласие пойти на вынужденный конфликт. У вас есть возражения?
   ДР: Думаю, нет.
   СЛ: Позволю себе еще раз напомнить, что я читаю текст, написанный профессором Александром. Так что… ну что ж, пожалуй, я начну… Итак, Ла… (извините, я выпью воды, хорошо?) ты наконец поняла, что я тебе нужен, не правда ли? На данный момент я единственный настоящий мужчина из тех, что тебя окружают, единственный, кто может дать тебе то, что ты хочешь, и тем способом, каким ты этого хочешь. И ты хочешь, чтобы я дал тебе это. Ты хочешь, чтобы я дал тебе это прямо сейчас. Если бы это было в твоих силах, ты бы послала эту… уродливую… уродливую очкастую сучку… обратно в свою аспирантуру, где она и должна быть, и попросила бы меня дать тебе прямо сейчас, на этом железном столе, до тех пор, пока он не сломается. Ведь именно это разозлило тебя в прошлый раз, не так ли? Ты хотела, чтобы я дал тебе это, а я не стал этого делать. Тогда ты сама мне это дала.
   ДР: Конечно, профессор Александр, как скажете.
   CЛ: Хотя я бы не возражал… со своей стороны. Я бы не возражал дать тебе это здесь и сейчас. Но это бы значило играть по твоим правилам, не так ли, Ла? Тогда это была бы твоя игра, в которую мы играем, а не…
   ДР: Извините, мисс Лангдейл, я вот тут подумала…
   СЛ: Вообще-то вам следует адресовать свои вопросы к профессору Александру. Представьте, что меня здесь нет.
   ДР: Хорошо, как скажете, профессор Александр. Профессор Александр, я здесь не для того, чтобы говорить о себе. Я бы хотела поговорить с вами о Дике Тупелоу, писателе криминальных романов из Эль-Пасо, штат Техас. Он числится без вести пропавшим. Его имя было в одном из тех нераскрытых дел по преступлениям, совершенным в США и Пуэрто-Рико, которые мне постоянно присылают. Когда я увидела его имя, то, кажется, кое-что вспомнила. Возможно, я могла бы помочь.
   CЛ: Видите ли…
   ДР: Я дала согласие на это интервью, так что сама буду заказывать музыку. Я была знакома с Диком Тупелоу, по крайней мере мне так кажется. Он подошел ко мне в каком-то баре, когда я проезжала через Эль-Пасо где-то в конце девяностых годов. Я бы не запомнила, как его зовут, но одна вещь из его дела, которое я читала, прочно застряла у меня в голове, и я поняла, что к чему, только через несколько дней, понимаете? Он все повторял, что его называют королем криминальной прозы западного Техаса и показывал мне газетные вырезки. Он носил эти вырезки, как пачку банкнот, в заднем кармане. А потом он дотронулся до меня, когда мы сидели рядом в баре, я не буду уточнять, до чего именно он дотронулся и как он это сделал, и сказал, что такие девушки, как я, никогда не были им разочарованы. Не зря же его называли Однопалым Дики. А потом он сказал что-то о размерах своего мужского достоинства. Наверное, это было сказано для того, чтобы поразить мое воображение, но я не помню с точностью до сантиметров, насколько именно я должна была быть поражена. Дело обычное. Парни всегда шепчут мне на ухо про размеры своих мужских достоинств. Но он был единственным, кто назвал себя Однопалым Дики, и именно поэтому я не забыла…
   CЛ: Хорошо-хорошо, но, может быть…
   ДР: Пожалуйста, Сью, пожалуйста, позвольте мне рассказать вам, иначе забуду, в последнее время у меня в голове крутится столько всяких вещей, и я все время все забываю, вот что я теряю — не свою жизнь, а мои воспоминания, могу забыть все вещи, через которые прошла до тех пор, когда уже… уже не буду больше самой собой, но я не хочу сейчас думать об этом, а хочу рассказать вам о Дики Тупелоу, даже взяла его книгу из тюремной библиотеки, и когда читала ее, то слышала его голос, как думаете, может, благодаря своему голосу он обладает таким даром убедительности как писатель? И он дотронулся до меня так, как не должен был дотрагиваться, но я вовсе не возражала. Сью, вы женщина, так что вы должны понять, что я имею в виду, ведь вся эта чушь, которую мы слышим о сексуальных домогательствах и насилии, это ведь все чушь, не так ли, потому что иногда мы всё готовы отдать за одно простое прикосновение, да? Даже если это такой парень, как Однопалый Дики Тупелоу. Главный герой его книги — детектив Дик-охотник, частный сыщик, который живет в какой-то помойке, я подразумеваю не грязную квартиру или район, а то, что он действительно живет на помойке на окраине Эль-Пасо со своим доберманом, которого он научил лизать себе промежность, потому как он ненавидит женщин, и все, кого он встречает на своем пути, являются либо педофилами, либо наркоторговцами или вовлечены каким-то образом в убийство Мартина Лютера Кинга, или Кеннеди, или всех вместе, и у тебя создается такое ощущение, что зло окружает тебя со всех сторон и что в мире постоянно происходят ужасные вещи, однако, хоть это и покажется странным, одновременно все это утешает, потому что ты знаешь, что все это происходит не на самом деле. Это похоже на детское кино, на выдуманные рисованные мультфильмы, которых никогда не существовало, вот кем был Дики Тупелоу, когда мы познакомились, парнем, верящим в свой собственный, нарисованный его воображением мультик, только где-то глубоко…
   CЛ: Да, Ла, хорошо, но…
   УА: Не-не-не. Т-т-т-т.
   ДР: Только где-то глубоко он был совсем другим, он всех обманывал, на самом деле он всех их ненавидел, понимаете, и его ненависть не была ненавистью педофила, или наркоторговца, или убийцы Мартина Лютера Кинга, это была ненависть одного человеческого существа к другому человеческому существу, все дело в словах, Сью, в словах, которые я ненавижу, не могу больше их слышать, не хочу их слышать. «Я хочу тебя трахнуть, детка. Я хочу тебя сделать, малышка. Я хочу дать тебе это и трахать, трахать тебя всю ночь», — вот эти слова. Не больше не меньше, Сью. А потом он сказал мне свое имя: Однопалый. Он снова до меня дотронулся, и мне было приятно. Он угостил меня выпивкой. Он был там вместе с этой официанткой с коктейльных вечеринок, по крайней мере, она выглядела как официантка с коктейльной вечеринки, хотя место, где мы все сидели, не стало бы нанимать официанток, которые одевались бы так, как она. Она была в короткой юбке и просто настоящая красотка, Сью. Я знаю, как выгляжу. Я знаю, что думают мужчины, когда видят меня. Но эта девушка, подружка Дики, она смотрела на меня, а не на него, как будто он был ей безразличен, как будто ее только интересовали женщины, на которых он обращал внимание, вы понимаете, что я имею виду, и мне показалось, что между нами что-то пробежало, Сью, не знаю, что-то такое, что может произойти только между двумя женщинами, наверное, это имеет сексуальную природу, хотя не уверена, по крайней мере это происходит не сразу Это будто какой-то момент узнавания или тоски, и потом возникает этот электрический ток по всей коже и даже на зубах, это то, что мы хотим получить от мужчин, но это исходит только от нашего собственного тела или от тела другой женщины, кажется, меня заносит не в ту сторону, — с вами все в порядке, Сью? А как вы, профессор Александр? Я еще кое-что хочу вам рассказать, но все время забываю, так вот, я не пошла с ними, потому что в тот вечер была с кем-то, с кем-то, кого по-настоящему любила, и он опять меня нашел, и всегда, когда бы он меня ни находил, ну, вы знаете, что я имею виду, Сью… Ты не можешь далеко убежать от самой себя, твое чувство найдет тебя, возможно, это нездоровое чувство, чувство зависимости, но ты ничего не можешь с собой поделать. А Дики дотронулся до меня, и я тоже ничего не могла с собой поделать…
   CЛ: Я думаю, тебе надо успокоиться, Ла…
   УА: Не-не-не. Т-т-т-т. Пууу-сссс-тттт. Гооо-вооо-рииии-тттт.
   ДР: Спасибо, профессор Александр, но я не знаю, что еще сказать… я так долго была в своей камере и не знаю, зачем она здесь, не знаю. Там, в стекле… Я не знаю, зачем она…
   СЛ: Я думаю, нам следует позвать охрану, Ла. Вот эта кнопка, как вы… как вы…
   ДР: Как я это сделала, то, что они мне говорят, я запуталась во всем, но я знаю, он любил меня, Сью, что бы ни случилось, до самого конца я буду знать, что он любил меня. Он любил меня, а ее он не любил. Он не любил ее…
   УА: А-а-а-а-а. А-а-а-а-а…
   СЛ: Я вызываю охрану, Ла! Немедленно отпусти эту штуку! Я вызываю охрану!
 
   (конец записи)

 

63

   Зачем я здесь? И где я?
 

64

   Мы с надзирателем Харрисоном заключили сделку, и он дал мне бумагу и ручку.
   Пожалуй, на старину Харрисона все-таки можно положиться.
 

65

   Здесь нет света, и я не вижу даже своего тела, только ощущаю его запах, но могу писать большие буквы на бумаге, которые разберу потом. Когда вернусь в свою камеру. К себе домой.
 

66

 

67

   Наверное, это и есть счастье.
 

68

   Через два дня я смогу вернуться к себе в камеру.

— 55

   Надзиратель Харрисон распорядился, чтобы за время моего отсутствия мою камеру привели в порядок. Когда я вернулась, на стенах висели картинки и зеркало в пластиковой оправе, а на полу стояла железная кружка с розами. Еще он записал на кассету мою любимую песню несколько раз подряд и дал мне новенький плеер «Сони», чтобы я могла ее слушать.
   Никогда не знаешь, чего ждать от парня, не так ли?
 

— 54

   Когда ты находишься в камере для осужденных на смертную казнь, то даже такая, казалось бы, простая проблема, как сходить в туалет, становится довольно каверзной. Прежде всего, туалет находится в самом центре камеры, так что ты все время находишься на виду у охранников. Даже если они не подходят к камере, то могут наблюдать за тобой и некоторыми известными процессами по специальным видеомониторам, которые подвешены снаружи над каждой дверью и напоминают механических птиц на насесте. Более того, охранники даже могут записать на пленку самые пикантные моменты или увеличить твои интимные части тела благодаря чудесам цифровой технологии или то, как выглядит твоя бумага после этого, а потом показать все смешные моменты друзьям или близким на вечеринке по случаю очередного семейного праздника.
   Поэтому я не люблю ходить в туалет и делаю это, когда уж совсем невмоготу.
   Когда наступает такой момент, стараюсь не шуметь и иду к унитазу на цыпочках, чтобы не вспугнуть Коринну в соседней камере, у которой абсолютный слух и экстрасенсорное чутье.
   — Да, вот так, малышка, — шепчет она мне через водосточную трубу в тот момент, когда я снимаю трусы и сажусь на унитаз. — Расскажи мне, что ты чувствуешь, крошка.
   Это единственное, что мне нравилось в одиночной камере. Ходить в туалет без чужих глаз. Даже если приходится мочиться в судно.
 

— 53

   Такое ощущение, что дни начали играть со мной в прятки. Я чувствую, что пошел обратный отсчет каждой минуты моего существования.
   Теперь в начале каждой записи я буду ставить количество оставшихся мне дней на земле, чтобы еще больше ценить каждый из них.
   Только не поймите меня неправильно — несмотря на то что иногда бываю довольно трусливой, я все же смелая душа, и самой ужасной вещью в смертной казни мне кажется не то, что мне придется скоро умереть, а то, что мне придется умереть за преступления, совершенные не мной.
   Я всеми силами стараюсь не потерять веру в то, что в целом являюсь хорошим человеком, невзирая на ряд ошибок, которые совершила в своей жизни. Но эти ошибки не идут ни в какое сравнение с теми ужасными вещами, которые они мне приписывают.
   Но ведь эти ошибки не делают меня плохим человеком, так?
 

— 52

   У меня есть Маленький Секрет.
   Те amo, pobrecito. Те amos más у más todos los dios!
   Кажется, так: «В любом случае наша любовь всегда была сильнее слов.
   Мой маленький, мой малыш».
 

— 51

   Рядом с тобой, хочу быть рядом с тобой, рядом…
 

— 50

   Только у меня поднялось настроение, как я получаю письмо от профессора Реджинальда следующего содержания:

   Дорогая Ла!
   Я знаю, ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Я пытаюсь уважать твои желания. Но чувствую, что ты не понимаешь меня. Пожалуйста, прочитай это письмо, и тогда, возможно, ты меня поймешь.
   Только умоляю, не выбрасывай письмо, прежде чем прочтешь его.
   Я не хотел тебя обидеть. И не хочу на тебя давить. Хотя знаю, что ты не можешь представить себе отношения между людьми без этих двух составляющих — то есть боли и насилия. Я желаю тебе только хорошего. И не могу стоять в стороне и спокойно наблюдать, как ты сама себя разрушаешь.
   Я не могу смотреть, как они чинят эти несправедливости по отношению к тебе. Ты должна помочь самой себе, Ла. Ты должна вырваться из этого замкнутого круга самоотречения, подчинения чужой воле, гнева и мести. Ты должна найти ответы на свои вопросы в самой себе. Ты должна открыть в себе ту Ла, которую я люблю. Эта Ла — особенный человек. И она гораздо важнее, чем вся уголовная система западного Техаса, вместе взятая.
   Я хочу, чтобы ты вела дневник для самой себя. Я знаю, твой адвокат говорит тебе, чтобы ты вела его для судьи, но пойми, единственный судья себе — ты сама.
   Мои чувства к тебе очень сильны, и я знаю, они тебя пугают. Но все равно и несмотря ни на что, я —

твой друг, Алан

— 49

   Вечером я показала письмо профессора Реджинальда надзирателю Харрисону.
   Я думала, он никогда не перестанет смеяться.
 

— 48

   Он подрабатывает на кухне под именем Хосе Сан-Хуан Корриега.
   Он так красив, что у меня на глаза наворачиваются слезы.
 

— 47

   Вчера вечером мне было так одиноко, что я даже разговорилась с Коринной через водосточную трубу, хотя тут же пожалела об этом.
   — Если у тебя есть деньги, то даже в тюрьме ты можешь купить все, что тебе нужно. Знаешь, что хотят большинство девушек? Нет, не героин, это было первое, что пришло мне на ум, и не большой вибратор на батарейках, как я подумала потом. То, что хочет большинство из них, — стероиды, которые помогают им работать во дворе. Они внушают чувство уверенности в себе и придают сил, а еще подавляют сексуальные желания. И кое-что еще. У них начинает расти пенис, маленький уродливый пенис, Ла, и он начинает набухать, и он даже способен на эрекцию, по крайней мере мне так рассказывали. И из него можно выжать даже капельку этой самой семенной жидкости. Ла? Ты там? Ты слушаешь или уже заснула?
   Я старалась лежать очень тихо.
   Но я слушала.
   — Все это тесно связано со словом, которое я выучила сегодня. Ты ведь не заснешь, не узнав моего сегодняшнего слова, Ла? Мое сегодняшнее слово — контуры. Чувствуешь, как звучит это слово и какой оно красивой формы? Контуры. Как, скажем, в предложении: «Контуры моего маленького пениса по-настоящему уродливы». Это слово объединяет собой сущность и форму предмета. Например, у таких девушек, как мы, Ла, есть эти самые контуры. Завтра расскажу об этом профессору Реджинальду.
 

— 46

   Сегодня надзиратель Харрисон сделал мне настоящий подарок, который стоит всего того, что я когда-либо делала и еще сделаю для него.
   А ведь, признаться, сделала для него уже немало.

   Запись частного разговора
   17 сентября 2002 года, 14.05, договор между больницей Оклахомы и подсудимой (см. приложения) предварительное согласие подписано заключенной и ее представителем в суде Джошуа Бирнбаумом 7 февраля 2000 года
   (см. документ № DR/02/HBG/44)
 
   — Сюрприз, папочка! С днем рождения!
   — …
   — Надеюсь, сюрприз удался. Надзиратель Харрисон так неожиданно привез меня сюда, что я не успела позвонить и предупредить, и… ты выглядишь…
   — …
   — Ты выглядишь гораздо лучше, папа. Правда. Ты выглядишь…
   — …
   Извини. Я так рада тебя видеть.
   — …
   — Пожалуй, я присяду. Поездка была долгой и…
   — …
   — Я знаю, мне не следует этого делать, но я не могу остановиться.
   — …
   — Я просто устала, вот и все.
   — …
   — Это контролер передачи. Надзиратель Харрисон записывает все, о чем мы говорим, из соседней комнаты. Но беспокоиться совершенно не о чем. Надзиратель Харрисон вполне надежный человек.
   — …
   — Хотя не знаю, как насчет доктора Франклина. Надеюсь, к тебе он относится лучше, чем ко мне.
   — …
   — Все вокруг просто с ума посходили на записях. К примеру, надзиратель Харрисон все записывает на пленку, потом расшифровывает записи и подшивает документы в письменном виде к моему делу, хотя не знаю, зачем ему это. Наверное, ему нужно защищать свою профессиональную репутацию, я так понимаю. Что же, я совсем не против. Мне-то нечего скрывать. Я вся на виду. Так ведь, папа?
   — …
   — Не знаю, сказал ли тебе доктор Франклин, но я оставила тебе конверт с деньгами в сейфе больницы. Если тебе вдруг что-нибудь понадобится, закажи это через местный магазинчик. Когда ты проснешься, папа, ты не будешь ни в чем нуждаться. Я обо всем позаботилась.
   — …
   — Если бы мне позволили, я перевела бы тебя в одну из больниц Калифорнии. Но, к сожалению, там требуется для тебя легальная прописка.
   — …
   — Надежда умирает последней. Ведь так ты меня когда-то учил?
   — …
   — Все-таки скользкий он тип, этот доктор Франклин, особенно если учитывать, сколько денег мы платим за лечение. Корчит из себя какого-то святошу. «Мы не можем держать твоего отца в нашей больнице, он вводит в депрессию работников. Он вводит в депрессию меня самого и мое окружение. Твоему отцу не становится лучше, он превращается в огромный пролежень, моральную и этическую дилемму». И прочая чепуха. Не могу поверить, что он осмелился сказать мне все эти вещи в лицо, мне, твоей единственной дочери. Я, однако, была с ним очень сурова. Я ему этого так просто не оставила. Я сказала, что плачу вам не за то, чтобы вы критиковали моего отца, доктор Франклин. Я плачу вам за то, чтобы вы его лечили. Так что лечите его. И делайте все, чтобы ему стало лучше. И прочь с дороги.
   — …
   — Ты должен был это видеть, папа. Ты бы гордился мной.
   — …
   — Давай включу какую-нибудь музыку, папа? Как насчет джазового саксофониста Коулмана Хокинса? Он тебе всегда нравился.
   — …
   — Сейчас найду какую-нибудь хорошую песню. Мне уже пора.
   — …
   — Нет, надзиратель Харрисон сам лично отвезет меня назад. Так ведь, надзиратель Харрисон? Привет? Просто проверка связи.
   — …
   — Мы все время шутим и смеемся вместе с надзирателем Харрисоном. Он мой лучший друг в тюрьме.
   — …
   — Честно говоря, все заключенные навевают на меня скуку. Если бы у тебя был выбор, с кем бы ты предпочел дружить — с заключенными или с надзирателями? Не такой уж и сложный выбор, так ведь? Ответ очевиден.
   — …
   — Думаю, мне надо идти. Но я позвоню, хорошо? Когда тебе станет лучше, ты тоже звони. Но в любом случае не беспокойся ни о чем, просто выздоравливай поскорее.
   — …
   — Я тоже тебя люблю. Скажи, ты чувствуешь, что я сейчас делаю? Это я тебя крепко и звонко поцеловала. Вот еще один раз.
   — …
   — Пока.

