Мы впервые встретились в судьбоносные дни января 1943 года. Каких-то несколько часов назад мы и знать не знали друг о друге, а теперь стали танковым экипажем, боевой единицей, в которой жизнь и смерть каждого зависит от общей слаженности действий. Пятеро мужчин… Вернее сказать, пятеро мальчишек, но почти все из нас были отмечены печатью войны. Наводчику было девятнадцать, но он провел год на фронте на танках Pz-IV. Восемнадцатилетний радист почти целый год воевал на Pz-III на Востоке. Младшему из нас, заряжающему, было семнадцать с половиной. Он только что прибыл из дома, пошел добровольцем и теперь с нетерпением ждал первого боя. Двадцатитрехлетний командир, три года служивший в пехоте, уже прошел через Польшу и Францию и получил несколько ранений. По наградам даже издалека в нем можно было признать пехотинца. Участвуя в боях с самого начала войны, он провел уже две кампании на Востоке, поэтому рядом с ним мы были полны надежды и уверенности.
   Мы должны были получить «тигр»! Этой машиной, одной из первых на Восточном фронте, мы гордились. С самого начала она значила для нас больше чем просто оружие. Для нас она была не холодным, безжизненным куском железа — она была живым существом! Мы холили и лелеяли ее, зная, как много будет от нее зависеть в предстоящих боях. Мы спали, ели и веселились в танке. Мы тряслись над ним и проявляли почти материнскую заботу. Ругали его, стоило двигателю заглохнуть, но хвалили и гладили после каждого очередного успеха. Мы стали единым целым — пять человек и «тигр»!
   Хотя на фронте был важен каждый танк, наше вступление в бой было отложено на несколько дней из-за отсутствия деталей (шипов для гусениц), необходимых для зимней кампании. С приближением линии фронта к Харькову нам пришлось покинуть квартиры у западного пункта снабжения. Три наших «тигра» прикрывали отступление, а остальные машины отправились в Полтаву, где наши ремонтники должны были подготовить их к зимним боям.
   От вида бесконечной равнины, покрытой грязно-белой толщей снега, захватывало дух. Повсюду были разбросаны деревеньки, над которыми, словно саван, простиралось облачное небо.
   Перед нами лежал Донец — река, которая из-за толстого слоя льда перестала быть препятствием для пехотных частей. День заднем, ночь за ночью мы играли роль пожарной команды. Мы наносили контрудар, потом следовал сигнал тревоги из соседнего сектора, где русским удалось прорваться. Отражение танковых атак, разведка боем и новые и новые арьергардные бои для прикрытия медленно, но верно отступающих пехотных частей. Сплошной линии фронта больше не было. Русские гнали наши части перед собой с невиданной силой. Немало хлопот доставила нам итальянская 8-я армия. Полностью деморализованные итальянцы безостановочно отступали, бросая все! И вот однажды нам пришлось оставить Харьков, чтобы не остаться в одиночестве посреди красного прилива, накатившего из степей.
   Мы дважды отбивали танковые атаки на город, хотя противник уже обошел нас с севера и юга, и лишь в последнюю минуту мы оставили город. Перед глазами разворачивались незабываемые картины. Среди гражданского населения города, куда вот-вот должны были войти русские, царили паника и мародерство.
   10 февраля 1943 года мы сосредоточились в районе Мерефы. Туда же прибыли и остальные «тигры», которые прошли подготовку в Полтаве. Мы наносили локальные контрудары, пытаясь восстановить линию фронта. Положение, сложившееся в эти февральские дни, было очень запутанным. Несколько разведывательных рейдов к деревням, занятым русскими, позволили составить общую картину. Картина эта не давала поводов для оптимизма. На наших коммуникациях хозяйничал противник, и мы были отрезаны от баз снабжения на западе. Среди множества погибших при попытках открыть дорогу у Мерефинского моста был и наш ротный. Снова несколько «тигров» и бронетранспортеров с пехотой шли вперед по бескрайней равнине. Мы молча мерзли в своих танках. Никто не знал, что происходит. Целью атаки была деревня прямо перед нами. Никто не знал ее названия, да и не придавал этому значения. Мы остановились в пределах видимости от деревни. В это время нам сообщили, что одновременно с нами с другой стороны деревню будет атаковать танковая рота. Разведчики выяснили, что деревня занята небольшой советской частью с танками.
   Мы хотели закончить дело, и наконец-то время пришло. Рота Pz-IV и штурмовые орудия двинулись вперед, и завязался бой. Наступил наш черед. Деревня была окружена, и противнику некуда было отступать. Однако русские не сдавались. Наступила ночь. Мы обстреляли дома на краю деревни, чтобы контролировать местность при свете пожаров и предотвратить попытки прорыва.
   Русские не сдавались, а продолжали сражаться с отчаянной смелостью. Они стреляли по нам из танковых орудий, противотанковых пушек, минометов и пулеметов. Наша пехота укрывалась под танками — промерзшая, твердая как камень земля не позволяла окапываться. Потери были неизбежны, и некоторые танки были обездвижены попаданиями из противотанковых орудий по гусеницам. Прорваться в хорошо укрепленную деревню ночью было просто невозможно! Без прикрытия наши танки были хорошо заметны на местности, а русские были хорошо укрыты. Пришлось дожидаться рассвета. Ночь выдалась беспокойной. Впереди горели дома, слышался свист сигнальных ракет и непрерывный рокот и лязг окруженных советских танков. Они постоянно ездили туда-сюда, видимо, пытаясь найти участок для прорыва. И вот наступило утро, положившее всему конец. Под сосредоточенным огнем наших танков сопротивление противника постепенно слабело. Мы медленно двигались вперед, давя противотанковые пушки. Их расчеты лежали тут же, перебитые нашими осколочными снарядами. Т-34, которых осталось всего восемь, продолжали вести огонь, пока не были уничтожены нашими 88-мм снарядами. Русские бились до последнего человека. Пулеметы нашей пехоты собрали обильную кровавую жатву, но противник не сдавался. Их потери были невероятно высоки. Позднее в своих беседах мы называли эту деревню не иначе как «деревня смерти». Теперь наши части завершили переход и пополнили запасы топлива и боеприпасов. Можно было начинать атаку против русских войск, прорвавшихся южнее Харькова! Постоянными контрударами и атаками мы не давали противнику передышки, и это сбило русских с толку, скрыв от них хорошо подготовленный и спланированный удар на окружение.
   В эти зимние дни танки Pz-III, вооруженные 50-мм орудиями, также не давали прорвавшемуся противнику вздохнуть свободно.

   Ранним утром 4 февраля командиры танков 2-й роты 2-го танкового полка СС в ожидании приказа выстроились перед командиром батальона гауптштурмфюрером Лоренцем, только что вернувшимся из штаба батальона. Среди них был молодой ротенфюрер Баркманн, командир танка № 221.
   — Роте приказано всеми силами атаковать передовые части противника в районе Ольховатки и занять деревню. После этого мы должны продолжать наступление на следующий населенный пункт. 221-й идет на левом фланге роты, остальные — обычным порядком. По машинам!
   Баркманн по внутренней связи передал приказ своему экипажу. «Будем наступать на Ольховатку, укрываясь за складками местности. Танк, вперед!»
   Танки двинулись в атаку. 221-й спустился в ложбинку и двинулся вдоль нее, а потом резко развернулся в сторону деревни, откуда первое противотанковое орудие уже открыло огонь по танкам роты, наступавшим на деревню, в лоб. По 221-му начал стрелять пулемет «Максим». Наводчик подавил его первым же выстрелом. Танк на полной скорости устремился к деревне. «Осторожно! Коктейль Молотова!» О лобовую броню танка разбилось несколько бутылок. Заструился горящий бензин. Заряжающий, высунувшись из люка, попытался смахнуть старой курткой осколки битого стекла и горючую жидкость, но частые винтовочные выстрелы не давали ему вылезти наружу. Потом командир увидел вспышку выстрела и заметил противотанковую пушку за углом дома. Командир расчета пушки тоже заметил танк, приблизившийся метров до тридцати. Он приказал развернуть орудие и уничтожить танк. Баркманн увидел перед собой черное кольцо ствола. Оставалось еще метров десять. «Дави их!» Взревел двигатель. Выстрел рявкнул в тот самый миг, когда танк протаранил орудие, подмяв под себя его ствол. Расчет орудия опоздал всего на пару секунд! Снаряд безобидно ударил в землю под днищем танка. Но опасность еще не миновала. Загремели базуки, и их снаряды застучали по броне. Донесся рев двигателей танков, ворвавшихся в Ольховатку, и звуки выстрелов их орудий эхом разносились по улицам.
   Поступил приказ командира роты: «Занять оборону в деревне». По радио Баркманн услышал, что многие танки подбиты. О готовности доложили только три машины, и среди них танк № 221. Три неповрежденные машины вернулись на исходные позиции, чтобы заправиться и отбуксировать подбитые танки.
   Несмотря на непрерывный обстрел, танки добрались до исходных позиций и погрузили канистры. Молодого ротенфюрера в башне сменил опытный обершарфюрер, а Баркманн перебрался на место наводчика. В середине ночи три танка снова двинулись вперед по глубокому снегу. Началась сильная метель, и видимость упала метров до двадцати. И тут обершарфюрер вдруг понял, что он потерял из виду остальные танки. Вскоре они застряли в снегу посреди вражеской территории. Попытки вытащить 221-й успеха не принесли. На рассвете командир и заряжающий пешком отправились в тыл за помощью. Баркманн вместе с двумя членами экипажа остался на месте. Едва рассвело, атакующие «Раты»^[1] начали осыпать танк осколочными бомбами и пулеметным огнем, но не сумели причинить ему вреда.
   В довершение всех бед по заснеженной равнине двинулась в наступление русская пехота. Баркманн открыл огонь из обоих танковых пулеметов, и наступающая пехота остановилась. Подошло подкрепление в виде нескольких немецких противотанковых пушек на конной тяге, которые начали артиллерийскую дуэль с советскими 76-мм пушками. Радист сообщил по радио, что 221-му требуется тягач. В ответ была обещана помощь. Тем временем были подбиты три немецких противотанковых орудия. Четвертая пушка взорвалась со всем боекомплектом. Наводчик сообщил, что осталось всего десять снарядов. Наконец подошли два 18-тонных гусеничных тягача. Первый тягач был остановлен попаданием снаряда в лобовую часть. Вспышка выстрела выдала позицию подбившей его противотанковой пушки возле стога сена. По пушке сразу же был открыт огонь. Сено запылало, поплыл густой дым. Под его прикрытием расчету противотанковой пушки удалось попасть в корму 221-го. Яркая вспышка осветила танк изнутри, и экипаж поспешно выскочил наружу, отступая перед русскими. Вскоре их подобрали танки 5-й роты, посланные на помощь командиром батальона, штурмбаннфюрером бароном фон Райценштайном. Но танки 5-й роты уже не могли спасти пылавший 221-й.
   Через несколько дней, когда Харьков уже был оставлен (14 февраля) и танковая дивизия СС «Дас Райх» отошла за реку, 1-й батальон танкового полка «Дас Райх» передал оставшиеся машины 2-му батальону и был выведен на территорию Германии для переучивания на «пантеры». Между немецкими войсками и Харьковом стояли восьмикратно превосходящие силы противника. Красный прилив захлестнул район Харькова яростными волнами, перерезая коммуникации и пути снабжения, которые вели на запад, и на следующий день ворвался в город с юго-востока и северо-запада там, где это не удалось сделать накануне. Все немецкие войска, стянутые для обороны, были практически полностью окружены. Даже последняя нить, связывавшая нас с тылом, — дорога через Мерефу на Красноград — была перерезана, и нужно было исправить положение.
   Удержать Харьков было невозможно. Войска, основным назначением и главной сильной стороной которых было ведение подвижных боевых действий, были лишены всякой возможности вернуть себе инициативу. С невероятной силой противник продолжал продвигаться на юг в сторону Днепропетровска. Никогда еще обстановка не складывалась так благоприятно для противника. Ему нужно было любой ценой добиться решающего успеха. В сопровождении множества танков, на санях и воловьих упряжках, не обращая внимания на дороги и тропы, по открытому полю советские войска двигались мощными клиньями в направлении Павлограда и Новомосковска. Противник вырвался бы на оперативный простор, как это произошло после прорыва позиций под Сталинградом, если бы ему не помешали совместные усилия недавно присоединившихся к нам моторизованной дивизии «Тотенкопф» и другой дивизии нашего танкового корпуса — моторизованной дивизии «Дас Райх». Пока «ЛAT» («Лейбштандарт Адольф Гитлер») всеми силами наступал из района Краснограда на восток и северо-восток, раз за разом оказываясь в расположении вражеских войск и отбирая у противника инициативу, другие моторизованные дивизии, пройдя по широкой дуге севернее Новомосковска и Перещепино, молниеносно замкнули окружение.
   И снова по полям и холмам потянулись вереницы телег, лошадей и волов, прикрываемых с флангов танками Т-34, но теперь уже отступая в обратном направлении. И где бы они ни появились, на них тут же обрушивались атаки немецких танков, бронетранспортеров и штурмовых орудий.
   Таким образом, противник — основные силы двух советских армий, намного превосходившие немцев в людях и танках, — пал жертвой одного-единственного танкового корпуса СС, фланги которого умело прикрывали части вермахта. Этот танковый корпус сумел во время второго броска на север связать боем значительные силы противника, атаковавшие к югу от Харькова, окружить их и почти полностью уничтожить. В окружении под Парасковеей встретили свой конец два танковых корпуса и три стрелковые дивизии советских войск.
   Рывок к Днепру завершился, но вокруг Харькова и в самом городе оставался противник. Сюда отступили остатки разбитых армий, но к ним уже подтянулись сильные резервы. Начался второй этап операции — окружение Харькова. «Лейбштандарт» атаковал город на своем участке с запада и северо-запада, а остальные дивизии продолжали давить с юга. Новое наступление шло севернее Харькова, через Красноград, Валки, Ольшаны и Дергачи, перерезая дорогу на Белгород, а затем поворачивало на юго-восток, лишая противника последнего пути к отступлению — через реку Донец. Харьков еще упорно оборонялся, а немецкие части уже окапывались в тылу противника, перекрывая шоссе на Чугуев.

   Наша боевая группа располагалась на левом фланге дивизии. Впервые для нашей поддержки была выделена рота «тигров». Незадолго до выхода на исходные позиции командир привел ко мне военного корреспондента по фамилии Фернау.
   — Возьмите его с собой в танк. Он хочет поучаствовать в атаке.
   Только вот куда его посадить? Потренировавшись вместе с экипажем, мы выяснили, что лучшее место — внизу, сбоку от пушки.
   Под прикрытием сосредоточенного артиллерийского огня мы двинулись вперед. Прорыв удался. Из-за глубокого снега пехоте обеих рот пришлось залезать на танки. Легкая бронетехника разведывательного батальона едва поспевала за нами. Амфибии пришлось тащить на буксире. Штурмбаннфюрер Майер командовал наступлением из машины оберштурмфюрера Бека (командира 2-й роты танкового полка). Штурмбаннфюрер Вюнше двигался в центре. На правом фланге наступала 3-я рота танкового полка «Лейбштандарт» (гауптштурмфюрера Ламбрехта), а 1-я рота (гауптштурмфюрера Юргенсена) шла в 500 метрах позади. Два «тигра» следовали за штурмбаннфюрером Вюнше. Остальные вышли из строя в основном из-за поломок деталей и креплений внутри танков, в результате чего несколько танкистов получили ранения.
   Сзади и чуть левее, со стороны позиций 320-й пехотной дивизии, донесся шум боя. Широким строем мы наступали по заснеженной равнине. Справа от нас на горизонте показались крыши домов. Это был Снежков Кут. Во время короткой остановки штурмбаннфюрер Вюнше приказал 1-й роте свернуть вправо, атаковать деревню с востока и присоединиться к нам. Мы должны были продолжать наступление в прежнем направлении. Перед деревней, чуть слева от нее, виднелся пологий склон, на котором то и дело мелькали вспышки.
   Мы продолжали путь. Наш гость Фернау сказал, что скрип в наушниках сбивает его с толку, и в танке ему тесновато, но ощущения были захватывающими. Тем временем мы подошли к позициям на пригорке на расстояние двух километров. Время от времени спереди или сбоку от нас взметался султан снега и раздавался булькающий звук. Танков по-прежнему было восемнадцать. Оба «тигра» следовали за нами. Пехота все так же сидела на танках, укрываясь за башнями.
   Стоп! На пригорке и перед ним широкой полосой мелькали вспышки. Проклятие! Похоже, мы выехали прямо на рубеж противотанковой обороны. Командир приказал обеим ротам: «Быстрее! Прибавить скорость! Вперед!» Слева от нас встал танк Бека. Что с штурмбаннфюрером Майером? Танк не горел. За ним я различил какое-то движение. Беглый огонь наших танков не мог пройти бесследно для защитников высоты. Ближайшие танки отстали на 800 метров. Слева и справа от нас пылали два танка. Настал критический момент, когда наши танки были нужнее всего. Но ни один из танков не двигался с места. Как раз перед этим Юргенсен (командир 1-й роты) сообщил по радио: «Орион — Меркурию, — раскатисто выговаривая букву «р», сказал он. — Деревня в двух километрах. Сопротивление отсутствует». Командир ответил: «Набирайте скорость!» Потом тут же продолжил: «Командир — всем машинам: следовать за мной!» Будучи его адъютантом и находясь в пятидесяти метрах сбоку и чуть позади командирского танка, несшегося сквозь метель, я приказал экипажу: «Полный ход! Не отставать!» Я напряженно вглядывался в смотровые щели.
   Мы вырвались вперед уже на 150 метров, когда я заметил, что танк командира направляется к сараю справа от нас, чтобы из-за него можно было спокойно изучить обстановку.
   Через доли секунды я сообразил, что вокруг нас кипит бой. На четко видимых высотах тревожно мелькали вспышки. Казалось, у сарая нам удалось найти просвет в поле огня. Теперь двинулись и остальные танки.
   Въехав на пригорок, командир преодолел последние 100 метров до сарая. В двухстах-трехстах метрах я увидел дома. Тут же в окне ближайшего дома блеснула вспышка выстрела, и мы получили попадание. В отблесках огня я крикнул: «Задний ход!» Вскоре в нашу машину попали еще раз. Я крикнул: «Покинуть машину!», и мы оказались на снегу рядом с танком. На шеях у нас болтались провода наушников. Нас обдал обжигающий жар пламени. Инстинктивно мы зарылись головами в снег. Потом мы все вшестером (к счастью, Фернау все еще был с нами) отползли от танка. Как это ни странно, огонь, охвативший танк, тут же погас.
   Танк откатился на одной гусенице метров на 20 назад. Позднее мы установили, что в ближайшем доме стоял в засаде Т-34. Первым попаданием он разбил нам ведущее колесо, а потом мы, дав задний ход, налетели на мину. Времени на размышления у нас практически не было — частые винтовочные выстрелы показывали, что противник все еще оставался на своей позиции.
   Іде же остальные танки? Шум выстрелов и взрывов говорил о том, что сражение между танками и противотанковыми пушками было в самом разгаре. Различить командирский танк мы не могли. Потом к нам приблизился «тигр». Мы хотели обратить внимание его экипажа на Т-34, но нас, конечно же, не заметили. Дальнейшие события попеременно вселяли в нас то радость, то печаль. Зачарованные, мы наблюдали за боем слева от нас сквозь слипающиеся веки, позабыв про боль от ожогов. Едва «тигр» достиг вершины, как раздался грохот, блеснула вспышка, и вокруг нас засвистели осколки. Подняв головы, мы увидели на башне «тигра» черное квадратное пятно размером где-то метр на метр. В этот момент 88-мм орудие танка, словно перст указующий, развернулось в сторону цели. Вспышка! Мы поднялись на колени, чтобы посмотреть, что же произошло. Внутри полуразрушенного дома был отчетливо виден пылающий танк с сорванной башней. От радости мы бросились обниматься друг с другом. Далее события развивались с молниеносной быстротой. На краю деревни из засады выехало не меньше двух дюжин Т-34.
   Тем временем подошел второй «тигр» унтерштурмфюрера Вендорфа (первым командовал оберштурмфюрер Пецдойшек). У Снежкова Кута были подбиты восемь вражеских танков. Проходя через деревню, наши танки уничтожили еще четыре машины, а остальные скрылись в направлении на Валки. Тем временем штурмбаннфюрер Вюнше руководил действиями танков на рубеже противотанковой обороны. После боя там насчитали пятьдесят шесть противотанковых пушек. Вместе с командиром разведывательного батальона Вюнше организовал зачистку деревни. Получив медицинскую помощь, я с перевязанной головой вернулся в строй.
   В 7.30 утра 8 марта 1943 года наша боевая группа изготовилась к новому наступлению на север.
   Разумеется, нам очень хотелось бы знать, как добраться до Циркунов. Судя по карте, местность к северу от Харькова была лесистой и болотистой. Что ж, ну и ночка выдалась! Мы пересекли путь остальных наступающих частей, преследовавших врага, и вышли к лесам и болотам между Черкасским и Циркунами. Впереди шел разведывательный батальон. Штурмбаннфюрер Вюнше отдал приказ: «Я пойду вперед с теми танками, которые сумеют пробраться. Вы соберете все силы, чтобы вытащить и вернуть в строй застрявшие в болоте и подбитые машины. Задачу вы знаете. Если забудете, двигайтесь по нашим следам!» Мы приступили к работе, которая длилась всю ночь и навсегда осталась в памяти всех ее участников.
   Самые топкие места посреди леса, засыпанного глубоким снегом, машинам приходилось преодолевать по одному. Нередко их приходилось тянуть на длинном тросе сразу двумя танками. Мы даже и не предполагали, что внезапная атака разведывательного батальона с тремя Pz-IV, которые удалось протащить штурмбаннфюреру Вюнше, увенчалась успехом. Такой же неожиданностью стал успех боев, открывших путь в Харьков с северо-востока. Оставалось еще 8 километров до перекрестка на шоссе Харьков — Чугуев, имевшего для обороны Харькова огромное значение.

   В первые дни марта мы двигались в строю танковой боевой группы в направлении Харькова для нанесения контрудара. Приказом штаба дивизии нашей боевой группе была поставлена задача быстрым броском за наступающим противником от Валков через Ольшаны и Дергачи выйти на окраины Харькова и перерезать пути отступления в направлении Харьков — Белгород. Это задание пришлось нам по душе! Мы шли вперед на большой скорости. Сопротивление было слабым, и мы легко преодолевали его энергичными атаками.
   Первой двигалась рота на Pz-IV, за ней — наши «тигры». Позади нас шли бронетранспортеры и бронемашины разведывательного батальона, которые должны были устремиться вперед, как только мы пробьем брешь в обороне противника.
   Перед нами была деревня. Стояла тишина. Люки были закрыты, и мы поддерживали связь по радио. До деревни всего 600 метров, но еще не сделано ни единого выстрела. Наши Pz-IV развернулись для атаки. Как только первые танки приблизились к темным домам, начался фейерверк. Головной танк получил прямое попадание в башню. Еще два или три танка задымились. Одна машина закрутилась на месте с перебитой гусеницей! Между тем врага все еще не было видно. Он был хорошо укрыт за домами и заборами. Ободренные первым успехом, русские усилили огонь, и легкие танки нашей головной роты остановились. Они стреляли с максимальной скоростью, но не могли точно определить позиции противотанковых орудий и танков. Так продолжаться не могло. Pz-IV здесь было не пройти. По радио поступил приказ: «Выйти из боя. Собраться в овраге!» Всего одна рота потеряла сразу восемь машин. Хотя бы из трех танков экипажам удалось выбраться, но остальные получили прямые попадания.
   Мы изменили план. Теперь два наших «тигра» должны были идти впереди, а остальные танки — следовать за нами на некотором расстоянии. Машины разведывательного батальона должны были ждать в овраге приказа по радио. Мы выехали на открытую местность. При виде горящих немецких танков нас охватила тревога. Обороняющиеся тут же сосредоточили огонь на нас, но на таком расстоянии это было бесполезно. Врага по-прежнему не было видно. Вдруг от домов отделились три Т-34, видимо, пытаясь подойти к нам с фланга. Мы быстро навели орудия на цель, развернув башни влево. Мы остановились, и первые снаряды вылетели из стволов орудий. Звуки удара и взрыва раздались почти одновременно! Наводчик уже поймал в прицел следующий вражеский танк. Огонь! — и машину буквально разорвало на куски. Похоже, снаряд попал прямо в топливный бак. Третий вражеский танк, видимо, попытался развернуться. Он повернулся к нам кормой и тут же был подбит. Только тогда мы стали замечать стук снарядов по броне. Эти три Т-34 отвлекли на себя наше внимание. Теперь со стороны невысоких деревенских домов по нам, судя по всему, стреляло противотанковое орудие.
   Один за другим мы обстреляли дома осколочно-фугасными снарядами и хотя бы на время получили передышку. Мы хотели подобраться к домам поближе. Прикрывая друг друга, мы по широкой дороге вломились в деревню. Остальные танки следовали за нами с большими интервалами, а бронетранспортеры разведывательного батальона устремились к окраине деревни, высадили пехоту и вышли вперед, прикрывая наши «тигры» с флангов. Противника выкуривали из домов ручными гранатами и пулеметным огнем. Теперь мы поняли, откуда по нам велся огонь. Русские вкатили 47-мм противотанковые пушки в дома с противоположной стороны, поэтому мы и не могли их заметить.
   Наши «тигры» пересекли широкую площадь и обнаружили еще несколько Т-34, пытавшихся незаметно покинуть деревню. Молниеносным ударом два наших «тигра» быстро уничтожили еще восемь танков. Вскоре мы поняли, почему в этой деревне скопилось столько войск: в нескольких сотнях метров за ней был мост, по которому должны были перейти через реку наши танки.
   Мы энергично преследовали противника. Прямо перед мостом нас встретили еще два вражеских танка. Вероятно, их оставили прикрывать подготовку моста к взрыву. Это был их смертный приговор! Потом мы захватили переправу и доложили по радио командиру боевой группы. Pz-IV переправились на другой берег, а пехота разведывательного батальона зачистила деревню. Ночью мы вышли к шоссе Харьков — Белгород и лишили русских, окруженных в Харькове, возможности для прорыва. Но думать об отдыхе было еще рано. Нам снова предстояло участвовать в контратаке на этот город, ставший ареной отчаянной борьбы. Пришлось довольствоваться несколькими часами сна. Мы лихорадочно проводили техобслуживание: сменили масло, подтянули траки. Прочистив вентиляционную систему, мы стали ждать назначенного часа.
   Ночью И марта 1943 года мы выдвинулись на исходные позиции. На рассвете мы увидели как на ладони цель наступления. Мы ясно видели высотные здания Красной площади, через которую проезжали всего несколько дней… или недель тому назад. Тогда мы фотографировали разительный контраст между этими зданиями и городскими трущобами, не забывая запечатлеть и друг друга. Наверное, пленки все еще не были проявлены, оставаясь в фотоаппаратах. Многих наших товарищей, радостно позировавших с русскими девушками на память о Харькове, уже не было в живых.

   Дивизии «Дас Райх» и «Лейбштандарт» уже вели бои. Хотя удар «Лейбштандарта» от Краснограда на юг сокрушил передовые вражеские части, наступавшие на запад, к востоку от прежнего направления наступления еще оставались крупные силы противника. Чтобы уничтожить этого врага и установить связь с «Лейбштандартом» к северо-западу от Краснограда, нужны были новые силы.
   Эта задача была поставлена перед только что переброшенной дивизией СС «Тотенкопф», входившей в состав танкового корпуса СС и сосредоточенной в районе Перещепино.
   Три дня мы неустанно работали. Танки были выкрашены в белый цвет, а вооружение и оборудование прошли последнюю проверку перед боем. На четвертую ночь подтянулись последние подразделения, и на следующее утро мы двинулись на фронт.
   Полк прибыл в район сосредоточения. 1-й батальон под командованием штурмбаннфюрера Майердресса, а за ним 1-я, 2-я, 3-я и 4-я роты прошли через Полтаву, проезжая мимо отступавших итальянцев и венгров и немецких солдат и железнодорожников, отбившихся от своих частей или искавших убежища в тылу. Колонна из семи с лишним десятков танков, быстро исчезавшая в снежной пелене, производила внушительное впечатление.
   На рассвете 20 февраля мы начали подготовку. Днем начало теплеть, но когда мы начали грузить скромные пожитки в машины и танки, вдруг повалил снег и поднялся сильный западный ветер. Мы двинулись в непроглядную тьму. Мы едва могли разглядеть, что творится даже в метре перед машинами. Танкисты сидели на крыльях машин и давали указания водителю. Броня танков и комбинезоны танкистов были покрыты сантиметровым слоем снега. По спинам людей бежала талая вода. Иногда мы замечали отблески выхлопа впереди идущей машины — единственный ориентир, указывавший нам направление. Колонна уже давно рассыпалась. Одиночные танки и машины снабжения катили сквозь призрачную ночь навстречу новому утру. Перед самым рассветом снегопад закончился. Мы были в Карловке — большой деревне на шоссе Полтава — Красноград.
   Прошло несколько часов, прежде чем рота смогла разбить лагерь в полном составе. Часть танков вышла из строя и требовала внимания механиков или буксировки, если повреждения были значительными. Вечером мы снова двинулись в путь. Ночь была звездная и морозная. Командиры уверенно стояли в башенных люках. На обледеневших дорогах танки начали скользить. Около полуночи мы достигли Краснограда, и тут произошла авария, задержавшая движение. Несколько танков соскользнули по льду в низину на выезде из Краснограда и столкнулись. Танки командира Майердресса и его адъютанта и танки Рифкогеля и Зибенкопфа столкнулись на наклонном участке дороги и получили серьезные повреждения. Пришлось их отбуксировать. Возобновить движение мы смогли только с рассветом. Потом мы долго ползли по однообразным русским степям, укрытым глубоким слоем снега. Если бы не телеграфные столбы по правую руку, мы, наверное, даже и не поняли бы, что едем по дороге.
   Противник приближался к дороге справа, угрожая ударить нам во фланг.
   Первая рота получила приказ атаковать. «К бою! Танки — вперед!» Мы обошли крайние дома Перещепино и развернулись в линию. Нам встретилась русская пехота, с которой мы стали сражаться на ходу. Несколько противотанковых ружей открыли огонь, но мы быстро уничтожили их сосредоточенным огнем. Заговорила артиллерия. Взрывы не причиняли нам вреда, и обстрел резко прекратился. К вечеру мы выполнили задачу. Около полуночи, после нескольких часов бесцельных блужданий из-за того, что шедший в голове ротной колонны Рифкогель сбился с дороги, мы заночевали в деревне. 4 утра: тревога!
   Весь 3-й танковый полк изготовился к бою южнее Перещепино и атаковал противника между Орелькой и рекой Самарой. Наступило 22 февраля.
   Двумя волнами, сначала 1-м, а потом 2-м батальоном, мы атаковали на юго-восток через граду холмов в направлении на село Вербки, находившееся в 50 километрах от нас.
   Тем временем дивизия «Дас Райх» повернула на север, при мощной поддержке пикирующих бомбардировщиков форсировала Самару у Павлограда и заняла Вербки. Здесь произошло соединение ударных групп дивизий «Тотенкопф» и «Дас Райх». Между тем колонна, наступавшая на левом фланге нашей дивизии, заняла Орельку, прикрывая обнаженный фланг дивизии с севера. Советская 1-я гвардейская армия продолжала наступление.
   Части советской группы Попова уже были отрезаны силами армии, наступавшей правее нас, однако пять вражеских танковых корпусов продолжали двигаться на юго-запад перед фронтом армии Гота.
   Ударная группа дивизии «Дас Райх» ворвалась на южную окраину Лозовой. Правофланговая колонна вошла в Веселое. Наш танковый полк наступал западнее. Другие части рвались от Орельки на восток и северо-восток. На оборону Лозовой противник бросил крупные силы. Здесь нашему полку пришлось выдержать ожесточенный бой. 2-й батальон прорвался в Панютино, создавая возможность для развития атаки.
   27 февраля фронт противника рухнул. Танковый корпус СС вышел к железнодорожной линии Лозовая — Орелька. Преследование противника 28 февраля позволило продвинуться дальше на север. Первая задача была выполнена — ударная группировка Попова потерпела поражение. Основная ее часть была уничтожена нашей дивизией при поддержке частей «Дас Райха» и «Лейбштандарта» в ходе трехдневных боев под Еремеевкой. Отдельные части противника, которым удалось прорваться, еще несколько дней беспокоили наши тылы, прежде чем были уничтожены. Тело командира советского 15-го гвардейского корпуса было обнаружено неподалеку от командного пункта танкового корпуса СС.
   4 марта мы соединились с остальными частями. На следующий день дивизия СС «Тотенкопф» завершила разгром окруженного противника, одержав тем самым важную победу.
   Наступление продолжилось 6 марта. Состояние дорог ухудшилось. Толстый снежный покров замедлял движение, особенно когда мы готовились наступать дальше на север. Валки были заняты. Ольшаны стали легкой добычей для «Тотенкопфа». Вот уже в третий раз в этой войне начиналась битва за Харьков. Мы занимали позиции к северо-западу от города на рубеже Дергачи — Ольшаны.
   11 марта дивизия «Лейбштандарт» внезапной атакой сумела ворваться в город. Противник ответил контратаками с северо-востока на участке нашей дивизии. Наш фронт растянулся до реки Харьков. Части нашей дивизии выдвинулись в направлении Чугуева и Рогани, чтобы перерезать шоссе, ведущее на юго-восток.
   15 марта после успешного танкового боя к северу от Рогани наша дивизия вышла к дефиле в районе Чугуева и перекрыла его.
   После этого успеха 3-й танковый полк продолжил наступление на север почти до самого Белгорода.
   18 марта наша рота получила приказ занять последний город, удерживаемый противником на этом берегу Донца, и начать финальный этап наступления. На рассвете наши танки стояли на высоте, господствующей над Ивановкой. Вдруг по радио поступило сообщение, что в своем «тифе» погиб гауптштурмфюрер Моослехнер. Прямо в танке сработал взрыватель одного из снарядов. Через несколько сот метров наше наступление остановило советское минное поле. Первым подорвался танк обершарфюрера Вунша. Саперы расчистили минное поле. Наступление продолжилось, и через несколько часов Ивановка была в наших руках. В роте осталось всего несколько боеготовых танков. Несколько командиров получили тяжелые ранения. Рифкогель не покинул роту, несмотря на то, что его рука была распорота осколком гранаты. Контрудар, нанесенный во время крупного зимнего наступления советских войск, стал последним успехом немецких войск. Мы заняли Белгород. Танковая дивизия СС «Тотенкопф» была отведена для отдыха и ремонта. Наша рота расположилась на квартирах в Микояновке.

   Основную ударную силу в этой операции составляли боевая группа 3-го (танкового) батальона 2-го полка Йохена Пайпера, известная умением атаковать противника внезапно, и танковый полк «Лейбштандарт».
   12 марта боевая группа Пайпера, установив контакт с командиром 1-го батальона 1-го танкового полка Витгом, двинулась по шоссе, соединилась со 2-м батальоном 1-го танкового полка под командованием Ханзена и заняла небольшой плацдарм на Старомосковской улице. Двумя или тремя бронемашинами Пайпер установил контакт с боевой группой Майера у развилки на Чугуев. Боевая группа Майера, миновав несколько городских кварталов, заняла важный перекресток, к которому сходились дороги Харьков — Чугуев и Харьков — Волчанск, и отбивала ожесточенные атаки со всех направлений.
   Контратаку нескольких танков, позволившую уничтожить прорвавшиеся советские штурмовые группы, возглавил штурмбаннфюрер Вюнше.
   13 марта боевая группа Пайпера расширила плацдарм на реке Харьков и в половине первого дня смогла начать наступление по Старомосковской улице.
   14 марта дивизия «Лейбштандарт» продолжала продвигаться вперед, ведя упорные уличные бои и очищая от противника квартал за кварталом.
   В 16.45 штаб танкового корпуса СС получил донесение, что наши войска заняли весь центр города и закрепились там.
   Таким образом, Харьков снова был взят!

   Взятием Харькова увенчалась операция, которая позволила залатать трехсоткилометровую брешь, пробитую в ходе Сталинградской битвы и последующих сражений. Для этого три дивизии танкового корпуса СС были развернуты на соседних участках для наступления на северо-восток и север.
   На правом фланге дивизия СС «Тотенкопф» должна была выйти к Донцу, в центре наступала дивизия СС «Дас Райх», а на левом фланге дивизия СС «Лейбштандарт» наступала на Белгород.
   В точном соответствии с планом 16 марта два батальона при поддержке танков 5-й роты танкового полка «Лейбштандарт» и пикирующих бомбардировщиков двинулись в наступление на хорошо укрепленные позиции. Быстрый рывок по глубокому снегу позволил выполнить задачу к 18.30.
   Для «Лейбштандарта» приказ на 17 марта оставался неизменным. «Тотенкопф» и «Дас Райх» были нацелены на Белгород.
   Боевая группа Пайпера атаковала в 12.30 и натолкнулась на противотанковый рубеж, который батальону Пайпера, поддержанному 7-й ротой танкового полка «Лейбштандарт» под командованием оберштурмфюрера фон Риббентропа, удалось прорвать лишь с наступлением темноты.
   В 4.15 утра 18 марта усиленная боевая группа Пайпера провела разведку боем. Ровно в 7 утра советский оборонительный рубеж атаковали пикирующие бомбардировщики. Спустя десять минут батальон Пайпера доложил, что ему удалось прорвать линию обороны и развить наступление на высоты у Отрадного. В 10.00 батальон Пайпера вышел к Красному. По собственной инициативе штурмбаннфюрер Пайпер приказал продолжить наступление. В 11 утра Пайпер доложил: «Передовые части вышли на шоссе в 8 км к юго-западу от Белгорода. Русские отступают на запад. Два танка подбиты. Командир 3-го батальона 2-го полка».
   В 12.10 боевая группа Пайпера отразила танковую контратаку на Белгород с северо-запада, подбив несколько танков. Был получен приказ за ночь занять западную часть Белгорода, в том числе северные подступы к городу.
   Дивизия «Дас Райх» вместе с полком «Дойчланд» наступала на Белгород с юга.
   К вечеру 18 марта танковый корпус занял оборону на линии от высот к западу от Мурома через Нечаевку, Бочковку, Бродок и Таврово до оборонительных позиций вокруг Белгорода и перерезал железную дорогу, шедшую к Харькову с запада.
   В течение ночи противник постоянно атаковал позиции в северной части Белгорода. Рано утром 19 марта на рубеже обороны боевую группу Пайпера сменил 2-й батальон 2-го полка.
   В 13.15 боевая группа Пайпера, усиленная танками 7-й роты танкового полка «Лейбштандарт» и двумя «тиграми», двинулась в наступление. В 15.35 от нее поступило сообщение о сражении с советскими танками в районе Стрелецкого. Там было подбито семь советских танков. Среди немецких танкистов потерь не было, но один из бронетранспортеров получил прямое попадание. Мост в Стрелецком был уничтожен противником, и батальон вернулся в восточную часть села. По приказу Пайпера оберштурмфюрер фон Риббентроп снова отправился к подбитому бронетранспортеру, чтобы выяснить, остались ли выжившие пехотинцы. Тот смог лишь собрать солдатские книжки и кое-какие вещи. Уцелевших не было. 19 марта дивизии «Тотенкопф» и «Дас Райх» вышли к Донцу и заняли все деревни в районе наступления.

   Планом этой операции предполагалось срезать выступ советского фронта в районе Курска. Это позволило бы сократить линию фронта и уничтожить значительные силы советских войск, не позволив им начать крупное наступление в течение лета 1943 года.
   3 июля 1943 года «тигры» находились в районе сосредоточения в 20 км к западу от Томаровки. На следующий день командир полка зачитал приказ фюрера: «тигры» должны были идти на острие наступления. В 3 часа утра 5 июля немецкая артиллерия начала битву под Белгородом. Начавшаяся канонада была, наверное, самой интенсивной за всю предшествующую историю войн. Грохот выстрелов и разрывов слился в единый гул. Гремели орудия, им вторили реактивные минометы. Смертоносные стальные снаряды тысячами обрушивались на позиции противника. В 3.45 небо наполнилось ревом. Эскадрильи немецких бомбардировщиков нескончаемым потоком потянулись в сторону врага. Согласно официальным отчетам, только за это утро было израсходовано больше снарядов, чем за Польскую и Французскую кампании вместе взятые.
   В 4 часа утра взревели моторы танков, и «тигры» двинулись в атаку. Мы были в самой гуще боя, пробиваясь сквозь позиции советской пехоты и уничтожая артиллерийские и противотанковые орудия. Затем последовал шестичасовой танковый бой, в ходе которого наша полурота «тигров» при поддержке средних и легких танков, по официальным данным, подбила двадцать три больших американских танка и Т-34 численно превосходящих сил противника и отбросила остальных. Драматический ход сражения, потребовавшего от экипажей максимального напряжения сил в течение шести часов и ставшего типичным примером современного танкового боя, заслуживает отдельного описания.
   С раннего утра пехота при массированной поддержке пикирующих бомбардировщиков и истребителей-бомбардировщиков штурмовала ближайшие укрепленные позиции советских войск в ближнем тылу противника. Эти позиции на некоторое время задержали наше наступление после прорыва первой линии обороны. Холмистое пространство к северо-западу от нас изобиловало вражескими дотами и траншеями. На обратных скатах высот были оборудованы советские батареи, осыпавшие наши наступающие части градом снарядов. Пикирующие бомбардировщики непрерывно обрушивали свой смертоносный груз на рубеж обороны. Батареи смолкали одна за другой. В поле позади наших танков развернулась артиллерийская часть, пропахивавшая позиции противника. Наша пехота медленно продвигалась вперед. Редкими цепями, укрываясь в высокой степной траве, группы наших солдат подползали все ближе. Около 10.30 утра они ворвались в окопы большевиков.
   Пробил час танков. Незаметно для противника мы сосредоточились на дне ложбины. «Тигров» с флангов прикрывали средние и легкие танки. В полевые бинокли мы разглядывали горизонт, стараясь разобрать что-нибудь в дыму боя, окутавшем укрепленные высоты траурной вуалью. Командир нашей полуроты «тигров», оберштурмфюрер родом из Рейнской области, спокойствие которого передавалось и нам всем, приказал атаковать. Взревели моторы. Мы зарядили орудия, и тяжелые танки медленно двинулись в бой. Метров через двести раздался первый выстрел вражеского противотанкового орудия. Мы смели его с лица земли первым же выстрелом. На время вновь стало тихо. Мы ехали через брошенные вражеские траншеи и махали из люков руками нашим отважным пехотинцам. Те наслаждались недолгим отдыхом на захваченных высотах. Потом мы двинулись в следующую ложбину.
   Вражеские пехотинцы бежали по полям, стараясь избежать встречи с нами и добраться до деревни в следующей ложбине. Наш пулемет прижал их к земле. Стрекот обоих наших бортовых пулеметов сопровождался одобрительными криками экипажа после каждой удачной очереди. В лесочке справа мы заметили тяжелый грузовик, пытавшийся скрыться от нас за деревьями. Трассирующие снаряды тут же пронзили деревянный борт грузовика, и машина вспыхнула.
   На горизонте показалась белая церковь с пятью маленькими куполами, напоминавшими по форме луковицы. Показались и первые деревенские дома. Советские стрелки бежали через сады и пытались найти укрытие в домах. Мы открыли по ним огонь фугасными снарядами. Взрывы оставляли от мазанок развалины, пылавшие слабыми факелами, казавшимися совсем неяркими в лучах летнего солнца.
   Стоял полдень, и солнце палило нещадно. Мы открыли люки и наблюдали за местностью перед нами. Через час нас обстреляли. На господствующей высоте к северу стояли в засаде несколько Т-34. Первые снаряды упали рядом, потом мы получили попадание в лобовую броню. Заряжай… целься… огонь! Попадание! Мы двинулись вперед. Первый Т-34 был объят пламенем. Соседний танк поджег своим огнем второй Т-34. Остальные отошли за холм. Пройдя вперед еще 500 метров, мы заметили на горизонте двадцать… тридцать… сорок вражеских танков. Они проезжали мимо двух пылающих остовов, останавливались, стреляли, двигались дальше и снова стреляли, не переставая. Снаряды колотили по лобовой броне и башне, но не причиняли вреда. Мы прошли еще немного вперед, чтобы занять более выгодную позицию, и открыли огонь.
   Началось танковое сражение. На противостоящих склонах, примерно в километре друг от друга, противники выстроились, словно фигуры на шахматной доске, пытаясь ход за ходом склонить судьбу в свою пользу. Все «тигры» вели огонь. Рев танковых двигателей достиг предельной силы. Людям, управлявшим машинами, нужно было сохранять спокойствие… предельное спокойствие. Они быстро целились, быстро заряжали, быстро отдавали приказы. Они двигались вперед несколько метров, поворачивали вправо, влево, маневрировали, чтобы вырваться из перекрестья вражеского прицела и обрушить на врага свои снаряды.
   Мы считали факелы вражеских танков, которые никогда больше не откроют огонь по немецким солдатам. Через час боя пылали двенадцать Т-34.
   Остальные тридцать ездили из стороны в сторону, ведя огонь с такой скорострельностью, какую только могли обеспечить их орудия. Они стреляли метко, но наша броня была крепка. Мы больше не вздрагивали, когда очередной стальной палец стучал в борт. Утерев с лиц хлопья осыпавшейся краски, мы продолжали заряжать, целиться и стрелять. Так продолжалось четыре часа.
   Потом наступил момент, когда мы могли поздравить друг друга. Последний вражеский танк скрылся из виду! Перед нами стояли двадцать три пылающих стальных гиганта. Мы вылезли, закурили и удивились, как это мы умудрились обойтись без потерь. Оба наших пулемета были уничтожены. Если не считать этого, наш танк отделался минимальным ущербом. К тому же, у нас не осталось ни единого снаряда. Зато мы были живы. Двигатели гудели, катки вращались, и мы были готовы через несколько часов начать преследование. Первый этап танкового сражения, которого мы ожидали после прорыва двойной линии обороны, завершился нашей победой.
   Уже около полуночи мы залезли в окоп, вырытый под днищем верного «тигра». Там мы тихо устроились поспать. Наш командир нежно погладил днище танка. Мы пожелали стальному товарищу спокойной ночи. Наконец, мы уснули. Досмотреть сны нам не хватило времени. В 2.30 утра нас разбудил часовой. Мы должны были выступить до рассвета.
   Каждый член нашего экипажа привычно выполнил свою обычную работу. Механик-водитель запустил двигатель — вибрация мощного 720-сильного мотора успокаивала нас. Радист включил рацию на прием. Командир по внутренней связи поговорил с механиком-водителем и вызвал наводчика. Радист отправил командиру роты доклад: «Готов!» Мы ждали приказа «Танки — вперед!». Каждый из нас погрузился в собственные мысли. Перед каждой новой атакой — как много их уже было! — в воздухе витало особое напряжение, но возбуждение и чувство ожидающей впереди неизвестности покидали нас, как только в наушниках сквозь треск раздавался голос радиста «Танки — вперед!». Порядок движения, направление и цель были определены командиром заранее. Пехотинцы повылезали из окопов, махая нам руками, и приготовились к атаке. Их первой задачей было выйти к железнодорожной линии, проходившей в километре от нас.
   Стрельба началась внезапно. Мы вдруг оказались в самой гуще боя.
   Поединок с тремя танками противника потребовал от нас полной собранности. Вскоре все они уже горели. Мы заметили еще три или четыре горящих Т-34. Потом раздался взрыв, и у нас не осталось времени на раздумья. Мы быстро выскочили через люк, скатились по броне за танк и прижались к гусеницам. Длинные стволы орудий вражеского танкового взвода всаживали в нашу искалеченную машину снаряд за снарядом, но она никак не хотела гореть.
   Что же нам делать? Командир, по-прежнему совершенноспокойный, махнул рукой в сторону деревьев справа от нас, вскочил на ноги, пробежал три шага, бросился на землю, снова вскочил, а потом пополз дальше. Следом за ним вскочил наводчик. Противник, удерживавший высоты вдоль железнодорожной линии Белгород — Курск, располагал более чем сорока танками, бронепоездом, вооруженным тяжелой артиллерией, и пулеметными точками. Бегущих обнаружили и обстреляли сосредоточенным огнем. Последними рывок совершили механик-водитель и радист.
   Мы мчались что есть сил. Эти 150 метров казались бесконечным адом. Откуда нам знать, не скрывается ли в лесу противник? Ведя разведку, мы оторвались от основных ударных сил на три километра. Отступила ли вражеская пехота или она все еще отсиживалась в лесных дотах? Хотя эти вопросы и были логичны, мы ни на секунду не задумывались о таких вещах. Наши нервы были напряжены, колени подгибались. Но свист снарядов и фонтанчики пыли, вздымаемые пулеметными очередями, придавали нам сил. Секунд через двадцать или тридцать мы нырнули в брошенные вражеские окопы на южной кромке зеленой лесополосы. Там, куда мы прибежали, лес кончался, переходя в зеленые степные просторы.
   Прижавшись разгоряченными лицами к прохладной земле, мы несколько минут пытались отдышаться. Потом командир приказал наблюдать за тем, что творится к северу от нас, а сам отполз на опушку леса, чтобы взглянуть на наш танк, по-прежнему стоявший под градом гранат. Между деревьями изредка свистели шальные пули. Нам повезло, что последние отступавшие советские солдаты не знали, как мы слабы. На пятерых у нас был всего один пистолет, но мы были твердо намерены прорваться!
   Но в безопасности ли мы? Мы приподнялись в окопах на опушке леса, вглядываясь в железнодорожную насыпь.
   Со стороны деревни эхом доносился гул танкового сражения. Русские подбили около десятка наших танков и смертельно ранили командира роты. Остатки его экипажа (механик-водитель был тяжело ранен шестью осколками гранаты) ползком добрались до своих. Последние два танка начали отступать. Они развернули башни, выпустили последние снаряды и на полной скорости вернулись в низину.
   Мы чувствовали себя брошенными, но не стали дожидаться, пока вражеская пехота начнет на нас охоту. Следом за командиром мы бегом бросились через открытую степь к передовым позициям нашей пехоты, до которых было добрых три километра. Мы снова бежали наперегонки со смертью. Мы падали, ползли, снова вскакивали… Преодолев метров пятьсот, мы увидели два танка. Это было наше спасение! Когда первая машина остановилась, мы вскочили на броню и спрятались за башней. Наши сердца бешено колотились. Мы вздрагивали всякий раз, когда осколки вражеских снарядов стучали по башне и корпусу. Еще километр… Еще 500 метров… Наконец мы достигли склона и спустились в низину. Здесь артиллерия больше не могла нас достать.
   Четыре танка выстроились между деревенскими домами. Уцелевшие танкисты стояли рядом. Они не думали о собственном спасении. Мыслями они были вместе с павшими, с погибшим командиром роты, заплатившим жизнью за свою храбрость.
   Известие о том, что ремонтная часть прибудет всего через час, обрадовало нас. Чтобы снова привести танки в боеспособное состояние, нужен был один день. Мы хотели как можно скорее вернуться в бой, чтобы смыть свой позор. Но это время не было потеряно напрасно. В небе появились пикирующие бомбардировщики. Они направились на север и атаковали танки на дороге, железнодорожные пути и бронепоезд, которому удалось подбить наши «тигры», но так и не суждено было вернуться на станцию. Мы, танкисты, были не одиноки. Вместе с нами шла пехота, двигались артиллерийские батареи, летели пикирующие и тяжелые бомбардировщики. На следующий день мы, закованные в броню, снова должны были идти на острие атаки. Быть может, на этот раз Госпожа Удача будет к нам благосклоннее!

   Механизированная группа дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и танковая группа дивизии «Дас Райх» сосредоточились у железной дороги Тетеревино — Прохо-ровка в 6 часов утра, после налета пикирующих бомбардировщиков.
   В 7.10 танковую группу атаковали с севера и северо-запада более двадцати Т-34. Последовавший танковый бой, в котором приняла участие и танковая группа дивизии «Дас Райх», продлился до полудня. Противник отступил в северном направлении.
   Рольф Эрхардт, механик-водитель экипажа командира взвода 7-й роты танкового полка «Лейбштандарт», наблюдал за этим боем сквозь смотровые щели своей машины:
   «Растянувшись по широкому фронту, 7-я рота (вернее, та ее часть, которая осталась боеспособной после катастрофы на минном поле 6 июля), сосредоточилась на холме. Где-то там лежал хутор Тетеревино. Позади остались дымящиеся обломки первой волны русских танков. Впереди стояла непроницаемая стена из десятков Т-34 основной волны, которые нам предстояло уничтожить в упорном и кровопролитном бою. Стена стали и огня. А между нами — пехота: наша пехота в обороне и русские, ехавшие на броне Т-34 или бежавшие в атаку между танками. Накануне в мой танк пересел командир взвода унтерштурмфюрер Вайзер — его собственная машина осталась в ремонтной мастерской. Он недавно женился и только что вернулся из отпуска, поэтому не успел сменить парадный мундир на полевую форму. Мы рассматривали фотографии с его свадьбы, стараясь наладить отношения. Весь мой опыт механика-водителя за несколько дней после 5 июля состоял из оглушительного грохота, когда 6 июля я наехал на мину, и нескольких бессмысленных заданий. За предыдущий день ничего важного не произошло. Мы потратили немало времени на рытье траншеи для танка, и, когда наступил вечер, мы с радостью уступили обязанности ночного караула пехотинцам из 3-го батальона 2-го моторизованного полка, расположившегося рядом с нашими позициями. Мы отошли на обратный скат высоты и провели ночь в обычных окопах под танками, наслаждаясь ощущением безопасности, которое дарила нам 24-тонная стальная машина. Нас ничуть не беспокоило, что одну тонну из этих двадцати четырех составляли взрывчатые вещества.
   За ранним пробуждением последовали крики, распоряжения, приказы: «Запустить двигатели!.. По машинам!.. К бою!..» Мы еще не успели уложить одеяла, как со стороны командного пункта подбежал унтерштурмфюрер Вайзер, крича: «Пошевеливайтесь! Танки!» Потом мы услышали взрыв, и первый Т-34, охваченный пламенем, застыл менее чем в 200 метрах от нас.
   Его подбил из длинноствольной 50-мм пушки штабной танк. Долгие приказы были не нужны. Мы двинулись вперед и уже через несколько минут подбили четыре Т-34, причем некоторые из них — практически в упор. Не менее удачливы были и другие машины 7-й роты. Постепенно положение стало приходить в норму. По радио вновь начали поступать обычные приказы. Пока что, насколько мы видели, ситуация была полностью под нашим контролем. Но что будет дальше?
   Монотонный поток приказов о смене позиций вдруг прервался. Мы услышали: «Георг вызывает Ирен». Позывной «Георг» принадлежал командиру 1-го взвода обер-штурмфюреру Хоффману, а «Ирен» — командиру 7-й роты гауптштурмфюреру Тиманну. После короткого обмена сообщениями мы узнали: посланный к нам пехотинец сообщил, что штурмбаннфюрер Пайпер, командир 3-го батальона 2-го полка, был ранен в самой гуще схватки, и нужна наша помощь, чтобы отправить его в тыл. Каждый, кто это слышал, знал, что нужно делать. Граница между своими и чужими представляла собой сплошную стену огня и дыма. Мы контролировали каждое движение. Ни один Т-34 не мог проехать и 50 метров, чтобы его не превратили в решето. Но насколько глубока была эта дымовая завеса? Удастся ли под ее прикрытием подобраться к КП Пайпера? Каждый из нас задавался этими вопросами. Что чувствовал гауптштурмфюрер Тиманн, когда перед ним встал выбор, кому поручить это задание? Мы все понимали, что нужно попытаться. Потом поступило сообщение: «Ирен вызывает Вальтера», — это мы. — «У вас лучшая позиция. Принимайте проводника в командирский танк и попытайтесь вытащить Пайпера. Двигайтесь так, будто за вами черти гонятся! Это ваш единственный шанс!»
   Услышав про «чертей», я осознал серьезность положения. Это слово было не из обычного лексикона нашего командира, а значит, он был сильно взволнован. Унтерштурмфюрер Вайзер подтвердил получение приказа, отдал соответствующие распоряжения танкам нашего взвода и принял проводника от пехотинцев. «Вперед!» — приказал он мне. Через несколько секунд нас окружила пелена дыма. Чтобы не наткнуться на что-нибудь, пришлось сбавить скорость. Словно в немом кино, перед моими смотровыми щелями возникали картины: обломки, языки пламени, смутные фигуры в советских касках. Взрывы гремели один за другим. Вдруг раздался мощный взрыв. И как мне найти в этом хаосе командный пункт? Проводник никак не мог сориентироваться, сидя в закрытой башне.
   Вайзер постоянно говорил по радио, просил усилить огневую поддержку и приказывал остальным танкам группы держаться позади. Он доложил о попаданиях и о том, что дальше идет только командирская машина. Потом последнее донесение: «Получаю попадания винтовочных гранат и легких противотанковых орудий… Ориентироваться невозможно… Продолжаю движение…» В этой суматохе никто из нас даже не обратил внимания, что мы не получаем ни подтверждений, ни приказов. Когда сломалась антенна? С нами не было связи; мы не получали приказов. Может быть, стоило отказаться от бессмысленных поисков?
   Все это заняло, наверное, меньше времени, чем вам понадобилось, чтобы об этом прочитать. Внутренняя связь еще работала. Мы продолжали двигаться в направлении врага. Точнее, в окружении врага. Это немецкий бронетранспортер? Немецкие каски? Сзади! Снова русские! Вдруг — резкий приказ: «Т-34! Право 60! Бронебойный! — Огонь!» «Башню заклинило», — доложил наводчик. Вот теперь дела и в самом деле плохи. Новый приказ: «Механик-водитель, наводить корпусом! Вправо!» Я вел машину вперед на третьей передаче и знал, что передачу нужно переключить, но времени на это не было. Я развернул танк. Вдруг раздался удар — и тишина. Быстрый взгляд на тахометр — двигатель остановился. Заглох или разбит? Зажигание! Двигатель заработал. Я спросил: «Что дальше?» Тут радист сорвал с меня наушники и прокричал: «Наводчик убит! Внутренняя связь сдохла!» Я крикнул в ответ: «Спроси через заряжающего, что делать!» Ответ: «Командир тоже убит». «Ну, теперь все зависит от тебя», — подумал я. Спустя несколько секунд после попадания со стороны наводчика, я увидел русских, устремившихся к нашему танку. Я двинул машину вперед и вдруг увидел врага, Т-34, не более чем в 100 метрах. Орудие движется? Я повернул танк на 90 градусов. Прогремел выстрел. Похоже, я опередил его всего на доли секунды, Шестое чувство подсказало мне укрыться за разбитым танком. Еще один поворот на 90 градусов — я чувствовал, что свои где-то там. Проводник покинул машину где-то посреди вражеских солдат; заряжающий был ранен. Мы еще не были в безопасности. Я вывел танк из дыма и увидел машину командира полувзвода унтершарфюрера Харальда Штайна. От вражеских попаданий пуленепробиваемое стекло моей смотровой щели помутнело. Я высунул голову из люка, и Штайн стал сигналить мне руками. Гауптштурмфюрер Тиманн приказал мне возвращаться к своим позициям, пока Штайн прикрывает наш тыл.
   У противотанкового рва радист вылез из танка вместе с раненым заряжающим. Я остался один. Потом кто-то подсчитал попадания на моем танке. Кусок пуленепробиваемого стекла передавали из рук в руки. На нем мои товарищи насчитали семнадцать попаданий пехотного оружия и три — противотанкового».

   Ночи были теплые и звездные. Почти всегда в одно и то же время прилетала русская «швейная машинка», она же «дежурный унтер» — так наши солдаты называли их самолет-разведчик.
   Наши ночные разведчики вдруг тоже стали проявлять активность, все чаще летая на участке фронта между Курском и Белгородом.
   Линия фронта постоянно была под прицелом фотоаппаратов. Позиции артиллерии, районы сосредоточения танков, каждая траншея вместе с занимавшими ее солдатами — все это фиксировалось на пленку, которая затем проявлялась и увеличивалась в разведотделах армии. По этим фотографиям наши роты получали приказы. Артиллерия знала, какие сектора нужно обстреливать. Пикирующие бомбардировщики получали целеуказание, а танки разворачивались на тех направлениях, где у противника были сосредоточены свои танки и пехота. Так приводился в действие огромный план, проработанный в мельчайших деталях. Вот-вот должен был пробить час, когда содрогнется вся линия фронта. Мы ждали этого часа. Поэтому мы и переместились ближе к фронту и расположились лагерем в лесу.
   Наступил вечер 4 июля 1943 года. На небе мерцали первые звезды, над пыльной землей стелилась тонкая пелена тумана. Движение на дороге усиливалось с каждой минутой.
   Двигатели танков мерно гудели — мы направлялись на фронт. Основные ударные части русских были сосредоточены на выступе в районе Курска. Немецкое командование решило нанести контрудар с целью разгромить сосредоточенные войска и устранить главную угрозу весенней кампании еще до того, как противник завершит развертывание.
   Тем временем русские оборудовали две мощные линии обороны к западу от Донца с противотанковыми рвами, позициями противотанковой артиллерии и неподвижно установленными танками. Атака была назначена на 5 июля. Задача: прорвать линию обороны противника по обоим берегам Ворсклы и занять высоты в районе Прохоровки вдоль железнодорожной линии, которая позволяла собрать танковые войска в один кулак. Наступающие части были усилены тяжелой артиллерией и минометной бригадой.
   Дивизии вводились в бой поочередно: сначала «Тотенкопф», за ней — «Дас Райх» и далее — «Лейбштандарт». Атаку поддерживали пикирующие бомбардировщики.
   На исходные позиции мы вышли где-то около полуночи. Мы легли спать под танками в ожидании утра.
   В 3.10 забрезжил рассвет, первые лучи солнца потянулись над холмами. Становилось все светлее, и перед нами открылась впечатляющая картина: все танки полка выстроились клином в количестве, которого мы уже давно не видели.
   3.15 утра. Шорох, шипение, свисток! Столбы дыма взметнулись в небо, словно гигантские органные трубы.
   Артиллерия и минометы открыли огонь. Через несколько минут утреннее солнце заволокла плотная завеса дыма от разрывов снарядов.
   Бомбардировщики шли непрерывным потоком: двадцать семь… восемьдесят один… Мы сбились со счета. «Штуки», тяжелые бомбардировщики, истребители, дальние разведчики… Казалось, будто звенит и поет сам воздух.
   Наконец, пришел приказ: «Танки — марш!»
   Наступление началось!
   Несущиеся вперед танки… Пикирующие «штуки»… Горящие советские истребители… Столбы дыма от реактивных минометов, тянущиеся в небо… Тяжелые самоходки… Подбитые советские танки… Растерянные лица пленных… И снова и снова — черные грибы разрывов многочисленных снарядов. Так выглядело наступление к северу от Белгорода. Сражение продолжалось шесть часов. На широком степном склоне танки, словно рыцари, бьющиеся в конном строю, упорно рвались вперед. Десятки раз вокруг гигантов бушевали молнии, громы и облака дыма. Они продвигались вперед метров на десять, поворачивали вправо или влево и снова ревели двигателями. Командиры вглядывались в сторону противника через смотровые щели; радисты отправляли и принимали сообщения и приказы; заряжающие в секунды передышки вытирали заляпанные маслом руки, отбрасывали со лба пряди волос и подавали снаряд за снарядом в огромное орудие.
   Подбитые вражеские танки пылали факелами посреди цветущего луга. Некоторые из наших танков тоже были подбиты и пылали, получив попадания снарядов. Противотанковые рвы у Березова казались почти непреодолимым препятствием. Артиллерия молотила по окопам, готовясь к нашему наступлению. Потом мы пересекли линию траншей. Русские сопротивлялись упорно. Противотанковые орудия вели огонь с замаскированных позиций, вокруг танков свистели пули противотанковых ружей. Но все же, несмотря на плотный огонь обороняющихся, наша атака продолжалась. Через пять дней боев мы впервые услышали название «Прохоровка». Пять дней мы с боями проходили одну линию обороны за другой, сравнивая их с землей и уничтожая противника. Мы прорвали хорошо укрепленный рубеж советской обороны, нанеся врагу огромные потери. И вот мы оказались перед Прохоровкой.
   Впереди были «Долина смерти», деревня Прохоровка и река Псел. Никому из нас не забыть той атаки. Кошмар «Долины смерти», прозванной так из-за тяжелейших потерь, навсегда врезался в нашу память. Экипаж унтершарфюрера Пренцля стал жертвой прямого попадания снаряда, находясь вне танка. Едва мы переправились через реку Псел и взобрались на ее крутые берега, едва мы снова заняли позиции над долиной, как советские танки пошли в контратаку.
   Они наступали батальонами и полками. Они шли целыми бригадами и дивизиями. Они целыми батареями подтягивали к нашему плацдарму орудия, залп за залпом обстреливавшие берег реки и занимаемые нами высоты. Танки рвались к нашим позициям в количествах, с которыми нам еще не приходилось сталкиваться на таком клочке земли за все время боев на Востоке. Прохоровка стала не только бастионом к северу от Белгорода, не только стальной преградой на пути потока советских танков. Прохоровка стала могилой для многих храбрецов. Она стала символом обороны до последнего.

