КАЧЕЛИ

   КАЧЕЛИ
   
   В летний вечер сидел в гостиной, бренча на фортепьяно, услыхал на балконе ее шаги, дико ударил по клавишам и не в лад закричал, запел:
   Не завидую богам,
   Не завидую царям,
   Как увижу очи томны,
   Стройный стан и косы темны!
   Вошла в синем сарафане, с двумя длинными темными косами на спине, в коралловом ожерелье, усмехаясь синими глазами на загорелом лице:
   — Это все про меня? И ария собственной композиции?
   — Да!
   И опять ударил и закричал:
   Не завидую богам,
   — Ну и слух же у вас!
   — Зато я знаменитый живописец. И красив, как Леонид Андреев. На беду вашу заехал я к вам!
   — Он пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего Андреева.
   — Посмотрим, посмотрим!
   — А дедушкин костыль?
   — Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги — заплачет и простит...
   В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили пахучие битки с луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг против друга, на качелях в конце аллеи, визжа кольцами, дуя ветром, развевавшим ее подол. Он, натягивая веревки и поддавая взмах доски, делал страшные глаза, она, раскрасневшись, смотрела пристально, бессмысленно и радостно.
   — Ау! А вон первая звезда и молодой месяц и небо над озером зеленое-зеленое — живописец, посмотрите, какой тонкий серпик! Месяц, месяц, золотые рога... Ой, мы сорвемся!
   Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя Друг на друга.
   — Ну что? Я говорил!
   — Что говорил?
   — Вы, уже влюблены в меня.
   — Может быть... Постойте, зовут к ужину... Ау идем, идем!
   — Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зеленое небо, запах росы, запах из кухни, — верно, опять мои любимые битки в сметане! — и синие глаза и прекрасное счастливое лицо...
   — Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет...
   — Данте говорил о Беатриче: “В ее глазах — начало любви, а конец — в устах”. Итак? — сказал он, беря ее руку.
   Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо.
   — Конец в устах?
   — Да...
   Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:
   — Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на колени, просить его благословения? Но какой же я муж?
   — Нет, нет, только не это.
   — А что же?
   — Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не будет.
   10 апреля 1945