 
   На обратном пути в тюрьму я чувствовала себя очень подавленной и рассеянной, что всегда раздражает надзирателя Харрисона. Поэтому вскоре он пересел на переднее сиденье к охранникам. Чтобы я не забывала, кто из нас начальник.
   — В ней есть нечто такое, — говорит он охранникам, но достаточно громко, чтобы и я его слышала, — что заставляет тебя считать ее своей маленькой девочкой. Не знаю, как у нее это получается, она буквально влезает к тебе в доверие. И ты уже не можешь не думать о ней. Она твоя маленькая девочка. Беззащитная малышка. И ты хочешь дать это своей малышке. Ты знаешь, кто она, и она знает, кто ты, но тем не менее ты хочешь дать ей это, поставить ее на колени в камере и дать ей то, что она хочет. Ты чувствуешь себя ее единственным возлюбленным. Ты тот мужчина, который ей нужен. Только ты можешь ее спасти. Только ты можешь сделать ее счастливой. Берегитесь ее, ребята! Не смотрите на нее, не разговаривайте с ней и не дотрагивайтесь до нее даже случайно. Ты проверил еще раз железные наручники на ногах, Эл? А эти болты, они крепко привинчены к полу? Черт возьми, их нужно скреплять паяльником. Остановись, я переберусь назад, проверю, как она там, и посмотрю, успокоилась ли. Опять эти звуки. Их почти не слышно, но они доводят тебя до сумасшествия. И еще этот ее взгляд, он меня по-настоящему пугает. К ней нужен специальный подход. И она получит его от своего надзирателя Джека.
   Путь назад показался мне длиннее пути туда.
   Я смотрела на него не отрываясь.
 

— 45

   Сегодня я получила два важных для меня письма. Большинство писем, обычно не представляют для меня особой важности.
   Первое было от Оливера, над которым, по моим подозрениям, поработала рука цензуры (точнее, рука надзирателя Харрисона). Вот оно:

   Дорогая Дэлайла!
   Большое спасибо тебе за письмо и фотографии, я показал их своим друзьям. Я обязательно стану твоим парнем, когда ты выйдешь из тюрьмы и я________________________________________________ как говорит мой друг Рори. Он говорит, что ты из тех девушек, которым нравятся такие вещи, а я хочу делать все, что тебе нравится. Моя сестра Сара феминистка, и она говорит, что тебя посадили в тюрьму, потому что мужчины не знали, как обуздать твою естественную потребность в спонтанных проявлениях твоих чувств, и это то, что обычно делают мужчины с женщинами, то есть сажают их в клетки и превращают в мамочек.
   Я не хочу превращать тебя в мамочку, но я хочу ________________________________. А Рори будет наблюдать за нами. А ты этого хочешь?

Твой будущий парень, Оливер

   P. S. В субботу у меня день рождения. Мне исполняется девять лет.

   Я перечитала письмо Оливера несколько раз. Кажется, он немного запутался. Хотелось бы надеяться, что мне удастся сформировать у него более здоровые взгляды на противоположный пол.
   Особенно если учитывать, что его сестре, похоже, суждено остаться старой девой.
   Но у каждой медали две стороны — хорошая и плохая, чему доказательством служит записка от надзирателя Харрисона, которую он положил в запечатанный конверт. Я открыла его и прочитала следующее:

   Ла, прости меня за вчерашнее. Не сердись, пожалуйста.

С любовью, Джек

   Иногда мне искренне жаль надзирателя Харрисона.
 

— 44

   Думаю, я никогда бы не смогла стать серийным убийцей на самом деле. Дело в том, что мне абсолютно не присуща такая черта, как навязчивые идеи или состояния. У меня две теории о серийных убийцах. Согласно первой из них, в основном это довольно-таки скучные люди, например банковские менеджеры-трудоголики или люди, которые работают сами на себя. Они все время перебирают у себя в голове детали своих преступлений: как выследить жертву, как связать ее, какие пытки применить, каким способом ее убить и как избавиться от тела. Эти люди воспринимают окружающий мир в упрощенных терминах, например в таких, как «деньги — власть — секс», они не способны расслабиться и, скажем, полюбоваться закатом солнца. Моя вторая теория заключается в том, что серийные убийцы, наоборот, крайне неорганизованны, что действительно делает их похожими на людей, которые работают сами на себя. По крайней мере, если судить по тем, с которыми мне доводилось встречаться.
   Возможно, именно по этим причинам читатели газет проявляют особый интерес к серийным убийцам. В отличие от самих себя, они считают серийных убийц настоящими людьми, занятыми самыми что ни на есть настоящими вещами дни напролет, например тем, что разрезают самые настоящие трупы на мелкие части и прячут их на городских свалках или скармливают голубям и так далее. Многие глупые люди считают, что серийные убийцы живут настоящими эмоциями и что их жизнь наполнена увлекательными моментами. Однако тут они заблуждаются. Я не думаю, что жизнь серийных убийц так уж увлекательна. Только они избавились от одного тела, как — бац! — все нужно начинать сначала.
   Не знаю, что настроило меня сегодня на такой философский лад. Наверное, всему виной визит шерифа Артура Роуленда из департамента полиции западного Техаса.
   Знакомство с новыми людьми всегда несет в себе нечто положительное, потому что заставляет размышлять о многих вещах, о которых ты раньше никогда не задумывалась.
 
   Он попросил, чтобы у меня на руках и ногах были наручники во время нашего разговора, продемонстрировав тем самым полное отсутствие джентльменских манер. Первый раз за время своего пребывания в тюрьме я разговаривала с официальным лицом без каких-либо звукозаписывающих устройств.
   Прежде чем вспомнить сам разговор, я должна вспомнить его ритм.
   Дзинь-бах!
   Что-то в этом роде.
   Дзинь-бах! Дзинь-бах!
   Слова приходят позднее.
   — У вас есть право на присутствие адвоката, мисс Риордан. Хотя, как вы знаете, мы обещали вам полную гарантию неразглашения той информации, которая во время нашего разговора может вас скомпрометировать.
   — Я знаю, шериф Роуленд. Я отказываюсь от этого права.
   — Я проинформирую Государственный совет по исправительным делам о вашей готовности к сотрудничеству. Мы также договорились с вашим адвокатом, что ничто из того, что вы скажете сегодня, не будет использовано против вас в суде. Вы не можете, даже если вы того захотите, отказаться от вашего права на гарантию неразглашения, лишь только в том случае, если при этом будет присутствовать ваш адвокат и если вы напишите письменное заявление. Мы можем продолжать?
   — Никогда не видела, чтобы кто-то сидел в ковбойской шляпе в помещении. Вам не жарко?
   — Начнем с дела Дика Тупелоу, он же Дик-охотник, он же…
   — Однопалый Дики.
   — …Мэк Роджерс, которого в последний раз видели седьмого июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года в книжном торговом центре на презентации в Эль-Пасо. Что вам известно о Дике Тупелоу?
   — Ну, парень как парень. Хотя немного грубоват. Однако не был лишен своего рода шарма.
   — Какого рода шарма, Ла?
   — Ну, он не боялся внушить к себе антипатию. Он мог сказать кое-какие вещи, омерзительные вещи, скажем, не знаю… Как будто он сам их придумывал. Я не могу себе представить, чтобы мужчина был способен даже думать о таких вещах. А он мог запросто произнести их в шутливой форме.
   — Пожалуйста, продолжайте.
   — Вы уверены, что не хотите снять шляпу?
   — Пожалуйста, расскажите мне о том, что случилось с Диком Тупелоу.
   — Боюсь, что не знаю, что случилось с Диком Тупелоу. Я уже обсуждала все, что помню о Дике, с моим терапевтом, профессором Александром, который использует меня в качестве подопытного кролика в своих психологических изысканиях. Или кем он меня там считает?
   — Я бы предпочел не читать записи, а услышать все лично от вас, мисс Риордан. Я бы хотел смотреть вам прямо в глаза.
   (Кто-то должен заставить его снять эту шляпу. Тогда он сможет увидеть себя со стороны. Без этой шляпы, я имею в виду.)
   — Не то чтобы я против роли подопытного кролика. В этом есть даже что-то возбуждающее.
   — Не возражаете, если я сменю тему, мисс Риордан?
   — Нисколько.
   — Скажите, вы любили животных в детстве? Или относились к ним как к подопытным кроликам? У вас была кошка или собака? Вы мучили пауков и жуков?
   — Вообще-то я не большой любитель животных. Особенно всяких жучков.
   — Вы ведете какую-то двойную игру, мисс Риордан?
   — Нет, шериф Роуленд. А вы?
   — У вас есть что рассказать мне об исчезновении Дика Тупелоу?
   — Все, что я могу сказать о Дике Тупелоу, об этом так называемом короле криминальной прозы западного Техаса, так это то, что я прочла некоторые его книги и не увидела в них ничего выдающегося. Я считаю, что он ничегошеньки не смыслит в криминальной психологии.
   — Почему вы так считаете, мисс Риордан?
   — Секрет криминальной психологии прост: она ничем не отличается от обыкновенной психологии. Просто у преступников другие цели и мотивы в отличие от обыкновенных людей, вот и все. Как, скажем, одним людям нравится читать книги, другим — ходить в кино, а третьим — коллекционировать марки и так далее. Кстати, я только что прочитала книгу, шериф Роуленд, и она совсем не о преступлениях. Хотите, я расскажу вам о ней?
   — Мне кажется, мы напрасно теряем время, мисс Риордан.
   — Книга называется «Луна и грош», это о художнике, который переехал жить на Таити.
   — Возможно, я попрошу вашего разрешения перенести нашу встречу на другое время. Не хочу задавать неверный темп нашему разговору. Мне кажется, что вы могли бы оказать неоценимую помощь в этом деле. А еще я чувствую, что мы могли бы постараться нащупать общую почву.
   — То есть вы чувствуете, что мы с вами на одной волне?
   — Да.
   — Вы чувствуете, что мы на одной волне даже тогда, когда мы сбиваемся с нужного ритма?
   — Да. Вы разрешите мне попросить надзирателя Харрисона о второй встрече с вами?
   Офицер Роуленд показался мне весьма занятным мужчиной, очень непохожим на всех мужчин, которых я знала до этого.
   Когда ему становится жарко, он предпочитает испариться.
   Когда остальным мужчинам становится жарко, они никогда не уходят. Даже потом, когда остынут.
   Они всегда поблизости, всегда поблизости и никогда не уходят.
   Они пасутся и пасутся около тебя, и этому нет ни конца, ни края.
   — Почему вы не смотрите мне в глаза, шериф Роуленд? Посмотрите мне в глаза, и тогда я вам отвечу.
   — Хорошо.
   — Вы можете приходить ко мне, когда захотите, шериф Роуленд. Как только я вам понадоблюсь, я тотчас же приду.
   И даже когда они уходят, ты все равно чувствуешь, что они где-то рядом.
 
   Порой я не всегда успеваю ответить на все приходящие мне письма и открытки. Но письмо моего маленького друга Оливера я не могу оставить без ответа. Я к нему по-настоящему привязалась и желаю ему только добра.

   ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ ТЮРЬМА ТЕХАСА
   КАМЕРА ОСУЖДЕННЫХ НА СМЕРТНУЮ КАЗНЬ
 
   Дорогой Оливер!
   Большое спасибо тебе за доброе письмо, оно меня очень порадовало и придало бодрости, ведь мне осталось жить всего сорок четыре дня.
   Принимая во внимание, что ты мальчик и что тебе исполнилось девять лет, мне показалось, что у тебя имеются не совсем правильные взгляды на противоположный пол. Возможно, я не самый лучший советчик в этом вопросе, хотя одно знаю наверняка: выбор сексуального партнера — это личное дело каждого, и тут ты исходишь из того, кем ты себя считаешь — гетеросексуалом, бисексуалом или кем-то еще. Но, думаю, я все-таки могла бы дать тебе несколько советов, исходя из личного опыта.
   Никогда не забывай, что при разговоре с девушкой нужно всегда быть предельно вежливым. Здесь нужно постараться не перегнуть палку и не употреблять ни слишком высокопарных, ни слишком пошлых слов. Многие мужчины считают, что женщины либо монашки, либо шлюхи. На самом деле большинство из нас абсолютно нормальные женщины (такие, как я), которые не стесняются проявлений своей сексуальности, потому что секс — это такая же естественная биологическая потребность, как, скажем, пища, воздух или физические отправления.
   Также очень важно не забывать о том, что в сексе нужно уметь прямо выражать свои чувства и желания по отношению к девочкам (или мальчикам) и ожидать от них того же. Тогда вы двое (или трое, или четверо?) придете к некоему обоюдному сексуальному соглашению, которое будет одинаково выгодно каждому из вас.
   Представь, что секс — свободное партнерское предприятие. Только в современном мире это почему-то ограничивается сферой экономики, а когда дело доходит до секса, все становится с ног на голову.
   В любом случае не испытывай угрызений совести по поводу того, что ты написал (или не написал) в последнем письме, потому что твое письмо прошло строгую тюремную цензуру. По каким-то причинам все здесь считают, что заключенные не имеют права обсуждать личные темы со своими друзьями.

Твой друг, Дэлайла

   P. S. Мои друзья зовут меня Ла.

   Сегодня я разбирала свои старые записи, просматривала альбом с вырезками и подумала, как все-таки сложно «раскрыть свою сущность миру», как выражается Джошуа Бирнбаум. Я веду дневник уже много недель и стараюсь запечатлеть на бумаге свои самые сокровенные чувства, хотя даже не понимаю, что именно пытаюсь сказать и что за этим должно последовать. К тому же все мои интервью и телефонные разговоры тщательно записываются, поэтому не знаю, какую именно часть разговора я должна отразить в своем дневнике, а какую опустить. Не перестаю удивляться, как другие люди это делают. Пересказывают свою собственную жизнь, я имею в виду как Пош Спайс^[10] или Малькольм Икс.^[11]
   Потом меня вдруг озарило: а может, мне попробовать писать романы?
   Я рассказала об этом своем решении профессору Реджинальду во время одной из наших консультаций два раза в неделю, и он с энтузиазмом согласился со мной.
   — Не важно, что ты будешь писать, Ла, — сказал он мне. — Важно, чтобы ты продолжала это делать. Давай посмотрим, куда заведет тебя твое творческое воображение. Запомни, когда дело касается самоидентификации, то ты тут себе самый лучший помощник.
   Здорово, когда у тебя есть кто-нибудь под рукой, на кого можно рассчитывать, например профессор Реджинальд. Особенно если вспомнить, что тебя осудили на смертную казнь.

   Авторские права:
   Джошуа Бирнбаум, бакалавр права
   12 проезд Мористаун,
   Лос-Анджелес, Калифорния, 90058

Предисловие

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

— 43

   Сегодня у меня жутко разболелась спина, я весь день пролежала на нарах и не могла даже подняться, чтобы поесть и попить.
 

— 42

   Когда ты пишешь роман (что почти то же, что писать дневник), то самое ужасное заключается в том, что ты словно попадаешь в ловушку для рассказчика: то есть ты знаешь, что грядет новый день, и новый час, и новая минута. Постепенно все эти бесконечные дни заживо сжирают тебя, и ты чувствуешь себя словно в тюрьме. Ты просыпаешься и знаешь, что произойдет завтра и послезавтра, и ты ничего не можешь с этим поделать, пока — бах! — не наступит конец.
   Я терпеть не могу эту пошаговую философию жизни, которую пропагандирует профессор Реджинальд. Я считаю, что многие шаги можно просто пропустить.
   Особенно те, что доставляют тебе большое горе или большую радость.
 