   Северо-западнее Куйбышево восемнадцать советских гвардейских дивизий при поддержке двух танковых бригад, моторизованных и механизированных частей, примерно семидесяти артиллерийских батарей и многочисленной авиации прорвали фронт и заняли плацдарм на немецком берегу Миуса.
   По планам Сталина захват этого плацдарма должен был открыть летнее наступление Красной Армии, став первым шагом на пути к победе. «Украина должна быть нашей! На. запад!»
   Танковый корпус СС устремился от Белгорода к Миусу, пройдя за четыре дня более 400 километров.
   Что это значило?
   Тысячи колесных машин шли своим ходом. Гусеничные машины нужно было перевозить. Железнодорожникам приходилось работать без передышки. Для переброски требовалось огромное количество топлива. Нужно было укрепить мосты. И вновь операция была обязана своим успехом немецким организационным талантам. Мы прибыли в новый район действий 27 июля, а 30 июля вышли на исходные позиции.
   Мы укрылись в подсолнуховом поле, дожидаясь рассвета. Впереди была высота 213,9. Мы обязательно должны были ее взять.
   Наконец настал наш час.
   В 8.10 германские пикирующие бомбардировщики обрушились на передний край вражеской обороны, а пять минут спустя двинулись и наши танки. Не успели мы пройти и нескольких метров, как угодили под огонь противотанковых орудий спереди и с обоих флангов. Наши стальные гиганты продолжили движение, но уже медленнее, осторожнее.
   Пехотинцы начали карабкаться на броню, но тут головные машины начали взрываться. Мины! Мины! Унтершарфюрер фон Хорстен погиб в объятом пламенем танке вместе со всем экипажем.
   Когда стемнело, нам удалось, наконец, занять два холма, лежавших перед основной целью — высотой 213,9. Одновременно мы заняли важную развилку дорог, но понесли при этом большие потери. Унтерштурмфюрер Моосбрюкер погиб; Кваренги и еще несколько командиров и членов экипажей были тяжело ранены.
   Настала ночь, а с ней — короткая передышка. На рассвете мы продолжили наступление при поддержке пикировщиков. За каждый метр шла ожесточенная борьба. Мы подобрались к позициям русских на расстояние броска гранаты, но от вершины высоты 213,9 нас еще отделяли 500 метров. Наступила вторая ночь. Наши передовые подразделения приготовились отражать атаку противника. Рота понесла тяжелые потери. В строю осталось всего два боеспособных танка — остальные или были подбиты, или вышли из строя из-за полученных в бою повреждений. С горьким чувством мы видели, как один за другим уходят от нас друзья. Взвод остался без командира. Унтерштурмфюрер Гренцауэр пропал без вести под Белгородом. Рифкогель был ранен там же.
   Над оврагами занимался рассвет третьего утра. Исключительно упорная атака русских была отбита. Около полудня пришло время вступить в бой. Дивизия двинулась в решительное наступление. Танки, «штуки» и пехота нанесли удар одновременно. Нам удалось прорвать позиции русских и занять часть ближнего склона высоты 213,9. Путь для пехоты был открыт.
   Не успели мы выбраться из этого ада, не успели проститься с павшими товарищами, не успели насладиться короткой передышкой, как снова пришлось грузиться в эшелон. Так в первых числах августа мы оказались вновь в районе Харькова, который покинули полугодом ранее.
   Советская Армия нанесла опасный удар, прорвав парализованный фронт под Валками в направлении на Полтаву. Сложилась угрожающая ситуация. Если бы противнику удалось перерезать шоссе Харьков — Полтава, в окружении могли бы оказаться сразу несколько немецких дивизий.
   Нам нужно было добраться до Харькова как можно скорее.
   Когда мы прибыли в Харьков и выгрузились, уже наступил вечер. Той же ночью мы выступили в направлении на Валки. Поспав несколько часов прямо в танках и машинах, мы снова двинулись в путь. Около полудня показалось село Ковяги. Однако взять его удалось только 2-й боевой группе. Во время боя в командирской башенке своего танка погиб командир группы оберштурмфюрер Бургшульте — ему оторвало голову прямым попаданием снаряда. Наша дивизия собралась в Ковягах и была разделена на несколько боевых групп. Рот больше не существовало. Уцелевшие машины 1-й и 2-й рот были сведены в 1-ю боевую группу. Оставшиеся танки 3-й и 4-й рот составили 2-ю группу. Мы были вне себя от радости, когда из госпиталя вернулся оберштурмфюрер Рифкогель, Принявший командование 1-й группой. Когда группа Рифкогеля получила приказ очистить от противника район вокруг села Ковяги, у нас снова было четыре танка: головным шел Рифкогель, за ним — Нитшке и Штайгер, а замыкающим — Баумайстер. Ганс Эггерт и Гельмут Кестер были ранены в последний день боев на Миусе. Через полчаса мы натолкнулись на противотанковую батарею из пяти орудий. Им удалось поджечь танк обершарфюрера Нитшке, но остальные танки их уничтожили. Мы вернулись в Ковяги.
   Через два часа Рифкогель был ранен в седьмой раз. Свои же истребители по ошибке обстреляли наши танки из пушек, и Рифкогелю осколками оцарапало лоб и пробило ногу. В это время на позиции прибыли командир полка штурмбаннфюрер Бохманн и командир батальона Майердресс. Перед строем танкистов они вручили Рифкогелю награду — Рыцарский крест. Потом награжденного отвезли на перевязочный пункт. Наша группа снова осталась без командира. Новая перемена произошла, когда командир 2-й боевой группы оберштурмфюрер Альтемюллер был убит во время разведки. Он был последним ротным в 1-м танковом батальоне. После этого обе группы были сведены в одну, в командование которой вступил бывший дежурный офицер оберштурмфюрер Хербатшек, родом из Вены. Два русских танка решились на необыкновенно смелый маневр. Пока наши танки стояли в Ковягах между домами в ожидании приказов, два Т-34 с лязгом пронеслись по главной улице деревни на полной скорости. Прежде чем мы успели добежать до своих машин, чтобы броситься в погоню, оба противника скрылисьв-клубах пыли. Ночью мы выдвинулись для обороны деревни и заняли позиции в 500 метрах к востоку от нее.
   Следующий день выдался жарким. На 13.00 было назначено крупное наступление. Планировалось молниеносным танковым ударом при поддержке авиации окружить и разгромить советский корпус, постоянно давивший на наш фланг.
   Мы наступали без поддержки пехоты. Уже через несколько километров показался враг. В огромном подсолнуховом поле укрывалась советская пехота, вооруженная легким противотанковым оружием. Водить танки через подсолнуховые поля всегда было делом непростым — видимость была ограничена, и охотникам за танками часто улыбалась удача.
   Противник начал отступать после сосредоточенного артиллерийского налета. Потом наше наступление попытались остановить русские танки. В это время впереди несколько пикирующих бомбардировщиков атаковали танки противника и уничтожили три из них прямыми попаданиями. Еще четыре танка подбили мы. Основные силы противника были сломлены. Мы опрокинули русскую пехоту и атаковали Коломак. Здесь мы впервые сошлись в бою с советским женским батальоном.
   У Коломака сопротивление усилилось. После долгого обстрела из 75-мм орудий и атаки нашей пехоты, подоспевшей на бронетранспортерах, деревня пала.
   Не встречая больше сопротивления, к вечеру мы вышли к Чутово, замкнув кольцо окружения.
   После этого мы атаковали на Коломак и по дуге вернулись к Чутово, где соединились с остальными частями нашей дивизии.
   Расстояние до цели составляло около 40 километров.
   На следующий день окруженный противник был полностью разгромлен.
   Этот бой на окружение позволил восстановить линию фронта. Мы расположились на постой в Константиновке, рассчитывая на несколько дней отдыха. Передышка продлилась пять дней. За это время боевая группа была усилена несколькими танками, прибывшими из ремонта. Потом мы подготовились к ночному маршу. На зубах скрипел мелкий песок. На следующее утро, когда мы остановились на окраине Колонтаева, броня танков была покрыта миллиметровым слоем пыли. Колонтаев все еще был в руках русских.
   Головной взвод при поддержке пехоты взял Колонтаев около полудня. В этом бою нашему командиру, штурмбаннфюреру Майердрессу, прострелили легкое. В 15.00 мы снова получили приказ атаковать.
   С восьмью танками под командованием Хербатшека мы начали наступление на высоту и внезапно наткнулись на непробиваемый противотанковый рубеж. Танки унтершарфюрера Флейтера и Штайгера были подбиты. Экипажам, за исключением двух человек, удалось спастись. Атаку пришлось прекратить в основном из-за наступившей темноты. Среди тяжелораненых был унтершарфюрер Веринг, потерявший руку, а уже вечером мы лишились командира группы, оберштурмфюрера Хербатшека — осколок ручной гранаты лишил его зрения. Командование группой принял оберштурмфюрер Штробль, бывший до того адъютантом Майердресса.

Рассказ командира роты оберштурмфюрера Вилли Хайна о боях 5-го танкового полка «Викинг» к западу от Харькова в августе 1943 года.

   «4-я рота 5-го танкового батальона поступает в распоряжение полка «Германия» в качестве подвижного резерва и выступает немедленно».
   Приказ поступил уже через час после того, как в ночь на 31 августа я принял роту штурмовых орудий после ранения оберштурмфюрера Йессена. Четыре самоходки, требовавших серьезного ремонта, были лишь условно готовы к бою. Несмотря на все технические неполадки (особенно туго было с радиостанциями), мы прибыли в указанный район, доложили о прибытии командиру и прилегли вздремнуть.
   Едва рассеялся утренний туман, как пришли дурные вести: советские танки прорвались на участке между нами и соседней дивизией. Направление атаки — железная дорога Харьков — Полтава. Нужно было действовать без промедления. Наших войск вдоль железной дороги видно не было. Мы заняли позиции возле поросшего невысокими деревьями холма, похожего на могильный курган. Впереди в предрассветном полумраке маячили холмы.
   Двигатели были выключены, поэтому мы услышали шум приближающихся Т-34. Через несколько минут мы увидели, как из-за холмов появились примерно 35 машин, увешанных гроздьями пехоты. «Орудие прямо… Дистанция — 1000… Бронебойный… Огонь!» Командиры и экипажи реагировали молниеносно. Четыре выстрела — четыре попадания — четыре пылающих вражеских танка. Красноармейцы в панике попрыгали на землю. Так повторилось несколько раз.
   Было выиграно бесценное время — противник утратил порыв. Одиннадцать горящих Т-34 и еще четыре подбитых машины загораживали путь наступавшим. Задним ходом они быстро вернулись за холмы.
   Наши танкисты повылезали из башен, радуясь новому успеху, но понимая, что следующей атаки нужно ждать из низин по обе стороны от гряды холмов. Вскоре показались новые цели. Из-за отсутствия радиосвязи сигналы подавались руками. Противник снова устремился в атаку, стараясь охватить нас с флангов. Мы действовали четко, словно на учениях, и противник снова отступил. Два танка пылали, еще два стояли неподвижно. Мимо нас на полной скорости пронесся 52-тонный КВ-2. «Кругом!» — навожу ему вслед орудие. Дистанция 250 метров; выстрел — попадание — рикошет. И так четыре раза. Потом… Ура! Русские выскочили из танка! Но КВ-2 все еще нас беспокоил. Мы подошли поближе… Русские вернулись в танк. Башня развернулась назад, но мы были готовы. Механик-водитель разворачивал машину слишком медленно, и перед нами оказался борт. Один выстрел, и вражеский танк загорелся. Мы вернулись на позиции напротив холмов, озабоченно размышляя, известно ли русским, сколько у нас осталось снарядов.
   Без радиосвязи, расстреляв все снаряды, мы как зайцы убегали от двух десятков вражеских танков. Было 11 часов утра. Мы без потерь укрылись за железнодорожной насыпью, а подошедшая 3-я рота приняла бой с преследовавшим нас противником. Мы доложили обо всем командиру и быстро приступили к ремонту машин. В первую очередь привели в порядок радиостанции. Потом, уже вечером, мы заняли новые позиции на поле в двух километрах к югу от места вчерашнего боя.
   Немного вздремнув в хорошо замаскированных машинах, с первыми лучами солнца мы засекли в стереотрубу вражеские танки, замаскированные под стога сена на наших прежних позициях. Мы доложили об этом по радио в штаб и запросили подкрепления. Мы ждали приказа — с этим противником надо было разобраться. Мы ждали, ждали… От нетерпения нам казалось, будто земля под ногами горит. Ко мне подошел раненый командир батареи самоходок из дивизии «Дас Райх», и мы с ним начали планировать атаку. Вместе с командирами всех девяти орудий мы залезли на башенку железнодорожного вокзала.
   Цели были легко обнаружены и распределены между семью командирами. Две самоходки остались в резерве. Артиллерийский наблюдатель пообещал нам дымовую завесу, и ровно в 11 утра 1 сентября атака началась.
   Под прикрытием дымовой завесы мы вышли на огневую позицию примерно в 400 метрах от противника.
   Девять танков были подожжены сразу же. Четыре Т-34 развернулись к нам кормой и также были подбиты. Русские были уничтожены, и только бронемашина зигзагами пыталась укрыться за холмом. Не ушла и она.
   Мы развернулись и расчистили советские передовые траншеи, открывая путь для крупного контрнаступления полка «Дер Фюрер» дивизии «Дас Райх».
   С запада прибыл вновь сформированный 1-й батальон 2-го танкового полка «Дас Райх» на «пантерах». В марте 1943 года, после взятия Харькова, эта часть была переброшена в Германию. После того как экипажи Pz-IV прошли переобучение и получили «пантеры», их направили в район боев к северу от Харькова.

   День 12 сентября 1943 года выдался дождливым. Мы все с головы до ног были облеплены размокшей глиной. Нигде не было видно ни единого движения. Но все же мы время от времени напоминали друг другу, что нужно быть начеку. Не сообщали ничего и по радио.
   Вдруг около часа дня унтершарфюрер Бек, сидевший на башне, взволнованно крикнул: «Идут! Русские танки!» Так началось танковое сражение за Коломак.
   Не медля ни секунды, механик-водитель и командир заняли свои места. Радист и заряжающий бросились вручную заводить двигатель с помощью пусковой рукоятки. Наводчик вытащил из-под танка наши вещи. С третьей попытки двигатель наконец-то завелся. Все поспешили занять свои места. Радио было включено на прием. Оружие было заряжено и проверено. Примерно в трех километрах от нас один за другим появлялись русские танки. По радио поступил приказ: «Подпустить русские танки на километр! Без приказа не стрелять! Не двигаться!»
   Тем временем по радио нам сообщили, что русские наступают целой танковой бригадой примерно в восемьдесят танков. (У нас было четырнадцать машин, причем у двух из них вышли из строя двигатели.) Русские наступали осторожно, рассеяв широким фронтом свои Т-34 и несколько КВ-1 и КВ-2. Позднее выяснилось, что у противника было восемьдесят шесть танков. С левого фланга Людвиг сообщил, что ему не удалось завести двигатель. Два вражеских танка были уже метрах в шестистах от его позиции. Части пехотной дивизии, развернутые справа от нас, уже начали отступать. Лейтенант, проходивший мимо нас с остатками своей роты, сказал, что удержать позиции против танковой армады русских невозможно. От просьбы Шэфера подпустить русских поближе и устроить горячий прием их пехоте, которая наверняка последует за танками, он просто отмахнулся. Он больше не мог удерживать своих людей в окопах. После сообщения по радио разведывательный батальон, усиленный 15-й ротой полка «Дас Фюрер», попытался заткнуть дыру на покинутом участке на правом фланге, хотя ему и так предстояло обороняться на достаточно широком фронте. Эти парни, старые товарищи, прошедшие с нами не один бой, растянулись еще дальше вправо, и атака русской танковой бригады захлестнула их по всему участку фронта.
   Хуберт Людвиг снова вышел в эфир. Два Т-34 приблизились к его неподвижной машине уже на 400 метров. Он получил разрешение открыть огонь и за минуту подбил оба Т-34. Русские быстро почувствовали неладное на своем левом фланге и увеличили скорость. Дождь прекратился. Большинство Т-34 приняли немного влево, поскольку пока они засекли только Людвига. При этом они подставили нам левый борт, и мы легко могли их разглядеть. Даже самые дальние из них можно было легко обнаружить по характерным серым клубам выхлопных газов дизельного двигателя.
   Потом по радио поступил приказ открыть огонь. Русские немного замешкались и не сразу нас обнаружили. Их стрельба не отличалась меткостью. Наш заряжающий Эрнст Цитгла поглаживал каждый подаваемый снаряд, желая ему попасть в цель. Наводчик Хайнц Шредер, как всегда, сохранял спокойствие, и, пока наш командир Эммерлинг волновался в башне, они не спеша целились и стреляли.
   Уже после второго выстрела первый из наступавших Т-34 охватило пламя. Началась яростная перестрелка. Потом мы попытались вывести танки из окопов. Однако после двухдневных проливных дождей это оказалось очень непросто. Одна только мысль о том, что наша старая жестянка не выберется из ямы, заставила нашего механика-водителя Бека изрядно понервничать. Несколько раз он выпускал из рук рычаг сцепления, и двигатель глох, но после нескольких попыток мы все же выкарабкались. Потом с правого фланга нас вызвал по радио Виммер. Ему нужен был буксир и новый топливный насос.
   Все больше и больше русских танков останавливались, объятые пламенем. Каждому из наших экипажей было что записать на свой счет. Хуберт Людвиг с левого фланга доложил о новых успехах. После боя перед нашими позициями насчитали двадцать три подбитых вражеских машины.
   Мы подъехали к окопу правофлангового танка Виммера, экипаж которого уже подцепил буксирный трос и лебедку. После многочисленных неудачных попыток, не переставая вести огонь, мы вытащили танк из ямы. Отбуксировать его дальше не получилось — сломался блок, и лопнули оба буксирных троса.
   В довершение всего у нас кончались боеприпасы. Потом мы получили попадание в левый верхний угол внешней задней стенки моторного отделения. Снаряд угодил в один из пяти топливных баков, расположенных за стенкой. К счастью, этот бак был уже пуст, и взрыва не произошло. Вскоре мы получили еще одно попадание — в четвертый левый каток. Снова пришлось менять позицию.
   Потом мы получили разрешение вернуться к командному пункту батальона. Назад марш! Мы двинулись в тыл через низину и быстро оказались у КП. Мы спешно залили топливо и пополнили боекомплект. С собой мы также взяли блоки и буксирные тросы, а заодно и быстро отыскавшийся топливный насос. Потом мы на полной скорости рванули туда, где начиналась возвышенность. Подъезжая к склону, мы обнаружили примерно в 100 метрах от себя Т-34, приближавшийся слева сзади. Конечно же, мы не ожидали встретить его так глубоко в тылу. Через несколько страшных мгновений, за которые расстояние сократилось еще больше, командир Лоренц Эммерлинг приказал: «На таран!»
   Тут Т-34 остановился и повернул башню вправо, прямо на нас. Хайнц Шредер завопил: «Сто-о-о-ой!» и снарядом, который всегда находился в стволе на всякий случай, попал русскому танку прямо в погон башни. Через пару секунд — мы еще не успели выстрелить снова — из башни русского танка взметнулось пламя. Из люка высунулся командир машины к упал вперед.
   Снова благодаря прекрасному оружию, богатому опыту, отваге и упорству мы сумели одержать верх над «товарищами с другим номером полевой почты». Мы помянули их в час затишья. Результат вполне мог бы оказаться и противоположным. Однако времени на такие размышления не было — нужно было поспешить на помощь неподвижной машине Макса Виммера. Он все еще был там и получил только легкие повреждения.
   Кульминационный момент битвы уже давно миновал. Почти все вражеские танки были подбиты. Механик-водитель Эмиль Энгель схватил привезенный нами топливный насос и с рекордной скоростью заменил его под редким огнем противника.
   Еще приближаясь к переднему краю, мы сделали пару выстрелов, чтобы отвлечь внимание от Макса Виммера. Впереди мы видели русскую пехоту. Т-34 приблизился к нам на 2400 метров. Ганс Шредер, уже зарядивший фугасный снаряд, выстрелил и обездвижил русский танк.
   Вскоре наступили сумерки. Шум боя затих. Русские потушили те танки, которые еще не догорели, и начали оттаскивать в тыл машины, оставшиеся недалеко от их передовой. После того как стемнело, со стороны русских еще долго доносился шум двигателей.

   О немецких механиках-водителях во время войны говорили немного. Они послушно водили танки, подчиняясь приказам командиров. Однако и они могли сыграть решающую роль в бою, как показали действия унтершарфюрера Ганса Талера, получившего Рыцарский крест за выдающуюся отвагу.
   Три средних танка 6-й роты 2-го танкового полка «Дер Фюрер» пересекли открытое пространство, поднялись на холм и внезапно были атакованы пятнадцатью русскими танками. За несколько минут танк, который вел Ганс Талер, подбил три Т-34.
   Вдруг танк содрогнулся от мощного удара по броне. Попаданием тяжелого снаряда был разбит рулевой механизм и сорвана коробка передач. Командир оценил положение и крикнул по внутренней связи: «Конец!»
   Но Ганс Талер так не думал. С помощью нескольких кусков проволоки, работая изо всех сил, он сумел вернуть ход танку и запустить двигатель. Меньше чем за полчаса этот танк подбил еще семь вражеских машин. Всеми этими успехами экипаж был обязан исключительно смелым и умелым действиям Ганса Талера.
   Тем не менее Талер остался спокойным и скромным человеком и носил эту награду от имени всех механиков-водителей, тихо выполнявших свою работу. Он погиб смертью солдата 7 апреля 1945 года, командуя танком в боях за Вену.

Бои за Белую Церковь.

   После того как между 3 и И ноября 1943 года Красная Армия прорвала немецкий фронт в районе Киева, колонны лучших советских танковых и пехотных соединений потянулись в направлении Житомира. Огромные массы войск двигались на юг, угрожая тылам группы армий «Юг». И снова германским войскам пришлось снимать с фронта механизированные и танковые части и молниеносно перебрасывать их, чтобы остановить эту волну.
   Дивизия «Дас Райх» была приведена в готовность 5 ноября. В тот же вечер танковый полк «Дас Райх», включая роту «тигров», был первым направлен на погрузку на станцию в Бобруйске. Холодным туманным утром 6 ноября на улице вместе с нашими танками в ожидании погрузки выстроились бронетранспортеры моторизованного батальона нашей дивизии.
   Мы преодолели 150 км по железной дороге через Владиславу и Ракитное до Белой Церкви — важного узла шоссейных и железных дорог. Мы прибыли в город в восемь вечера в полной темноте и сразу же начали выгружать танки.
   Весь город готовился к эвакуации. Эшелоны один за другим отходили от станции. На улицах пылали целые горы бумаг. Все немецкие штабы и учреждения покидали город. Через час ожидался выход к городу русских танков. Люди в панике метались по улицам. Повсюду царили грабеж и разрушения.
   Организовать сопротивление и прекратить беспорядки было просто некому!
   Вот в такой обстановке мы выгрузились и заняли позиции на северной окраине города. Тем временем наш разведывательный взвод установил контакт с немецкими частями… или противником?., к северу от города. Пока войска нашей дивизии ночью разгружались на станции, танки разведывательного взвода уже вели бой в восьми километрах к северу от города. Поначалу мы были озадачены тем, как русским удавалось обеспечить снабжение войск в таком объеме по «выжженной земле», где были уничтожены все мосты, автомобильные и железные дороги. Лишь со временем данные разведки помогли ответить на этот вопрос. Оказалось, что русские доставляли припасы через Днепр по подводным мостам, построенным на 20 сантиметров ниже уровня воды. Немецкой авиаразведке долго не удавалось их обнаружить!
   В тылу, к востоку от Днепра, к снабжению войск были привлечены немецкие военнопленные и местное население. Бочки с топливом не везли на грузовиках, а просто катили по дороге. Боеприпасы несли на руках или везли на телегах, и каждая деревня отвечала за доставку припасов до следующей деревни.
   Рано утром 7 ноября крупными хлопьями повалил снег, и над равнинами засвистел холодный северный ветер. Лужи и придорожные канавы покрылись белой коркой льда. Наша рота «тигров» под командованием Кальса, заменившего раненого Тетша, вышла в район сосредоточения. После короткой остановки рота двинулась в бой навстречу советским танкам, шедшим с севера со стороны Фастова и Ксаверовки. По дороге к фронту в одном из «тигров» вспыхнуло топливо и остатки масла. Пожар сопровождался несколькими мощными взрывами, и машина выгорела полностью.
   Силой взрыва экипаж выбросило из люков, но, как это ни странно, никто не был ранен.
   На киевской дороге, километрах в пяти к северу от Гребенков, наши передовые танки встретились с противником и сожгли шесть Т-34. Примерно часа через три им пришлось оставить населенный пункт, атакованный превосходящими силами вражеской пехоты. Они взорвали за собой мост и заняли оборону южнее.
   По дороге мы подобрали восьмерых пехотинцев из строительной части — других немецких войск в этом районе не осталось. Многочисленные русские танки не оставили им никаких шансов. Около полудня снег сменился дождем. Холодную и сухую погоду сменили непрекращающиеся ливни. Пока наши отважные пехотинцы, подкрепившись нашими пайками, окапывались по обе стороны от дороги на Гребенки, на высотах перед нами стали рваться первые снаряды, взметая в серое небо столбы дыма. Не имея никакого другого прикрытия, наши танки и машины стояли на обратных склонах высот. Мы держали под прицелом шоссе на Киев, на котором в любой момент можно было ожидать появления русских танков.
   Когда во второй половине дня три русских танка вышли из деревни и пересекли ничейную полосу, мы открыли огонь с дистанции около 1000 метров. Не прошло и пары минут, как под сосредоточенным огнем шести «тигров» они были окутаны огнем и дымом. Четвертый русский танк двинулся на запад от дороги в направлении Славя часом позже и разделил участь предшественников. Он получил попадание с 800 метров. В небо взвился огненный шар, и корпус танка разломился. После этой неудачной попытки русские сосредоточили свои атаки километрах в восьми к западу и всеми силами навалились на Славя, стремясь прорвать наш укрепляющийся фронт. Несколько дней русские орудия и танки вели огонь по Славя, и положение там было критическим.
   Недавно сформированная 25-я танковая дивизия, прибывшая из Франции, была спешно брошена в бой. Учитывая критическое положение на нашем участке, отдельные подразделения дивизии шли в бой сразу после выгрузки, не дожидаясь сосредоточения. 25-й танковой дивизии было приказано занять Фастов, оставленный 8 ноября. Части дивизии вступали в бой, не имея боевого опыта и не зная обстановки. Случалось и так, что колонны на марше ночью натыкались на русские танки, и результатом становились «большие потери в людях и технике».
   Тем временем другие части дивизии, в основном на гусеничных машинах, выступили от Белой Церкви через Гребенки и Славя на Фастов. 9 ноября был занят Фастовец, расположенный восточнее Фастова.
   9 и 10 ноября из-за повреждения гусениц мы провели в ремонтной роте, расположившейся в огромном заводском цеху на северной окраине Белой Церкви. Обстановка в городе совершенно изменилась. Вернулись спокойствие и уверенность! По улицам в сторону фронта двигались войска и машины. Солдатский клуб был открыт, и в нем отбоя не было от посетителей. В городе расположился штаб танкового корпуса.
   Тем временем части вернувшейся из Италии танковой дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» разгружались на станции и выступали на фронт через Гребенки, Славя и Фастов. Кризис под Белой Церковью миновал. Фронт начал стабилизироваться. Хотя упорные сражения не затихали ни днем, ни ночью, мы с большей уверенностью смотрели на перспективу дальнейших боев.
   Вечером 11 ноября мы двинулись в бой в районе Славя. Здесь прорвались русские танки. На краю деревни, среди взрывов снарядов, в небо поднимались столбы пламени над горящими домами и вражескими танками. Мы слышали шум круживших поблизости русских танков. Адъютант коротко передал нам приказания. Мы выступили из Славя, вышли из прикрывавшего нас кустарника и вдруг в дыму увидели черное, массивное брюхо вражеского танка метрах в двухстах от нас. Быстро прицелившись, мы выстрелили, и из ствола орудия вырвался длинный сноп огня. Тут же мы увидели беловато-желтое облако взрыва. Вверх поднялось грибовидное облако дыма и пламени, скрывшее от нас картину разрушения.
   Метрах в двухстах восточнее Славя мы подбили второй русский танк, уже прорвавшийся через наши позиции. Судя по всему, он застрял или потерял гусеницу и был практически беспомощен. Около 8 часов вечера огонь вражеской артиллерии начал стихать, а затем и вовсе прекратился. Пехотинцы «Лейбштандарта» стали вылезать из полуразрушенных окопов и греться за кормой нашего танка, у раскаленных выхлопных труб и двигателя.
   Вечером, пока мы плясали от холода вокруг танка, несколько солдат подобрались к подбитой русской машине и обнаружили, что ее борта все еще раскалены. Даже находясь на приличном расстоянии, мы чувствовали запах горелого человеческого мяса. Похоже, башню вместе с орудием сорвало с погона; все люки болтались на гнутых петлях. Мы осторожно заглянули внутрь — беспорядочная масса металлических планок и кусков железа. На полу и на водительском сиденье мы разглядели ссохшуюся, обугленную массу. Похоже было, что тела механика-водителя и экипажа усохли до размеров ребенка!
   Вскоре после полуночи пришел приказ приготовиться. Мощной ударной группировке было поручено наступать из района Славя. Мы должны были двинуться на восток и выйти к железной дороге на Фастов. Там снова нужно было заткнуть брешь. Задание было не из приятных. Ночью в пути мы ориентировались по бледным огням и громкому гулу боя. В юго-восточной части поселка Гребенки, на другой стороне озера и рядом с большим сахарным заводом, пылали огромные костры. Сверкали выстрелы, и эхо разносило шум битвы. Никто не знал, как далеко в поселок вошли русские танки, где они и где обороняются наши собственные войска. Когда мы наконец подготовились к бою среди горящих домов, бледный рассвет нового дня осветил затянутые дымом улицы. Зеленые и красные огоньки трассеров пролетали над озером и хлестали по домам. Откуда-то доносились короткие и резкие звуки выстрелов танковых орудий. Как тут разобрать, где свои, а где чужие? По мере того как становилось светлее, стало легче разглядеть местность. Мы медленно двинулись в сторону озера. Снова резкий грохот выстрела танковой пушки! Все вздрогнули, увидев, как вспышка осветила небо. Проклятие! Откуда стреляют? Возле озера, у самого моста, мы увидели пылающий русский танк. Вокруг него лежали убитые и раненые солдаты. Потом мы наконец встретили свои танки. Командир разведывательного взвода доложил обстановку. Мы объехали озеро, медленно двигаясь вверх по пологому склону к окраине поселка, а затем по неглубокому оврагу между домами выехали на огневую позицию. Тут показались три русских танка. Не более чем в ста метрах от нас. на свету показался силуэт первой машины.
   Мы резко повернули влево. Танк развернулся на месте и подъехал поближе к оврагу. Орудие развернулось, блеснул выстрел, и первый 88-мм снаряд, с ревом вырвавшись из ствола, вонзился в массивный черный корпус танка. Сквозь дымку выстрела мы разглядели попадание. Из всех люков в небо взметнулись языки пламени. Вдруг чуть дальше показался второй танк. Второй выстрел — попадание! Но танк не загорелся. Третий выстрел. Наконец в туманное утреннее небо над крышами домов поднялся огненный гриб. Мы были возбуждены; хриплые голоса экипажа заглушали гудение и треск переговорных устройств. Вытяжной вентилятор с гудением высасывал из танка пороховой дым. Потом из низины прямо перед нами появился еще один русский танк. Быстрое наведение; новый снаряд в ствол! Выстрел — попадание! То, что еще секунду назад было черным гигантом, превратилось в яркое огненное облако, увенчанное маслянистой шапкой черного дыма, окутавшего вскоре весь танк.
   Короткая остановка, чтобы оглядеться. Потом — вперед! «Тигр» перевалился через насыпь, наклонился вперед и, дробя в щепки заборы, деревья и кусты, начал прокладывать себе путь к окраине поселка. Только тогда русские стали вылезать из канав и из-за изгородей с поднятыми руками. Они побросали оружие на землю и сдались. Чуть позднее справа от нас атаковали танки нашей 5-й роты, завершившие зачистку прорвавшихся русских войск. Те, кто не сложил оружие и пытался бежать на север по открытой местности, были срезаны трассирующими пулеметными очередями. При свете дня прорывы русских казались менее опасными, чем во время упорного ночного боя. Подъехал наш командир и поздравил нас с успехом. «Пожарная команда» на бронетранспортерах заняла позиции для атаки. Но они уже могли спокойно возвращаться — дело было сделано. По утреннему небу неслись облака. Снаружи стоял ужасный холод, и ветер вышибал из глаз слезу.
   На расположенном неподалеку сахарном заводе началось изъятие запасов сахара. Все проходящие моторизованные части старались закинуть в грузовики, тягачи, бронемашины, передвижные радиостанции и легковушки как можно больше стокилограммовых мешков с сахаром. Машины подъезжали на погрузку со всех сторон быстрее, чем по сигналу тревоги. Слух распространился по прилегающим участкам фронта с невероятной скоростью. Но это никого не волновало. Рано или поздно русские окопаются на этом заводе или он просто сгорит. О вывозе таких огромных запасов в тыл не могло быть и речи, не говоря уже об эвакуации по железной дороге.
   Во второй половине ноября было принято решение нанести контрудар из района Бердичева, чтобы снова занять Киев и старые позиции на Днепре. Советское наступление из района Киева пока буксовало. Неустойчивое положение фронта давало шанс на успех в случае, если удастся организовать необходимое снабжение немецких танковых и механизированных частей. В сводке ОКВ от 6 ноября говорилось: «Между Кременчугом и Киевом наши войска выбили советские части с ряда островов на Днепре и продолжают отражать непрерывные атаки противника в излучине Днепра к юго-востоку от Киева. В этих боях моторизованная дивизия «Дас Райх» уничтожила свой 2000-й танк с начала года». Эта 2000-я победа была записана на счет наших «тигров».

   Немецкое контрнаступление, начатое из района Бердичева при нехватке техники и людей против численно и материально превосходящих сил Красной Армии, уже в самом начале привело к занятию Житомира. Примерно в шестидесяти километрах к востоку от линии Коростень — Радомышль, встретив упорное сопротивление русских, наступление замедлилось и наконец остановилось, словно скованное леденящим холодом декабря.
   Эта атака силами танковой дивизии «Гроссдойчланд», 1-й и 7-й танковых дивизий и дивизий СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Дас Райх» была обречена на неудачу, но, по крайней мере, с ее помощью удалось остановить прорыв Красной Армии в сердце Украины и на время стабилизировать фронт.
   Сразу же после взятия Житомира 2-й батальон был переброшен в район Корнин — Скочище к западу от Фастова, к железной дороге.
   В 3 часа утра танки были погружены на поджидавший эшелон, путь которого лежал на Житомир по местам, кишащим партизанами и отбившимися от своих бойцами Красной Армии. Танки были готовы к бою. В 11 утра из дымки показались большие дома, склады, заводы и сараи. Это был Житомир, вторично занятый нашими войсками три дня назад.
   Мы быстро разгрузили эшелон и расположились на постой напротив железнодорожной станции, ожидая прибытия остальных частей. Часть гражданского населения уже вернулась в город. Работа железной дороги быстро была налажена, дороги для подвоза припасов были приведены в порядок, и большой город вернулся к нормальной жизни.
   Утром 24 ноября полк собрался в ангарах на аэродроме у северной окраины города. Мы получили пайки и около полудня выступили по шоссе в направлении на Коростень и Радомышль.
   Пройдя примерно 70 км, мы вышли на участок 7-й танковой дивизии и дивизии «Дас Райх». Найти постой в переполненных городах удалось лишь к ночи. Утром 25 ноября «тигры» построились для марша в сторону фронта. Нам приходилось объезжать огромные минные поля; из-за взорванных мостов возникали задержки. Вдоль дороги стояло множество выгоревших советских танков. Просто удивительно каким количеством танков оперировали русские!
   Вблизи линии фронта по обе стороны от дороги занимала позиции артиллерия. Телефонные провода вились по серовато-бурой земле и исчезали в домах или окопах. Вокруг сновали посыльные на мотоциклах, санитарные фургоны и легковые машины. Здесь впервые вступили в бой реактивные минометы, минометы и огнеметы, установленные на бронетранспортерах. Над всем этим висело затянутое низкими тучами небо, придававшее прифронтовой полосе мрачный вид. Вскоре «тигры» свернули с дороги налево и сосредоточились у деревни в километре от линии фронта, где тут же были произведены все необходимые приготовления. Потом пришел приказ танкам идти в атаку.
   Не сдерживаемые больше ничем, танки проламывались сквозь препятствия, круша все, что попадало под их гусеницы, и двигались в направлении цели, делая короткие остановки для стрельбы. Наш танк вышел из строя. «Отказ двигателя!» — крикнул механик-водитель. Термометр показывал температуру 120 градусов. По радио пришел приказ от Кальса: «Оставить строй и вернуться на исходные позиции».
   Мы на время остановились, чтобы подождать, пока остынет двигатель «тигра», но и после этого удавалось передвигаться лишь короткими отрезками — вышел из строя вал вентилятора. Мы медленно ехали вдоль своих позиций.
   Наступила ночь. Линию фронта освещали вспышки выстрелов, пожары и взмывавшие в небо белые и красные сигнальные ракеты. Около 11 часов вечера что-то произошло. Русские танки открыли огонь, и из низины на ничейной полосе эхо доносило гул разрывов. Темноту разрывали строчки трассирующих пуль.
   Вдруг двигатели русских танков взревели у самых наших позиций, и началось светопреставление. Всего в 200 метрах, среди свежих пожаров — яркие вспышки выстрелов танковых орудий. Ночная атака русских!
   Ночью стало почти так же светло, как днем, и весь участок фронта озарился тусклым светом пламени. Этот свет выхватывал черные тени, призраками проносившиеся мимо. Сначала было замечено три танка, потом — пять, шесть… Они выходили на огневую позицию. Еще одна победа. Танк взорвался, выплюнув в небо высоченный столб огня. Никто не знал, где были наши танки, а где русские. Различить их можно было только по шуму двигателя. Однако точное их местоположение определить было невозможно — ужасная ситуация для нашего танка. Не имея возможности сразу вступить в бой, мы вынуждены были ждать.
   Было уже далеко за полночь, почти 3 часа утра, когда четвертый русский танк превратился в яркий факел перед немецкими позициями, среди пожаров, дыма и взрывов. Потом шум боя стих.
   По всему полю в ночной темноте пылали пожары. Ночная атака русских провалилась. Вражеской пехоте не удалось занять даже наши передовые окопы. Все вражеские танки были уничтожены ротой на Pz-IV. Когда наш поврежденный «тигр» утром 26 ноября полз в тыл, к штабу роты, нам встретился командир полка «Дер Фюрер». Он попросил, чтобы мы, несмотря на поврежденный двигатель, остались и помогли хотя бы укрепить оборону на участке полка. «Тигр» медленно вернулся назад и занял огневую позицию на обратном склоне высоты. Постепенно туман, скрывавший лощину, в которой, как мы подозревали, занимала позиции русская пехота, начал редеть.
   Когда туман и дымка наконец рассеялись, наш «тигр» внезапно оказался лицом к лицу с двумя Т-34. Первый, судя по всему, потерял ход, и второй пытался оттащить его на буксире. Экипаж немедленно занял места в танке. Мы выехали на огневую позицию и с 800 метров открыли огонь по легкой, на первый взгляд, цели. Но первый выстрел дал перелет. Второй снаряд также просвистел выше цели, а третий зарылся в землю, не долетев. Проклятие! Что происходит? Потом из деревни выехал третий Т-34, видимо, намереваясь прикрыть буксировку подбитого танка. Четвертый и пятый снаряды пошли в нужном направлении, но дали перелет и недолет. Все было бесполезно, и мы готовы были расплакаться от бессилия! Три вражеских танка как на ладони — и ни единого попадания. Наконец выяснилось, в чем проблема. Разболтался прицел, и эту неисправность нельзя было быстро устранить. Под яростными взглядами экипажа «тигра», преследуемые совсем не благими пожеланиями, русские танки скрылись в дальней деревне.
   Ночью прибыл оружейный мастер и привел в порядок прицел, используя в качестве цели точку примерно в километре от позиций. Мы снова вернулись в дело! Однако вражеские танки больше не показывались. Поволноваться заставила только атака русской пехоты ранним утром 27 ноября, захлебнувшаяся под плотным огнем пулеметов и огненным ливнем фугасных снарядов.
   В течение ночи 28 ноября несколько человек серьезно пострадали от огня вражеской артиллерии. Их уложили на ротном КП, крытом брезентом и освещенном тусклыми масляными лампами. Вывезти раненых можно было только утром, если они доживут до этого времени. Слышать их стоны было невыносимо тяжело. Снаружи в ночи двигались часовые и разведчики. Время от времени тишину нарушали короткие, а иногда и довольно продолжительные артиллерийские налеты. В такие моменты нужно было вовремя пригнуть голову. Каждый напряженно вслушивался в звуки разрывов и вой снарядов. Куда они попадут? На третью ночь нас сменили другие танки. «Тигры» вернулись в тыловой штаб роты для ремонта и пополнения боезапаса.
   Наконец в начале декабря наступили долгожданные морозы, положившие конец дождям и распутице. Линия фронта оттянулась назад, к окраинам населенных пунктов, ища укрытия от ледяного ветра за домами и заборами. Особенно холодны были ночи. Командный пункт роты перенесли в более крупную деревню, откуда было легче попасть к линии фронта.
   В полдень 2 декабря была объявлена тревога. Поступили сведения, что русские прорвались на левом фланге полка. Уже через 30 минут резерв сосредоточился на обратном скате высоты на угрожаемом участке рядом с минометными батареями. Резерв состоял из нашего «тигра», роты разведывательных автомобилей, зенитного пулемета и горстки саперов. Нам коротко объяснили ситуацию, полагая, что остальное мы поймем уже на месте. Обойдя высоту слева, наш небольшой отряд устремился с запада к небольшой деревушке в 8–9 дворов, которую, по донесениям, занимали русские. Атака была проведена без артподготовки. Опыт показывал, что в таких ситуациях единственную надежду на успех дают скорость и решительность натиска. Мы подъехали почти к самому краю деревни без единого выстрела. Странно. Вдруг из дома справа от нас выскочили несколько человек в замызганной форме. Застрочил башенный пулемет. И только тут, едва не опоздав, мы поняли, что это немецкие солдаты, сопротивлявшиеся до последнего. В коричневой камуфляжной форме их было трудно отличить от русских, особенно если учесть, что нам было сказано, что немецких солдат в деревне не осталось. Двое были ранены, а третий вовремя успел броситься на землю.
   Потом наш «тигр» вошел в деревню, повернул направо в ее центре и, проламываясь сквозь заборы и сады, выехал на открытое место. Перед нами открылся поразительный вид. По всему полю, до самых русских окопов у деревни в километре от нас, при виде прорвавшегося немецкого отряда начали вскакивать люди в бурых шинелях. Наш «тигр» врезался в эту массу, не давая им опомниться, и начал кружиться посреди общей суматохи. Бронетранспортеры вышли на огневую позицию — застрочили пулеметы. Возник невероятный хаос!
   Толпы советских пехотинцев вскакивали, носились из стороны в сторону, бежали назад, вперед, потом снова назад. Они бежали во все стороны, не раздумывая, бросались на землю и попадали под гусеницы «тигра», безжалостно давившие их. Мелькали лица, словно призраки, с вмороженными гримасами страха и ярости. После нескольких очередей оба пулемета заклинило. Наш «тигр» открыл огонь фугасными снарядами, но вдруг огонь прекратился. От него просто не было толку. «Тигр» гнал русских большими толпами к немецким позициям, где уже образовывались группы пленных.
   Вдруг «тигр» очутился в каких-то 200 метрах от окраины деревни и глубоко в тылу русских. В левую сторону корпуса ударил металл. Боевое Отделение осветила резкая вспышка. Противотанковая пушка… почти в упор!
   Дело обретало опасный оборот. Укрываясь в канаве, русские откуда-то подтащили на огневую позицию противотанковое орудие. А может быть, они просто встали к одному из брошенных орудий. Мы влепили еще несколько фугасных снарядов в беспорядочную толпу на окраине занимаемой противником деревни. Запылали еще несколько домов, а «тигр» без повреждений задним ходом вернулся к немецким позициям.

   5-й танковый полк СС «Викинг», 17 ноября 1943 года — атака на Свидовок на Днепре в качестве наводчика в экипаже Pz-IV командира боевой группы Йессена.
   На рассвете танки Pz-IV и Pz-III и штурмовые орудия готовились к атаке. Позднее к ним присоединились армейские 105-мм самоходные гаубицы. Орудие танка командира боевой группы оберштурмфюрера Йессена вышло из строя почти с самого начала, он пересел в наш Pz-IV, и мы двинулись к окраине Свидовка. Пехота полка «Вестланд» наступала по обе стороны от просеки. Русские поспешно отступили и заняли позиции на окраине городка. Вдруг оттуда открыла огонь 45-мм противотанковая пушка. Первый снаряд пришелся в жалюзи смотровой щели механика-водителя. Еще одно попадание вывело из строя блок предохранителей, и произошло замыкание. В моторном отделении возник пожар, но его быстро потушили. Я выпустил несколько фугасных снарядов, но дым от горящих домов мешал целиться. Механик-водитель был ранен в голову и ничего не видел. Радист и заряжающий оттащили его в тыл.
   Мы с Йессеном остались возле танка, по которому не переставали стрелять противотанковые орудия. Потом русские атаковали и отбросили нашу пехоту. Нам пришлось бежать вместе с пехотинцами, чтобы не попасть в руки противника. На опушке леса Йессен собрал рассеявшихся солдат, чтобы организовать ответный удар. С «вальтером» в руках он ободрял пехоту. Я схватил МГ-34 с ленточным питанием. С криками «ура!» мы выскочили из леса, и русские бросились обратно. Я видел бегущих впереди русских и стрелял из пулемета от бедра. Вскоре мы вернулись к своему Pz-IV. Йессен хотел, чтобы штурмовое орудие отбуксировало его в тыл. Для этого мне нужно было залезть на место механика-водителя и поработать тормозами бортовых фрикционов. Я выглядывал из-за угла дома, считая время между разрывами снарядов противотанковой пушки: восемь или девять секунд. За это время я должен был занять место механика-водителя. Вперед! Выстрел — взрыв. Одним прыжком я вскочил на корпус танка и нырнул в люк над водительским сиденьем. Тут же последовало новое попадание — в маску пушки. Тем временем Йессен привел штурмовое орудие. Но не успело оно развернуться, чтобы буксировать нас, противотанковая пушка попала ей в борт, тяжело ранив унтершарфюрера Понтера Плоэна.
   Только второй самоходке удалось сделать дело. Она пересекла открытое место и заняла место перед нашим танком под прикрытием дома. Потом она потащила наш Pz-IV по широкой дуге в обход деревни, прямо через скопление русских, готовившихся к новой атаке. Все мое внимание было поглощено буксировкой и фрикционами. Противотанковая пушка вела ожесточенный огонь по танку, неизбежно подставлявшему ей борт. Попадание в корпус, попадание в башню, попадание в двигатель… Взрывы гремели вокруг меня. По лбу струился пот. В любой момент танк мог вспыхнуть и взорваться. Оторванный кусок смотрового прибора командирской башенки с лязгом свалился вниз и ударил меня по плечу. Проклятие, вот это боль!.. Я захлопнул крышку люка над местом механика-водителя, чтобы в него больше ничего не падало. Потом подо мной, со стороны радиста, раздался грохот. Танк подскочил, и я собственной головой попробовал на прочность крышку люка.
   Перед глазами поплыли звезды. Штурмовое орудие затащило наш танк на мину. Гусеница была сорвана, двух катков — как не бывало. Вот и все! В довершение всех бед русские обошли нас и атаковали с фланга. Теперь оставался только один выход — наружу. Я схватил в охапку шифровальные документы и электрическое запальное устройство, так как времени взрывать танк не было. Русская пехота, атаковавшая с криками «ура!», была уже метрах в шестидесяти. Две самоходные гаубицы остановились и открыли огонь по массе пехоты фугасными снарядами. Я бежал, чтобы не оказаться отрезанным, спасая свою жизнь, и вдруг услышал взрыв за спиной.
   Оглянувшись, я увидел, что наш танк охвачен огнем. Одна из гаубиц выстрелила по нему, чтобы он не достался противнику. Я едва не закричал от ярости. Столько бед навалилось сразу! Все усилия пропали даром, и впереди ждали лишь новые потери. Я молча побежал в тыл, чтобы доложить о потере танка. Солдатская удача была не всегда на нашей стороне!

   Танковая дивизия СС «Лейбштандарт» была поднята по тревоге 5 ноября и переброшена по железной дороге на восток. Прибыв к месту назначения 11 ноября, на следующее утро она была направлена в распоряжение XXXXVII танкового корпуса, который должен был наступать двумя ударными группами в направлении шоссе Киев — Житомир. В дивизии была всего одна рота «тигров» — 13-я тяжелая танковая рота 1-го танкового полка СС, и эти «тигры» были брошены в бой 13 ноября. Около полудня они достигли реки Каменка, и оберштурмбаннфюрер СС Шебергер, командир танкового полка СС, приказал переправить их через реку восточнее села Почуйки. К югу от речки Унава танки впервые столкнулись с массами вражеских танков. Сначала в бой был брошен батальон «пантер», который оказался прямо на пути вражеского танкового удара. Когда рота «тигров» под командованием гауптштурмфюрера Клинга двинулась вперед, противник уже пришел в движение. Целью атаки был назначен Брусилов — там противник сосредоточил 1-й, 5-й и 8-й гвардейские танковые корпуса.
   В последовавшем бою отчаянно сражались два взвода под командованием унтерштурмфюреров Вендорфа и Витманна.
   К полудню один только экипаж Витманна, в котором 88-мм орудие наводил Бальтазар Волль, подбил десять Т-34 и восемь противотанковых орудий. Далее Витманн двинулся на разведку и обнаружил еще одну пушку и несколько Т-34, которые он атаковал вместе со своим взводом. Взвод Вендорфа также принял участие в бою, в результате которого были подбиты все одиннадцать танков и противотанковых орудий.
   К вечеру на счету экипажа Витманна значилось еще десять Т-34 и семь противотанковых пушек. Только после нескольких дней боев, 24 ноября, 1-й танковой дивизии СС удалось взять Брусилов. Дивизии немецкой 4-й танковой армии перегруппировались. 1-я и 7-я танковые дивизии и 1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт» должны были нанести удар во фланг советской 60-й армии из района Каменка — Федоровка. «Тигры» атаковали 6 декабря. Противотанковый рубеж в районе села Стырты был прорван. При этом было уничтожено много противотанковых орудий. Затем экипаж Витманна подбил советскую самоходку, и вскоре село Стырты было взято. Нагнав длинную колонну отступающего противника, «тигры» разгромили ее фугасными снарядами. Танки продолжили движение на Головино. Когда русские танки начали стрелять, «тигры» открыли ответный огонь и сровняли противника с землей. Михаэль Витманн, подбивший в эти дни свой 66-й танк на востоке и примерно такое же количество противотанковых орудий, любил говорить: «Каждый танк имеет значение, но каждая противотанковая пушка — вдвойне». С ним согласился бы любой танкист. Хорошо замаскированное противотанковое орудие трудно обнаружить. Высокий темп стрельбы, при котором командир танка не успевал его заметить, делал противотанковую пушку одним из самых опасных врагов танка.
   Когда противник прорвал позиции немецкой 4-й танковой армии в районе Бердичева, три танковые дивизии, включая и «Лейбштандарт», были брошены на юг, чтобы снова заткнуть брешь. На Рождество танковая дивизия СС «Лейбштандарт» заняла позиции на северной окраине Бердичева. «Тигры» дивизии «Лейбштандарт» получили поддержку со стороны 1-й танковой дивизии, и русские танковые части, наступавшие с севера, были остановлены и уничтожены.
   Ранним утром 9 января Витманн отправился на разведку вместе с двумя командирами — Лецшем и Вармбрунном. Следуя указаниям пехотинцев, три «тигра» съехали в неглубокий овраг. Когда на противоположном склоне показались танки противника, все три «тигра» одновременно открыли огонь. Лецш и Вармбрунн подбили по два Т-34, а Витманн — шесть. 13 января Михаэль Витманн получил Дубовые листья к Рыцарскому кресту за 88 подбитых танков.
   Рота «тигров» снова была поднята по тревоге уже вечером, когда русские танки прорвали оборону. Когда «тигры» прибыли в район боев, два полка Красной Армии уже двинулись в наступление следом за Т-34. «Тигры» вступили в бой с танками, выдвинувшимися дальше всех, и в наступающей темноте завязалась схватка.
   Противник был остановлен, и наступило короткое затишье.
   На следующее утро немецкие войска нанесли удар силами всего танкового полка и пехоты. Бой длился несколько часов. В этом сражении командир 13-й роты гауптштурмфюрер Клинг подбил свои 37-й и 38-й танки.
   Однако наиболее удачливыми в этих боях, несомненно, стали Витманн и его надежный наводчик Волль. На их счет было записано не менее шестнадцати побед. Около полудня второго дня Витманн доложил об уничтожении еще трех танков и трех самоходных орудий.
   15 января 1944 года, на следующий день после того, как дивизия СС «Лейбштандарт», уничтожившая более 100 танков и самоходок, удостоилась упоминания во фронтовой сводке, наводчик из экипажа Витманна получил Рыцарский крест из рук командира дивизии Теодора Виша в знак признания его вклада в 88 побед.
   Когда замкнулось кольцо окружения под Черкассами, в котором оказался целый армейский корпус, дивизия «Лейбштандарт» покинула район Житомир — Бердичев и отправилась на помощь окруженным дивизиям. Вместе с ней отправилась и 13-я рота со своими «тиграми».
   На совещании командиров ранним утром 6 февраля в качестве первой задачи был указан выход на рубеж реки Гнилой Тикич. Через полчаса «тигры» 13-й роты уже тащились по грязи. Во главе тяжелой роты с двумя взводами двигался гауптштурмфюрер Клинг. Унтерштурмфюрер Вендорф шел на левом фланге, оберштурмфюрер Витманн с пятью «тиграми» — на правом. Они встретили танки советского 5-го гвардейского танкового корпуса, и в последовавшем бою Витманн со своим экипажем подбил девять вражеских машин.
   Одерживали победы и другие командиры танков. Атака продолжалась и на следующий день. Два «тигра», выведенные из строя вражеским огнем, были отбуксированы в тыл и отремонтированы в течение ночи. К вечеру 8 февраля дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер» пробилась к реке Гнилой Тикич. Спустя два дня произошло ожесточенное сражение, в котором приняли участие танковая группа Бэке и 503-й тяжелый танковый батальон из состава вермахта. 17 февраля внутри кольца окружения были сформированы три группы, готовившиеся к прорыву. Деблокирующим частям в одиночку прорвать кольцо было не по силам, и они ударили всеми танками навстречу прорывающимся. В этой атаке приняла участие и 13-я рота, командир которой гауптштурмфюрер Клинг получил ранение. Михаэль Витманн принял командование ротой и продолжал руководить ее действиями в течение нескольких недель после того, как из окружения были спасены 35 000 солдат. В боях под Черкассами было потеряно семь «тигров».
   Когда немецкая 1-я танковая армия попала в «котел» под Каменец-Подольским, рота «тигров» пробила себе путь из окружения. Истощенная до предела дивизия «Лейбштандарт» была выведена для пополнения и переброшена в Бельгию. Там рота «тигров» составила ядро формируемого 101-го батальона «тигров» корпусного подчинения в составе I танкового корпуса СС.
   Михаэль Витманн был вызван в Ставку фюрера для получения Дубовых листьев к Рыцарскому кресту. Его новым назначением стала должность командира 2-й роты 101-го тяжелого танкового батальона СС. В это же время был сформирован 102-й батальон «тигров» корпусного подчинения в составе II танкового корпуса СС. Его основу составила тяжелая 8-я рота 2-го танкового полка «Дас Райх».

   В том, что русские накапливали силы, не было никаких сомнений. Пока они подтягивали войска, перегруппировывались и пополнялись, нам приходилось оттягивать в тыл боеспособные танковые дивизии, чтобы бросить их в бой на угрожаемых участках фронта. В многочисленных листовках, разбрасываемых с самолетов над фронтом, русские открыто говорили о ближайших планах. Они говорили о том, как будут поить коней из Буга, Вислы и Одера!
   Тем временем земля подмерзла, и даже если в начале декабря столбик термометра и не опускался до минус 40, холод все же сильно осложнял жизнь немецким войскам.
   Ветер волнами гнал снег по зимним равнинам и оврагам. Снежинки белым покрывалом ложились на перепаханные гусеницами поля, разрушенные дома и разбитые дороги. Холодными темными ночами вдали, в тылу мерцали огоньки деревень и домов. К северу и к востоку от нашей стоянки расположились реактивные минометы, позиции артиллерии, тяжелые и легкие зенитные орудия. Они сливались со склонами и оврагами вокруг деревень. Дым от печек, установленных в землянках, весело поднимался в небо и кружился на ветру. Долгие дни линия фронта оставалась тихой и спокойной, зарываясь в землю.
   В один из дней, когда над сияющими снежными полями раскинулась безоблачная синь декабрьского неба, все утро и весь день раздавался рев приближающихся советских самолетов. Не один раз — раз пять или шесть — советские самолеты налетали на деревню. Были погибшие и раненые, разрушенные дома, горящие машины. Опасность воздушных налетов стала неприятным сюрпризом. Экипажи сидели по домам и не могли вовремя укрыться под танками. Разумеется, русские бомбардировщики обнаружили танки, стоящие возле домов, и сосредоточили атаку на них.
   Строчки очередей тяжелых пулеметов ложились на землю, словно жемчужные ожерелья, среди разрывов бомб, сброшенных на дома и машины. В ясное зимнее небо поднималось пламя, столбы огня и дыма тянулись вверх. Часто речь шла о жизни и смерти. Полуодетые танкисты умывались в домах, когда услышали стук очередей и рев пикирующих и выходящих из пике самолетов. Вскоре вокруг танков началась свистопляска ракетных разрывов. В такие минуты, когда смерть приближалась с таким гулом, что, казалось, можно было услышать, как она насвистывает на ходу, а то и увидеть ее лицом к лицу, каждый безмолвно молился, чтобы смерть обошла его стороной — хотя бы еще раз. Между тем приближалось Рождество 1943 года. Солдаты писали письма, мысленно оставаясь рядом с далекими любимыми. В основном боевой дух был на высоте. Вскоре дивизию должны были вывезти на переформирование на полигоны в Штаблаке и Оржише в Восточной Пруссии.
   На ночь 5 декабря — раннее утро 6 декабря была назначена танковая атака на участке полка «Дер Фюрер».
   Когда в 6 часов утра все боеспособные «тигры» дивизии выстроились на обратных склонах холмов за немецкими позициями, приказ об атаке был внезапно отменен. Ровно на 6.30 была намечена массированная артподготовка, которая должна была обрушиться на танки и артиллерию на русских позициях. Однако до этого момента на фронте царила тишина, и все постоянно поглядывали на часы. Отдельные роты, получившие указания о секторах для наступления, ждали приказа атаковать. Потом раздался рев всех орудий; снаряды вылетали из ствола с яркими вспышками. Сквозь прицел орудия открывалась ужасная, даже на взгляд нашего пехотинца, картина сражения. Все вражеские позиции были накрыты плотным артиллерийским огнем. Куда ни глянь, мелькали яркие вспышки взрывов и виднелись серые, желтые или белые столбы дыма и грязи высотой в дом. Залп за залпом с ревом проносился над головами и зарывался среди домов. В промежутках между ними слышался глухой рев, все усиливавшийся и пугающий, огненными струями обрушиваясь на вражеские позиции — это вели огонь реактивные минометы. Много позже, когда «тигры» уже вернулись на прежние позиции, противник нерешительно открыл огонь. Похоже, русские получили свое на несколько дней вперед!
   Было запланировано наступление на Радомышль, город в верхнем течении реки Тетерев километрах в двадцати к северу от шоссе Житомир — Киев. Части парашютной дивизии, переброшенные из Германии, при поддержке танкового полка «Дас Райх» должны были принять участие в локальных контрударах с целью спрямления линии фронта.
   В 17.00 9 декабря началось выдвижение на исходные позиции. Ударную силу целой группы составляли пять «тигров» и рота Pz-IV, которые должны были поддерживать атаку парашютистов. Потом «тигры» двинулись вперед, и мы увидели зимний мир с точки зрения танкиста — через люки стальной движущейся крепости.
   В предутренней мгле трудно было найти путь. Приближаясь к ручью по опасной болотистой местности, первый «тигр» на несколько метров промахнулся мимо дороги и увяз в топком грунте вместе с двумя следовавшими за ним танками. Головной танк проломил корочку промерзшего грунта и, обеими гусеницами подняв на поверхность черную грязь, с трудом выбрался на твердую землю, ревя двигателем на полной мощности. Второй танк остановился и увяз намного глубже в мокрых колеях, взрытых гусеницами первой машины.
   Третий танк также остановился, попытался развернуться влево и глубоко увяз кормой в болоте. Половина его гусениц была покрыта грязью. Все наружу! С каждой минутой танк уходил в топь на несколько сантиметров. Вспыхнули фонари. Лихорадочными движениями люди откапывали лопатами гусеницы, крепили буксировочные канаты, и уже через десять минут вытащили первый танк. Несмотря на леденящий утренний холод, их рубашки липли к потным телам. Танки были вытащены и, несмотря на часовую задержку, вовремя прибыли на исходную позицию.
   Ровно в 7.30 вместе с ротой парашютистов начали наступление на русские позиции в лесу. Боем руководил командир роты. Из дыма и пламени леса вынесли первого раненого. Сломанные стволы деревьев, убитые русские и шум сражения отмечали путь «тигров», вырвавшихся вперед и вступивших в бой. Была налажена радиосвязь и получены приказы. Впереди, среди заснеженных темно-зеленых елей, первые танки двигались, раскачиваясь, словно доисторические животные. Над землянками поднимался огонь; среди деревьев плавали облака дыма и пороховых газов. Повсюду носились хромающие лошади, а в переплетениях корней вывернутых из земли деревьев лежали убитые и раненые русские. Трассирующие пули свистели все ближе, впиваясь в стволы деревьев. Царил ни с чем не сравнимый хаос, в котором трудно было найти дорогу. Бой в лесу — совершенно особенное дело. Приходится все время быть настороже, если хочешь выбраться невредимым. Под прикрытием огненных змей, вырывавшихся из стволов 88-мм орудий, вслед за голубоватыми дымками разрывов своих ручных гранат вперед рвались штурмовые группы парашютистов. Черт возьми! Вот они — отборные войска! Они продолжали наступать, несмотря на большие потери в лесной схватке и упорное сопротивление врага. Подминая деревья лобовой броней и гусеницами, «тигры» проламывали проход среди высоких деревьев. Чтобы не повредить танки, танкистам приходилось следить за гусеницами и стволами орудий внимательнее, чем за русскими. Мы вышли из танковой колонны вправо, поднялись по склону и оказались перед заросшей лесом лощиной. На ее краю оказался набитый солдатами окоп. Наши пулеметы застучали одновременно, вгрызаясь в дзоты, над которыми вскоре показались пламя и дым. Мы видели, как в нескольких метрах от нас русские выскочили из окопа и скрылись в густом подлеске.
   Два фугасных снаряда разнесли дзоты, отшвырнув доски и бревна в лощину. Русские попытались напасть на нас под прикрытием подлеска, окружавшего «тигр». Мы бросили в кусты несколько гранат, надеясь, что это даст желаемый результат. И все же ситуация, когда мы не могли ничего разглядеть, была довольно неприятной.
   Вдруг мы заметили на противоположной стороне лощины русского, бежавшего по тропинке с противотанковым ружьем в правой руке. Это была не отвага — это было безумие! В тридцати метрах от танка он нырнул в окоп и начал медленно поднимать над его краем ствол противотанкового ружья. Нам казалось, что это воображение играет злую шутку! Мы медленно опустили ствол орудия и надавили на кнопку выстрела: тяжелый шлепок — и сразу же взрыв. Сквозь завесу огня и дыма мы увидели взрыв перед окопом. Солдат взлетел в воздух вместе с комьями грязи и упал. С удивлением мы наблюдали, как он уползает по лесной тропе. Мы еще раз прошлись из пулеметов вдоль окопов и лощины, срубая ветки деревьев среди дыма и пламени, а затем отправились назад. Повернув налево, мы быстро соединились с остальной ротой, которая сумела пробиться к противоположному краю леса, но понесла значительные потери. Здесь она тоже остановилась перед «нашей» лощиной, проходившей поперек всего участка атаки вдоль опушки леса. Первый «тигр» спустился вниз по песчаному склону оврага, чтобы выйти на равнину и открыть путь для наступления на Радомышль, но вскоре он застрял. Атака остановилась. Русские удерживались по обе стороны от захваченных нами окопов и начали наносить сильные контрудары по флангам нашей ударной группы.
   Наверное, был уже полдень, когда мы получили приказ по радио отправиться на левый фланг наступления. Мы прошли между высокими деревьями и краем лощины, развернулись на 90 градусов на узком пятачке песчаного грунта и сдали назад на несколько метров. Орудие нашего танка нависало над самым краем лощины. Глубоко зарывшись в песок, гусеница натянулась и сорвала левое ведущее колесо. Мы стали вторым неподвижным танком! Нас переполняла ярость, и сердца отчаянно колотились.
   Лишенные хода, мы стояли посреди наступающих русских. Они могли взорвать нас или взять в плен, что могло оказаться равносильным смерти! На расстоянии броска камня мы увидели русских в бурых шинелях, переползавших под прикрытием елей и подлеска, — их была целая орда! Все еще осторожничая, они скрылись в лощине и заняли бункер в лесу. Хотя мы и могли вращать башню, но сектор обстрела был практически никаким.
   По радио поступил приказ Кальса подготовить «тигр» к взрыву, чтобы он ни в коем случае не достался врагу. На другой стороне поля мы видели колонну вражеских танков и автомашин, проходившую через деревню, но и в ту сторону мы стрелять не могли. Потом мы увидели новые резервы, подходящие через затянутую дымкой равнину, над которой словно блуждающие огоньки вспыхивали разрывы артиллерийских снарядов. В танке мы держали совет о том, как вытащить наш «тигр». Должна быть возможность сбросить и укоротить гусеницу! Обычно ее резали автогеном или взрывом, но в нашем положении ни тот способ, ни другой не подходили. Поэтому, выбравшись наружу, радист и механик-водитель попытались преодолеть натяжение гусеницы. Они старались изо всех сил и неожиданно сумели сбросить часть гусеницы. Теперь предстояла новая сложная задача: ослабить и стащить ведущее колесо. Тем временем русские стали обращать на нас внимание. Стук молотков возле танка заставил их прислушаться. По левому борту машины застучали пули! Когда открыли огонь пулеметы, мы бросились в песок. Ничего не получится. Они перебьют нас по одному. Они уже начали кидать гранаты! Мы запрыгнули обратно в «тигр» с другой стороны, выпустили, не целясь, несколько фугасных снарядов по верхушкам деревьев, дали очередь из пулемета и снова вылезли наружу. Но через несколько минут все повторилось. Как только мы начали работать молотками, над головами засвистели пули. Удивительно, но никто из нас даже не был ранен. Обратно в танк. Из-за характера местности мы мало что могли сделать. Русские изобретательно использовали ее складки для укрытия. Значит, нам нужна поддержка пехоты. Вскоре появился наш командир Кальс с взводом парашютистов под командованием мирового рекордсмена Харбига.^[2] Они отбросили русских обратно в глубь леса. Тем временем наш командир понял, что отчаянная схватка в лесу может привести к тяжелым потерям в роте и к ее окружению. Поэтому днем было решено с наступлением темноты вывести боевую группу из района наступления и отвести на прежние позиции.
   После нескольких часов упорного труда мы привели танк в порядок. Хотя сумерки и вечерний туман скрыли от нас равнину, превратив ее в великолепную пляску теней и дыма пожаров и взрывов, смешивавшегося с туманом на опушке леса, шум лесного боя не утихал и после наступления темноты. Наконец ведущее колесо было снято; гусеница была укорочена и сращена. Мы успели закончить работу в последний момент!
   Вся боевая группа ждала только сигнала о нашей готовности; чтобы выбраться из этого невозможного положения. В довершение всего с минуты на минуту ожидалась контратака превосходящих русских сил.
   Настала ночь, и наша машина с помощью другого «тигра» выбралась со склона и присоединилась к остальным танкам в центре поля боя. Все убитые и раненые были погружены на танки. В это время все части получили приказ медленно отступать к танкам. Мы надеялись, что все получится! Наконец, все было готово. Был дан приказ выступать. Взревели моторы. Длинная колонна танков вырвалась из леса и двинулась обратно по пути наступления. Бледные красные пятна пожаров на поле боя скрывались за темными стволами деревьев. Раненые на нашем танке курили торопливыми затяжками и болтали с товарищами, чтобы отвлечься от произошедшего и сбросить страх и напряжение предыдущих часов.
   Когда до наших позиций было, наверное, рукой подать, колонна вдруг остановилась. Что случилось? Где-то впереди вышел из строя «тигр». Его экипаж должен остаться с танком в лесу на всю ночь, чтобы на следующее утро его можно было отбуксировать. При свете фар мы перегрузили раненых и убитых на санитарные машины и грузовики. Взводы и роты построились на лесной тропинке и отправились к своим прежним позициям.
   Экипаж оставленного «тигра» провел беспокойную ночь. Молча сидя в танке, они слышали, как русские подошли к танку поближе и обошли вокруг него, несколько раз подтянулись на стволе орудия, разговаривая хриплыми гортанными голосами. Только с рассветом гусеничный тягач отбуксировал их в тыл. Эту ночь им не забыть никогда.
   На другой стороне, на присыпанных снегом просеках в восьмидесяти метрах от дороги, росло число свежих земляных холмиков. Все больше и больше радов березовых крестов — могил павших немецких солдат. Наконец, 15 декабря 1943 года дивизия была снята с фронта. Все боеспособные танки были сведены в боевую группу под командованием Эндеманна, здоровенного, светловолосого уроженца Рейнской области. Люди, техника и запасные части 16 декабря отправились в Житомир для погрузки в эшелон. Те солдаты, кто за год ни разу не побывал в отпуске, 19 декабря получили отпускные предписания с приказом вернуться в Штаблак (Восточная Пруссия). Какое счастье — встретить Рождество и Новый год дома!
   В сводке вермахта от 24 декабря говорилось, что началось ожидавшееся крупное наступление русских войск в районе западнее Киева. Отпускники из тяжелой роты «тигров» были отозваны в часть телеграммами.
   Но где им искать свою часть? Житомир уже давно был занят русскими, неутомимо рвавшимися вперед. За линией фронта царил неописуемый хаос! Все дороги были забиты откатывающимися назад тыловыми частями, ранеными и беженцами. Военные объекты были взорваны. Некоторые из отпускников получили из фронтовых штабов предписание явиться в Штаблак. Тяжелая рота потеряла все танки. Отдельная команда была направлена в Германию для получения новых «тигров».

