В деревне
Окно открыто.
Жаркая погода.
И мотыльки влетают по прямой.
Эвтерпа виждь!
И греческая ода
Напишется за ночь сама собой.
Скамейка, сад —
простое и родное.
Цвета даны
размашисто и щедро.
Восторжествуй, безмолвие земное! —
В нем нету звуков
для дождя и ветра.
Но не хочу далекую античность.
При чем тут
ода,
грек
и наши игры?!
Печальный скиф почал бутылку водки
И движется
то прямо,
то вперед.
Скиф упадет у дальнего порога,
И станет скифа месяц освещать.
Как было жить загадочно на свете,
Пока не появился этот скиф.
* * *
Откуда-то берутся девушки!
Они весенние созданья!
Пора кидать над речкой камешки!
Пора влюбиться в снега таянье!
Но этому мешают девушки!
Порхают девушки без смысла!
Одна из них —
что тут поделаешь? —
Вдруг на плече моем повисла!
И я задумался:
а в древности —
там было снежно и весенне?
Там погибали мы от ревности,
Как будто в девушках спасение!
Как было там,
в античной древности?
Там было сладко или слаже?
Там на волнах качались девушки!
Все те же девушки —
и даже…
Руза
Не все окошки занавешены —
И занавесятся при мне.
Враз опустевшие скворешены
В моем качаются окне.
За лесом кладбища просрочены.
И не воскреснут никогда!
В метель старухи у обочины
Замрут,
застынут
навсегда.
Задребезжит литая денежка,
Добавив черного руке.
Заговорит простая девушка
На нефламандском языке.
Ее сухие междометия,
Как вековые образа,
Добавят
ветра и бессмертия
В мои печальные глаза.
Как зреет в ночь
грешно и матово
В дожде предчувствие снегов!
За ивой вроде бы Ахматова?
За мхом лесным — Мариенгоф?
За лесом
затемно и замертво
Печаль вселенская.
Окна
У
ни терцины,
ни гекзаметра —
Силлаботоника одна!
На раскопах
На раскопах тревожит птица
Потускневшие письмена.
Но не в силах с землей проститься
Улетающая страна.
От обыденности прогорклой
Напрягаются желваки.
Посмотри же!
Над тем пригорком
В предосенье дожди легки!
Посмотри же!
Под той ракитой,
Где степной завершился бой,
Наши пращуры позабыты.
Позабыты и мы с тобой!
Дождь!
Под ветлами,
под ракитой
Вековечная тишина.
Но какой-то страной забытой
Наша чудо-страна полна.
Триптих
1. Ворон
Ты сегодня полюбишь другого —
Снова станешь бодра и одна.
Во вселенной метельева гона
Ненасытная зреет луна!
Ты полюбишь его в одночасье,
Задыхаясь в пророчьем бреду.
Так чужое, надменное счастье
Подбирают себе на беду!
Будешь ждать,
украшенья срывая,
Что тебя он своей назовет,
И не слышать за лязгом трамвая,
Как по Угличу ворон идет.
2. Углич
Ты теперь не полюбишь, как птицу,
Одинокую, черную Русь —
Безмужичьи, каленые лица
Уцелевших в эпоху бабусь.
Не отведаешь горклого слова
Возле райских кремлевских ворот.
Виждь!
На Вологде плачет корова,
А по Угличу ворон идет!
Виждь!
На лунном костре беспредела
В хороводе язычьей тоски
Золотое коровино тело
Раздирает страна на куски!
Разлетаются пенные краски,
И невольничьи манят торги
В непролазные, жаркие ласки
Вековой Пугачевой пурги!
3. Свидетель
Провожая рябин озаренье,
В недогляд,
в недомол,
в недород
Сквозь смятенье,
смиренье,
прозренье,
Сквозь поэтом недожитый год,
Как царевича мука и зренье,
Вифлеемское помня мгновенье,
К нам по Угличу ворон идет!
* * *
Так странно увидеть рябину без ягод!
Печальные ветви темны.
Но ветер примчится —
напорист и сладок —
С какой — не понять стороны.
В последней надежде душа
встрепенется
И вспомнит…
Не знаю о ком.
И что-то простится,
и кто-то вернется,
А кто-то помашет платком.
И ливень начнется,
а в лужах качнется
Томительный, бронзовый свет.
И голос родимый
душе отзовется —
Кого на земле больше нет!
Но как же он сможет избавить от тягот,
Когда,
никого не щадя,
На месте батистовых,
пламенных ягод
Тяжелые капли дождя?
Поэзия
С модернами и канонами,
С черным стихом и белым
Поэзия — дело новое!
Старое, в общем, дело!
Поэта трясутся рученьки!
Дайте ему награду!
Налейте поэту рюмочку!
Поэтам много ли надо?!
Чтобы ходики тикали,
Чтобы лампа горела.
Поэзия — дело тихое!
Громкое, в общем, дело!
Женщина
Потуже закутаешь плечи!
Закат
и не люб,
и не ал!
И надо исполнить за вечер
Громоздкий,
смешной ритуал.
Подумаешь,
больше недели
Бессонница колет нутро!
У нас же не высшие цели —
Нести до помойки ведро.
Нести
и вернуться достойно!
Холодной водицы испить,
Добраться к окошку спокойно,
К петунье подсесть и пожить.
Забыть торгашей-паразитов.
Войти
в тишину,
в синеву.
И словно о давнем,
забытом
Спросить удивленно:
“Живу?”
Пяти-,
девяти- ли
этажка —
Все годно
на быт,
на ночлег.
Везде по-звериному тяжко
Тянуть перегруженный век!
Всегда человечески жутко
Отдать свое сердце барже!
А жизни всего на минутку
На том неземном этаже.
* * *
Венеция.
Люди и лодки.
Чужая дилемма и суть.
Молитвы нелепы,
нечетки.
Размыты
раздумья и путь.
Смеркается.
Лодочник ловкий
Сшибает с туриста деньгу.
Печальны послушные лодки
И мы на своем берегу.
Все дело в забытой октаве,
Которая вызовет дрожь,
Когда из земли разнотравий
В морскую страну попадешь.
Нам хватит
ручьев и проталин!
Нам в жизни, конечно, везло!
Но как же финал карнавален!
И как же всесильно весло!
Воздушных шаров суматоха.
Удар фейерверка вдали.
Танцуя,
по мостику вздохов
Кого-то еще повели.
Вздохнешь и подумаешь:
эка
Нам невидаль данный фокстрот.
Зажмурься —
и нет человека!
Ты ангел.
И лодка плывет.
Приметы
Когда слога в стога сбиваются —
Подумаешь:
галиматья!
А это снова открываются
Иные грани бытия!
В скитаньях лика восходящего
За век не встретишь на пути,
Но чуда тайного,
манящего
Приметы можно обрести!
Нельзя от гибели поправиться,
но там
над прудом — над прудом
Поет
печальница-красавица,
Поет
об этом
и о том!
О!
Одиночество ручейное!
О!
Эти грани бытия!
О!
Чудо рыжее, репейное!
О жизнь —
Венеция моя!
БЫЛО
Была чиста дорога!
И солнышко сияло!
И счастья было много,
А денег было мало.
И было так занятно
Пить воду из колодца!
И было так приятно,
Что Русь не продается!