— 41

   Вспомни дьявола, он и появится. Сегодня ко мне опять пришел профессор Реджинальд и сел на свой складной стульчик около моей камеры.
   — Спасибо за роман, Ла. Мне он очень понравился. Твой роман, он, знаешь… Очень интересный.
   Я не хотела, чтобы он видел меня. Поэтому легла, накрылась подушкой и притворилась, что не слушаю его.
   «Очень интересный».
   — Пока я читал, все время думал о тебе, Ла. Твое лицо было перед моими глазами. Мне не терпится узнать, что будет дальше, Ла. Чем все это закончится?
   Сама не знаю, зачем веду этот глупый дневник и записываю туда всякие глупые вещи, как советуют мне всякие глупые люди вроде профессора Реджинальда. Глупые, глупые люди.
   — У меня накопилось много вопросов, Ла. Вопросов о твоей жизни, и о профессоре Пенденнинге, и о твоем доме в Малибу. Тебе интересно узнать про мои вопросы? Ты киваешь? Хорошо, я буду считать, что да.
   Меня все время удивляло: как это люди пишут книги, а потом выслушивают мнения других о своих произведениях. Такое ощущение, что эти другие не имеют понятия о самых простых вещах. Это же художественная литература, понимаете? Сила моего воображения, и точка.
   — Меня очень занимает вопрос о том, что случилось с доктором Пенденнингом. В романе ты намекаешь, что избила его до смерти кочергой, однако в это трудно поверить. К тому же в полиции нет данных по этому поводу. Вдобавок тебе никогда не предъявляли обвинения в его убийстве, хотя он и пропал без вести примерно в то же самое время. Ты можешь рассказать мне, что на самом деле произошло, Ла? Он был твоим консультирующим психологом и совершенно очевидно, что он перешел грань профессиональных отношений. Но что на самом деле случилось с профессором Пенденнингом?
   «Убирайтесь к черту, профессор Реджинальд. Уходите, уходите, уходите, уходите».
   Он пододвинулся ближе к решетке. Решетка пододвинулась ближе ко мне.
   — Что произойдет в пятой главе, Ла? Пожалуйста, закончи эту сюжетную линию про это единственное преступление, в котором ты косвенно созналась, про кочергу и профессора Пенденнинга. Он вломился к тебе в дом? Он преследовал тебя до самого дома из супермаркета «У Ральфа»? Или ты застукала его ночью, когда он копался в ящике с твоим нижним бельем? Или он вошел к тебе в комнату через сквозной стенной шкаф? Расскажи нам, что произошло, Ла! Подойди поближе к решетке, вот так, еще ближе. Дотронься до моей руки, не бойся. Ты очень красивая девушка, Ла. Тебе кто-нибудь говорил об этом? Да, я знаю, многие тебе об этом говорили, но говорили ли они об этом так, как сказал это я? С абсолютной искренностью и убежденностью.
   Некоторым из них ничем нельзя помочь. Ты пытаешься, пытаешься, но у тебя ничего не выходит.
   Я держала его руку через решетку. Это была не такая уж большая уступка.
   — Посмотри на мои вены, малышка. Синие прожилки, по которым медленно течет кровь от моего запястья к моему сердцу. Я не боюсь тебя, Ла. Я знаю, ты не причинишь мне боли. Мне только нужно знать, что ты мне скажешь.
   Если ты не можешь помочь им, тогда нужно им это сказать. Так я и сделала. Я сказала ему одну вещь, в которой была абсолютно уверена:
   — Нет никакой пятой главы, малыш. История всей моей жизни уже рассказана.
   Похоже, писательское мастерство опасно: оно успокаивает и убаюкивает тебя и дарит тебе ложное чувство безопасности. И ты не успеваешь оглянуться, как обнаруживаешь, что в твоей жизни появился потенциальный сексуальный партнер вроде профессора Реджинальда, который явно далек от твоего идеала.
 

— 40

   Поверьте моему опыту, попытка найти идеального партнера в эмоциональном и сексуальном планах не более чем фантазия, далекая от реальности. Если верить этой несбыточной мечте, то как только вы найдете такого человека, вас более не будут беспокоить банальные проблемы большинства людей. Теперь у вас и вашего идеального партнера впереди вечность: вы занимаетесь любовью, ходите в кино, свертываетесь калачиком на диване и смотрите видеофильмы. Может, у вас родится прекрасный ребенок (это мы уже проходили). Вероятно, вас ждет впереди много чудесных приключений (и это тоже). Возможно, ни один ваш день не проходит без обоюдных признаний в вечной любви и преданности (вы даже не представляете себе, каково это). Таким образом, сгорая от любви и понимая, что теперь это на веки вечные, вы постепенно подходите к той точке, которую я называю конечной точкой желания. Точке невозвращения, после которой не существует более иного поиска.
   Однако все это романтические фантазии. А жизнь — это далеко не романтическая фантазия.
   В действительности настоящая любовь может быть столь утомительной, как ничто другое. Я понимаю, что это как холодный душ, но таковы факты.
   Возьмем, к примеру, меня с Мануэлем. Это была самая прекрасная любовь во всех смыслах. С первого мгновения, когда увидела его возле кегельбана, где он пытался угнать мотоцикл моего парня, я не переставая думала о его прекрасном лице или предавалась мыслям о том, как мы занимаемся любовью на полу, пляже или траве или одном из тех мест, где мы обычно занимались любовью, никогда специально это не планируя. А когда в силу обстоятельств я не могла быть с Мануэлем, то я всегда представляла его лицо вместо лица любого Безымянного Джо, с которым в тот момент занималась любовью.
   Это просто как дважды два: когда у тебя есть такой парень, как Мануэль, любой другой мужчина оказывается второсортным.
   Мы с Мануэлем всегда разговаривали на языке любви, даже когда сердились друг на друга и даже когда решили больше не встречаться. В некоторые моменты сила нашей любви была такой разрушающей, что я не выдерживала и сбегала от него, пытаясь замести следы, но он всегда находил меня, и мы опять погружались в старые ссоры, которые нас и разлучили.
   — Конечно же, я люблю тебя, — настойчиво объясняла я ему, снова и снова. — Конечно же, я люблю тебя, Мануэль. Какой же ты глупенький. Te amo, pobrecito.^[13] Te amo. Навсегда.
   Но все-таки я не могла заставить Мануэля поверить мне. Возможно, именно по этой причине наши отношения породили столько трагических событий (о которых можно прочесть в прессе).
 
   Как сейчас помню ту ночь в Малибу, которая служит доказательством того, насколько страстными и запутанными были наши отношения.
   — Ты дурно поступаешь, Мануэль, — говорила я ему. — Так не может больше продолжаться. Ты забираешься ко мне в окно, когда тебе вздумается, в то время, когда у меня гости. Это мой дом, малыш. Тебе следует заранее предупреждать меня о своем приходе. И перестань закатывать эти глупые сцены.
   Мануэль же, как всегда, не слушал, что я ему говорила, и начинал ходить по комнате взад-вперед, словно безумный, который окончательно потерял рассудок. В такие моменты мне даже хотелось обнять его, но я понимала, что это было бы слишком опасно. В эти минуты разумнее всего было просто говорить с Мануэлем и не приближаться к нему. Я должна была держать ситуацию под контролем, чтобы никто не пострадал.
   — Пожалуйста, не сердись на меня, моя сочная маленькая клубничка, — начинал он говорить что-то в этом роде на своем быстром и хаотичном испанском. Казалось, он одновременно разрывается от негодования и любви, он пытался и дотронуться до меня, и оторваться от меня. Это было жгучее желание, которое никому не было понятно, кроме нас самих. — Моя мягкая маленькая дынька. Мануэль не хотел причинять зло твоему драгоценному старикашке. Мануэль просто хотел тебя увидеть. Он больше не мог без тебя.
   — Если бы ты по-настоящему любил меня, Мануэль, то ты уважал бы мои принципы. Ты верил бы моим словам и не преследовал меня. Ты не исчезал бы, разозлясь на меня, и не садился бы на свой мотоцикл, и не уезжал бог знает куда, исходя из своей прихоти, и не заставлял бы меня волноваться месяцами, не посылая мне ни письма, ни открытки. И не появлялся бы так внезапно посреди ночи, когда у меня гости.
   — Пожалуйста, не смотри на меня так, моя сладкая помидорка. Мануэль так долго плутал в пустыне. Возьми его обратно в свой оазис. Пожалуйста, утоли его жажду.
   — Ты до смерти напугал бедного генерала Флеминга. Я думала, его никогда не перестанет рвать.
   — Поцелуй меня, крошка. Наполни мой рот своей любовью.
   — Я хотела бы поцеловать тебя, Мануэль, но я не могу. Я очень в тебе разочарована.
   — Пожалуйста, дай мне свой язык и губы. Свою грудь и ноги. Я навсегда твой Мануэль. Я никогда тебя не отпущу от себя.
   Мой бедный мальчик, он никогда ничего не понимал. Он думал только о себе, о том, как сильно я нужна ему!
   — Профессор Пенденнинг говорит, что наши отношения разрушают нас обоих. Нет способа, при котором один из нас мог бы выжить, не разрушив другого или даже нас обоих. Сделки, которую мы могли бы заключить, не существует. Я должна отказаться от тебя, если хочу жить дальше. Но я не знаю, что мне делать, Мануэль. Жизнь без тебя? Что это за жизнь? Жизнь как у всех других. Как у мамы и папы, и тети Алисы, и профессора Пенденнинга, и всех этих подлых сплетниц из школы. Еще один обыкновенный скучный человек в обыкновенном скучном мире без любви.
   В такие моменты у меня обычно начинала кружиться голова, а просьбы Мануэля становились все более бессвязными и неконтролируемыми.
   — Я выпью тебя всю, — шептал мне он, подходя все ближе и ближе и обнимая меня. — Я выпью тебя, выпью, выпью тебя…
   Я не совсем понимала эти его слова, но они почему-то всегда меня волновали.
   Он выпьет меня. Выпьет меня.
   Не знаю как, но затем все начиналось сначала. Любовь и враз поменявшийся мир вокруг нас. Это была та реальность, которая никогда не была скучной. Она не была обыкновенной.
   Мой сладкий малыш. Мой маленький Мануэль.
   Его слова всегда находили отклик в моем сердце.
 
   Прошлой ночью он пришел ко мне и встал в темноте около моей камеры. Я не поднялась к нему навстречу и не дала ему понять, что не сплю. Я хочу подойти к нему, но не могу себя заставить сделать это.
   Чувствовать между нами решетку было бы выше моих сил. Это было бы как конец всего. Конец всего живого на всей планете Земля.
   «Я пришел к тебе, сладенькая. Я целый день мою посуду на кухне. Я соскабливаю недоеденную тобой еду и пережевываю ее своим ртом. Я перетряхиваю мусорные бачки в поисках твоих косметических салфеток и зубной нити. Я подношу их к носу, чтобы вдохнуть запах твоих духов. Я вытащу нас обоих отсюда, мой драгоценный персик. Чего бы это ни стоило. Мы убежим вместе и никогда не расстанемся. А если ты снова убежишь, то я найду тебя. Как раньше. Я никогда не перестану тебя искать».
   Я продолжаю молчать. Я лежу в кровати, стараясь не двигаться, как будто прячусь от Длиннолицей Ведьмы. Если лежать очень тихо, она притворяется, что уходит. А ты можешь притвориться, что находишься в безопасности в своей кровати.
   «Te amo, pobrecita. Te amo. Te amo etemidad».^[14]
   Когда же я просыпаюсь наутро, чтобы записать это ночное происшествие в дневник, меня осеняет одна вещь: я не пользуюсь духами в тюрьме. Но в этом весь Мануэль.
   Плод моего воображения, профессор Реджинальд?
   Если бы.

ТО, ЧТО НУЖНО ДЕРЖАТЬ В ГОЛОВЕ, КОГДА ВЕДЕШЬ ДНЕВНИК:

   1. Нужно выражать свою внутреннюю индивидуальность, чтобы люди узнали тебя получше и не смогли совершить над тобой смертную казнь.
   2. Нужно учиться выражать свои чувства, чтобы узнать о себе самой побольше, и стремиться к самосовершенствованию, чтобы (в худшем случае) научиться воспринимать спокойно тот факт, что тебе скоро предстоит смертная казнь.
   3. Нужно извиниться перед жертвами своих ужасных преступлений (даже если твои преступления не были так ужасны, как многие себе это представляют) и доказать миру, что ты раскаиваешься. Что, в принципе, еще один способ спасти свою жизнь от смертной казни.

   Эти правила я вывела из наших разговоров с Джошуа Бирнбаумом и профессором Реджинальдом.
   Теперь за работу!

   ГОСУДАРСТВЕННАЯ ШКОЛА ЭШФОРДА,
   ЭШФОРД, КОННЕКТИКУТ,
   ДЛЯ СЕМЬИ ПОКОЙНОГО ДИРЕКТОРА ШКОЛЫ
   МИСТЕРА ФОСТЕРА
 
   Уважаемые дамы или господа!
   Позвольте заранее попросить у вас прощения за стиль моего письма, ведь, как вы знаете, я так и не закончила школу, вследствие чего не научилась ни правильно писать письма, ни вычислять логарифмы, ни даже печь домашнее печенье. Мне так и не удалось овладеть этими навыками и умениями по причине несчастья, случившегося с вашим мужем/отцом/сыном/двоюродным братом/ или кем бы он вам ни приходился.
   Я хочу выразить вам свое искреннее сочувствие и соболезнования по поводу печальной судьбы директора Фостера. Поверьте мне, это не простое пустословие.
   Я бы хотела привести несколько примеров, характеризующих директора Фостера как трудолюбивого и преданного своему делу человека:
   > Он никогда не заставлял себя ждать, даже если у него была в это время другая встреча.
   > Он всегда очень искренне интересовался жизнью своих учеников — как во время учебных занятий, так и после них.
   > Он очень искренне интересовался жизнью отдельных своих учеников в отличие от всех других, особенно после учебных занятий, хотя, в общем-то, это было не его ума дело.
   > В нем было много любви, которой он всегда был готов поделиться, хотя, я думаю, это не секрет для его жены и семьи, которые, должно быть, очень по нему скучают.
   > Он считал, что лучший способ изучения испанского языка лежит через механическое запоминание и переписывание упражнений из книги, что, должно быть, помогло его самым менее творческим ученикам поступить во всякие престижные университеты или сделать успешную карьеру в политике, в сфере общественных отношений или искусстве.
   > Он часто осуждал и порицал других, исходя из своих моральных убеждений, и хотя я ни в коей мере не критикую его, однако считаю, что ему следовало бы пересмотреть некоторые свои взгляды перед своей безвременной кончиной.
 
   Заканчивая свое письмо, я хотела бы уверить вас, что со своей стороны сделала все возможное, чтобы помочь директору Фостеру пережить выпавшие на его долю трудные времена, хотя на первый взгляд это может показаться неправдоподобным — ведь я была простой школьницей, а он занимал столь важный пост. Анализируя свою жизнь, я часто оглядываюсь назад и понимаю, что его уход послужил началом цепочки различных несчастий, случившихся со мной после этого.
   Однако не будем обманывать себя — столкновение с жестокостью не такая уж большая редкость в наши дни, особенно если ты живешь в Америке.
   Искренне ваша, раскаявшаяся за все те плохие вещи, которые совершила в своей жизни без какого-либо злого умысла,

Дэлайла Риордан

   P. S. Хочу вас заверить в том, что любая прибыль, полученная мной от публикации или продажи моих тюремных дневников или моего незаконченного романа, будет поделена на равные части между всеми жертвами моих неправедных дел, включая также и вас (после того, как я получу свою долю дохода, конечно).

 
   Профессор Реджинальд забрал с собой мои записи и прочитал их дома. Его реакция была типично мужской. Его заботил только один аспект, и он совершенно не обратил внимания на все мои честные мысли и искренние слова, содержащиеся там.
   — Я наводил справки, на кухне сейчас не работает ни один мужчина, подходящий под описание Мануэля. Более того, среди служащих всей тюрьмы нет никого, похожего на Мануэля. Я поднял все документы в отделении найма на работу и просмотрел заявления всех лиц, кому отказали и кого приняли на работу за последние восемнадцать месяцев, и не нашел ни малейшего упоминания о Мануэле. Я также не нашел никаких следов его другого имени, Хосе Сан-Хуан Корриега, — ни малейших. Хотя, даже если бы он попытался обратиться по поводу работы, не думаю, чтобы тюремный совет счел бы его подходящим кандидатом. Предположим даже, что ему удалось бы предоставить надлежащие документы и грин-карту. Однако одним своим видом он вызвал бы массу подозрений. Взять, к примеру, его тюремные тату. Да он ведь даже по-английски не знает ни одного слова, кроме «я тебя люблю». И потом, то, что он пришел к тебе ночью, без охраны и стоял на виду у камер слежения, да кто этому поверит? Меня очень беспокоит твое состояние, милая. Ты плохо спишь ночью. Я не хочу, чтобы ты увлекалась ложными надеждами. Они только отвлекают тебя от… ну, ты знаешь… От этих самых… разумных, логических возможностей, вот. Мы еще можем многое успеть, Ла. Но мы не сможем этого достичь, если ты будешь сидеть и мечтать, ты знаешь. О Мануэле.
   Когда профессор Реджинальд говорит что-то подобное, мне становится либо слишком радостно, либо слишком грустно. Не уверена, что именно я чувствую.
   — Он же просто парень, профессор Реджинальд. У вас нет причин для ревности. К тому же неужели вы думаете, что я бы стала писать в дневнике его настоящее имя, и про Хосе, и всякое такое. Я придумала эту часть.
   Однако, как и все влюбленные, профессор Реджинальд страдает навязчивыми идеями.
   — Я не ревную, Ла. Я просто хочу сказать…
   — Хотя и весьма симпатичный парень с прекрасной ладненькой фигурой. И отличными мышцами, разработанными во время пребывания в мексиканской тюрьме.
   — Ты должна реально смотреть на вещи, Ла. Особенно в том, что касается этой… ты знаешь… этой крайне неоднозначной позиции, в которой ты сейчас находишься.
   — Парень, который всегда знал, чего хочет женщина. А ведь вокруг было полно других женщин, кроме меня, профессор Реджинальд. К тому же Мануэль был очень настойчив.
   — Ты не слушаешь меня, Ла. Ты уходишь от ответа.
   — Он не причинит вам вреда, профессор Реджинальд.
   — Он не причинил бы, то есть не причинит.
   — Хотя, если честно, думаю, он мог бы это сделать. Но только если бы он знал, как вы ко мне относитесь. И то, как я, знаете, к вам отношусь.
   Я смотрела на профессора Реджинальда грустным взглядом. Иногда слова просто рвутся из тебя наружу, и ты ничего не можешь с этим поделать.
   — Ты ко мне относишься. Как? Как ты ко мне относишься?
   Затем он посмотрел на меня тем особенным мужским взглядом, от которого мурашки бегут по телу: как будто бы он до этого ни о чем не подозревал.
   Вот если бы я сейчас была по ту сторону решетки или он по эту, тогда бы я показала ему, как к нему отношусь.
 