   После быстрого ремонта машин танковая боевая группа дивизии «Дас Райх» была снова готова к бою.
   Рассказывает Эрнст Штренг, командир «тигра»:
   — Наконец, 10 февраля 1944 года Тегтхофф привел в Проскуров^[3] пять «тигров» и десять Pz-IV. Вместе с ротой «пантер» это была вся техника боевой группы Эндеманна и дивизии «Дас Райх». Эти остатки были развернуты юго-западнее Шепетовки.
   Несмотря на численное превосходство, советские войска не могли добиться значительного успеха. В ближайшие месяцы изменений также не предвиделось. На севере наши войска удерживали рубеж по реке Нарве.
   На центральных участках фронта русские безуспешно пытались форсировать Березину и Припять. Таким образом, удар Красной Армии на центральную Польшу тоже был маловероятен. На южном участке противник начал операцию на окружение против немецких войск, вклинившихся западнее Черкасс. 30 января началось наступление против немецких войск восточнее Кривого Рога. Благодаря численному превосходству в людях и танках оба наступления русских войск увенчались успехом.
   Только во второй половине февраля на южном участке фронта наступило некоторое затишье. Фронт начал стабилизироваться. Крым по-прежнему оставался в немецких руках, несмотря на не прекращавшиеся двенадцать недель атаки русских под Керчью.
   Около середины февраля погода начала меняться день ото дня. В один день пути снабжения, шедшие к фронту, превращались в бездонное месиво, непроходимое для машин. На следующий день долины и холмы сверкали на солнце свежим снегом, а свежий ветер затягивал все вокруг волнистой белой вуалью. Северный ветер срывался с холмов в долину, с воем проносясь среди наших убогих домиков и швыряя снег на стоявшие снаружи танки. Тихими украинскими ночами по небу проносились громады туч. Печи в домах топились постоянно. Лишь изредка в просвете между тучами мерцали звезды. Воздушная и наземная разведка ежедневно доносила об усилении русских войск. К фронту подтягивались сильные танковые и пехотные соединения. Каждый раз, посещая тяжелую роту, командир дивизии Хассо фон Мантейфель объяснял, что скоро следует ждать наступления русских.
   1 марта «тигры» выдвинулись в район сосредоточения к востоку от села Жемелинцы. Гражданское население уже покинуло этот район, но на лугах продолжал пастись скот, а между деревнями резво скакали табуны лошадей. О них некому было позаботиться. На следующую ночь была произведена разведка на обширной территории, так как большинство путей к линии фронта не подходили для «тигров» из-за болотистой местности.
   Атака всеми силами подразделения началась 2 марта. В ее начале в небе над полем боя появились больше трех десятков «штук», с характерным воем атаковавших противника с пикирования. От разрывов сброшенных ими бомб земля задрожала на многие километры вокруг.
   Голубые облака дыма от взрывов плыли за горизонт. Началась интенсивная артиллерийская дуэль, сквозь гул которой пробивались слабые, отдававшиеся эхом хлопки выстрелов танковых пушек.
   Когда спустились по-зимнему ранние сумерки, немецкие танки, застрявшие перед позициями пехоты и противотанковой артиллерии, вынуждены были отойти с большими потерями. Два «тигра» и три «пантеры» были выведены из строя огнем противника и отправлены в ремонтную роту. Ночью из штаба дивизии пришел приказ повторить атаку 3 марта.
   Утром 3 марта всех терзало беспокойство. Связано ли это с предстоящей массированной атакой, которая, как мы знали, не обойдется без потерь? Или виной всему показания пленных, взятых накануне, о сосредоточении мощной группировки вражеской пехоты и танков? Русские дезертиры, вышедшие к немецким позициям незадолго до полуночи, подтвердили, что к линии фронта стянута мощная группировка советских войск. Они утверждали, что ожидаемая массированная атака намечена на утро. До этого момента подобным сообщениям у нас мало доверяли. Запланированный немецкий контрудар должен был состояться при любых обстоятельствах. Но к какой же трагической неразберихе это привело! Даже в докладе Верховного командования вермахта за предыдущий день было спокойно указано, что на южном участке Восточного фронта немецкие войска активных действий не вели, а авиация успешно атаковала скопления вражеских войск в районе Полонного и Шепетовки. К этому времени уже несколько дней шли ожесточенные бои против численно превосходящего противника под Невелем, Витебском и Псковом.
   Было 6.15 уфа. Впереди неровными зигзагами по мерзлой дороге к району сосредоточения двинулись первые слабобронированные Pz-IV. Мы все дрожали от холода. По деревне, окружавшей нас, разносились эхом рев двигателей и лязг гусениц.
   Остальное произошло чертовски быстро. Мы еще указывали механику-водителю путь среди деревенских мазанок, как вдруг на вытянувшуюся вдоль дороги деревню обрушился беспокоящий огонь русской артиллерии. Снаряды с утробным воем проносились над нами. Где-то между домами поднялся гриб огня и дыма. Он быстро опал, уступив место новому разрыву. Русская артиллерия переносила огонь в глубь деревни. Неудивительно, что шум вдоль линии фронта не прекращался все утро.
   Потом вперед двинулся Эндеманн на своем командирском танке, за которым последовала машина командира роты Pz-IV Клосковски, обладателя Дубовых листьев. Мы все тронулись в путь, надев наушники и микрофоны. Со страшным шумом наша колонна пронеслась через покинутую жителями деревню по узкому деревянному мосту, мимо пруда и дальше к северному выезду из деревни. Последовала еще одна короткая остановка. В наушниках раздалось слабое гудение и потрескивание. Экипаж получил указания о цели атаки. Через несколько минут, когда в предрассветных сумерках еще было сложно что-либо разобрать, наши бронированные гиганты вырвались с окраины деревни на мерзлый грунт равнины. С каждым переключением передач выхлопные трубы танков выбрасывали метровые языки пламени, ослепляя шедших сзади. Огонь русской артиллерии довольно точно накрыл наш участок атаки и неуклонно приближался к линии фронта. Утренний холод пробирался сквозь щели и через открытый командирский люк, через который мы пытались с помощью полевого бинокля разглядеть атакующих. Впереди легкие танки образовали огневой рубеж. Один из танков съехал в канаву и застрял. Если бы мы хоть что-то могли увидеть! Вдруг массированный артиллерийский огонь обрушился на танки. Противник заметил нас, а мы никак не могли обнаружить его позиции. Русские открыли огонь из всех стволов всех калибров по наступавшим немецким танкам. Рокочущие взрывы швыряли высоко в воздух и о борт «тигра» грязь, осколки и комья земли. Постепенно рассвело, и видимость улучшилась. Слава Богу, мы хотя бы могли сориентироваться и определить, где находятся позиции противника. Наша легкая рота уже вела тяжелый бой. Ее орудия стреляли без остановки.
   Мы уже идем! Но командир нас остановил. Только теперь из полученных им по радио сообщений стало ясно, что русские начали крупное наступление! Массы советской пехоты, которые мы видели невооруженным глазом, захлестнули равнину справа от нас. Повсюду, насколько хватало глаз, двигались бурые точки. Они шли тысячами и тысячами. Немецкие пехотинцы — капли в море — бросились в тыл, спасая свою жизнь.
   Сквозь гул, свист и ритмичное «та-та-та» пулеметов послышалось шипение сигнальных ракет. По радио дурные вести шли одна за другой. На равнине рассеялись последние клочья тумана. Утро 3 марта принесло призрачный серый свет — такой же день, как и любой другой. Но для многих этот день станет последним. Потом пришел приказ «тиграм» вступить в бой по обе стороны от железнодорожной станции. Безнадежными усилиями командир пытался спасти хотя бы что-то перед лицом численно превосходившего врага. Горькая ирония заключалась в том, что этот же приказ был смертным приговором для танкового подразделения.
   Кругом — марш! Через 300 метров мы повернули прямо к станции. Вид разбомбленных домов и сараев ничуть нас не утешал. Немецкая пехота ушла. Воронки, обломки, куски каменной кладки — все это заставляло нас держаться подальше от развалин ничуть не меньше страха перед ближним боем.
   Потом мы выехали к насыпи и увидели, как через широкую, голую равнину надвигается катастрофа. Тысячи и тысячи русских солдат! От самого горизонта шла вперед русская пехота. Среди солдат двигались на конной тяге противотанковые и зенитные орудия. Как же страшен был вид этой массы! Но вот рухнули балки, осыпались стены, взметнулись комья снега, и гусеницы тяжелых танков начали стирать землю в пыль. Наши танки вскарабкались на груду обломков и двинулись в развалины, чтобы занять огневые позиции. Немедленно застучали пулеметы. Очереди трассирующих пуль хлестали по бурым цепям, остановившимся в замешательстве и бросившимся на землю под огнем 88-мм фугасных снарядов. С каждым выстрелом над насыпью поднималось облако дыма, закрывавшее нам обзор. Тихо гудела вентиляционная система. Ящики с боеприпасами опустошались один за другим; гильзы выбрасывались через люки. Танк содрогался и вибрировал. Мы наблюдали за опустошением на другой стороне. Охотничий азарт овладел нами и заставил позабыть об опасности и о том, что происходит вокруг. Любые замеченные русские солдаты безжалостно уничтожались. Но они поднимались снова и снова, оставаясь фанатичными и упорными бойцами, несмотря на опасность и смерть! Мы не знали, длится этот бой час или два. Сотни пуль стучали по стальным бортам нашей машины. Один раз красноармейцы попытались подобраться к нашему танку под прикрытием развалин и полуобрушившихся стен, чтобы подбить нас в ближнем бою, но их ряды были сметены нашими снарядами, и план был сорван.
   Благодаря нашим трем «тиграм» эту волну русских удалось прижать к земле и остановить, пусть только на время.
   В тот самый момент, когда бой стих, по радио поступил приказ немедленно вступить в бой с вражескими танками перед огневым рубежом роты Pz-IV. Теперь наше оборонительное сражение превратилось в бег наперегонки со смертью. На полной скорости мы выскочили из развалин и двинулись по равнине налево.
   Атака русских танков! Это не каких-нибудь три-четыре Т-34. Их темные корпуса выползали из-за горизонта десятками. Дистанция 1400 метров! Ближайшие вражеские танки ярко вспыхнули. Рядом с нами, чуть позади, огромными факелами пылали наши танки. Вид раскаленных добела корпусов на фоне огненного, дымного, кроваво-красного неба выбивал меня из колеи. Повсюду вокруг — туман, клубы дыма, облака пороховых газов, оглушительные взрывы, гром выстрелов и попаданий, рев двигателей и крики раненых и горящих…
   Таким было утро 3 марта 1944 года. Мы стояли на огневой позиции рядом с подбитыми и все еще ведущими бой немецкими танками. Снаряд за снарядом вылетали из ствола и вгрызались в тела вражеских танков. На той стороне вертикально вверх поднимался маслянистый дым факелов. Десять… двенадцать… все больше новых Т-34 разлеталось на куски. Это была атака русских танков! Потом она стала заметно буксовать. По-видимому, такого сопротивления они не ожидали. Тогда мы еще толком не знали, сколько потеряно немецких танков. Шесть исправных танков отошли за огневой рубеж «тигров». Горящих русских танков оказалось два-три десятка. Потом русские поняли, что здесь прорваться не получится. Казалось, танковое сражение окончено, и победа у нас в руках.
   Однако в полевые бинокли мы наблюдали иную картину, предвещавшую скорое начало драмы. Мы, да и все остальные видели, как длинные танковые колонны противника обходят немецкую танковую группу, поворачивают вправо и под прикрытием голых холмов уходят на фланг и далеко за линию фронта. Не подвергаясь ни малейшей опасности, советские танки скрывались в оврагах позади нас. Мы видели, как их черные корпуса, казавшиеся с такого расстояния миниатюрными, выныривали из-за горизонта и снова скрывались. Там было, наверное, не меньше сотни танков. Не в силах этому помешать, мы чувствовали, что наступает конец!
   В этот самый момент командир находился в деревне. Русские применяли знакомую тактику, которой мы и сами пользовались несколько лет назад: прорваться на участке слабого сопротивления, окружить и уничтожить. С запозданием командир обнаружил угрозу и приказал всем танкам отойти на прежние позиции. Не зная, что время уже упущено, мы еще считали, что можем вырваться. Напрасно. От Теггхофа пришел приказ: «Прикрывать отход!»
   Повернув влево, мы въехали вверх по склону на огневую позицию. Вдруг мы заметили несущиеся через холмы русские танки. Быстрое решение и приказ: «Противотанковым — 800 метров — огонь!» Облако пороховых газов снаружи и внутри танка на несколько секунд закрыло обзор, а потом мы увидели попадание снаряда в борт вражеского танка. Белая вспышка — и в небо пополз гигантский гриб черного дыма. Страшной силы взрыв разорвал танк на части.
   Наконец поступил приказ отходить. Двигаясь широкими зигзагами, мы на полной скорости приблизились к нашим горящим танкам, чтобы спасти все, что можно, вопреки здравому инстинкту самосохранения и безнадежности ситуации. Среди рева и свиста снарядов слышалось стаккато русских пулеметов. Мы остановили машину и погрузили на нее всех окровавленных, искалеченных и стонущих раненых, кто еще мог двигаться и сумел добраться до танка. Эти несчастные быстро облепили корпус и башню, и пришло время уходить. «Полный ход — марш! Вперед!» Раненые, оставшиеся на земле, громко кричали и махали нам руками: «Друзья, помогите! Заберите нас!» Это было бесполезно и безнадежно. Было уже слишком поздно не только для них, но, наверное, и для всех нас. Каждую минуту речь шла о жизни или смерти. Это был конец для них. Возможно, конец для всех нас. Лишь немногие понимали, что путь назад отрезан обошедшими нас вражескими танками и что судьба немецкой танковой группы предрешена.
   На полной скорости мы неслись по оврагам, прорываясь через окопы и подпрыгивая, словно лодка на волнах, на поле кровавой битвы, чтобы не отстать от идущих впереди танков.
   По радио мы получили известие, что наши исходные позиции и квартиры в Жемелинцах, где находились мосты, по которым можно было переправиться через извилистую, с высокими берегами Горынь, уже заняты врагом. Мы обошли деревню, держа ее в 500 метрах по правому борту. Край деревни был скрыт за склоном. Сквозь дымку в серое небо поднимались языки пламени и столбы дыма.
   Сотни вражеских танков вспороли хрупкую немецкую оборону за счет десяти-, а то и двадцатикратного численного превосходства и, не встречая сопротивления, устремились на Тернополь. Противопоставить этим массам было нечего! Повернув на восток, наша колонна прорвалась сквозь атакующую русскую пехоту, чтобы выйти к более пологому берегу и найти брод. Слева и справа среди толп удивленных и растерянных русских пехотинцев рвались наши ручные гранаты. Автоматы и пулеметы начали поливать их огнем, прежде чем они подумали об укрытии. Выскочив к берегу Горыни, мы были растеряны не меньше противника. Болото на севере не позволяло «тиграм» двигаться следом за прорвавшимися в тыл вражескими танками. Все это время русские пехотинцы, окружавшие нас, не решались открыть огонь. Наш командир быстро воспользовался этим, выскочил из машины и подбежал к Тегтхофу, который советовался с Клосковски. Никто не знал, что делать дальше. Наконец было решено силой проложить себе путь через Жемелинцы, а Клосковски со своими легкими танками должен был следовать вниз по течению вдоль берега реки. Вскоре он безнадежно увяз в болоте. Тем временем мы получили разрешение командира на попытку прорыва «тиграми». Чем быстрее, тем лучше! Помочь нам могли только скорость и элемент внезапности. Разворачиваясь, танк фон Айнбека увяз в болоте по самое брюхо и с каждым оборотом гусениц лишь все глубже погружался в грязную жижу. Время стремительно утекало. Пришел приказ: «Экипажу — покинуть машину! Взорвать танк!»
   Всем ходячим раненым было приказано переправиться через реку самостоятельно, пересечь высоту на том берегу и попытаться выйти к немецким позициям на юге. Поспешно, как того требовал наш план, мы развернули орудия и расстреляли «тигр» фон Айнбека в упор двумя снарядами.
   Наши двигатели иногда бывали способны на чудеса! Мы двигались на восьмой передаче.
   Машина Тегтхофа двигалась первой, несясь обратно по той же дороге и не обращая внимания на врагов, спешивших убраться с ее пути. Гусеницы взметали в воздух комья промерзшей земли и несли нас по равнине. Вскоре Тегтхоф повернул влево, проскочил канаву и устремился вверх по склону в сторону Жемелинцев прямо через конные упряжки артиллерийской батареи. Орудийные расчеты и пехотинцы в панике бросились врассыпную и стали бросаться на землю. Нечасто нам доводилось видеть в глазах людей такой ужас и мольбу, словно за ними гнался сам дьявол. В зеркале мы видели, как они подпрыгивают, словно тени, и падают. Потом нам пришлось пережить несколько захватывающих минут. Обороты двигателя вдруг начали падать. Финк переключал с передачи на передачу, но скорость продолжала падать, а дистанция до Тегтхофа — увеличиваться. У нас явно возникли проблемы с двигателем. Финк сообщил, что он не может понять, в чем дело. И это в момент, когда мы шли на прорыв посреди вражеской колонны! Наверное, наши лица побледнели и вытянулись не хуже лиц наших врагов за несколько минут до того. Я инстинктивно крикнул радисту: «Передай Тегтхофу, пусть остановится! У нас мотор глохнет!» Мы дважды отправляли сигнал о помощи. В это время, не отвечая нам, Тегтхоф выехал на высоту перед Жемелинцами. Его машина стала прекрасной мишенью для поджидавших вражеских танков… Прямое попадание! Сразу же еще одно! Взрывы и дым, разлетающиеся ошметки человеческих тел, куски траков, детали!.. Мы увидели, как они распахнули люки, и часть экипажа выбралась наружу. Тегтхоф, его заряжающий и наводчик выпрыгнули, а механик-водитель и радист погибли, вылезая из танка. Раненые, лежавшие на броне, погибли или получили новые ранения.
   Финк получил приказ: «Резко вправо и разворот!» Нам удалось избежать попаданий. Остановившись на несколько секунд, чтобы подобрать Тегтхофа, мы на полной скорости двинулись обратно вниз по склону, а люди, остававшиеся снаружи спереди и сзади, цеплялись за броню нашего танка. Тут русские воспользовались возможностью и открыли огонь из-за баррикады из перевернутых и перепутанных конных упряжек.
   Тегтхоф лежал поперек люка механика-водителя и махал нам руками. К сожалению, часть его куртки свисала на смотровую щель механика-водителя, и тот не видел дороги. Мы слышали ругань и жалобы Финка в переговорном устройстве. Плохо дело.
   Мы снова увидели, что Тегтхоф сигналит: он хотел, чтобы мы прибавили ходу. Тогда мы его и видели в последний раз. В эти секунды, пока механик-водитель ехал зслепую по указаниям, радист и наводчик получили соответствующий приказ. Все, кто еще мог найти себе место, забрались в танк через люк заряжающего. Они стонали. Из-под их мундиров струилась кровь. Некоторые были полуголые — одежду с них сорвало взрывами. У других были окровавлены лица, а тех, кто не был ранен, гнал вперед непреодолимый ужас. В эти несколько секунд с последним нашим танком случилось несчастье, которого нам прежде испытывать не доводилось!
   Все вражеские танки и противотанковые орудия сосредоточили огонь на нашем «тигре». Мы слышали звон лобовых и кормовых броневых плит, видели вспышки взрывов! Попадания в борта, в лоб, в корму. Со всех сторон были видны вспышки выстрелов, но мы не могли точно определить их местоположение. Попадание снаряда в лобовую броню подбросило тело Тегтхофа в воздух и швырнуло его на маску пушки. С его гибелью механик-водитель вновь получил нормальный обзор! Во второй раз мы въехали в заболоченную местность на берегу Горыни. Сколько еще выдержит двигатель? Вдруг от попадания снаряда двигатель вспыхнул, и языки пламени ворвались в боевое отделение через противопожарную перегородку! Мы закричали механику-водителю и заряжающему, чтобы они включили автоматические огнетушители. Слава Богу! Огонь был потушен, а двигатель продолжал работать. Чем дальше мы уходили на восток, тем реже, казалось, попадали в нас снаряды. Но вдруг мы почувствовали, что конец наступил: снаряд сорвал крышку люка заряжающего, осветил яркой вспышкой боевое отделение и разнес в клочья предплечье Матейки, оторвав ему руку. Охнув от боли, он показал нам обрубок руки. Еще один человек рухнул рядом с орудием; у третьего была окровавлена голова. Среди пороховой гари, дыма и криков жалости и боли мы перевязали раны.
   Во второй раз стояли мы на берегу Горыни и не могли двинуться дальше. Все пути к отступлению были отрезаны рекой и болотом. Танк был потерян, но командир хотел спасти как можно больше людей. Когда пламя во второй и в третий раз прорвалось из моторного отсека в боевое отделение, командир приказал покинуть танк.
   Нам оставался только один путь: переправиться через реку и двигаться в направлении отступающих германских частей, уже успевших откатиться достаточно далеко. Мы быстро выскочили наружу и ползком постарались укрыться у правого борта танка, противоположного от противника. Мы подождали, пока все раненые вылезут из танка, а потом бросились бежать вниз по склону, на юг.
   На бегу мы заметили головы русских солдат, наблюдавших за нами с расстояния около 140 метров с промерзшего болота. Первый раненый добрался до того берега, а мы, безоружные, все еще бежали под прикрытием танка. Скользнув по льду, мы оказались по колено в ледяной воде. На другой стороне мы помогли сильно хромавшему фон Айнбеку выбраться на берег. Наконец-то мы переправились! Вокруг нас стояла тишина, казавшаяся совершенно нереальной после страшного грохота взрывов и гула двигателя. Следующие несколько секунд должны были решить, удастся ли нам перебраться через холм. Русские это прекрасно понимали и видели, в каком мы состоянии. Они могли перестрелять нас, как зайцев. Тяжело дыша, мы начали взбираться на холм, таща за собой стонущего фон Айнбека. Шумело в ушах; мы жадно хватали ртом воздух. Остальные бежали уже довольно далеко впереди. Почему русские не стреляли? Только бы добраться до вершины! Намокшее зимнее обмундирование тяжело липло к ногам. Ни ремней, ни головных уборов, ни оружия! Вдруг нас осенила леденящая душу мысль. Мы обернулись и поняли, почему не стреляли русские. Они были уже всего в тридцати метрах позади нас. Они хотели взять нас в плен! Тут фон Айнбек понял, что с его ранением ему не уйти. Его губы постоянно шептали: «Не бросайте меня. Возьмите с собой!» Вот и вершина. По ту сторону — небольшая, лишенная леса долина шириной километра в два, в которой мирно паслись коровы. Немецких солдат нигде не было видно. Мы услышали крики русских уже метрах в двадцати. Фон Айнбека, который еле держался на ногах, пришлось оставить. На кону были наши собственные жизни. Ужас холодом сдавил сердце и придал нам невероятные силы. Мы опрометью бросились в долину прямо к коровьему стаду. Позднее мы даже не могли вспомнить, что за шум раздавался у нас в ушах — свист пуль или гул крови в висках!
   Мы упали на землю среди пасущихся коров, судорожно глотая воздух. Оглянувшись, мы увидели, как русские окружили место, где упал фон Айнбек. Мы услышали пистолетные выстрелы. Наверное, его застрелили. Мы снова встали. Укрываясь за коровами, мы продолжили бег сквозь стадо, зигзагами передвигаясь по долине. Над головами отвратительно чирикали винтовочные пули. Еле дыша, пошатываясь от изнеможения, мы падали, снова вскакивали и продолжали бег через долину. Вспоминая об этом, мы были благодарны упорной физической подготовке, придавшей нашим телам выносливость и подвижность, которые спасли нам жизнь. Если противник не продвинулся еще дальше, мы в безопасности!
   Через два километра мы нагнали одного из раненых, который сильно отстал от остальных. Мы по очереди тащили раненого и в поисках своих поднялись на второй холм.
   Только на окраине Жемелинцев, на дороге из Изяслава в Ямполь мы встретили немецкие резервы. Здесь же мы нашли машину командира и доложили о прибытии. Мы доложили об уничтожении тридцати одного вражеского танка, за которые пришлось заплатить потерей двенадцати собственных машин.
   Русские вели весеннее наступление в полную силу и с неукротимой энергией. Остановить русский паровой каток было невозможно. Поэтому немецкое командование приняло решение отвести войска за Днестр. Погода изменилась, и леденящие холода миновали. Пал Староконстантинов. Немецкие войска готовились к обороне на окраинах Проскурова. На дороге от Староконстантинова пришлось взорвать тысячи немецких машин. Остатки тяжелой роты разместились в Проскурове. Повсюду задавались одни и те же вопросы: что с нами будет? нас вернут домой или пришлют новое пополнение? К северу от города осталось всего несколько боеспособных «пантер» и два «тигра». Наконец в ночь с 15 на 16 марта пришел приказ: отвести подразделения, не принимающие участия в боях, на юг. После безостановочной поездки под командованием Клосковски по коварной местности, 21 марта мы по хорошей дороге въехали в Коломыю, которую занимали венгерские войска.
   Танкисты из роты «тигров» с удивлением наблюдали мирную жизнь города. Венгерские офицеры в парадной форме, при саблях и перчатках, прогуливались под ручку с венгерскими медсестрами и местными девушками. Казалось, что стремительно приближающейся войны для них не существует. Мы на время разместились в Станиславе.^[4] После долгого пребывания в холоде и грязи солдатам вновь представилась возможность вспомнить о благах цивилизации.
   Они ходили в солдатские клубы, кинотеатры, фронтовые театры, кафе и рестораны. Танкисты тяжелой роты начали радоваться жизни. Но вскоре прошел слух, что русские танковые колонны уже прорвались на юг от Днестра, и город находится под угрозой. Началась эвакуация Станислава, и это нас очень тревожило.
   В соответствии с приказом по батальону весь его личный состав, кроме незаменимых мотоциклистов и водителей грузовиков, должен был отправиться в отпуск, а затем явиться в штаб в Париже. Все без исключения были рады такому приказу. Мы были счастливы вырваться из ада Восточного фронта. Даже поездку до Пшемысля в товарном вагоне мы сочли всего лишь досадной мелочью. Колеса стучали без передышки, но на этот раз они несли нас на запад, домой. Впереди был отпуск!
   Пока мы ехали поездом, увозившим отпускников подальше от фронта, мы встретили немало товарищей из нашей дивизии. Среди них нашлись и очевидцы, рассказавшие, что выдающийся спортсмен Харбиг погиб смертью солдата.

   Чтобы части, окруженные под Черкассами, смогли соединиться с деблокирующими силами, наступавшими из района Лысянки, в результате ночной атаки из района Стеблева была занята деревня Новая Буда. Позднее это позволило вывести из окружения корпус, окруженный в районе Шендеровки.
   Закрепиться на вновь образовавшемся десятикилометровом участке фронта было невозможно — в наличии было совсем мало сил. Это дало противнику возможность по разу атаковать Новую Буду с запада и с востока.
   13 февраля русские атаковали юго-восточную часть Новой Буды силами двух батальонов. Местами им удалось прорвать наши наспех оборудованные позиции.
   Когда Шумахер начал контратаку двумя танками и выбил русских из восточной части деревни, противник атаковал юго-западную часть Новой Буды пятнадцатью танками.
   Унтерштурмфюрер Шумахер решил предотвратить прорыв танков силами своих двух машин и уничтожить противника, уже ворвавшегося в деревню с восемью Т-34. После того, как вражеские танки были заперты в деревне, Шумахер смог добраться до юго-восточного выезда из Новой Буды и подбить там еще два танка противника.
   На следующий день русские атаковали одиннадцатью танками. Шумахер решил на двух танках ворваться в занятую противником южную часть деревни, чтобы атаковать врага с фланга. Пушка второго танка была повреждена снарядом противотанкового орудия. Таким образом, машина Шумахера осталась единственным боеспособным танком. После того, как он подбил семь танков, в боекомплекте осталось только семь фугасных снарядов. С их помощью он заставил экипажи еще трех танков покинуть машины.
   К тому времени на помощь Шумахеру удалось послать второй танк. Все три вражеских танка были сожжены, а еще один, зашедший с юга в тыл Шумахеру, был подбит.
   Действия Шумахера позволили нам удержать плацдарм у Новой Буды и помогли вывести из окружения части корпуса, попавшие в «котел» в районе между Шендеровкой и Корсунь-Шевченковским. Решение Шумахера остановить прорыв противника силами всего лишь двух танков позволило предотвратить дальнейшее наступление русских через Новую Буду на Шендеровку. В этих боях на долю Шумахера приходится значительная часть из тридцати двух подбитых Т-34.
   Остальные танки были подбиты экипажами Pz-III и Pz-IV.

   Наш эшелон прибыл в Варшаву без затруднений. Уже в полночь мы приступили к выгрузке. За ночь прибыла остальная часть батальона и также влилась в состав дивизии «Тотенкопф». Дивизия не выходила из боев уже целый год, поэтому там с нетерпением ждали свежий батальон «пантер». На следующий вечер ближе к полуночи батальон получил боевой приказ.
   Нам предписывалось как можно скорее прибыть в Седльце. Там мощный удар русских грозил прорвать немецкие позиции, выдававшиеся немного на восток.
   От Варшавы до Седльце было около восьмидесяти километров. Мы выехали сразу после полудня, несмотря на палящий зной, и около 15.00 прибыли на окраину Седльце. Картины, которые мы наблюдали по дороге к фронту, описывают положение лучше любого рапорта. Шоссе было переполнено бегущими солдатами, женщинами-связистками, гражданскими рабочими из «организации Тодта» и железнодорожниками. Некоторые выкрики из толпы, хлынувшей в тыл, хлестали не хуже ударов бича: «Вояки! — Мы идем по домам! — С нас довольно!» Другие, напротив, подбадривали нас: «Прогоните этих русских обратно…» Когда мы проходили через центр города, нас приветствовал мощный огонь русской артиллерии. Судя по всему, немецкие солдаты уже оставили город. Появились сообщения о вражеских танках.
   Мы остановились в центре города, и командиры взводов были вызваны к ротному. Был получен приказ:
   «В Брест-Литовске противником окружен штаб немецкой армии, и наша задача вывести его из окружения. Батальон, имея головной 1-ю роту, нанесет удар в направлении на юго-восток в 20.00. Командовать головным взводом будет оберштурмфюрер Шрам; в головной машине пойдет обершарфюрер Обер. Противник обороняется большими силами за железной дорогой».
   Едва мы на закате пересекли железнодорожную линию, как на нас с близкого расстояния обрушился ураганный огонь. Головной танк был подбит, но у дороги остались и два горящих Т-34. Наступил хаос. В ярком свете пылающих танков мы представляли превосходную мишень. Командир 2-го взвода унтерштурмфюрер фон Ренненкампф был тяжело ранен, когда покидал свою машину. Та же участь постигла и многих командиров и членов экипажей. Атака сорвалась. Нам пришлось вернуться в Седльце. Прорваться удалось только на следующий день через Морды и Лосице и с тяжелыми потерями. Экипаж обершарфюрера Кесслера пропал без вести. Унтершарфюрер Массарей и штурмман Козер погибли. Штурмман Робель был убит под своим танком осколком снаряда еще в Седльце.
   Когда через три дня мы снова соединились с ротой, дежурному унтер-офицеру выпала печальная доля списать значительную часть роты убитыми, пропавшими без вести и ранеными. 28 июля наш командир был назначен командующим танковой обороной почти уже потерянного Седльце. Во второй половине того же дня мы получили печальное известие о том, что Рифкогель был тяжело ранен осколком гранаты и через несколько часов скончался на перевязочном пункте. Старший унтер-офицер, еще заставший его там живым, передал роте его последние слова:
   «Передавайте привет моей отважной роте. Теперь оберштурмфюрер Грамм поведет вас в бой, как это делал я».
   Седльце был занят русскими 29 июля. Русские продолжали давить большими силами, и ожесточенные бои развернулись в районе города Станиславув. Сосредоточенный удар дивизий «Викинг» и «Тотенкопф» в районе Станиславува, Окунева и Радзымина позволил уничтожить противника.
   10 августа «Викинг» и «Тотенкопф» были переданы в распоряжение командующего только что сформированным IV танковым корпусом СС Гилле.
   Корпус держал оборону восточнее Варшавы. Артиллерия противника обрабатывала позиции несколько дней, пока русские атака за атакой накатывались на ослабленную оборону. Численное превосходство противника было подавляющим.
   Разрывы в линии фронта все росли. Нередко на одного пехотинца приходился участок в 100–200 метров.
   В очередной раз на Востоке нам была уготована роль «пожарной команды».
   Мы жили от атаки до атаки, от одного сокращения фронта до другого. Отступления на несколько километров сменялись контрударами для помощи соседям.
   Мы стояли восточнее Варшавы и отражали огромные силы русских, имея всего несколько танков.
   Вражеские танки, множась, словно мухи, прорывались сквозь линию фронта, уничтожали тыловые части и продолжали сражаться далеко за нашими спинами. Мы бросались на них, подбивали их и тем временем теряли все новые и новые танки. Снова возвращаясь туда, где еще накануне была наша линия обороны, мы обнаруживали, что она занята русскими. Так было почти каждый день. Потери в людях и технике были ошеломляющие.
   А на КП батальона нас ждал новый приказ.

   Мы смотрели друг на друга, едва сдерживая проклятия. Во время этой контратаки Шрамм был ранен в голову, но смог продолжить бой, командуя ротой.
   И все же в ту же ночь мы выдвинулись для обороны лесистого участка у развилки дороги Радзымин — Воля. На следующий день нас атаковали русские танки. Все они были подбиты нами с дистанции около 200 метров. Потом командующий Майердресс отозвал нас обратно в Радзымин, чтобы мы на два дня взяли на себя охрану тыла. Но с фронта поступил сигнал о новой танковой атаке.
   Русские танки готовились к атаке на Гузоватку. Мы двинулись вперед и прибыли к городу около 15.00, не встретив ни единого вражеского танка. Вместо этого нас встретил плотный оборонительный огонь, в результате которого осколком снаряда был убит наш товарищ Ганс Баумайстер. К вечеру линию фронта удалось восстановить. В ночь с 25 на 26 августа погиб оберштурмбаннфюрер Зэуменихт, командовавший батальоном на протяжении последнего года. Потери других рот тоже были высоки. Во 2-й роте осталось всего пять командиров, в 3-й — шесть, а в 4-й — только три. Оберштурмфюрер Лумитш, командир 4-й роты, был тяжело ранен.
   В 1-й роте командиров оставалось трое: Шрамм, Лицьевски и Шэфер.
   Два дня мы перекрывали выезд из Радзымина. Потом пришел сигнал тревоги от соседей слева — дивизии «Викинг».
   Противник прорвался на их участке.
   Ночью мы были переброшены на участок обороны «Викинга».
   По сосредоточившимся танкам ударило несколько залпов «сталинских органов» («катюш»).
   Танк Цайтлера пришлось вернуть в ремонтную роту. Из-за этого 1-я рота была разделена на две боевых группы: одной командовал Шрамм, другой — Хербатшек. Рота несколько дней сражалась в районе Надмы, пока оберштурмбаннфюрер Лахманн снова не объединил ее через неделю.
   Форсированный марш на сорок километров привел нас в район Сероцка на Буге. Русские снова прорвали позиции «Викинга».
   В колонне вместе с грузовиками мы ночью выступили в путь. На марше мы потеряли еще один танк. Машина унтершарфюрера Кестера полностью выгорела из-за повреждения топливопровода. На рассвете мы двинулись в атаку в районе, занятом противником. К вечеру фронт снова был спрямлен. Рота уничтожила несколько вражеских танков и отбила тягачи, захваченные русскими. Недолгие ночные часы мы провели в небольшом лесу. Новый форсированный марш на восемьдесят километров к воротам Варшавы был назначен на 4 часа утра.
   Противник занял пригороды Варшавы. Мы снова отправились на юг.
   По асфальтированной дороге мы прошли через Яблонну, затем через несколько мелких городишек с труднопроизносимыми названиями, и в конце концов во второй половине дня прибыли в Зомбки.
   Мы снова поспешно заправились и приняли продовольствие. Едва грузовики отъехали, как русские начали обстрел. Майердресс, командир батальона, приказал 1-й роте войти в варшавский пригород Прагу и занять важную развилку. Здесь нас ожидало несколько часов настоящего ада. По перекрестку молотила самая тяжелая артиллерия русских. Мы получили строжайший приказ удерживать позиции. Фронт снова откатывался назад. Поток немецких войск двигался по транспортной артерии, а русские преследовали его силами полка при поддержке нескольких танков. Из-за ограниченной видимости мы могли по ним стрелять только с очень близкого расстояния.
   Из-за палящего зноя пребывание в танке превратилось в настоящую пытку, пока над городом не пронеслась гроза. Вскоре наступила кромешная тьма, и несколько русских самоходок СУ-85 решились пойти на прорыв. С расстояния всего в 30 м. первая из них была подбита, и вторая немедленно развернулась обратно. Около 3 часов утра мы получили по радио приказ возвращаться в Зомбки. Русские прорвали там оборону, угрожая нашему флангу. Танки требовались повсюду, но их оставалось слишком мало. Батальон растащили на части. Он действовал поротно и повзводно на разных участках фронта, и никто не знал, где сейчас остальные. Полную картину знал только командир батальона штурмбаннфюрер Майердресс.
   Радиочастоты приходилось менять почти каждый день. Русские мешали переговорам и часто отдавали по радио ложные приказы и указания.
   Мы нанесли контрудар у Зомбков, снова спрямили фронт и подбили несколько танков. Там мы обнаружили, что на фронте появились танки нового типа — ИС-1. Они создали нам немало проблем.

   Отступив через Станиславув, в середине августа 1944 года мы вышли в район восточнее Варшавы. Наш танковый батальон разместился в промежутке между позициями дивизий «Тотенкопф» и «Викинг».
   16 августа русские обстреливали из орудий и минометов весь участок батальона. Наша позиция была исключительно неблагоприятной. За спиной у нас была река, которая сама по себе представляла серьезное препятствие для танков. Противнику удалось обойти нас и прорваться на позиции «Тотенкопфа».
   Батальон был растянут. 7-я рота вместе со штабом батальона располагалась в лесу. Остальные роты занимали позиции на открытой местности, чтобы обеспечить защиту сектора обороны дивизии за рекой. Отсюда они должны были предпринимать индивидуальные атакующие и оборонительные действия против наступающего противника.
   Давление со стороны противника все усиливалось. Мы заметили, что после отступления соседей обойдены с фланга. Артиллерия, стоявшая за нами, также отошла. Натиск противника стал настолько силен, что мы больше уже не могли выйти из боя.
   Все командиры рот были вызваны на КП батальона для получения важных приказов. Кроме меня, были Николусси-Лек, Гроссрок, Шнайдер и Олин, а также врач батальона доктор Кальбскопф. Совещание началось до обстрела русскими нашего участка.
   Мой танк получил повреждение приводов заднего хода и стоял без действия в ремонтной мастерской. Времени на прощание на совещании не было. Внезапное начало вражеского обстрела не позволило мне как следует все организовать. Командир 8-й роты получил осколок в правое бедро, выбыл из строя, и его отнесли в мой танк. Мартин, командир 6-й роты, погиб в результате действий противника. Он на бронемашине доставлял пленных на КП для идентификации, когда один из пленных взорвал ручную гранату. В результате взрыва Мартин получил смертельное ранение. Командование ротой принял Гроссрок.
   Посреди всего этого хаоса я смог только сказать Кальбскопфу: «Доктор, проследите за отходом штаба. Постарайтесь переправиться через реку по мосту».
   Батальон немедленно начал контратаку против наступающего врага.
   Русские самолеты совершали налет за налетом. Они разбрасывали с воздуха противотанковые мины, которые серьезно повредили трансмиссию нескольким танкам. Мы несли потери и в отсутствие пехотного прикрытия были предоставлены самим себе.
   Пехота и танки противника атаковали через высоту 99. 7-я рота под командованием Шнайдера и Олина получила приказ удерживать позицию столько, сколько понадобится, чтобы выяснить, что происходит справа и слева.
   Слава Богу, за несколько дней до этого мы разведали местность и подготовились к разным сюрпризам. Мы не планировали отступать через реку, непроходимую для танков.
   Русская пехота ворвалась в леса за нашей спиной после того, как противник захватил плацдарм на другом берегу реки, который должны были удерживать наши соседи из «Тотенкопф». Противник подобрался к нам на пистолетный выстрел, и мы могли двигаться только на очень небольшие расстояния. О крупных атаках или деблокирующих действиях не могло быть и речи.
   К счастью, радиосвязь с полком и дивизией оставалась устойчивой. Мне удалось точно описать им наше положение. Штаб полка и артиллеристы обещали поддержку, но все было безуспешно.
   К середине дня мы уже были почти в руках русских. Я приказал:
   «Никому не выходить из танков. Никто не вылезает из танков».
   Танкисты прекратили вести всякую разведку. Нашей единственной целью в тот момент было защищать друг друга.
   Около 14.00 со стороны моего неподвижного танка донесся взрыв. Мы немедленно отправились на двух танках, чтобы выяснить, что случилось. Оказалось, что экипаж, расстреляв все снаряды, взорвал себя вместе с танком.
   Все это время мы старались не уходить с огневых позиций и держать оборону. На остатках заряда батарей радиостанции мы успели договориться с командованием дивизии, что вечером, около семи часов, мы начнем отход. Мы должны были попытаться соединиться с полком и основными силами дивизии, окопавшимися в 15 км позади нас.
   Время тянулось крайне медленно. Боеприпасы быстро подходили к концу; иссякал и запас топлива. Мы договорились не открывать огонь без особой необходимости.
   Русские колонны шли мимо нас по железнодорожной насыпи. Маршировавшие по насыпи солдаты то и дело бросали в нас ручные гранаты или стреляли из автоматов. Нашим экипажам приходилось мириться с этим и просто смотреть. Открывать ответный огонь разрешалось только в крайнем случае.
   Около 19.00 спустились сумерки. Штаб дивизии обещал внезапно открыть сосредоточенный огонь по высоте 99 и по целям перед ней и за ней, чтобы поддержать нашу первую попытку прорыва в направлении на Тлущ. Я решил, что единственным выходом для нас было бы следовать параллельно наступающим русским танкам в направлении позиций нашей дивизии.
   Мы двинулись через проезд в насыпи слева от нас. Взводный Гроссрок приказал паре танков проскочить под полотном железной дороги и подбить несколько русских танков, чтобы наши танки могли прорваться. После этого по его плану мы должны были развернуться и двинуться в сторону наших позиций вместе с русскими.
   Стемнело. В голове колонны, как этого и можно было ожидать, шел сам Гроссрок. Едва он выехал из тоннеля под железной дорогой, как танк был подбит прямым попаданием. Мне показалось, что это был фугасный снаряд большой пробивной силы. Танк раскалился почти добела. Сильно обожженный Гроссрок сумел выбраться из машины. Остальной экипаж тоже спасся и был подобран другими танками.
   Попытка прорыва потерпела неудачу. Остатки моего батальона стояли танк к танку, обсуждая по радио планы новой попытки. Мы были хорошо замаскированы, и торопиться не было смысла. Все равно никто не мог нам помочь. Обещанная внезапная огневая поддержка так и не состоялась. Как выяснилось позднее, артиллерии снова пришлось менять позиции.
   Вторая попытка прорыва была направлена в сторону нашего бывшего соседа — дивизии «Тотенкопф», к мосту. Русские танки уже переправились по мосту и были у нас в тылу, за рекой. Я подумал: «Что удалось им, может выйти и у нас!»
   Шикер, мой адъютант, занял место в голове колонны. Я шел вплотную за ним. Не успел Шикер пройти и ста метров, как его танк провалился в огромную воронку. Башню заклинило. При этом Шикеру зажало руку, и он получил тяжелое ранение. Вытащить танк оказалось невозможно. Машину пришлось взорвать, а Шикер перебрался на мой танк. На машине становилось тесновато: здесь уже сидели Гроссрок, Шнайдер и их экипажи.
   Эта попытка прорыва также не удалась. Другого выхода не было — нужно было двигаться через реку на Тлущ, чтобы выйти к своим. Радиосвязь прервалась.
   Решение о последней попытке прорыва было принято около двух часов ночи и подверглось подробному обсуждению. Наши танки по бортам были снабжены броневыми экранами, защищавшими гусеницы. Этим экранам при прорыве отводилась особая роль. Мы договорились утопить их в реке, чтобы гусеницы танков двигались по твердой поверхности. Переправу через реку должны были прикрывать две счетверенные зенитки.
   В течение ночи поблизости активно действовали вражеские танки. Русские пускали над нами разноцветные сигнальные ракеты, и мы очень обрадовались, когда нас накрыл пришедший с реки туман. Под его прикрытием удалось немного разведать местность. Разведку, естественно, пришлось проводить на своих двоих. Мы осторожно пробрались через русские позиции, чтобы найти на реке место, где наши танки могли бы перейти вброд. К реке я отправился вместе с несколькими взводными и ротными командирами, чтобы определить точное место для переправы. Далеко уйти нам не удалось. На другом берегу реки расположился лагерем русский батальон. Он готовился следовать за ударной группировкой русских, которая в это время, как выяснилось позднее, уже штурмовала Тлущ.
   Счетверенные зенитки установили у переправы вплотную друг к другу. Потом мы утопили в реке часть броневых экранов. В стане противника возникло замешательство. Русские не знали, где свои, а где чужие. По согласованному сигналу ракетами зенитки открыли огонь, чтобы очистить переправу от противника. Элемент внезапности и паника среди русских помогли нам переправить на тот берег первые танки, которые тянули на буксире остальные машины.
   Когда первые танки добрались до другого берега, они сначала очистили местность от противника, а затем перетянули через реку остальные танки. У нас оставалось девять машин. Мы ненадолго остановились, а потом решили пересечь железнодорожную насыпь, вдоль которой шла хорошая дорога на Тлущ.
   На разведку на другую сторону насыпи был отправлен танк Ферстера. Все делалось медленно и осторожно — до рассвета было еще далеко. Когда через 300 метров Ферстер выехал к насыпи в поисках дороги на Тлущ, его машина вдруг с оглушительным грохотом взорвалась. Машина подлетела в воздух и свалилась с насыпи, под которой и замерла неподвижно. Не задумываясь, что может произойти дальше, мы двинулись вперед и прикрыли машину Ферстера. Танк выглядел ужасно. В него бросили несколько подрывных зарядов, и машина потеряла гусеницы. Ферстеру оторвало ноги. Он сказал мне:
   «Гауптштурмфюрер, я готов… Отвоевался…»
   С оставшимися восемью танками нам пришлось разведывать путь на Тлущ. Командир приказал проверить грузоподъемность небольшого моста через ближайшую реку. С первыми лучами солнца танк 7-й роты двинулся вперед. Когда он подъехал к мосту, из кустов неожиданно выскочили русские и с помощью подрывного заряда обездвижили машину. Под прикрытием других танков экипаж покинул машину и вернулся к нам. Боеприпасы кончались. У меня оставалось лишь несколько сигнальных ракет. Со своей позиции мы видели, как несколько русских танков с пехотой на броне наступают на Тлущ. У нас не оставалось другого выбора, как ехать по местности, покрытой кустарником и невысокими деревьями, в том же направлении, чтобы снова выйти к своим. Последнюю сигнальную ракету я приберег, чтобы показать товарищам, что приближаются свои танки, а не русские. Оставшиеся семь танков были битком набиты ранеными и «безлошадными» экипажами. Я решил на высокой скорости двигаться к нашим позициям в том же направлении, что и русские.
   Уже двинувшись вперед, мы заметили, что километрах в двух от нас идет бой.
   Я немедленно приказал поднять сигнальный флаг. К счастью, пехота нас сразу же опознала, и мы вышли к своим, не понеся новых потерь. Мы понесли ужасные потери в технике. Все ротные командиры выбыли из строя убитыми или ранеными. К счастью, всех убитых и раненых мы привезли с собой.
   Уже через два часа я двинулся в путь с новым приказом. 5-я рота Карла-Хайнца Лихте испытывала сильное давление противника. Мой собственный танк пришлось оставить в ремонтной роте, поэтому я взял танк штаба полка и помог расчистить путь для отступления наших войск на новые позиции.

   Рассказ о боях 6 сентября 1944 года в «сыром треугольнике» к северу от Сероцка в ходе обороны Варшавы:
   Оберштурмфюрер СС Ола Олин, финский доброволец, изготовился к бою в районе Гуты Мале с тремя «пантерами»: его собственной (№ 711), № 714 Ганса Вольфа и № 734 Вили Бюкле.
   После коллапса группы армий «Центр» советские танковые части всей своей мощью рвались к Варшаве и Висле. Давление на фронт по реке Нарев возрастало с каждым днем. На этом направлении постоянно пытались уйти в глубокий прорыв сильные танковые части. За два предшествовавших дня в упорных боях, сопровождавшихся массированными налетами штурмовиков, было уничтожено 240 вражеских танков и штурмовых орудий. На крутых берегах Нарева и ниже по течению, где русские пытались форсировать реку и захватить плацдарм, разыгрывались драматические сцены оборонительных и наступательных действий. Пехотинцы, вооруженные «панцерфаустами» и противотанковыми минами, выжидали в окопах и раз за разом наносили противнику тяжелые потери. Поля и леса вдоль Нарева были усыпаны остовами Т-34, американских «шерманов» и новых ИСов. Некоторые из них еще дымились, постепенно выгорая изнутри. Эти остовы образовывали стальной фронт, за которым пехотинцы всегда могли укрыться от огня вражеской артиллерии. Но советские части продолжали атаки, подтягивая все новые танки.
   Советские танки прорвали немецкую оборону в деревне перед нами и стали сосредотачиваться в лесу, из которого они могли угрожать нашим путям снабжения и батареям тяжелой артиллерии. В этот момент наши три танка получили приказ контратаковать. Мы насчитали пятнадцать вражеских танков, двигавшихся по полю в нашем направлении. Когда последний советский танк покинул лес, настало время «пантер» дивизии «Викинг».
   75-мм орудия выплевывали снаряд за снарядом, и вскоре перед нами стояли уже шесть охваченных пламенем танков. Русских охватила паника. Двигатели их танков громко ревели. Они хотели спасти оставшиеся танки от уничтожения. Они успели отступить лишь на несколько метров, и в поле задымился еще один танк. Подбитые машины закрывали сектор обстрела, поэтому пришлось покинуть позицию. «Полный ход — марш!» Еще три танка подбиты нашими «пантерами», а три других пали жертвами противотанковых мин отважных пехотинцев, ударивших во фланг. Два русских танка застряли и были брошены экипажами. Мы захватили их.
   Результат боя 6 сентября к северу от Сероцка на Нареве: тремя «пантерами» 7-й роты 5-го танкового полка «Викинг» подбито 10 Т-34 и захвачено еще два.

   В боях против численно превосходящих сил Союзников молодые танкисты 12-го танкового полка СС дивизии «Гитлерюгенд» покрыли себя неувядаемой славой…
   6 июня лишь отдельные подразделения 12-го танкового полка добрались до района сосредоточения к юго-западу от Кана. Дело в том, что первоначально 12-я танковая дивизия «Гитлерюгенд» была переброшена в район Берне — Лизье — Вимутье, а лишь затем — юго-западнее Кана. Кроме того, задержки возникали из-за постоянных налетов истребителей-бомбардировщиков и необходимости увеличивать дистанцию между машинами из-за этих налетов.
   2-й танковый батальон на Pz-IV прибыл в ночь с 6 на 7 июня. 1-й батальон на «пантерах» далеко отстал.
   Днем, после совещания в штабе I танкового корпуса СС, командир 12-й танковой дивизии СС бригадефюрер Витт отдал дивизии приказ атаковать 7 июня в 16.00:
   «Атаковать противника левее железной дороги Кан — Люк-сюр-Мер и сбросить его в море!»
   12-й танковый полк получил приказ поддержать атаку на широком фронте теми частями 2-го батальона, которые успели прибыть в район сосредоточения. КП командира боевой группы штандартенфюрера Курта Майера был оборудован в Арденнском аббатстве.
   Около 10.00 7 июня прибыли первые Pz-IV2-ro батальона. Штурмбаннфюрер Принц доложил о прибытии в район сосредоточения примерно 50 боеготовых машин. Тем временем противник накапливал силы для наступления на Кан. Завязались первые бои, и немецкие части потеряли первые пять танков. Унтерштурмфюрер Порш с четырьмя Pz-IV 5-й роты 12-го танкового полка отправился на разведку вдоль дороги Франкевиль — Оти, но около 14.00 неожиданно столкнулся с «шерманами» Шербрукского фузилерного полка. В короткой стычке они подбили три немецких танка. Ждать запланированного времени удара было уже невозможно. Командир 12-го танкового полка оберштурмбаннфюрер Макс Вюнше по радио из своей командирской машины приказал всем танкам 2-го батальона: «Танки — вперед!» 5-я и 6-я роты, располагавшиеся левее Арденнского аббатства, тут же двинулись в бой. Их фланговый огонь застал противника врасплох. Вскоре было сожжено или взорвано несколько «шерманов».
   6-я рота подбила больше 10 вражеских танков, потеряв при этом пять своих Pz-IV.

   Тем временем оберштурмфюрер Гаш присоединился к нам с остальной частью роты и принял командование головным взводом. Мы взяли множество пленных, которых тут же отправили к пехоте, даже не вылезая из танков. Мы продолжали наступать по слабохолмистой местности, и вдруг 1-й взвод выехал на равнину, где попал под огонь канадских противотанковых пушек. Четыре танка моего взвода мгновенно загорелись. Наш танк, пятый, получил попадание между бортом и башней, когда мы по ошибке попытались развернуться под огнем противотанковых пушек после того, как не смогли подавить их огнем с 1,5–2 км. Снарядом оторвало ногу моему командиру, обершарфюреру Эссеру. Как я потом узнал, ему удалось выбраться из башни. От попадания зажигательного снаряда танк вспыхнул. Я потерял сознание. Выбраться сразу мне не удалось — резиновое уплотнение на моем люке расплавилось и запечатало люк. Каким-то образом, так до конца и не опомнившись, я умудрился выбраться через люк заряжающего. Сознание вернулось ко мне лишь в тот момент, когда я вывалился из люка на землю. С тяжелыми ожогами я двинулся навстречу нашей наступавшей пехоте. Пехотинцы смотрели на меня так, будто я был привидением — наверное, так я и выглядел. Наш врач отвез меня в полевой госпиталь на машине командира.
   Вечером боевая группа 25-го моторизованного полка при поддержке 2-го батальона 12-го танкового полка заняла оборону на рубеже от железнодорожной линии Кан — Люк-сюр-Мер до шоссе № 13 Кан — Байе. Атаки британских и канадских войск к северу и северо-западу от Кана удалось остановить, а танковый клин, прорвавшийся к аэродрому Карпике, удалось отбросить, нанеся противнику тяжелые потери. В журнале боевых действий полка «Горцев севера Новой Шотландии» значилось двадцать семь потерянных танков. С немецкой стороны было потеряно четырнадцать Pz-IV.
   Две роты «пантер» 1-го батальона 12-го танкового полка прибыли 8 июня.
   Командир дивизии Витт приказал в ночь с 8 на 9 июня атаковать на Бретвиль силами 25-го моторизованного полка при поддержке двух рот «пантер». Ввиду подавляющего превосходства Союзников в воздухе и в целях обеспечения внезапности сосредоточение боевой группы происходило уже в сумерках, около 10 часов вечера. 1-я и 4-я роты 12-го танкового полка с пехотой в сопровождении мотоциклистов двинулись по равнине. Противника в этом районе не было, и пройти удалось без осложнений. Когда первые «пантеры» вышли к окраине Бретвиля, их встретил огонь противотанковых орудий, и один из танков загорелся. Макс Вюнше приказал 1-й роте обойти город слева и наступать на его центр с юго-запада. Командир 1-го взвода 1-й роты рассказывает о ночном бое:
   — Я получил по радио приказ гауптштурмфюрера Берлина войти в город с запада. Часть домов на южной окраине города и здание железнодорожного вокзала уже были охвачены огнем. Несмотря на это, огнем противотанковых орудий с окраины города, с нашего правого фланга, были почти одновременно подбиты три «пантеры». Танк справа от меня вспыхнул, словно факел. Видимо, снаряд попал в моторный отсек. Экипажу удалось покинуть машину. Моя машина получила попадание в башню. Заряжающий был тяжело ранен — он ослеп. Отказала электросистема. «Пантера» слева от меня отделалась попаданием в крыло и не потеряла ход. Я доложил по радио командиру роты Берлину и получил приказ возвращаться. В центре города стояла «пантера» 4-й роты, полностью выгоревшая и все еще раскаленная.
   Наводчик «пантеры» Ленгхайм из 3-го взвода 1-й роты так рассказывает о ночной атаке:
   — Мы вели огонь из всех орудий. Второй взвод унтерштурмфюрера Тайхерта атаковал город с юга. Мы двигались чуть западнее. Командир взвода Диттрих приказал по радио следовать за его машиной № 135. Тайхерт уже в городе был подбит и окружен пехотой противника. Его танк получил попадание в гусеницу. Мы следовали за Диттрихом, чтобы вытащить Тайхерта из беды. 135-й был подбит огнем из кустов с расстояния около 100 метров, и экипажу пришлось его покинуть. Это удалось всем, кроме радиста.
   Сквозь пелену дыма от подбитого танка мы выпустили несколько снарядов в направлении кустов. Унтерштурмфюрер Диттрих со своим экипажем подбежал к нашему танку и жестами приказал выходить из-под огня канадцев. При взгляде в прицел мне показалось, что метрах в девятистах от нас движется настоящая волна огня. Времени на раздумья не было. «Заряжай! — Огонь!.. Заряжай! — Огонь!» Как можно быстрее. Но вскоре бой закончился и для нас. Попадания в наклонную лобовую броню и орудие сбили прицел. Наши снаряды стали давать недолеты. Следующее попадание пришлось как раз чуть пониже командирской башенки. Ее снесло вместе с головой нашего командира Хонекера. По радио поступил приказ вести поврежденный танк к ремонтникам. В напряженном молчании мы возвращались в Мартенвиль, взяв тело убитого товарища. Там мы Хонекера и похоронили.
   Утром 9 июня боевая группа Майера и Вюнше, понеся большие потери, прекратила наступление. Рассказывает унтерштурмфюрер Хемниц:
   — Танки возвращались после атаки. Поскольку дорога шла по насыпи, танкам нужно было давать указания, чтобы они смогли въехать на нее. Сначала это делал сам командир танкового полка Макс Вюнше, потом его сменил я. Один из танков развернулся на дороге. Я стоял прямо перед ним, давая указания механику-водителю. Справа от меня, чуть сзади стоял Вюнше. Слева позади меня стоял дежурный офицер 12-го танкового полка унтерштурмфюрер Нерлих. В этот миг «пантера» получила попадание снаряда канадского танка в лобовую броню. Вюнше был ранен осколком в голову. Меня осыпало мелкими осколками с ног до головы. Осколочное ранение Нерлиха оказалось настолько тяжелым, что он умер от потери крови по дороге на перевязочный пункт, хотя его тут же усадили в коляску мотоцикла.
   3-я рота 12-го танкового полка прибыла только вечером 8 июня, и ее «пантеры» не успели принять участие в бою за Бретвиль. 9 июня она была брошена в бой для отражения ожидавшегося наступления Союзников. Планировалось занять деревню Норрей, имевшую большое значение для наступления на север. К полудню 9 июня командир танкового полка Макс Вюнше все еще находился на перевязочном пункте, где обрабатывали его раны.
   Вероятно, приказ 3-й роте 12-го танкового полка отдал штандартенфюрер Курт Майер. Вот что сообщает командир полувзвода Моравец:
   — На совещании, проходившем неподалеку от Вильнева, командиры получили приказ взять деревню Норрей, которую обороняли крупные силы противника. Атака была запланирована на 13.00. Ротой командовал гауптман Людеманн, поскольку командир роты оберштурмфюрер фон Риббентроп был ранен.
   Двенадцать «пантер» выстроились в ряд под прямым углом к железной дороге Кан — Байе. Была половина первого. В отличие от предыдущих дней, в небе не было ни единого вражеского истребителя-бомбардировщика, и вокруг было относительно спокойно. Мы двинулись вперед и выехали на открытую местность. Вся рота двигалась на большой скорости, не останавливаясь и с большим интервалом между машинами. Когда наш левый фланг приблизился к деревне Норрей, поступил приказ: «Приемная, поворачивайте влево!» («Приемная» — наш позывной). Я двигался на левом фланге роты, метров на тридцать впереди. Вдруг мой танк остановился после того, как машину потряс мощный удар. Я подумал, что мы напоролись на мину, и посмотрел налево, чтобы оценить обстановку. Я увидел, как с крайней левой «пантеры» сорвало башню. В тот же миг раздался новый взрыв, и мой танк загорелся. Вспыхнули боеприпасы к пулемету. Перед тем как наступать на деревню, я закрыл люк. Теперь мы никак не могли открыть его полностью. Наводчик был тяжело ранен осколками. Далеко не сразу мне удалось открыть люк. Я выпрыгнул и упал за башню танка и ненадолго потерял сознание. Очнувшись, я увидел, как из открытого люка со свистом вырывается пламя. Я потерял равновесие и скатился на землю. Позднее я увидел неподалеку и другие горящие «пантеры». Члены экипажей подбитых танков, с ожогами на лицах и руках, подбежали ко мне. Из двенадцати «пантер», начинавших атаку, семь стояли в открытом поле и горели. На перевязочном пункте я узнал, что из тридцати пяти членов экипажей пятнадцать погибли. Почти все остальные были ранены. Уцелевшие пять «пантер», ведя непрерывный огонь, отошли на исходные позиции.
   Во время атаки по нашему участку велся интенсивный пулеметный и артиллерийский огонь, в том числе и с моря, что затрудняло эвакуацию раненых.
   11 июня 26-й моторизованный полк СС оберштурмбаннфюрера Вильгельма Монке запросил поддержку танков для отражения атаки вражеских танков и пехоты у Ле-Мениля. Командир 8-й роты 12-го танкового полка оберштурмфюрер Ганс Зигель занял позиции в засаде за линией обороны 2-го батальона 26-го полка, примерно в километре к югу от Ле-Мениля. Заметив, что шум боя в его секторе усиливается, он отправил три Pz-IV своей роты, чтобы «уточнить обстановку». Вот как он описывает последовавшие события:
   «Когда мы остановились, чтобы осмотреться, по жестам пехотинцев, указывавших саперными лопатками в сторону врага, мы поняли, что складывается крайне опасная обстановка. Я отдал приказ «К бою!», и люки трех танков захлопнулись словно сами собой. Орудия были подготовлены к бою. Мы на ходу зарядили бронебойные снаряды. Увидеть противника слева от нас мешала живая изгородь. Выехав на открытое место, я оказался посреди своей пехоты и заметил несколько «шерманов», двигавшихся через сад совсем близко от нас. Мы выехали прямо под их пушки, подставив уязвимые борта.
   «Вражеские танки!.. Лево 90!.. Дистанция 200! Огонь!» Больше я как командир роты и головного танка ничего сделать не мог. Месячные тренировки и боевой опыт экипажей принесли плоды. Механик-водитель развернул танк влево, и мы были готовы к стрельбе. Ближайший «шерман» был подбит в мгновение ока. Через несколько минут пылали уже четыре или пять вражеских машин. Однако последний танк удалось обнаружить лишь тогда, когда он подобрался к нам метров на сто и уже развернул башню в нашу сторону. «Танк!.. Лево 60!.. Дистанция 100!» Мы стояли, направив стволы друг на друга. В командирский перископ казалось, что до ствола вражеского танка можно дотянуться рукой. С грохотом выстрелила наша 75-мм пушка. Вражеский танк взорвался. Только тогда другие два наших танка смогли подъехать поближе. Не успели пехотинцы подняться, чтобы продолжить наступление, как три Pz-IV двинулись дальше мимо горящих обломков. Командирской машине удалось подбить еще два «шермана». Наступая дальше, я попал под огонь противотанковых орудий справа и развернул танк, чтобы открыть огонь.
   Завязалась дуэль, в которой, сделав пять выстрелов, мой танк получил прямое попадание. Экипажу пришлось покинуть машину. К сожалению, без радиста — он был убит снарядом, пробившим лобовую броню в правой части. Мой танк горел, поливаемый огнем из всех видов оружия. Два других танка, следовавших за мной, остановились, чтобы открыть огонь, и были обездвижены меткими попаданиями».
   Тем временем командир 2-го батальона 12-го танкового полка штурмбаннфюрер Принц сосредоточил другие подразделения для контрудара на Ле-Мениль. Он лично возглавил атаку.
   Роты В и D «Гусар»^[5] и рота D «Королевских стрелков»^[6] потеряли тридцать семь «шерманов» и понесли тяжелые людские потери. Мы потеряли под Ле-Менилем 189 человек. Было подбито три танка Pz-IV, один из которых позднее удалось вытащить и отремонтировать. Командир 8-й роты 12-го танкового полка оберштурмфюрер Зигель так описывал конец боя:
   «Вернувшись на позиции своих войск вместе со сдавшимся в плен канадским капралом, я увидел впечатляющую картину. Канадцы отправили на поле боя несколько санитарных машин. На подножке каждой из них стоял человек, размахивавший флагом Красного Креста. Они продолжали размахивать флагами, когда из машин выскочили санитары с носилками. Где-то полчаса они осматривали поле боя, собирая раненых и убитых, словно на учениях в мирное время. Ни единый выстрел не помешал им заниматься своим делом».