— 39

   Сегодня я просматривала свой старый большой кожаный школьный альбом с фотографиями и памятными вещичками, перевязанный ленточками и резинками. Я храню его с пятнадцати лет, поэтому он уже старый, разорванный, весь в узелках и выглядит как вещь, которую бездомная попрошайка отыскала на помойке.
   Как приятно сейчас просматривать старые фотографии: вот я среди своих разряженных подруг, вот мы с Майком Брикманом во время круиза, а вот я в своем первом вечернем платье для школьного бала. Эта фотография навеяла воспоминания об этом дне, перед тем как меня несправедливо исключили. Это был чудесный вечер, полный романтических воспоминаний о тех молодых людях, с которыми я танцевала, и их подружках, которые извелись от ревности, как будто их женихи были их личной собственностью. Я даже вспомнила ту так называемую женскую потасовку с Салли Грампус в женской раздевалке, этой так называемой королевой бала, хотя я считаю, что это была всего лишь небольшая стычка.
   В которой ваша покорная слуга, несомненно, победила.
   Ах, если бы не директор Фостер, бал был бы просто замечательным!
   Потом я взяла в руки карточку с моим номером налогоплательщика. Я получила ее от правительства, когда работала около двух недель в булочной, только потом мне это надоело. Тут был еще табель успеваемости, который я не успела сжечь, — в основном тройки и двойки, если не считать трех колов, о которых я не хотела бы говорить. Засушенный цветок, локон волос и еще всякие штучки, которые хранят девчонки, чтобы потом показывать своим детям.
   Я решила, что оставлю этот альбом кому-то очень особенному в своей жизни. И все остальное, что можно написать на бумаге или положить в коробку.
   Больше всего меня умиляет последнее завещание, написанное старым мистером Мерчинсоном. Не могу выразить, как мне приятно вспоминать его заботу и любовь, которую он чувствовал к своей Ла-Ла!
   Не то чтобы это завещание имело какую-то юридическую силу, потому что оно было написано водоотталкивающим маркером на обороте одного из листков с рекламой интернет-службы по исследованию психики, но мне все равно приятно его хранить, потому что оно служит доказательством доброго ко мне отношения мистера Мерчинсона.

   ЗАВЕЩАНИЕ МИСТЕРА МУР
   В здравом уме я оставляю Дэлайле все свое состояние.
   Сладкая ла-ла!
   Нуждаться — не значит сильно хотеть, мой дом, моя машина, мой дом, детям. Надеюсь, они полюбят мою Ла-ла-ду! Знаю, адвокаты, они ла-ла для моей ло-ло

Навеки весь мой, Харр Т. Мерч

   Ну что за милый старичок!
   Должно быть, я была очень привязана к мистеру Мерчинсону.
 

— 38

   Осталось только тридцать восемь дней. Много, но недостаточно.
 

— 37

   Сегодня ночью я не могла заснуть и представляла себе, как сосу член профессора Реджинальда. Я представляла себе, как он возбуждается. Я представляла, как его член становится твердым в моих руках. Это не потому, что нахожу профессора Реджинальда привлекательным (на самом деле нет). И не потому, что думаю, что его член может оказаться более привлекательным, чем он сам (наверное, нет).
   Просто ни о чем другом в тот момент я больше не могла думать.
   Потом занялась мастурбацией, после чего заснула.
 

— 36

   — Ты или абсолютно невиновна, либо ты сумасшедшая, — сказал мне вчера Джошуа Бирнбаум по телефону из своего загородного дома в Сиэтле. — При любом раскладе мы выиграем.
   Надо сказать, что слова моего преданного своему делу и гениального адвоката, Джошуа Бирнбаума, вселили в мою душу надежду на лучшее.
 

— 35

   Я не видела надзирателя Харрисона вот уже несколько дней, как вдруг сегодня он неожиданно явился ко мне в камеру с письмом от творческой команды программы «Шестьдесят минут».
   — Вообще-то это «Шестьдесят минут-два», а не то шоу с Майком Валласом и всеми остальными. Там уже работает другая кучка придурков.
   Насколько я понимаю, надзиратель Харрисон всегда мечтал попасть на шоу «Шестьдесят минут». Теперь он не угомонится, пока не попадет на шоу «Шестьдесят минут-два».
   — Так что, малышка, давай состряпай для них сенсацию, да, вот так, вот здесь. А когда ты будешь, будешь, о, крошка, готова, я постараюсь, о да, так тоже хорошо, да. В общем, как только, только ты будешь готова, я постараюсь организовать тебе встречу с репортерами из «Шестьдесят минут-два».
   Еще одна пачка очередных вырезок из прессы о вашей покорной слуге. Их прислала мне по почте мой пресс-секретарь из Голливуда, значит, они все были напечатаны за последние две недели.
   Кажется, я опять хит сезона.
   Все по-прежнему, без особых сюрпризов. Черная Вдова то. Самка богомола се. Трагически погибшие жертвы. Беспрецедентная бесчеловечность. Подавляющая воображение безжалостность по отношению к мужчинам. Десятки нераскрытых преступлений по всей территории Соединенных Штатов. Звериная жестокость в сочетании с хладнокровным расчетом. И не забудьте упомянуть Кеннеди, Мартина Лютера Кинга, а также Мировой торговый центр, семью Мэнсон^[15] и самоубийство Курта Кобейна.^[16]
   Какая пло-о-о-хая девчонка.
   Теперь все пойдет по известному сценарию. Завтра-послезавтра меня начнут забрасывать письмами поклонники, большинство из которых окажется какими-нибудь психопатами. Среди всех этих писем будут три-четыре предложения руки и сердца или завещания имущества. К ним будут приложены номер ячейки в банке, несколько пустых банковских чеков и триста-четыреста адресов веб-сайтов, где я могу заняться виртуальным сексом со всякими извращенцами.
   Да уж, виртуальный секс. Еще чего удумаете?
   Также я регулярно получаю: семейные фотографии, коробки шоколадных конфет, букеты роз, подвергшиеся суровой цензуре письма от всяких придурков с аномальными описаниями сомнительных удовольствий и наказаний, ключи от машин, ключи от квартир, биржевые советы, советы по ставкам на лошадиных скачках, советы по уходу за полостью рта при нахождении в тюрьме, косметические препараты, бабушкины рецепты печенья, бабушкино печенье, вырезки из газет о глобальном потеплении, или демонстрациях в защиту прав животных, или международной амнистии, просьбы об автографах, просьбы выслать кусочки использованной мной ваты или туалетной бумаги (клянусь Богом) или локоны моих волос (что меня всегда умиляет), а также уверения в вечной любви и преданности или просьбы о сексе по телефону, за которые мне обещают заплатить хорошие деньги.
   Не знаю, как другие знаменитости, но лично я жутко устаю от такого внимания общественности. Они все наступают и наступают и облепляют тебя со всех сторон, и вот тебе уже не хватает воздуха, и ты тонешь.
   Мне остается только радоваться тому, что я не была знаменитой в юности. Это бы меня просто доконало.
 

— 33

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ СМЕРТНОЙ КАЗНИ

Автор Дэлайла Риордан

 
   На первый взгляд смертная казнь представляется весьма негативным явлением, особенно для людей с определенным типом ценностей и стилем жизни. Однако я хочу посоветовать им посмотреть на эту проблему сквозь призму целостного подхода.
   Знать дату своего ухода важно в силу следующего ряда причин:
   1. Ты можешь привести все свои дела в порядок и закончить свое существование на этой земле так, как тебе бы больше всего этого хотелось, или, по крайней мере, в соответствии с убеждениями системы правосудия великого штата Техас.
   2. Ты начинаешь наслаждаться каждым моментом бытия и ценить маленькие радости каждого дня, например кашу на завтрак или залетевшую к тебе в окно божью коровку. Эта вера в красоту жизни по-настоящему излечивает твою душу, что особенно полезно, потому что ты не являешься и никогда не была христианкой.
   3. Впервые за всю свою жизнь ты начинаешь думать вслух. И вот что ты думаешь: я хороший человек, который не сделал в жизни ничего плохого, кроме разве что некоторых незначительных вещей, совершенных по имеющимся на то причинам.
   4. Смертная казнь за преступления, которых ты не совершала, открывает тебе глаза на несправедливость американской системы правосудия, на что когда-нибудь обратят внимание в «Книжном клубе Опры» или в каком-нибудь телевизионном сериале.
   5. И наконец, когда все узнают правду о несправедливости американской системы правосудия, это навсегда изменит американское общество и спасет бессчетное количество американских жизней, и тогда окажется, что твои страдания были не напрасны и что своей смертью ты доказала больше, чем смогла бы доказать за целую жизнь. Тогда все вокруг начнут гордиться тобой, даже те, кто никогда тобой не гордился, например папа (который к тому времени уже выйдет из комы), и тетя Алиса, и твой неизвестный благодетель, и что важнее всего…

 
   — 32
   Я думаю, слезы иногда полезны, потому что они высвобождают твой мозг от всех отравляющих веществ, появляющихся в твоем организме из-за стресса или ночных кошмаров.
 
   — 31
   Сегодня опять приходил профессор Реджинальд, но я не стала делать вид, будто его не замечаю и не стала прогонять его, а поговорила с ним начистоту. Не как пациент с доктором или осужденный с полицейским, а как со своим другом.
   Я думаю, именно этого он всегда и хотел.
   — Я хочу, чтобы она гордилась мной, профессор Реджинальд. Я хочу, чтобы она знала, что я по-своему ее любила и не хотела с ней расставаться ни на минуту. Я хочу, чтобы она осознала, что мир потому населен плохими людьми, совершающими по отношению друг к другу ужасные вещи, что в детстве их никто не учил отделять хорошее от плохого, а потом всю оставшуюся жизнь их постоянно обманывали средства массовой информации.
   Иногда профессор Реджинальд смотрит на меня так, будто сейчас расплачется. Он такой чувствительный, этот профессор Реджинальд.
   — Я боюсь, что моя дочь поверит во всю эту ложь, раздуваемую средствами массовой информации, профессор Реджинальд. Она может поверить в то, что у нее плохая наследственность, и в голове у нее будут постоянно крутиться сигналы типа «ты не на своем месте», «ты не существуешь», «ты не можешь быть счастлива», и когда я думаю, что это может случиться с моей малышкой, то хочу кричать что есть мочи, хочу исцарапать кому-нибудь лицо. Вы слушаете меня, профессор Реджинальд? Пожалуйста, послушайте меня, мне нужна ваша помощь. Мне непременно нужно выбраться отсюда. Мне нужно убедиться, что моя малышка в порядке. Пожалуйста, профессор Реджинальд. Пожалуйста, посмотрите на меня. Не отворачивайтесь, профессор Реджинальд. А то у меня создается такое ощущение, не знаю… Как будто я ничего не значу. Как будто бы не существую.
   Где-то вдалеке раздается плач маленькой девочки, эхом отдающийся по бетонным коридорам. Чью-то дочку принесли на свидание к матери. Ей не разрешают поцеловать через прутья решетки маму на прощанье.
   Я считаю секунды про себя. Может быть, профессор Реджинальд уже никогда не будет моим. Семь. Восемь. Девять.
   Десять.
   Затем он поднимает голову, и я снова могу дышать. Все будет хорошо.
   — Дэлайла, — говорит он, — ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу? У нас очень мало времени, но я очень хочу тебе помочь. Я не могу спать по ночам, малышка. Я все время о тебе думаю.
   Профессор Реджинальд плачет, съежившись на стуле и исходя конвульсиями, как некто, связанный веревкой и уже частично выпотрошенный, он знает, что умрет и что ты не сжалишься над ним, в этом уже нет никакого секрета. Во время пыток ты притворяешься, что можешь сжалиться, но на самом деле у тебя нет ни малейшего намерения быть милосердной. Милосердие существует только для неудачников. Милосердие присуще только таким людишкам, как они сами.
   Профессор Реджинальд. Такой чистый и такой свободный.
   Я тоже хочу ему помочь.
   — Когда мы страдаем от одиночества, — говорю я ему, — не так уж важно, кого именно мы любим. Важно только то, что мы любим всем сердцем. И что мы готовы пожертвовать всем для этого человека, особенно своим телом. Пожалуйста, помогите мне любить вас, профессор Реджинальд. И помогите мне любить мою бедную потерянную малышку.
 
   Я сегодня так взволнована, что не могу заснуть. Я горько заблуждалась относительно профессора Реджинальда, он оказался таким милым. Интересно, где он сейчас? Может быть, садится в машину? Возможно, это «хонда-сивик». А может, он целует сейчас в щеку свою жену или детей. Уверена, что он прекрасный отец. Терпеливый и любящий. Я хочу, чтобы он посадил меня к себе на колени и крепко обнял, чтобы я не могла вздохнуть и чтобы у меня на глазах выступили слезы. Я хочу быть его маленькой девочкой. Хочу сделать его своим маленьким мальчиком.
   Люблю, люблю, люблю, профессор Реджинальд. Я очень вас люблю.
   Te amo. Te amo, pobrecito.
   Не нужно ничего говорить, я и так все знаю.
 
   — 30
   Не уходи, не уходи, никогда не уходи. Не уходи, никогда не уходи.

   Терапевтический анализ
   Дело № 34421
   Дэлайла Риордан
   Начато: 2 февраля 2002 года
   Дата: 12 августа 2002 года
 
   Участники:
 
   Дэлайла Риордан
   Профессор Уэйн Александр
   Сьюзан Лангдейл
 
   СЛ: Доброе утро, Ла.
   ДР: Доброе утро, Сьюзан. Доброе утро, профессор Александр.
   УА: Добр-р-рутр-р-р!
   ДР: Надеюсь, вам уже лучше, профессор Александр. Вы хорошо выглядите. Я вижу, с вас сняли провода и повязки и ваш цвет лица…
   СЛ: Ла, извини, что я тебя перебиваю, но, как тебе известно, конфликтный анализ требует соблюдения абсолютной биполярности и обоюдной объектификации. И еще, я знаю, охранники уже проверяли, но все же позволь мне, да. Кажется, все в порядке.
   ДР: Мне надели наручники на лодыжки и застегнули на двойной замок и еще надели эту штуку на голову и шею.
   СЛ: Прекрасно, тогда давайте перейдем сразу к делу, не возражаете? На чем мы остановились, профессор Александр?
   УА: 3-д-д-с-с!
   СЛ: Ах да, верно (откашливается, прочищая горло). Во время нашей последней встречи, Ла…
   ДР: Но вас ведь там фактически не было.
   СЛ: Я присутствовала там не в качестве аналитика-терапевта или даже человеческого существа с его чувствами и эмоциональными реакциями, я выступала в другой роли — нечто вроде вот этого магнитофона или даже той штуки у вас на голове. Я не более чем инструмент, линия демаркации между испытуемым и экспериментатором. У меня нет ни функциональной, ни интерактивной идентичности…
   УА: П-р-р-д-л-ж-ж-ж-т-т!
   СЛ: Извините. Я буду читать записи (прочищает горло) профессора Александра, Ла. Вот что здесь написано. Ну (прочищает горло) ты, паршивая сучка. Ты. Ты думала, что. Ты думала, что тебе удастся меня напугать, не так ли? Но я тебя не боюсь, ты паршивая. Сучка. Что ты теперь на это скажешь, ты? Что скажешь? Ты паршивая сучка.
   ДР:…
   СЛ: Ла?
   ДР: Извините. Я немного отвлеклась.
   СЛ: Если вы не возражаете…
   ДР: Я просто хочу сказать, что очень рада видеть вас обоих. И также рада, что вы не забросили мой случай. Знаю, иногда я бываю крайне несносной, но всему виной стресс, который испытываю в последнее время. Я надеюсь, вы меня понимаете.
   CЛ: Ну что ж, хорошо. Где мы остановились? Ах да… Теперь… Вот, теперь ты занимаешься этим направо и налево, ты паршивая сучка, вот. Теперь, когда ты занимаешься этим направо и налево, ты паршивая сучка, ты могла бы заниматься этим и со мной тоже. Ты делаешь это с надзирателем. Ты делаешь это с профессором Реджинальдом. Ты делаешь это с половиной женщин в тюрьме, ты, о… Я потеряла текст…
   ДР: Не надо так нервничать, Сьюзан. Просто читайте то, что написал профессор Александр. Он ведь пытается мне помочь.
   СЛ: Ты, вот, да… ты паршивая шлюха-дрянь-сучка. Так теперь ты делаешь это с этим курвенком и извращенцем Реджинальдом, вопросительный знак то есть. Так теперь ты делаешь это с этим курвенком и извращенцем Реджинальдом?
   ДР: Я не думаю, что сейчас удобное место и время для того, чтобы обсуждать мои чувства к профессору Реджинальду.
   СЛ: Честно говоря, профессор Александр, я тоже не вижу смысла…
   УА: Д-д-й-й м-м-н-н!
   СЛ: Пожалуйста, профессор Александр. Вы ведете себя очень грубо…
   УА: Т-т-т д-д-д-й м-н-н т-ж-ж-ж!
   ДР: Не препятствуйте ему, Сьюзан. Я уже видела его в таком состоянии.
   СЛ: Из всех самых низких и агрессивных мужчин, которых я когда-либо встречала, нет, я не снизойду до вашего уровня, профессор Александр. Как вы смеете применять физическое насилие по отношению к вашей коллеге…
   УА: К-к-к-й-а. Т-т-т. Кл-л-л-г-г-г.
   ДР: Я думаю. Сьюзан, профессор Александр пытается сказать, что гнев является истинным средством выражения наших…
   УА: Д-д-д-в-в-в! М-л-н-к-й! С-с-с-ч-ч-к!
   ДР: И что мы должны принимать гнев таким, каков он есть, так как он является выражением только себя самого. Гнев — абсолютно нормальная человеческая реакция, и нет ничего плохого…
   СЛ: Думаю, что я откажусь от дальнейшего своего участия в этом процессе и сделаю это прямо сейчас.
   ДР: В том, чтобы испытывать его, ведь нет ничего зазорного в такой естественной человеческой реакции…
   УА: Д-д-й м-н-н!
   СЛ: Если вы еще раз повторите свою попытку, профессор Александр, то клянусь Богом…
   ДР: Как гнев. Я думаю, нам следует успокоиться и продолжить наш сеанс. Вспомните, мне осталось жить всего несколько недель, так что все это не имеет смысла.
   СЛ: Все, баста, нет, я не снизойду до этого уровня, клянусь, Ла, я иногда понимаю, правда.
   ДР: Просто много шума из ничего. Мы все уважающие друг друга взрослые люди.
   СЛ: Иногда я просыпаюсь по утрам, варю себе кофе и делаю тост, и ни с того ни с сего меня вдруг осеняет, бам! Она права. Люди говорят, что она сошла с ума, но она права.
   УА: В-в-т-т! Т-т-б-б! С-с-ч-ч-к-к!
   ДР: На вашем месте я не делала бы этого, профессор Александр. Это не поможет. Не делайте этого, профессор Александр, или я позову охрану, я пообещала себе, что этого не будет.
   CЛ: Нужно обвязывать этих ублюдков колючей проволокой, как ты сделала это с тем парнем из Амарильо, который бросил свою жену, нужно резать им брюки.
   ДР: Хорошо, профессор Александр. Я знаю, вы этого не хотели. Я знаю, как вам тяжело. Но все же я была бы вам благодарна, если бы вы, пожалуйста, вызвали…
   CЛ: Отпусти ее, ты, паршивый мудила, сукин сын…
 
   (конец записи)

 

— 29

   Мне очень жаль, что все опять так плачевно закончилось для бедного профессора Александра.
 

— 28

   Сегодня приходил тюремный врач, взял у меня кровь на анализы и осмотрел меня. Он сказал, что будет приходить на осмотр каждые три дня вплоть до дня моей казни.
   Они хотят обезопасить себя от всяческих промахов, которые могли бы испортить их репутацию в глазах общественного мнения.
 

— 27

   Утром я получила записку от профессора Реджинальда, но не стала читать ее.
   Я не хочу, чтобы он портил словами мои возникшие столь чудесным образом чувства.
 

— 26

   Когда надзиратель Харрисон чувствует во мне некоторое отчуждение по отношению к нему, он начинает проявлять черты собственника. Отчасти мне жаль надзирателя Харрисона. Тем не менее я думаю, что он получает то, что заслуживает.
   — Ты должна делать так, как я тебе скажу, Ла, — надзиратель Харрисон любит сидеть на моей кушетке, пока я занимаюсь тем, что внушаю ему чувство превосходства. — Я на короткой ноге с губернатором. Он мой хороший знакомый, так что я могу… да, вот так, продолжай в том же духе, крошка. Губернатор просил тебе передать, о да… он просил передать, что лично занимается твоим делом, он, он совещался насчет тебя с прокурором штата и еще, еще с твоим адвокатом, этим евреем, о да… этим твоим странным парнем, евреем-жидом, как уж его там? Джереми Бернстайном. Губернатор просил тебе передать, что у нас есть еще в запасе пара козырей, я пока задействовал не все свои связи, но ты должна мне помочь, малышка. Ты ведь постараешься, детка? Губернатор ждет своего переизбрания этой осенью. Это дело, твое дело, крошка, правильно, вот так, продолжай делать вот так, ты моя маленькая девочка, не так ли, губернатор будет делать все от него зависящее, но не забывай, он ведь сам подчиняется воле людей. Бьюсь об заклад, ты знаешь, твой отец… не могу выразить какой он жесткий, этот закон и порядок, и он становится все жестче и жестче, хотя я пытаюсь блюсти ваши интересы, девушки, но этот гнев и ярость и лживые заявления о невиновности — это все сплошная ложь и все это без… безотносите… дело вовсе не в невиновности или в виновности, а в наказании, детка. Ты хочешь дать мне это, но вместо этого я даю тебе это… и губернатор, губернатор хочет, чтобы ты знала, надеюсь… ты слышишь, что я говорю, о, крошка… Я твой маленький мальчик. Так, детка? Скажи мне, что я твой маленький мальчик.
   Нет ничего легче, чем поддерживать удовлетворительные отношения с властолюбивым мужчиной.
 

— 25

   Иногда женщине следует взять и плюнуть на собственную внешность, если она снова хочет почувствовать себя женщиной.
   Не знаю, как объяснить это по-другому.
 

— 24

   Порой бывает трудно понять, что творится у тебя в голове, пока наконец кто-нибудь тебе это не разъяснит. Поэтому я очень ценю таких друзей, как Оливер.

   Дорогая Ла!
   Вчера у нас с папой состоялся мужской разговор о тебе и твоих фотографиях, которые я храню у себя под кроватью (там были также фотографии, которые ты мне не посылала, я скачал их с Интернета).
   Папа говорит, что это абсолютно естественно для таких абсолютно нормальных мальчиков, как я, испытывать абсолютно нормальные чувства к таким девушкам, как ты, хотя такие девушки и не являются абсолютно нормальными в строгом смысле этого слова. Нужно помнить, что нет ничего постыдного в том, чтобы искренне и честно выражать свои абсолютно нормальные мужские чувства в компании других мужчин, но только когда рядом нет женщин. Иначе женщины могут зачислить тебя в разряд агрессивных мачо, потому что хотя на самом деле они неравнодушны к мужчинам, но не имеют смелости признаться в этом по причине своего так называемого либерального образования.
   Мой отец работает на правительство в разведывательной службе, но он никуда не путешествует, потому что не хочет, чтобы люди подумали, что он шпион. Его основная обязанность — вести перепись населения для федерального правительства, чтобы они были в курсе, где живут граждане их страны, как они зарабатывают себе на жизнь и чем заняты в любой час дня и ночи.
   Мы с папой редко проводим время вместе, он говорит, что это его вина, и постоянно за это переживает, просто эти ублюдки с работы вечно его достают. Так что во время нашего разговора по душам мы обсуждали наши планы пойти на какие-нибудь спортивные игры или соревнования, чтобы наверстать упущенное, а потом он расспрашивал меня о моих чувствах к тебе, а я не находил слов, чтобы их выразить.
   Кстати, папе очень понравились твои фотографии, хотя он притворялся, что они его не интересуют, но когда во время нашего разговора он держал их в руках, то исподтишка на них посматривал, когда думал, что я смотрю в сторону, и даже перебирал одну за другой, а потом забрал их с собой все до одной.
   Мы обсудили с папой мои тайные чувства, которые не дают мне уснуть по ночам, потому что я чувствую, что в моем теле происходят какие-то изменения, как будто одни части моего тела становятся больше, а другие меньше, понимаешь?
   Под конец разговора я немного устал, но все равно не предал свои чувства к тебе, я просто поделился ими с кем-то, кто меня любит, и стал более реально смотреть на вещи.
   Когда Рори и я _______ ты мне позволишь?____________.

Твоя будущая вечная любовь, Оливер

   P. S. Я уже скачал еще некоторые твои фотографии из Интернета, среди них есть такие, которых я еще не видел, но, к сожалению, они не подписаны, как те, что ты мне послала.

 

— 23

   Все остальные письма, которые я получаю, обычно приходят от каких-нибудь никчемных людишек, и они все дальше и дальше уводят меня от самой себя.

   Уважаемая Дэлайла Риордан.
   Я заботливая мать троих детей и домохозяйка с полным рабочем днем, хотя раньше работала в розничной торговле. Я хотела бы задать вам несколько вопросов, касающихся тех серьезных расстройств личности, которыми вы страдаете и которые привели вас к убийствам многих невинных людей как в штате Техас, так и за его пределами.
   Прежде всего я хочу вас заверить, что ни в коем случае не оправдываю убийств, пыток и похищения людей в каком бы то ни было аспекте. Мне хотелось бы верить, что я неспособна совершить такие ужасные злодеяния, хотя считаю, что где-то в глубине своего внутреннего воображаемого мира человек потенциально может быть способен на все.
   Так, в глубине своего внутреннего воображаемого мира я вовсе не являюсь такой милой и доброй, какой кажусь. К примеру, я несколько раз обманывала своего мужа, хотя он вовсе не злой, а просто-напросто скучный. Мой муж целыми днями работает, предлагая людям страховки на машины по Интернету, или же он занят тем, что ездит в «Стоп энд Шоп» и покупает лотерейные билеты. Моему мужу никогда не удавалось выиграть что-нибудь крупное, когда же он выигрывает по мелочи, то сразу же все тратит на покупку очередных лотерейных билетов. Пойди разберись.
   Но даже хотя единственные мозоли, которые зарабатывает мой муж, появляются только на его большой толстой заднице, он все же является примерным мужем и хорошим отцом нашим детям, которые называют его «папочка», хотя на самом деле он является настоящим отцом только двоих из них. Отец моего старшего сына Рона сбежал, когда тому было три годика, и отказался от дальнейших контактов со своей собственной плотью и кровью (хотя он выдвигал сначала ряд условий, как-то: только на территории его собственного дома и когда меня нет рядом, на что, конечно, я не могла пойти ни в коем случае).
   В конце концов отец Рона совсем перестал ему звонить и навещать и угрожать судом, и теперь Рон называет папой моего мужа, хотя иногда у него при этом появляются странные нотки в голосе.
   Мой сын Рон типичный подросток, который никак не может решить, кого он предпочитает — девочек, мальчиков или что-то другое. Я уже порядком натерпелась от выходок моего старшего сына Рона и иногда предаюсь поискам по Интернету его отца. Я пишу: «Привет, так вот, значит, как ты любишь своего сына, что не прислал ему ни копейки денег за последние двенадцать лет? Давай же теперь приезжай и забирай его — он твой!»
   Это бы научило моего бывшего дружка некоторым понятиям любви и преданности.
   Но вернемся к мозолистой заднице моего мужа. Я отношу себя к тем женщинам, которые считают, что физическое насилие абсолютно неприемлемо. Я на стороне контроля за ношением оружия и за усиление патрулирования на улицах города. Но иногда со мной случаются какие-то странные приступы, о которых я хотела вам рассказать.
   Прежде всего я хочу убедиться, что испытываемые мною чувства не похожи на те, что приходилось испытывать вам. Тогда я пойму, что мои ощущения являются абсолютно естественными, и что это может чувствовать любая нормальная женщина по отношению к нормальному мужчине, и что они не имеют ничего общего с теми извращенными мотивами, которые побуждают таких закоренелых преступников, как вы, совершать их мерзкие преступления.
   К примеру, бывают моменты, когда я готовлю лазанью своему мужу (без которой, если вам интересно мое мнение, он вполне мог бы обойтись) и вдруг начинаю перебирать разные моющие средства под раковиной, прикидывая, которое из них я могла бы незаметно добавить в блюдо, чтобы меня ни в чем не заподозрили. Чистящие средства вроде жидкости для прочистки засоров в трубах, или спрея для духовой печи, или что-нибудь в этом роде. Или я начинаю думать о мышьяке, который в маленьких дозах можно подкладывать понемногу мужу в еду изо дня в день, чтобы его смерть выглядела естественно, а не как сомнительный обман.
   Или — Господи, помоги мне — вечерами, когда все улягутся спать, я сижу одна внизу и смотрю телевизор, меня начинают посещать эти странные мысли. Я становлюсь будто спокойнее и увереннее, и у меня появляется какой-то приятный зуд в кончиках пальцев. Иногда этот зуд распространяется на низ моего живота. К сожалению, вынуждена сознаться, что это ощущение вот уже несколько лет является единственным приятным чувством, которое я испытываю внизу живота, и, уж конечно, в том нет заслуги моего мужа.
   В такие минуты я ловлю себя на мысли, что хочу оставить газ открытым и уехать в одну из придорожных закусочных, в которые часто заезжаю, что, кстати, и связано с моими обманами мужа. Я часто говорю ему, что была в круглосуточном «Стоп энд Шоп», а сама в это время пропускаю пару-тройку клубничных дайкири.^[17]
   Я знаю, что не способна на то, чтобы поджечь свой чудесный дом, пока мой муж и дети спят. Но иногда ловлю себя на мысли, а что, если малыши Сьюзи и Бобби отправятся ночевать к бабушке, а в доме останутся только мой муж и мой старший сын Рон?..
   Это ведь ужасная мысль или?..
   Прошу вас, найдите для меня время и ответьте на мои вопросы:
   1. Вы когда-нибудь убивали тех, кого любили?
   2. Вам знаком этот приятный зуд, который я описывала?
   3. Испытываете ли вы удовольствие от секса с мужчиной или вы пришли к мнению, что его сильно переоценили?
   4. Не можете ли вы прислать автографы для моего сына Рона? Такая девушка, как вы, может оказаться нужным лекарством, чтобы отвлечь его мысли от мальчиков.
   5. Если вам каким-то чудом удастся избежать смертной казни, не окажете ли вы честь выпить со мной и моими друзьями в какой-нибудь придорожной закусочной?

Искренне ваша, Ронда Мерриваль.

Пайн-Кросс, Индиана

 

— 22

   Сегодня надзиратель Харрисон принес мне картонную коробку ванильного мороженого (моего любимого) и попросил в благодарность сделать ему два одолжения.
   Он даже не дал мне доесть мороженое.
 

— 21

   Ронде Мерриваль из Пайн-Кросс, Индиана, никогда не понять, что когда ты убиваешь кого-либо, то испытываешь не «приятный зуд», а всего лишь тупое механическое чувство, как будто ты делаешь нудную работу по дому, вооружившись ведром и шваброй.
   Возьмем, к примеру, то происшествие, в котором я имела неосторожность признаться, из области непреднамеренного убийства — я имею в виду несчастный случай с моим бывшим тюремным психиатром, профессором Пенденнингом, которого я стукнула кочергой.
   Как я уже объясняла ранее, профессора Пенденнинга очень занимали расстройства личности в индивидууме, и он готов был рассказывать о них даже тогда, когда ты уже переставал его слушать. Однако это не помогло профессору Пенденнингу избежать расстройств своей собственной личности и спасти себя самого от своей ужасной судьбы.
   У профессора Пенденнинга наблюдался ряд расстройств личности, например:
   1. Преследование других людей.
   2. Неспособность принять «нет» в качестве ответа.
   3. Неспособность принять отказ, что заставляло его совершать безумные поступки, поэтому даже его жена и дети отказались от него и вынуждены были обратиться в суд за ордером, который обязывал его не приближаться к ним меньше чем на определенное расстояние.
   4. Отсутствие уверенности в себе в сексуальной сфере, вследствие чего он был благодарен за любой знак оказанного внимания, что временами даже казалось забавным, правда, он всегда думал, будто он недостаточно красив или даже приятен, и постоянно комплексовал по поводу размеров… ну, вы понимаете, о чем я, хотя он был достаточно красив и привлекателен и размеры, в отличие от большинства парней, у него были очень даже ничего, хотя, конечно, он совсем не знал, как всем этим пользоваться.
   5. Отсутствие благодарности за внимание, полученное им от девушки, что выразилось в том, что он отказался дать свободу этой вышеупомянутой девушке, когда она захотела расширить свои горизонты и начать общаться с другими мужчинами более высокого социального уровня. Или же в этот момент снова появился Мануэль, теперь уже не помню.
   6. Неспособность вежливо разговаривать с девушкой, по причине чего, собственно, я и ударила его по голове кочергой, так как не могла поступить иначе. Я ударила его по голове кочергой, потому что хотела, чтобы он заткнулся и понял, что я не та женщина, которой можно говорить подобные вещи, особенно если учитывать, что я так снисходительно относилась ко всем его неудачам на любовном фронте. Эту часть помню очень отчетливо.
 
   Хотя, если честно, не могу сказать определенно, как долго я била профессора Пенденнинга кочергой и как он выглядел после этого. Однако помню, что сидела рано утром в гостиной с кочергой в руках и смотрела Риджиса Филбина^[18] по моей стереоплазменной панели, когда появился Мануэль, влезший ко мне в дом через окно в ванной.
   Я не раз просила Мануэля звонить в дверь или открывать ее своим ключом, но он пропадал целыми месяцами и постоянно терял ключи, ну и, в общем, вы понимаете. Попытайтесь заставить мужчину что-либо сделать, особенно когда он не понимает, потому что не говорит по-английски.
   «Te amo, te amo, моя голубка, моя тыковка, дай мне обнять тебя, я тебя спасу, моя голубка, позволь мне спасти тебя. Все будет хорошо. Мануэль здесь. Мануэль обо всем позаботится». Или что-то в этом роде.
   Потом Мануэль дал мне снотворное, которое было очень кстати, после чего я заснула и больше не видела профессора Пенденнинга.
   Когда же к вечеру я проснулась, или это уже было два дня спустя, профессор Пенденнинг безвозвратно канул в Лету. Кочерга висела на крючке позади камина. Оранжевые кирпичные стены были отчищены до блеска. А Мария сметала паутину с потолка и мыла окна.
   Мануэль тоже исчез.
   Он частенько так поступал. Исчезал на несколько месяцев, а потом возвращался через окно в ванной и спасал меня от обвинения в убийстве. И опять исчезал.
   Моя милая Мария. В ее глазах было столько любви и заботы.
   — Я нужна вам завтра? — спросила меня она. У нее была своя собственная семья, но она всегда находила время, чтобы позаботиться о своей Ла.
   — Нет, Мария, — сказала я ей. — Мне просто нужно поспать, и со мной все будет в порядке. Завтра твой выходной день. Ты должна провести его со своими детьми.
   Одним из самых больших потрясений/разочарований в моей жизни был тот день, когда Мария согласилась свидетельствовать против меня на моем первом судебном процессе в Техасе по обвинению в серийных убийствах, она рассказала обо мне столько лживых вещей, ведь ей пообещали защиту в программе для свидетелей.
   Да уж, muy diabolita.^[19] У меня чуть не разорвалось сердце, когда она выступала на суде. И это после того, как мы столько раз ели вместе приготовленные ею мексиканские лепешки с курицей, и после того, как я давала ей стодолларовые купюры по праздникам.
   Самое смешное в убийстве профессора Пенденнинга, в котором я сознаюсь, — это то, что не было найдено никаких улик, даже следов ДНК на полу или кочерге.
   И единственными людьми, которые знали, что я убила профессора Пенденнинга, были я, Мануэль и, конечно, сам профессор Пенденнинг.
   С того самого дня я не могла спокойно есть, спать и даже ходить в туалет. Я все время думала о профессоре Пенденнинге. Мне постоянно снились кошмары о том, что профессор Пенденнинг ждет меня в аду, где намеревается бить меня кочергой по голове целую вечность без остановки. Или я думала о том, что буду обречена вечно блуждать в космических сферах в своей следующей жизни в полубессознательном состоянии с одной единственной мыслью в мозгу. Бедный профессор Пенденнинг, бедный профессор Пенденнинг, мне так жаль, так жаль, что я убила профессора Пенденнинга. И так будет повторяться снова и снова, без конца.
   Я не могла больше наслаждаться ни своим прекрасным домом, ни прогулками по пляжу, ни поездками за покупками в «Кросс Конерз». Я знала, что должна признаться.
   Иначе я не смогла бы быть в мире с самой собой.
 