   11 июня атаки британских 50-й пехотной и 7-й танковой дивизий при поддержке частей канадской 3-й пехотной дивизии против левого фланга 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» и армейской учебной танковой дивизии с севера в направлении на Виллер-Бокаж успеха не имели. После того как очередная атака, предпринятая утром 12 марта, также потерпела неудачу, британская 2-я армия получила приказ воспользоваться брешью, образовавшейся восточнее. Вот как описаны эти бои в донесении 22-й танковой бригады британской 7-й танковой дивизии:
   «Учитывая сложность местности и, как следствие, малую скорость продвижения, было решено силами 7-й танковой дивизии обойти левый фланг немецкой учебной танковой дивизии левее американского сектора. По имевшейся информации, американцы подошли с севера к Комону, и появилась возможность развить этот успех наступлением в направлении на Виллер-Бокаж и, по возможности, занятием высоты 113».
   В случае успеха дивизия должна была наступать на Эвреси. За ней должны были следовать части 50-й пехотной дивизии. Кроме того, в качестве резерва предполагалось использовать британскую 1-ю парашютно-десантную дивизию. Деревня Эвреси расположена в ложбине на гряде холмов между реками Одон и Орн всего в трех километрах от высоты 112, которая должна была сыграть важную роль в последующих боях.
   Ударную группу британской 22-й танковой бригады составляли следующие подразделения:
   разведывательный батальон 8-го королевского ирландского гусарского полка;
   танковый батальон 4-го йоменского полка графства Лондон («Меткие стрелки»);
   5-й королевский конно-артиллерийский полк;
   батальон Королевского пехотного полка;
   батальон 5-го танкового полка;
   мотопехотный батальон Стрелковой бригады;
   260-я противотанковая батарея.
   Группа сосредоточилась для атаки в 16.00 12 июня. Ее передовые части завязали бой с противотанковой артиллерией и пехотой в районе Ливри. Ситуация прояснилась лишь к 10 часам вечера, когда продолжать наступление было уже поздно.
   Боевая группа расположилась на отдых в Ливри, чтобы возобновить наступление в 17.30 13 июня.
   В штабе I танкового корпуса СС заметили эту угрозу, но ни у одной из трех танковых дивизий, брошенных в бой, не оставалось резервов для защиты фланга. Верховное командование было вынуждено перебросить в тыл учебной танковой дивизии части 101-го батальона «тигров», прибывшие в ночь с 12 на 13 июня. Батальон покинул район Бове примерно в 70 км к северо-западу от Парижа в ночь с 6 на 7 июня. 3-я танковая рота и ремонтная рота понесли значительные потери в результате ночного авианалета в лесу под Версалем. Кроме того, за время долгого перехода возникло множество технических неполадок. Таким образом, прибывшие роты не были полностью укомплектованы танками и не имели времени для ремонта машин. 1-я рота гауптштурмфюрера Рольфа Мебиуса утром 13 июня отдыхала после ночного марша километрах в десяти к северо-востоку от Виллер-Бокажа. К этому времени прибыло от 7 до 9 «тигров». 2-я рота оберштурмфюрера Михаэля Витманна в это же время расположилась лагерем в небольшом лесу у южной окраины деревеньки Монброк, расположенной южнее шоссе № 13, в 2 км к северо-востоку от Виллер-Бокажа. Тем временем авангард британской 22-й танковой бригады вышел к Виллер-Бокажу и беспрепятственно его миновал. Колонна главных сил, двигавшаяся по дороге Ливри — Амайесюр-Сель — Виллер-Бокаж, противника не встретила. Рота «Метких стрелков» и механизированная рота Королевского пехотного полка двигались вдоль шоссе № 13 к высоте 113, чтобы занять там прикрывающие позиции. Дальнейшие события этого дня, ставшего триумфальным для оберштурмфюрера Михаэля Витманна, подробно описаны в представлении командования I танкового корпуса СС о награждении Витманна Рыцарским крестом с Дубовыми листьями и Мечами от 13 июня 1944 года:

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

О награждении дубовыми листьями и мечами к Рыцарскому кресту

   Награда за № 71 присвоена 22 июня 1944 года
   Командный пункт I танкового корпуса СС, «Лейбштандарт»
   13 июня 1944 года
   12 июня оберштурмфюрер СС Витманн получил приказ прикрыть левый фланг корпуса у Виллер-Бокаж в случае ожидаемого выдвижения прорвавшихся английских танков на юг и юго-восток.
   Точно в указанное время Витманн с шестью Pz-VI прибыл на место.
   В течение ночи с 12 на 13 июня 1944 года ожесточенный артиллерийский обстрел трижды вынуждал роту Витманна менять позиции. Ранним утром рота заняла позиции у высоты 213 севернее Виллер-Бокаж, имея пять боеспособных танков Pz-VI.
   В 8.00 охранение доложило оберштурмфюреру СС Витманну о движении крупной колонны вражеских танков по дороге Кан — Виллер-Бокаж.
   Витманн, расположивший свой «тигр» в засаде в 200 метрах южнее дороги, опознал английскую танковую часть, за которой следовал батальон английских бронетранспортеров.
   Положение требовало скорейшего вмешательства. У Витманна не было времени отдавать приказы подчиненным, занявшим позиции в других местах. Вместо этого он устремился на английскую колонну, ведя огонь на ходу. Его молниеносные действия нарушили строй колонны. Витманн уничтожил четыре «шермана» с дистанции 80 метров, затем повел «тигр» на колонну и параллельно ей и прошел вдоль колонны от десяти до тридцати метров, ведя огонь в направлении движения. За короткий период ему удалось уничтожить пятнадцать тяжелых танков противника. Еще шесть танков были подбиты и покинуты экипажами. Шедший в составе колонны механизированный батальон был уничтожен практически полностью.
   Четыре танка роты Витманна, подошедшие позднее, взяли около 230 пленных. Витманн во главе своей роты ворвался в Виллер-Бокаж. В центре города его танк потерял ход после попадания снаряда тяжелого противотанкового орудия. Несмотря на это, ему удалось подбить все вражеские машины и обратить противника в бегство. После этого экипаж Витманна покинул машину и пешком прошел около пятнадцати километров до расположения Учебной танковой дивизии. Здесь он доложил обстановку начальнику оперативного отдела дивизии, а затем вернулся с пятнадцатью Pz-IV Учебной танковой дивизии и возобновил наступление на Виллер-Бокаж. На автомобиле-амфибии ему удалось добраться до расположения 1-й роты, развернутой вдоль шоссе на Виллер-Бокаж. Благодаря хорошему знанию хода битвы и обстановки он успешно руководил действиями роты в атаке на противника, танки и противотанковые орудия которого продолжали удерживать город.
   Решительными действиями своего экипажа Витманн без посторонней помощи разгромил противника, английскую 22-ю танковую бригаду, которой удалось углубиться в тыл наших частей. Своевременное принятие решения и высочайшая личная отвага в его осуществлении позволили ликвидировать опасность, нависшую над всем I танковым корпусом СС. Другими резервами на тот момент корпус не располагал.
   Включая сегодняшний день, на счету Витманна и его экипажа более 138 уничтоженных вражеских танков и 132 противотанковых орудия.

Подпись: Дитрих Обергруппенфюрер СС и генерал танковых войск СС

   Взвод Бараля, в состав которого входила и наша машина, получил приказ разведать ситуацию в Мальто, чтобы не получить какой-нибудь неприятный сюрприз на фланге во время атаки на высоту 112. Наши четыре «тигра» выехали на окраину Мальто, преодолев на большой скорости широкое поле. Мы без колебаний проломили живую изгородь и обнаружили прямо перед собой четыре «шермана». «Стоп!.. Танк слева… Дистанция 200… Огонь!» Двух снарядов оказалось достаточно. Второй танк, появившийся еще левее на том же расстоянии, ждала та же судьба. Тем временем командир взвода Бараль приблизился к нам и подбил третий «шерман». Четвертый решил искать спасения в поспешном бегстве и удрал от нас по дороге на Этервиль. Задача была выполнена. Ближайшие несколько часов угрозы с этого фланга можно было не ожидать.
   Первый бой на Западном фронте стал огромным успехом для нашего молодого экипажа! Даже вернувшись в Сен-Мартен, мы могли видеть в вечернем небе отблески пылающих «шерманов».
   Времени на отдых не было. Атака широким фронтом на высоту 112 была назначена на 22.00. Сопровождать «тигры» должна была пехота дивизии «Гогенштауфен».
   Вражеская артиллерия усилила обстрел. Отработанными до автоматизма движениями мы заняли свои места в танке. Через несколько минут наша рота сосредоточилась для атаки. Радиостанции — на прием! Радист настроил обе УКВ-радиостанции и подключил наушники и микрофон. Шкалы частот были подсвечены тусклыми лампочками. В наушниках слабо гудело. 20.10. Мы с лязгом захлопнули крышки люков и закрыли их изнутри. Механик-водитель тронул танк с места с легким рывком. В смотровые щели было видно, как соскользнули с лобовой брони ветки деревьев, которыми была замаскирована машина. Скрипя гусеницами, танк повернул чуть вправо.
   Наша рота приблизилась к дороге, усыпанной ветвями деревьев в руку толщиной. Нам были видны только деревья справа и слева и корма впереди идущего танка. Потом была короткая остановка — мы выехали на обратный скат. 1-я рота построилась в широкий клин из 14 машин. На полпути от Сен-Мартена, на пологом склоне высоты 112, раскинулись обширные заросли кустарника. Здесь нам предстояло занять огневые позиции. С вершины холма канадцы могли видеть за нашими спинами долину Орна, через которую шло наше снабжение. Под прикрытием сосредоточенного артиллерийского огня, разбудившего нас утром, противник поднялся на вершину холма. Они начали окапываться и не рвались в бой. Мы с нетерпением ждали возможности помериться с ними силой.
   10 июля началась ожесточенная, отчаянная схватка за высоту, прозванную впоследствии «Голгофой». На ней не осталось ни единого клочка земли, не изрытого снарядами. Пока тяжелая артиллерия превращала высоту в ад, мы покинули замаскированные позиции, чтобы выманить на себя противника. Вскоре на горизонте показалось с полдюжины вражеских танков. Часть 1-й роты выдвинулась чуть вперед на разведку. Командир танка окинул взглядом четверых своих товарищей в полутемном танке.
   Вот наводчик — такой же юнец, как и все остальные. Он раньше был мотоциклистом в дивизии «Дас Райх» и боевого опыта имел не меньше других. В его огромном теле жила ранимая душа и страсть ко всему съедобному. Он родился в Киеве, а его отец, офицер, потерял ногу, воюя в Африканском корпусе. Ниже и левее сидел наш 19-летний механик-водитель. Он водил «тигр» еще на Восточном фронте, превосходно знал свое дело и в роте вполне мог считаться одним из «старой гвардии». Рядом расположился радист, отвечавший также за пайки и стрельбу из курсового пулемета. Его боевой путь тоже прошел через Россию. Сначала на Pz-III, потом на Pz-IV и, наконец, на «тигре». Это и были наши парни, всего неделю тому назад задававшиеся в Голландии вопросом: «На что будет похожа война на Западе?»
   Наш командир Кальс находился в командирском танке. Он неторопливо отдал приказ, который тут же услышали во всех машинах. Экипаж не заметил, как поднялась температура в тесном пространстве танка. Механик-водитель спокойно проверил приборы, тахометр, давление масла, температуру двигателя. Газ — переключение передач — газ!
   Мы успели преодолеть немалое расстояние, прежде чем «шерманы» открыли огонь. Похоже, они сосредоточились на головном «тигре». Взрывы взметали вверх землю в промежутках между танками. Несмотря на приказ ротного, Зоретц не отступил ни на метр. Вокруг его машины разворачивалось захватывающее зрелище. (Храбрец Зоретц, наш товарищ по оружию еще со времен Восточного фронта, позднее погиб в автокатастрофе.) Три вражеских танка уже замолчали. Остальные продолжали стрелять без передышки. Наконец, самый рьяный из них оказался в перекрестье нашего прицела. Два танка, шедших правее, мы к этому времени уже подбили, потратив на них пять бронебойных. И тут над полем боя появились легкие бомбардировщики. Словно соколы, они камнем падали с большой высоты, сбрасывали бомбы и снова уходили вверх. Они накинулись на нас, подобно разъяренному пчелиному рою, осыпая танки градом бомб среднего калибра. Одновременно рядом с нами стали рваться дымовые снаряды, и через несколько минут все вокруг заволокло непроглядной белой пеленой. Такой бой был для нас в новинку. Ни с чем подобным мы прежде не сталкивались. Мы отошли на исходные позиции — здесь хотя бы наша пехота могла отогнать от танков штурмовые группы противника.
   Как только белая пелена начинала рассеиваться или разрываться порывами ветра, на поле почти беззвучно обрушивались новые дымовые снаряды. Никто не сомневался — сегодня нам придется отказаться от своих намерений. Мы рассредоточились и стали ждать утра. Непрерывная канонада не давала нам уснуть всю ночь, но зато мы начали понимать, что ждет нас по другую сторону холма…
   На рассвете 11 июля мы двинулись в северном направлении, полные решимости на этот раз взять высоту! На склоне холма, обращенном в сторону Авне, мы попытались подняться на вершину по неглубокому оврагу. В небе появился самолет-разведчик, похожий на наш «Физелер Шторьх». Он сделал над нами широкий круг, вернулся, а затем повернул на запад, резко набирая высоту. Ничего хорошего это нам не сулило — эти самолеты были оснащены отличными радиостанциями. Не прошло, наверное, и десяти минут, как шторм превратился в ураган. Фугасные снаряды обрушивались на башню и лобовую броню. Взрывы рвали в клочья кроны деревьев. Наша мотопехота не решалась поднять головы, а многие их отважные товарищи погибли на этом склоне. Наши «тигры» один за другим подбили несколько «черчиллей». На небольшом лесистом пятачке, в загоне для скота, обнесенном живой изгородью, оказалось порядочно техники!
   Когда Кнехта зажали с двух сторон, мы двинулись ему на помощь по окопам и брустверам со скоростью 20 км/ч, на ходу выцеливая английский танк. После того как мы третьим выстрелом попали ему в маску пушки, башню английского танка приподняло над корпусом. В дальнем левом углу загона противник разворачивал противотанковые пушки. Расчеты разводили станины пушек, и уже тогда они понесли первые потери. Эти англичане оказались храбрецами! Мы медленно приблизились к ним, делая бесполезными любые попытки приготовить выкрашенные в темно-бурый цвет орудия к бою.
   Противник снова поставил густую дымовую завесу, которая остановила наши танки почти у самой вершины. В этом молочном супе наш танк получил несколько попаданий в корму и башню. Командир приказал механику-водителю: «Вперед, полная скорость — марш!» Іде-то же этот дым должен был кончиться… И вот мы вышли на открытое место! «Стоп!»
   Перед нами развернулась картина, лучше которой не мог бы пожелать ни один командир «тигра», — менее чем в 100 метрах впереди нас «томми» покидали свои позиции. Грузовики и бронетранспортеры сновали туда-сюда, подбирая людей и снаряжение. Наш командир среагировал мгновенно: «Радист — огонь из пулемета! Бронебойными — огонь!» Два «черчилля», прикрывавшие поросшую низким кустарником местность перед нами, вспыхнули, даже не успев навести на нас пушки. Потом мы открыли прицельный огонь фугасными снарядами и начали обстреливать из башенного пулемета многочисленные цели, оказавшиеся перед нами. Тем временем туман рассеялся.
   По радио поступил повторный приказ нашего командира, Кальса: «Немедленно отойти на позиции роты». Мы бы предпочли броситься в погоню за отступавшим врагом! В тот же день, в той же атаке вместе с экипажем встретил свою судьбу Эндеман. Возможно, его сгубила дымовая завеса.
   К вечеру 11 июля высота 112 была занята «тиграми». На двадцать дней и ночей она стала эпицентром боев, постоянно переходя из рук в руки, а ее склоны были обильно политы кровью. Ни дня не проходило без упоминания высоты 112 в докладах штаба вермахта, пока в конце июля непобежденные «тигры» не оставили ее.
   В ночь с 11 на 12 июля «томми» снова заняли высоту. Под сосредоточенным огнем артиллерии наша пехота не смогла добраться до позиций «тигров».
   Нашему «тигру» пришлось вернуться на базу. Многочисленные попадания, которые он выдержал за день, не прошли бесследно. Топливные баки дали течь, кондиционер отказал. Мы медленно добрались до Сен-Мартена. Во время ремонта наводчик и механик-водитель получили ранения при внезапном артналете. Наводчика пришлось отправить в госпиталь, а механик-водитель Герман Шмидт после перевязки вернулся в танк. К нам присоединился новый наводчик. Он уже проявил себя на Востоке в составе тяжелой роты. Мы всегда были рады знать, что на наших танках хочет служить больше людей, чем мы могли задействовать.
   В четыре часа утра 13 июля мы снова двинулись на высоту 112, оставленную накануне. Мы стояли среди обломков противотанковых пушек, разбитых 11 июля, и выгоревших машин. Лесок вокруг загона, венчавший верхушку холма, был захвачен в ходе энергичной атаки.
   С тех пор на высоту непрерывно обрушивался сильнейший сосредоточенный артиллерийский огонь. Пехота, неся потерю за потерей, уже не могла удерживать позиции. 15 июля «тигры» снова остались на вершине одни, без пехотного прикрытия. Ночь с 15 на 16 июля казалась бесконечной. Вечером наш командир Вайс и ротный Кальс поднялись на холм в танке ротного. Нам было приказано удерживать занимаемые позиции несмотря ни на что! Утром 16 июля пехотинцы дивизии «Фрундсберг» вновь заняли свои позиции. За эти пять дней небольшой лесок совершенно изменился. Голые, лишенные листьев деревья утыкались в небо, словно пальцы, а бесчисленные воронки производили впечатление лунного пейзажа.

   Всю ночь в Мальто было неспокойно. В бинокль мы видели движение, и нередко из долины до нас доносился лязг танковых гусениц. Часть «тигров» получила приказ покинуть Мальто. Наш командир приказал: «Вперед!» Едва мы успели покинуть укрытие в кустах, как началась атака. Гудение радио в наушниках, шум двигателя и гусениц заглушали творившийся снаружи ад. Маленький закуток радиста освещался только тусклым солнечным светом, пробивавшимся из командирской башенки. Слева, по другую сторону от трансмиссии, можно было разглядеть лицо механика-водителя. Откинувшись назад, радист мог видеть командира, сидящего в командирской башенке. Его люк был открыт почти всегда, несмотря на канонаду.
   Мы приближались к деревне, занятой канадцами. Среди деревьев и кустов во дворах домов уже можно было рассмотреть отдельные стрелковые ячейки. Артиллерийский наблюдатель с той стороны уже давно следил за нашим приближением и сообщил о нашем появлении своим батареям. Они изо всех сил старались оказать нам горячий прием. Взрывы взметали в небо комья сухой земли, срывали крыши с домов, крушили стены. Когда пыль на секунду осела, мы мельком разглядели шпиль церкви, из самого верхнего окна которой торчал потрепанный флаг Красного Креста. Потом на нас обрушился целый град прицельных попаданий.
   Наш командир беспокойно ерзал на сиденье, оглядывая местность вокруг, и, как всегда спокойно и четко, указывал нашему новому наводчику цели: «Лево 45, дистанция 500! Вспышки выстрелов!» Альберт развернул башню в указанном направлении. По дороге в нашу сторону клином двигались четыре вражеских танка.
   Длинный корпус, невысокая массивная башня: «Черчилли»! Наш командир приказал «почесать» только первого и последнего из крашенных в оливковый цвет монстров. Огонь! Первый «черчилль» развернулся вокруг своей оси и застыл неподвижно! Когда радист открыл огонь из пулемета по экипажу, покидавшему машину, вспыхнул танк, шедший последним. Солнце закрыли клубы маслянистого черного дыма. Два танка, шедшие в середине, начали бешено кружиться, понимая, что их поймали на открытой дороге и нужно съезжать с насыпи. Но их участь быстро была решена: третий получил два попадания в корпус над гусеницами — у экипажа не было шансов выбраться! Последний был подбит двумя попаданиями в корму. Через несколько секунд из люков потянулись тонкие струйки белого дыма, а потом мощный взрыв вышиб тяжелые броневые плиты в задней части танка. Моторный отсек вспыхнул, а за ним запылал и боекомплект.
   Вдруг на земле перед нами вспухли облачка разрывов мелких снарядов. Одновременно по радио поступил сигнал: «Внимание! Противотанковые пушки на краю леса!» Мы действовали молниеносно: «Принять вправо! Еще правее! Больше ход!» Потом: «Влево — стоп!» С легким жужжанием повернулась башня. Бах! Наши головы качнулись от отдачи. Еще два выстрела, и мы двинулись дальше.
   Постепенно огонь стихал. Потом появились истребители-бомбардировщики, обстрелявшие нас ракетами. «Закрыть люки!» Мы не двигались уже три часа. За это время некоторые «тигры» уже обошли Мальто. Из сообщений по радио было понятно, что дальше мы продвинуться не сможем. Один из «тигров» получил несколько попаданий из противотанковой пушки, и двое танкистов получили ранения. Пришлось подождать, пока не очистят лес на нашем фланге. Наконец поступил приказ продолжать наступление. В вечерних сумерках мы поднялись обратно на холм. Едуподвезли вовремя. На «Фольксвагене» или на трофейном транспортере, невзирая на погоду и вражеский огонь, полевая кухня добиралась до нас сквозь ночную тьму по перекопанной снарядами местности. Вместе с кухней прибыла почта. Обычно с кухней приезжал старший радист Штеттер или военврач Наузестер. Нередко у них зуб на зуб не попадал от страха, но мы ими гордились. В то время у нас не существовало «тыла». Мы надолго запомнили колбасу с травой и песком! Машину тряхнуло на воронке от бомбы, и содержимое баков вывалилось наружу. Наузестер снова вернул все на место, но в темноте копнул слишком глубоко. Наш врач тоже был замечательный малый. «Прошу к столу!»
   Бог ты мой! Гуляш, курица с лапшой, котлеты величиной с кулак, горячий чай… Почта! Лени вот-вот должна рожать, малыш Герберт наелся зеленого мыла, сосед Вальтер погиб, они получили новые карточки на обувь, у фрау Микеринг со второго этажа опять новый любовник…
   На следующую ночь нас часа четыре «крестили» прицельным минометным огнем, выкашивавшим пехоту. Проклятие! Эти штуки не могут стрелять на большое расстояние! После полуночи подползли три ефрейтора и сообщили, что в дальнем левом углу ограды что-то творится. В темноте никто ничего не мог разобрать. Им явно не померещилось! Мы терпеливо выжидали еще в течение часа и решили, что «томми» и в самом деле совсем недалеко. Несколько МГ-42 обстреляли предполагаемую минометную позицию. Когда стрельба прекратилась, снова начали рваться мины. Когда терпение нашего командира лопнуло, мы довернули чуть вправо, проехали вперед несколько метров и обстреляли угол загона фугасными снарядами так, что в перерывах между выстрелами несколько «томми» нерешительно подняли руки. Они установили свой миномет не более чем в тридцати метрах от нашего левого фланга!
   Из окопа вылезли трое рослых канадцев. «Руки вверх!» Они вытащили четвертого, тяжело раненного. На месте осталось шестеро убитых. Эти люди в резиновых сапогах, с камуфляжными сетками на форме, с крашенными в темный цвет лицами, с острыми ножами, так не похожими на наши, пытались обойти нашу позицию с фланга. Они смотрели на нас, не веря своим глазам. Наверное, про себя они думали:
   «Так вот как выглядят эти черти, постоянно дающие нам по мозгам!»
   Ярким солнечным утром 24 июля из Мальто в сторону Сан-Мартена двинулись еще восемь «черчиллей». В этот день мы с еще одним «тигром», которым командовал Шваб, расположились далеко справа, на открытом фланге в сторону Мальто. Другой «тигр» еще не успел обнаружить противника, а наш командир уже указал наводчику цель. «Дистанция 400 — замыкающий танк… Огонь!» Шансов уйти у этих танков не было — они выехали прямо на огневой рубеж «тигров». Даже на полной скорости они не смогли бы вернуться в Мальто. Командир методично указывал наводчику танк за танком, и каждый снаряд попадал в цель!
   Тем временем к нам присоединились остальные «тигры». Лишь некоторым «черчиллям» удалось открыть ответный огонь. Вскоре густые клубы дыма возвестили об окончании этой танковой атаки.

   25 июля мы все еще оставались на высоте. Каждый день мы слышали «иерихонские трубы» и песни ангелов небесных. Это был тот еще хор! А потом снова наступало время атаки. Англичане появлялись из тумана, двигаясь перебежками от воронки к воронке и изо всех сил стараясь не выходить из спасительного тумана. Но мы уже заметили у них «базуки», похожие на обрезки труб, и совсем не собирались позволить им нас перестрелять. Механик-водитель с тревогой посмотрел на датчик топлива. Стрелка была почти на нуле. В довершение всего отказался работать стартер. Единственным средством завести двигатель оставался ручной стартер. Двигатель загудел, но запасы топлива стремительно таяли. Мы выключили двигатель, чтобы сэкономить бензин. Всякий раз, когда нужно было менять позицию, двое из нас выскакивали из машины и вставляли ручку стартера между двумя выхлопными трубами, краска на которых изменила цвет от высокой температуры выхлопных газов. Они крутили ручку до тех пор, пока двигатель «Майбах HL 200» не заводил вновь свою песню.
   Кто-то закричал: «Закрыть люки!», и тут же на нас обрушились первые удары. Мы услышали рев, мощный взрыв, и из воронки перед нами взметнулось пламя. Танк раскачивался и дрожал! Под огромным давлением ударной волны дым и пыль просачивались сквозь щели внутрь. Над головой гудели серебристо-серые «Бристоди». Над ними, прикрывая, кружились истребители. Они жалили нас, словно осы. Бомбы со свистом падали на землю, взрываясь справа, слева, перед нами, позади нас. Самолеты осыпали бомбами все 1200 метров от нас до Сан-Мартена. Но постепенно это хорошо срежиссированное светопреставление начало стихать, и гудение бомбардировщиков исчезло вдали. Мы открыли люки и осмотрели хаос вокруг нас. Наверное, так же выглядел бы Токио после сильного землетрясения. Выжженный бомбами «ковер» тянулся до самого Сан-Мартен-Вье. К счастью, пехоту оттянули в тыл еще накануне. Наш «Дружище Аист», худой, длинноногий разведывательный самолетик, кружил в небе, покачиваясь то вправо, то влево. Наверное, думали мы, фотографирует великолепное поле боя у Атлантического вала.
   Едва мы успели помахать руками соседним танкам, чтобы дать им знать, что мы живы, как в воздухе раздался рев и тонкий пронзительный свист. «Воздух!.. Воздух!..» Вокруг нас разверзся ад, и черный дым поднялся в небо стеной. С неба обрушивались все новые потоки разрушительной силы — штурмовики открыли огонь из пушек трассирующими снарядами…
   Вечером нас сменила 3-я рота. Наш «тигр» потащился назад с разбитым радиатором. Двигатель раскалился докрасна, и заряжающий снял со стойки огнетушитель. Крайний дом в деревне, от которого остались только стены, служил командным пунктом нашей роты. Ротный Кальс сидел за столом, сделанным из разбитой двери, в тусклом, мерцающем свете свечи. В дыры в потолке видны были звезды. Кальс предложил нам сесть и усталым голосом быстро обрисовал ситуацию, перечисляя потери. Нашу базу перенесли дальше в тыл. Мы нашли немного воды в полупустой канистре и залили радиатор. Судя по звуку, он был пуст. В темноте мы побрели через деревню. Узкие улицы были завалены мусором и кусками стен. Крыши иных домов причудливо свисали, частично лишившись опоры. По лицам хлестали провода оборванных телефонных линий. Где-то корова, некормленая и недоеная, громко мычала от боли в переполненном вымени! Бродячая собака шарахнулась в темноту. В фонтане перед разрушенной церковью плавали утки. По обеим сторонам улиц длинными, молчаливыми колоннами двигалась мотопехота с пулеметами и патронными ящиками. Какая часть «Гитлерюгенд»? Скольким из них суждено было вернуться? Накануне во второй половине дня немецкие реактивные установки вместе с артиллерией вели огонь по скоплению вражеских танков и машин.
   И вот снова раздался давно знакомый, казавшийся бесконечным вой. Тяжелый снаряд железнодорожного или морского орудия пролетел над нами и взорвался где-то в Фегероле, быть может, разнеся один из деревенских домов, в подвалах которых укрывался резервный батальон. Вся деревня и ее окрестности содрогнулись. Снова засвистели снаряды. Последовали оглушительные взрывы.
   Где-то вдалеке взлетел на воздух дом. Через несколько минут последовал новый снаряд, вой от которого заглушал взрывы более мелких снарядов, непрерывно свистевших вокруг со стороны холма. Словно бы недостаточно уже было разрушений и безумия для немногих испуганных и жалких людей…
   Немецкие резервы с каждым днем истощались все быстрее. Перебежчики с немецкой стороны перестали быть редкостью. Семнадцати и восемнадцатилетние юнцы попадали на фронт вместе с почтенными седыми отцами семейств. Близок был тот день, когда истощенная страна уже не сможет дать фронту ни людей, ни техники…
   День за днем Союзники высаживали на берег новые дивизии и технику. Нехватка сырья? Неудовлетворенные потребности? На той стороне ничего подобного не было.
   Всю ночь мы, сменяя друг друга каждые два часа, стояли в карауле и охраняли позиции наших танков. Потом мы по очереди меняли спальные места: у пушки — на башне — в креслах механика водителя и радиста и обратно.
   Единственным спокойным временем суток были ранние предрассветные часы. Легкий утренний ветер постепенно разгонял туман и дым, окутавшие землю. Утренний свет с востока проникал во тьму оврагов и лощин. Капли росы блестели на травинках в первых лучах солнца, а птицы, уже давно проснувшиеся, щебетали утренние песни на ветвях елей.
   26 июля стоял обычный для середины лета ясный день. Безоблачное небо было идеальным для воздушного налета, и такие дни были истинным удовольствием для английских летчиков. Из штаба батальона поступил приказ: «Атаковать противника на высоте 67 и у северных подступов к Сан-Андре. Занять прикрывающие позиции к западу от Фегероля!»
   И вновь мы обнаружили, что вражеская оборона укреплена новыми артиллерийскими и противотанковыми орудиями, подошедшими за ночь!
   Несмотря на это, со своих боевых позиций и из засад нам снова удалось подбить или поджечь пять противотанковых пушек, три танка и десять других машин. В 11.30 мы пришли на подмогу Оберхуберу на старой линии обороны и поставили свою машину рядом с его танком. Он энергично махал рукой в сторону Мальто, откуда, по его мнению, вели огонь укрытые за деревьями противотанковые пушки. Первый его снаряд разорвался среди деревьев, оставив облачко серовато-белого дыма.
   Мы внимательно наблюдали за возможной реакцией, выискивая малейшее движение на опушке леса. Ничего! Вдруг позади нашего танка вырос метровый столб песка. Откуда прилетел снаряд? Мы продолжали смотреть во все стороны в поисках замаскированного противника. Вот — еще один взрыв, еще одно облако пыли, быстро осевшее перед нашим неподвижным танком. Дело принимало серьезный оборот! По внутренней связи, одновременно информируя и предупреждая экипаж, раздалось: «Внимание!.. Огонь ПТО!.. Механик, заводи мотор!.. Зарядить фугасный!»
   Внезапно с правой стороны корпуса танка Оберхубера блеснула вспышка разрыва, и тут мы поняли: противник справа! Круглое черное отверстие на уровне радиста было оставлено снарядом, смертоносная сила которого выбросила Оберхубера из командирской башенки на заднюю часть корпуса. Из люков, открытых теми, кто не был ранен и в ужасе выскочил из машины, повалили клубы дыма.
   Я прокричал в микрофон, болтавшийся у шеи: «Назад — марш! Быстрее!» Предотвратить катастрофу могла только скорость! Двигатель немедленно взревел на полную мощность, и гусеницы залязгали, вынося танк за пределы досягаемости для вражеских орудий. Мы развернули башню в сторону противника, который по-прежнему не выдавал себя, даже когда танк пришел в движение.
   Механик-водитель подбитого танка отчаянно размахивал окровавленным обрубком руки, на котором на коже и сухожилиях болталась ладонь, и пытался укрыться за бортом танка. Радист был убит прямым попаданием. Другие наши танки выдвинулись со своих позиций на гряду холмов. На другой стороне не было заметно никакого движения. Снова наступила тишина.
   Судя по всему, попытка прорыва канадцев была остановлена отвагой и упорством нашей пехоты. Наступавшие выдохлись, возникла заминка.
   В конце дня по радио поступил приказ сосредоточить танки в саду за Фегеролем, чтобы продолжить бои с противником справа от деревни. Экипажи занимались обслуживанием танков. Одни доливали воду в радиаторы, другие доливали масло, третьи подтягивали гусеницы. В этот момент из Фегероля прибежал адъютант пехотного батальона, занимавшего передовые позиции. Он предупредил нас, что с минуты на минуту можно ожидать воздушного налета. Тяжелые броневые плиты лязгнули по крышкам моторного отделения. Инструменты, канистры, части формы — все это мы без разбору покидали в танки и тут же захлопнули за собой люки. Двигатели взревели, и наши танки по поваленным стволам деревьев, обломкам и окопам устремились под защиту леса.
   Уже выдвигаясь, мы услышали над головой гудение английских истребителей-бомбардировщиков, устремившихся туда, где уже пробивались полоски розоватого тумана. Пикирующие самолеты напоминали темные звезды, взрывавшиеся вдруг внезапно огненными шарами и осколками! Позади нас оставались рокот двигателей, разрывы бомб, фонтаны грязи и камней, вывороченные деревья. Волны горячего воздуха одна за другой окутывали танки. Мы гнали через насыпи, траншеи и воронки, словно за нами по пятам следовал сам дьявол. Истребители-бомбардировщики пикировали позади нас, проносились над нами на малой высоте и уходили вверх, чтобы вновь с ревом устремиться к земле в крутом пике. Круша гусеницами деревья, мы проламывались в темный центр леса. Под сенью листвы мы пытались отдышаться, выжидая, пока вражеские самолеты уберутся восвояси.
   Мы удерживали эту высоту шестнадцать дней. Противник постоянно атаковал, и нам каждый день приходилось проявлять решимость. В один день враг атаковал со стороны Мальто; в другой — на полной скорости несся по полям со стороны Эвреси! Его наступление обычно сопровождалось дымовыми завесами, и это означало, что танкисты были предоставлены самим себе. Мотопехота больше не покидала окопов, замаскировав их ветвями, чтобы укрыться от осколков. Каждый час терзал наши нервы и нервы пехотинцев. Когда мы не меняли позиции, пехота старалась укрыться под нашим танком. Постоянный артиллерийский огонь по нашей высоте, по которой противник пристрелялся за несколько дней, не давал поднять голову. Часть «тигров» пришлось на время отправить в ремонтную роту, так как артиллерийскими снарядами с них сорвало вентиляторы.
   Проехав двадцать метров, наш механик-водитель увидел, как на приборной панели замигала красная лампочка: температура двигателя — 100 градусов. Стоп!
   Осколки снарядов, влетавшие через поврежденную броню в кормовой части, повредили радиатор. Несмотря на 700-сильный двигатель и вес в 60 тонн, «тигр» требовал не меньшей осторожности в обращении, чем сырое яйцо. Даже у такого гиганта была своя ахиллесова пята. Время от времени вражеские морские орудия присылали нам очередной «чемодан». Каждый раз они поднимали высоко в воздух кубометры грязи. И почти каждую ночь на этом плато, лишенном какой бы то ни было защиты, появлялись наши товарищи в черных комбинезонах. Это были ремонтники, приходившие починить самые серьезные повреждения, нанесенные снарядами гусеницам, вентиляторам и антеннам, или заменить курсовой или башенный пулемет. Мы уже и так потеряли слишком много танков!
   Верховное командование вермахта в сводке за 31 июля и 1 августа докладывало в Ставку фюрера: «Атаки противника к югу от Кана при поддержке танков и артиллерии отбиты с большими потерями».
   Тем, кто был в тылу, никогда не понять, сколько героизма и самопожертвования, сколько страданий и лишений стояло за этими простыми словами. День за днем в течение долгих лет люди привыкали к этому языку, который с военной краткостью описывал атаки и оборонительные бои, которые их сыновья вели на фронте. «К югу от Авранша идут тяжелые бои с наступающими танковыми частями противника». Такими словами та же сводка Верховного командования характеризовала положение на юго-западном участке немецкого фронта, окружавшего плацдармы Союзников.
   Там, набирая силу и размах, шли тяжелые бои, ознаменовавшие начало крупнейших и упорнейших боевых действий в Нормандии!
   Самая большая опасность в тот момент нависла над нашим юго-западным участком южнее Сен-Ло.

Действия танкового полка «Дас Райх» Рассказ командира танка Эрнста Баркманна

   Когда 6 июня началась высадка, 2-й танковый полк СС оставался в полной боевой готовности на юге Франции, поскольку там также ожидалась высадка десанта. Наконец, мы начали переброску в Нормандию.
   Американские войска, 30-я и 9-я пехотные дивизии, 7 июля форсировали канал Вир — Тот и начали развивать наступление на Ле-Дезер. Воспользовавшись этим, американская 3-я танковая дивизия атаковала северо-западнее Сен-Ло. 8 июля дивизия «Дас Райх» атаковала противника силами боевой группы на направлении Сен-Себастьян — Сентни. На острие удара шла 4-я рота на «пантерах». Эрнст Баркманн впервые столкнулся с «шерманами». Привыкнув к степям и обширным открытым пространствам России, он впервые вступал в ожесточенное сражение на местности, пересеченной изгородями и канавами, где бой ведется на короткой дистанции и где огромное значение имеет каждый танк. Здесь больше не было крупных танковых сражений на уровне батальонов, не говоря уже о полках.
   Бои велись только силами рот или взводов. Часто командирам танков приходилось действовать самостоятельно и решать задачи без поддержки пехоты.
   8 июля Эрнст Баркманн подбил свой первый «шерман». Вскоре после этого наступление роты было остановлено убийственным огнем артиллерии.
   9 июля он принял участие в контрударе в районе Перье, и атака американской 3-й танковой дивизии захлебнулась. После этого «пантеры» и «тигры» каждый день вели перестрелку с американскими танками, отчаянно нащупывавшими брешь в обороне, и нанесли противнику тяжелые потери.
   12 июля Баркманн уничтожил два вражеских танка и подбил третий. 13 июля рота стояла в засаде у Ле-Бокажа, замаскировавшись от возможного налета вражеской авиации. Из зарослей кустарника перед ее позициями показались первые вражеские танки. Шесть «шерманов» были отчетливо видны на расстоянии 400 метров. Когда две машины были подбиты, остальные четыре отступили. Потом прибежал пехотинец и сообщил, что американцы прорвались в тыл немецких позиций, и предупредил, что у них есть полугусеничные машины с противотанковыми пушками. Баркманн развернул «пантеру», направил ее на большой скорости через небольшой лесок и увидел перед собой авангард противника.
   Американцы устанавливали противотанковое орудие. Баркманн немедленно открыл огонь по противнику из орудия, а его радист начал поливать американскую пехоту из пулемета. Вдруг противотанковые пушки открыли огонь. Снаряд просвистел рядом с башней. Пушка была уничтожена прямым попаданием. Потом раздался удар о лобовую броню. Наш танк получил снаряд всего на несколько сантиметров ниже оптического прицела в лобовой броне. Танк загорелся. «Покинуть машину!» — приказал командир. Механик-водитель, радист и заряжающий выскочили из танка, но лежащий без сознания наводчик остался внутри. Несмотря на огонь артиллерии, Баркманн вернулся к танку и вытащил наводчика через командирский люк. Последовал новый приказ: «Погасить огонь!» Это удалось, и экипаж сумел снова запустить двигатель, чтобы отвести машину в расположение ремонтной роты.
   Баркманн получил резервную машину с приказом тремя «пантерами» пробиться к четырем танкам 4-й роты, окруженным противником. Занимая место в танке, он увидел пятна крови своего предшественника, убитого пулей в голову — такова была судьба многих командиров. Это задание было выполнено без потерь. Баркманн сменил на позициях четыре поврежденных машины.
   В следующей атаке «шерманов» Баркманну вновь сопутствовал успех. Около полудня на позиции прибыл командир полка оберштурмбаннфюрер Тихсен. Планировалось освободить из плена раненых солдат дивизии, которых держали в доме метрах в восьмистах от передовой. Три «пантеры» на полной скорости пересекли поле и отбили раненых пленников у отступающего врага.
   В этом был весь Тихсен — командир, неоднократно доказывавший свою храбрость в боях сначала на востоке, а затем и на западе. Через несколько дней он погиб, ведя свой полк в атаку. 20 и 21 июля Баркманн записал на свой счет еще четыре победы над «шерманами». Потом артиллерийским огнем ему повредили гусеницы, и его «пантеру» пришлось с большим трудом тащить в расположение ремонтной роты.
   Тем временем была отремонтирована старая «пантера» № 424, и экипаж Баркманна пересел в нее. Когда наметился прорыв американского 7-го корпуса под Мариньи в направлении на Авранш, танковый полк «Дас Райх» был отведен со своего участка, чтобы заткнуть брешь в позициях учебной танковой дивизии. Это удалось, несмотря на превосходство противника в воздухе. В результате двухдневных массированных бомбардировок с воздуха дивизия понесла тяжелые потери. При смене позиций у «пантеры» № 424 был поврежден карбюратор. Ремонтники попытались устранить проблему на месте.
   Чтобы сэкономить время, было решено не принимать никаких мер предосторожности. Решение оказалось роковым. Четыре истребителя-бомбардировщика атаковали на бреющем полете. Первые же снаряды влетели внутрь танка через открытый люк моторного отделения.
   Шланги системы охлаждения и масляный радиатор вышли из строя. Загорелся двигатель. Экипаж сбил пламя и работал всю ночь. Их тяжкий труд не пропал даром. На рассвете 27 июля «пантера» № 424 смогла последовать за остальной ротой на новый участок фронта. Они прибыли к городку Лe-Лope у шоссе Сен-Ло — Кутане. Из-за поворота на въезде в город вдруг выскочили несколько пехотинцев и тыловиков и подбежали к танку: «Американские танки наступают на Кутане!» — кричали они. Туда-то нам и надо! Вдали Баркманн слышал шум боя и гул самолетов, потом донесся треск автоматов и винтовок. К его танку подошли Шписс и Ширрмайстер. Они оба были ранены. По их словам, американские танки двигались по дороге на Кутане вместе с большой автоколонной. «К бою!» — приказал командир. «Пантера» № 424 медленно двинулась вперед, пока не показался перекресток. Огневая позиция в 100 метрах от перекрестка, укрытая с фланга пригорком, поросшим кустарником, была идеальной.
   «Танки слева. Огонь по двум головным машинам!» Наводчик Поггендорф уже поймал первый танк в прицел, и первый же снаряд сорвал с вражеской машины башню. Потом в прицел попал второй головной танк — он тоже вспыхнул. Теперь для танков, следовавших за ними, перекресток был блокирован. Они стали разворачиваться. Даже те машины, которым уже удалось миновать перекресток, двинулись назад.
   «Огонь!» — орудие «пантеры» посылало снаряд за снарядом в скопление бронетранспортеров, джипов и грузовиков с боеприпасами. Через несколько минут перекресток превратился в пылающее кладбище автомобилей. Вдруг Баркманн заметил, что чуть левее два «шермана» съехали с шоссе и начали сближение. Началась танковая дуэль. Первый «шерман» запылал ярким пламенем уже после второго выстрела. Второй успел дважды попасть по машине Бар-кманна, но вскоре, получив снаряд в корму, загорелся и он. В небе над «пантерой» появились истребители-бомбардировщики. Первые бомбы с воем устремились к земле, но не попали в цель. Но с каждым заходом они ложились все ближе. Мощный взрыв потряс «пантеру». Осколки сорвали часть гусениц, а фугасные бомбы повредили башню и корпус. Несколько «шерманов» подошли поближе и открыли огонь. Баркманну удалось подбить еще две вражеские машины, пока «пантера» не получила тяжелые повреждения. Снаряд разбил сварной шов корпуса. Другой сорвал гусеницу с зубцов ведущего колеса. Отказала вентиляция. Пока экипаж пытался отвести танк с сорванной гусеницей и поврежденным ведущим колесом в укрытие, машина получила еще несколько снарядов в корму. Этот маневр требовал огромных усилий, но он удался. Еще один «шерман», вырвавшийся вперед, был подбит, когда «пантера» с трудом добралась до домика фермера в деревне Нефбур, где удалось сделать самый неотложный ремонт. Бой Баркманна на шоссе задержал продвижение американских войск в тыл немецких войск достаточно надолго, чтобы многие части, уже, казалось, попавшие в окружение, сумели вырваться. Последней оторвавшись от противника, «пантера» Баркманна, буксируя еще две машины, 28 июля прибыла в Кутане.
   Вражеские танки уже ворвались в город, и один из буксируемых танков был подбит из противотанкового орудия. Проезжая через занятые противником районы города, Баркманн снова попал под удар истребителей-бомбардировщиков. Он был ранен осколком в ногу; получил ранение и заряжающий. В ночь с 29 на 30 июля Баркманн повел свою «пантеру» в направлении на Авранш, и ему пришлось пересекать пути продвижения американских войск. На следующее утро пришлось взорвать второй танк, который он тянул на буксире. Чуть позднее, после взрыва боекомплекта, выгорела и его «пантера». Экипажи, всего 14 человек, продолжили путь к побережью пешком и вернулись в расположение своей роты 5 августа. Они прошли через американские позиции и во время отлива вброд переправились через бухту. В представлении к Рыцарскому кресту от 27 августа 1944 года говорится:
   «Во время боев против высадившегося противника унтершарфюрер СС Баркманн остался прикрывать два подбитых танка своей дивизии. Ввиду отступления дивизии, он оказался оторванным от своей части. Баркманн взорвал один из танков и взял второй на буксир. Он неоднократно пересекал пути продвижения американских войск и подбил четырнадцать вражеских танков. По ночам он пристраивался к американским колоннам и через два дня сумел выйти к своим…»

   Командир взвода и танка Фриц Ланганке, 2-й танковый полк «Дас Райх»
   Ночью нас сменили с позиций восточнее Карантана и отвели в резерв в Сен-Себастьян. Однако еще до полудня следующего дня нам снова пришлось двигаться в путь. Со взводом из четырех «пантер» я на полной скорости направился к северо-восточной окраине Перье и доложил о прибытии командиру полка оберштурмбаннфюреру Тихсену. Поскольку в приказе от нас требовали «двигаться, невзирая на действия вражеской авиации», было ясно, что опять сложилось отчаянное положение. В пути нам повезло, и истребители-бомбардировщики нас практически не беспокоили. Однако район сосредоточения оказался крайне негостеприимным местом. Пока мы ожидали командира полка, район подвергся довольно сильному артиллерийскому обстрелу, который произвел на нас впечатление. Командир, подъехав, поставил свою открытую легковушку вплотную к моему танку и, не теряя ни минуты, встал и четким военным языком, которым он славился далеко за пределами нашей дивизии, начал описывать мне положение и задачу.
   В самом начале инструктажа серия разрывов едва не накрыла нас, прервав его объяснения. Сам того не заметив, я съехал поглубже внутрь башни так, что едва мог из нее выглянуть. Командир полка даже не шелохнулся. Он стоял, вытянувшись в полный рост, в своей машине и не мигая смотрел на меня.
   Он не играл на публику и не пытался произвести впечатление. В любой армии мира и во все времена выдающийся командир должен был играть главную роль, служить примером для подражания в сложной или даже отчаянной ситуации, проявлять выдержку, спокойствие и предельную самодисциплину. Именно эти черты в подобных ситуациях передаются подчиненным, подвигая целые подразделения и отдельных людей на действия и поведение, которые невозможно объяснить иначе. Такие обстоятельства трудно, практически невозможно описать спокойными словами и обычным языком. Они дают возможность лучше почувствовать разницу между невоенным человеком и настоящим солдатом. Здесь, на окраине Перье, это открытие поставило меня в неловкое положение. Такое образцовое поведение оказывает более сильное воздействие, чем доводы разума, и помогает преодолеть страх. Внезапно я понял, что не могу больше смотреть сверху вниз из башни на командира полка, спокойно стоящего в неприкрытой машине. Несмотря на то, что оставаться в башне было намного разумнее, я почувствовал необходимость спрыгнуть на землю и встать по стойке «смирно» возле его машины, восстановив тем самым надлежащую армейскую субординацию. Тот, кому не суждено стать настоящим солдатом, никогда не сможет в полной мере оценить важность строгого соблюдения этой военной формальности. Муштра и церемонии сами по себе не имеют большой ценности. В отсутствие необходимых условий они могут показаться бессмысленными и лишними, а может быть, даже и нелепыми. Но они, являясь неотъемлемой частью солдатской жизни, служат выражением психических установок, морально-этических обязательств и, как таковые, играют жизненно важную роль. Без них армия — это просто группа людей в форме и с оружием, которые, в лучшем случае, способны сносно выполнить свою работу. Но от таких людей никогда нельзя ожидать даже простого исполнения воинского долга, не говоря уже о героизме.
   Когда я встал рядом с машиной, оберштурмбаннфюрер Тихсен вышел и по карте подробно описал мне обстановку.
   Все это время вокруг продолжали рваться снаряды. Желание поскорее найти укрытие было почти непреодолимым. Но суровая военная подготовка, солдатское отношение к своему делу, опыт трудных военных лет и пример командира помогли пересилить это желание. Я стоял и наблюдал, как спокойствие и уверенность в себе могут одолеть и вытеснить природный человеческий страх.
   После инструктажа я отдал честь и дождался, пока командир уедет. Потом я залез в танк как обычно, несмотря на внутреннее желание запрыгнуть в него, как кенгуру. Разумеется, экипажи следили за нашей беседой с самого начала, и о том, чтобы нарушить ее дух в самом конце, не могло быть и речи.
   Американцы усилили давление с севера, угрожая Перье. Они уже почти вышли к небольшой речушке Сев. Несколько танков нашего полка были подбиты. Моему взводу было приказано остановить противника на дороге, шедшей на север чуть западнее Перье от шоссе № 800. В моей памяти она осталась как «Римская дорога». Полуразрушенный Перье, через который мы проезжали, производил впечатление города-призрака. По грунтовым дорогам мы вышли к шоссе, сопровождаемые американским самолетом-корректировщиком, лениво кружившим над нами. Подойдя к дороге справа от фермы, мы тут же попали под сильный обстрел. На склоне за рекой, примерно в километре, мы заметили довольно сильный смешанный отряд американцев. Я все еще размышлял над тем, как бы получше занять огневые позиции, когда на своем «Фольксвагене» подъехал наш ротный, оберштурмфюрер Шломка. Он объезжал разбросанные по широкому фронту взводы нашей 2-й роты, чтобы составить свое представление об обстановке. Едва я отдал механику-водителю приказ завести танк в сад справа от дороги, чтобы получше его укрыть, как ротный подбежал к нам, чтобы выяснить, не можем ли мы занять более выгодную позицию в огороженном поле по левую сторону от дороги. Едва мы прибыли туда, как нас накрыл залп из тяжелых орудий. Я хотел броситься на землю, но было уже поздно.
   Уже в падении я получил удар большим осколком в правое плечо. Во время войны находились люди, отличавшиеся почти невероятным везением и проходившие без единого ранения одну кампанию за другой, оставаясь при этом в действующей армии. Я был одним из таких людей. Осколок был уже на излете и ударил меня по плечу закругленной внутренней стороной. Только одна из его иззубренных граней вонзилась в мягкие ткани — снова невероятное везение. Оберштурмфюрер Шломка легко перевязал меня бинтом из аптечки.
   Мы выяснили, что позиция слева от шоссе ничуть не лучше, чем справа, и бегом вернулись к своим танкам. Там тем временем царил полный беспорядок. Пока мы искали хорошую огневую позицию, мой танк застрял в канаве. Механик-водитель Ренатус Зеегер, родом из Лepaxa, выпрыгнул из машины и подцепил буксирные тросы, чтобы другой танк мог нас вытащить. При этом он получил тяжелое осколочное ранение в рот, потеряв почти все зубы. От шока и потери крови у него помутился рассудок. Не замеченный экипажем, он, шатаясь, вышел из сада и побежал в тыл по дороге, по которой мы приехали. Кто-то втащил его в свою машину, оказал помощь и доставил на ротный пункт снабжения. К счастью, унтер-офицер, заведовавший пунктом, быстро разобрался в ситуации и прислал нам другого механика-водителя, штурммана Хайля. Тем временем мы изрядно разозлились на Зеегера, которого никак не могли отыскать под мощным артиллерийским обстрелом. Через некоторое время мы отказались от этой затеи. Я залез на опустевшее сиденье механика-водителя и с помощью танка, подцепившего нас на буксир, вывел машину из канавы. С распухшим плечом это оказалось не таким уж и простым делом.
   Мы нашли наиболее выгодную огневую позицию и вместе с остальными успешно дали бой американским частям. Под сосредоточенным огнем наших орудий они вынуждены были остановиться, не доходя до реки, и к вечеру задача перекрыть продвижение противника по этой дороге была выполнена. При этом мы истратили почти все боеприпасы, кроме небольшого резерва, оставленного для отражения атаки.
   С наступлением темноты мы получили приказ отойти к Сен-Совер-Ланделен. Мы медленно двинулись задним ходом, чтобы не выдать себя языками пламени, время от времени вырывавшимися из выхлопных труб. Отойдя за поворот, мы развернулись и двинулись дальше обычным ходом. Уже миновав Перье, мы проехали мимо армейской пехотной части, также маршировавшей в тыл, что произвело на нас отличное впечатление.
   Вскоре мы подъехали к мосту, который саперы готовили к подрыву. Они не хотели терять времени на переправу кого бы то ни было, чтобы выполнить приказ об уничтожении моста до полуночи. Время истекало. Потом произошел один из тех драматичных случаев, которые сотни раз бывали на всех фронтах во время отступлений. Саперы имели четкий приказ уничтожить мост. Им всем были прекрасно известны случаи, когда задержка, какова бы ни была ее причина, приводила к тяжелым, а то и роковым последствиям.
   С другой стороны, отступающие части не были вовремя проинформированы или не могли оторваться от противника, ведя тяжелые бои. Мы объясняли, что нужно подождать пехоту. Мы умоляли, угрожали, кричали друг на друга. Ничто не помогало. Саперы оставались так же непреклонны, как и мы. Наконец, я въехал на мост и приказал остальным танкистам занять места и приготовиться к бою. Я крикнул командиру саперов, что мы откроем огонь по любому, кто приблизится к мосту. Я готов был расплакаться оттого, что пришлось оказаться в такой ситуации. Это был один из самых горьких моментов за всю войну, в котором у солдата просто нет выбора. При описании случаев, происходивших во время войны, рассказчику следует избегать употребления слишком сильных или эмоциональных слов и выражений. Однако, думаю, найдется не так уж и много ситуаций, более заслуживающих эпитета «драматическая», чем отчаянное противостояние на мосту непроглядной ночью, когда сталкиваются страсти, приказы противоречат друг другу, и идет безнадежная борьба между доводами разума. К счастью для всех, наши пехотинцы подошли раньше, чем случилось непоправимое — началась стрельба.
   По прибытии в район Сен-Совер-Ланделена мы были выведены в резерв корпуса.
   Пополнив запасы топлива и боеприпасов, мы устроились на ночевку под танками. Вскоре нас снова разбудили. Нелепые слухи и обрывки информации, доходившие до нас, были противоречивы, но ясно было одно. Прорыв американцев превратил упорядоченное отступление в катастрофу. Я получил приказ силами своего взвода блокировать дорогу Сен-Ло — Кутане. Согласно донесениям, к этому времени американцы уже вышли в район Кампрон — Камбернон.
   Маршрут нашего выдвижения к Камбернону был хорошо укрыт с воздуха, поэтому мы могли двигаться на высокой скорости. Со стороны города доносился шум боя. Я поговорил с командирами разных подразделений, иногда уже довольно пестрых по составу, которые сообщили, что американцы остановились у самой окраины города с востока и северо-востока и что наши части удерживают оборону. Узнав об этом, мы устремились по дороге налево от железной дороги, шедшей от Камбернона на юг, и, не снижая скорости, вышли на шоссе Сен-Лo — Кутане. Едва мы двинулись по шоссе в сторону Сен-Ло, как на нас обрушился сильнейший налет истребителей-бомбардировщиков, который я только испытывал за время войны. Что-то подобное произошло со мной еще лишь однажды, во время прорыва из окружения между Фалезом и Треном. Светлая лента дорожного покрытия в сторону Кутанса, насколько хватало глаз, была усеяна обломками автомашин и другой военной техники. Некоторые машины горели, дымились или просто стояли брошенными. То тут, то там были видны убитые или раненые солдаты. Обнаружив наше небольшое подразделение, со всех сторон начали пикировать истребители-бомбардировщики, сбрасывавшие бомбы и обстреливавшие нас из пушек. Чтобы немного отдышаться, мы съехали с шоссе вправо и ненадолго укрылись в саду. Это не слишком-то помогло: район вокруг шоссе подвергался не менее интенсивным бомбежкам, чем сама дорога. Во время таких интенсивных налетов люди реагировали по-разному. Большинство экипажей покидали машины и пытались укрыться под днищами собственных танков, если не находили другого убежища. Другие оставались в машинах. Трудно сказать, что было более действенным. Я вместе со своим экипажем всегда придерживался второго варианта. Мы немного посидели в танке, но потом решили, что налет все равно не прекратится, а у нас есть приказ остановить продвижение американцев вдоль шоссе.
   Поэтому, дождавшись небольшой передышки в бомбежке, я отдал по радио приказ двигаться дальше. Мы снова выехали на шоссе и на большой скорости пошли на восток. Истребители-бомбардировщики снова начали пикировать на нас, словно сумасшедшие. Мы опасались только тех самолетов, которые атаковали по прямой вдоль шоссе. На тех, кто атаковал сбоку, мы почти не обращали внимания.
   Небо было затянуто рваными облаками. По радио мы слышали переговоры американцев. Судя по всему, это были летчики: как только источник сигнала приближался (а я как бывший радист разведбатальона легко улавливал это на слух), из облаков появлялась очередная группа истребителей-бомбардировщиков. Иногда мне казалось, что я понимаю какие-то слова, но это была, наверное, всего лишь игра воображения. Некоторые самолеты пролетали так низко, что, казалось, вот-вот заденут крыльями деревья, росшие вдоль дороги. Часто удавалось разглядеть даже лица пилотов. Через некоторое время мы заметили, что на шоссе, кроме нас, никого больше нет, но мы продолжали идти вперед, не снижая скорости. Позднее выяснилось, что один из танков нашего взвода, экипаж которого также оставался в машине, потерял антенну и не смог принять мой приказ, а остальные экипажи продолжали укрываться под танками. Мы были вне поля зрения друг друга. Через несколько километров мы приблизились к группе домов и фермерских построек и резко свернули с дороги направо, укрывшись в саду, чтобы перевести дух. Тут мы заметили, что истребители-бомбардировщики, только что азартно атаковавшие нас, перестали выискивать нас на дороге. Это означало, что американцы рядом. Поэтому мы вернулись на шоссе и продолжили осторожно двигаться на восток. Бомбежка полностью прекратилась. Мы были практически уверены — передовые американские танки, возможно, из состава 3-й танковой или 1-й пехотной дивизии, прямо перед нами.
   Поворот дороги полностью закрывал нам обзор. Мы снова снизили скорость и начали поворачивать в полной готовности открыть огонь. В стволе — противотанковый снаряд, дистанция установлена на 500 метров: так всегда поступали, когда обстановка была неясна. Наводчик прижался лицом к телескопическому прицелу; все, даже радист, держали пальцы на спусковых крючках; заряжающий держал наготове второй снаряд.
   Мы продолжали двигаться со скоростью пешехода и миновали «пантеру», развернутую в направлении нашего движения слева от дороги. Это была машина нашего полка. Задний башенный люк был открыт. Но когда мы увидели переднюю часть танка, в правой нижней части лобовой плиты мы увидели дыру от прямого попадания снаряда. Его калибр был явно больше 75 мм, но танк не выгорел. От этого зрелища у нас пересохло в глотках и в животах вдруг стало пусто. Пушка, подбившая эту «пантеру», все еще была где-то впереди. Мы были напряжены и готовы к бою. Потом внезапно перед нами снова открылся вид на дорогу. Это зрелище стало одной из тех картин войны, которые не забываются. Вдоль дороги, насколько хватало глаз, стояли немецкие и американские машины различных типов, легковушки, грузовики, полугусеничники, танки. Некоторые из них были искорежены и объяты пламенем. Между ними сновали туда-сюда немецкие и американские санитарные машины с флагами Красного Креста, подбирая убитых и раненых, разбросанных вдоль дороги или остававшихся в машинах. Похоже было, что немецкое подразделение, возможно, из нашего полка, остановилось здесь и было захвачено врасплох наступающими американцами, не имея времени вернуться на шоссе. Слева от меня лежало довольно открытое поле, окаймленное сзади то ли деревьями, то ли кустарником. Перед нами, чуть слева была видна дорога из Кампрона. Вдоль дороги и около нее, в поле, стояло немало американских танков и, вероятно, истребителей танков. Нам показалось, что там же мы различили и пушки. Когда мы появились, не прозвучало ни единого выстрела. Возможно, это было сделано, чтобы не мешать санитарам. Мы тоже не стреляли, хотя наводчик едва не сходил с ума от возбуждения. Вся эта ситуация казалась совершенно нереальной, особенно если вспомнить о годах войны в России. Эта картина словно пришла к нам из другого мира. Время текло невероятно медленно. Напряжение достигло невыносимого уровня. Мы чувствовали, как по коже текут капельки пота. Мы хотели сделать что-нибудь, хоть что-то, но приходилось, предельно сосредоточившись, сидеть и ждать… Но чего?
   Метрах в 200–300 от нас, по ту же сторону от дороги за грудой бревен или камней стоял американский танк. Мы видели его только наполовину. Он казался наиболее опасным противником. Когда последняя санитарная машина закончила погрузку и стала удаляться, мы начали выцеливать башню этого танка. Это было наше первое движение с момента появления в поле зрения американцев, и оно рассеяло чары. Скорее всего американцы сидели в таком же напряжении, как и мы. Как бы то ни было, наша попытка прицелиться положила конец этому необыкновенному, необъявленному перемирию. Множество орудий перед нами открыло огонь, и наш танк резко тряхнуло. Почти одновременно мы выстрелили по танку, в который целились, но поджечь его не удалось.
   Мы получали попадание за попаданием, и я с ужасом вспоминал дыру в броне «пантеры». Потом я приказал: «Назад — марш!» В одиночку оставаться там мы никак не могли. Постоянно ведя огонь по разным целям, мы отошли за поворот — намного быстрее, чем вышли из-за него — и объехали «пантеру», приятно удивленные тем, что в нашей броне такой дырки не появилось. Какие результаты принесла наша стрельба, и были ли они вообще, сказать трудно учитывая плотный огонь, который велся по нашему танку.
   Мы отошли чуть дальше за поворот и укрыли танк справа от шоссе, постаравшись получше его замаскировать и готовясь встретить американцев, если они решат атаковать. Учитывая характер окружающей местности, в этом месте им волей-неволей пришлось бы воспользоваться дорогой, а это означало, что одновременно в поле зрения будут находиться не более двух-трех танков. Но в этот день, 28 июля 1944 года, они не стали возобновлять наступление на Кутане.
   В конце дня показалась группа пехотинцев из полка «Дойчланд». Они заняли позиции поблизости, но вечером были отозваны и выступили в направлении Савиньи. В такой ситуации тяжело было оставаться в наступающих сумерках в одиночестве. У меня не было радиосвязи, и я не знал, что делать. Действует ли еще мой приказ или он уже устарел?
   Вдруг, когда я уже начал думать, что в общей суматохе отступления обо мне просто позабыли, появился наш ротный, оберштурмфюрер Шломка. Он был все на том же «Фольксвагене», но уже сильно поврежденном. Одна из покрышек была разорвана и набита сеном. Ротный повел нас на соединение с полком в ту же сторону, куда отправились пехотинцы «Дойчланда». В течение ночи я встретил и остальные танки своего взвода. После обычной заправки и пополнения боезапаса я был передан со своими четырьмя танками в распоряжение штурмбаннфюрера Шрайбера. К этому времени мы уже были окружены под Кутансом, и Шрайберу было поручено вместе с 3-м батальоном полка СС «Дойчланд» пробить коридор для выхода на юг. Итак, мы выступили утром 29 июля, дня, когда дивизия «Дас Райх» потеряла большую часть своих тяжелых вооружений и многих солдат. Я был из числа счастливцев. В упорной ночной схватке с 29 на 30 июля мне вместе с тремя танками, двумя штурмовыми орудиями и несколькими автомашинами удалось прорвать кольцо окружения и вывести около 100 солдат потрепанных подразделений различных дивизий.
   Еще в окружении мы узнали, что командир нашего полка оберштурмбаннфюрер Тихсен погиб вскоре после того, как после ранения командира принял командование дивизией «Дас Райх». Неподалеку от Трейи он наткнулся на прорвавшиеся американские танки и был убит в собственной машине.
   Таким образом, инструктаж, данный командиром полка под ожесточенным артиллерийским обстрелом на окраине Перье, который произвел на меня столь глубокое впечатление, стал для меня последним воспоминанием об обер-штурмбаннфюрере Тихсене, который, несомненно, был одним из выдающихся командиров младшего поколения в войсках СС.