— 20

   Мои первые несколько посещений полицейского департамента Малибу обошлись без особых приключений, за что надо отдать должное лейтенанту Сашетти, который очень хорошо ко мне отнесся.
   — Скажи правду, детка, ты убила его этими своими глазами? Потому что, позволь тебе сказать… Но эти твои глаза меня самого убивают наповал.
   Я хотела выглядеть привлекательно, но по-деловому, поэтому надела свою лучшую белую блузку из «мокрого» шелка, голубую юбку и туфли на каблуках. Обычно я не пользуюсь косметикой, но ради такого случая позволила себе пройтись кисточкой по векам. Когда ты рассказываешь мужчине что-то очень важное, главный акцент нужно сделать на глаза.
   Попытайтесь рассказать мужчине что-нибудь важное, когда он пялится на вашу грудь. Это абсолютно невозможно.
   — Спасибо вам за теплые слова, лейтенант, — сказала я. Он выдвинул свой скрипучий стул из винила и привстал на время, пока я садилась. — Но я пришла сюда не за комплиментами. Я пришла сознаться в преднамеренном убийстве моего бывшего тюремного психиатра, профессора Элиота Пенденнинга, хотя изначально у меня не было намерения убивать его. Я решила убить его только в тот момент, когда стала бить его по голове кочергой. Вы мне кажетесь честным человеком, лейтенант Сашетти, и я надеюсь, что вы возьметесь за мое дело. Я всецело полагаюсь на вас.
   Лейтенант Сашетти сидел за своим чистеньким столом, он был самым опрятным человеком из всех, кого я знала, особенно в постели. Место для всего, и все на месте. Таков был этот лейтенант Сашетти.
   — Вы не скажете мне ваше имя, мисс? Или миссис?
   — Мисс Дэлайла Риордан, 449078, автострада западного побережья.
   — Сразу за Транкасом?
   — Да, самый красивейший район.
   Лейтенант Сашетти не отрывал от меня взгляда с тех пор, как я вошла в комнату.
   — Не хочешь показать мне его, Ла? — Я с самого начала поняла, что в лейтенанте Сашетти есть какая-то изюминка. — Можно называть тебя Ла? Ты похожа на Ла. Не спрашивай почему — просто это тебе идет.
   Это привело нас к аспекту habeas corpus^[20] моего дела.
   На чем мы и застряли.
 
   Лейтенант Сашетти был очень терпеливым человеком с огромным чувством ответственности. Он настаивал, чтобы мы встречались только в свободные от работы моменты и никогда не пил алкоголь и не курил травку на дежурстве. В нерабочие же часы лейтенант Сашетти становился славным добрым малым, которому нравилось весело проводить время и которому было наплевать на то, кто и что об этом подумает.
   — Я не могу предъявить девушке обвинение в убийстве, если не найдено ни тела, ни свидетелей, ни оружия, — сказал он мне в ту первую ночь, которую мы провели на заднем дворике моего прекрасного дома в Малибу. (О боже, как я по нему скучаю!) Мы сняли матрасы с шезлонгов и переложили их на кирпичный пол, создав таким образом замечательный «райский уголок», как назвал его лейтенант Сашетти. — Особенно такой девушке, как ты, Ла. На своей работе я не часто встречаю девушек с таким набором качеств, как у тебя.
   Лейтенант Сашетти был очень страстным мужчиной со здоровым сексуальным аппетитом, но вдобавок он был чуть-чуть философом. Иногда мы занимались сексом один или два раза за ночь, а остальное время просто разговаривали. Думаю, мне не надо вам объяснять, как много это значит для девушки.
   С тех пор меня возбуждает любой мужчина, который разговаривает со мной после секса.
   — Когда работаешь следователем в отделе убийств в самом престижном полицейском департаменте Соединенных Штатов, — сказал мне однажды лейтенант Сашетти, когда мы стояли на берегу и наблюдали за метеоритным дождем над нефтяными буровыми вышками, — ты как-то привыкаешь к тому, что тебе приходится встречаться с хорошенькими женщинами, многие из которых совершенно запутались в жизни. Клянусь, это правда. Некоторые из них не могут даже одеться без помощи посторонних или переключить свои взятые в аренду кабриолеты на первую скорость без опытного инструктора. Ты не поверишь, какого рода звонки могут поступать к нам на работу. Девушки, одурманенные кокаином и накачавшиеся слишком большим количеством баночных коктейлей, в таком состоянии им все представляется ужасным. Причиной может быть торговец наркотиками из Колумбии, который грозится перерезать ей горло за то, что она переспала не с тем парнем. Или две ночи спустя та же самая девушка бродит, шатаясь, вокруг какого-то другого дома, и на ней только трусы и майка, клянусь Богом. Она в истерике, потому что у нее перегорела лампочка на кухне, или потому что ее двигатель издает какие-то странные звуки, или же ее последний дружок из «Ай-си-эм» променял ее на более молодую девицу из офиса, и она не знает, к кому обратиться за помощью. У этих девушек полностью отсутствует чувство реальности, Ла. И не то чтобы они были не от мира сего или что-то в этом роде или тронулись умом, нет, ведь они совсем не сумасшедшие. Они просто не замечают реальности вокруг, для них не существует ничего за пределами их собственного воображаемого мира. Если ты переедешь ей ногу газонокосилкой, она даже глазом не моргнет. Она только лишь начнет причитать: «Что же я такого сделала, что он так поступил со мной? Я отдала ему все, а он взял и переехал мне ногу газонокосилкой».
   Любимым напитком лейтенанта был «Сомбреро», который он начинал поглощать в больших количествах, как только заканчивал работу около девяти или девяти тридцати вечера. Основой «Сомбреро» является мексиканский кофейный ликер «Кайлуа», туда также добавляется капелька молока повышенной жирности. Можно, конечно, добавлять обезжиренное молоко, но вкус становится совсем не тот.
   — Но ты, Ла, Ты совсем другая. У тебя есть чувство реальности. Каждый твой рецептор на коже, языке и даже зубах реагирует на внешние воздействия особым образом. Это делает тебя такой притягательной. Ты просто обжигаешь. Когда ты входишь в комнату, полную мужчин, то воздух начинает дрожать и электризуется. Даже металл начинает плавиться от твоего жара. Обыкновенный парень, как я, мог бы сравнить это ощущение с религиозным экстазом. Не пойми меня превратно, я примерный католик. Но такая девушка, как ты, дает мне почувствовать, будто я значу нечто большее, чем есть на самом деле. Ты внушаешь мне чувство собственной значимости и уверенности в себе. Я теперь не одинок, и жизнь снова наполняется смыслом. Хотя она уже никогда не станет прежней.
 

— 19

 

— 18

   Рядом, рядом с тобой, хочу, хочу быть рядом с тобой.
 

— 17

   Сегодня у меня есть настроение записать что-нибудь в дневник, но прежде я хотела бы рассказать еще некоторые вещи о лейтенанте Сашетти, пока не забыла. Он был очень добрым мужчиной с нормальным, хорошим аппетитом, но он никогда не намеревался как-то обидеть свою жену и детей или бросить их. Я надеюсь, что они это понимают и смогут простить его в глубине своих сердец.
   Мне особенно запомнились национальные бедствия, например пожар в Транкасе, когда он разрешил мне сидеть в полицейской машине, а потом надел на меня полицейскую форму, чтобы я не промокла под дождем, пока он сигналил красным фонариком на дороге, указывая машинам, куда ехать.
   Он никогда не осуждал меня, не давал мне хороших или плохих оценок, и для меня это было большим облегчением, особенно на фоне тех мужчин, с которыми я встречалась.
   — Убила ты его или не убила, уже неважно. Тело не найдено, Лa. Нет никаких улик против тебя. Его жена даже не заявила о нем как о без вести пропавшем, она была даже рада избавиться от него. Так что лежи спокойно, перестань волноваться и скажи мне вот что. Так тебе нравится? Тебе нравится, когда я так делаю? Я знаю, что ты где-то здесь, Ла. Я чувствую тебя под твоей оболочкой, я чувствую твою пульсацию. Это ты настоящая, не так ли? Это ты, и ты вся моя, да, правильно? Я весь твой, малышка. Я принадлежу тебе.
 
   Есть еще много вещей, которые я помню о лейтенанте Сашетти, но я внезапно разражаюсь слезами и не могу остановиться. Я так давно не плакала, это просто моя слабость, ведь у меня нет причин плакать, особенно из-за вещей, которые я не совершала. Но именно это расстраивает меня больше всего. По крайней мере, я научилась жить с тем, что на самом деле совершила.
   Например, с тем, что я забила профессора Пенденнинга до смерти кочергой.
   Бедный, бедный, бедный профессор Пенденнинг!
   Я не могу прекратить плакать. Я никогда не перестану плакать. Я ни за что на свете не перестану плакать.
   А потом, ни с того ни с сего, я перестаю.
 

— 16

   Сегодня я приняла решение о том, что начинаю новую жизнь, завоюю весь мир и расправлюсь со своими врагами, и никто не сможет мне в этом помешать.
   6.00. Перекличка.
   6.30. Завтрак в камере.
   7.00. Водные процедуры.
   7.30. Личный досмотр.
   8.00. Медицинский осмотр (к настоящему моменту мне уже обследовали все отверстия на теле, чтобы я была абсолютно здоровой перед смертной казнью!).
   8.30. Прогулка во дворе для тех, кто не сидит в одиночной камере.
   12.00. Полдень. Обед в моей камере под разговоры Коринны через водосточную трубу. Это единственное время, которое я теперь могу уделить Коринне.
   12.30. Занятия спортом для тех, кто сидит в одиночной камере.
   13.00. Свободное время для размышлений и для того, чтобы что-нибудь написать.
   14.00. Приемные часы, но ко мне это уже больше не относится. Хотя иногда приходит профессор Реджинальд, садится напротив моей камеры и начинает рассказывать мне о том, что мое душевное равновесие перед смертной казнью будет нарушено, если я не сознаюсь во всех своих ужасных преступлениях.
   16.00. Перекличка.
   17.00. Просмотр телепередач, или профессиональное обучение, или что-нибудь полезное и развлекательное для тех, кто, в отличие от меня, не находится в камере смертников.

* * *

   К вечеру, когда стемнеет, у меня теряется чувство времени, и мне совершенно все равно, что происходит во всей тюрьме, меня волнует только то, что творится в моей голове.
   Только я существую на всем белом свете. И нет никого, кроме меня.
 

— 15

   Сегодня я очень сильно удивилась, когда за мной вдруг пришли и перепроводили в комнату повышенной секретности для встречи с шерифом Роулендом из Государственного департамента полиции западного Техаса.
   А я-то думала, что он больше не появится на горизонте.
   На нем была та же самая ковбойская шляпа и тяжелое кожаное пальто, и он сидел по ту сторону пуленепробиваемого стекла, выпрямившись так, как будто ему вставили палку, сами знаете куда.
   У него на коленях лежала пачка фотографий форматом восемь на десять дюймов, и он начал быстро показывать мне их одну за другой. Он напомнил мне моего старого друга профессора Пенденнинга с его промокательной бумагой.
   Дзинь-бах! Дзинь-бах, дзинь-бах!
   — Вы видели раньше этого человека?
   — Я никогда прежде не видела этого человека.
   — А этого вы видели?
   — И этого никогда прежде не видела.
   — Этого?
   — Никогда.
   — Этого?
   — Никогда.
   — Эту женщину? Не торопитесь, подумайте.
   — Я никогда прежде не видела эту женщину.
   — Вы узнаете этот нож? Посмотрите хорошенько. Вам знаком этот охотничий нож?
   — Нет, я не узнаю этот охотничий нож. Никогда прежде не видела этот нож.
   — Вы знаете, где был куплен этот охотничий нож?
   — Я вообще не знаю, где покупают охотничьи ножи. В Америке тысячи людей покупают охотничьи ножи, но я ничего про это не знаю.
   — Он был куплен в магазине «Все для охоты» в Вичите восьмого августа тысяча девятьсот девяносто девятого года. Покупка была оплачена кредитной картой Стефана Вивера из города Амарильо штата Техас, человека, которого вы замучили до смерти, расчленили и разбросали части его тела по пустыне. Нож купили вместе с десятью галлонами неэтилированного бензина высшего качества и пачкой детских леденцов «Ризес». Продавец запомнил номер машины покупателя, и он совпадает с номером той машины, которую вы арендовали в Бостоне тремя неделями ранее. Продавец вас очень хорошо запомнил. Теперь он продает туристические карты тех мест, где были найдены останки тел, включая и желтый мусорный бак позади детского садика в Вичите на улице Флауэр. Он утверждает, что вы ублажили его мануальным способом в обмен на полный бак — бензин и масло. Он знает, где расположена ваша интимная родинка, хотя, конечно, он мог увидеть ее на той фотографии из Интернета, вы знаете, какую я имею в виду. Эта фотография висит у него над кассой. Вы подписали ее для него. Там написано: «Джоэлю, с любовью». Там также черным фломастером нарисованы кружки и иксы, что означает объятия и поцелуи.
   На этот раз шериф Роуленд показался мне гораздо интереснее, чем в прошлый. Я не имею ничего против пожилых мужчин, только если они достаточно энергичны.
   — Слишком много совпадений, — ответила я ему. — Особенно в том, что касается детских леденцов «Ризес».
   — Охотничий нож был использован для того, чтобы выпотрошить и кастрировать этого человека, Родерика Барлоу. Взгляните на фотографию, вы узнаете его? Это Родерик Барлоу.
   — Мне нравятся детские леденцы «Ризес», но я никогда не покупала их в Вичите.
   — Родерик жил вместе с матерью в Темплтоне. Его покойный отец был священником в церкви Методистов. Ему было двадцать три года, он как раз заканчивал местный колледж. Он также подрабатывал в молодежном центре города, занимаясь консультациями малолетних преступников. Он был помолвлен с девушкой, живущей через дорогу от него, они встречались еще со школы. Приятный парень, хотя немного полноват. Вы помните его, Лa? Три свидетеля видели, как вы вышли с ним из ночного бара, сели в арендованный вами «сивик» и уехали на восток по Тридцать третьей магистрали. Он был хорошим парнем, Ла? Он отнесся к вам по-джентльменски?
   — Никто не бывает настолько хорошим, каким кажется сначала, шериф Роуленд. Даже вы.
   — Вот тело, которое нашли на химической свалке в Шейкхилле несколько месяцев спустя. Вы узнаете тело, Ла? Я знаю, здесь трудно что-либо опознать, но все же взгляните на эту фотографию.
   — Я покупала однажды леденцы «Ризес» в Амарильо. Но я не убивала этого парня. Как, вы сказали, его зовут?
   — Давайте не будем менять тему, Ла. Вы видите вот эту часть тела? Вот эта самая часть тела была отрезана ножом, очень похожим на тот, который я показывал вам на предыдущей фотографии. Вы узнаете эту часть тела или, вернее, то, что от нее осталось? Некоторые утверждают, что это ваша любимая часть тела, Ла. Некоторые утверждают, что это единственная вещь, которая вам нравится в мужчинах.
   — Люди говорят обо мне много лжи, шериф Роуленд. И газеты тоже врут.
   — Вот еще один мужчина с двумя своими друзьями, Ла. Должен вам сказать, совершенно другой типаж, в отличие от бедного Родерика. Совсем другой человек.
   — Мой любимый человеческий орган — мозг, шериф Роуленд. Я никогда не пошла бы в постель с человеком, у которого в голове не было бы ничего, заслуживающего моего внимания.
   — Парень в середине — это Джереми Драгл. Близнецы по обе стороны от него — это ирландцы Эван и Эдвард, две темные личности. От таких не жди ничего хорошего. По сути, они получили то, что заслуживали. Существует много людей, Ла, которые простили бы вас за то, что вы сделали с бедным Родериком, если бы вы признались в том, что сделали с Драглом, Эваном и Эдди.
   — Меня крайне оскорбляют ваши инсинуации, шериф Роуленд.
   — Одной из наших наиболее правдоподобных версий является то, что кто-то уделал их так, что они впали в кому. Возможно, все началось как групповое изнасилование, но потом предполагаемая жертва взяла на себя инициативу и поменялась ролями с насильниками. Она втерлась им в доверие. Это тот вид доверия, которого можно добиться от мужчин подобного типа, я имею в виду, только уделав их до коматозного состояния.
   — Не могу поверить, вы говорите такие ужасные вещи. Как будто все, что меня интересует, — это мужской член.
   — Каким-то невероятным образом вам удалось связать их, как баранов. Я не могу понять, как вы это сделали. Даже если у вас был помощник, Лa. Даже если этот ваш дружок, Пабло или как его там?
   — Мануэль.
   — Да, Мануэль, если он вообще существует. И все-таки связать троих мужчин, особенно таких, как Драгл, Эван и Эдди, — это самый настоящий подвиг.
   — Сказать вам честно, шериф Роуленд, я вообще не могу придумать в мужчине чего-либо менее интересного, чем мужской член.
   — Чего мы никогда не узнаем, так это то, были ли они в сознании и отдавали ли себе отчет, что с ними происходит. В их крови нашли высокий процент алкоголя. А также кокаин, метадон и какой-то животный транквилизатор. Но они ведь не были в отключке, когда вы проделывали с ними те вещи, Ла? Это не ваш почерк. Вы научили этих парней, как нужно обращаться с девушками?
   — Член — всего лишь маленький мягкий отросток, шериф Роуленд. Если это все, что парень может предложить девушке, ну, тогда я не знаю… Тогда считайте, что ему просто нечего предложить.
   — А как насчет вот этих фотографий, Ла? Давайте не будем терять время. Служащий бензоколонки «Экссон», финансовый советник, дантист, окулист из Техаса.
   — Член ведь даже не понимает, чего он хочет, шериф Роуленд. У него нет морали и амбиций. Он всегда указывает на неверный путь, на неправильные вещи. Часто даже на все подряд без разбора.
   — Патрулирующий полицейский, дорожный рабочий, служащий из магазина «Стоп энд Шоп», мужчина, путешествовавший автостопом…
   — Я уже видела все эти фотографии, шериф Роуленд. Если не вы показывали мне их раньше, так, значит, кто-то другой. Я уже видела снимки всех парней в этой глупой стране, которых объявили в розыск за последние десять лет. Вы будете удивлены, шериф Роуленд. Огромное количество их пропадает без вести, или их забивают, или же они просто исчезают. Но это не значит, что это я их убила. У меня есть занятия поважнее.
   — Даррелл Кохански, Тимблтон, Парк-Лейн, тридцать три года, отец-одиночка, владелец бара в Эдгарвиле. В последний раз его видели в собственном баре после полудня, он проводил интервью с официантками. Он решил прокатить одну из них в своей «хонде-сивик». Забавно, но никто точно не помнит, как выглядела та девушка. Они только запомнили ее ноги, ее тело и жар, исходящий от нее. Она выглядела как официантка с коктейльной вечеринки, вот все, что они помнят. Самая сексуальная официантка из всех официанток на всем земном шаре.
   — Вы очень хороший человек, шериф Роуленд. Но я не хочу больше с вами разговаривать.
   — Она была как заводной моторчик и постоянно разъезжала по всей территории США. Как и вы в своем фургончике колесили по центральным штатам, взад-вперед от Малибу до Коннектикута, и заезжали иногда навестить своего отца, у которого мозги в отключке. Сколько вы тратите на то, чтобы сохранять жизнь этому неподвижному чучелу, Лa? У меня есть теория насчет вашего отца. Хотите послушать мою теорию?
   — Мне кажется, вы чересчур возбуждены, шериф Роуленд. Не думаю, что нам следует продолжать наш разговор. Может, стоит позвать охрану?
   — Я хочу, чтобы вы выслушали мою теорию относительно вашего отца. Уделите мне еще немного времени.
   — У всех, с кем бы я ни встречалась, шериф Роуленд, была одна и та же теория насчет моего отца. Не думаю, что услышу от вас что-то оригинальное.
   — Вы смотрите на меня, но не видите. Я хочу, чтобы вы посмотрели мне прямо в глаза. Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня так, как смотрели на Стефана Вивера из Амарильо. Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня и сказали, о чем вы думаете на самом деле.
   — Охрана, заберите меня отсюда. Мы с шерифом Роулендом закончили на сегодня.
   — Я хочу, чтобы вы сказали мне это глазами, Ла. Я хочу, чтобы вы сказали мне, что вы думаете, с помощью глаз.
   Охранник, Билли Фреймер из Шревпорта, отстегнул мои наручники на ногах и помог мне подняться, как настоящий джентльмен. Однако он не стал расстегивать наручники на руках.
   (Все же он отстегнул бы, если бы мог. Я хорошо знаю парней вроде Билли Фреймера. Они всегда придут девушке на помощь, если им это позволить.)
   Я встала и посмотрела на шерифа Роуленда. Он выглядел таким потерянным, сидя за столом со своей пачкой глянцевых снимков. Фотографиями людей, которых он никогда не встречал, людей, которые бы ему не понравились и которые, прежде всего, не имели права жить на этой земле. Так или иначе, жизнь расставляет все по своим местам. Вселенная живет по своим собственным законам.
   — Ла, — произнес он, растягивая мое имя, как ноту. Одно-единственное движение языком.
   С его стороны было очень верно, что он произнес мое имя на такой манер. Поэтому я отплатила ему той же монетой.
   С помощью глаз. Так, как он этого хотел.
 

— 14

   Мой выдающийся адвокат Джошуа Бирнбаум сообщил мне, что Государственный апелляционный суд Техаса не принимает каких-либо предписаний от лиц, содержащихся в тюрьмах их штата. Это означает, что нам придется заново подавать заявку под уставным номером штата Калифорния и прочее, и прочее, и прочее.
   Джошуа Бирнбаум заверил меня, что это всего-навсего маленькая неприятная неувязочка, над которой он работает, после чего доложит мне о результатах.
 

— 13

   Сегодня я решила ответить на некоторые письма. Возможно, я делаю это в последний раз перед своей смертной казнью.

   ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА ЗАПАДНОГО ТЕХАСА
   12 сентября
 
   Уважаемая Ронда Мерриваль.
   Большое спасибо за ваше доброе и умное письмо.
   Как вам должно быть известно, женщинам не так часто говорят, что они умные, или относятся к ним как к таковым. Так чаще всего поступают глупые мужчины, которые управляют этим глупым миром. Эти глупые мужчины предпочитают относиться к нам как к сексуальным объектам.
   Хотя, конечно, нельзя сказать, что их отношение к нам как к сексуальным объектам не имеет своих положительных сторон.
   Ненависть к мужу не делает вас плохим или жестоким человеком, многие женщины в нашей великой стране ненавидят своих мужей и втайне мечтают о том, чтобы замучить их до смерти и сбросить тело в известняковый карьер. Эти женщины, однако, редко поддаются минутным импульсам, если только, конечно, они не подвергаются жестокому насилию или оскорблениям со стороны мужа. Что, как доказала история, является вполне законным основанием для убийства собственных мужей.
   Позвольте мне рассказать вам, с чего все началось, и тогда, может быть, вы поверите, что я оказалась несчастной жертвой несправедливости нашей системы, как и многие другие женщины до меня.
   Прежде всего меня арестовали за преступление, которое я не совершала. Это преступление было совершено с особой жестокостью, не подчинялось законам логики и не имело под собой веских причин. Вслед за этим представители закона начинают вменять мне в вину все нераскрытые преступления, которые только у них имеются. Даже пропавшие без вести неожиданно становятся жертвами моих нещадных расправ.
   Таким образом, мой так называемый М. о.^[21] позволяет им списывать на меня убийства всех мужчин по всей стране, которые когда-либо пропали без вести!
   Как будто бы в нашей стране у мужчин нет оснований, чтобы исчезнуть, например скучные жены, скучная работа, скучные дома с термитами и оштукатуренными стенами, скучные телевизионные программы, в которых вас обманывают с утра до вечера, скучный секс с женщинами, которых они цепляют в барах обычно по причине того, что много выпили, или потому, что хотят изменить своим женам.
   (Кстати, когда мне хотелось быстрого секса, я, как правило, ходила в бар, только в приличный, где работают вежливые бармены, но никогда не заказывала там алкоголь. Я брала простую минеральную воду с лаймом, чтобы быть в надлежащем состоянии и сполна насладиться сексом позднее. Так что можете взять это себе на вооружение и записать мою рекомендацию в тетрадь.)
   На сегодня я заканчиваю свое письмо и надеюсь, что ответила на все ваши интересные вопросы.

Ваш друг, Дэлайла Риордан

   P. S. Что касается того «приятного зуда», то мой вам совет, не поддавайтесь этому ощущению, так как убийство никогда не получается таким удачным, как ты надеешься.

 

— 12

   Утром меня пришел осматривать большой черный доктор лет пятидесяти с седыми волосами и почти слепой. Когда он брал у меня кровь, то надел специальные очки, чтобы найти вену. У него очень мягкие руки, и он гораздо лучше Алана Харри, у которого только одно было на уме.
   — Ты любишь Иисуса, детка? — спросил он меня. — Эта та любовь, что помогает нам спасти свою душу.
   — Я не верю ни в Иисуса, ни в Мохаммеда, — ответила я ему. — Я верю в то, что единственная жизнь, которую мы проживаем, — это жизнь на планете Земля, плохо это или хорошо. Нет ни ада, ни рая. Не жди от жизни чудес, но и ничего не бойся. Вот мой девиз.
   Доктор заканчивает укладывать инструменты в свой чемоданчик и бросает на меня взгляд через свои толстые очки.
   — Нужно верить во что-то, что существует помимо тебя, крошка. Иначе тебе не избежать одиночества. А ты ведь такая хорошенькая, ладная девочка. Все, что тебе нужно, — вымыть голову и найти мужчину, который тебя полюбит.
   Такие добрые люди, как доктор Такер, не валяются на дороге.
   — Да, — согласилась я. — Если бы я нашла мужчину, который бы меня полюбил, это решило бы все мои проблемы.
 

— 11

   Сегодняшний день был наполнен множеством маленьких сюрпризов.
   Шериф Роуленд из Государственного департамента полиции западного Техаса решил навестить меня снова, хотя не прошло и пяти дней!
   Когда я увидела его, то не поверила собственным глазам, он очень изменился с нашей последней встречи. В его лице появилось что-то человеческое, какая-то мягкость, что ли. Возможно, он стал пользоваться увлажняющими средствами.
   Он даже снял свою шляпу!
   — Мне не часто приходится встречать хороших девушек по своей работе, — сказал он как друг, зашедший ко мне на чашечку кофе. — Не поймите меня неправильно, большинство девушек, с которыми мне приходится встречаться, абсолютно нормальные. Но они не имеют ни малейшего понятия, через что мне пришлось пройти в этой жизни, особенно с тех пор, как умерла моя мать. Они хотят сделать мне приятное. Они хотят готовить для меня. Они приносят мне обед в пакете в офис или стараются удивить меня сексуальным нижним бельем. Они работают либо в администрации полицейского департамента, либо в суде, либо в ресторане, где мне предоставляют бесплатную еду во время моей смены. Женщины хотят, чтобы я находился с ними рядом, Ла. Им нравится чувство защищенности. Они часто просят, чтобы я позволил подержать им мой пистолет или разрешил выстрелить на каком-нибудь подходящем полигоне. Я даю им подержать его, но каждая пуля у нас на счету. Нужно будет заполнить кучу бумаг. Если пустишь пистолет в ход, ты должен написать отчет. Во времена моего отца все было совсем не так. Пустишь или не пустишь ты в ход свой пистолет, всем было наплевать, кроме, конечно, нарушителей.
   Бедный шериф Роуленд и его скрытая внутри мужская агрессивность. Случается, что эта скрытая мужская агрессия выливается в виде страстной любви на первую попавшуюся женщину. По-крайней мере, так говорилось в каком-то журнале.
   — Дай выход своим чувствам, малыш. — Я чуть было не подалась вперед, но потом вспомнила, что мои руки прикованы к стулу. — Я выслушаю тебя. Я ведь могу называть тебя Артуром, правда? Мне кажется, что это больше тебе подходит, чем шериф Роуленд.
   Артур начал плакать. Одна, две, три слезы скатываются по его щеке.
   Он мне кажется самым опечаленным мужчиной из всех, кого я когда-либо встречала в своей жизни. (Если вообще-то не принимать во внимание последнего из них.)
   — Когда мой отец работал в Государственном департаменте полиции западного Техаса, у них была система, которую они называли «общий котел». Это были записи подтвержденных убийств, которые напрямую не относились к деятельности Государственного департамента полиции западного Техаса. Офицер или в некоторых случаях даже административный работник, который вкладывал средства в «общий котел», помечал свои «убийства», записывая день, время и местонахождение. Это убийство обычно должно было быть подтверждено моргом или больницей, и документ прикреплялся на большую доску под именами офицеров в комнате для отдыха. Каждый год на Рождество они разыгрывали главный приз, вытягивая бумажки из большой картонной коробки из-под попкорна «Крэкер Джек». Даты, время, местонахождение. И тот, у кого совпадало большинство критериев, выигрывал. Однажды мой отец и капитан Малрони разделили между собой триста пятьдесят долларов. Это было то Рождество, на которое отец подарил мне новенький велосипед.
   Артур вынул носовой платок с монограммой из кармана своей рубашки и высморкался.
   Затем он показал мне инициалы на своем платке.
   — П. Р., что означает Пол Роуленд. Платок моего отца. — Он бережно сложил его и водворил на место обратно в карман, будто это была очередная улика с места преступления. — Мой велосипед, моя работа, моя машина и даже этот несчастный носовой платок — все досталось мне от отца. Но я до сих пор не знаю, был ли этот «общий котел» просто шуткой или это было на самом деле. Я так ни разу и не прокатился на этом велосипеде. Я сидел в гараже с утра до вечера и смотрел на него. Десятискоростной «швинн». У мальчиков в школе были либо подержанные велосипеды, либо трехскоростные. Но мой отец купил мне десятискоростной «швинн».
   Мне вдруг захотелось обнять Артура и сказать ему, что все будет в порядке. Я хочу прижать его к себе так крепко, чтобы его глаза выскочили из орбит и он не смог дышать.
   Тут, естественно, начинает визжать тюремная сирена. И охрана врывается внутрь, чтобы увести меня прочь.
 

— 10

   Не думаю, что у Артура будут неприятности, но на его лице отразилось крайнее смущение, когда в комнату вбежали охранники.
   Мне нравится, когда большой мужчина вдруг начинает краснеть. Не спрашивайте почему.
   Серьезная заметка: то, что случилось с надзирателем Харрисоном, просто ужасно. Бедная его жена и дети!
 

— 9

   Я всегда с трудом их различала. Я имею в виду разных представителей закона.
   Сначала они вторгаются в твою жизнь все такие чистенькие, рационально мыслящие и невозмутимые. Но не успеешь ты оглянуться, как они начинают кидать на тебя те же самые взгляды, что и все другие до них. Эти просящие взгляды. Взгляды, в которых читаются слова: «Я твой маленький мальчик». Взгляды, которые словно хотят сказать: «Я знаю, что был непослушным, но ты все равно люби меня. Сделай так, чтобы все было хорошо. Сделай, чтобы я стал хорошим».
   Потом они снимают свои значки, и кобуру с пистолетами, и всю свою пуленепробиваемую одежду, и в конечном счете ты видишь перед собой обыкновенного голого мальчишку, только и всего.
   А голый мальчишка сделает для тебя все, что бы ты ни попросила.
 

   Детектив Филипп Баррингтон: У вас есть право на молчание. У вас есть право на адвоката. Если вы не можете позволить себе адвоката, то его вам назначит штат Техас.
   Дэлайла Риордан: Вы, должно быть, шутите.
   ФБ: Вы предпочитаете подождать вашего адвоката, прежде чем мы продолжим?
   ДР: Мой адвокат находится сейчас в Остине, он занимается последними апелляционными заявлениями. Я разговаривала с ним по телефону, и он посоветовал мне воздержаться от комментариев. Но я не всегда следую советам своего адвоката.
   ФБ: Так вы хотите продолжать?
   ДР: Конечно.
   ФБ: Пожалуйста, скажите, где вы были в среду, тринадцатого ноября, между двумя и тремя часами после полудня.
   ДР: Я была пристегнута наручниками к стулу в комнате повышенной секретности в этой тюрьме. Меня допрашивал шериф Роуленд из Государственного департамента полиции западного Техаса.
   ФБ: И вы можете подтвердить, что не покидали комнату все это время?
   ДР: Уверена, что шериф подтвердит вам это лучше меня.
   ФБ: Давайте пока не будем вовлекать шерифа Роуленда в это дело. Можете ли вы подтвердить, что не покидали комнату для секретных посетителей с того времени, как вы туда вошли в сопровождении охранника Джонсона, и до того времени, как вы оттуда вышли, то есть с двух часов пяти минут и до трех часов семи минут?
   ДР: Да, я могу это подтвердить. Я не следила, конечно, за часами. Но если так записано, значит, так и есть.
   ФБ: Какие отношения связывали вас с надзирателем Харрисоном?
   ДР: Сложные.
   ФБ: Будьте добры, поясните.
   ДР: Надзиратель Харрисон был моим, в общем, он был моим надзирателем, и я уважала его, даже когда не считала, что он справедливо ко мне относится. Я знаю, что он пытался быть справедливым по большей части времени, но по меньшей части времени он не был таковым, например когда он аннулировал мои привилегии во время обеда или занятий спортом. Надзиратель Харрисон являлся также моим любовником, и у нас были очень напряженные отношения с того самого момента, как меня поместили в одиночную камеру. Я могу также добавить, что надзиратель Харрисон был весьма требовательным любовником и довольно часто заглядывал ко мне (и это еще мягко сказано!). Хотя я бы не стала, конечно, перекладывать всю вину целиком на надзирателя Харрисона. Если вам приходится ожидать смертной казни в течение двух лет, то вас начинают посещать странные желания.
   ФБ:…
   ДР: Эй?
   ФБ: Я попросил бы вас более детально описать ваши отношения с надзирателем Харрисоном.
   ДР: Насколько детально?
   ФБ:…
   ДР: Я спросила — насколько детально?
   ФБ: Пока я сам не остановлю вас.
   ДР: Дайте подумать. Мы занимались сексом с надзирателем Харрисоном. Мы занимались с ним сексом в моей камере, где я ожидала исполнения своего смертного приговора. Он не был очень шумным, но зато он был, в общем, довольно-таки настойчивым. Некоторым мужчинам свойственна, знаете, такая черта, будто они пытаются пробиться куда-то за существующие пределы. Будто они пытаются преодолеть какое-то препятствие и достучаться до кого-то более совершенного, чем ты. Надзиратель Харрисон был одним из таких мужчин. Он также любил поговорить. Он пытался говорить шепотом, чтобы его не слышали другие девушки. Кроме, конечно же, Коринны. Думаю, что если вам понадобится еще один свидетель, вы могли бы допросить Коринну. Должно быть, она слышала все, что говорил надзиратель Харрисон. Даже когда он пытался говорить шепотом.
   ФБ: Давайте двигаться дальше.
   ДР: Я достаточно детально описала то, что вы просили?
   ФБ: Вы покидали тюрьму трижды, и каждый раз в сопровождении надзирателя Харрисона. Первый раз вы были на апелляционном слушании вашего дела в Остине. Второй раз на апелляционном слушании в Сакраменто. Третий раз вы ездили навещать своего отца в Оклахоме. Был ли у вас секс с надзирателем Харрисоном во время этих поездок? Пожалуйста, припомните даты и частотность.
   ДР: Вы позволите мне рассказать вам об этом покороче?
   ФБ: О'кей.
   ДР: В целом мы занимались сексом где угодно, в основном по требованию надзирателя Харрисона. Охранникам это было известно. Заключенным тоже. Но все притворялись, что не замечают этого, хотя на самом деле они знали. Большинство людей благосклонно относятся к тому, что два взрослых человека занимаются сексом, даже если один из них осужден на смертную казнь, и им все равно, где они это делают — в камере, в тюремном фургончике на стоянке, в тюремной больнице, или же около здания суда в Остине, или даже во время полета авиакомпанией «Пан-Америкэн» из Далласа в Форт-Уорт. Поверьте мне, в нормальном мире люди не имеют ничего против секса. Они просто отворачиваются. А про себя мечтают оказаться на твоем месте.
   ФБ: Понятно.
   ДР: Что вам понятно?
   ФБ: Просто понятно, и все.
   ДР:…
   ФБ:…
   ДР: Это было весьма забавно.
   ФБ: Как скажете.
   ДР: Если бы вы отстегнули мои наручники на ногах, я бы могла пододвинуться поближе.
   ФБ:…
   ДР: Наверное, это означает «нет».
   ФБ: Пожалуйста, сядьте, мисс Риордан.
   ДР: Может, дело в моих волосах? Я не мыла их уже несколько недель. Должно быть, я ужасно выгляжу. Это мой протест против системы. Они осудили меня на смертную казнь, но это не означает, что я должна хорошо выглядеть перед камерами. Потому что получается, что будто бы я вовсе не человек, а просто… просто…
   ФБ: Просто чрезвычайно привлекательная женщина, но только… в тюремном хлопковом комбинезоне.
   ДР: Спасибо вам за эти слова.
   ФБ:…
   ДР: Вот только у меня ужас что творится на голове.
   ФБ: Нет, у вас чудесные волосы. И дело даже не в цвете и не в текстуре, а в том, что они просто часть вас самой. Они ваша составляющая.
   ДР: Хотите, я пододвинусь к вам поближе?
   ФБ: Я просто думал, мисс Риордан. Что, если?..
   ДР: Об этом я все время спрашиваю себя, офицер Баррингтон. Что, если?.. Я как раз думала об этом сегодня утром.
   ФБ: Что, если мы сохраним эту кассету в тайне? Кассету с записью этой нашей встречи.
   ДР: Это будет нашим маленьким секретом.
   ФБ:…
   ДР: Что вы делаете?
   ФБ: А что, вы думаете, я делаю?
   ДР: О!
   ФБ:…
   ДР: Вы уверены, что не хотите отстегнуть меня? Как насчет только одной руки?
   ФБ: Уверен.
   ДР: Я сказала все, что хотела. Мне следовало это сделать, наверное.
   ФБ: Мне нравится это делать. Вам нравится, когда я это делаю?
   ДР: Знаете, мне действительно следовало это сделать.
   ФБ: Да.
   ДР: Да, возможно. С вашей стороны было так мило сказать об этом. Я имею в виду мои волосы.
   ФБ: И еще вот это.
   ДР: Это тоже очень мило.
   ФБ: Или вот это.
   ДР: Как вы думаете, я оказываю посильную помощь следствию?
   ФБ: Между нами возникло понимание с первой минуты нашей встречи. С момента, как вы вошли в комнату. С того момента, когда вы взглянули мне в глаза.
   ДР: Мой маленький.
   ФБ: Пока еще нет.
   ДР: Потом я пересяду на твою сторону стола.
   ФБ: Посмотрим.
   ДР: Это то, что я хотела услышать. Мой малыш.
   ФБ: Посмотрим?!
   ДР: Мой ненаглядный малыш.