   В последние дни июля 1944 года бои у основания полуострова Котантен вступили в критическую фазу. Постоянные прорывы, окружения и выходы делали ситуацию совершенно невозможной для восприятия как боевыми частями, так и тылами. Крупномасштабные боевые действия все чаще сменялись отдельными стычками. Командиры отчаянно пытались сохранить контроль над своими частями и планомерно руководить их действиями, отступая на новые оборонительные рубежи и в районы сосредоточения. Эти дни показали выдающиеся примеры неудач и упорства, паники и верности долгу, самоотверженности и самоотдачи, надолго оставшиеся в памяти всех, кому довелось участвовать в этих событиях.
   В этот полный драматизма период я командовал взводом 2-й роты танкового полка дивизии СС «Дас Райх». Мы вырвались из американского окружения после упорного ночного боя северо-западнее Перси и провели весь следующий день, блуждая между немецкими и американскими колоннами в районе между Вильдье и Ла-Э-Пенель. На следующую ночь мы наконец-то нашли командный пункт своего полка в районе Вильдье. Хотя командир полка Энзелинг пообещал дать нам отоспаться после двух суток боев, этого не произошло. Заправившись и приняв боекомплект, часа через три мы выступили к развилке дорог, чтобы прикрыть отступление. Проведя там два дня под сильным огнем артиллерии и ударами с воздуха, мы снова начали отступать на восток. Мы прошли Сан-Северский лес, и рано утром я снова получил приказ в одиночку отправиться на прикрытие очередной дороги. По имевшимся у меня сведениям, справа от нее должны были занимать позиции парашютисты, а слева — армейская часть из Вены, с которой я уже встречался накануне.
   Я съехал с дороги вправо и занял хорошо укрытую позицию напротив довольно большой фермы, стоявшей по другую сторону от дороги. Без надлежащего укрытия легко было стать жертвой истребителей-бомбардировщиков, делавших передвижение машин в дневное время практически невозможным. Чуть позже подошли венцы — сильно потрепанный пехотный батальон. Мне с трудом удалось уговорить их занять позиции на местности, удобной для пехоты, метрах в 100–150 от фермы. Вскоре подошло подкрепление — вторая «пантера» под командованием нашего ротного, оберштурмфюрера Шломки. Мы вместе въехали в большой сад слева от фермы, в котором можно было легко укрыться. Я засел в правом переднем углу сада, почти у самой фермы, а оберштурмфюрер Шломка — метрах в сорока от меня, в левом углу сада. Дорога с моей позиции просматривалась на 200–300 метров. Примерно в 100 метрах от нас лежала грунтовая дорога, отходившая от шоссе под острым углом и проходившая рядом с садом.
   Утром опустился туман, и видимость ухудшилась. Было почти невозможно разглядеть начало грунтовой дороги. Вдруг на дороге показался «шерман». Он ехал медленно; командир стоял, высунувшись в башенный люк. Мы поскорее развернули башню вручную. Поскольку двигатель не работал, воспользоваться гидравликой мы не могли. Мы выстрелили за мгновение до того, как танк скрылся за углом здания, но не попали. Тем временем мы спешно завели двигатель, дали задний ход и на максимальной скорости двинулись через выезд с фермы на шоссе, проходившее по довольно высокой насыпи. Во время этого маневра мы развернули башню на правый борт и въехали на насыпь так, чтобы левой гусеницей свернуть дерево, чтобы хоть как-то укрыться от остальных «шерманов». Несмотря на непроглядный туман, мы чувствовали, что они где-то рядом. Мы и не рассчитывали выехать на дорогу невредимыми, но все же нам это удалось.
   Как только танк выравнялся, мы подбили «шерман», стоявший метрах в пятидесяти от нас. Его командир все еще выглядывал из люка, но так нас и не заметил. Танк получил попадание в двигатель и тут же загорелся. Потом мы резко развернули свой танк на дороге, поставили орудие прямо по курсу и, объехав крону сбитого нами дерева, двинулись в направлении остальных танков. Они по одному останавливались рядом с дорогой, чтобы выстрелить. Мы смогли различить только первые два метрах в 150 от нас и подожгли их, потратив на каждый по одному снаряду. Потом мы увидели солдат, бегавших среди танков, и мы уже были готовы открыть огонь, но тут я разглядел, что они подняли руки вверх, и приказал не стрелять. Я предположил, что это были американцы, сдающиеся нашим пехотинцам, окопавшимся примерно по этой линии слева от дороги. Позднее мы узнали, что это были наши солдаты, покинувшие свои позиции и сдавшиеся американцам, которые находились чуть дальше и затем тоже отступили. Я еще немного подождал справа от дороги, не возобновят ли американцы наступление. Вскоре прибыл командир нашего полка. Он проверят позиции машин танкового полка «Дас Райх». Разумеется, он был рад узнать о наших успехах.
   Когда около полудня туман рассеялся и видимость снова стала приличной, я вернулся на прежнюю позицию возле фермы. Начался артобстрел. Вскоре он усилился и сосредоточился в основном на саду, где укрывались оба танка. На час или два я поменялся местами с наводчиком, ротенфюрером Майндлем родом из Судет. Сиденье наводчика было удобнее командирского, и на нем можно было относительно удобно вздремнуть, прислонившись головой к телескопическому прицелу. Мы все устали как собаки.
   Едва мы поменялись местами обратно, как в поле зрения показался «шерман». Он свернул на грунтовую дорогу и на высокой скорости двинулся в нашу сторону, направив орудие на наш танк. Должно быть, американцы прекрасно знали наше положение. До тех пор мы привыкли, что американские танки шли на укрепленные позиции только после мощного удара с воздуха.
   Поскольку активность истребителей-бомбардировщиков в нашем районе в тот день была всего лишь «обычной», стремительная атака стала для нас полной неожиданностью. То же касалось и второго танка. Ствол его орудия был повернут чуть удачнее, и он сразу же выстрелил, но не сумел остановить американца. С огромным трудом, стараясь действовать как можно быстрее, мы снова поворачивали вручную башню при неработающем двигателе, пытаясь прицелиться по «шерману». К счастью, наше орудие случайно оказалось на нужном углу возвышения, а навести его по горизонтали удалось довольно быстро, поскольку американец въехал в простреливаемый нами сектор на высокой скорости, двигаясь вдоль грунтовой дороги. «Шерману» пришлось немного опускать ствол, и мы смогли на мгновение опередить его. В тот миг, когда мы были готовы открыть огонь, мне показалось, что я смотрю прямо в ствол вражеской пушки. Танк немедленно вспыхнул, и едва не увенчавшаяся успехом стремительная атака, ставшая, наверное, самым смелым маневром американского танка из тех, которые мне довелось увидеть своими глазами за время войны, прервалась в сорока или пятидесяти метрах от нас. Командир танка едва успел выпрыгнуть и, насколько я мог судить, сумел выбраться из этой передряги невредимым. Артиллерийский обстрел, несколько стихший перед этой атакой, снова усилился, не оставляя времени задумываться об охватившем нас нервном напряжении. Жара в боевом отделении стала почти невыносимой. День выдался очень жарким, у нас не было ни еды, ни питья, а люки невозможно было открыть из-за непрекращающегося обстрела. Все мы были измотаны, и время от времени кто-то из нас начинал клевать носом, но только лишь для того, чтобы вдруг проснуться и, вздрогнув, удариться обо что-нибудь головой. Хуже всего — мы не могли больше наблюдать за тем, что творится снаружи. Осколки снарядов и пулеметные очереди привели в негодность все наблюдательные приборы командирской башенки. Время тянулось медленно. Мы чувствовали: что-то должно произойти, и это будет очень скоро. Нам было все равно, что ждет впереди. В таких ситуациях мы желали лишь одного: чтобы это произошло как можно скорее и мы могли сбросить скопившееся напряжение. Напряжение проявлялось буквально во всем: каждое движение, каждое слово товарищей вызывало раздражение, и сдерживать себя становилось все труднее. Время от времени по боевому отделению словно проносилась волна панического настроения: нам казалось, что мы заперты, наше положение — отчаянное и скоро нам наступит конец.
   То у одного, то у другого вдруг возникало желание выбраться наружу и бежать. Можно было сойти с ума. Что еще хуже, приходилось вести борьбу с самим собой, когда накатывало безразличие, когда никому ни до чего не было дела, и мы просто молча сидели и ожидали развязки. Не скатиться в это состояние было невероятно сложно.
   Только я снова задремал, как вдруг мы вернулись к реальности. По броне танка застучали пули крупнокалиберного пулемета. Мы услышали, как второй танк завел двигатель, потом почувствовали сильный удар. Мы подумали, что получили прямое попадание из мощного орудия. Я рискнул чуть приоткрыть люк и увидел, что второй наш танк на полной скорости несется к дороге, сворачивая на пути деревья. Одно из этих деревьев лежало на корме нашей машины — его-то удар мы и почувствовали.
   Я подумал, что другой танк заметил вражеские танки на дороге и выехал из сада, чтобы атаковать их. Мы тут же запустили двигатель и поспешно последовали ему на помощь. Потом мы попали под плотный огонь пехотного оружия. Радиосвязи со вторым танком больше не было. Мы слышали их, но не могли разобрать ни слова. Антенна нашей радиостанции была отстрелена вместе с креплением.
   Я понял, что мне нужно получше осмотреться, и распахнул люк, несмотря на то, что это было опасно для танка. Я следовал девизу «Сектор обстрела важнее, чем укрытие», а чтобы вести огонь, нужно было видеть, куда стреляешь. Мы выехали на дорогу и по инерции проскочили чуть ли не до противоположного кювета. Мы развернулись влево, сразу же выстрелили и мгновенно получили в ответ мощный удар — целую серию попаданий. Механик-водитель и наводчик закричали, что они больше ничего не видят. Тут я понял, что случилось. Американцы поступили очень разумно. Между двумя еще дымящимися танками, подбитыми по обе стороны от дороги, выстроилась целая колонна «шерманов».
   Они выстроились так, что только ствол следующего танка торчал из-за башни машины, стоящей впереди, и вели огонь одновременно.
   События этих нескольких минут прогнали прочь всякое чувство усталости, слабости и безнадежности. Жажда действия переполняла нас, словно наркотик.
   Экипаж снова был спокоен и уверен в себе. Мы действовали, как хорошо смазанная машина. В такие моменты максимальной самоотдачи в людях проявлялись силы и способности, явно превосходившие их обычный уровень.
   Я сразу же сообразил, что здесь мы больше ничего не добьемся, а если рискнем остановиться, то нас тут же сметут. Поэтому я быстро крикнул в переговорное устройство: «Идем под острым углом к левой стороне дороги, укрываемся за подбитым «шерманом» и ждем, пока американцы не двинутся друг за другом, чтобы достать нас. Башня будет все время направлена в сторону танков». Это означало, что механику-водителю, которому придется ехать вслепую, нужно будет ориентироваться по указаниям, передаваемым по внутренней связи, а наводчику, который также не видит, что делается снаружи, нужно будет поворачивать ствол вправо и влево, ориентируясь на хлопки по плечам. Все это происходило с молниеносной скоростью. Когда я во второй или в третий раз сказал «Влево!», мы получили новую порцию попаданий. В этот раз удары оказались еще сильнее. Сварные швы по обеим сторонам передней верхней плиты частично разошлись, и в боевое отделение стал пробиваться дневной свет. Мы упрямо продолжали наводить орудие и стрелять по танкам, но неизвестно, добились ли мы успеха.
   Я приказал: «Прямо! Прямо!», но машина продолжала разворачиваться, пока не оказалась почти под прямым углом к дороге у левой обочины. Переговорное устройство отказало из-за сильного обстрела, и последняя команда, которую услышал механик-водитель, была «Влево!». Я понял, что это — конец. Тут же внутри танка раздался приглушенный взрыв, и я увидел, что заряжающий, штурмман Фэнрих из Дуйсбурга, объят пламенем. Казалось, будто на высокой ели горит множество бенгальских огней. Судя по всему, танк получил попадание и загорелся. Я успел крикнуть: «Покинуть машину!», выскочил из башенного люка и скатился в кювет. Перекувырнувшись, я на мгновение лег на спину, пока наводчик и заряжающий выпрыгивали из танка. Как ни удивительно, заряжающий был всего лишь ранен небольшим осколком в спину, и в этом месте его форма была лишь немного опалена, но на нем самом ожогов не было. Только теперь мы поняли, что нас подбили не танки, а выстрел из «базуки» с правой стороны от дороги, где местность была чуть повыше.
   Потом мы поняли, что окружены американцами.
   После того как башенный экипаж покинул танк, по машине начали бить пулеметы, и для механика-водителя и радиста открыть люки было бы чистой воды самоубийством. Штурмману Хайлю и ротенфюреру Пульму хватило выдержки еще ненадолго остаться в горящем танке, подвести его поближе к кювету и лишь потом одновременно распахнуть люки и выпрыгнуть. Лично я сомневаюсь, что сумел бы так поступить.
   Совершенно невредимые, если не считать наводчика, мы лежали рядом с горящей машиной, думая только об одном — как бы поскорее убраться подальше от танка, пока он не взорвался. Однако стоило нам высунуть головы, как со всех сторон открыли огонь. Потом мы вспомнили о втором танке и обнаружили, что он стоит метрах в ста позади нас. С поврежденным орудием он был беззащитен против «шерманов» и держался за пределами их сектора обстрела. Но, несмотря на опасность, он все же нас не покинул и продолжал удерживать позицию, отгоняя от нас американцев огнем обоих пулеметов. Поняв, что происходит, мы собрали в кулак последние силы и бросились бежать к «пантере». Мы бежали сначала по дну кювета, потом по дороге, а танк, не переставая стрелять из пулеметов, медленно пятился назад, пока не нашел укрытие за небольшим пригорком.
   Не попасть под очереди башенного пулемета оказалось не так уж и сложно, но нужно было обладать способностями акробата, чтобы быстро бежать, пригибаясь, и не угодить под курсовой пулемет радиста. Но когда речь идет о выживании и человек твердо намерен не погибать, в его усталом теле пробуждается такой запас сил, которого трудно ожидать в нормальных условиях. Мы добежали до танка оберштурмфюрера Шломки, бросились на землю и перевели дух. Со стороны нашего танка, уже полностью охваченного огнем, донеслось несколько взрывов. Но сама машина не взлетела на воздух, и, насколько мы могли видеть, башня оставалась на своем месте.
   Второй танк остался на месте, продолжая наблюдать за дорогой, перегороженной нашим горящим танком.
   Впятером мы отправились на командный пункт полка «Дер Фюрер», располагавшийся неподалеку. За несколько километров до него нам пришлось пересечь пригорок, на котором не было почти никаких укрытий. Там на нас набросилась группа истребителей-бомбардировщиков, судя по всему, возвращавшаяся с задания и искавшая случая, чтобы истратить оставшиеся боеприпасы. К счастью для нас, в поле, которое мы только что перешли, были вырыты узкие и глубокие канавы. Мы спрятались в этих канавах, и самолеты начали тренироваться в стрельбе по нам. Наверное, им это доставляло огромное удовольствие. Они пролетали вдоль канавы или под прямым углом к ней, разделившись на две группы, двигавшиеся навстречу друг другу, словно в воздушном цирке, а мы оказывались между ними. Пули попадали в стенки канавы прямо над нашими спинами; нас осыпало комьями земли и осколками керамических труб, лежавших вдоль канав. Это была настоящая пытка, почти непосильная для нервов. Два или три раза налеты на минуту прекращались, и мы думали, что успеем добежать до леса. Но каждый раз это была всего лишь уловка, и приходилось снова бросаться в канаву, когда вокруг нас снова начинали ложиться пули. Самолеты заходили на штурмовку так низко, что можно было попасть в них камнем. Это испытание завершилось только к концу дня. Один из наших крылатых «друзей» не успел уйти и получил попадание из 20-мм зенитки. Летчик выбросился с парашютом где-то недалеко от командного пункта «Дер Фюрера».
   Вскоре мы подошли к КП, располагавшемуся недалеко от Мениль-Кленшана. Мы получили пайки и, немного передохнув, двинулись в расположение ремонтной роты. Через два или три дня мы получили новый, только что отремонтированный танк.
   На этой машине, которая, как выяснилось вскоре после отъезда с ремонтной базы, была, к сожалению, не совсем готова к бою, мы отправились в район сосредоточения для контрудара на Мортен.
   Вот мой рассказ о боях в Нормандии. Должен добавить лишь, что пережить войну из нашего экипажа довелось только мне и механику-водителю. Наводчик и заряжающий утонули, когда мы пытались вплавь пересечь Сену в Эльбефе.
   Мы прорывались за Сену в составе боевой группы после окончания боев в Эльбефе, когда американцы уже заняли город. Оба наших товарища плохо плавали, а силы были уже на исходе.
   Радист, позднее ставший наводчиком в моем экипаже, погиб незадолго до конца войны под огнем русской артиллерии, командуя последним уцелевшим танком 2-й роты танкового полка «Дас Райх» в Шпратцерне, что неподалеку от Санкт-Пельтена. Мы похоронили его на кладбище в Эр-лауфе.

   Командир танка 2-й роты 102-го танкового батальона Эрнст Штренг рассказывает о действиях 102-го танкового батальона («тигры») в районе Вира
   Днем 1 августа поступил приказ из штаба корпуса:
   «Тяжелый танковый батальон под прикрытием темноты отвести на юг для оказания поддержки 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен», разведывательные части которой уже ведут тяжелые наступательные и оборонительные бои против наступающих англо-канадских танковых частей.

Автор — унтершарфюрер СС.

Бронемашина связи Sd. Kfz. 232,

^{принадлежащая моторизованной дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», во время кампании в Польше (сентябрь 1939 г.).}

   На голове командира — берет и защитный шлем. В полевых условиях это сочетание не пользовалось популярностью и вскоре было заменено более привычными пилотками.

Та же машина в несколько более «воинственном» виде.

Ранняя версия танка Pz-Ill сопровождает спешенных солдат моторизованной дивизии СС «Тотенкопф» зимой 1942/43 г.

Танк Pz-Ill модификации L моторизованной дивизии СС «Викинг» на Восточном фронте

^{Этот командирский танк на базе Pz-Ill моторизованной дивизии СС «Викинг» только что переправился по временному мосту на Восточном фронте.}

Два танка Pz-IV танкового корпуса СС на окраине Харькова в марте 1943 года.

Экипаж танка Pz-Ill поздней модели моторизованной дивизии СС «Тотенкопф» обедает на башне своей машины на Восточном фронте.

^{Март 1943 года.}

САУ «Мардер III»

1-го противотанкового батальона СС из состава моторизованной дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» на улицах Харькова в апреле 1943 года.

   Подчиненный дивизии противотанковый батальон оказывал мощную поддержку мотопехоте СС во время атак вражеских танков.

Делегация японских военных осматривает танк «Тигр I» 13-й роты 1 — го танкового полка СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» незадолго до начала операции «Цитадель» в июле 1943 года.

САУ «Штурмгешютц III» модификации G из состава 2-го батальона штурмовых орудий СС моторизованной дивизии СС «Дас Райх» проезжает мимо окопавшейся мотопехоты СС.

^{Операция «Цитадель», июль 1943 года.}

«Тигры» моторизованной дивизии СС «Дас Райх» движутся к линии фронта.

^{Операция «Цитадель», июль 1943 года.}

Унтершарфюрер 2-го танкового полка СС «Дас Райх» стоит перед «тигром».

^{Операция «Цитадель», июль 1943 года.}

Ремонт ходовой части «тигра» 13-й роты 1-го танкового полка СС. ^{Восточный фронт, июль 1943 года.}

Мотопехота моторизованной дивизии СС «Дас Райх» на броне танка Pz-Ill на Восточном фронте, 1943 год.

   Хотя официально они и именовались мотопехотой, даже в войсках СС большая часть мотопехоты добиралась до поля боя на грузовиках. Лишь немногие части имели для этого бронетранспортеры.

Танк Pz-III поздней модели из состава моторизованной дивизии СС «Викинг» на Восточном фронте.

Экипаж выстроился перед танком PZ-III модификации N с короткоствольным 75-мм орудием.

   Обычно такие машины применялись для поддержки пехоты. Этот танк принадлежал моторизованной дивизии СС «Викинг» и сражался на Восточном фронте.

«Пантера»(Pz-V) и полугусеничная машина Sd. Kfz. 251 из состава 5-й танковой дивизии СС «Викинг».

^{Лето 1944 года. «Пантера» с бортовым номером 800, вероятно, принадлежит командиру 8-й роты 5-го танкового полка СС «Викинг».}

Полугусеничная машина Sd. Kfz. 251, по-видимому, при надлежащая командиру взвода 5-й танковой дивизии ее «Викинг».

^{Лето 1944 года.}

«Пантера» и Sd. Kfz. 251/7

^{(бронетранспортер, переоборудованный для нужд ремонтников) из состава 5-й танковой дивизии СС «Викинг».}

^{Лето 1944 года.}

Еще одна фотография командирской машины 5-й танковой дивизии СС «Викинг», сделанная летом 1944 года.

   Обратите внимание на циферблат, нарисованный на щитке пулемета, установленного на Sd. Kfz. 251. Он позволял командиру быстро определить направление на любую цель. Хотя никаких знаков различия на фотографии не видно, судя по фуражкам, оба человека на ней — офицеры.

Мотопехота 5-й танковой дивизии СС «Викинг» наблюдает за боем из полугусеничника Sd. Kfz. 251.

^{Лето 1944 года.}

Полугусеничная машина Sd. Kfz. 251 из состава 5-й танковой дивизии СС «Викинг» с установленными на ней реактивными минометами во время Варшавского восстания.

^{Сентябрь 1944 года.}

   Ракеты могли иметь калибр 280 или 320 мм и несли фугасные или зажигательные заряды. Обратите внимание на груды выброшенных деревянных рам, на которых устанавливались ракеты. Из-за длинной струи пламени при стрельбе экипаж должен был находиться в укрытии.

Экипаж противотанковой САУ «Мардер» войск СС (возможно, 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер») общается с местным населением.

105-мм самоходное орудие «Веспе» 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф» готовится открыть огонь.

^{Восточный фронт.}

Танк Pz-IV модификации Н 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» ожидает приказа продолжить движение через французский город.

^{Нормандия, лето 1944 года}

Мотопехота войск СС наблюдает за «пантерой» 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд».

^{Нормандия, 1944 год.}

Хорошо замаскированный танк Pz-IV модификации Н 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд».

^{Нормандия, 1944 год.}

   Обратите внимание на наблюдателя за воздухом, дежурящего в ожидании возможного налета авиации союзников.

Командиры танков 1-й роты 101-го тяжелого танкового батальона СС. Слева направо: Фей, Эггер и Глагов.

Расчет 20-мм счетверенной зенитки 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» читает почту.

«Королевский тигр» 1-й роты 101-го тяжелого танкового батальона СС выдвигается к линии фронта.

^{Франция, август 1944 года.}

Еще одна фотография того же «королевского тигра».

«Тигр I» 102-го тяжелого танкового батальона СС, подбитый во время долгого отступления в Германию.

^{Конец лета 1944 года.}

«Королевский тигр» 2-й роты 501-го тяжелого танкового полка СС во время наступления в Арденнах.

^{Декабрь 1944 года. «Тигром» с бортовым номером 222 командовал обершарфюрер Курт Сова.}

САУ «Мардер III» войск СС обгоняет пленных солдат союзников вблизи Арнема.

^{Сентябрь 1944 года.}

Эта «пантера» 1-го танкового полка СС была опрокинута взрывом.

^{Арденны, декабрь 1944 года.}

Почти не поврежденная «пантера» 1-го танкового полка СС была, судя по всему, брошена экипажем.

^{Арденны, январь 1945 года.}

   Начиная с 20.00 отдельные танки с интервалами в 20 минут должны по возможности незаметно сниматься со своих огневых позиций. Далее в течение ночи они должны своим ходом двигаться через Ла-Кен, Амар и Кампандр, выйти к Рукану и прибыть в расположение батальона».
 
   Не успели мы двинуться в путь, как английские батареи открыли сильный огонь по облакам пыли, поднимавшимся из-под наших гусениц и подсвеченным лучами заходящего солнца, но вскоре совсем стемнело.
   Вдруг несколько вражеских бронемашин перехватили наши танки и открыли стрельбу. Но Шройф ответил им прикрывающим огнем фугасных снарядов. Противник исчез так же внезапно, как и появился.
   Машины Лоритца и Штренга шли во главе колонны. Вплотную за ними следовал Шройф, объявлявший по радио каждый перекресток и решавший, куда двигаться дальше. У крайних домов Вира мы заметили парашютистов, машущих нам руками из канавы. Шройф установил с ними сбязь и отправился на разведку в Вир, а Лоритц вместе с остальной ротой обеспечивал прикрытие. В случае начала боя мы должны были последовать в город. Город был полностью разрушен авианалетами, и повсюду виднелись лишь руины и груды обломков.
   Среди развалин петлял узкий проезд, резко уходивший вниз по направлению к северной окраине и железнодорожной станции. Когда разведчики достигли высоты, с северной окраины донесся шум боя и звуки выстрелов танковых орудий. Похоже, там еще оставались наши войска! Мы быстро начали пробираться через развалины, а слева и справа от дороги рвались снаряды вражеских танков. Вскоре мы выехали к железнодорожной насыпи и оборонявшимся там парашютистам. Огонь противника стал слабеть, а потом и вовсе прекратился. Похоже, следовало ожидать танковой атаки. Прибытие танков вселило в наших товарищей надежду, поскольку у них не было тяжелого вооружения. Мы уже решили, как действовать, если противник решит провести разведку боем. Вир, расположенный на перекрестке дорог, нужно было превратить в опорный пункт, уделив особое внимание главным дорогам. На каждую позицию было выделено не менее одного «тигра» с группой парашютистов, оборонявших танк в ближнем бою и осуществлявших разведку в промежутках между огневыми позициями. Некоторые парашютисты немедленно присоединились к нам в качестве проводников, указывая танкам путь к выбранным позициям через разрушенный город. Как только в роту вернулись разведчики, были отданы необходимые приказания. После короткого инструктажа танки двинулись на позиции, везя на броне парашютистов. Взвод Лоритца занял позиции у железнодорожной станции на северной окраине, а остальные двинулись перекрывать главные дороги. Ротный КП расположился на северном склоне, с которого можно было наблюдать весь район боев. Через полчаса все «тигры» доложили о выходе на позиции.
   Приехавший ночью мотоциклист сообщил нам, что задание выполнено, а утром он появился снова с приказом для 2-й роты. Приказ гласил:
   «В 10.00 роте совместно с разведывательным батальоном дивизии «Фрундсберг» начать наступление с задачей выйти к северной окраине Ла-Бистьер. 1-я рота выступит из Эстри и соединится со 2-й ротой с целью окружения танковых частей противника, прорвавшихся на юг».
   В утренние часы рота пополнила запасы топлива и боекомплект. Около десяти часов мы собрались на окраине города на короткое совещание. К нашему удивлению, оказалось, что разведывательный батальон состоял только из командира и двух десятков легковооруженных пехотинцев. К нему присоединилась стрелковая рота парашютистов с зенитным автоматом.
   Ровно в 10.00 Шройф поднял руку, давая сигнал заводить двигатели, и колонна начала наступление. Головным шел взвод Лоритца. Довольно быстро мы вышли к развилке к северу от Вира. Танки ехали в шахматном порядке так, чтобы не менее двух машин имели открытый сектор обстрела. Пехота двигалась справа и слева от изгородей, защищая нас от неожиданностей на флангах. Командир разведывательного взвода сообщил, что впереди еще оставались несколько наших разведгрупп. Едва мы достигли развилки, как обнаружили в придорожных кустах метрах в пятистах впереди танк и нескольких человек. Мы не могли определить, свои это или чужие. Вдруг из-за танка выехала легкая разведывательная машина и устремилась на север. Она показалась всего на несколько секунд, и подбить ее не успели. Немедленно поступил приказ: «Огонь! Уничтожить цель!» Когда первые снаряды ударили по вражескому танку, в небе над нами раздался рев. Пехотинцы бросились в укрытие. На наш участок обрушился огонь артиллерии. Шройф приказал продолжать наступление. Несмотря на полученные вражеским танком попадания, он не взорвался. Сразу за ним в кустах и у перекрестков оказалось еще четыре «кромвеля». Мы подбили их все. Потом мы ненадолго остановились, чтобы дать пехоте возможность нагнать нас. Местность перед нами шла под уклон, потом снова в гору. Три замыкающих танка обеспечивали огневое прикрытие, пока остальные машины скатывались с холма и поднимались на противоположный склон, Потом они последовали за нами, везя на броне пехоту. Наша цель — небольшая деревушка — была всего в 600–700 метрах. Пехота двинулась по полям справа и слева от дороги, а затем «тигры» снова пришли в движение и приблизились к крайним домам. И тут разверзся ад. У дороги, укрытые за домами и высокими изгородями, стояли в засаде вражеские «шерманы». Но два наших головных «тигра», Лоритца и Штренга, отлично взаимодействуя, подбили их один за другим. У нас были свои заботы. По нам вели огонь, в том числе с высотки на левом фланге, покрытой живыми изгородями. Судя по всему, там были танки. Мы докладывали друг другу о попаданиях, чтобы можно было выбраться из-под обстрела.
   Мы получили множество попаданий в гусеницы. Шройф снова и снова приказывал открыть огонь то по тому кусту, то по другому. Мы медленно отыскивали цели по вспышкам выстрелов. Огонь противника стал слабеть. Потом дорога пошла в гору. Когда мы добрались до последнего здания, центр колонны попал под сильный обстрел, а голова продолжала двигаться. Вокруг свистели снаряды. Мы получили еще несколько попаданий в гусеницы. Командир приказал открыть огонь из всех орудий по левому флангу. Снова мы ударили сосредоточенным огнем по кустарнику слева от дороги. Еще два танка взлетели на воздух. Это был ближний бой на дистанциях в 50 — 100 метров. Шройф получил несколько попаданий из дома, стоявшего перед ним, но несколько фугасных снарядов покончили с этим узлом сопротивления. Потом наступление продолжилось. Дорога по-прежнему шла в гору, и мы выполнили поставленную задачу.
   Мы знали, что теперь важно занять выгодные позиции на местности. Наши головные танки выехали на вершину холма. И тут мы снова попали под огонь слева. Мы были подбиты. Радиостанция отказала, но двигатель продолжал работать. Жестами и громкими криками наводчику передали приказ вести огонь в том направлении, откуда по нам стреляли. Едва мы произвели первый выстрел, как к нам присоединились остальные «тигры». Они сразу поняли, что происходит, и поддержали нас яростным огнем. Головные танки как ни в чем не бывало продолжали путь вниз по склону и снова вверх. И в этот важный момент у нас не оказалось радиосвязи. Что делать дальше? Шройф жестами приказал Харландеру подъехать поближе и выяснил у него дальнейшие приказы роте.
   «Немедленно остановиться — задача выполнена! Юпитер-1, занять позиции на холме, прикрывая северное направление. Юпитер-2, закрепиться на перекрестке в 100 метрах в тылу справа и слева!» «Тигры» двинулись обратно на указанные позиции. Розовски уже почти встал на позицию, когда его танк получил сразу шесть попаданий, оставивших глубокие вмятины на башне. Седьмой выстрел был его собственный, направленный в сторону изгороди, из-за которой велся обстрел. Высокий столб пламени и громкий взрыв возвестили, что выстрел оказался удачным. Вражеский танк взорвался. Вскоре над нашими позициями пролетел самолет-разведчик. Расчет 20-мм зенитного автомата прицелился по нему, но самолет заложил крутой вираж и навел на нас огонь артиллерии.
   Около 3 часов дня командир разведывательного батальона вместе с зенитным автоматом вернулся на бронетранспортере в Вир, чтобы доложить в штаб батальона, что задача выполнена и подбито двадцать два вражеских танка без потерь с нашей стороны. От попаданий вражеских снарядов мы лишь получили серьезные повреждения. К сожалению, радиосвязи не было, а расстояние было слишком велико.
   Занятый район систематически прочесывался небольшими группами, состоявшими обычно из двух танков и группы пехотинцев. Было уничтожено несколько очагов сопротивления. Еще до вечера мы сожгли несколько грузовиков и захватили две разведывательные бронемашины и мотоциклиста. Мы блокировали пути наступления английской Гвардейской танковой дивизии и взяли в плен ее дежурного офицера, капитана, вместе с его разведывательной машиной. Радиостанция в его машине работала хорошо, и мы прекрасно слышали все переговоры противника. Поэтому мы немедленно отправили машину в штаб корпуса. С правого фланга доносился шум боя. Это Кальс пробивался к нам при поддержке минометов. Некоторое время мы слышали его слабый сигнал по радио. Шройф выслал разведку, чтобы определить позиции противника, характер местности и местонахождение Кальса. Один из танков двинулся вместе с разведчиками, но долго сопровождать их не смог, так как местность стала слишком труднопроходимой для танков. Через полтора часа разведчики вернулись с большими потерями. На пересеченной местности они попали в засаду. Как ни жаль, но мы не могли никого отправить на помощь Кальсу, так как нажим на нас с севера усилился, и приходилось, особенно с наступлением темноты, отражать атаки штурмовых групп вдоль дороги. В ночь со 2 на 3 августа подвезли боеприпасы, а на рассвете — продовольствие.
   В 10 утра к нам присоединился экипаж Кульмана, только что принявший танк из ремонта. Он сразу же получил задание. Слева от дороги вражеские танки постоянно пытались сблизиться с нашими позициями. Следуя умелым указаниям нескольких пехотинцев, Кульман занял удобную огневую позицию и быстро подбил три танка. Мы добились такого же успеха справа от дороги, где пять вражеских танков засели в глубоком овраге. Три из них были нами подбиты, а потом огонь перекинулся на другие две машины, и они тоже выгорели.
   Ближе к вечеру противник снова попытался добраться до наших танков штурмовыми группами, наступая с севера по обе стороны от дороги. «Тигры» просто ждали нужного момента. Наши снаряды вырвали из земли деревья, которые, упав, перегородили дорогу. Штурмовой отряд вскочил на ноги, и на них обрушился огонь наших пулеметов и орудий. Несмотря на это, противнику удалось подобраться ближе, так как местность изобиловала укрытиями. Наша немногочисленная пехота не могла обеспечить прикрытие всех танков, растянутых по дуге, поэтому «тигры» работали парами, очищая местность вокруг себя внезапными обстрелами.
   Все были напряжены, вслушиваясь в ночные шумы. Это помогло нам отбить вражескую атаку. Около 21.30 Шройф отправил танк к развилке дорог к югу от нас, чтобы контролировать там отступление, обеспечить прикрытие с северо-запада и сдерживать наступление противника, прикрывая наш отход.
   Когда в 23.00 поступил приказ отходить, первыми, везя на броне пехоту, двинулись машины с самыми тяжелыми повреждениями гусениц. Последними уходили боеспособные танки.
   Отступление происходило в полном порядке. Около полуночи мы достигли Вира, где сосредоточились большие силы. Пока мы два дня удерживали позиции впереди, они оборудовали здесь новую линию обороны.
   Рота расположилась лагерем у дороги в трех километрах южнее Вира и получила возможность заняться ремонтом поврежденной техники. Для этого к нам были направлены две бригады техников из ремонтной роты.
   Тяжелые бои закончились, и закончились удачно. Не понеся потерь, наша рота добилась значительного успеха. Двадцать восемь вражеских танков было подбито, множество повреждено, уничтожено четырнадцать грузовиков, захвачено две бронемашины с экипажами и два курьера на мотоциклах. Однако еще большее значение имел тактический успех. Энергичные действия 1-й и 2-й рот заставили противника почувствовать угрозу флангам, и их наступление на Флер остановилось.
   Вот что говорилось в британском рапорте:

   «Когда британский 7-й корпус 2 августа атаковал в направлении на Флер, ему пришлось развернуться и вступить в бой с танковыми резервами, подошедшими с запада из-за Орна. Пока 11-я танковая дивизия наступала на правом фланге в направлении дороги Вир — Васи, Гвардейская дивизия была вынуждена вести упорные бои в районе Бени-Бокаж. Немцы задействовали небольшие силы, но им удалось создать противоположное впечатление за счет агрессивных и умелых действий. Небольшие боевые группы в составе двух-трех танков, роты пехоты и солдат с противотанковыми гранатометами просачивались в промежутки между британскими колоннами, угрожая их флангам. Действуя таким образом, немцы остановили Гвардейскую дивизию в районе Эстри и вынудили 11-ю танковую дивизию прекратить продвижение в направлении дороги Вир — Васи. Ответом на такую тактику немцев могли послужить упорные атаки против вражеских узлов сопротивления. Немецкие боевые группы были крайне уязвимы — они не располагали пехотой, необходимой для организации сплошной линии обороны, и не могли выделить механизированных частей для охраны путей снабжения».

«Тигр» № 134 (Фей), 1-я рота 102-го танкового батальона. Оборона дороги Васи — Вир 6 и 7 августа против усиливающегося натиска британской 11-й танковой дивизии.

   После ремонта и устранения повреждений, полученных в боях в районе Вир — Шенедоль — Васи, мы получили приказ вернуться на передовую в районе Вира. Кружными путями мы добрались до Васи, небольшого городка на шоссе № 812, соединявшем Конде и Вир. В нескольких километрах от города мы увидели указатель «WE 1», означавший, что мы почти уже прибыли. Дежурный унтер-офицер Шрайбер был рад приветствовать нас на КП — каждый «тигр» был на счету! Накануне погибли еще двое наших товарищей — Треземанн и Ташль. Мы были направлены во взвод Эггера и тут же получили приказ до конца дня занять резервную позицию у линии фронта. Там кипели бои. Пылали дома, и на покинутый город, возвышавшийся на холме на фоне вечернего неба, непрерывным потоком сыпались снаряды. Вокруг царила атмосфера волнения, ожидания того, что скоро у нас будет по горло забот. После короткого инструктажа командиров прозвучал приказ приказов:
   «Приготовиться! Танки — марш! Выдвинуться к передовым позициям пехоты!»
   Это означало, что мы займем самые выгодные позиции для атаки, намеченной на следующее утро. Как всегда, мы прибыли как раз вовремя. Пехота больше не в силах была сдержать натиск противника. Солдаты бежали в тыл по открытой местности и несли большие потери. Мы не могли остановить их. Их потери были слишком велики, и слишком велико было давление на психику мощной артиллерийской подготовки, предшествовавшей каждой вражеской атаке. Уже почти в сумерках мы подбили бронемашину, шедшую на большой скорости и оторвавшуюся от своих, раньше чем она успела укрыться за крайними домами. Потом по радио пришел приказ от Эггера: «Танки — стоп! Удерживать позиции!» На этом день для нас закончился. Наш «тигр» продвинулся дальше остальных и стоял на открытом левом фланге. Несмотря на отчаянное положение, мы и не думали отступать. Предстояла долгая, полная опасностей ночь, и на следующее утро мы должны были продолжить атаку. Мы стояли без прикрытия пехоты совсем рядом, если не посреди позиций наступающего врага, метрах в ста от ближайшего немецкого танка. О сне нельзя было и помышлять. Все пять человек сидели у открытых люков, вслушиваясь в ночь. Она была наполнена шумом вражеских машин, лязгом гусениц и отчетливо слышными разговорами янки и томми.
   Время от времени мы слышали и другие звуки — крики и стоны раненых немецких пехотинцев. Крики «Мамочка! — Помогите! — Не бросайте меня! — Вытащите меня отсюда!» резали, словно нож по сердцу. Мы не могли слушать это всю ночь! Заряжающий получил необходимые распоряжения, и мы поползли в темноту, таща с собой кусок брезента и аптечку. Вскоре мы наткнулись на тяжело раненного пехотинца, взывавшего о помощи, лежа среди мертвых солдат. Успокоить его оказалось почти невозможно. Его ранения оказались слишком тяжелыми, чтобы мы могли оказать ему всю необходимую помощь. Он цеплялся за нас, не желая оставаться среди убитых товарищей. Он снова и снова спрашивал сквозь слезы: «Почему они меня бросили? Где наш ротный?» Что мы могли ему ответить? Должно быть, мы с раненым были недалеко от тропинки. Время от времени вражеские солдаты подходили так близко, что мы слышали их беззаботные разговоры и смех и видели огоньки их сигарет.
   Когда раненый был, наконец, уложен на брезент, мы бережно, насколько это было возможно, перетащили его к танку и уложили на крышку моторного отделения. Ни минуты не колеблясь, мы отправились на высокой скорости к ближайшим позициям пехоты и передали раненого для дальнейшей транспортировки. Потом — снова вперед, полным ходом на прежнюю позицию! Шум двигателя вызвал повсюду тревогу. Взлетели в небо осветительные ракеты, застрочили пулеметы… Потом снова наступила тишина.
   Но нам не было покоя. Во время нашей «спасательной операции» радист разглядел в свете ракет позицию противотанковой артиллерии. Она располагалась чуть справа от нас и была оборудована, очевидно, уже после наступления темноты. Мы быстро составили план, нацепили на пояс по несколько гранат, прихватили взрывчатку, которая на самом деле предназначалась для нашего собственного танка в случае, если что-то пойдет не так, и под покровом темноты отправились к артиллерийской позиции. Несколько ручных гранат, несколько очередей из автомата — и в поле осталось стоять одинокое орудие. При ближайшем рассмотрении это оказалась грозная 85-мм пушка. Мы быстро прикрепили к ее затвору подрывной заряд.
   Радист тем временем быстро осмотрел окопы. Он побежал к танку с коробкой, в которой были бутерброды, консервы, шоколад и сигареты, и с картами в планшете. Мы подожгли запал пятикилограммового заряда и бросились следом за радистом. Такие запалы были коротки — 10–15 сантиметров, что соответствовало десяти-пятнадцати секундам. Нужно было пошевеливаться. Со страшным грохотом пушка разлетелась на куски. Мы добрались до «тигра» целыми и невредимыми, радуясь, что удалось разжиться роскошным трофейным пайком.
   Фронт снова проснулся, и началась суматоха. Измотанные напряжением предыдущих нескольких минут, мы поближе изучили добычу. Результат обрадовал нас еще больше. Помимо желанной провизии там оказалась еще и важная карта нашего участка фронта.
   На связь с нами по радио вышли взводный Эггер и КП роты, требуя от нас сообщить, что происходит. Но все уже кончилось — мы всего лишь спасли тяжело раненного товарища, возможно, сохранив ему жизнь, и уничтожили одного из самых грозных врагов «тигра» — 85-мм противотанковую пушку. Мы думали, что для этого не нужно ни предварительного разрешения, ни доклада об успешном выполнении.

   Потом наступил рассвет 7 августа 1944 года. Он возвестил о начале дня, который принес нашему «тигру» и его экипажу величайший успех и признание.
   Мы все еще стояли, ожидая подхода пехоты, которая должна была сопровождать «тигры» в утреннем наступлении, которое должно было начаться после артподготовки. К нашему танку стягивались взводы и группы 600-го саперного батальона из армейской дивизии. Они рассредоточились, укрываясь в окопах и кустах. Мы ждали и ждали, но артиллерийского огня, с которого должна была начаться атака, все не было. Проходил час за часом, и вот, наконец, атака началась… но не с нашей стороны. Саперы на левом фланге дали сигнал о приближении танков. Вскоре мы уже наблюдали за обстановкой из «тифа». «Шерманы» выкатывались из леса вниз по склону холма. Мы насчитали десять… двенадцать… пятнадцать вражеских танков. Между ними двигались разведывательные машины, бронетранспортеры и грузовики с пехотой. Весь склон вдруг ожил. Расстояние до него было около 1200 метров. До этого момента не было произведено ни одного выстрела. Развернувшаяся картина была похожа на отработку танковой атаки в военном училище — здесь было все, что нужно. Пехотинцы смотрели на нас. Что мы будем делать? Они, как и их ротный, начали нервничать. Обер-лейтенант залез на броню танка, прося, чтобы мы открыли огонь. Но мы оставили это решение нашему командиру. Радист получил сообщение для передачи по радио: «Атакуют 15 танков с пехотой, с левого фланга. Огонь с дистанции 600 метров!» Тут же по радио раздался голос командира Вайса: «Шлюпка вызывает Дымоход-3.
   Немедленно вступить в бой!» («Дымоход-3» был радиопозывной нашего «тигра»). Только этого мы и ждали. Командир приказал радисту не подтверждать получение и выключить приемник. С этого момента мы работали только на передачу.
   Вражеские танки выстроились и двинулись на нас широким клином. Дистанция по-прежнему была около 800 метров. Заряжающий уже давно приготовил противотанковые снаряды. Механику-водителю было сказано по команде немедленно отработать назад левой гусеницей, удерживая правую. Так мы за несколько секунд могли развернуть лоб нашего «тигра» в наиболее удобное для обороны положение. Наши «друзья» с другим номером полевой почты явно что-то задумали, и обращенный к ним борт нашего танка был слишком уязвимой целью.
   Потом настал нужный момент — 600 метров. Мы развернули танк для открытия огня. Наводчик уже некоторое время вел первую цель. Это был головной танк, шедший точно по центру атакующей группы — возможно, командирский. Уже были определены вторая и третья цели — сначала его сосед слева, потом — справа. После этого должна была наступить очередь крайних «шерманов» на левом и правом фланге. Они могли представлять для нас опасность, если бы им удалось обойти нас с флангов: с дистанции в 400 метров и «тигр» не был неуязвимым.
   Наконец — приказ, принесший нам облегчение:
   «Противотанковым — 600 — Огонь!» Первый снаряд ушел в сторону от цели, и, поняв это, мы на секунду оцепенели. «Прицел 400 — Огонь!» На этот раз попали. Второй снаряд, и снова попадание. Потом — следующая цель: «Танк слева — Огонь!» Этот тоже получил два снаряда. Вскоре на склоне пылали уже четыре «шермана». Преодолев замешательство, противник остановился и открыл огонь. Мы получали попадание за попаданием — в башню, в лобовую броню, в гусеницы. По боевому отделению со свистом летали гайки, болты и заклепки. Пехотный обер-лейтенант, до тех пор остававшийся с нами в танке, стремглав выскочил из машины и отступил вместе со своими солдатами. Атаковать в этот день им явно не придется. Радист постоянно докладывал о ходе боя, в промежутках между сообщениями ведя огонь из пулемета. Командир снова приказал по радио: «Отходить к своим позициям!» Мы насчитали перед собой шесть горящих танков. Должно быть, на той стороне царила полная неразбериха! Вражеская пехота покинула машины и йосилась по полю в поисках укрытия. Машины сталкивались, пытаясь развернуться. Потом были подбиты седьмой и восьмой танки. Пока они стояли, сцепившись, мы быстро навели 88-мм пушку и добили их. Они так и выгорели, стоя вплотную друг к другу.
   Бой длился несколько минут… или часов? Мы не знали. Наш заряжающий, сильный как бык детина из поволжских немцев, рухнул на колени. Стоя ближе всех к затвору, он наглотался пороховых газов и потерял сознание. А наш танк получал все новые и новые попадания. Потеря заряжающего мешала нам вести бой. Наводчик устроился за башенным пулеметом, а радист к этому времени уже в четвертый раз менял ствол пулемета. Теперь все «шерманы» пристрелялись по нам, и нужно было попытаться сбить им прицел, иначе они могли нащупать слабое место. «Назад — марш! Стоп!» Мы получили новое попадание, и «тигр» дернулся назад. Это был другой калибр… Противотанковая пушка! Через люки в боевое отделение затягивало дым. Снаряд прилетел слева. Нужно было действовать. Очередной снаряд ударил между смотровыми щелями механика-водителя и радиста и снес курсовой пулемет. Механик-водитель занял место потерявшего сознание заряжающего, но теперь некому стало вести танк! Левая гусеница была сорвана, и наш «тигр» потерял ход. Мы обнаружили пушку по вспышке выстрела у кустарника на левом фланге. Башня была развернута на левый борт, и Альберт получил быстрые и четкие указания. Мы зарядили фугасный снаряд. Потом — команда: «Огонь!» На этого противника мы потратили три снаряда. Потом раздался взрыв, и летящие обломки металла показали, что с этой удачно расположенной пушкой покончено.
   Танковое сражение продолжалось. Мы не чувствовали ни голода, ни жажды. Бой требовал от нас предельной сосредоточенности. Потные, с покрасневшими глазами, мы жадно хватали ртом воздух, насыщенный пороховым дымом. После каждого выстрела из затвора орудия вырывалось облако сизого дыма. Вентиляция не справлялась с нагрузкой. Пауль, закатив глаза, лежал на полу башни под ногами у Германа. Против нас еще оставались несколько «шерманов». Задача была и впрямь непростая! Пока мы разбирались с противотанковой пушкой, «шерманы» опять пристрелялись по нам. Когда мы занялись «шерманами», противотанковая артиллерия стала задавать нам жару. Сражаться сразу с двумя противниками было исключительно тяжело. Тем временем немыми свидетелями нашего боя оставались двенадцать горящих танков.
   Потом по радио с нами связался командир. Узнав, что наш «тигр» больше не может двигаться, он приказал: «Взорвать танк; экипажу пробиваться к своим!» Для нас это было невозможно. Пока оставался хоть один снаряд, хоть один патрон для пулемета, мы не выйдем из боя и не бросим танк! Мы снова промолчали и забыли подтвердить получение приказа.
   А сражение все не прекращалось. Мы снова получили несколько попаданий в башню, в лобовую броню и в правую гусеницу, но подбили еще два вражеских танка.
   Потом мы остались и без второго пулемета. Противотанковые снаряды тоже были на исходе. В этот прекрасный солнечный августовский день северо-западнее Вира испустили дух и досрочно выбыли из гонки на Берлин четырнадцать «шерманов». Оказалось, что весь бой занял не более тридцати минут! Но сражение еще не закончилось! Движущихся или стреляющих «шерманов» больше не было видно. Но мы-то помнили: в атаку их шло пятнадцать! Лощина перед нами, заросшая деревьями и кустарником, требовала особого внимания. Мы выпускали один фугасный снаряд за другим — целей было предостаточно. Пылали брошенные разведывательные машины и грузовики. Стояли подбитые полугусеничники (некоторые — с установленными на них противотанковыми пушками). Весь склон был затянут иссиня-черным дымом, скрывавшим картину разыгравшейся драмы. Время от времени с оглушительным грохотом, взметая высоко в небо языки пламени, взлетали на воздух танки. Дым от горящей техники накрыл поле боя и позволил части вражеских солдат убраться из этого ада живыми.
   Поскольку мы не знали, сколько еще нам придется оставаться в танке, а боеприпасы были израсходованы, если не считать нескольких снарядов, то нужно было озаботиться пополнением боекомплекта, воспользовавшись наступившим затишьем. Командир быстро выскользнул из танка и то бегом, то ползком постарался убраться из поля зрения противника. По нам вели беспокоящий огонь. Противник постепенно пристреливался по нашей позиции, понимая, что именно в этой точке остановилось его наступление.
   Совершенно измотанный, наш командир добрался до другого «тигра» нашей роты и попытался привлечь внимание радиста и механика-водителя, но их люки были закрыты из-за непрекращающегося артобстрела.
   Наконец крышка открылась, и командир попросил несколько противотанковых снарядов, но безуспешно. Без объяснения причин отказа люки закрылись, и дальнейшие просьбы остались неуслышанными. Командир отправился к следующему «тигру», преодолев несколько сот метров ползком и перебежками. Эти усилия не пропали даром. Со снарядом под мышкой он ползком вернулся к своей машине.
   Артиллерийский огонь непрерывно усиливался. К сожалению, мы стояли посреди поля, не имея никакого прикрытия, и получили первые попадания в корпус и башню. Из одного из последних радиосообщений этого дня мы узнали, что с наступлением темноты взвод Шваба с тремя «тиграми» должен вытащить нас. Но до ночи было еще далеко. В довершение всех бед, от постоянного обстрела отказала радиостанция. В небе кружили истребители-бомбардировщики, время от времени пикируя и поливая огнем из всех стволов наш «тигр», стоявший неподвижно, словно на учебных стрельбах. Их бомбы ложились слишком близко! Неужели нам был уготован такой конец? Но перед очередным налетом нас осенила спасительная мысль: спереди и сзади на танке были установлены дымовые шашки, и мы притворились подбитым, выгоревшим танком! Дымовых шашек на борту было достаточно, и некоторое время мы оставались незамеченными. Внезапно из состояния полудремы нас вырвал знакомый лязг гусениц. Но это не были наши товарищи. Шум доносился спереди справа, где у выхода из лощины сменялся купами деревьев и кустами. Мы медленно, почти незаметно развернули ствол орудия, наведя его с наименьшим возможным возвышением на заросли кустарника. У нас оставалось всего два противотанковых снаряда, и один из них уже был в стволе. Нервы были напряжены до предела. Один танк или два? От нас до выхода из лощины было всего 100 метров. Механик-водитель и радист сидели у открытых люков, готовые покинуть машину. Пауль, пришедший в себя, держал наготове второй, последний снаряд. Если эти два снаряда не поразят цель, нужно будет поскорее покинуть машину. Лязг гусениц и шум двигателя приближались. Секунды казались вечностью! Может быть, другие не знали, что здесь стоит немецкий танк, готовый открыть огонь? Другие наши «тигры» уже давно отошли, а мы весь день жгли дымовые шашки. Но довольно этих мыслей!
   Кусты перед нами раздвинулись. Показался длинный гладкий ствол без дульного тормоза — несомненно, «шерман». Потом появился выгнутый корпус и башня. «Огонь!» Наш первый снаряд отскочил и у нас на глазах резко взмыл в небо. Удивительно, но, несмотря на напряжение, на эту деталь обратили внимание все. «Целься ниже — Огонь!» Мы громко закричали от радости, увидев, как наш снаряд исчез точно под стволом, в основании башни. Танк резко остановился, будто бы схваченный стальной рукой. В небо потянулся тонкий вертикальный столб дыма, становившийся все гуще. Это был пятнадцатый подбитый танк задень. Считая с танком, подбитым в этом же районе накануне, всего было подбито шестнадцать машин — целая танковая рота, даже если не учитывать бронемашины, разведывательные машины, полугусеничники и другую технику, не поддававшуюся счету. Несмотря на все эти успехи, удалось ли нам сдержать противника?
   Вдруг наступила тишина. Мы замолчали. Внезапно накатила неописуемая усталость. Мы стали ждать, пока другие «тигры» вытащат нас.
   Чувство благодарности и спокойствия охватило нас, когда внезапно реактивные минометы с ревом и свистом выплюнули настоящую стену огня в лощину и на прилегающий склон. Мы подумали, что выжить там не мог никто.
   С последними залпами минометов, в точном соответствии с планом, показались три «тигра» из взвода Шваба и вытащили нас на буксире. Два «тигра» тащили, третий — прикрывал. Так мы и катились в ночную темноту, волоча за собой гусеницы. После короткой остановки у ротного КП, где командир роты Кальс поздравил нас с успехом, на следующее утро мы добрались до Васи. Но в каком состоянии был наш «тигр»! Дыры, в которые можно было просунуть голову! Ведущее колесо было прострелено вместе с механизмом управления. Снаряд застрял в корпусе — ремонтной роте придется не один день сваривать и латать дыры! Но мы ощущали еще большую гордость за наш танк и сроднились с ним. Чем больше в нем дыр и шрамов, тем дороже он для нас! Он был для нас больше, чем холодным металлом — он был одним из нас!

   8 августа началась канадско-британская операция «Тоталайз» с задачей прорваться к Фалезу по обе стороны от шоссе № 158.
   В 23.00 7 августа начался обстрел деревень на флангах планируемого прорыва танковых войск. Через полчаса после начала артподготовки танки противника сосредоточились восточнее шоссе, ведущего к Фалезу. 51-я шотландская дивизия при поддержке британской 33-й танковой бригады двинулась в атаку тремя колоннами, наступавшими всего в метре друг от друга. В каждой колонне имелась мощная ударная группа из двух взводов «шерманов», двух взводов танков-разградителей и взвода саперов. Последние должны были обозначать направление атаки с помощью лент и фонарей. За ударными группами следовали основные силы, состоявшие из множества танков и пехотного батальона, посаженного на бронемашины.
   В составе этих трех колонн было около 1900 человек и 200 танков. За ними следовала танковая группа поддержки, в задачу которой входило закрепление на захваченной территории, чтобы танковые группы могли развернуться и обеспечить пехоте выгодное положение на начальном этапе наступления.
   Канадские 2-я пехотная дивизия и 2-я танковая бригада атаковали четырьмя колоннами в том же направлении западнее шоссе № 158.
   Чтобы облегчить ориентировку, облака, затянувшие небо, были подсвечены прожекторами. Кроме того, движению в нужном направлении должны были способствовать направленные радиосигналы и компасы. В 23.45 360 артиллерийских орудий поставили огневой вал протяженностью по фронту 3700 метров, продвигавшийся в глубь немецких позиций со скоростью 90 метров в минуту по обе стороны от шоссе № 158 в сторону Фалеза. Всего для выполнения различных задач имелось в наличии 720 артиллерийских орудий.
   Огонь орудий проникал в глубь немецких позиций до самого КП 89-й пехотной дивизии, расположенного неподалеку от Бретвиль-сюр-Лез. В течение ночи 51-я шотландская дивизия заняла Гарсель и Сент-Эньян-де-Крамениль. В утренние часы 8 августа был очищен лес к югу от Сент-Эньяна.
   Пехотинцы 89-й и 272-й пехотных дивизий с большими потерями отразили первые атаки, но вынуждены были отойти после потери высоты 75 и Сент-Эньяна. Особенно упорные бои шли за Тийи-ла-Кампань, где оборонялась 89-я пехотная дивизия. В 7 часов утра, после нескольких мощных атак многочисленной пехоты при поддержке танков, обильно политые кровью развалины городка пришлось оставить.
   Западнее шоссе у колонн канадских танковой бригады и 4-й пехотной бригады также возникли трудности с ориентированием на местности. Королевский Канадский полк прошел мимо Роканкура с востока, а не с запада, а Королевский Гамильтонский легкопехотный полк, продолжавший движение западнее, прошел напрямик через город. Третий батальон Эссексского Шотландского полка канадской армии совершенно сбился с пути.
   Четвертая канадская колонна (8-й канадский разведывательный полк) была остановлена немного не доходя до цели — высоты 112. Около полудня 8 августа наступающие в основном вышли на заданные рубежи первого этапа. Численно превосходящие канадско-британские войска, благодаря удару с воздуха более чем 1000 бомбардировщиков и поддержке 700 с лишним орудий, добились выдающегося успеха. Позиции 89-й пехотной дивизии были прорваны на фронте протяженностью шесть километров. Без танков и самоходных противотанковых орудий пехотная дивизия ничего не могла противопоставить такому натиску. Противник сумел далеко продвинуться по дороге на Фалез. Против врага были брошены лишь потрепанные части 12-й танковой дивизии СС, не занятые на других опасных направлениях.
   8 августа здесь были один танковый батальон с тридцатью девятью Pz-IV, одна рота 101-го тяжелого танкового батальона СС с десятью «тиграми» и противотанковая батарея. Кроме того, был брошен в бой батальон мотопехоты (боевая группа Вальдмюллера) и роты сопровождения штабов дивизии и корпуса. Еще до рассвета командир 12-й танковой дивизии СС оберфюрер Курт Майер отправился на линию фронта с несколькими связными, чтобы оценить обстановку на месте. «Панцер» Майер прибыл в Сенто, где нашел взвод противотанковых орудий Вальдмюллера. Город подвергался артиллерийскому обстрелу.
   По обе стороны от дороги он заметил немецких солдат, отступавших на юг в полном беспорядке. Позднее Майер докладывал:
   «Впервые за долгие, жестокие годы убийств я видел бегущих немецких солдат. Они не слушали никого. Они, прошедшие сквозь ад боев, изнуренные, спотыкаясь, брели мимо нас с глазами, полными ужаса. Я как завороженный смотрел на этих солдат, оставшихся без командира. Моя форма прилипла к телу, от осознания ответственности выступил пот. Я вдруг понял, что судьба Фалеза и безопасность обеих армий зависят от моего решения. Я, стоя в своем «Фольксвагене», двинулся по направлению к Кану. Мне навстречу попадалось все больше потрясенных солдат, направлявшихся на юг. Я тщетно пытался остановить отход. Страшные бомбардировки сломили волю частей 89-й пехотной дивизии. Снаряды падали на дорогу, сметая с нее людей. Только справа и слева от нее войска продолжали отступление в колоннах. Я выпрыгнул из машины и встал один посреди дороги. Я медленно пошел в сторону фронта, обращаясь к отступающим товарищам. Они останавливались и недоверчиво смотрели на меня, стоявшего посреди дороги с карабином в руках. Парни, наверное, подумали, что я сошел с ума, но потом стали узнавать меня, разворачиваться, подзывать других и устраивать линию обороны на холме, где стоял Сенто. Город нужно бьшо удержать любой ценой, чтобы выиграть время для двух боевых групп. Нужно было действовать с максимальной скоростью».
   Боевая группа Вальдмюллера немедленно пришла в движение. Атака была назначена на 12.30.
   Тем временем противник начал подготовку ко второму этапу операции. Утром 8 августа польская 1-я танковая дивизия и канадская 4-я танковая дивизия выдвинулись в районы сосредоточения пехотных дивизий. Начало атаки этих танковых дивизий было назначено на 13.55, а с 12.26 до 13.55 планировался массированный авианалет. Бомбардировщики американской 8-й воздушной армии появились над районом цели в 12.55. Канадская артиллерия получила сигнальные снаряды, которые должны были красным дымом обозначать цели, за час до этого и едва успела открыть огонь вовремя.
   Ожесточенный и прицельный огонь III зенитного корпуса поразил головной бомбардировщик, и его экипаж вынужден был покинуть машину еще до выхода к цели. В результате остальные самолеты группы сбросили бомбы раньше времени и накрыли собственные войска. Атакующие потеряли много солдат убитыми и ранеными, много орудий и техники, но хуже всего было вызванное бомбардировкой замешательство.
   В 13.30 поляки осторожно двинулись в атаку. Согласно рапорту канадского 2-го корпуса, обе дивизии пересекли исходный рубеж в 13.55. Вот как описывал дальнейшие события Курт Майер:
   «Я встретился с Вальдмюллером севернее Бретвиль-ле-Рабе, и мы вместе отправились в Сенто, чтобы выяснить обстановку. «Тигры» Витманна стояли в полной готовности за изгородью к востоку от Сенто. Они пока еще не вступили в бой. Сенто подвергался артиллерийскому обстрелу, в то время как на открытой местности было относительно спокойно. С северной окраины города мы заметили мощные танковые колонны севернее дороги на Бретвиль. Танки сосредотачивались группами. Та же картина наблюдалась южнее Гарселя и на опушке леса к югу от города. От одного вида этой массы танков захватывало дух. Мы не могли понять поведения канадцев. Почему эта огромная лавина танков не продолжает наступление? Мы с Вальдмюллером поняли, что нельзя допустить, чтобы эти танковые группы атаковали нас. Вражеским танкам нельзя дать снова пойти в атаку. По обе стороны от дороги изготовилось к атаке по целой танковой дивизии противника. Во время последнего совещания с Вальдмюллером и Витманном мы заметили одиночный бомбардировщик, летавший над полем боя и сбрасывавший целеуказатели. Судя по всему, бомбардировщик был своеобразным летающим командным пунктом, и я приказал немедленно начать атаку, чтобы вывести войска из района, намеченного к бомбардировке.
   Я снова пожал Михаэлю Витманну руку и упомянул о критическом положении, в котором мы оказались. Михаэль рассмеялся мальчишеским смехом и залез в свой «тигр». К этому моменту его жертвами стали 138 вражеских танков на Восточном и Западном фронтах. Сможет ли он увеличить счет или сам падет в бою? Танки, не задерживаясь ни на секунду, двинулись на север.
   Они пересекли открытую местность на высокой скорости, используя для стрельбы небольшие впадины. За атакующими танками потянулись пехотинцы. Широким фронтом они двинулись к цели атаки — лесу к юго-востоку от Гарселя и сосредоточившимся там танкам. Я стоял на северной окраине Сенто, пока вражеская артиллерия вела убийственный огонь по атакующим танкам. «Тигр» Михаэля Витманна ворвался в самую гущу вражеского огня. Я знал его тактику в подобных ситуациях: только вперед! не останавливаться! прорваться и получить открытый сектор обстрела! Все танки устремились в этот ад. Они должны предотвратить атаку противника и сорвать его планы. Вальдмюллер со своей пехотой следовал сразу за танками. Отважные пехотинцы шли за своими офицерами. С северо-запада показалась бесконечная вереница бомбардировщиков, сметавших на своем пути деревню за деревней. Ответ может быть только один: поскорее убираться с открытого места. Мы видели, что и канадцам досталось от своих бомбардировщиков. Последние из 678 четырехмоторных бомбардировщиков уверенно пролетели над боевой группой Вальдмюллера, не сбросив ни единой бомбы на танки. Бомбардировщики атаковали цели согласно приказу, не обращая внимания на изменившуюся обстановку. Боевая группа Вальдмюллера уже прорвалась к лесу и вступила в бой с польской пехотой. Между танками канадской 4-й танковой дивизии и «тиграми» Михаэля Витманна завязалась суровая дуэль. Иногда «тигры» было почти невозможно различить. Прицельный огонь артиллерии накрывал «тигры» и Pz-IV. Город Сенто подвергался атаке с севера, и канадские танки обстреливали его прямой наводкой. Действия части танков группы Витманна на фланге не позволяли «шерманам» приблизиться к Сенто. Нам невероятно повезло: противник не нанес сосредоточенного удара. Рота сопровождения штаба дивизии доложила, что западнее Сен-Сильвена вступила в бой с головными частями польской 1-й танковой дивизии и подбила несколько танков. Поляки больше не отваживались показываться из лесов вокруг Грамениля. Бои шли уже несколько часов. Раненых собирали южнее Сенто и отправляли в тыл под огнем противника».
   Врач 101-го тяжелого танкового батальона СС гауптштурмфюрер Вольфганг Рабе, наблюдавший за боем «тигров» на расстоянии, рассказал о судьбе «тигров» роты Михаэля Витманна:
   «Витманн шел восточнее дороги на Кан с четырьмя или пятью «тиграми». Я находился чуть в стороне. Танки попали под огонь, по-видимому, английских 150-мм пушек. Несколько «тигров» загорелись. Я попытался определить, выбрался ли из них кто-нибудь. Я подумал, что они могли выбраться из танков через нижний люк, и попытался подобраться поближе. Это оказалось невозможно, так как стоило мне покинуть канаву в восточном направлении, как по мне открыли огонь. Мы подождали еще час или два, не появится ли кто-то из танкистов. Ближе к вечеру я отправился к начальнику штаба I танкового корпуса СС бригадефюреру Крэмеру и доложил о произошедшем. Он приказал мне, поскольку я оказался старшим офицером в батальоне, отвести остатки батальона в тыл и поступить в распоряжение 12-го танкового полка СС под командованием Вюнше».
   Историк батальонов «тигров» СС ротенфюрер Герберт Дебусманн в 1947 году в качестве военнопленного принимал участие в сборе боевой техники, оставшейся на поле боя. Он обнаружил все пять уничтоженных или подбитых «тигров», а также два Pz-IV неподалеку от них. На машинах были отчетливо видны опознавательные знаки 101-го тяжелого танкового батальона СС. Один из «тигров», с бортовым номером 007, лишился башни. Это был командирский танк оберштурмбаннфюрера Вестерхагена, командира батальона, который из-за болезни не смог принять участия в этом бою.
   С помощью местных жителей (в особенности владельца земельного участка, на котором были обнаружены танки, подбитые 8 августа), а также газет Сенто и окрестных городов, он сумел установить судьбу «тигров» и их экипажей.
   Останки экипажа «тигра» Михаэля Витманна были обнаружены летом 1983 года рядом с «тигром» № 007 и идентифицированы. Они были перевезены на военное кладбище в Ла-Камб, где покоятся многие немецкие солдаты, павшие в Нормандии в 1944 году.
   Автор получил от одного француза сведения, которые оспаривают различные опубликованные версии гибели «тигра» № 007:

   «Я не согласен с утверждениями, что «тигр» № 007 был подбит «шерманами». Я утверждаю и отчетливо это помню, что танк получил попадание ракеты с истребителя-бомбардировщика «тайфун» в крышку моторного отделения. Ракета проломила решетки воздухозаборника. В свое время я интересовался тем, как «тигр» потерял башню. Башня была сорвана в результате внутреннего взрыва в танке, а сам танк продолжал кружиться на месте, пока не потерял порванные гусеницы. Ни башня, ни корпус не были пробиты снарядами. Я определил это лично, о чем и написал в своем дневнике».

   На карте боев в районе Сенто мэр городка указал места, где были подбиты немецкие танки.
   Реалистичный взгляд на этот бой, по-видимому, одинаковый для всех танкистов, вступивших в ту схватку, можно найти в рассказе штурммана Гельмута Визе, участвовавшего в атаке боевой группы Вальдмюллера в качестве механика-водителя Pz-IV 5-й роты 12-го танкового полка СС:
   «Внимательно рассмотрев цель и обсудив возможные опасные места и наилучший маршрут, мы забрались обратно в танк и рассказали обо всем Арно (наводчику), Карлу (заряжающему) и Эгону (радисту). Для последних двоих это будет первый бой. «Приготовиться… заряжай! Танк — марш!» Нервы напряжены до предела, и каждый из нас остается наедине со своими мыслями. Внутри машины стоит необычная тишина — слышен только гул двигателя. Медленно и осторожно мы ползем по склону к вершине. Что нас ожидает на той стороне? Командир танка унтершарфюрер Отто Кноф стоит в открытом люке… «Гельмут, больше ход!» Я переключаюсь на следующую передачу и жму на педаль газа. За холмом я замечаю кромку леса и направляю машину к ее левой части. Мы хотим объехать лес и посмотреть, что делается за ним. Потом мы слышим сильные удары по корпусу — огонь из пулеметов и винтовок. Вступает в дело наш башенный пулемет. Я узнаю звуки очередей вражеского пулемета, замечаю плоские каски. Поворот вправо — курсовой пулемет находит цель и открывает огонь. Все происходит очень быстро.
   Там, на опушке леса, вражеские солдаты устанавливают пушку. Я докладываю в башню: новая цель для пулемета. Наше орудие открывает огонь прямо на ходу. «Стоп! Стоп! Назад! Назад! Быстрее!» — кричит Отто, наш командир. Я знаю, что двигатель работает на максимальных оборотах, и быстрее уже некуда. Я бросаю взгляд на приборную панель: стрелка тахометра в красном секторе, часы показывают без шестнадцати минут четыре. Выглянув в смотровую щель, я едва не ослеп от яркого света. Раздался хлопок, словно, упав на кафельный пол, разбилась полная бутылка газированной воды. «Прямое попадание в лоб, — подумал я. — Приехали». Потом танк содрогается, словно от удара гигантского кулака; яркий свет, стоны, торможение, обрывки звуков — ничего отдаленно напоминающего человеческое. Потом — запах серы и полная тишина. «Покинуть машину! Танк горит!» — приказывает Отто. Я открываю защелку люка и толкаю его вверх. Он открывается лишь на несколько сантиметров. Внутрь тут же врываются языки пламени. Край башни мешает открыть люк полностью. Я вижу, как в открытом люке исчезают ноги радиста Эгона. Вот и выход! Через трансмиссию, через радиостанцию я ползу к люку. Воздуха не хватает, становится жарко. Я хочу выбраться — с меня хватит!
   Потом я вижу вдалеке лицо и протянутые ко мне руки. Я слышу крики: «Гельмут, вылезай!» Я тянусь дальше, к свежему воздуху. Наконец я снаружи. Спрыгиваю с танка и падаю на землю. Эгон вернулся и вытащил меня — спасибо, друг! Он помогает мне подняться, и вот я снова на ногах. Пролетающие пули стучат по корпусу. Мы отбегаем в сторону, подальше от врага. Там находим Отто. Но где же Арно и Карл? Отто указывает на башню — боковые люки закрыты — и кричит: «Оба погибли на месте, еще до того, как я выбрался!» Я не могу в это поверить. Арно Эльтус из Кёнигсберга, мой наводчик, погиб. С ним и с Отто мы были знакомы еще по Хасселту — все время были в одном экипаже. Мы вместе шли в первый бой, вместе одержали первые победы. Теперь Арно погиб. Он остался в башне — как страшно было понимать это.
   Из открытых люков валили черные клубы дыма. Мы побежали к своим позициям. Вдруг я услышал: «Гельмут, ты горишь!» Я бросился на землю и начал кататься по ней, а Отто и Эгон помогли сбить пламя. Вокруг нас снова засвистели пулеметные очереди. Мы все бежали и бежали. Наконец на обратном скате холма мы нашли немецких солдат и убежище. Солдаты что-то пытались говорить нам, но я больше ничего не слышал и не понимал.
   Я все видел, но ничего не узнавал. Я ощущал лишь сильную, жгучую боль. Потом стало темно и тихо. Я понял, что лежу на полу в помещении. Кто-то пытается помочь мне, но я не вижу кто. Потом я вдруг понимаю, что голос говорит мне: «Успокойся… Спокойно… Ты на нашем перевязочном пункте, в безопасности». Вокруг снова становится черным-черно. Вдруг рядом появляется Отго и говорит: «Когда стемнеет, я приду и заберу тебя отсюда!» Я счастлив, но потом в глазах снова темнеет. Земля дрожит, ревут моторы, раздаются крики: «Танки уходят!» Я глубоко обижен — Отто же обещал забрать меня. Дневной свет бьет в помещение сквозь двери. Я вижу чужую форму, слышу звонкий голос: «Есть здесь кто-нибудь из СС?» Больше не слышно выстрелов, взрывов. Меня быстро грузят в санитарную машину. От страшной боли я снова теряю сознание. Пребывание в полевом госпитале в Кане и перевозку по морю я помню, словно в полусне. 21 августа, уже в Лидсе, я пришел в себя и понял, что попал в плен. Из госпитальных документов я узнал, что утром 9 августа наш перевязочный пункт во Франции сдался солдатам польской 1-й танковой дивизии».

   9 августа последние «тигры» 102-го танкового батальона СС были выведены из боев под Виром и выступили в направлении Фалеза. Накануне для атаки против важного узла нашей обороны был стянут сильный англо-канадский танковый корпус. Части I и II танковых корпусов СС вели жестокую схватку с численно превосходившим противником. Только на участке дивизии «Гитлерюгенд» в ближнем бою было уничтожено больше ста вражеских танков.
   Наша боевая группа была придана 271-й дивизии. В соответствии с устным распоряжением командира и начальника штаба 271-й дивизии, оборонявшейся на участке от Сен-Жермена до южной окраины Брене и далее через северную окраину Френе и северную окраину Эпана до северной окраины Круазиля, мы немедленно выступили в район боев. Следуя по указанному маршруту, мы достигли Мартенвиля и устроились лагерем в лесу к северо-западу от Турнебю, откуда мы могли обнаружить любую танковую атаку в этом районе.
   В течение дня 10 августа на левом участке дивизии была отражена атака нескольких бронемашин. Днем поступили сообщения о сорока танках, замеченных в районе Эпана, Ле-Монселя и западнее. Разведка показала, что двенадцать вражеских танков и несколько бронемашин прорвались в овраг к юго-западу от Ле-Монселя. Немецкая пехота уже побежала в тыл, побросав оружие, и остановить ее удалось лишь с большим трудом. Немецкий пехотинец образца августа 1944 года был совсем не тот, что в 1939 году, когда он шел в бой с несокрушимой верой в победу.
   При поддержке «тигров» пехота вернула прежние позиции. Снова Лоритц поджег четыре вражеских танка, а остальные отступили на север. «Тигры» оставались на линии фронта до заката, обеспечивая поддержку пехоте, занимавшей окопы.
   После 6 часов вечера рота получила известие, что этот район может подвергнуться удару английской авиации. Полковой КП немедленно был перенесен в Пласи. Связь с дивизией поддерживалась через командный пункт Кюнингера.
   Нашему дальнейшему наступлению мешала пересеченная местность, поэтому мы попросили пехоту по обе стороны от танков защищать нас от атак вражеской пехоты. От нас требовалось предельное внимание, и мы постоянно осматривали местность в бинокли.
   Лишние разговоры в танке во время атаки были не в чести. Мы обменивались результатами наблюдений короткими словами и фразами. Микрофоны переговорных устройств были настолько чувствительны, что передавали даже звуки глотков и легчайшие покашливания. Все четыре комплекта наушников были соединены через переговорное устройство и подключены к приемопередающей радиостанции.
   На склон высоты километрах в семи к северу от нас обрушился массированный удар наших реактивных минометов. Эта атака совместно с первой ротой, наступавшей с другой стороны, должна была замкнуть окружение вокруг английских танков. В боевом приказе от 12 августа значилось: «Оборона против танковых атак на участке 271-й пехотной дивизии».
   Уже в 7 часов утра нашей роте сообщили, что двадцать шесть вражеских танков прорвались на юг восточнее Барбери. Рота прикрыла дороги на Эпан и Френе, отправив на каждую по одному танку. Мы же оставались в городе в резерве, пока не пополнили запасы. Шройф двинулся вдоль дороги на Френе и Барбери с шестью танками и вышел к высоте на северной окраине Сингаля. Он уже поворачивал на восток, когда получил сведения о прорыве пяти танков в сопровождении английской пехоты. В небольшом лесочке, по сообщениям, тоже находились танки и пехота.
   Во время танковой дуэли Лоритц сжег пять вражеских танков и разведывательную машину, а Родингер и Мюнстер — еще по одному танку. Рота удерживала занятые позиции, пока к фронту не подошла пехота.
   Едва минул полдень, как откуда ни возьмись, на нас обрушились залпы сотен орудий. Английский «паровой каток» начал разламывать немецкий фронт, сравнивая город с лицом земли вместе со всем живым! Буа-Альбу и примыкавшие к нему с севера немецкие позиции были затянуты стеной дыма. Английские снаряды градом обрушивались на крыши, стены, окна и улицы. Артиллерийский огонь невиданной силы и ярости пронесся по городу, словно ураган. Раненые солдаты оказались в ловушке под обломками обрушившихся крыш и стен. Коридоры и помещения перевязочного пункта были переполнены беспомощными ранеными. Все они живьем были погребены под рухнувшими стенами. Около 14.00 огонь артиллерии начал заметно слабеть, но с северной окраины деревни донеслась стрельба. Шум боя приближался: рокотали пулеметы, рвались ручные гранаты, лязгали гусеницы танков.
   Прежде чем строить какие-то планы, Шройфу пришлось собирать людей, застигнутых врасплох мощным обстрелом. Пяти «тиграм» под командованием Лоритца, находившимся севернее Турнебю, было приказано немедленно вернуться в Буа-Альбу. Перед лицом численно превосходившего противника танк Гюнтера отступил к деревне, подбив при этом три вражеских танка. На полной скорости он проскочил по деревенским улицам, на которых кое-где уже появились пехотинцы противника, и скрылся в заросшем кустарником овраге метрах в 300 от деревни, по дну которого протекал ручей. Потом Лоритц, вернувшийся из Турнебю со своими танками, на высокой скорости ворвался в Буа-Альбу и в упор расстрелял английские танки. Ошеломленные «томми» попрятались в развалинах и боковых улочках, перегруппировались там и снова напали на наши машины.
   Многочисленные немецкие пленные, в основном подчиненные Кюнингера, которые двигались по улицам и дорожкам в сопровождении английских конвоиров, не зная реального положения дел, также в панике бросились в укрытие вслед за англичанами.
   Все танки были немедленно отозваны на позицию в 200 метрах юго-восточнее Клер-Тизон для быстрой заправки и пополнения боезапаса. Работа началась в 17.00. Раненых и убитых мы передали на перевязочный пункт, располагавшийся в овраге у дороги. По радио продолжали поступать сообщения и приказы. Один за другим появлялись и исчезали посыльные из штаба дивизии, оборонявшей этот участок фронта танкового корпуса.
   Боевая группа была вынуждена передать в ремонтную роту шесть неисправных «тигров». В 19.00 остатки роты прибыли к полковому КП в Шато-ля-Мот и оставались там, обеспечивая прикрытие от атак с севера.
   Серым утром 13 августа «тигры» продолжили движение на юг. Подъезжая к кольцевой дороге с запада, у самой окраины Фалеза мы внезапно попали под сильный удар истребителей-бомбардировщиков. Ракеты сыпались на дорогу и поля, вырывая с корнем деревья; ветви, камни, комья грязи кружились в воздухе вокруг боевых машин. К счастью, нам удалось укрыться в близлежащем лесу.
   Мы получили новый боевой приказ. Нам было поручено отразить танковые атаки в районе Турнебю. Ранним утром, около шести часов, весь участок фронта был накрыт туманом, имевшим как естественное, так и искусственное происхождение. Вскоре противнику удалось обойти нашу немногочисленную пехоту. Вражеская пехота внезапно появилась перед нашим КП, охрана которого «усохла» до трех «тигров». Волны атакующих откатывались назад под огнем наших танков. Под прикрытием кустарника и живых изгородей англичане подтянули противотанковую артиллерию и танки. «Тигр» Мюнстера скоро был атакован с близкого расстояния и получил прямое попадание в башню, в результате которого некоторые члены экипажа погибли или были ранены.
   Шройф и Лоритц подожгли по одному вражескому танку. Вскоре после этого машина Лоритца была подбита огнем с близкого расстояния. Первое же попадание пробило башню, убив или ранив весь экипаж. Не открылся ни один люк! Спустя несколько секунд еще один снаряд поразил моторное отделение, и вспыхнуло топливо. Огонь выжег «тигр» вместе со всем экипажем, вызвав при этом несколько взрывов. Потеря одного из лучших наших бойцов наполнила нас чувством ярости и скорби. Это известие потрясло всю роту!
   Контратакующие немецкие войска смогли лишь дойти до позиций танков и остановились. Оборона англичан оказалась слишком прочной. Экипаж Оберхубера, только что получивший танк из ремонта, приказом по радио немедленно был отправлен на помощь боевой группе. Около полудня пять немецких «пантер», действовавших правее, были также выдвинуты вперед. И тут противник нанес мощный бомбовый удар по всему участку фронта. Колонны бомбардировщиков, летевшие с востока, ряд за рядом обрушивали бомбы на немецкую линию обороны, с беспощадной жестокостью сея смерть и разрушения на немецких позициях.
   Посадив пехотинцев на броню, мы отступили. В 18.00 нас снова бросили в бой в районе высоты 184 к северу от Суланжи. Прибыв на место, мы увидели, как наша пехота, численностью около батальона, бежит от линии фронта, преследуемая двенадцатью «шерманами». Уже в сумерках мы подожгли три вражеских машины, после чего немецкая пехота начала окапываться на высоте. Ряды наших войск все редели в непрерывных боях с численно превосходящим противником. Надолго ли хватит резервов?
   Сводка вермахта за этот день высоко отзывалась о героических оборонительных боях нашего 102-го тяжелого танкового батальона.

14 августа «тигр» № 134 (Фей) покидает расположение ремонтной роты, чтобы снова вступить в бой

   Наш «тигр» занимал позицию рядом с широким асфальтированным шоссе Кан — Фалез. У нас был четкий приказ: блокировать эту важную дорогу, тянувшуюся по прямой мимо нас. Чуть в стороне от шоссе, на выгодной огневой позиции, мы ожидали начала боя. Позади нас был городок Сен-Пьер, впереди — Суланжи, захваченный противником накануне, 13 августа. Перед нами оставалась лишь тонкая и прерывистая линия пехоты из состава дивизии «Гитлерюгенд».
   Пехота, оборонявшаяся на шоссе Кан — Фалез, получила сигнал о начале танковой атаки. Фронт пришел в движение; загремела артиллерия. Впереди показались несколько танков. Они вышли из-за вершины холма и, судя по всему, собирались двинуться клином по дороге от Суланжи до Сен-Пьера. Словно огромные древесные лягушки, между переплетенными кустами и замшелыми камнями вприпрыжку двигались канадские пехотинцы. Нам не терпелось вступить в бой, и мы медленно двинулись вдоль дороги, обсаженной по обе стороны деревьями. Перед нами несколько солдат выскочили из канавы и, пригнувшись, побежали к небольшому домику. С автоматами на изготовку они осторожно обошли угол дома, выбили дверь и бросили внутрь несколько ручных гранат. Оттуда, держа руки за головами, вышли несколько канадцев. Стоя под прицелом карабинов, они дали себя обыскать, а потом были отправлены в тыл. Вражеские танки скрылись за домами Суланжи. Опустилась тишина. Мы вернулись на позицию рядом с дорогой, которую было приказано удерживать.
   Командир пехотной роты снова подошел к нам. Он попросил нас выдвинуться вперед на «тигре», чтобы вывести из окопов часть его солдат, отрезанных противником у шоссе. Несмотря на приказ оборонять шоссе у Сен-Пьера, наш командир с готовностью откликнулся на просьбу. Он сам когда-то был пехотинцем и понимал всю тяжесть положения этих людей. Бок о бок с ними он воевал во Французской кампании 1940 года, а затем прошел от Польши до ворот Москвы и обратно.
   Быстро преодолев поле в направлении на Суланжи, мы смогли разобраться в положении пехотинцев. Командир роты кратко описал нам местонахождение позиций и исчез, чтобы присоединиться к своим солдатам. После короткого ожидания наше появление было вознаграждено. Между домами Суланжи появились замеченные ранее танки. Мы насчитали десять «шерманов», которые медленно двигались колонной вдоль линии фронта, осыпая окопы снарядами. В таких условиях выбраться из окопов было невозможно, и через каких-нибудь несколько часов пехотинцы, решившиеся обороняться, все до единого должны были расплатиться жизнью. Наконец, когда все десять танков вышли на открытое место, командир дал приказ открыть огонь. Мы были всего в 400 метрах. В соответствии с проверенной тактикой, командир атаковал сначала ближайший, а потом самый дальний танк. Противник впал в полнейшее замешательство. Прежде подобные забавы сходили им с рук. Теперь же две машины уже горели. Мы не дали им собраться с мыслями. Остальные восемь танков были быстро подожжены один за другим, и у них едва ли было время, чтобы определить нашу позицию.
   В тот самый момент, когда пехотинцы — три десятка молодых ребят из «Гитлерюгенда» — покинули позиции, отступая к нашему танку, на поле боя появилась колонна бронетранспортеров, двигавшаяся с другой стороны. В лучах вечернего солнца мы отчетливо разглядели на машинах белые звезды. Если бы не это, можно было бы подумать, что с той стороны атакует наша собственная мотопехота. Но теперь фугасные снаряды и пулеметные очереди градом обрушились на выстроенные в колонну и полные солдат бронетранспортеры. Вскоре вся колонна уже пылала посреди поля. Следующие несколько часов с той стороны можно больше не ожидать никаких сюрпризов!
   Потом нам нужно было вернуться на прежнюю позицию у Сен-Пьера, чтобы снова перекрыть дорогу. Пехотинцы, сияя от радости, забрались на наш «тигр», заняв все свободное место, и ждали, когда мы тронемся. Командир приказал: «Танк — назад — марш!» Но наш «тигр» не двинулся с места. Механик-водитель раз за разом поворачивал стартер, но безуспешно. Командир и радист выпрыгнули из танка, чтобы запустить 720-сильный двигатель заводной рукояткой.
   Увы! Истекая потом, они отказались от этой затеи. Что делать дальше? Наших войск поблизости нет. Канадцы уже обошли нас на северо-востоке, судя по облакам дыма и пыли, которые днем были видны на горизонте.
   Когда начало темнеть, наш командир пешком отправился к танку ротного, который находился в саду на западной окраине городка. В нескольких словах он описал наше положение, и Кальс, немедленно пустившийся в путь, в сумерках отбуксировал нас на позицию. Ожидаемого выговора в свете успеха нашей вылазки не последовало. Горящие танки и машины в долине у Суланжи, раскинувшейся перед нами, свидетельствовали о том, что наше присутствие было необходимо. Едва мы добрались до Сен-Пьера, как всем танкам было приказано двинуться к развилке на шоссе перед Фалезом. Этой ночью, 15 августа, нас впервые ждала открытая стычка с французскими «маки»,^[7] которые получили хорошую взбучку благодаря бдительности наших часовых.
   Утро 15 августа застало наш танк в Версенвиле, что в нескольких километрах к северу от Фалеза. Здесь, прямо на КП батальона, ремонтники починили наш «тигр», и мы снова были готовы к бою. Ремонтники еще не успели закончить работу, когда появился наш командир Вайс с приказом срочно вступить в бой. Канадцы атаковали с северо-запада и уже подошли к крайним домам Версенвиля. Мы оказались под угрозой окружения и неминуемого плена. Наша оборона пока держалась, но перед более многочисленным противником нам пришлось бы отступить. Наконец ремонтники затянули последний болт, и наш «тигр» снова смог дать ход, пока мы выбрасывали из танка последние инструменты. Судьба города и всех, кто в нем находился: медиков, ремонтников, связистов и всех остальных, — зависела от наших действий. Мы уверенно помахали руками товарищам из штаба батальона: мы о вас позаботимся! Наш командир повел «тигр» под прикрытием домов параллельно направлению атаки канадцев. Так мы могли открыть огонь во фланг наступающим.
   Не успели мы миновать последние дома, как начался фейерверк. Залп за залпом с ревом обрушивались на дома Версенвиля. Дома один за другим на глазах превращались в руины. Школа, где были собраны все раненые, получила два прямых попадания. Раненых быстро погрузили в санитарные машины и на тягачи и в сопровождении пехоты отправили в тыл. Обстрел продолжался с несколькими короткими паузами. Казалось, в этом огненном аду правил сам дьявол! Мы попытались выбраться с узкой улочки, чтобы получитьоткрытый сектор обстрела, так как по опыту знали, что за огневым валом двинется пехота противника.
   Рывком выскочив из-за угла, мы потеряли левую гусеницу. Только этого и не хватало — похоже, сам Сатана приложил к этому руку! С помощью тросов, лома и лебедки командир, радист и заряжающий в рекордный срок подняли тяжелую гусеницу и попытались соединить ее концы. Боже правый! Все это было проделано под непрерывным градом осколков! Истекая потом, мы наконец закрепили болт. Никогда, наверное, мы так не спешили вернуться в танк, несмотря на духоту внутри машины, как в тот раз! Потом — полный вперед! Двигаясь широкими зигзагами, мы въехали на широкое поле едва ли не позади первой волны атакующих. Они шли по полю в полный рост. Их было много. У нас перехватило дыхание! Танк — стоп! Башенный пулемет — дистанция 300 — огонь! Пулемет радиста — огонь!
   Мы били очередями справа налево и слева направо. Это была кровавая жатва! Мы поймали их во время атаки, вне укрытий, на открытой местности. Только группа из трех или четырех домиков давала какую-то защиту от огня. Многие пытались бегом добраться до этого укрытия, но не многим это удалось. Мы стояли так, что могли простреливать местность перед этими домами и позади них. Первые волны ползком перебрались на противоположный склон, а наши пулеметы продолжали вести стрельбу короткими очередями. В небо взлетели красные сигнальные ракеты, и на окраину Версенвиля тут же обрушился огонь артиллерии. Нас это не беспокоило, так как мы стояли прямо посреди участка наступления канадцев. Пока мы не видели поднятых рук, пока оружие не было брошено на землю, мы не могли прекратить огонь!
   Командир медленно повел танк в направлении домов. Там должно было скопиться довольно много солдат. Мы выехали к дороге. Что за картина открылась перед нами в кювете! Они лежали вплотную друг к другу в своих плоских касках и вжимались в землю. Но у нас не было времени их разглядывать — приказ командира направил наше внимание в другую сторону: «Стоп! Танк слева! Противотанковым — дистанция 200 — огонь!» Потом: «Попадание!» — и немедленно следующий приказ: «20 метров правее — вражеский танк! Стрелять, когда башня будет полностью в прицеле!» Последовало несколько секунд тишины, а потом два снаряда покинули ствол один за другим. Однако мы не нашли времени отметить молниеносное уничтожение двух «шерманов». Командир, осматривая местность, заметил башни, медленно появляющиеся из-за гребня холма. Наша башня повернулась в том направлении, и прежде чем вражеский командир успел рассмотреть местность перед собой, его участь была решена: яркая вспышка — и башню танка сдвинуло набок! Второй снаряд, должно быть, попал в моторное отделение, и над танком тут же взмыл столб пламени. Наш наводчик дождался, пока второй танк, шедший по той же линии, появится в прицеле. Он также был захвачен врасплох, как только его башня появилась в поле зрения полностью. У них не было времени на выстрел! Но потом вокруг нас разверзся ад! Пока мы на минуту отвлеклись на танки, канадцы приблизились к «тигру». «Запереть люки! Танк — марш! Развернуть башню!» — услышали мы в переговорном устройстве. Мы успели в последний момент — тут же начали рваться подрывные заряды, установленные канадцами. Но, поскольку при повороте башни канадцы были сметены с крышки моторного отделения, им не удалось установить эти заряды как следует. На воздух взлетели только ящик, закрепленный на задней стенке башни, да часть крыла. Мы сдали на несколько метров назад, чтобы избавиться от опасности с тыла. Пулемет радиста ожил, стреляя одиночными. Мы были окружены со всех сторон рослыми канадцами, которые раз за разом пытались зайти в мертвую зону. Наш командир ручными гранатами отогнал этих храбрецов от танка. Они дрались отважно, но, в общем-то, какой у них был выбор?
   Мы расчистили осиное гнездо возле домов фугасными снарядами. С расстояния 50 метров они пробивали насквозь стены, прекращая всякое сопротивление. Находясь посреди канадцев, мы и носа не могли высунуть из люков, не говоря уж о том, чтобы брать пленных, хотя искушение было велико. Мы медленно продолжали двигаться вперед, пока не вышли к развилке на Версенвиль. Но и тут были канадцы. Они прятались за деревьями, кустами, углами домов и, когда мы проезжали мимо, выскакивали, чтобы забросать нас зажигательными гранатами. У развилки мы повернулись кормой к Версенвилю и медленно поползли задним ходом в направлении КП батальона. Уже совсем рядом с крайними домами наш командир заметил еще двоих канадцев, прятавшихся в придорожной канаве. Танк остановился, и командир окликнул их, но они даже не шелохнулись. Командир выпрыгнул с автоматом в руках и слегка ткнул их стволом в спину, после чего они нехотя встали и подняли руки. Судя по планшетам и сигнальным пистолетам, они должны были командовать атакой. Разумеется, их нужно было взять с собой! Командир заставил их залезть на танк и усадил справа и слева от орудия. Радист стоял, высунувшись из люка, с пистолетом наготове и с зажигательной гранатой, выуженной из ранца одного из пленных. Граната походила на маленькую коробочку со скругленными углами. Наш радист закурил длинную английскую сигарету из овальной пачки, сунул еще по одной в рот каждому из пленных и щелкнул зажигалкой. Пленные не отваживались обернуться и так и сидели, словно статуи, сложив руки на каски. Радист попытался вспомнить скудные школьные знания английского и завязать разговор. Они довольно легко откликнулись, что немало нас удивило. «Сколько вам лет?» — «Двадцать четыре». — «А вашему другу?» — «Он капитан, ему двадцать шесть». — «Вы хорошие солдаты, но и мы, немцы, не дикие звери!»
   Мы без проблем добрались до командного пункта батальона, расположившегося на ферме. Наш адъютант Фридль Шинхофен забрал пленных для допроса. Командир поздравил нас и приказал всем машинам покинуть Версенвиль. Нашему «тигру» отводилась роль арьергарда, и мы должны были идти в Эрен последними.
   Как только мы тронулись, снова прозвучал сигнал тревоги. Неподалеку послышались звуки стрельбы танковых орудий и пулеметов. Командир приказал: «Танк — марш!», и мы снова выехали на открытое место. В нашем стальном ящике мы испытывали неловкость, находясь среди домов. Снова канадцы шли в атаку. Четыре «шермана» катили по полю с северо-запада в направлении Версенвиля. Это значило, что нам надо поторапливаться, если мы не хотим, чтобы эти танки укрылись за крайними домами и сорвали план отхода.
   Командир, как всегда, давал четкие команды:
   «Танк — стоп! Пулемет радиста — огонь по пехоте! Противотанковым — крайний правый танк — дистанция 400 — огонь!» Наш первый снаряд просвистел мимо цели, зато второй угодил точно посередине кормы вражеского танка, вероятно, попав в моторное отделение. Через несколько секунд над танком уже выросло облако черного дыма. Попаданием нашего снаряда танк резко развернуло. Его орудие оказалось направлено на нас, но выстрела не последовало. Два фугасных снаряда предотвратили попытки экипажа покинуть машину. В прицеле наводчика показался второй танк. «Дистанция та же — целиться с упреждением — огонь!» Этот танк тоже на полной скорости получил снаряд в борт. Третий и четвертый танки остановились и открыли огонь по нам. Но, промахнувшись первыми снарядами, они дали задний ход и быстро скрылись из вида в овраге. Мы выпустили еще несколько пулеметных очередей и фугасных снарядов по отступавшим канадцам и уже у самого Эрена присоединились к колонне штабных машин, медленно переваливавшей через холм.
   В Эрене нас уже ждали командир Вайс, адъютант батальона Фридль Шинхофен, ротный Кальс и наш взводный Бараль. Наш танк вместе с командирской машиной и «тигром» Шинхофена занял оборону на западной окраине Эрена, направив орудия в сторону Версенвиля. На горизонте мы видели нескончаемые колонны танков и автомашин, катившие на восток в лучах вечернего солнца. Это означало, что кольцо окружения, намечавшееся вокруг Фалеза уже несколько дней, замкнется. Но это уже не первое окружение, из которого нам приходилось прорываться!
   Наш командир хотел подъехать поближе и вести огонь по колоннам до последнего снаряда.
   Батальонный адъютант Фридль Шинхофен попытался объяснить ему тщетность такого поступка, но командир ответил, что утром, когда сомкнётся кольцо и начнется преследование, все также утратит смысл. Только прямой приказ больше не открывать огня в этот день удержал наш «тигр» на месте. Ночью нашего командира вызвали на КП для инструктажа. Он вернулся с известием, что мы должны ожидать новых приказов и в течение ночи уйти к железнодорожной станции Френе-ля-Мер.
   Как и было приказано, мы вышли в направлении на Винья, достигли города около 3 часов утра и получили новые указания. На выходе из города за изгородью стояла тяжелая 88-мм зенитка. Эти ребята из люфтваффе уже несколько дней не получали пайков. Мы поделились с ними своими трофеями: консервированным пудингом, сардинами, консервированным маслом, английским табаком и неизменным сидром. «Томми» всегда возили с собой всякие лакомства, которые полюбили и мы! Наш экипаж научился пользоваться веревками, и мы прекрасно знали, где во вражеских танках хранятся продукты. Мы уже довольно давно обходились без своих пайков: нас снабжали Союзники!
   Еще до полудня, ярким солнечным утром, на поле в километре от нас появились вражеские полугусеничные машины. Зенитчики развернули пушку, а мы отправились вперед к небольшому дому у железнодорожного переезда, так как разведывательные машины тем временем вошли в Винья с тыла. Мы заняли позицию у изгороди за домом так, что торчали только башня и ствол орудия. Две разведывательные машины двинулись к железнодорожной насыпи, ведя огонь из всех стволов. Уж не для храбрости ли они это делали? Один канадец вел огонь из 20-мм пушки, установленной над водителем.
   Мы выпустили снаряд по первой машине. Она отлетела с дороги к металлической мачте и осталась на месте. Второй машине снарядом сорвало переднюю ось. Экипаж выпрыгнул и сдался в плен. Оба они были ранены, причем один из них серьезнее, чем другой. Они с благодарностью приняли нашу помощь. Оказав необходимую медицинскую помощь, мы отвезли их к зенитчикам, которые готовились к отходу, чтобы переправить их дальше на перевязочный пункт. Один из пленных все порывался отдать нашему командиру часы в знак признательности за спасение, но мы с благодарностью отказались. О раненом противнике мы позаботились так же, как позаботились бы о своем боевом товарище.

   17 августа 1944-го окружение стало свершившимся фактом. Командир отменил приказ, по которому мы должны были прикрывать отход своих частей. Всем было приказано самостоятельно прорываться из окружения общим ударом в направлении на Вимутье и сосредоточиться там.
   Командир пожелал нам всем удачно выбраться из кольца. Требовались решительные действия! Настроение на КП было мрачное. «Панцер» Майер пропал еще накануне ночью, уехав на разведывательной машине. Мы направились в Трен и по дороге остановились у перекрестка на совершенно голом холме. Мы читали дорожные указатели, и тут над нами громыхнуло. Шрапнель! Над головой повисли черные облачка разрывов, и на танк и на дорогу с шумом посыпались осколки. Нас заметили! Полный газ — и короткая остановка в следующей деревне! Возле церкви путь преградила мощная баррикада из дубовых стволов не меньше метра в обхвате. Нам удалось столкнуть ее в сторону, и бревна скатились в ручей на глазах у двух молодых людей, с интересом наблюдавших за нами из ворот церкви. Это препятствие означало бы конец пути для любого колесного транспорта. Мы были уверены, что у тех ребят были свои приказы, но расспрашивать их, к сожалению, было некогда! Нам нужно было выбираться из окружения, так как за последние несколько дней боев мы получили немало повреждений. Система охлаждения текла, постоянно теряя воду. Возникали неполадки со стартером. Система кондиционирования воздуха была повреждена огнем артиллерии. Нам нужно было найти ремонтную бригаду! В деревне было полно машин. Самолеты постоянно атаковали нас на бреющем полете, и колонны остановились. Мы решили обойти эту деревню, Сен-Ламбер, стороной. Потом пришлось снова остановиться — перегрелся двигатель. Через несколько минут наш танк пересекал открытое поле и на самой окраине Шамбуа получил прямое попадание. Механик-водитель резко остановил машину. Командир крикнул в боевое отделение, спрашивая, не сошел ли он с ума, останавливаясь в таком месте. Двигатель отказал. Просто не выдержал!
   Мы попытались попросить танк № 001, шедший в том же направлении, подтянуть нас на буксире. Командир нашего батальона Вайс ехал, стоя в разведывательной машине. Из раны на его голове шла кровь. Он выслушал наши объяснения. Он приказал взорвать наш «тигр», а нам залезть в № 001. Буксировка была невозможна! Мы были в окружении! Потом он на полной скорости понесся дальше. Вместе с ним в машине был тяжело раненный батальонный врач. Вскоре после этого при попытке прорыва санитарная полугусеничная машина попала под сильный огонь артиллерии. Батальонный врач погиб в машине, а наш командир, вторично раненный в поясницу, попал в плен.
   Мы быстро установили подрывные заряды. Радист укрепил ручные гранаты на ручках радиостанции и разорвал кодовую книгу. Все готово! Пошли! Командир привел в действие основной заряд, а радист — гранаты. Наружу, иначе мы погибли! Люки распахнулись, и экипаж бросился бежать, спасая свои жизни. Противник ждал этого момента. Под плотным огнем спереди и угрозой взрыва сзади, мы перебежками бросились прочь. «Тигр» взорвался с оглушительным грохотом… Наш «тигр», выходивший победителем из множества поединков с вражескими танками и бесчисленными бронемашинами и противотанковыми пушками!
   Мы собрались в придорожной канаве. Противник накрыл близлежащий Шамбуа настоящим куполом огня, выжигая в городке все живое. Нас подобрал командирский танк под командованием Барта. Какой-то фельдфебель из гравийного карьера отчаянно махал рукой проезжающим машинам. Его правая рука была перебита пулей и беспомощно висела вдоль тела. Казалось, никто его не замечал. Мы остановились, чтобы подобрать товарища, и его пришлось поместить внутрь танка. Наш радист вынужден был выбраться наружу и искать место за башней. Вокруг на холмах было полно вражеских противотанковых пушек и танков, наблюдавших за любым движением в долине и открывавших ураганный огонь. Возвращающиеся машины сообщали, что дорога на Трен перерезана и выхода из окружения нет. Мы хотели добраться до Шамбуа. Потом над танком раздался свист. Первый снаряд пролетел выше, второй не долетел. Значит, третий должен… Нет, нам снова повезло. Мы позволяли забираться на танк всем, кто шел вдоль дороги, вплоть до генерала! Когда места на танке уже не осталось, остальные стали хвататься за буксировочные тросы, просто чтобы выбраться вместе с нами — но ненадолго. Наш «тигр» привлекал к себе вражеский огонь, и вскоре мы снова ехали по дороге без пассажиров на броне. Добровольцы из Восточной Европы сидели на корточках рядом со своими лошадями и жевали хлеб, безучастно и бессмысленно наблюдая за боем.
   Настроение было совершенно подавленным. Никто больше не разговаривал, и наступила гнетущая тишина. В Шамбуа, чтобы проехать, нам пришлось столкнуть с дороги горящую машину. Наши солдаты в серых шинелях с пересохшими глотками и потными лицами потоком устремились на север. Мы остановились на пригорке, чтобы изучить обстановку, а потом на большой ферме начали сколачивать небольшую боевую группу. Наш командир принял управление командирским танком, и мы снова почувствовали себя лучше. Полковник-парашютист выделил нам немного солдат. Так прошел день. Шум танков на ближайшей дороге усилился. Это привлекло наше внимание и вызвало желание вступить в бой, но мы не могли рисковать последним «тигром» нашей маленькой боевой группы. Поэтому командир и радист взяли по несколько «панцерфаустов» и отправились в направлении, откуда доносился шум, продираясь через кусты у дороги Шамбуа — Трен. Прямо перед собой они увидели целую колонну «Черчиллей». Нескольких штатских, внезапно появившихся рядом, под дулами автоматов заставили лечь на землю и молчать. Приказ подкреплялся таким выражением лица, что ответ «поп compris»^[8] в этой ситуации привел бы к самым печальным последствиям! Стальные коробки с экипажами катились по дороге на расстоянии вытянутой руки. На корпусах отчетливо различались опознавательные знаки и имена машин; покачивались радиоантенны. Двое наших товарищей медленно поднялись на ноги перед замыкающей машиной: тридцать метров — двадцать пять метров — двадцать метров — и одновременно выстрелили. Крики испуганных французов утонули в грохоте взрыва. «Бетти» — замыкающий танк — врезалась в корму шедшей впереди машины, и они сцепились. Незабываемое зрелище! Из машин никто не выбрался. «Панцерфаусты» сделали свое дело. Ювелирная работа! Оба истребителя танков бегом, спотыкаясь и падая, вернулись назад, к месту сосредоточения боевой группы. Потом «черчилли», стоявшие впереди, открыли убийственный огонь, но с дороги они так и не съехали. Так закончился день 18 августа.
   Пришло время двигаться в путь. Ночь помогала нам. Мы быстро сообщили полковнику, и он согласился, что дальнейшее промедление приведет только к укреплению кольца окружения. Кроме того, лязг танков стал постепенно приближаться к району нашего сосредоточения. Услужливые местные жители в любую минуту могли привести вражеские машины к нам…Утром 19 августа мы вырвались!
   Мы прошли еще несколько километров и встретили подразделения разведывательного батальона «Дас Райх». Это означало, что мы вышли из окружения. Наш командир был отправлен для доклада к командующему II танковым корпусом СС генералу Биттриху. Тогда у Биттриха еще не было сведений о судьбе нашего командира Вайса и положении окруженных частей.
   Мы должны были участвовать в крупной контратаке, назначенной на следующий день, чтобы прорвать окружение и дать вырваться многочисленным нашим подразделениям. Мы смогли открыть лишь небольшие лазейки, так как значительные потери в танках не позволяли долго оказывать сопротивление. К северу и к югу от нас атакующие клинья танковых колонн противника неумолимо катились на восток!

   Наш командующий, генерал Биттрих, приказал всем боевым машинам немедленно вступить в бой на шоссе Вимутье — Трен, чтобы вывести окруженные немецкие войска на запад.
   Наш танк, хоть он и был не совсем готов к бою, отправился в обратном направлении мимо колонн, потоком двигавшихся на восток. Через несколько километров мы вышли к блокирующей позиции. Ее занимали совсем молодые ребята из дивизий «Гитлерюгенд» и «Гогенштауфен». Из оружия, способного поражать наступающие танки, у этих юнцов были только «панцерфаусты». Их отправили без поддержки на задание, практически не имеющее шансов на успех! Арьергард… Такие отряды почти всегда гибли. Лучшее, что могло их ожидать, — это плен. Тем не менее наступающий противник нес значительные потери.
   Недалеко от Шампосуля мы встретили танки польской 1-й танковой дивизии. Когда первые два «шермана» были подбиты, остальные отступили за пределы досягаемости нашего орудия. Наша боевая группа прорвалась почти до самой окраины Шамбуа, не обращая внимания на фланги. Нас охватил охотничий азарт. Мы шли вперед, останавливались, стреляли по появлявшимся впереди вражеским танкам.
   На полной скорости мы обстреливали из пулеметов транспортные колонны противника к огромной радости немецких солдат, уже почувствовавших себя одной ногой в лагере для военнопленных. Противник в ужасе смотрел, как мы азартно и дерзко ворвались в «котел» под Фалезом. Нам довелось испытать то, с чем мы никогда прежде не сталкивались — например, мы подбили «шерман», внезапно выскочивший из боковой улочки, с расстояния восемь метров! Мы выполнили задание по прорыву окружения. Весь штаб нашей танковой армии вместе с ее командующим Хауссером, все еще остававшийся в кольце, сумел избежать пленения! Но потом нам нужно было вернуться, чтобы не оторваться от деблокирующих частей!
   Чтобы не остаться в окружении, мы дали юным пехотинцам забраться на танк и отправились в тыл. Теперь началась гонка к переправам через Сену. Англо-американские части уже опередили нас в направлении на Эльбеф и Руан.
   Все танки и артиллерию пришлось оставить на западном берегу Сены. Их вывели из колонн, после чего часть техники была взорвана. Некоторые из танков, еще бывших на ходу, топили в реках или взрывали в лесах. Мы целыми днями оттаскивали на буксире артиллерию и ценное снаряжение от линии фронта к реке. Потом пришлось это все бросить. Экипажи и расчеты переправлялись на другой берег вплавь, оставив танки и орудия. Но мы не могли так легко расстаться со своим танком. Мы отправились на нем в Руан, надеясь все же найти переправу. Был ли еще шанс переправить танк на другую сторону? По обе стороны от дороги, которая вела к мосту, стояли целые колонны солдат в серой форме, которые, побежав вперед своих машин, теперь беспокойно осматривали мост. Неужели здесь все и закончится?
   И тут с другого берега Сены подошла самоходная баржа, чтобы перевезти наш «тигр» на другой берег. Наш танк с номером 001 на башне, готовый к бою, въехал на баржу, и мы отправились в путь. Может быть, это номер 001, номер командирской машины, помог нам переправиться? Мы сидели в «тигре», ожидая конца переправы, и тут, когда мы были уже почти у самого берега, над Сеной появились два истребителя-бомбардировщика, которые вели огонь из всех стволов.
   Это означало, что действовать нужно как можно быстрее, и наш механик-водитель запустил двигатель еще до того, как баржа пристала к берегу. Экипаж баржи спрыгнул на причал, чтобы пришвартоваться, и в этот момент истребители-бомбардировщики пошли на новый заход. От прицельного огня с бреющего полета можно было спастись только в надежном укрытии. Еще до того, как моряки надежно пришвартовали баржу, наш «тигр» тронулся с места. Его гусеницы уже начали цеплять причальную стенку, когда под тяжестью нашей шестидесятитонной машины баржа начала отходить от причала. Наш танк покатился по палубе прямиком в Сену. Корма баржи на мгновение задралась, и у экипажа едва хватило времени, чтобы выпрыгнуть до того, как «тигр» № 001 скрылся в волнах бухты Руана, словно подводная лодка…
   Так нашел свой конец последний «тигр» 102-го тяжелого танкового батальона, который добрался до другого берега Сены. В подавленном настроении мы прибыли в пункт сбора 102-го батальона во Флери и стали ждать дальнейшего развития событий. Остатки батальона, собравшиеся во Флери, на следующую ночь отправились на северо-запад.
   Это была группа голодных и усталых людей, выдержавших несколько недель беспрерывных боев! Командир батальона Кальс приказал взводному Баралю и командиру танка Фею еще раз переправиться через Сену в Руане, чтобы взорвать оставшиеся там «тигры», брошенные экипажами, и привести их в негодность!
   «Фольксваген» доставил нас в город, к причалу, и оттуда серым утром 31 августа, согласовав с водителем машины и командиром лодки места встречи, мы отправились на лодке саперов на другой берег. У переправы, разнесенной накануне в пух и прах ковровыми бомбардировками, царило столпотворение. Все вокруг было усеяно горящими и дымящимися остовами машин, среди которых лежали убитые и раненые солдаты, брошенные на произвол судьбы без всякой помощи! Мы успокаивали стонущих и причитающих раненых, говоря, что скоро их заберут, но прекрасно знали, что уже через несколько часов они, живые или мертвые, попадут в руки противника. У самой переправы мы обнаружили первые три неповрежденных «тигра». Они были в панике брошены экипажами во время бомбежки.
   Мы засовывали подрывной заряд, имевшийся в каждом танке, в затвор 88-мм орудия, обливали танк изнутри бензином, приводили в действие детонатор подрывного заряда и бросали гранату в моторное отделение, чтобы поджечь топливо. Потом спрыгивали с танка и бросались в укрытие. Затем следовал взрыв. Все это занимало несколько секунд, и «тигры» один за другим охватило яркое пламя! Отставшие солдаты, появившиеся из развалин, сообщили, что в нескольких кварталах стоят другие брошенные танки. Мы пошли по тихой, безлюдной улице, укрываясь рядом с домами, и в самом деле наткнулись на две «пантеры», но они уже не были брошены. Сине-бело-красные значки на башнях показывали, что танки уже захвачены бойцами французского Сопротивления. Судя по всему, они пытались разобраться со своими трофеями, совершая пробные поездки и упражняясь с прицельными и поворотными механизмами. Нужно было быстрее с этим покончить! Мы поспешно обсудили положение. Вдоль дороги, по которой мы отступали, валялось более чем достаточно «панцерфаустов». Преодолевая заборы и дворы, мы вышли на удобную огневую позицию. Бараль несколькими прицельными автоматными очередями заставил противника укрыться, расчистив улицу, а Фей почти в упор расстрелял танки из гранатометов! Потом пришло время оттуда убираться. Несколько ручных гранат, с грохотом разорвавшихся на узкой улочке, позволили нам оторваться от преследования и направиться к реке! Самое время было перебраться на другую сторону — назначенное время встречи с командиром лодки и водителем уже давно прошло. Возвращаясь, мы видели то же, что и на пути туда: повсюду раненые, умоляющие «Возьмите нас с собой… Помогите…» Снова мы могли лишь утешить их, что скоро их спасут, хотя уже отчетливо доносился шум танков и машин наступающего противника, который должен был появиться с минуты на минуту! Мы вышли к берегу. Лодки нигде не было видно. Что делать? Идти в плен? Ну, нет! Первая мысль — перебраться вплавь — была отброшена. Мы видели, как солдаты, выбравшие этот путь, беспомощно тонули посреди Сены, расстреливаемые в спину бойцами Сопротивления. Нужно было выбираться из Руана. «Маки» повылезали из своих щелей, словно крысы, в поисках легкой добычи.
   Немало раненых погибло от их рук. Мы ползли вдоль реки, пока не наткнулись на лодку, на которой и перебрались через реку.
   17 августа Эрнст Штренг с последними тремя «тиграми» 2-й роты 102-го танкового батальона все еще был в Фалезе.
   Наши танки вели упорные уличные бои в самом центре Фалеза, у собора, и отступили на рубежи за городом только по приказу, после наступления темноты. Таким образом, из немецкой обороны вокруг плацдарма высадившихся войск был выломан краеугольный камень, и линия фронта начала быстро разваливаться.
   В ранние часы 18 августа мы, получив устные личные указания, начали общее отступление из Вийи в направлении на Винья, что к югу от Френе-ля-Мер. Мы прибыли на место в 3 часа утра и заняли участок фронта к северу от городка рядом с самоходками, расположившимися на левом фланге. Днем английские танки и пехота заняли Лa-Огет. Доложив об этом в штаб боевой группы, мы получили новый приказ. Мы немедленно покинули позиции и вышли к железнодорожной насыпи у разъезда к западу от Неси. Танк № 124 из 1-й роты, подбитый там, был отбуксирован к южной стороне аббатства. Северо-западный выезд из города мы перекрыли двумя самоходками, которые около 17.00 заставили английские танки отступить.
   С наступлением темноты мы получили по радио новый приказ немедленно отходить и прибыть на КП в 500 метрах восточнее Винья. Подбитый танк был уничтожен подрывным зарядом и двумя снарядами и сгорел.
   Прибыв на КП в половине первого ночи, мы тут же получили новый приказ. Мы должны были прорваться через Винья в Неси с дополнительным запасом топлива на корме танков, заправить танки 1-й роты бензином и вместе с ними отойти на высоту рядом с Неси.
   В 2.30 мы отправились в опасное ночное путешествие по вражеской территории с 200-литровыми бочками бензина, закрепленными за башнями танков. Чтобы провалить задание и полностью уничтожить танк вместе с экипажем, достаточно было одной-единственной трассирующей пули. Мы проскочили на полной скорости и через час добрались до товарищей без единой царапины.
   После заправки наша маленькая танковая группа начала, как и было приказано, отступать на северо-восток. С первыми лучами солнца мы наткнулись на английские противотанковые позиции, оборудованные у дороги. Пока обе стороны пытались справиться с замешательством, наш танк проскочил мимо орудий и продолжил движение по дороге на полной скорости. Шройф, шедший за нами, открыл пулеметный огонь по позициям, которые мы вовремя не заметили и с которых по нашим танкам велся пулеметный огонь трассирующими пулями. Потом машина Шройфа получила два прямых попадания в корпус. Радист и механик-водитель, сидевшие внизу, были тяжело ранены. Третий танк, шедший вплотную за остановившимся танком Шройфа, на большой скорости врезался ему в корму и не мог расцепиться. Все это заняло считаные секунды. Шройф, раненный в голову и в ногу, выпрыгнул из поврежденной машины и длинными прыжками устремился под прикрытие живой изгороди и дальше через поле — к немецким позициям. Оба экипажа попали в плен к англичанам, кроме заряжающего, сумевшего проделать то же, что и Шройф. Через несколько минут, когда другие танки так и не появились, мы остановились и решили медленно вернуться, чтобы выяснить, что их задержало. Но стоило нам повернуть за поворот, как мы увидели такой фейерверк, что продолжать путь было бы безумием. Снаряды противотанковых пушек стучали по корпусу и башне, пулеметные очереди хлестали по броне. Что-то должно было произойти! Потом последовал четкий и ясный приказ командира: «Танк — стоп! Танк — вперед — марш!» Танк остановился так резко, что нас ударило о борт, а потом мгновенно рванул вперед, ревя двигателем. Молниеносная реакция нашего механика-водителя в управлении шестидесятитонным монстром не раз спасала нам жизнь!
   У самого Трена немецкие саперы чинили мост, из-за которого произошла задержка. Среди царившего замешательства мы заметили автоцистерну, которую наша ремонтная рота отправила навстречу танкам. С чувством радостного облегчения мы направили машину к остановившимся танкам, которые потом поспешно заправили. Нам сообщили, что дальше следует идти в Вимутье, где мы получим новые приказы.
   Через несколько секунд — мы действовали инстинктивно — наши товарищи нырнули в командирскую башенку. Первый истребитель-бомбардировщик появился над самыми крышами крайних домов центральной улицы, стреляя по нашим машинам ракетами, подвешенными под крыльями. «Внимание! Воздух!» Обеими руками я захлопнул люк, но предупреждение потонуло в грохоте взрывов и шуме ракеты, ударившей в крышу башни и на мгновение осветившей пламенем взрыва полутемное боевое отделение танка. Стекла двенадцати угловых зеркал, установленных в командирской башенке, превратились в тысячи мелких осколков и дождем осыпали нас. Ударная волна на несколько мгновений сбила дыхание и расшвыряла приборы по всему танку. Перископ с лязгом упал на пол. Потолочное освещение, электропроводка, предохранители и все крепления орудия были вырваны из сварного шва верхней броневой плиты…
   Пули авиационных пулеметов градом стучали по башне и кормовому бронелисту, вокруг машины поднимались серые облачка пыли, в воздухе летали комья грязи и камни! Ревя двигателями, истребители-бомбардировщики пошли на второй заход с кормы, со свистом поливая ракетами и пулями поле и грунтовую дорогу, ежесекундно изменяя вид ее поверхности. Очереди взбивали маленькие облачка пыли, воронки от бомб глубоко впечатывались в землю, в небо поднимались столбы пороховой гари. Хотелось заорать, но приходилось сдерживаться, цепляясь обеими руками за что-нибудь устойчивое, чтобы не выскочить наружу и не броситься бежать сквозь хаос дыма и грязи! Земля дрожала, и тяжелую машину болтало из стороны в сторону. Яркий солнечный свет пробивался сквозь плотную завесу пыли. Позднее мы не могли вспомнить, доводилось ли нам когда-нибудь переживать столь страшные секунды или долгие минуты в ожидании смерти. Мы все испытали глубочайшее потрясение, руки тряслись, колени дрожали! Смерть схватила нас за глотку и стала швырять из стороны в сторону, пытаясь разорвать нас в клочья!.. Долго никто не мог вымолвить ни слова. Вдруг наступила необыкновенная тишина! Кровь с шумом бежала по венам. У некоторых были окровавлены лица. Осколки стекла, падавшие сверху, усыпали наши руки, на которых виднелись разводы стертой с лица крови…
   Толкая головами и плечами, мы открыли люки. Воздух над нами был так же чист, как и прежде!
   Мы медленно — заглохший двигатель удалось завести не сразу — двинулись в укрытие под кронами деревьев. Нас спасло лишь то, что ракеты попадали в танк под острым углом. В 30-мм башенной броне нашего танка остались глубокие вмятины; на корме машины не осталось и следа от покрывавшей ее пыли.
   На окраине города мы остановились среди фруктовых деревьев и живых изгородей у широкой асфальтированной дороги. Харландер и Зелонке были уже там и ожидали вечера. Ехать в любом направлении было совершенно невозможно! Эскадрильи противника проносились вдоль улиц, закладывая широкие виражи в небе. В воздухе постоянно раздавался органный гул авиационных двигателей и грохот взрывов. Мы не вылезали из машин. Экипаж Харландера в это время ремонтировал поврежденную левую гусеницу. Несмотря на то что наши машины были неплохо укрыты на окраине города, где-то через полчаса на нас обрушилась вторая ракетная атака. Вокруг нашего танка поднимались столбы огня. Пулеметные пули стучали по бортовой броне и рикошетом со свистом уходили в небо или зарывались в землю, взбивая фонтанчики пыли. Ракеты рвались, и ударная волна врывалась в боевое отделение; между машинами плавали облака вонючего дыма и летали комья земли. Этот кошмар закончился так же внезапно, как и начался. Харланд и двое его товарищей, раненные, лежали под танком, истекая кровью. Кровь сочилась из ран на их лицах, руках и телах, иссеченных мелкими осколками бомб. У одного из них была длинная рваная рана на бедре, другому раздробило руку и лодыжку. Трясущимися от волнения руками мы наложили повязки на их раны. Красно-белые повязки резко контрастировали с бледными лицами раненых. К нам подбежали санитары, которые обеспечили дальнейший уход и транспортировку. Наши пальцы, ладони и руки были покрыты корочкой запекшейся крови. Ветер унес черные облака дыма с дороги в сторону деревни.
   Вдруг по другую сторону дороги взметнулся огромный столб пламени. Над ним поднялся гриб черного дыма, и нас осыпало кусками металла и обломками. Немецкая зенитка сбила один из самолетов. Но по сторонам повсюду можно было увидеть лишь горящие немецкие машины, превращающиеся постепенно в пепел и искореженные обломки!
   Мы прибыли в Эльбеф 25 августа 1944 года. По слухам, мост был накануне уничтожен вражескими бомбардировщиками. Следующим возможным местом для переправы через Сену был Уасель. Если мы собирались переправить тяжелые «тигры» на другой берег, нужно было добраться до этого города. На высотах вокруг Уаселя дороги, ведущие к реке, были безнадежно забиты на многие километры. Колонны машин, по две-три в ряд, двигались радиатор к радиатору, колесо к колесу, борт к борту. Тысячи машин (по нашим оценкам их было от пяти до семи тысяч) ждали возможности переправиться на тот берег. К счастью, облачность, дымка и пелена дождя ухудшали видимость. Это дало нам передышку от налетов истребителей-бомбардировщиков! Если бы стояла летная погода, день закончился бы хаосом, разрушениями и катастрофой! Для переправы через Сену оставалось всего два моста: один у Уаселя, другой в Руане (но этим понтонным мостом могла пользоваться только колесная техника). Мост в Уаселе тоже оказался временным, не рассчитанным на переправу танков. У армейских саперов чуть выше по течению был паром. Впрочем, мы были избавлены от заботы о танке. Кальс, командовавший батальоном, приказал его взорвать. Человеческие жизни были куда важнее машины! Итак, мы спокойно перешли через реку пешком по понтонному мосту. Всего через несколько часов весь район переправы был уничтожен ковровой бомбардировкой, и тысячи солдат вместе со своими машинами встретили здесь свой конец!
   Отступление продолжалось и в Бельгии. Немецкая фельд-жандармерия проверяла любого, кто собирался перейти границу. Проходить разрешалось только частям, имевшим пропуск. Остатки частей направляли на сборные пункты в Брюсселе, Лувене и Диете в Бельгийской низменности. Здесь подошла к концу наша французская одиссея. Здесь собрались подразделения нашего батальона. Транспортная часть в Брюсселе смогла худо-бедно обеспечить нас машинами.
   Мы отправились дальше в Маастрихт, пересекли Западный вал, где увидели бурую форму фолькештурма, впервые ставшего нашей последней надеждой. Эти плохо вооруженные солдаты не могли оказать сопротивления прекрасно оснащенным вражеским ударным армиям. Мы проехали через Ахен и Дюрен в Кельн. По всему маршруту отступления женщины и девушки рыли траншеи и окопы, чтобы укрываться от налетов. Какой в этом был смысл? Мы прибыли в Падерборн, и следующие несколько недель были посвящены обучению пополнений, которые должны были заполнить пробелы в наших рядах, образованные боями в Нормандии. Мы получили новые «королевские тигры» и знали, что наши дни сочтены!

   Боевой дневник «тигра» № 134, который в зашифрованном виде вел радист Хайнц Траутманн, содержит описание пятидесяти дней танковых боев в Нормандии (с 10 июля по 30 августа). Уничтожение восьмидесяти восьми танков, не считая множества противотанковых пушек, бронетранспортеров, грузовиков и полугусеничников, подробный учет которых не велся, производит впечатление подавляющего превосходства немецких танкистов и огневой мощи «тигра» как отдельной боевой машины. Подобными цифрами могли бы похвастаться и другие «тигры»! Разумеется, фиксировались также и случаи гибели танкистов или нанесение особенно серьезных повреждений самому «тигру». Нам противостоял враг, превосходивший нас численно и обладавший превосходством в воздухе с самого первого дня высадки, поддерживаемый огнем артиллерии с суши и с моря. Все это мешало развертыванию наших танковых частей и с каждым днем все сильнее сказывалось на численности наших войск. Легко было предсказать, что нехватка танков на замену выбывшим из строя приведет в конечном итоге к поражению на поле боя. Оборона стратегически важной высоты 112 под Каном и переправ на Орне от непрерывных атак танков и пехоты в течение двадцати дней (с 10 по 31 июля) совершенно не соответствовала основному назначению танковых войск, главной силой которых были подвижность и огневая мощь! «Тигры» 102-го танкового батальона оставили высоту 112 31 июля, когда танковые армии Союзников обошли высоту с севера и юга.

Пятьдесят дней танковых боев в Нормандии

Из дневника «тигра» № 134

Дата	Задание	Уничтожено	Противник в этот день
10 июля	Разведка боем в Мальто	3 «кромвеля»	9-й королевский танковый полк (британская 31-я отдельная бригада)
10 июля	Захват высоты 112(убит заряжающий Хензель)	5 «Черчиллей», 3 птп	Рота А 7-го королевского танкового полка (британская 31-я отдельная бригада)
11 июля	Высота 112, атака на лес	3 «шермана»	Королевские шотландские драгуны (4-я отдельная танковая бригада)
16 июля	Мальто — пункт 42, угроза флангу (смертельно ранен наводчик Христоф)	4 «Черчилля», бронетранспортеры, полугусеничники	153-й королевский танковый полк (34-я отдельная танковая бригада)
24 июля	Мальто — Сен-Андре, отбита атака против плацдарма на Орне	8 «Черчиллей», бронетранспортеры, полугусеничники	7-й королевский танковый полк (британская 31-я отдельная бригада)
6 августа	Бои в районе Вир — Шенедоль	1 разведывательная бронемашина, 1 птп	«Файф энд Форфар Йоманри» и 23-й гусарский полк (29-я танковая бригада 11-й танковой дивизии)
7 августа	Шенедоль, предотвращен прорыв к шоссе Nq 158	15 «шерманов», 12 разведывательных машин, 1 ПТП, полугусеничники	23-й гусарский полк (29-я танковая бригада 11 — й танковой дивизии)
14 августа	Суланжи — Сен-Пьер, шоссе № 158 Кан-Фалез, поддержка пехоты	3 «шермана», бронетранспортеры, полугусеничники	10-й танковый полк (2-я канадская танковая бригада)
15 августа	Суланжи — Сен-Пьер, шоссе № 158, отбиты атаки на позиции 1-го батальона 26-го полка	10 «шерманов», 6 разведывательных машин, полугусеничники	6-й танковый полк (1-й гусарский) 10-й танковый полк
16 августа	Версенвиль, КП 102-го танкового батальона окружен канадской пехотой	4 «шермана»	22-й танковый полк («Канадские гвардейские гренадеры») — 28-й танковый полк («Полк Британской Колумбии») (4-я бригада 4-й канадской танковой дивизии)
16 августа	Версенвиль, отход КП 102-го танкового батальона в Эрен	3 «шермана», полугусеничники	6-й танковый полк у Фалеза
17 августа	Винья, приказ прикрыть отступление	2 разведывательных бронемашины	-
18 августа	Окружение в районе Шамбуа — Сен-Ламбер, командир Вайс попал в плен, «тигр» № 134 поврежден вражеским огнем, взорван. Принят «тигр» № 001.	3 «шермана»	1-я польская танковая дивизия 24-й уланский полк 10-я танковая бригада
18 августа	Прорыв на «тигре» № 001 у Сен-Ламбера	3 «шермана», бронетранспортеры, полугусеничники	1-я польская танковая дивизия 24-й уланский полк 10-я танковая бригада
19 августа	Встреча с разведывательным батальоном «Дас Райх»	-	-
19 августа	Прибытие на КП II танкового корпуса СС в Камамбере в распоряжение генерала Биттриха и полковника Пипкорна	-	-
20 августа	Контрудар на прорыв окружения под Шамбуа	2 «шермана», разведывательные машины, полугусеничники	1-я польская танковая дивизия 24-й уланский полк
21 августа	Кудеар — Шампосуль	2 «шермана»	1-я польская танковая дивизия 24-й уланский полк
22 августа	Отход на «тигре» № 001 в направлении Вимутье — Руан	-	-
28 августа	Переправа через Сену на барже в Руане, при атаке вражеской авиации «тигр» № 001 утонул в реке	-	-
30–31 августа	Приказ командира батальона Кальса уничтожить «тигры» и «пантеры» на южном берегу реки в Руане	2 «пантеры»	(«Маки», сине-бело-красные знаки на башнях)

   Танковые дивизии войск СС в составе I и II танковых корпусов СС были не готовы к участию в этом наступлении, несмотря на пополнения, прибывавшие нередко из других дивизий. Несмотря на возражения командующего войсками на Западе и командования группы армий «Б», убедить руководство отказаться от Арденнского наступления не удалось. К тому же войска испытывали катастрофический дефицит топлива, который не позволил боевым группам выполнить поставленные задачи в срок. Подробнее о дефиците топлива рассказывается в историях соответствующих дивизий. В этих условиях еще большую ценность приобретает самоотверженность и отвага танкистов. Приведенные ниже рассказы командиров танков свидетельствуют о готовности отдать свои жизни без стремления к славе и признания их подвигов.
   Поскольку о боевых действиях в Арденнах в 1944–1945 годах до сих пор имеется немало противоречивых сведений в средствах массовой информации и в печатных публикациях, рассказам командиров танков об этих боях предшествует краткое описание пути и основных боев «боевой группы Пайпера». На основании этого описания, а также сведений английского журнала «После боя», рапортов командиров танков этой боевой группы и письма полковника Эллиса, выступавшего главным обвинителем от армии США на процессе по делу о событиях в Мальмеди, адресованного Йохену Пайперу, мы хотим помочь установить историческую правду. Мы отдаем дань уважения героизму солдат обеих сторон, которые, несмотря на крайне суровые условия, борясь со снежными завалами на узких, обледенелых дорогах, были вынуждены выполнять безнадежные приказы, как повелевал им воинский долг. «Боевая группа Пайпера» нанесла первый удар, ознаменовавший начало наступления в Арденнах, 16 декабря 1944 года. Потеряв все танки, оружие и снаряжение, 800 уцелевших солдат прорвались назад пешком по холмам Арденн через занятые противником территории и вышли к немецким позициям у Сен-Вита 25 декабря.