 

— 8

   Сегодня я поймала себя на мысли, что очень скучаю по своему надзирателю Харрисону.
 

— 7

   В мире, где человеческие эмоции бьют через край, очень сложно сохранить равновесие. Думаю, это всегда было одной из моих проблем. Я имею в виду, пытаться сохранить равновесие, когда все вокруг ненавидят тебя, любят тебя, хотят заниматься с тобой сексом, делают тебе больно или умоляют тебя сделать им больно.
   На мой взгляд, люди просто должны расслабиться и начать наслаждаться жизнью. Совсем не обязательно тратить столько эмоций, ведь жизнь не будет длиться вечно.
   А то получается, что сегодня следователь из отдела убийств говорит тебе комплименты насчет твоих волос и уверяет тебя, что у тебя отличное алиби, и даже предлагает помочь с анализом прецедентного права для апелляции моего дела в суде и так далее, а завтра я обнаруживаю, что мой старый друг профессор Александр стоит около моей камеры посреди глубокой ночи, и, бог знает, как он туда попал. Рядом даже не было никого из охранников.
   Он просто пришел, когда ему того захотелось, и все тут.
   — Т-т-т-ы-ы. С-с-с ч-ч-ч-к-к-к.
   Люди вроде профессора Александра могут быть такими утомительными. Они не понимают слова «нет». И они сваливают на тебя вину за все, что с ними произошло.
   Как будто бы слово «да» могло бы их спасти.
   Но даже если бы я сказала «да» профессору Александру и сделала все, о чем он меня просит, то это бы ничего не изменило. Он так бы и остался бедным, несчастным профессором Александром. Он бы пошел после этого домой, и ничего бы не изменилось.
   — Т-т-т-ы-ы. Д-д-р-р-й-й-н-н.
   Профессор Александр выглядит даже хуже, чем в прошлый раз, мне кажется, что у него либо нарушена психика, либо развился рак. На голове у него все тот же аппарат, к горлу прикреплен маленький микрофон, и челюсть поддерживается все теми же специальными проводами. Однако я заметила, что с левой руки ему сняли гипс. Теперь на нем осталась только поддерживающая повязка от запястья до локтя.
   — Й-а-а. Н-н-в-в-ж-ж. Т-т-е-б-б-й-а.
   Чтобы оправиться от пережитых потрясений, душа должна быть всецело занята своим собственным исцелением и сохранением внутреннего единства. Злые души не могут излечиться по-настоящему, потому что они все время разрушают себя большим количеством негативных потрясений. Думаю, что причина, по которой я так редко болела в своей жизни, заключалась в том, что я никогда не позволяла себе дурных мыслей по отношению к другим людям. Дело в том, что если ты будешь думать плохо о других людях, то эти мысли вернуться к тебе бумерангом и причинят тебе зло.
   — Т-т-т-ы-ы. П-р-р-к-л-л-т-т-й-й-а. Ш-ш-л-л-х-х.
   Не понимаю, как его пустили сюда и почему никто не прогоняет его отсюда? Может, это потому, что он так называемый эксперт, я заметила, что все вокруг побаиваются экспертов. Если посмотреть правде в глаза, то получается, что все мы находимся не на своих местах, а на тех, куда нас определили эти самые эксперты. Эксперты занимаются анализом обстоятельств, делают умозаключения по поводу того, кто мы такие и какие учебные заведения нам следует посещать, и даже наказывают нас за преступления, в которых нас обвиняют другие эксперты. Возможно, охранники думают, что если не предоставить экспертам свободу действий, то может статься, они и охранников посадят за решетку.
   Между заключенным и охранником весьма тонкая грань. Экспертам бы сошло это с рук. Поверьте мне.
   — Т-т-т-ы-ы. П-р-р-к-л-л-т-т-й-й-а. Ш-ш-л-л-х-х. Т-т-т-ы-ы. Д-д-а-а-ш-ш. М-м-н-е. Э-э-т-т.
   Профессор Александр думает, что все эмоции в мире делятся на две части — когда ты контролируешь себя и когда не контролируешь. Мне кажется, что такой подход сильно обедняет человеческие чувства, особенно в отношении секса. Однако мое отсутствие сексуального интереса к профессору Александру не имеет ничего общего с потерей контроля. Или с тем, как он ко мне относится — хорошо или плохо, может он или не может спасти меня от смертной казни. Это даже не имеет отношения ни к его лицу, ни к телу, ни к размеру его сексуального аппарата. Все просто — существуют мужчины, которые меня возбуждают, а также те, с которыми я ни за что не лягу в постель.
   Я ведь именно такая девушка, не так ли?
   Именно такая.
   — И-а-а. П-п-м-м-г-г. Т-т-б-б-е. Т-т-л-л-к-к. Д-д-а-й. М-н-н. Э-э-т-т.
   Единственный способ избавиться от профессора Александра — это закрыть глаза. Я лежу на своем матрасе, закрыв глаза, и думаю о синеве океана в Малибу или представляю себе лицо моей малышки и ее смех. Они могут забрать ее у меня, но они не могут заставить меня не любить ее. Эта мысль меня всегда поддерживает, как только жизнь снова поворачивается ко мне спиной.
   Профессор Реджинальд называет это позитивным мышлением.
   — Й-а-а. П-п-м-м-г-г. Т-т-б-б-е. Т-т-ы. Д-д-д-ш-ш. М-м-н-н. Э-э-т-т?
   Не могу сказать, что я законченная эгоистка или зациклена целиком на себе. Просто некоторые вещи в жизни являются более важными, чем мы сами, а некоторые гораздо менее важными.
   И профессор Александр, однозначно, относится к категории менее важных вещей.
   — Т-т-т-ы. С-с-д-д-л-л-а-ш-ш. Э-э-т-т-о?
   Что я должна сделать для него? Что он должен для меня сделать? Что мы вообще делаем по отношению друг к другу? Почему мы причиняем друг другу боль? Почему мы помогаем кому-то, и заботимся о ком-то, и плачем из-за кого-то? Есть ли разница между любовью и ненавистью к кому-то? Любим ли мы тех, кто хорошо к нам относится, или тех, кто относится к нам плохо? Любим ли мы тех, кто принижает нас или превозносит нас? Существуют ли ответы на все эти вопросы?
   Наверное, нет.
   Я не испытываю ненависти к профессору Александру. Я просто хочу, чтобы он ушел.
   — Й-й-а. У-б-б-й-у. Т-т-е-б-б-а. С-с-ч-ч-к-к. С-с-ч-ч-к-к.
   Но профессор Александр никуда не уходит. Он не уходит.
   Тогда я ухожу вместо него.

* * *

   Сегодня меня в камере навестил профессор Реджинальд. Я была очень рада увидеть его вместо профессора Александра.
   Снаружи камеры стоял один из охранников, что как-то мешало проведению нашего сеанса терапии. В любом случае это была не та терапия, которая мне была нужна.
   — Я ни за кого не молился с самого детства, Ла, но за тебя я молюсь каждую ночь. Я хочу, чтобы Бог существовал только потому, чтобы Он мог услышать мои молитвы о тебе. Мне абсолютно безразлично, что это за бог — католический, протестантский, епископальный или сатанистский. Я приму всех и вся в качестве высшей силы, если только она управляет нашей Вселенной исходя из того, что ты в ней присутствуешь как один из элементов, Ла. Бог, который сделает все, что нужно для того, чтобы мы могли быть вместе.
   Мы держимся за руки через решетку. Удивительно, как часто тебе попадаются никчемные мужчины на пути, и ты уже отчаиваешься, а потом вдруг откуда ни возьмись появляется твой идеал.
   (Вы будете удивлены, но это происходит довольно часто.)
   И один из них, мой прекрасный профессор Реджинальд, вызволит меня отсюда.
 

— 6

   Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, о пожалуйста, я стану хорошей, я всегда пыталась стать хорошей, я не хочу идти туда, не заставляйте меня идти туда, о пожалуйста, о пожалуйста, не заставляйте меня идти туда, я не хочу идти туда, я просто хочу…
 

— 5

   Порой ты добираешься до точки, когда понимаешь, что все будет в порядке. И чтобы ты ни сделала, ничто не может помешать этому.
   Надеюсь, что мне удастся добраться до этой точки.
 

— 4

   Мне не удалось поговорить сегодня с Джошуа Бирнбаумом, а только лишь с его помощницей Андреа. Мне кажется, что я не очень-то ей нравлюсь, но ведь, в конце концов, она лишь выполняет свою работу.
   Я отношусь к этому с пониманием.
   — Мы не перестаем надеяться, Ла, — говорит она мне голосом человека, который перестал надеяться на все, а уж особенно на то, что касается меня. — Джошуа поднял на ноги всех своих должников. Наша последняя мысль — это петиция о милосердии губернатору, исходя из права твоего ребенка иметь мать, когда он вырастет. Если бы ты сообщила нам имя его отца, это могло бы помочь. Ты слушаешь меня, Ла? Ты как-то подозрительно притихла на том конце провода.
   Дело вовсе не в том, что я не уверена, кто отец моей малышки. (Хотя я действительно не уверена в этом на сто процентов.) Но даже если бы я знала наверняка, то это не имеет никакого отношения к великому штату Техас.
   — К сожалению, я не могу ничем здесь помочь, Андреа, — сообщаю я ей.
   Минутная стрелка на больших черных часах, щелкнув, сдвигается с места. Она похожа на топор над маленькой дугой. Звук напоминает рубящий удар.
   — О'кей, Ла, — отвечает Андреа. Я уважаю тон, которым она это сказала, пусть даже она меня не любит. — Я передам Джошуа. Мы будем делать все от нас зависящее.
 

— 3

   Чуть не забыла. Два дня назад, после всех тех оскорблений, которыми меня поливал профессор Александр, его зарубили ножом для колки льда на стоянке машин для работников тюрьмы.
   Офицер Баррингтон снова заходил ко мне и пробыл у меня все утро, что было приятным событием, которое отвлекло меня от моих забот и волнений.
   Офицер Баррингтон начинает мне очень нравиться.
   Я только надеюсь, что он будет осторожнее и не попадет в беду, как профессор Александр. Это все, что я хотела сказать по этому поводу.
 

— 2

   Время сейчас идет так быстро, что я едва успеваю вслед за ним. Телеграммы, звонки, формы, которые необходимо подписать, письменные показания и все больше и больше людей, которым я нужна сильнее, чем они мне. «Люби меня, ненавидь меня, займись со мной сексом, поцелуй меня, подержи меня за руку». Как будто все они маленькие детки, а я взрослая, хотя должно быть наоборот.
   Но я не встречаюсь с теми, с кем меня никто не обязывает встречаться.
 
   Бедный профессор Реджинальд. Бедный офицер Баррингтон. Бедный шериф Роуленд. Бедные семьи профессора Александра и надзирателя Харрисона и так далее. Кто о них позаботится, когда меня не станет?
 
   Если сидеть очень тихо и притвориться, что ты ничего не замечаешь, то никто не заметит и меня.
 
   Сегодня опять приходил Мануэль. Теперь это другой тип любви, поэтому я не просыпаюсь от его приходов. Это любовь-успокоение.
   Даже если, как утверждает профессор Реджинальд, Мануэль на самом деле не существует.
   Мой прекрасный маленький Мануэль.
 
   Этот дневник полон моих сокровенных чувств и эмоций. Он отражает то, кто я есть на самом деле. Я женщина, несправедливо обвиненная в преступлениях, которых не совершала. Маленькая девочка, у которой нет ни мамы, ни папы, которые бы ее любили. Жертва коррумпированной системы. Женщина, которая любит и любима. Особенный человек, который никогда не будет существовать более на планете Земля в таком виде, в каком вы ее знаете.
   Если ты никому не расскажешь, я тоже сохраню все в секрете.
   Я просто хочу быть счастлива всегда, я просто хочу быть свободной.
 

— 24 часа

   Это мое предпоследнее утро в жизни, поэтому я рада, что немного выспалась. Излишнее беспокойство сильно вредит нервам. Я попытаюсь сохранить это состояние до самого конца, хотя у меня все равно не будет времени на беспокойство, потому что буду занята своим спецпроектом.
   Не буду рассказывать, о чем он. Просто хочу, чтобы все знали, что жил на свете человек, которого уничтожила эта ужасная система, но который так и не сдался до самого конца.
 

— 23 часа

   Всем так отчаянно хочется заполучить последний кусочек меня самой, что меня утомляет их отчаяние.
   Уходите, уходите, уходите, уходите. Особенно вы, профессор Реджинальд.
 
   Я уверена, что есть какой-то выход. Они хотят помешать тебе придумать его, но он есть. Именно поэтому они все время пытаются отвлечь твое внимание, занимают тебя разговорами, дотрагиваются до тебя, заставляют подписывать формы. Они хотят сфокусировать твое внимание на тех способах, которые не смогут тебе помочь, чтобы у тебя не было времени придумать, как можно выбраться отсюда.
   Я не хочу причинять никому зла, но не могу просто сидеть и позволять им делать это.
 

— 22 часа

   Кажется, у меня достаточно бумаги, которая мне понадобится для моего спецпроекта.
   Ты, ты, ты, ты, ты.
 

— 17 часов

   Не сейчас, радость моя. Может быть, чуть позже.
 

— 16 часов

   Оно незаметно подкрадывается к тебе, и ты не успеваешь оглянуться, как все уже кончено.
   Если, конечно, тебе не удастся первой застигнуть их врасплох.
 

— 14 часов

   Я не отвечаю на звонки. Я не принимаю посетителей.
   Если это только не надзиратель Фрогал с сообщением о помиловании, или смягчении наказания, или еще чем.
 

— 12 часов

   У меня болит рука. Но это приятная боль.
 

— 3 часа

   Все, что я хотела сказать, почти написано.
 

— 2 часа

   Пришел священник, чтобы подготовить меня к отпущению грехов, но я думаю, что это было бы сплошным притворством.
   — Я не верю в Бога, — сказала я ему. — Но верю в справедливость. Я верю, что когда-нибудь после моей смерти справедливость восторжествует. И люди узнают, что великий штат Техас послал на смерть абсолютно невинную девушку.
   — Бог дарует облегчение как верующим, так и неверующим, Ла. Пожалуйста, впусти меня. Мы могли бы посидеть на твоей кушетке и поговорить.
   — Я хочу, чтобы вы ушли, священник Роджерс. Пожалуйста, уходите и оставьте меня одну.
   — Я отошлю охрану. Мы будем только вдвоем в присутствии одного только Бога.
   Это заставило меня задуматься.
   — Пожалуйста, уходите, священник Роджерс, — помолчав, ответила ему я. — Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Особенно если принимать во внимание то, что произошло с профессором Александром.
   Моя последняя фраза, кажется, его убедила.
 

— 1 час 15 секунд

   Я готова, моя радость.
   Приходи и унеси свою малышку прочь.

   Запись телефонного разговора
   23 октября 2002 года, 10.01.
   Предварительное согласие подписано заключенной и ее представителем в суде Джошуа Бирнбаумом 7 февраля 2000 года
   (см. документ № DR/02/HBG/44)
 
   — Привет, папа. У меня сегодня побольше времени для разговора. Помощник надзирателя проявил сочувствие к моему положению и разрешил мне поговорить с отцом, ведь это мой последний день на этой земле.
   — …
   — Не верь тому, что тебе расскажут про меня, папа.
   — …
   — Я знаю, папа, у нас было много размолвок раньше. Я не всегда понимала тебя. Но я знаю, что ты хотел мне добра. Я собиралась написать тебе письмо, папа, но боюсь, что у меня не хватит времени. Я оставила все важные документы мистеру Бирнбауму. С тобой все будет в порядке, папа. Жизнь наладится, ведь главное, чтобы она продолжалась. Иначе в чем смысл?
   — …
   — Мы с тобой знаем правду, папа. А всем остальным известна только ложь.
   — …
   — Ты был показательным отцом. Я узнала это слово от Коринны. Показательный. Но теперь у меня кое-кто появился. Я ему доверяю. И я должна делать так, как он говорит, и постараться быть хорошей.
   — …
   — Он любит меня, папа. Не так, как ты любишь меня, а так, как мужчина любит женщину. Он обо мне позаботится. Что бы ни случилось, он всегда обо мне позаботится. Эта та любовь, которая и нужна женщине, не так ли? Любовь на всю жизнь.
   — …
   — Время все расставит на свои места, папа. Это ведь одно из твоих любимых выражений? Время все расставит на свои места.
   — …
   — И дело вовсе не в том, виновен ты или не виновен, папа. Не в этом соль. Все дело в наказании, папа. Я наказана. Великий штат Техас наказал меня. Никто и не говорил, что жизнь будет справедливой.
   — …
   — Мне хотелось верить, что она справедливая. Но это не так.
   — …
   — Ты должен доверять мне, папа. Даже если мы больше никогда не увидимся. Я верила тебе, папа. Когда мне это было нужно. Я ведь всегда верила тебе, не так ли?
   — …
   — Прощай, папа. Мне пора идти.