   Для выполнения поставленной задачи в распоряжении Йохена Пайпера имелись: около 100 Pz-IV и Pz-V («пантер»), 501-й тяжелый танковый батальон СС («королевские тигры»), III (танковый) батальон 2-го моторизованного полка и части 150-й танковой бригады (специальное подразделение Отто Скорцени). Поскольку запасов топлива в распоряжении группы было недостаточно, командиры получили на руки карты, на которых было указано расположение американских топливных складов в районе Бюллингена и Спа, где можно было пополнить запасы горючего во время наступления.
   Еще один топливный склад американской армии севернее Ставело, который мог бы сыграть решающую роль в успехе операции, на картах Пайпера показан не был.
   Теперь о последовательности событий.
   Наступление 1-й танковой дивизии СС и 150-й танковой бригады Скорцени было отложено из-за того, что к 15 декабря не были подвезены материалы для наведения переправы. На шоссе № 32 южнее Лосхаймерграбена возникла задержка, так как железнодорожный мост на границе между Германией и Бельгией был взорван войсками вермахта при отступлении, и его не успели восстановить.
   Пайпер прибыл на место в 14.30 16 декабря и приказал несмотря ни на что очистить место для танков. Все машины, мешавшие движению, были сброшены с дороги, так как план операции не допускал никаких задержек. Пайпер нашел узкое место на железнодорожной насыпи, где он мог переправить танки, и к вечеру вышел к шоссе № 32. Ударная танковая группировка войск Пайпера достигла Ланцерата в 23.00 16 декабря и к 5.00 17 декабря прибыла в Буххольц. Оттуда она направилась в сторону Хонсфельда, где Пайпер обнаружил, что дорога забита откатывающимися назад американскими частями.
   Остановив свою колонну и дождавшись просвета, Пайпер пристроил свои танки к американской колонне. В Хонсфельде располагался пункт тылового снабжения 349-го пехотного полка американской 99-й пехотной дивизии.
   Пайпер занял этот пункт своими танками, на броне которых в качестве десанта ехали парашютисты. Часть американских солдат бежала, остальные были взяты в плен или убиты.
   Из допроса пленных Пайпер узнал, что в Линьевиле располагался штаб американской 49-й зенитно-артиллерийской бригады, в задачу которой входила борьба с ракетами Фау-1, нацеленными на Льеж.
   Зенитные батареи обслуживали около 400 американских солдат. Пайпер приказал боевой группе разделиться, чтобы окружить Линьевиль.
   Ему также необходимо было наступать в направлении на Бюллинген, чтобы обеспечить боевую группу американским топливом.
   По имеющимся данным, на этом складе было захвачено 250 000 литров топлива. Рядом с Морсхеком на небольшом полевом аэродроме группа уничтожила 12 самолетов-разведчиков. Заправка в Бюллингене началась в 9 часов утра. Затем боевая группа двинулась в направлении на Амель. Южнее Морсхека Пайпер разделил группу. Первая группа, в основном на «пантерах», отправилась на юг; другая двинулась по шоссе на север, чтобы окружить Линьевиль. Не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления, Пайпер через Амель и Борн вышел к шоссе № 32 и развернулся на север в направлении Линьевиля. На перекрестке у Кайзербараке был уничтожен джип полковника Марка Девайна, но ему самому вместе с двумя другими офицерами удалось скрыться. Линьевиль был эвакуирован. Американские солдаты, встретившиеся с немецкой колонной на бульдозере, успели предупредить капитана Саймона Грина, располагавшегося со штабом в гостинице «Отель дю Мулен». Когда Грин вышел на улицу, чтобы проверить донесение, он был взят в плен. Сопротивление оказал только стоявший у гостиницы «шерман» с поврежденными гусеницами. Боевая группа потеряла одну «пантеру» и два бронетранспортера в бою с арьергардом американской 7-й танковой дивизии к югу от города.
   Командир 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» генерал-майор войск СС Монке прибыл в «Отель дю Мулен» для встречи с Пайпером. К счастью для них, колонны отступавших американцев успели пройти перекресток у Кайзербараке еще до того, как Пайпер вышел к шоссе № 32 у Борна.
   Когда около 16.00 Пайпер прибыл в Линьевиль, выяснилось, что запланированное окружение провалилось. Американские части успели отойти. В 17.00 первые танки его группы атаковали Ставело. Чтобы выйти к Маасу, Пайперу нужно было переправить танки через Амель. Для «королевских тигров» подходили лишь немногие мосты, и одним из них был каменный мост в Ставело. Этот мост оборонял сержант американского 291-го саперного батальона по фамилии Хенсле с минимумом оружия: противотанковыми минами, пулеметом и противотанковым гранатометом.
   Первые танки боевой группы Пайпера подошли около 19.00 и остановились. Сведения о событиях на мосту в Ставело крайне противоречивы. Саперы СС утверждали, что видели, как в темноте американские саперы минируют мост.
   По другим сведениям, мост готовили к взрыву солдаты группы Скорцени. Как бы то ни было, боевая группа потеряла целую ночь. Тем временем в ночь на 18 декабря прибыл американский 526-й мотопехотный полк майора Солиса и устроил заграждения на всех основных перекрестках. В 8 утра 18 декабря Пайпер приказал начать атаку. Майор Солис со своими солдатами отступил, полагая, что Пайпер повернет на север, и планируя преследовать его, так как всего в 1,5 км к северу, у дороги на Спа, располагался крупный американский топливный склад.
   Майор Солис приказал поджечь часть топливного склада, ближе всего расположенную к Ставело, чтобы создать препятствие. Он и не подозревал, что Пайпер ничего не знал об этом складе и планировал атаковать не на север, а в направлении на Труа-Пон.
   Позднее с севера (из Франкоршана) к горящему складу подошел полковник Франкленд, командовавший 117-м пехотным полком американской 30-й пехотной дивизии. Он приказал погасить огонь и принял на себя охрану склада. Немецкой боевой группе нужно было добраться до Труа-Пон. Пайпер вновь разделил группу, направив две роты Pz-IV в сторону Труа-Пон через Ванн. Однако этот маршрут оказался совершенно непригодным для танков. Потерянная ночь у моста в Ставело позволила американским саперам заминировать все мосты на пути наступавших!
   Ударные части боевой группы достигли Труа-Пон в 10.45. Железнодорожный путепровод обороняла американская противотанковая артиллерия. Одна из «пантер» была подбита и перегородила дорогу. В 11.45 мост через Амель взлетел на воздух. После войны Пайпер говорил, что он смог бы выйти к Маасу 19 декабря, если бы уцелел этот мост и если бы было известно о складе топлива у Ставело. Единственным возможным вариантом действий стал маневр в направлении Лa-Глез. В это же время американское командование приказало подготовить к взрыву мост в Абьемоне.
   Пайпер вновь переправился через Амель у Шене. Однако с улучшением погоды вновь начались налеты «тандерболтов», «мустангов» и «тайфунов», причинявшие тяжелые потери в людях и технике. В поисках укрытия боевой группе пришлось прятаться в лесах между Шене и мостом.
   В 16.00 19 декабря вновь опустился туман, скрывший боевую группу от авиации Союзников. От цели боевую группу отделял только мост в Абьемоне через реку Льенн! Пайпер вышел на шоссе № 32 южнее Фруадвиля и повернул направо. С наступлением темноты головные части достигли Труа-Пон, где их уже ожидали солдаты американского 291-го саперного батальона под командованием лейтенанта Эдельстайна. Одновременно с первым выстрелом орудия «королевского тигра» мост взлетел на воздух.
   Пайпер решил, что плохое состояние дорог не позволяет дальше атаковать тяжелыми танками на северо-запад в направлении Юи. Взорванный мост в Труа-Пон вынудил группу 19 декабря 1944 года войти в долину реки Амель и занять Ла-Глез и близлежащий город Стумон. Поскольку в прорыв другие части введены не были, а боевая группа далеко оторвалась от линии фронта, она была предоставлена самой себе. Американцы это поняли и отрезали группу Пайпера. Йохен Пайпер приказал бойцам своей группы, в которой было около 1300 человек, занять круговую оборону, так как топлива для танков оставалось уже слишком мало.
   Оборонительные бои окруженной группы Пайпера, начиная с 22 декабря, все больше осложнялись тем, что боеприпасы были на исходе, а танки полностью утратили подвижность из-за отсутствия топлива. Подтянув сильные резервы, американцы стали все туже затягивать кольцо. Высокая техническая оснащенность противника делала ситуацию совершенно безнадежной.
   23 декабря 1944 года Пайпер получил по радио приказ прорываться из Лa-Глез. За несколько дней тяжелых боев боевая группа потеряла более 700 человек ранеными, все тридцать девять танков, множество бронетранспортеров и двадцать пять орудий.
   Восемьсот условно боеготовых солдат выступили из Ла-Глеза в ночь на Рождество, пробились на юг и на восток и встретились с передовыми частями своей дивизии (1-м моторизованным полком СС под командованием оберштурмбаннфюрера СС Альберта Фрея) у городка Ванн. Около 30 человек погибли во время прорыва.
   В Ла-Глезе были оставлены около 140 пленных американцев и 80 раненых немцев.
   Они были переданы американскому капитану Кризенгеру по письменному соглашению перед прорывом. С ними остался немецкий врач, доктор В. Дитманн, которому было приказано оказывать помощь раненым немцам и американцам.
   Попавший в плен подполковник Мак-Гоуэн позднее в письменном виде сообщил своему правительству о корректном обращении со всеми пленными и подчеркнул безупречное поведение солдат боевой группы Пайпера.
   Мистер Эллис, главный обвинитель со стороны американской армии на процессе о событиях в Мальмеди, в 1966 году писал бывшему обвиняемому Пайперу: «Я уверен, что вы всегда знали, что я не испытываю личной неприязни ни к вам, ни к кому бы то ни было. Я также был солдатом и исполнял свой долг в меру своих способностей… Я считаю вас превосходным джентльменом. В день, когда пришло ваше письмо, я прочитал в газетах о смерти Зеппа Дитриха. Верите или нет, но, читая довольно длинный некролог в «Сан-Франциско Кроникл», я испытал чувство скорби».
   За выдающиеся успехи в боях под Ла-Глезом (где группа Пайпера связала основные силы трех американских дивизий) оберштурмбаннфюрер СС Пайпер 28 декабря 1944 года стал 119-м военнослужащим, награжденным Мечами к Рыцарскому кресту, и был произведен в штандартенфюреры. Йохен Пайпер был одним из молодых, умных и бесстрашных танковых командиров войск СС. Он добился выдающихся успехов на Восточном и Западном фронтах Второй мировой и вписал свое имя в историю. Этот выдающийся воин погиб от рук преступников 14 июля 1976 года в Траве (Франция).

   Во время наступления в Арденнах головные части боевой группы Пайпера расстреляли колонну грузовиков на перекрестке к югу от Мальмеди. Позднее было установлено, что это были наблюдатели, не имевшие опыта боевых действий. Уцелевшие солдаты сдались в плен, и передовые части продолжили наступление. Пленным жестами приказали отправляться в тыл и оставили их на произвол судьбы. Из-за сложного характера окружавшей местности установить радиосвязь с основными силами боевой группы, следовавшими позади, не удалось. Основные силы, заметив колонну грузовиков, вновь открыли огонь, что привело, к сожалению, к потерям.
   Этот случай, вкратце описанный здесь и практически неизбежный в условиях мобильной войны, привел к выдвижению обвинений в убийстве против семидесяти четырех военнослужащих дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» на различных уровнях, от командующего сухопутными войсками и командира дивизии до заряжающего. В тюрьме Швебиш-Халле обвиняемые были подвергнуты бесчеловечно жестоким допросам. Американские следователи выбивали показания под психологическим давлением, продолжавшимся несколько недель, используя при этом такие приемы, как инсценировка судебных заседаний и даже инсценировка казни. Во время самого процесса свобода действий защиты была существенно ограничена, В результате было вынесено сорок три смертных приговора, и тридцать один человек был осужден на различные сроки в тюрьме. После того как информация об этом стала достоянием общественности, ход этого расследования и, в частности, методы допросов, применявшиеся в Швебиш-Халле, стали предметом изучения трех американских комиссий. Наконец, во многом благодаря необычайным усилиям со стороны полковника Эверетта, руководившего защитой подсудимых, приговоры суда были изменены, и через десять лет тюремные стены покинул последний из осужденных солдат.
   Танк ПВО под командованием Карла Вортманна входил в состав боевой группы Пайпера и пережил внезапную атаку. Его экипаж пережил окружение под Лa-Глезом и после прорыва форсированным маршем через Арденны вышел в район сосредоточения недалеко от Сен-Вита. Вот его рассказ об этом сражении:
   «15 декабря 1944 года, во второй половине дня, когда танковые части «Лейбштандарта» расположились лагерем у линии фронта в лесах у Хальшлага и Лосхайма, командирам частей сообщили о намеченном плане наступления. До этого времени передвижения войск производились очень тихо и только по ночам, а дата начала наступления держалась в строжайшей тайне. В тот же день информацию получили только солдаты головных частей. Остальные узнали о наступлении только через несколько дней. Главнокомандующий войсками Западного фронта генерал-фельдмаршал фон Рундштедт отдал войскам такой приказ:
   «Солдаты Западного фронта! Настал ваш звездный час! Сегодня мощные ударные армии выстроены против англоамериканского фронта. Вам больше ничего и не нужно говорить. Вы и сами чувствуете: это решающая битва! Так несите же в себе стойкую готовность отдать все свои силы и совершить непосильное для человека ради нашей родины и нашего фюрера!»
   1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» вместе с 12-й танковой дивизией СС «Гитлерюгенд», 12-й и 277-й пехотными дивизиями и 3-й парашютно-десантной дивизией входила в состав I танкового корпуса СС, которым командовал группенфюрер СС и генерал-лейтенант войск СС Герман Присс. Вместе с еще двумя корпусами этот корпус образовывал 6-ю танковую армию СС, подчиненную оберстгруппенфюреру СС и генерал-полковнику войск СС Зеппу Дитриху. Темнота, туман и легкий снегопад — таким было раннее утро 16 декабря 1944 года. В 5.30 утра от огня немецкой артиллерии содрогнулась земля от Моншау до Эхтернау, и весь Западный фронт пробудился. Тысячи и тысячи солдат с обеих сторон наблюдали за этим мрачным фейерверком. Западные Союзники уже давно считали, что военная мощь Германии сломлена. Обрушившийся на них сосредоточенный, непрерывный огонь тяжелых орудий должен был изменить это мнение. Западный фронт получил сигнал: пришло время наступления! Конечно же, среди немецких солдат лишь немногие не считали это наступление последним крупным сражением Второй мировой войны. Это была последняя попытка, последнее усилие, последняя авантюра немецкого командования, которая повлекла за собой невероятные потери людских и материальных ресурсов.
   Боевая группа Пайпера, в состав которой входила рота танков ПВО под командованием оберштурмфюрера Феглера, шла на острие атаки танкового корпуса СС. Вот как описываются действия боевой группы:
   «Восемь танков роты ПВО составляли часть боевой группы Пайпера, созданной специально для этой операции. 6-я танковая армия располагалась на правом фланге группы армий «Б» на участке от Моншау до Лосхаймерграбена. 7-я армия составляла левый фланг группы армий, а 5-я танковая армия — ее центр. План наступления имел далеко идущие цели и предусматривал уничтожение противника к северу от линии Бастонь — Брюссель — Антверпен. Прорыв фронта противника предполагалось осуществить в подходящих для этого местах. Основной целью 6-й танковой армии на первом этапе наступления был выход к мостам через Маас в районе Льежа и их захват. Одновременно на севере предполагалось занять прочную оборону. Дальнейшими целями на втором этапе операции были Альберт-канал и район севернее Антверпена.
   Все понимали, что такие задачи требуют слишком большого напряжения сил армии и могут быть успешно выполнены только в том случае, если удастся использовать заложенный в плане элемент внезапности. Танковый полк вышел на исходные позиции под прикрытием темноты и был приведен в полную готовность. Длинные колонны танков и бронемашин стояли вдоль просек в лесах гор Эйфель. В голове колонны стояли четыре танка ПВО, два из которых были вооружены 37-мм пушками, а другие два — счетверенными зенитками. Остальные четыре танка ПВО находились в замыкающей трети колонны.
   Постепенно рассвело. Наступил новый суровый зимний день 16 декабря 1944 года. В ходе первой атаки части 3-й парашютно-десантной дивизии вместе с пехотой 12-й фольксгренадерской дивизии заняли американскую линию обороны. Занимавшие ее части противника, включая командиров, были захвачены врасплох.
   Боевая группа Пайпера представляла собой смешанный отряд из двух рот «пантер», роты танков ПВО, 3-й и 9-й танковых инженерных рот, 501-го батальона «тигров» СС, III бронетранспортерного батальона 2-го моторизованного полка СС и частей 2-го полка самоходной артиллерии СС. В рамках наступления дивизии группа должна была выйти к реке Маас не более чем через 48 часов. Там группа должна была занять плацдарм и держать открытым коридор для наступления идущих следом частей дивизии. Однако сначала боевой группе нужно было вырваться на простор, чтобы обеспечить свободу маневра. Одной из сложнейших проблем оказалась непригодность большинства дорог в этом районе для наших бронированных машин. Нередко дороги оказывались забитыми техникой, что снижало темпы продвижения. Использовать вместо шоссейных дорог грунтовые было затруднительно, так как грунт размок и превратился в грязь.
   Преодолев первые препятствия, боевая группа начала движение, на большой скорости устремившись вперед. В первом же занятом противником городе, Ланцерате, группа обнаружила немецких парашютистов, ведущих уличные бои, и оказала им поддержку, пока сопротивление американцев не было сломлено. После этого боя парашютисты сели на броню танков, и группа двинулась дальше.
   Некоторые танки подорвались на минах, установленных не американцами, а немецкими частями во время осеннего отступления к Западному валу.
   Рано утром 17 декабря перед боевой группой расстилалась заснеженная местность. Экипажи провели всю ночь втанках и бронемашинах. На просеке, ведущей от Ланцерата к железнодорожной станции, отпечатались свежие следы гусениц бронированных машин авангарда. Через несколько минут двинулись в путь и главные силы. По обе стороны от просеки были американские солдаты. Они стреляли по колонне из пулеметов и другого легкого оружия. Несколько очередей счетверенных зениток заставили их убраться поглубже в лес. Чуть большее неудобство доставляли минометные мины, рвавшиеся рядом с танками. Мелкий снег, взлетавший в воздух при каждом взрыве, на несколько секунд закрывал обзор. Со стороны железнодорожной станции интенсивный огонь вела противотанковая артиллерия противника. Головные танки подавили ее.
   Пройдя несколько километров без малейшего сопротивления, мы вышли к деревне Хонсфельд. На узких улочках нам пришлось сбавить скорость. У въезда в деревню длинная колонна разделилась, планируя соединиться позднее. Четыре головных танка ПВО двигались на острие группы и первыми двинулись по главной улице. Из-за крутого поворота пришлось еще больше сбавить скорость. Два дома, стоявшие под углом друг к другу и чуть выдававшиеся вперед, почти полностью закрывали обзор. Вдруг — вспышка! Громкий удар! Первый танк ПВО получил попадание. Он проехал еще несколько метров и остановился. В тот же миг раздался второй выстрел, и второй танк ПВО получил попадание. Он тоже остановился через несколько метров. Путь для следовавших за ними машин был заблокирован. Командир третьей машины, унтершарфюрер Карл Вортманн, увидел вспышку следующего выстрела совсем недалеко от своего танка. Он попытался подобраться к двум подбитым машинам, стреляя на ходу из счетверенного орудия в направлении вражеской пушки. Огонь прекратился. Колонна возобновила движение.
   В центре деревни разгорелась ожесточенная схватка. С крыш и верхних этажей домов американцы вели огонь по бронетранспортерам 3-й инженерной роты, имевшим открытый верх. Ответный огонь быстро перешел в ближний бой за каждый дом. Захваченные врасплох американцы пытались воспользоваться любым укрытием. Они прятались в конюшнях, амбарах, подвалах, комнатах домов. Применение двух счетверенных зениток дало желаемый эффект. С развернутыми белыми простынями и поднятыми вверх руками американцы выходили из домов и укрытий и сдавались в плен. Обе стороны понесли значительные потери убитыми и ранеными.
   Только после окончания боя экипажи двух сохранивших подвижность танков ПВО получили возможность побеспокоиться о судьбе товарищей из двух подбитых машин. Не было ясно, какие повреждения нанесли эти два попадания, и есть ли среди экипажей убитые и раненые. В первой машине помимо экипажа находился командир роты оберштурмфюрер Феглер, а во второй — заместитель командира 1-го взвода гауптшарфюрер Шредер. Оба они, равно как и два экипажа, не смогли принять участия в дальнейшем наступлении.
   Оказалось, что американское орудие подбито оба танка с дистанции около 50 м. Вражеская пушка все еще стояла на месте, брошенная расчетом. Только ее ствол слегка высовывался из-за живой изгороди, неподвижно глядя в сторону поворота. Ствол орудия был почти неподвижен по горизонтали, и расчет пушки обслуживал ее прямо в прихожей дома. Попав под огонь счетверенной зенитки, все четыре артиллериста укрылись в подвале дома вместе с другими американцами. Дом оказался битком набит американскими солдатами. Многие из них пытались бежать через окна в задней части дома.
   Наступление продолжилось в направлении на Бюллинген. На выезде из Хонсфельда возникла еще одна непредвиденная задержка. У старых могил на кладбище было замечено какое-то движение. Американцы? Нет! Подошли пятнадцать-восемнадцать человек в американской форме. Они касались руками груди и касок. При инструктаже перед атакой немецким солдатам сообщили, что группы или отдельные люди в американской форме, подающие сигнал таким жестом, являются участниками операции «Гриф». Все члены этого элитного немецкого подразделения знали американские обычаи, бегло говорили по-английски и были оснащены американским оружием, снаряжением и техникой. Они входили в состав 150-й танковой бригады оберштурмбаннфюрера Скорцени.
   Встретившаяся нам группа сообщила, что они целую ночь прятались среди могил. Они отправились на наших танках в Бюллинген, где авангард и вторая часть колонны встретили ожесточенное сопротивление противника. Перед этим был захвачен небольшой полевой аэродром с несколькими легкими самолетами. После окончания боя группа смогла заправиться трофейным бензином и принять трофейный запас продовольствия. Американские пленные были доставлены на сборный пункт. Боевая группа Пайпера продолжала двигаться к цели.
   Выполнить поставленные задачи в срок, установленный планом операции, было невозможно. Не были должным образом учтены бои, плохое состояние дорог и перерасход горючего из-за вынужденных объездов вокруг городов. Так, на выезде из Бюллингена группа встретила упорное сопротивление противника и снова вынуждена была двигаться обходным путем. Состояние улиц и грунтовых дорог в небольших деревеньках Шопен, Тиримон и Онденваль не благоприятствовало движению тяжелых танков, что привело к большим потерям времени.
   Около полудня головные танки заметили на перекрестке длинную колонну американских машин, двигавшуюся из Мальмеди в направлении Энгельсдорфа. Несколько танков с расстояния около 400 метров открыли огонь. Снаряды должны были только напугать противника, а не попасть по машинам. Это вполне могла оказаться колонна бензовозов, которая стала бы желанной добычей. Большинство снарядов пролетели над машинами и разорвались в поле или на опушке леса, к которому и бросились многие американцы, побросав машины и стремясь укрыться среди деревьев.
   Боевая группа подъехала к перекрестку и повернула в сторону Энгельскирхена. Часть американских грузовиков скатилась в кювет или уткнулась в деревья вдоль дороги. Дверцы машин были распахнуты, и большинство американских солдат были взяты в плен. Как с самого начала говорилось в приказах, танковая группа не должна была нигде останавливаться, чтобы как можно быстрее выполнить поставленную задачу. Очистка городов и сбор пленных были предоставлены следовавшим за танками пехотным частям. Поэтому после того, как танки двинулись вперед, пленные остались фактически без охраны. Однако из-за плохого состояния дорог и царившей на них неразберихи пехотные части не могли поспеть за танками. Часть пленных воспользовалась этим. Они снова взялись за оружие, когда подошли следующие немецкие части. Так вновь начался бой.
   Лишь немногим американцам удалось вернуться к своим частям в Мальмеди, где они сообщили о событиях на перекрестке у Бонье. Армейская радиостанция «Кале» сделала из этого новость дня и распространила ложную информацию, будто войска дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» расстреляли американских солдат, готовившихся или уже успевших сдаться в плен в районе Мальмеди. Когда оберстгруппенфюрер Зепп Дитрих услышал об этом в новостях вражеской радиостанции, вещавшей на немецком языке, он тут же приказал расследовать произошедшие события.
   Все выводы, полученные им, несомненно подтверждали, что речь шла о боевом столкновении, и никакой речи не могло идти о расстрелах.
   Наступление боевой группы продолжалось в направлении на Энгельсдорф, где в большой гостинице располагался штаб противника. Американцы были настолько поражены внезапным появлением немецких танков, что побросали все. Некоторые из них, выскакивая из гостиницы через черный ход, второпях даже позабыли натянуть куртки. Они не успели далеко уйти. Попав в плен, они продолжили путь на собственных машинах вместе с наступавшими войсками.
   Один из головных танков был подбит поврежденным «шерманом», незаметно стоявшим в стороне от дороги у въезда в город, где извилистая дорога шла под гору. В Энгельсдорфе снова произошла нежелательная задержка, когда головные машины встретили упорное сопротивление и вынуждены были двигаться в обход. Способствовали задержке и совершенно непроходимые дороги. Единственный остававшийся путь для продолжения наступления лежал через узкую долину реки Амель.
   К мосту через реку у Ставело мы вышли вечером 18 декабря. Вопрос был в том, выдержит ли старый каменный мост вес танков. После нескольких часов боя за этот мост танки осторожно въехали по нему в город. На узких улочках возникали опасные ситуации, и завязался ожесточенный ближний бой. Основной задачей было открыть дорогу на Труа-Пон — следующий город на пути наступления. Разведывательный батальон «Лейбштандарта», следовавший на некотором расстоянии за группой Пайпера, обнаружил, что мост вновь занят противником. Пришлось отбивать его снова. Этот мост и город оставались препятствием для шедших сзади частей, включая и остальные четыре танка ПВО нашей роты.
   Около полудня боевая группа Пайпера вышла к Труа-Пон, красивому городку, получившему свое название из-за трех имевшихся в нем мостов.^[9] За железнодорожным виадуком стояло хорошо замаскированное американское противотанковое орудие, подбившее несколько танков в голове колонны. В тот самый миг, когда орудие было уничтожено, отважные американские саперы подорвали мосты через Амель (Амблев) и Сальм. Теперь путь к Маасу был блокирован. Быстро приняв решение, оберстштурмбаннфюрер Пайпер снова направил группу в обход через Ла-Глез. Некоторое время боев не было. Однако когда боевая группа наступала в сторону Вербомона, недалеко от маленькой деревеньки Шене она была впервые атакована авиацией противника».

   Плотный зимний туман чуть рассеялся, и на несколько мгновений выглянуло солнце. Колонна боевой группы двигалась по узкой горной дороге, растянувшись более чем на два километра. Справа от дороги возвышается стена гор, слева — крутой обрыв в долину. По дороге на Ла-Глез боевая группа была обнаружена американским самолетом-разведчиком, о чем никто и не подозревал. Когда шестнадцать «тандерболтов» атаковали колонну группы по всей ширине со стороны долины, машины остановились, совершенно лишенные какого-либо укрытия. Выхода не было. Танкисты и пехота забирались в свои беззащитно стоявшие на открытом месте стальные машины или под них.
   Два танка ПВО немедленно открыли огонь из счетверенных установок, стараясь вести огонь в максимальном темпе. Но «стервятники» продолжали безжалостно атаковать, пикируя, ведя огонь из пулеметов и сбрасывая бомбы.
   Отбиться от шестнадцати вражеских самолетов, особенно атаковавших строем, для экипажей танков ПВО было почти безнадежным делом. В этих обстоятельствах они не могли сосредоточить огонь на одном противнике, так как слишком много самолетов заходило в атаку одновременно. Поэтому они просто поставили заградительный огонь, сбивавший с толку пилотов и не дававший им прицельно атаковать. Восемь стволов выпускали просто невероятное количество снарядов, что подтверждали облачка разрывов в небе. По лицам зенитчиков стекал пот; глубоко в душе бился страх перед налетавшими на них раз за разом самолетами. Башни танков с огромной скоростью вращались вправо и влево, пытаясь отогнать огнем вражеские самолеты.
   Некоторые танкисты сняли с машин пулеметы и тоже открыли огонь по самолетам, которые не собирались так просто отказываться от своих намерений. Среди танкистов и пехоты было довольно много раненых, и санитары не сидели без дела. Что бы стало с колонной, если бы рядом не оказалось танков ПВО со счетверенными зенитными установками? Ни пулеметы, ни бомбы самолетов не могли нанести серьезного ущерба шестидесяти двум машинам.
   Зенитки подожгли один из «тандерболтов», и через несколько секунд он рухнул на землю. Примерно через полчаса вражеские самолеты скрылись из вида. Оберстштурмбаннфюрер Пайпер поблагодарил зенитчиков. Он укрывался под одним из головных танков. После налета, который стал для всех серьезной встряской, к вечеру группа достигла моста через Льенн в районе Нефмулена. Крайне важно было переправиться по этому мосту, который охранял небольшой отряд американцев. Сразу за ним был Вербомон, откуда можно было снова развивать наступление. До цели было рукой подать! Чтобы не допустить взрыва моста, нужно было нейтрализовать его охрану. Американцы оказались расторопнее на доли секунды. Когда головной танк оказался всего в нескольких метрах от моста, раздался взрыв. И здесь путь к Маасу для оберстштурмбаннфюрера Пайпера был закрыт. Все машины тут же развернулись на месте, и к ночи колонна вернулась в Лa-Глез. Надежда на то, что противник еще не занял город, оправдалась. Многие танки и разведывательные машины уже шли на остатках топлива. Некоторые из них не смогли даже миновать Ла-Глез. 2-я рота «пантер» и один из танков ПВО вместе с 3-й танковой инженерной ротой и пехотой разведывательного батальона продвинулась за город Стумон в 5 километрах от Ла-Глеза в поисках нового пути для наступления и с целью разведать обстановку. Натолкнувшись на сопротивление противника и потеряв несколько танков, маленький отряд вернулся в город и занял оборону, поскольку в близлежащем замке Фруа-Кур находились раненые немецкие солдаты и американские пленные.
   Американцы постепенно отбили город. Последним очагом сопротивления стало здание здравницы на невысоком холме рядом с замком. Здесь немцы понесли большие потери. Экипаж танка ПВО потерял штурмманов Адольфа Махта и Хайнца Шольца, а также фельдфебеля Хана, который перевелся из люфтваффе перед самым наступлением и был зачислен в экипаж в эквивалентном звании обершарфюрера. Тем временем группа Пайпера утратила связь с частями дивизии. Прервалась даже радиосвязь.
   22 и 23 декабря пришлось оставить Шене и Стумон. Ла-Глез оборонялся почти без топлива и боеприпасов. Солдаты и думать забыли, что такое сон или еда. В городе, превращенном американцами в руины, еще оставались более 200 раненых и около 150 американских военнопленных. Ожидаемое снабжение по воздуху так и не было организовано. Вечером 23 декабря оберстштурмбаннфюрер Йохен Пайпер решил прорываться с 800 относительно боеспособными солдатами пешком через холмы Арденн. Легкораненых, которые могли идти, взяли с собой. Все танки и машины были взорваны. Врач разведывательного батальона доктор Дитманн с частью медперсонала остался с тяжелоранеными, чтобы передать их американцам. Пленные американцы были освобождены.
   Прорыв из кольца под Ла-Глезом удался, несмотря на огромные трудности. Около полудня на Рождество остатки группы вышли к немецким позициям и деревне Ванн, где располагались части снабжения. Измотанным солдатам боевой группы дали возможность отдохнуть до конца года в деревнях Обер- и Нидер-Эммельс. Боевая группа Пайпера была расформирована.

Танковые бои 501-го тяжелого танкового батальона в Арденнах

   Во время Арденнского наступления 501-й батальон «тигров» корпусного подчинения был придан 1-му танковому полку СС, в котором из-за нехватки техники оставался всего один батальон. Второй батальон 1-го танкового полка остался в Вестфалии. Тяжелый батальон, оснащенный танками «тигр-II» («королевский тигр»), под командованием оберстштурмбаннфюрера фон Вестернхагена двигался далеко позади боевой группы Пайпера. Узкие дороги оказались непригодны для этих широких и тяжелых машин, весивших около 70 тонн. Поэтому их и не включили в ударную группировку дивизии. Один из «королевских тигров» прорвался в Лa-Глез и остался там, до сих пор восхищая многочисленных туристов.
   Остальные «тигры» были использованы дивизией и корпусом по одному в уличных боях и в лесных стычках при штурме Ставело и Бастони, что привело к невозместимым потерям. «Тигры», уцелевшие в этих тяжелых боях, были конфискованы генерал-фельдмаршалом Моделем, порученцы которого забрали машины из ремонтных мастерских и передали их пехоте».

Рассказ командира взвода 4-й танковой роты обершарфюрера Эрнста Баркманна

   1-я рота танкового полка «Дас Райх» приняла на себя оборону с западного направления и должна была установить контакт с соседями слева, 560-й фольксгренадерской дивизией.
   4-я танковая рота осталась в резерве в лесу у окраины Одени, а 2-я и 3-я роты утром 24 декабря двинулись в атаку в западном и северо-западном направлении. В ходе наступления 2-я танковая рота должна была выйти к городу Лa-Фосс через Фрейне. 3-я танковая рота наступала на Гранмениль через Остер.
   Затем, с 4-й ротой на острие атаки, 1-й танковый батальон совместно с 1-м и 2-м батальонами полка «Дойчланд» и 3-м (моторизованным) батальоном полка «Дер Фюрер» должен был наступать на лежавший северо-западнее город Манэй, стоявший у важного перекрестка дорог. Повернув оттуда к западу, наступавшие должны были двинуться через Гранмениль на Эрезе на соединение с 560-й фольксгренадерской дивизией, которая должна была на своем участке предпринять ночную атаку в направлении Эрезе.
   Перед атакой на Манэй 4-я танковая рота должна была ударом с тыла занять перекресток «Бель-Э», все еще остававшийся в руках противника. Начало атаки этой роты было назначено на 20.00. Остальной батальон и полк «Дойчланд» должны были вступить в бой в 21.00.
   Я посмотрел на своего командира и пожелал ему счастливого Рождества.
   Мы пешком разведали местность и пошли на северо-запад на один из холмов, откуда можно было видеть перекресток и дорогу, шедшую среди покрытых лесом холмов в сторону Манэя. Вскоре огонь вражеской пехоты вынудил нас вернуться.
   Сложности с выводом из боя пехотных подразделений полков «Дойчланд» и «Дер Фюрер» вынудили нас повременить с атакой.
   Около 22.00 4-я танковая рота двинулась вперед. 3-й взвод под командованием гауптшарфюрера Фраушера шел головным. Следующим двигался командир. Я как командир танка стоял в башне запасной машины — «пантеры» № 401. За нами шли машины 1-го и 2-го взводов. Позади них ломаным и редким строем двигались остальные роты 1-го танкового батальона.
   Яркий лунный свет заливал покрытый глубоким снегом пейзаж Арденн. Высокие ели по обе стороны от пути нашего наступления сгибались под тяжестью снега. Полная луна, светившая в усыпанном звездами небе, позволяла различать контуры предметов, находившихся далеко впереди. Все шло по плану.

Захват перекрестка «Бель-Э»

   Подойдя с юго-запада, мы приблизились к занимаемому противником перекрестку, развернулись в две шеренги и открыли огонь фугасными снарядами из всех орудий по обнаруженным позициям противника. После внезапного огневого налета ответа со стороны противника практически не последовало.
   Гауптшарфюрер Фраушер вызвал нас по радио. Он хотел со своим взводом выйти к шоссе на Манэй, по которому должно было развиваться наше наступление. При выезде на дорогу первый танк получил попадание и остановился, лишившись хода. Второй танк тоже был подбит. Взвод остановился! Ротный приказал по радио продолжать атаку. Я испугался за Фраушера и его экипажи.

Начало смелого рывка «пантеры» № 401

   Как того, наверное, и хотел бы ротный, я прекратил переговоры по радио и отправился разведать обстановку. Не дожидаясь ответа ротного, мы двинулись вперед. Используя местность лучше, чем ее предшественники, «пантера» № 401 без труда вышла к дороге. Мы пересекли ее и тут же развернулись в сторону противника. По нам не стреляли! Под прикрытием насыпи мы медленно ехали вдоль дороги, чтобы добраться до остановившихся машин головного взвода и поддержать их огнем.
   Мы не могли найти танк Фраушера. Потом мы выяснили по радио, что он перебрался в другую машину и продолжил наступление. Поэтому, продолжив движение под прикрытием дорожной насыпи, мы вскоре выехали к опушке леса. Скрываясь в тенях, которые в ярком свете луны отбрасывали высокие ели, мы двинулись вдоль дороги в глубь леса.

Свой или чужой?

   Примерно в пятидесяти шагах от нас стоял танк. Его командир, стоя в башне, казалось, ожидал меня. Фраушер! Я подъехал к танку слева и, когда башни поравнялись, остановил танк, приказал заглушить двигатель и обратился к командиру другой машины. Однако тот мгновенно нырнул в башню, захлопнув за собой люк! Люк механика водителя другой машины открылся и тут же захлопнулся. Я заметил рубиново-красный отсвет подсветки приборов… В «пантерах» подсветка была зеленой! И тут я понял — рядом со мной стоял американский «шерман»!
   Натянув наушники, я крикнул в переговорное устройство: «Наводчик! Рядом с нами — вражеский танк! Уничтожить!» В несколько мгновений башня повернулась влево, и длинный ствол орудия с грохотом ударил по башне «шермана». Наводчик сообщил командиру: «Не могу его подбить — поворотный механизм не работает!» Механик-водитель ротенфюрер Грундмайер, услышавший наши переговоры, не дожидаясь приказа, завел двигатель и сдал на несколько шагов назад. Теперь унтершарфюрер Поггендорф, мой наводчик, вколотил противотанковый снаряд в середину кормы вражеского танка с расстояния в один метр. Я все еще стоял, высунувшись из башни. Из круглого отверстия в кормовой плите «шермана» выглянул голубоватый язык пламени. Прячась в башне, я услышал взрыв! Мы проехали мимо горящей машины. Из просеки справа к нам направились еще два вражеских танка. Мы немедленно открыли огонь! Первый из них, получив от нас снаряд, задымился. Второй также остановился.
   Мы не могли наладить радиосвязь с ротой. Тем не менее мы продолжили движение вперед, полагая, что танки Фраушера прорвались раньше нас и только что подбитые вражеские танки, стоявшие в засаде на опушке леса, стреляли по машинам Фраушера и пытались вернуться к своим. Однако нам стоило быть осторожнее.
   Когда все стихло, мы медленно увеличили скорость. Деревья редели. Вдруг перед нами показалось большое открытое пространство, окаймленное деревьями. Возможно, это была лесная поляна. Дорога обходила ее по широкой S-образной кривой и снова уходила по просеке в лес на противоположном склоне.

Под прицелом девяти вражеских танков!

   У меня перехватило дух! На открытом пространстве я насчитал девять стоявших в ряд вкопанных вражеских танков! Все их орудия угрожающе смотрели в сторону нашего танка, который, ничего не подозревая, ехал прямо на них. Грундмайер, механик-водитель, заметил опасность. Он явно занервничал!
   Остановиться или пытаться вернуться назад было бы самоубийством. Нас мог спасти только блеф. Что ж, будем спасаться, идя вперед! Командир — механику-водителю: «Продолжать движение на прежней скорости!» Может быть, удастся объехать их неузнанными, если они примут нас за свой танк! Мы двинулись по повороту, подставив борт девяти орудиям, неотступно следившим за нами. Их наводчики держали нас на прицеле! Но не прозвучало ни единого выстрела. Как только мы достигли их фланга и мне стали видны уступами кормовые части всех танков, я приказал остановиться. Мы были в наилучшей позиции: против нас был всего один танк, а остальные закрывали друг другу обзор! Я приказал развернуть башню на правый борт, чтобы наводчик мог прицелиться. Я не поверил своим глазам: американские танкисты выскочили из своих машин и бросились под защиту леса!

Единоличное решение

   Теперь наше положение снова изменилось. Мне стало ясно, что танки Фраушера следуют за нами. Я знал приказы и понимал, что столкнулся с врагом, который не имеет опыта, по крайней мере, в ночных сражениях и которого можно ввести в заблуждение. Нужно было использовать это преимущество в рамках всей операции. Связаться с ротой по радио по-прежнему не удавалось. Приняв решение, я приказал снова развернуть башню вперед, в походное положение, и приказал: «Танк — марш!» Нам хотелось уничтожить вражеские танки, но это переполошило бы противника по всему фронту. Кроме того, этим должен был заняться шедший за нами Фраушер. По его словам, экипажи вернулись в брошенные танки. Он подбил все девять!

Сквозь вражеские позиции

   Мы продолжали движение в направлении Манэя. Нас снова окружал лес. Американские пехотинцы, сначала по одному, а потом целыми колоннами, устремились из леса справа на дорогу. По какой-то необъяснимой причине противник отступал. Мы ехали прямо среди них, не особенно заботясь о безопасности. Ради экипажа (и в особенности механика-водителя) нужно было разобраться, в каком положении мы оказались. Мои ребята были напряжены, но сохраняли замечательное молчание, как, впрочем, и всегда в минуты опасности. Американские солдаты убирались с нашего пути, отпрыгивали в сторону, ругались и грозили нам кулаками. Они не узнавали в нашей машине немецкий танк, хотя я не таясь стоял в башенном люке и смотрел на них сверху вниз. На их касках, покрытых маскировочной сеткой, мерцали отблески лунного света. На их лицах было написано смятение.

Мимо скопления американских танков в Манэе

   Лес редел. Вдруг справа и слева от дороги показались дома. Мы вышли к Манэю! Мы прибавили скорость, чтобы остаться неузнанными. Домов становилось все больше. Рядом с ними стояли танки и автомашины. Перед освещенным кафе было многолюдно. Видимо, там располагался штаб. Повсюду сновали солдаты. Мы двигались прямо сквозь них, и они уступали нам дорогу. Потом мы выехали на перекресток. Слева от нас, за Гранменилем, лежал Эрезе — цель нашего наступления. Оттуда в нашем направлении двигались три «шермана»! Я отказался от намерения поворачивать в ту сторону и направился прямо через перекресток в направлении Льежа. Нужно было убираться из города!
   Мы планировали где-нибудь развернуться и присоединиться к атакующей роте или хотя бы установить с ней радиосвязь! До сих пор не было сделано ни одного выстрела ни противником, ни нами. Начинать бой было бы безумием и смертным приговором для нас. Опасность не миновала. Все еще только начиналось! Справа от нас в направлении перекрестка группами по девять или двенадцать машин в ротных колоннах друг за другом стояли «шерманы» самой тяжелой модификации. Между ними — машины ротных командиров, джипы! Экипажи вылезли из машин и стояли рядом с ними, курили или разговаривали. Роты стояли колоннами одна за другой. Я прекратил считать. По грубым оценкам, выходило не менее восьмидесяти танков. (Позднее я узнал, что здесь были сосредоточены американские 7-я танковая дивизия, 82-я воздушно-десантная дивизия и 75-я пехотная дивизия, которым было поручено остановить наступление немецких войск на этом участке фронта).

Мимо американских танковых колонн

   Другого выбора не было — надо было их объезжать! Американские солдаты отпрыгивали в сторону и тут же узнавали немецкий танк, но к этому времени мы уже проезжали мимо. Сзади взревели двигатели, нам вслед стали поворачиваться башни, но, слава Богу, танки закрывали друг другу обзор и сектор обстрела. На случай, если придется покинуть машину, у меня были ручные гранаты. Я поджег дымовую шашку и бросил ее на дорогу за танком. Плотное облако дыма прикрыло нас с тыла. Положение становилось все менее приятным.
   Заряжающий Карл Креллер осторожно втащил меня в башню, в люке которой я по-прежнему стоял, вытянувшись в полный рост, и поднял воротник моей куртки. Указав на мой Рыцарский крест, он заметил: «Он слишком сильно блестит при лунном свете».
   Он всю дорогу наблюдал за мной из темноты башни и оценивал ситуацию по выражению моего лица. Рядом с его башенным пулеметом болталась лента с трассирующими патронами.
   Наводчик приник глазами к перископу, который позволял ему видеть хотя бы то, что находилось в его поле зрения. Одной рукой он плотно сжимал рычаг горизонтальной наводки. Вдруг раздался голос механика-водителя: «Спереди приближается машина!» Я снова высунул голову наружу. К нам ехал джип! В нем стоя ехал человек (судя по всему, офицер), размахивавший сигнальным диском.
   Он хотел нас остановить и кричал «Стоп!» уже издали. То ли он был храбр, то ли безумен! Командир — механику-водителю: «Дави джип!» Механик-водитель выполнил приказ. Водитель джипа понял, что происходит, остановился и дал задний ход. Началась безумная погоня. Офицер уже больше не махал. Расстояние уменьшалось метр за метром. Потом раздался хруст. Наша правая гусеница зацепила джип, и мы на высокой скорости переехали его. Пассажиры машины пытались выскочить.

Сцепились с «шерманом»!

   Наша «пантера», сбившись с курса при столкновении, на полной скорости врезалась в ближайший «шерман». Меня чуть не вышвырнуло из башни. Наушники с микрофоном покатились по крыше башни и повисли на проводе, раскачиваясь из стороны в сторону. Мое кепи осталось в качестве сувенира тем, кто был снаружи! Двигатель заглох. Наш танк застрял. Правое ведущее колесо крепко засело в гусенице вражеского танка. После секундной паузы вокруг разверзся ад. Засвистевшие у самого уха пули заставили меня укрыться в башне. Механик-водитель безуспешно пытался завести двигатель стартером. Я втащил обратно в башню бесценные наушники и начал размышлять о возможностях спасения. А были ли возможности?
   Покинуть машину или обороняться в башне означало для нас примерно одно и то же: смерть или плен! Поэтому я спокойно переговорил с механиком-водителем. Он стал действовать заметно увереннее. В аккумуляторах еще оставался заряд. После нескольких неудач двигатель завелся и стал набирать обороты. Мы облегченно вздохнули! «Назад — марш!» Медленно и осторожно, чтобы гусеница не соскочила с катков, танк отцепился от «шермана» и выехал на дорогу. Подожженная дымовая шашка отогнала американцев. «Вперед — марш!»
   Под прикрытием дымовой завесы мы продолжили путь. По той же дороге, мимо танков, колонн грузовиков, машин снабжения, среди которых были два бензовоза, мимо грузовиков медсанчасти с автобусом-операционной, мы, наконец, выехали на открытое место. Дома Манэя остались позади. Нам был открыт путь на Льеж! Как же мне хотелось в этот момент, чтобы моя машина стояла во главе ротной колонны, а за ней — весь мой взвод.
   Когда я заметил, что нас преследуют вражеские машины, наводчик на ходу развернул башню назад и стал посылать им навстречу и в город снаряд за снарядом. Метров через триста я приказал остановить 401-ю и выключить двигатель и стал вслушиваться в звуки ночи. Со стороны Манэя доносился рев двигателей и гул танков. Мы сорвали сосредоточение американцев.

Мы избавились от преследователей

   Вдалеке я услышал шум боя. Вражеские машины, среди которых был один «шерман», снова бросились в погоню. Прицельный огонь избавил нас от преследования. Через несколько сот метров повторилось то же самое. Продолжая двигаться на север, я съехал с дороги и нашел хорошую, укрытую огневую позицию за поворотом, с которой дорога была видна как на ладони. Там я разрешил экипажу выйти из машины. Они стояли вокруг башни и глубоко дышали. Я видел ухмылки на их лицах. Снова все окончилось благополучно.

Приближается наша рота

   По мере приближения шума боя мы стали различать треск выстрелов танковых орудий. Они звучали для нас слаще музыки. Наша рота атаковала Манэй! Радист повернул ручку настройки. На одной из вражеских частот мы услышали: «Немецкие «тигры»! Немецкие «тигры»! На помощь! На помощь!» Наши «пантеры» противник принял за «тигры», которых на этом участке фронта не было. Противник испытывал сильное давление и массово отступал на запад в сторону Гранмениля и на северо-восток в сторону Во-Шаванна. Орудие нашего танка позаботилось о машинах, отступавших в нашем направлении. Многие из них съехали с дороги в поле и застряли в снегу.

Манэй взят!

   Манэй был взят нашими войсками довольно быстро. Наша 401-я принимала участие в этой операции. Перед нами была открыта дорога на Льеж. Мы вслушивались в шум боя за Гранмениль, потом покинули огневую позицию и медленно двинулись мимо горящих машин обратно в сторону Манэя. У выезда из города мы немецких танков не встретили. Вместо этого повсюду стояли сцепившиеся и брошенные американские машины. В садах между и за домами мы насчитали почти двадцать брошенных «шерманов».

Снова у своих!

   Путь нам преградил дозор 3-го батальона дивизии «Дойчланд» (9-я рота). Сначала они приняли нас за американский танк. Мы облегченно вздохнули. У нас получилось!
   Убийственный огонь артиллерии во время наступления нанес мотопехоте «Дойчланда» особенно тяжелые потери.
   Потом мы сумели связаться по радио с батальоном и с КП полка и доложили о своих действиях.
   Нам было приказано явиться к командиру. Я взглянул на часы: Рождество 1944 года началось уже несколько часов назад.

   На Рождество прозвучала тревога! Дивизию готовили к переброске в Венгрию.
   Погрузка проходила между Рождеством и Новым годом в Насельске, что недалеко от Модлина. Двумя днями позже мы выгрузились в Раабе (Дьере), и батальон приготовился к наступлению. Сосредоточение происходило по обоим берегам Дуная восточнее города Комаром. Дивизия «Викинг» была на правом фланге, на левом — «Тотенкопф». Им было приказано прорваться между Татой и Дунаем и на первом этапе наступления через леса, покрывающие северные отроги гор Вертеш, выйти в район Бичке — Жамбек, расположенный к востоку от них. На втором этапе они должны были наступать на Будапешт.
   Наступление началось 1 января 1945 года в 6 часов вечера без артиллерийской подготовки. Горные тропы были сильно минированы, а дороги перекрыты множеством противотанковых заграждений. Несмотря на это, задачи первого этапа были выполнены в короткий срок. 4 января штурмбаннфюрер Майердресс вошел в деревню Дунаальмаш на третьей машине от головы колонны. На фермах в засаде стояли вражеские Т-34/85, которые открыли огонь по нашим головным машинам с расстояния 5 метров. Командирский танк получил попадание в боковую часть башни. Майердресс погиб мгновенно. Позднее его доставили в Вену и похоронили рядом с героическим летчиком Новотны.
   Рубеж Бичке — Жамбек был достигнут 5 января. Сопротивление противника непрерывно усиливалось. Начались контратаки, и наступление пришлось остановить. Соседние дивизии не смогли поддержать темпы наступления — слишком много сил отнимало обеспечение флангов. Оборонительные бои шли до 6 января. Потом нас перебросили в район Платтензее,^[10] и мы по обледенелым дорогам двинулись в новый район сосредоточения. Наступление началось 18 января. В 4.30 утра мы наткнулись на электрифицированные заграждения и мины. Противник упорно держал оборону, и прорваться удалось только к вечеру.
   Штульвайссенбург^[11] был взят 21 января, но мы понесли большие потери. Погибли Лишевски, Гриммингер и Крехан; Ганс Эггерт получил тяжелое ранение и ослеп на один глаз. Повернув на северо-восток к Будапешту, 25 января мы вышли к реке Вали между Дунаем и Вал ем. Атаки противника усиливались. Ожидавшаяся танковая атака на наши фланги началась 29 января со стороны Вертешача. С нее началось танковое сражение под Петтендом. Было подбито около 200 вражеских танков.
   30 января противник усилил натиск. Мы больше не могли удерживать позиции и отошли на запад по обоим берегам озера Веленце.
   Будапешт пал 12 февраля. Штурмбаннфюрер Лакманн, командир нашего полка, был тяжело ранен. В роте осталось всего два танка. Одним из них командовал унтершарфюрер Райф, вторым — командир из 3-й роты. Все остальные командиры погибли или были ранены.

   На Рождество 1944 года полк был переброшен по железной дороге из района Модлина под Варшавой через Словакию в Венгрию. Местом назначения был район недалеко от Комарно, где также располагался командный пункт полка. Сосредоточение происходило 1 января 1945 года в районе Таты. Мы получили указания от армейских частей, которые понесли большие потери, занимая позиции восточнее Таты. Передовые части, состоявшие из 1-го батальона полка «Германия» и остатков 2-го батальона 5-го танкового полка под командованием гауптштурмфюрера Флюгеля, вышли на исходные позиции при свете звезд в 2 часа ночи 2 января. Танки головного взвода Гроссрока выстроились вдоль шоссе. Первой целью «Германии» был Агостиан. Русские, чувствовавшие себя в безопасности, были захвачены врасплох и бежали, причем некоторые были подняты с постелей. Были освобождены почти 1000 пленных немцев и венгров. Нескольких солдат армии и войск СС, вырвавшихся из Будапешта, нашли убитыми в придорожной канаве. Дальнейшее продвижение в течение дня было невозможно, так как узкие долины и ущелья гор Вертеш были заминированы и блокированы противотанковыми орудиями.
   Подготовка к следующей атаке ясной ночью со 2 на 3 января была затруднена минными полями. Мы прорвали позиции противотанковой артиллерии и повернули в направлении на Тарьян и Вертештольну, уже занятые частями полка «Германия» (под командованием Пляйнера). На рассвете внезапной атакой во фланг разведывательное подразделение уничтожило позицию противотанковой артиллерии на опушке леса восточнее Вертештольны. В ходе дальнейшего наступления, на острие которого шел взвод Керкхоффа, на извилистой дороге и крутом, лесистом склоне у каждого поворота происходили ожесточенные стычки на малых дистанциях, сопровождавшиеся ураганным огнем с флангов. После оживленных переговоров между штабами корпуса и дивизии с одной стороны и командирами дивизии и полка с другой, сопровождавшихся крепкими выражениями, командир дивизии лично убедился, что в этой сложной местности сражаться под силу только горным стрелкам. На выезде из поросшего лесом оврага командир головного взвода обершарфюрер Меннер был смертельно ранен, а затем была подбита и машина оберштурмфюрера Керкхоффа. После стычек с рассеянными вражескими частями и опасных налетов вражеской авиации у Тарьяна мы снова наткнулись на противотанковый рубеж. Поддержку с воздуха нам оказала группа пикирующих бомбардировщиков полковника Руделя.
   4 января место головного принял 1-й танковый батальон гауптштурмфюрера Хайна. Наступать вдоль дороги, как гласил приказ, было невозможно из-за труднопроходимой местности. В оврагах и на вершинах холмов располагались позиции артиллерии, прикрытые противотанковыми пушками. Батальон Пляйнера остановился. Западнее Вастеля было подбито пять вражеских танков. Гауптштурмфюрер Флюгель получил ранение. Состоялся разговор с Дорром, командиром головного батальона. Разведка силами пехотинцев должна была определить, есть ли в городе противник и можно ли там пройти танкам.
   Задача боевой группы оберштурмбаннфюрера Даргеса: атаковать через высоту 204 в направлении на Бичке; занять автомобильный и железнодорожный узел Бичке и перерезать дорогу Бичке — Будапешт. Начало атаки — поздним вечером.
   Из-за сложной гористой местности танки приходилось втаскивать на склоны тягачами. На рассвете к атаке присоединился пехотный батальон «Норге» штурмбаннфюрера Фрица Фогта. Несмотря на туман, обстрел с флангов усилился. Особенно старались тяжелые минометы со стороны Жамбека. Русские, ориентируясь по шуму наших двигателей, попытались организовать противотанковый рубеж, который был уничтожен, не успев развернуться. Нам достались пятнадцать грузовиков. К некоторым из них еще были прицеплены пушки. Непрерывный массированный огонь с флангов вынудил боевую группу принять решение: атаковать поместье Хедьикш. Штаб русского корпуса бежал, бросив немало карт.
   Пять «пантер» под командованием гауптштурмфюрера Лихте под прикрытием тумана внезапно атаковали город Бичке в километре к западу от поместья. На полпути к Бичке туман вдруг рассеялся, и две «пантеры» тут же были подожжены. Остальные три машины, укрывшись дымовой завесой, отступили к поместью. Всем танкистам, хотя некоторые из них были ранены, удалось покинуть машины. Боевая группа заняла круговую оборону в поместье. Поместье представляло собой участок размером примерно 200 на 150 метров, окруженный с трех сторон стеной и открытый с востока. Силы обороняющихся состояли примерно из восемнадцати бронированных боевых машин, частей разведывательной роты и пехотного батальона «Норге».
   Ввиду недостатка сил задачу взятия Бичке выполнить не удалось. Дозоры в направлении Жамбека и вдоль пути снабжения были отбиты противником. Русские усилили активность авиаразведки и начали обстреливать поместье из тяжелых минометов. Затем противник круглосуточно вел плотный огонь из всех видов оружия по поместью. Особенно неприятны были обстрелы из пулеметов разрывными пулями по верхушкам деревьев. Стена была разнесена на куски. Особая заслуга в этом принадлежала советским ИСам, пробивавшим путь для атакующих. Ночью атаки следовали через каждые два-три часа, иногда силами до полка, и наступающим удавалось ворваться на территорию поместья. Наши штурмовые группы, подбадриваемые криками «Ура!» всех окруженных, оборонялись, ведя огонь из автоматов и «панцерфаустов». Из-за темноты иногда трудно было отличить своих от чужих. Танковые атаки были отбиты с тяжелыми потерями для противника. Было уничтожено более двадцати русских танков. Исправные трофейные противотанковые пушки по возможности пускались в дело.
   Продовольствие и боеприпасы удалось подвезти на отремонтированных танках. На них же вывезли раненых. Оберштурмфюрер Хохенестер и штабсшарфюрер Шниер работали без отдыха. В ночной рукопашной схватке среди других тяжелое ранение от взрыва вражеской ручной гранаты получил гауптштурмфюрер Хайн.
   Боевой дух окруженных, включая норвежцев, был на высоте. Мы наблюдали за сосредоточением противника, бесконечной колонной шедшего по дороге Жамбек — Будапешт. Попытка нарушить коммуникации противника провалилась из-за недостатка собственных сил, и хорошо защищенный город Бичке захватить было уже невозможно.
   После шести дней и ночей тяжелейших оборонительных боев «пантеры» были отозваны для получения новых заданий. Уцелевшие Pz-IV и штурмовые орудия под командованием оберштурмфюреров Бауэра и Веертса вместе с батальоном «Норге» остались в поместье.
   Русские не сдавались и продолжали безуспешно атаковать круговую оборону. Еще через три дня поступил приказ прорываться, что и было выполнено с минимальными потерями в течение ночи. Наблюдатели соседней дивизии «Тотенкопф» передали по радио в штаб дивизии «Викинг»:
   «После героического сопротивления боевая группа «Викинга» прекратила огонь».

5-й танковый полк СС «Викинг» во второй попытке деблокирования Будапешта Венгрия. 20 января 1945 года.

   Атака на Шарошд. Мы вышли на исходные позиции рано утром. Моя 5-я рота (на «пантерах») вместе с саперами атаковала ферму на гребне холма, покрытого пшеничными полями. Ферма была захвачена, и к нам вышло много пленных. Потом из глубины русских позиций появились контратакующие танки, которые подожгли ферму. Густой дым от пожара ограничил нам видимость. Мы отошли от фермы. Когда колесные машины вышли за радиус действия орудий, 5-я рота вступила в танковое сражение. Было замечено несколько танков ИС. Численно превосходящий противник обошел нас и атаковал во фланг. Потом был уничтожен первый наш танк. Машина начальника административно-хозяйственной службы нашего 2-го батальона, который исполнял обязанности командира экипажа, была подбита и загорелась. Я приказал по радио: «Пятисотый — роте: отойти к окраине города!» Одновременно я схватил дымовую гранату, чтобы бросить ее и скрыть от вражеских глаз наш отход. В этот момент раздался сильный удар. Я увидел яркую вспышку. Потом — темнота…
   Дымовая граната упала на решетку моего танка. От нее шел густой дым. Стрелявшие по нам русские, видимо, решили, что мы подбиты, и больше по нам не стреляли. Это было на руку мне и моему экипажу. Но я этого не понимал — я был ранен первым попаданием в башню и потерял сознание…
   Очнувшись, я обнаружил, что вишу вниз головой на сиденье наводчика. Я почувствовал, как кто-то схватил меня за воротник, слегка приподнял, а потом снова отпустил, сказав, что это бесполезно. Потом он исчез. Я лежал, полупарализованный от боли. По лицу ручьями катился пот, когда я оторвал душивший меня провод микрофона. Из последних сил я выполз из люка.
   Мои зимние штаны зацепились за штурвал башни. Я увидел, как русский подошел поближе, встал на колено и начал целиться в меня. В мозгу мелькнула мысль: конец! Инстинктивно я свалился в снег, словно убитый. Должно быть, Господь приглядывал за мной и приложил к этому руку. Мой друг, Альфред Гроссрок, командир 6-й роты, тоже заметил меня и устремился ко мне на своей «пантере», стреляя из пулеметов по русской пехоте. Он погрузил меня за башню и отвез прямо на полевой перевязочный пункт, где наш добрый доктор Кальбскопф немедленно занялся моими ранами.

   В боях, последовавших после отступления от Штульвайссенбурга, условия диктовала Советская Армия, обладавшая численным превосходством. Ее танковые группировки рвались на запад, чтобы занять Вену. Танковые части 6-й танковой армии СС, после Арденнского наступления спешно усиленные необстрелянными резервистами из ландвера и личным составом флота и люфтваффе, несли все большие потери, которые больше некем было восполнять.
   Сложности с передачей приказов в группе армий Балька тоже явно не способствовали уверенности в успешном исходе операции.
   Подробное описание обстановки содержится в книге начальника штаба 6-й танковой армии оберштурмбаннфюрера СС Георга Майера «Драма от Будапешта до Вены», вышедшей в издательстве «Munin Verlag».
   Танкистам лишь изредка доводил ось участвовать в организованных сражениях. Как правило, в бой вступали отдельные роты и взводы, а командир и его экипаж часто оказывались брошенными на произвол судьбы и сражались до конца.
   Вот рассказ о действиях 501-го танкового батальона СС:
   «В последующих боях в Венгрии и на плацдарме у Грана,^[12] а также во время штурма Фюнфкирхена,^[13] батальон был вновь придан 1-му танковому полку СС («Лейбштандарт»). Батальону удалось уничтожить немало советских ИСов, но вскоре он был ослаблен; было недостаточно машин, чтобы буксировать в тыл поврежденные танки во время быстрого отступления. Лишь несколько «королевских тигров» было подбито в бою. Большинство машин были уничтожены собственными экипажами».
   По-видимому, так же обстояли дела и в других танковых частях дивизий войск СС. В распоряжении автора было лишь несколько докладов командиров танковых частей на этом участке.
   Последние рассказы командира экипажа Эрнста Баркманна из танкового полка «Дас Райх», наверное, можно применить и к остальным танковым экипажам, оказавшимся в похожем положении:
   «Дивизия была переброшена на левый фланг группы армий.
   Танки дивизии достигли Веспрема своим ходом и в Херенде, небольшом городишке западнее Веспрема, были погружены в эшелон, следовавший через город Папа в Рааб».
   Кто не успел, тот опоздал!

   4-я танковая рота прикрывала погрузку 2-го танкового батальона «Дас Райх», почти не имея топлива в баках. Русские наступали на север через железную дорогу, и рота, стоявшая последней в очереди на погрузку, оказалась в ловушке без горючего.
   С огромным трудом мы добыли необходимое топливо на близлежащем аэродроме и прибыли в распоряжение ближайшего армейского корпуса вермахта с десятью «пантерами» 4-й роты.
   В ту же ночь мы были брошены в контратаку вместе с армейскими танкистами и потеряли две «пантеры» при отступлении. Танки армейской части в этой контратаке были уничтожены полностью. Предоставленные собственной судьбе, мы вброд преодолели мелкую речушку, пересекли железнодорожную насыпь и продолжили движение среди ударных частей противника. Нам удалось установить контакт с 1-й танковой дивизией СС «Лейбштандарт», которая вела арьергардные бои, и выйти в расположение танкового полка.
   Оберштурмбаннфюрер Пайпер хотел отобрать у нас все восемь танков. В его собственном полку было всего десять боеготовых машин. У него было полно свободных экипажей. Мы же должны были выбираться к своим без танков. Как бы не так! Мы не собирались отдавать свои машины. Он отчитал нас, сказав, что обычно хорошо обходится со своими гостями, но в этой ситуации ему до нас нет дела, и мы на собственной шкуре испытаем ярость и боевой дух его полка. Мой ротный, унтерштурмфюрер Кноке, ткнул меня локтем в бок.
   В течение следующих нескольких дней, до 28 марта, мы доказывали славному оберштурмбаннфюреру Пайперу, что по части боевого духа танкисты «Дас Райха» ничуть не уступают коллегам из «Лейбштандарта», и сдружились с ним. Потом мы прикрывали отступление слева и справа от шоссе, постоянно ведя бои с противником и попадая в невероятные и опасные ситуации. Днем мы удерживали позиции на вершинах холмов, нас списывали со счетов, о нас забывали, и потом приходилось прорываться к своим через города, занятые противником.
   Когда один взвод ввязывался в бой, другой спешил к нему на выручку и помогал вырваться. На рассвете мы были атакованы девятью Т-34. Вражеские танки обошли нас справа и слева и обрушились со всех сторон. Самый смелый из Т-34 прорвался справа от шоссе и протаранил одну из «пантер», прежде чем снаряд моего танка снес ему башню. Нам удалось подбить все девять Т-34. Все танковые бои происходили без поддержки пехоты. Мы были «пожарной командой». Несмотря на поврежденный ствол орудия, нам удалось с позиции на обратном склоне холма подбить вражеский И С и отбуксировать с поля боя два подбитых им наших танка. Противник отбросил «Лейбштандарт» к северо-западу от озера Нойзидлер в направлении Венского леса.
   Когда две машины, включая мою, были подбиты, мы взорвали их на глазах у противника. Распрощавшись с Йохеном Пайпером, 28 марта 1945 года мы прибыли в расположение 2-го танкового полка СС «Дас Райх» в Айзенштадте. Нас уже давно записали в покойники.

Новая советская маскировка

Рассказ обершарфюрера Баркманна

   Гауптштурмфюрер Матцке, командир 1-го танкового батальона «Дас Райха», приказал мне провести разведку в направлении на Гроссенцерсдорф к северу от Дуная. В мое распоряжение был направлен инженерный взвод полка на бронетранспортерах под командованием гауптшарфюрера Карстена. Мы выехали на край участка, по которому наступал противник, и обнаружили длинную колонну войск, двигавшуюся в западном направлении, к нам. Я разместил танки на позициях и выдвинулся с бронетранспортерами Карстена вперед, чтобы еще немного разведать местность.
   Русские присоединились или, вернее сказать, следовали за огромной массой невооруженных венгерских солдат, гонведов.
   Когда русские поняли, что их маскировка не сработала, у железнодорожной насыпи завязалась перестрелка. Я приказал танкистам наступать, а сам, играя в пехотинца, вел огонь из MG-42 с командирской машины своего друга.
   Таким образом, наступающие русские части достигли Гроссенцерсдорфа. Был организован заслон из частей, которые срочно требовались в Вене. Во время отступления через Имперский мост был получен приказ прикрыть направление парка развлечений Пратер. Знаменитое «чертово колесо» уже давно было повреждено. Парк развлечений уже занимали русские, вошедшие в него с востока.
   Утром 13 апреля я вел «пантеру» в направлении Флорисдорфского моста и из-за проблем с управлением угодил в воронку, из которой меня некому было вытащить. Невольно оказавшись в таком укрытии, мы обороняли танк, а когда это стало невозможно, Хорте взорвал его выстрелом «панцерфауста» из соседнего дома. Огонь вражеской пехоты загнал нас в подвал. С помощью второго «панцерфауста» мы пробили дыру в стене и ушли через соседний подвал. Нам снова повезло! Через несколько сот метров мы вышли к плацдарму у Флорисдорфского моста. Положение было катастрофическим и с каждым часом становилось все хуже. Под огромным пролетом моста оказывалось все больше частей и штабов.
   Тяжелораненые солдаты лежали в относительной безопасности вплотную друг к другу у самого берега Дуная. Весь огонь противника был сосредоточен на этом небольшом участке. Наша пехота продолжала безжалостно и упорно сражаться под градом снарядов русских пушек и минометов, удерживая последний заслон на пути противника. Один из Pz-IV 6-й роты еще действовал, но вскоре был подбит и он.
   Плацдарм нужно было удержать до наступления темноты.

   Меня вызвал штандартенфюрер Леман. Он спросил, сумею ли я, несмотря на ранения, перебраться через мост и передать приказ командиру 6-й танковой роты оберштурмфюреру Бошке перебросить оставшиеся танки его роты с северного берега Дуная, чтобы укрепить плацдарм.
   Я подумал, что смогу, и взял с собой весь экипаж. Один из нас должен был дойти. Прыгая от колонны к колонне под шквалом пуль, мы перебрались через Флорисдорфский мост и нашли Бошку и его танки.
   Командир 6-й роты двинулся на помощь с тремя танками. Все три машины были подбиты еще на мосту. Машина Бошки шла головной и не дошла до цели совсем чуть-чуть, остановившись у южного конца моста. Он выпрыгнул из башни танка и подвернул ногу. Другого раненого командира вытащил с середины моста оружейник 6-й роты, подъехавший на мотоцикле с коляской и увезший его в тыл. Дух товарищества снова и снова проявлялся в каждое мгновение сражения.
   Командиры дивизии и полка пытались убедить командующего обороной Вены, что приказ фюрера не взрывать Имперский мост, который мог попасть в руки русских целым и невредимым, был чистой воды безумием. Этот мост позволил бы им нанести удар по флангам и тылу наших войск к северу от Дуная, пока на Флорисдорфском мосту шли бои «до последнего человека». Однако тот не поддавался на уговоры. Он продолжал невозмутимо стоять под вражеским огнем без каски, в фуражке и с гранатой на ремне. Мы чувствовали, что он распрощался с жизнью и ищет смерти от рук противника, потому что не видит другого выхода.
   Генерал фон Бюнау, командующий обороной Вены, отправил своего начальника штаба к командующему 6-й танковой армией СС генерал-полковнику Зеппу Дитриху, чтобы доложить о положении на плацдарме и запросить новые приказы.
   Командующий был согласен с мнением командира «Дас Райха», что мост необходимо взорвать после наступления темноты и эвакуации всех раненых. Он отдал командиру полка «Дас Райх» оберштурмбаннфюреру Отто Вейдингеру приказ взорвать Флорисдорфский мост, за который, согласно приказу фюрера, отвечал комендант Вены. Дитрих полагал, что никто лучше Вейдингера не будет знать, когда последний человек из его полка перейдет мост. Отход начался с наступлением темноты. После получения известия о том, что последний солдат 3-го батальона «Дас Райха» перешел на другой берег, командир полка выждал еще час и приказал взорвать мост. Заряд, подорванный электрическим запалом, обрушил часть среднего пролета моста. По крайней мере, здесь противник не мог переправить тяжелую технику, и дивизия получила передышку. Части II танкового корпуса СС покинули Вену 14 апреля, спасая город от полного разрушения.

   Получив последние тринадцать «королевских тигров» 25 января 1945 года, 27 января 503-й тяжелый танковый полк СС начал погрузку для отправки на Восточный фронт. Увы, пойти в бой в полном составе батальону так и не довелось. Еще в Берлине его разделили на две группы. Первая под командованием оберштурмбаннфюрера Фрица Херцига отправилась с двенадцатью «королевскими тиграми» в район Арнсвальде,^[14] а вторая была направлена в район Ландсберг^[15] — Кюстрин.^[16]
   Первая группа под командованием Херцига 4 февраля попала в окружение в Арнсвальде вместе с танковым вспомогательным батальоном, примерно 1000 человек, снятых с поездов по дороге в отпуск для формирования частей, предназначенных для затыкания брешей, и примерно 5000 гражданских. «Королевские тигры» 503-го танкового батальона легко могли прорваться сквозь кольцо, но это значило бы бросить на произвол судьбы остальные части и гражданское население. Когда к внешней стороне кольца были подтянуты части III (германского) танкового корпуса СС, началась операция «Зонненвенде» («Солнцеворот») с задачей деблокировать части, окруженные в Арнсвальде. Еще один удар планировалось нанести в районе Ландсберг — Кюстрин во фланг советским войскам на Одере (2-я гвардейская танковая армия и 61-я армия).
   В первый день наступления немецкий ударный клин прорвался к Арнсвальде. По узкому коридору, который «королевские тигры» обороняли от упорных атак противника, началась эвакуация раненых и мирного населения, а также снабжение окруженных войск.
   15 и 16 февраля в распоряжении русских было мало танков, но зато они смогли организовать надежную противотанковую оборону. 17 февраля советская 2-я гвардейская танковая армия бросила в бой многочисленные ИСы, положив конец «Солнцевороту».
   Места боев в районе Данцига^[17] и Готенхафена^[18] менялись почти ежедневно, и это сражение оказалось достойным испытанием для «королевских тигров», действовавших в основном без поддержки. Они сражались до последнего и в конечном итоге были полностью уничтожены. Признанием заслуг всех танкистов, сражавшихся в этом районе, стал похвальный отзыв в сводке вооруженных сил от 10 апреля 1945 года:
   «В разгар боев за Готенхафен особенно выдающихся успехов добился унтерштурмфюрер СС Карл Бромман, командир роты 503-го тяжелого танкового батальона. Несмотря на три ранения, он вместе со своим экипажем уничтожил шестьдесят шесть танков, сорок четыре орудия и пятнадцать грузовиков».
   Потрепанные остатки 503-го тяжелого танкового батальона в районе Данцига 30 марта начали погрузку и сумели по морю добраться до Свинемюнде,^[19] чтобы принять участие в битве за Берлин. Часть батальона осталась в Данциге и участвовала в боях в качестве пехоты. Они капитулировали 9 мая под Шивхорстом.^[20] Многие из них не вернулись из плена.
   Шесть «королевских тигров» тяжелого танкового батальона СС прибыли в район Берлина. Они оказали решительную поддержку упорно оборонявшимся пехотинцам и истребителям танков, отражавшим наступление танковых частей Красной Армии в ходе последней битвы за столицу рейха и во время прорыва к Эльбе.

Фриц Кауэрауф, унтерштурмфюрер СС, командир экипажа 503-го тяжелого танкового батальона СС

   «7 февраля, пройдя курсы подготовки командиров роты, я переправился через Одер по единственной все еще открытой переправе у Штеттина^[21] и через Штаргард^[22] прибыл в Цахан.^[23] Там я связался по радио со своей частью, окруженной в Арнсвальде. Я получил приказ принять три боеспособных «королевских тигра» из семи, находившихся в ремонтной мастерской в Штаргарде, и прорываться в Арнсвальде через Рец.^[24]
   Ночью мы приняли три готовых танка и отправились в сторону Реца. Мы уже приближались к Рецу, уже захваченному противником, когда командование корпуса развернуло нас в сторону Якобсхагена.^[25] По имевшимся сведениям, русские уже двигались к Балтийскому морю, угрожая отрезать толпы беженцев, стремившихся из Померании в направлении Штеттина. Еще затемно мы прибыли на командный пункт 1-го батальона танкового полка СС «Герман фон Зальца» дивизии «Нордланд».
   На рассвете 8 февраля 1945 года я, Фриц Кауэрауф, 22-летний унтерштурмфюрер 503-го тяжелого танкового батальона СС (батальона «королевских тигров» III (германского) танкового корпуса СС), на КП танкового батальона полка «Герман фон Зальца» получил приказ явиться к его командиру, оберштурмфюреру Паулю-Альберту (Петеру) Каушу. «Возьмите один «королевский тигр» и три штурмовых орудия оберштурмфюрера Вильда и отправляйтесь с ними по мосту через Ину в Цигенхаген^[26] и Кляйн-Зильбер,^[27] чтобы остановить предполагаемое наступление русских!»
   Отдав приказ, Кауш вышел вместе со мной на улицу и представил меня оберштурмфюреру Вильду. Потом он попрощался, пожелав нам успеха в выполнении задания.
   Я принял командование «королевским тигром» и экипажем унтершарфюрера Линдля, с которым мы были хорошо знакомы. Линдль проделал часть пути вместе с нами, но потом пришлось его оставить.
   От командного пункта, расположенного южнее от Якобсхагена за холмами к западу от реки Ина, мы отправились к этим холмам. В ярком свете дня перед нами открылась пугающая картина. Мы увидели бесконечные колонны русских, наступавшие через гряду холмов восточнее Ины, протянувшись от юга до севера. Здесь были танки, артиллерия, машины всех типов. Часть артиллерии была даже на конной тяге. Обершарфюрер Вильд, направленный в мое распоряжение как специалист по танковым атакам, получивший в Курляндии в 1944 году Рыцарский крест из рук самого генерал-фельдмаршала Моделя, согласился со мной — нужно что-то делать, поскольку «если они продолжат наступление, они выйдут к Балтике и могут отрезать наши войска, отходящие из Курляндии», которые еще не были полностью переброшены в Штеттин. Поскольку наших четырех танков было явно слишком мало, учитывая подавляющее численное превосходство противника, я отправил Вильда в тыл за подкреплениями. Ему быстро удалось привести еще два «королевских тигра» под командованием оберштурмфюрера Каеса и около десятка самоходок из 1-го танкового батальона СС «Герман фон Зальца» с ротой парашютистов. С этими силами, к которым также присоединились самоходки 11-го батальона САУ («Нордланд») под командованием штурмбаннфюрера Шульц-Штреека, около полудня мы двинулись в направлении Цигенхагена. Нам пришлось остановиться еще до реки, чтобы уничтожить противотанковые позиции на окраине Цигенхагена. Парашютисты наступали по обе стороны от дороги по маленькому мостику через Ину к Цигенхагену.
   Мы двинулись следом за ними. В голове колонны шли две самоходки, за ними — наши «королевские тигры». Пройдя по мосту, мы вошли в Цигенхаген вместе с парашютистами. Начались бои за каждый дом, но мы смогли довольно быстро пройти до поворота налево и дальше до поворота направо. Здесь обе головные самоходки остановились под огнем противотанковой артиллерии. Огонь вела противотанковая пушка у церкви с дистанции 150–200 метров. В этом месте дорога, по которой мы двигались, выходила к дороге, по которой советские войска наступали на Гросс-Зильбер.^[28] Завязалась перестрелка между двумя самоходками и противотанковой пушкой, но никто не мог попасть в цель из-за дорожной насыпи. Снаряды уходили в стороны. Атака остановилась.
   Учитывая ситуацию, решение о продолжении атаки с высоты «королевского тигра» предстояло принимать мне.
   Я попросил командира самоходок сообщить, где находится вражеское орудие, а потом, воспользовавшись паузой в перестрелке, мы быстро выехали из-за угла и подбили захваченное врасплох русское орудие фугасным снарядом. Мы тут же продолжили атаку. За нами двигались два «королевских тигра» Каеса и штурмовые орудия Вильда. Успех операции зависел только от нас. Но мы снова остановились: поперек дороги, между двумя домами была видна цепочка мин. Русские вели ураганный огонь из винтовок. Это сразу же становилось заметно, стоило только открыть люк, чтобы выкинуть стреляные гильзы. Парашютисты пробивались по улице к нашей позиции от дома к дому, пока мы прикрывали друг друга. Сам город еще оставался в руках русских.
   Моя просьба прислать саперов для разминирования осталась без ответа. Наконец я получил приказ вылезти из танка и убрать мины самостоятельно. Приказать-то было легко, а вот подумать о том, как это сделать, никто не догадался. Но помощь пришла в лице незнакомого товарища в парадной форме, вероятно, возвращавшегося из госпиталя после ранения. Он пробежал мимо нашего танка и укрылся в доме справа от минного заграждения. В руках у него был вещмешок, набитый взрывчаткой. Это казалось невозможным, но, выскакивая из дома и забегая обратно, он уничтожил все мины, ставя на них гранаты или подрывные заряды. Всего мин было от пяти до десяти. Это был великолепный подвиг, который навсегда останется в памяти очевидцев.
   Этот незнакомый унтерштурмфюрер, которого мы изо всех сил прикрывали огнем пулеметов, сделал еще одну вещь, оказавшую огромное влияние на ход нашей атаки. Он обнаружил угрозу танку за домом и привлек наше внимание, отчаянно жестикулируя и указывая рукой в сторону улицы и перекрестка. Я приказал заряжающему Тушкевичу заменить снаряд. Он вытащил из пушки длинный 120-мм фугасный снаряд и заменил его противотанковым. К счастью для нас, только в этот момент примерно на середине высоты дома появился дульный тормоз, который мог принадлежать только ИСу, и гигантский русский танк оказался в каких-то пятидесяти метрах от нас. «Прямо по курсу… Противотанковым… Дистанция 50… Цель — «Иосиф Сталин»… Целиться между башней и корпусом… Огонь!» Фриц Лукеш выстрелил. Русский танк остановился, его люки распахнулись, и мой экипаж радостно закричал. Но его ствол все еще смотрел на нас. «Вы с ума сошли?! Огонь!» И еще раз: «Огонь!» ИС стоял перед нами, охваченный пламенем и сотрясаемый взрывами боекомплекта. И тут мы заметили кое-что еще. Слева от подбитого русского танка появились еще две машины того же типа. Видимо, их экипажи были изрядно напуганы — покинув машины, они разбежались. Мы не стреляли по этим танкам, стоявшим с задранными вверх стволами. Судя по всему, их экипажи не ожидали столкнуться с нами и никогда не видели «королевский тигр» так близко. Парашютисты радостно махали нам руками. Мы получили по радио поздравления. Но нужно было продолжать наступление! Когда пожар в русском танке немного утих, мы объехали его и вышли на маршрут наступления русских, сбрасывая их с дороги в разные стороны. Русские были в наших руках, в руках парашютистов и следовавших за нами самоходок обершарфюрера Вильда. Мы пробивались вперед в сопровождении парашютистов, понимая, что успех уже обеспечен. Мы получили еще два или три попадания, ушедших рикошетом, но наступление русских на север было сорвано. К вечеру мы достигли южного выезда из Кляйн-Зильбера в направлении на Реец и заняли оборону тремя «королевскими тиграми».
   С нами оставались не больше семи парашютистов — слишком мало, чтобы по очереди занимать два пулеметных гнезда. Парашютисты прошли тяжелый путь и были совершенно измотаны. Тем не менее они продолжали воевать с прежним упорством.
   Ночью мы с Каесом попытались пешком добраться до КП, который тоже перенесли вперед, но это нам не удалось. В городе позади нас по-прежнему царил хаос. Мы узнали, что неизвестный унтерштурмфюрер, взорвавший мины и предупредивший нас о танках, был убит вражеским снарядом. Это известие потрясло нас — мы считали, что за свой подвиг он достоин как минимум Рыцарского креста. Ближе к утру до нас добрался грузовик, который привез по 200-литровой бочке бензина на каждый «королевский тигр». У нас не было еды, но мы и не были голодны. Заправка танков из бочек была непростым делом. Всю ночь вокруг бродили отбившиеся от своих русские и запряженные в пустые телеги лошади. Чтобы отдохнуть, мы попытались устроиться поудобнее в тесном нутре своих танков. Один из нас постоянно дежурил в командирской башенке. Когда отступающая русская артиллерия открыла огонь по городу, мы так толком и не успели поспать.
   К утру был получен приказ взять оставшуюся восточную часть города. Для этого нужно было отойти назад метров на сто. Из-за возникшей путаницы мы, несмотря на договоренность, снова оказались в голове колонны. Сложившееся положение не благоприятствовало развитию атаки. Господство в этой местности можно было обеспечить и другими средствами, что впоследствии и произошло. Поскольку пехотного прикрытия, в отличие от предыдущего дня, у нас не было, я запросил по радио прислать «песчаных кроликов» — так мы в переговорах по радио обозначали пехоту. Однако вместо ответа на просьбу мы получали все новые и новые приказы немедленно атаковать. Наконец, я крикнул вниз механику-водителю: «Менке, мы идем или не идем?» Весь экипаж ответил в один голос: «Идем, унтерштурмфюрер». Поскольку передатчик по ошибке не был выключен, наш разговор, как оказалось, услышали в штабе Штайнера (в то время командовавшего 11-й армией СС), где контролировали наши и вражеские радиопереговоры. В результате члены экипажа получили благодарность, но, впрочем, они так об этом и не узнали.
   Тогда я отправил по радио сообщение: «Орел-1 вызывает Радугу! Наступаю к выезду из города, прошу следовать за мной!» и приказал экипажу: «Полный вперед, к выезду из города!» Менке повел машину вперед. Пройти нужно было всего 500–600 метров, и я надеялся, что танки и штурмовые орудия пойдут следом, чтобы мы смогли пробиться без поддержки пехоты. На окраине Кляйн-Зильбера мы оказались совершенно одни. Постоянные попытки установить радиосвязь успеха не имели, и даже мое требование поддержать нас с тыла или я отхожу осталось без ответа. Мы не могли поверить, что остальные не пошли за нами. Только позднее, в госпитале, я узнал, что «королевский тигр» оберштурмфюрера Каеса, шедший за нами, подожгли русские, и он загородил дорогу шедшим следом самоходкам. К счастью, Каес и его экипаж отделались лишь легким испугом. Остановившись на окраине города, мы решили подождать еще пятнадцать минут — дольше продержаться мы бы все равно не смогли. Когда никто не появился, мы медленно двинулись назад, время от времени обстреливая русских из пулеметов. Нам удалось пройти только половину дороги: русские успели устроить на пути нашего отступления баррикаду из телеги и какого-то сельскохозяйственного оборудования. Мы попытались медленно объехать заграждение, но левая задняя часть танка соскользнула в кювет, и ствол задрался в небо. Отстреливаться из курсового или башенного пулемета стало невозможно. Русские тут же подобрались вплотную и по приставным лестницам полезли на танк. На какое-то время мы оказались беспомощными. Я приказал Менке вытащить танк на дорогу на полной мощности и через просвет между фермами вывести машину из города. Сначала показалось, что у нас все получится. Но уже у самого выхода из города раздался мощный взрыв и блеснула вспышка. Танк тут же остановился. «Покинуть машину!» — крикнул я вниз и выскочил из башенки. В этот самый момент в башню попал второй снаряд, разворотивший мне голень. Уже когда я спрыгивал с танка, машина получила третье попадание. Я видел, как убегает один из моих товарищей. На самом деле спаслись двое.
   Они выбрали верное направление и вышли к нашей линии обороны уже к вечеру. Там, за дорожной насыпью, стояла самоходка и третий наш «королевский тигр», потерявший ход из-за отказа электросистемы. Он мог стрелять только из двух пулеметов. Парашютисты, сражавшиеся с нами накануне, тоже были там. Всего этого я не знал, валяясь возле подбитого танка. При падении, увидев неподалеку русских, я закричал и вскинул руки. Упав на землю, я вытащил из кармана брюк пистолет. Однако русские пока не обращали на меня внимания. Их больше занимало зрелище горящего «королевского тигра». В нем погибли наши товарищи: наводчик Фриц Лукеш, семнадцатилетний саксонец из Трансильвании, и Бруно Тушкевич, заряжающий, до последнего надеявшийся отбить у врага родную деревню в Померании. Их «королевский тигр» стал им могилой! Байссер, радист, которого я видел убегающим, и механик-водитель Менке отделались ожогами. Передняя часть нашего «королевского тигра» и его орудие были видны с самоходки, к которой прибежали двое моих товарищей. Оттуда меня быстро заметили. Когда я пополз к загону для скота — двум навесам с воротами между ними, и наша самоходка, и русские на ферме вдруг ожили. Самоходка открыла огонь фугасными снарядами по ферме и рядом с хлевом, у которого я лежал, стараясь при этом не задеть меня осколками. Русские вынуждены были укрыться. Тем временем из провода от наушников и деревянной палки я попытался соорудить турникет для левой ноги, ступня которой вместе с ботинком безболезненно болталась в изорванных брюках. Потом я перевернулся на живот и замахал рукой. Вдруг оба бедра пронзила боль. Сзади стоял русский, стрелявший по мне от бедра из пулемета. Первые две пули попали в меня, а потом он не смог удержать оружие, и ствол увело влево.
   Я обернулся и застрелил его из пистолета, а потом открыл огонь по второму, высунувшемуся из-за угла. Застреленного мной русского за ноги утащили за угол хлева. Я лег на спину, чтобы видеть оба угла конюшни. Больше никто не вышел, но в меня бросили ручную гранату. Она упала мне на живот. Я успел ее схватить и отбросить в сторону. Едва граната вылетела из моей руки, как раздался взрыв, и кусок металла длиной четыре или пять сантиметров, распоров мне губу, застрял под нижним передним зубом. Я тут же его вытащил. После взрыва я громко вскрикнул, надеясь, что русские сочтут, что со мной покончено. В центре небольшого хлева снова появился русский — тот, второй, в которого я стрелял. Никто не обратил на него внимания. Вдруг я увидел, как и русские, укрывавшиеся за хлевами, трех человек из экипажа самоходки, стоявшей у края фермы, которые пытались вдоль дороги добраться до меня. Они добрались до соседней фермы и были уже почти на расстоянии крика, но вдруг развернулись и скрылись в направлении своей самоходки. Я был подавлен. Но потом я подполз к деревянным воротам между двумя хлевами и увидел, что сразу за воротами лежит русский пулемет с диском наверху, а за ним — два человека. Из-за шума боя никто не обратил на меня внимания. Я уже давно вставил в пистолет вторую обойму. Потом, приставив пистолет к щели в воротах и направив его на русских, сидевших на расстоянии вытянутой руки от пулемета, я напомнил себе оставить один патрон для себя. Но все пошло совершенно не так. Я прицелился, выстрелил, прицелился, выстрелил, снова прицелился и, уже ничего не видя, выстрелил… Но пистолет заклинило! Все кончено! Зашвырнуть пистолет подальше! Нет, еще не все кончено! Ползти, ползти и снова ползти. Ползти туда, куда убежали товарищи, приказал я себе, и у меня получилось! Я укрылся под грудой картошки. Вне себя от злости из-за того, что я не смог втащить в укрытие раненую ногу, я потерял сознание.
   Позднее я вспомнил, как в облачном небе кружил русский истребитель, и парашютист, стоявший возле меня, стрелял из автоматической винтовки по ферме. Двое наших в кожаной форме спросили меня: «Унтерштурмфюрер, как вас лучше подхватить?» Я радостно крикнул им в ответ: «Хватайте за плечи, и убираемся отсюда!» Бегом, не останавливаясь, они протащили меня 200 или 300 метров по прямой к самоходке. Только когда мы оказались возле нее, третий человек, парашютист, тоже побежал назад. Командир нашего третьего «королевского тигра» подошел ко мне и доложил, что его танк полностью вышел из строя. Я приказал ему взорвать затвор орудия и поджечь машину. Это было исполнено. Не помню, кто вез меня на самоходке, но около половины десятого утра они доставили меня на главный перевязочный пункт. Позднее мне удалось выяснить имя одного из моих спасителей. Его звали Леонард Тойниссен, и он не вернулся из боев за Берлин. Кто-то нашел его расчетную книжку и послал ее по почте его родителям без записки и обратного адреса. В последнем письме он сообщал, что его танк пришлось взорвать в Кляйн-Зильбере, и все его пожитки сгорели вместе с танком. Последними его словами, адресованными родителям, были: «Да не оставит вас Господь».
   Когда меня несли с перевязочного пункта к санитарной машине, там стояли несколько человек из 11-го танкового полка, и один из них прокричал мне в ухо: «Унтерштурмфюрер, мы все видели — все самое интересное!» В госпитале я узнал, что пехота дивизии «Нордланд» заняла местность, где мы сражались, и это позволило примерно через неделю пробить кольцо окружения вокруг наших частей в Арнсвальде. Часть «королевских тигров» нашего 503-го тяжелого танкового батальона СС, которые удалось вывести оттуда, была отправлена поездом для обороны Данцига.
   Во время прорыва к Арнсвальде также был тяжело ранен и доставлен в госпиталь кавалер Рыцарского креста обершарфюрер Филипп Вильд.
   Что же касается эффектной атаки, которую предприняли мы с Каушем и Вильдом, то уже после войны, в конце 1945 года, в госпитале Ратценбург в казармах Белов (госпиталь СС, охранявшийся британскими солдатами), я узнал от гауптштурмфюрера из штаба 11-й армии СС (Штайнера) в Померании: прослушивая переговоры русских, они, к огромной радости и облегчению нашего штаба, отметили сильное возбуждение среди русских, когда наш головной «королевский тигр» подбил три ИСа, и наша танковая колонна пересекла пути наступления русских.
   Феликс Штайнер написал об этом в своей книге «Добровольцы, идея и самопожертвование», изданной в 1958 году в Геттингене, с высоты своего положения бывшего генерала войск СС:
   «Дивизия «Нордланд» атаковала и с ходу уничтожила большую прорвавшуюся колонну русских. Теперь фронт стабилизировался. Теперь беженцы смогли переправиться через Одер».

   После боев в Нормандии 502-й тяжелый танковый батальон СС был переформирован в Зеннелагере/Падерборне и получил «тигры II». Из-за сильных авианалетов на сборочный завод Хеншеля в Касселе произошла задержка с поставкой полного комплекта танков, батальон отправился на Восточный фронт, на Одер, имея всего 29 «королевских тигров» из положенных по штату сорока пяти. Нас доставили по железной дороге в Штеттин, где мы и разгрузились 11 марта. Командир взвода 2-й роты 502-го тяжелого танкового батальона СС Эрнст Штренг, уже проявивший себя в Нормандии в составе 2-го танкового полка «Дас Райх», вел журнал боевых действий своей роты и из командирской башенки «королевского тигра» наблюдал за последними боями батальона на Восточном фронте и под Берлином.
   Несколько недель в конце осени и зиму 1944/45 года мы провели в Зеннелагере, недалеко от Падерборна. Мы никогда не испытывали стыда от того, что находились далеко от войны. Мы слишком хорошо знали, что суровые дни в Зеннелагере преследовали только одну цель: закалить нас и наилучшим образом подготовить к последней битве, которая должна была начаться в ближайшие месяцы!
   Поэтому зима в Вестфалии пролетела незаметно. В один из последних дней февраля 1945 года пробил наш час. Из Берлина пришел приказ о немедленной переброске батальона на Восточный фронт. Точный пункт назначения сначала держали в секрете, но батальону было приказано погрузиться в течение сорока восьми часов не менее чем на двенадцать эшелонов — и в путь!
   Закипела работа. Танки 1-й роты въезжали на погрузочную эстакаду станции Зеннелагер. Наши машины грузились в Нойхаусе и Падерборне. Мы работали всю ночь при свете ручных фонарей, загоняя гигантские туши танков на платформы и закрепляя их. В пять часов утра наш тяжело груженный эшелон пустился в дорогу, и тогда мы узнали, что нас отправляют в Штеттин, где мы должны вступить в бой за крупный порт, служивший основным центром снабжения частей в Курляндии.

   Мы оказались в районе западнее излучины Одера между Франкфуртом и Кюстрином. Здесь западный фронт русских изгибался вдоль русла реки. Линия фронта проходила приблизительно от Лебуса через Захсенхайм, Зелов, Горгаст, через Одерские болота и снова выходила к берегу реки. На расстоянии двухдневного перехода лежал Берлин, сердце Германии, со всем военным и политическим руководством страны и четырьмя с половиной миллионами жителей. В этой излучине Одера в ходе наступления в январе и феврале Красная Армия захватила плацдарм, с которого можно было начинать новые операции.
   За предыдущие несколько недель к русскому плацдарму, представлявшему страшную угрозу Берлину и немецкому Восточному фронту, были стянуты огромные массы войск. Был сформирован танковый корпус СС. Многочисленные пехотные и танковые дивизии были подтянуты из тыла и усилили оборону вдоль высот к западу от низин.
   Потери за день напрямую зависели от численности стянутых войск. Полностью окруженная старая крепость Кюстрин, один из основных узлов обороны на Восточном фронте, из последних сил отбивалась от постоянных атак русских полков. Казалось, что небывалое сосредоточение русской полевой и противотанковой артиллерии и танков на столь малой площади вселяло в красноармейцев уверенность в победе. Около 3 часов дня ротному приказали прибыть на КП батальона. Обратно он вернулся на машине.
   «Всем командирам немедленно явиться для постановки задачи! Приготовить танки!» По карте командир объяснил план атаки, намеченной на ночь. Нам предстояло начать атаку в центре вражеского плацдарма под Захсенхаймом и прорвать фронт совместно с дивизией парашютистов и целым танковым батальоном. Мы должны были дойти до Одера по совершенно незнакомой местности, в условиях вражеского сопротивления и в ночной темноте.
   Мы озабоченно переглянулись, подумав об одном и том же. Мы не стеснялись высказать свои опасения и возражения, зная наверняка, что любая подобная операция с нашей стороны обречена на провал. С другой стороны, для нее были весомые причины. Одна из них — сосредоточение вражеской артиллерии, которую, как надеялось командование, можно было уничтожить в течение ночи, когда эффективность наблюдателей снижается, а также множество позиций противотанковой артиллерии.
   Соблюдая интервалы между машинами, мы двигались к кипевшему фронту по извилистым грунтовым дорогам, через долины и холмы, оставляя за собой длинный шлейф пыли. За последней грядой холмов был укрыт прожектор, который должен был наводить на цель самолеты люфтваффе, поддержка которых была обещана на эту ночь. По имевшимся данным, наши передовые позиции находилисьрядом с противоположной окраиной города. Танки вышли к противнику, но на линии фронта было по-прежнему тихо.
   До полуночи оставалось несколько минут. Наш взвод шел головным; остальные танки следовали колонной по дороге. Туда-сюда носились посыльные, выкрикивавшие названия частей, имена, какие-то ответы.
   Вдруг громыхнул взрыв, блеснула яркая вспышка. Остальные орудия взвода Шройфа тоже вступили в бой. Артиллерия, минометы, танки — в ход пошли все орудия убийства и разрушения.
   К шуму саперных лопаток и бряцанью котелков добавились рев мощных двигателей, лязг гусениц и пронзительные вопли. В темноте трудно было что-либо различить. Только по радиопереговорам можно было понять, что происходит. Мимо нас по дороге бежали окровавленные солдаты. Впереди фугасные снаряды и пулеметные очереди долбили по ближайшей ферме, занятой противником.
   Около часа ночи была занята первая вражеская позиция. Плоская равнина была залита красноватыми отсветами горящих ферм и танков. Наша колонна медленно продвигалась вперед. Слева от нас яркой голубоватой вспышкой взорвался вражеский танк. Строчки трассирующих пуль хлестали по бортам танков, улетая рикошетом в стороны и вверх.
   Теперь наши танки вышли ко второй линии обороны противника, освещенной горевшими фермами, резкие черные силуэты которых виднелись в тылу. Нам было приказано принять вправо, чтобы прикрыть самый уязвимый фланг. Мы двигались в полной темноте, натыкались на воронки и другие препятствия, и лишь по вспышкам пламени из выхлопных труб соседних танков можно было догадаться, где они.
   Медленно светало. Призрачные тени холмов и деревьев стали обретать форму и цвет. Взводы построились. Передовые части полков жестами показывали свое местонахождение, и части начали разворачиваться и перегруппировываться.
   Наши пулеметы и орудия открыли огонь точно поверх голов нашей наступающей пехоты. Перед нами кучки людей в бурых шинелях торопливо отходили по полям назад, мгновенно исчезая в тумане. Десять… двадцать… тридцать стволов били трассирующими очередями по рядам противника и молочной пелене за ними. Русские в беспорядке отходили к следующей полосе обороны. Но вдруг на ряды атакующей пехоты обрушился целый вихрь минометных снарядов, вынудивший редкие цепи залечь и молотивший по вжавшимся в землю телам. Солдат подбрасывало в воздух, швыряло на землю, распарывало горячими осколками. Отовсюду слышались крики и стоны.
   Далеко впереди виднелись русские противотанковые орудия, спешно подходившие справа и занимавшие позиции на обратном скате высоты, чтобы образовать широкую линию обороны.
   Мы немедленно открыли огонь по вражеской батарее из четырех танковых орудий с дистанции 1200 метров. Остальные наши танки все еще были скрыты за усадьбой. Из-за холма по нам открыли огонь десять орудий, и их снаряды падали все ближе к нашим танкам, стоявшим посреди чистого поля. Дуэль продолжалась несколько минут. Потом замолчали первые два противотанковых орудия, подбитые нашими снарядами. Почти тут же танк Шаубингера получил попадание в башню; еще через несколько секунд наша машина получила несколько попаданий в лоб и по гусеницам. Хельвиг доложил о попадании в башню и повреждении орудия. Попадания посыпались одно за другим. Шаубингер отходил в небольшую низину. Мы не заметили, как Хельвиг тоже отошел. Град вражеских снарядов немедленно сосредоточился на нашей машине. Заряжающий, не выдержав напряжения и надышавшись пороховой гари, свалился без сознания. Попадание снаряда сдвинуло с места рычаг переключения скоростей заднего хода. Прошло несколько долгих и неспокойных секунд, прежде чем механик-водитель понял, в чем дело. Но каждая секунда грозила обернуться новым, смертельным попаданием. Взвод Шройфа, состоявший в тот момент всего из двух машин, находился слева от дороги и не мог поддержать нас огнем.
   Только Шройф и наш танк оставались лицом к лицу с противником и вели бой. Чтобы подменить заряжающего, мы втащили в танк пехотинца.
   Все остальные танки с различными повреждениями уже были далеко в тылу, у Захсенхайма. Штаб батальона послал вбой 1-ю роту, чтобы поддержать нас и нанести контрудар. На полной скорости, с большими интервалами между машинами, первый взвод роты подошел к нам, прекратил огонь и начал атаку на позиции противотанковых орудий. Увы, мы не смогли сообщить командиру взвода Баралю об угрозе, поскольку его рота в этом бою использовала другую радиочастоту. В последовавшем бою он был смертельно ранен.
   Далеко впереди от шедшей левее дороги, обсаженной по обе стороны тополями, отделилось несколько черных букашек. В них мы опознали вражеские танки. На расстоянии около километра от нас они ярко вспыхнули, так и не поняв, что происходит и откуда прилетели снаряды. Над ними, словно над заводскими трубами, поднялись густые клубы черного дыма, и они остались стоять на равнине огненными факелами.
   Около 11 часов командир батальона приказал уцелевшим танкам вернуться в Захсенхайм. Весь участок фронта был передан первой роте. Все ее машины были обездвижены огнем противника, и только ночью их удалось оттащить в тыл и отремонтировать. Мы собрались на окраине Захсенхайма и двинулись через город и дальше направо по проселочной дороге к Зелову.
   У этой дороги мы пополнили запасы топлива и боеприпасов и выполнили самый неотложный ремонт. Только на правой гусенице нашего танка пришлось заменить одиннадцать звеньев. Затем последовало совещание с командирами, на котором прозвучали доклады о количестве побед и были рассмотрены причины срыва атаки. Только благодаря дальновидности и быстрой реакции немногочисленных танковых командиров вся эта затея не потерпела фиаско.
   Шаубингера и Оберхубера отпустили в ремонтную роту. Нам временно на усиление передали штабной танк. Поскольку Хельвигу было приказано занять позицию сразу за передней линией окопов, рядом с фермой, Шмидт занял оборону на правом фланге, в поместье, далеко выдвинувшись вперед. Мы подъехали к КП батальона и заняли позицию чуть левее дороги. Одновременно мы служили радиорелейной станцией для передачи приказов с ротного КП во время ежечасных радиообменов. Перед нами, на железнодорожной насыпи и за ней, занимали позиции части бригады самоходок, составлявшие первую линию немецкой противотанковой обороны.
   За насыпью на немецких позициях стояло больше двух десятков выгоревших остовов вражеских танков, подбитых на очень небольшой площади. Они были немыми свидетельствами ожесточенности бушевавших здесь оборонительных боев. Ни одному русскому танку, несмотря на их массированное применение, не удалось прорвать немецкую линию фронта.
   Мы сидели на крыше замаскированного танка в саду возле фермы до самого заката. Потом мы приняли первое дежурство, когда нам предстояло передавать или отвечать по радио на вечерние доклады и запросы. На всякий случай мы направили орудие на насыпь и дорогу в 800 метрах перед нами. Ребята из штаба боевой группы притащили в подвал солому и устроили там постели. Мягкий свет белых свечей тускло освещал подвал и отражался в блестящих поверхностях оружия. Повсюду стояли или были развешены по стенам ящики с ручными гранатами и патронами, телефоны, карты и стальные каски.
   Часовые на крыше башни сменялись через каждые два часа. На случай тревоги никому не разрешалось уходить за пределы слышимости крика. Как бы то ни было, о сне не было даже и мысли — приходилось бодрствовать из-за постоянных приходящих и отправляемых сообщений, приема продовольствия, запросов и приказов по радио, проверки постов и наблюдения. Все чувства были напряжены. Мы слушали обстановку на линии фронта и множество усиленных наступившей ночью шумов на передовых позициях.
   Ночь тянулась медленно, час за часом.

   Шройф совещался с командиром почти всю середину дня 26 марта. Хельвиг, которому в усиление накануне вечером дали Шаубингера, поджег два русских танка. В тот же день пришел устный приказ отходить. Все танки должны были к 8 часам вечера собраться для отхода у командного пункта роты. По возможности отходить следовало незаметно для противника и в разное время. Далее прошел инструктаж.
   Приказы давались в устной форме. После того как прибудет последний танк, танковый корпус в соответствии с приказом планировал в тот же вечер нанести удар по обе стороны от Горгаста всеми наличными танками и двумя егерскими дивизиями при поддержке корпуса артиллерии народного ополчения, чтобы деблокировать Кюстрин.
   Поступил дополнительный приказ из штаба батальона:
   «1-й роте, за которой следует 2-я рота, совместно с приданными пехотными частями, бронеразведывательным батальоном и саперными частями начать наступление из Горгаста в 01.00. 3-я рота наносит удар на 1 км правее вдоль шоссе совместно с танковым батальоном. Батальон штурмовых орудий занимает левый фланг. Разграничительной линией служит ручей от Горгаста в направлении Одера».
   Уже несколько недель советские войска, наступавшие с востока, юга и севера, топтались под окруженной крепостью Кюстрин. В рядах обороняющихся стали появляться бреши. Они отступали в глубь крепости, снова смыкая фронт. Однако в последние несколько дней обороняющиеся сгрудились на небольшой площади и могли надеяться только на помощь извне. В противном случае их ожидало скорое и полное уничтожение.
   В эту ночь все имевшиеся в крепости силы должны были совершить попытку прорыва.
   «Вперед!» Ревя двигателями, мы двинулись по деревенской улице в сторону домов. У окраины деревни нас приветствовали разрывы первых снарядов вражеской артиллерии. Впереди — задержка за задержкой. Что происходит? Командир, отчаянно ругаясь, вернулся назад на разведывательной бронемашине, заставил всех резко повернуть направо и застрял в воронке от снаряда. В деревне царил дух разрушения, как и в Захсенхайме. На малом ходу и на низких передачах мы двинулись по пастбищам справа от дороги. 1-я рота под командованием кавалера Рыцарского креста Кальса уже подошла к вражеским окопам, развернувшись в боевое построение. Все выключили двигатели. Вокруг нас стояла мертвая тишина — густой туман глушил все звуки. Мы забрались обратно в «коробку» и надели наушники. Благословения от артиллеристов долго ждать не пришлось. Головные танки запустили двигатели. Моторы взревели.
   К ним присоединялись все новые и новые танки. Пятнадцать танков устремились вперед. Со стороны головных танков донеслись звуки отчаянной пулеметной стрельбы. По высокому темпу стрельбы легко было узнать немецкие пулеметы. Атака началась, и немецкие танки тут же в нее включились. Взрывы снарядов, мин, гранат усиливали шум боя. Время от времени тьму разрывали белые осветительные ракеты. Метровые языки пламени из выхлопных труб больше слепили нас, нежели освещали дорогу. Казалось, что мы движемся вперед со скоростью пешехода. Основные ударные силы, еще недавно сосредоточенные, рассыпались по широкой равнине. Чуть левее, на захваченных передовых позициях противника, среди буков еще сверкали вспышки винтовочных выстрелов.
   Головные танки уже давно их миновали. Трассирующие пули русских хлестали по надвигавшейся стальной стене. Мы не могли стрелять в темноту, рискуя попасть по своим. Главная линия русской обороны должна была лежать в километре от нас. Все остановились. Похоже, стрелковому полку требовалась перегруппировка. До нас доносился топот ног пробегающих рот, крики, брань, обрывки разговоров. Потом мы снова сосредоточились для продолжения атаки. Спустя несколько секунд поступил общий тревожный вызов, повторившийся три раза: «Внимание! Внимание! Мины! Мины!», потом — сведения о местонахождении минного поля. Три танка 1-й роты неподвижно застыли на минном поле с разорванными гусеницами. Атака снова застопорилась, последовал приказ всем остановиться. Сначала саперы должны были расчистить путь машинам. Драгоценное время стремительно утекало.
   Если полоса минного заграждения остановила наступление уже здесь, то сколько таких полос будет ближе к вражеским траншеям?
   Для продолжения атаки 2-я рота со взводом Шройфа во главе прошла по расчищенному проходу следом за командирской машиной. Наш взвод прикрывал левый фланг. На востоке уже занималась заря, но из-за тумана видимость была ограничена.
   К этому времени 3-я рота должна была выйти к главной линии обороны противника на правом фланге, но она тоже задержалась из-за мин. Один танк был подбит из «базуки» на проволочных заграждениях и сгорел. Еще один подорвался на минном поле.
   Потом они, похоже, попытались прорваться сквозь линию обороны русских силами роты разведывательных бронемашин и саперов. На высокой скорости, разбрасывая дымовые гранаты, чтобы укрыться от огня противника, одиночные бронетранспортеры рванулись из глубины минного поля справа от нас. Под прикрытием дымовой завесы двинулись и остальные. В отчаянном рывке стальная фаланга достигла проволочных заграждений и растворилась, словно призрак, в море тумана. Успех нашей атаки висел на волоске. Шройф провел все свои машины через проход, проделанный саперами, и вместе со следовавшей за ним пехотой вышел к переплетениям колючей проволоки. Однако оборона противника была очень сильна. Особенно досаждали невидимые нам пулеметы на флангах. Они прижимали наступавшую пехоту к земле. Смерти вопреки пехотинцы поднимались, бросались на огонь, пытаясь добраться до вражеских траншей, и один за другим падали, сраженные пулями. Пулеметы из-за колючей проволоки не умолкали ни на минуту.
   Советская артиллерия открыла заградительный огонь, сосредоточив его на участке атаки. Ударные роты пытались укрыться в многочисленных воронках. Бескрайние бурые поля лежали пустые и заброшенные, быстро превращаясь в море воронок, перепахиваемое снова и снова.
   Вражеские танки застали нас врасплох, выскочив из-за фермы и прилегающих зарослей кустов и деревьев в тылу противника, метрах в пятистах от нас. Первое попадание в корпус получила машина Шройфа. Все, кто был на его частоте, тут же среагировали на тревожный сигнал. Спустя считаные секунды все башни повернулись в сторону новых целей, и первая вражеская машина исчезла в огненной вспышке взрыва.
   Вторая попыталась двигаться под прикрытием пылающего остова соседа, но и ее постигла та же участь. Вспышки выстрелов следовали так часто, что никто не мог с уверенностью записать победу на свой личный счет. Мы продолжали тщательно следить в бинокли за этим опасным направлением. К полудню рядом с этим укрытием горели, оставляя шлейфы маслянистого черного дыма, четыре русских танка. То же касалось и противотанковых орудий. Десять, если не двадцать раз храбрые красноармейцы пытались подобраться к брошенным ими орудиям, но наши наводчики были начеку и немедленно их уничтожали. И все же русские с достойным восхищения упорством повторяли попытки добиться своего!
   Судя по поступавшим по радио сообщениям и приказам, наступление остановилось, а то и вовсе было прекращено. Еще несколько вражеских танков были отброшены или подбиты при попытке выйти с противоположного края города. Многочисленные столбы пламени отмечали места успешных танковых боев. Но, несмотря на некоторый успех на правом фланге, это ни в коем случае не означало, что атаку можно считать успешной, пока не прорвана основная линия обороны и не продолжено наступление в направлении на Кюстрин. Для этого саперы должны были расчистить проход в минном поле, где уже застряли пять машин.
   Бои вспыхивали то тут, то там на протяжении всего утра. В середине дня нашему взводу разведывательных бронемашин под командованием лейтенанта Юстуса было приказано эвакуировать в тыл тяжелораненых. Он смело бросился вперед и высадил войска из машин, организовав прикрытие левого фланга.
   Снова наши пулеметы поливали огнем позиции русских, прикрывая операцию. Потом нужно было оттащить на буксире танки, застрявшие на минном поле. Нам не хватало сил отбуксировать машины, потерявшие гусеницы. Сначала нужно было починить гусеницы, что можно было сделать только под покровом темноты. Наводчики, выскакивавшие, чтобы завести тяжелые буксирные тросы, являли собой пример мужества и бесстрашия. Около трех часов дня все подвижные танки, кроме трех, оставшихся прикрывать позиции, отошли назад. При этом Шаубингер наскочил на мину и остановился.
   Чтобы помочь нам прикрывать позиции, в наше распоряжение направили Хельвига и Оберхубера. Но это можно было сделать только после эвакуации всех подбитых машин.
   Наконец настала ночь. Под ее прикрытием вперед должны были выйти обещанные эвакуационные взводы.
   В ответ на настоятельные просьбы Шаубингера мы наконец сдались и попытались вытащить его с минного поля или хотя бы затащить его на перебитую гусеницу, чтобы он мог выбраться своим ходом. Но, видимо, не судьба. Мы были от него всего в нескольких метрах, когда все внутри танка содрогнулось от мощного взрыва. Следующая мина взорвалась под нашей гусеницей. Никто из тех, кто стоял вокруг, серьезно не пострадал, хотя всех разметало взрывной волной. Один из катков был сорван; часть звеньев гусеницы была наполовину снесена взрывом. Продержатся ли они, пока мы уходим в безопасное место? Мы медленно покинули проклятое место и со скоростью пешехода поплелись к деревне.
   У въезда в деревню мы быстро починили гусеницы. Ну, или, по крайней мере, попытались это сделать — вражеские самолеты нескончаемым потоком сыпали на нас осветительные, зажигательные и фугасные бомбы.
   Мы лихорадочно стучали молотками, вставляя выбитые звенья, чтобы в любом случае убраться с этого места к утру.
   Когда был забит последний палец, до утра оставалось совсем немного времени. Мы укрылись в стальных стенах, изможденные и готовые спать хоть до конца света.
   Машина Шройфа стояла чуть в стороне от дороги — она потеряла гусеницу. Нам раздали еду. За нашими спинами занималась заря нового дня, а мы ковыряли ложками в котелках остывший завтрак. Равнина все еще была скрыта густым туманом. Предыдущей ночью на левом фланге была организована еще одна атака, чтобы поддержать отряд в несколько тысяч человек, прорывавшийся из Кюстрина к линии фронта. После первого успеха танков, подтянутых с других участков, и бригады штурмовых орудий, атака застопорилась. На пути храбрецов непреодолимым препятствием встали мины и упорное сопротивление противника. Красная Армия проявляла высокий воинский дух и волю к победе, удерживая старые позиции.
   Посыльный на мотоцикле привез приказ командира: «Немедленно вывести машину и, следуя за мотоциклистом, вытащить танк Харландера на левом фланге, пока туман не рассеялся совсем!»
   Без малейшей благочестивой мысли мы выполнили приказ, отчаянно ругаясь и ворча не столько из-за характера задания, сколько из-за невероятных усилий, которых оно требовало от нашей машины. Довольно часто танки, которым приходилось буксировать другие танки, возвращались с поломками ведущих механизмов, гусениц или двигателей.
   Боже милосердный, ну и картину мы застали на передовой! Танк съехал с гусеницы и стоял на мягкой черной земле. Надежды, что его удастся вытащить, было мало. Все же мы попытались подтащить гусеницу на место и втянуть танк на нее. Но от этой затеи вскоре пришлось отказаться — туман начал рассеиваться, и русские поняли, что мы задумали. Над нами засвистели пулеметные очереди, послышались пистолетные выстрелы и взрывы гранат.
   Поэтому мы подцепили танк в том виде, в каком он был, и ударили по газам! Металлические тросы, подцепленные крест-накрест, с рывком натянулись. Одна из стальных скоб с грохотом лопнула. Мы подцепили к днищу запасной трос и снова потянули. Метров через десять или двадцать мы ненадолго остановились. Наш путь отмечала метровой глубины черная борозда. Только днище корпуса не давало танку уйти глубже в мягкий грунт. Потом мы укрылись за небольшой возвышенностью. Мы отдохнули и дали остыть двигателю. Следующий рывок привел нас за длинную кирпичную конюшню, служившую командным пунктом и местом сбора раненых. Отсюда танк можно было отбуксировать обычным способом.
   Мы отправились на КП роты и доложили командиру о прибытии. Мы попросили его прислать к нам ремонтную бригаду с необходимыми запчастями, чтобы заменить изношенные передние ведущие колеса. Наша огневая позиция находилась в 400 метрах левее, слева и сзади от фермы. Мы не смыкали глаз шестьдесят часов, устали и страдали от голода и жажды. Но сначала нужно было позаботиться о машине: залить топливо, погрузить боеприпасы, почистить оружие, проверить двигатель и устранить кое-какие неисправности. Третья ночь принесла прохладу.
   Мы тщательно осмотрели стоявший неподалеку ИС, полностью исправный и на ходу. На нас произвело огромное впечатление его 120-мм орудие, надежное оборудование, литые детали и дизельный двигатель.

   3 апреля Шройф осмотрел район боев, обозначенный на карте, определил огневые позиции с хорошими секторами обстрела и организовал подготовку позиций силами штабной роты и снабженцев.
   Наше отправление было намечено на девять часов следующего утра. Однако за несколько минут до этого на наши танки обрушился град крупнокалиберных снарядов. Наш отход был под вопросом. Пока вокруг рвались снаряды, мы прятались за стенами и деревьями, ожидая малейшей паузы, чтобы добежать до танка. Мы хотели выбраться из этого угла, но пришлось расплатиться несколькими ранеными. Нам не довелось выслушать инструктаж на дальней окраине Литцена.
   Со дня на день должно было последовать давно ожидаемое крупное наступление. Были введены новые меры безопасности, из-за которых поспать по ночам почти не удавалось. Во-первых, был значительно урезан расход бензина. Продовольствие стали подвозить на конных повозках, посыльные стали передвигаться пешком. Боеприпасы, особенно фугасные снаряды, включая небольшой резерв, были распределены по частям на несколько дней боев. Необходимо было обеспечить готовность вступить в бой в любое время, особенно по утрам. Тщательная чистка внутреннего оборудования, радиостанции, оружия, боеприпасов, прицела и двигателей чередовалась с осмотром форменной одежды.
   Ежедневные сводки вермахта звучали угрожающе. Англичане и американцы приближались к Эльбе, двигаясь через южную и центральную часть Германии. Русские победоносным маршем вошли в Вену, заняли город и продолжали наступление на Санкт-Пельтен. Все это сильно беспокоило наших товарищей, особенно Родингера и других уроженцев Австрии.
   Все мы полностью отдавали себе отчет в том, что бои, скорее всего, так или иначе завершатся не позднее чем через четыре недели.

   16 апреля 1945 года.
   Было четыре часа утра. Экипажи, предпочитавшие проводить ночи, зарывшись в теплую солому на дне воронки рядом с танком, а не внутри стальной машины, вдруг почувствовали, как задрожала земля. Русская артиллерия дала первый залп, за которым тут же последовало раскатистое эхо второго. Солдаты, медленно пробуждавшиеся ото сна, слышали гром новых залпов, сливавшийся с грохотом разрывов.
   Крупное наступление русских войск, которого немецкие войска на Одере ожидали уже несколько недель, началось, а с ним началась и последняя великая битва за Германию. Артиллерийская подготовка необычайной ярости и силы, загремевшая в предрассветный час, словно бы подняла занавес третьего акта ужасной драмы. Русские орудия выстроились на многие километры по фронту и в глубину буквально колесо к колесу.
   Таща за собой одеяла, мы поспешили выбраться из воронки, не замечая ночного холода, забрались, затаив дыхание, на танк, открыли тяжелые стальные люки и, вздохнув с облегчением, заняли места в машине. Быстрыми механическими движениями мы застегнули форму и кожаные куртки, надели микрофоны и наушники и схватили пистолеты и бинокли.
   До рассвета было еще далеко, но в обзорных зеркалах мы видели, как на востоке пламенеет небо. От равнин вдоль Одера, от холмов у Лебуса и Рейтвейна до самого Зелова все, казалось, было охвачено огнем. Вокруг нас бушевала смертоносная стальная буря. Тысячи вражеских орудий обрушивали стальную смерть на крошечный пятачок земли. Тяжелая артиллерия вела огонь с того берега Одера. Взрывы были слышны, наверное, в десятках километров вокруг. Одна за другой над крышами и развалинами домов промелькнули три десятка черных теней самолетов, сбрасывавших пачками тяжелые зажигательные и фугасные бомбы на каждый клочок леса, на каждый город далеко в нашем тылу.
   В дыму и пламени пожаров впереди и позади нас виднелись очертания деревьев, крыш укреплений, баррикад, кусков орудий и комьев земли, подброшенной в воздух взрывами. Впереди, чуть справа взрывались бункеры и дома.
   В наушниках раздавалось лишь тихое гудение передатчиков и приемников, а борта танка дрожали от рева мощных двигателей. Заряжающий приготовил противотанковые снаряды, подготовил пулеметы и стал заталкивать вещмешки и одеяла в боевое отделение. Наводчик проверил электрический спусковой механизм, прицел и переговорное устройство.
   Снаружи вступили в бой немецкие батареи, выстреливая весь боекомплект с максимальной скоростью. Над нашими батареями сверкали зарницы выстрелов орудий всех мыслимых калибров. Мина за миной вылетали из стволов минометов, отправляясь на восток. Серовато-черные клубы дыма наползали со стороны равнины вдоль Одера на нашу «позицию Харденберг», расположенную западнее на холмах.
   В последний раз во Второй мировой войне немецкий фронтовик вылез из окопа после многочасового обстрела, чтобы отразить натиск Красной Армии.
   От ближайших стрелковых ячеек до тыловых траншей сотни тысяч солдат ждали решающего часа за пулеметами, на командных пунктах, у орудийных прицелов и за штабными картами. Резервы были подняты по тревоге и выдвигались в районы сосредоточения или занимали оборону. От передового пехотного батальона до штаба немецких войск в Цоссене туда и обратно летели радиосообщения, доклады и приказы. В жаркую схватку вступили эскадрильи немецких истребителей и бомбардировщиков. Воздух звенел от гула моторов и взрывов. Целые пучки пулеметных трасс впивались в тела самолетов, которые разваливались и падали на землю, взметая в небо грибовидные облака огня. Тяжелые орудия и зенитные автоматы многочисленных частей ПВО, развернутых на этом участке обороны, воздвигали огненную завесу перед длинноствольными немецкими орудиями, подвергавшимися ударам с воздуха.
   Обе стороны несли огромные потери.
   Минутная стрелка часов ползла как никогда медленно. Пять часов… Шесть часов… Над Одерскими болотами поднималось кроваво-красное солнце, с трудом пробивавшееся сквозь завесу дыма.
   Основная часть немецкого фронта на Одере оказалась в железных объятиях противника. Доклады с позиций нашей пехоты поступали все реже. Видимо, один за другим рвались телефонные провода.
   Семь часов… Восемь часов…
   До сих пор наша рота «тигров», приданная дивизии «Курмарк» на правом фланге плацдарма, не получила никаких приказов вступить в бой. За полчаса до этого мы слышали шум боя пехоты. Стаккато пулеметов, казалось, становилось все ближе.
   Стена наших солдат в двух-трех километрах впереди, похоже, испытывала на себе невероятный натиск советских полков, уверенных в победе. Нигде мы не наблюдали отхода наших войск с высот. Однако прорыва русских танков можно было ожидать с минуты на минуту. Судя по времени, сражение достигло кульминации. Мы тихо сидели в машине и слушали, погруженные в собственные мысли, размышляя о товарищах, занимавших передове окопы. Как часто за годы войны мы оказывались в гуще событий на фронте вместе с теми, кто теперь оставался в том аду, вгрызаясь в землю. Просто сидеть и беспомощно ждать было мучительно трудно.
   Около 8.30 огонь вражеской артиллерии, кажется, стал слабеть. Мы постоянно осматривали горящие деревни и затянутые дымом участки фронта в поисках прорвавшихся танков. Бездумно, даже не испытывая голода, мы через силу жевали бутерброды, приготовленные радистом.
   Наконец незадолго до девяти часов мы ощутили уверенность, что наши передовые части сумели выдержать натиск превосходящих сил. Пока командир несся впереди танков на своем джипе, разведывая местность, Шаубингер вел роту на позиции.
   Взревев двигателями и сбросив маскировку, наши танки выползли из воронок и из-за метровых земляных валов и выехали на деревенскую дорогу. Решив пойти в объезд, наши танки развернулись назад и, разбившись повзводно, с большими интервалами двинулись из деревни на равнину. Метрах в трехстах мы попали под мощный удар авиации, но поврежденных машин не было.
   Вдоль дорог и проселков к линии фронта глубокими маршевыми колоннами с лязгом двигались бронированные резервные части. Командир II танкового корпуса СС обергруппенфюрер Кляйнхайстеркамп, лично направлявшийся на передовую, выслушал наш доклад об исполнении приказа и пожелал нам удачи. В 13.00 рота вышла через Дольгелин и Фалькенберг к полковому КП на правом фланге дивизии. Через два часа нам предстояло вместе с батальоном офицерского училища нанести контрудар на Шенфлис, занятый русскими.
   Слева и справа от железнодорожной насыпи восточнее Шенфлиса остатки отважных войск зарылись в землю по обе стороны от направления наступления, замедляя движение противника, словно опора моста в окружении бурого потока.
   Командир дал нам указание: мы должны были наступать сначала на Шенфлис при поддержке штурмовой группы из курсантов офицерского училища, а затем продолжать движение в соответствии с указаниями, передаваемыми по радио, и вместе с батальоном, который к тому времени уже должен был нас обогнать, нанести удар в направлении насыпи. Из-за плохой видимости и узости деревенских улиц, о применении танков в строю не могло быть и речи. Была уже половина третьего дня. Время стремительно утекало, и у нас было всего несколько минут, чтобы обсудить с Шаубингером план наступления.
   Время пришло. Наши стальные гиганты длинной колонной выскочили с лесной просеки в широкое, шедшее под уклон поле и по низине двинулись в обход достроенных уступом оборонительных позиций. Бойцы фольксштурма из своих окопов махали нам руками. За нами над равниной поднимался километровый шлейф пыли. В лесу правее Шенфлиса ждал пехотный батальон, сосредоточившийся для атаки. Из его состава была выделена штурмовая группа, которая должна была действовать вместе с нами. Не останавливаясь, мы направились к деревне, сопровождаемые слева и справа курсантами офицерской школы.
   Мы ворвались в занятую противником деревню через опасный узкий проход, в котором места хватало только одному танку. Лязг гусениц, несших нас по обломкам телеграфных столбов, кирпичей, крыш, снесенных взрывами, оглушительным эхом отражался от стен. Когда танк начал выпускать смертоносные снаряды по садам и развалинам домов, внутри запахло горячим маслом. Время от времени среди руин мелькала бурая форма русских солдат. Фугасные снаряды и пулеметные очереди выбивали их с позиций. Справа и слева от нас люди в грязно-бурых мундирах покидали укрытия и бежали, пригнувшись, к выходу из города. Позади них вспухали голубоватые облачка разрывов ручных гранат наших солдат, из-за домов стучали автоматные очереди. Многие русские вскакивали, вскидывали руки и падали навзничь. Другие отлетали, словно получив удар невидимого кулака, и больше не поднимались. Мы медленно преодолевали противотанковое заграждение в конце деревни. Мягкий грунт вдоль дороги проминался под весом нашей машины. Наконец заграждение осталось позади, и мы двинулись по долине в чистое поле. Позади курсанты энергично и храбро довершали зачистку Шенфлиса.
   Буровато-зеленое пастбище лежало перед тми как на ладони, поднимаясь к железнодорожной насыпи — нашей настоящей цели, находившейся примерно в полутора километрах. Оттуда следовало ожидать огня противотанковых орудий, как минимум — полевой артиллерии, а то и танковой атаки. Мы прошли уже половину расстояния до насыпи, но из окопов, вырытых вдоль нее, не донеслось ни выстрела.
   Шаубингер, как мы и договаривались, повернул вправо. Мы же продолжали двигаться вверх по дороге через поля к тоннелю под насыпью. Через двести метров нас остановили траншеи, шедшие перпендикулярно нашему движению. Из них тут же появились русские, атаковавшие нас с флангов из «базук». Мы едва отбились от них ручными гранатами и автоматами. Чуть в стороне Шаубингер столкнулся с той же проблемой. Мы по радио договорились подождать, пока не подтянется наша рота. Поскольку наши пулеметы не давали русским ни малейшего шанса на отступление, они продолжали упорно обороняться в окопах.
   Вскоре остальные наши танки вышли из деревни и выстроились в линию. Пехотный батальон тоже вышел из Шенфлиса. Поступил приказ продолжить контратаку. К сожалению, против окопов настильный огонь был бессилен, и как бы ни пытались наши отважные штурмовые группы ворваться в окопы, их неминуемо сметали огнем и засыпали ручными гранатами. В безграничной ярости мы пробились через траншеи почти до самого домика путевого обходчика. Но мы тут же оказались под угрозой противотанковых групп, которые нам с трудом удалось удержать на почтительном расстоянии гранатами и пулеметными очередями. Поскольку остальные танки не последовали за нами, мы не могли оставаться здесь в одиночестве, и пришлось вернуться к общей линии. У «тигра» Шаубингера были повреждены гусеницы, и его пришлось отпустить в тыл. Мы снова двинулись вперед, оставляя траншеи за спиной.
   Пока Харландер прикрывал движение огнем, Кунке вел свой танк через набитую людьми траншею. Гусеницы его машины вгрызались в землю, осыпая стены окопа и придавливая тела. Так всегда и заканчивалась эта страшная игра.
   Упорные, яростные бои в траншеях шли с переменным успехом несколько часов. Решительного успеха не могла добиться ни одна из сторон. В бой были брошены наши подкрепления, но мы понесли огромные потери.
   Ровно в четыре часа дня на участки обороны слева от нас обрушился мощный артобстрел. Он продолжался полтора часа, после чего противник снова начал атаковать волна за волной. В вечерних сводках говорилось: «Наши войска сумели удержать фронт. Наиболее глубокие вклинения противника удалось срезать». А с оказавшегося под ударом участка шли просьбы о помощи: «Нам нужны люди! Нам нужны боеприпасы!»
   Командир уехал в тыл, в штаб полка. Он хотел договориться об артиллерийской поддержке, но не получилось — не было снарядов.
   Вечером наш механик-водитель доложил о неисправности рулевого управления. С огромным трудом мы вели машину то вперед, то назад, пока не вышли на свой огневой рубеж.
   Только около полуночи нашему батальону удалось одну за другой отбить занятые противником немецкие траншеи. Как потом рассказывали нам пехотинцы, в окопах перед ними развернулась ужасная картина. Они были буквально заполнены сотнями убитых русских.
   Чуть позже с участка слева от нас около железнодорожной насыпи пришел немецкий лейтенант. Он попросил нас открыть огонь по домику путевого обходчика, в котором скопилось множество русских. Поскольку цель находилась за пределами нашего сектора обстрела, мы передали просьбу по радио экипажу Оберхубера. Несмотря на то что наша огневая позиция весь день находилась всего в нескольких сотнях метров от домика, мы так и не смогли определить, чьи войска его занимают. Русским очень повезло. Еще больше нас сбивало с толку то, что метрах в ста пятидесяти слева от домика в небо регулярно взлетали белые ракеты, обозначавшие наш передний край. Для нас, немцев, бои осложнялись еще и тем, что в рядах атакующей Красной Армии были целые подразделения, одетые в немецкую форму и каски и вооруженные немецким оружием. В тот же день приказом по армии немецким солдатам было указано подворачивать оба рукава мундиров, чтобы отличаться от противника. Но от этого воевать не стало легче. Как бы невероятно это ни звучало, мы видели сотни русских в нашем «фельдграу», вносивших сумятицу в наши ряды.
   Тем временем мы пребывали в приподнятом настроении. Если на других участках фронт удержался так же хорошо, как и на нашем, то и на следующий день успехи русских будут в лучшем случае незначительными.
   Мы получили приказ подготовиться к буксировке нашего танка машиной Хельвига. Поле боя нужно было очистить к утру. Хельвиг отбуксировал нас в тыл через долину и по равнине. Вокруг стояла тихая ночь. Над нами кружились густые облака пыли, поднявшейся с пересохшей земли. Звезды блекли. Утро 17 апреля постепенно сменяло ночную мглу.
   Доложив о прибытии ротному, мы сдали танк в ремонтную роту. После этого мы должны были принять танк Кулемана и приготовиться вместе с Хельвигом действовать совместно с левофланговым полком дивизии. Основная линия обороны была перенесена на высоты Харденберга. Нашим передовым позициям пришел конец. Мы рассчитывали удержать «позицию Харденберга», протянувшуюся по высотам вдоль долины Одера, которые были более удобны для обороны.
   На рассвете мы въехали в лесистую местность, отмеченную на карте, и заняли позицию на высоте примерно в километре от полкового КП, располагавшегося на ферме справа от дороги Фалькенхаген — Лебус.
   Метрах в трехстах от леса Хельвиг потерял левую гусеницу, выезжая из оврага, и простоял неподвижно до вечера.
   В 9 часов утра посыльные на мотоциклах созвали командиров на совещание в штаб полка. Более часа мы напрасно прождали радиосвязи с ротой.
   Едва мы добрались до своего танка, как русские батареи начали массированный обстрел. Снаряды осыпали лес вокруг нас. От их взрывов в небо взметались грибы дыма и грязи, закрывавшие солнце. Осколки стучали по танковой броне.
   По другую сторону насыпи, километрах в трех или четырех от нас, было замечено интенсивное движение танков и колонн. По наводке передового артиллерийского наблюдателя артиллерия дала по ним лишь несколько залпов, поскольку снаряды разрешалось расходовать только для отражения вражеских атак. 150-мм минометы обрушили на противника несколько залпов тяжелых снарядов, и над пеленой пыли поднялся высокий столб черного дыма. В 17.00 — тревога! Все наличные танки были направлены на левый фланг дивизии, откуда поступило донесение об атаке крупных сил русской пехоты и танков. Получив устные распоряжения командира, мы вместе с оставшимися машинами немедленно направились следом за ним к шоссе.
   Наши танки вели упорные и отчаянные оборонительные бои за каждый забор, за каждый окоп и каждую ферму, и поля вновь покрылись телами убитых и раненых. Шаубингер и несколько танкистов из разных экипажей были ранены осколками бомб, сброшенных русскими самолетами. На следующую ночь Шаубингер умер от ран на главном перевязочном пункте.
   В тот же день мы получили обратно из ремонта свою машину. Чтобы добраться до расположения роты засветло, мы тут же двинулись к линии фронта.
   В городке Фалькенхаген мы ненадолго остановились рядом с машиной Харландера, которую чинили на одной из ферм ребята из нашей ремонтной роты. Когда мы прибрались за собой, обитатели фермы любезно напоили нас кофе с пирогом. Приказ коменданта об эвакуации города вызвал бурю негодования. Мы услышали немало обидных и резких слов.
   Лавина продолжила движение 19 апреля. Хотя оборонительные рубежи по Одеру по обе стороны от Франкфурта держались, русские войска оказались уже в угрожающей близости к Ораниенбургу и восточным окраинам Берлина. На юге их сильные танковые части глубоким клином вошли в Лаузиц. Здесь бои шли с особенным ожесточением. Снова немецкие солдаты пытались сдержать натиск русских войск.
   По Берлину в это время поползли слухи об армии, которая спасет город.

   Запросив распоряжения из штаба батальона, располагавшегося в районе Фюрстенвальде, мы вскоре получили ответ: «Немедленно занять позиции у северного выезда из Беркенбрюка». Мы отправились туда и прибыли в город, преодолев на большой скорости 20 километров по огромному сосновому бору. Танки приняли топливо и боеприпасы из оставшихся запасов роты снабжения. В Эльсбрухе, лежавшем по другую сторону от железнодорожной насыпи в полутора километрах к северу, армейских запасов не было вовсе.
   После нескольких часов работы нам удалось очистить орудийный ствол длиной в 6,5 метра от порохового нагара и смазать его маслом, залить 800 литров горючего и загрузить в танк 22-килограммовые снаряды. Вдруг со стороны Нойендорфа и располагавшегося посреди леса Штайнхефеля донесся шум нового боя. Мотопехота «Гроссдойчланда» вела в лесу отчаянную схватку за небольшой плацдарм восточнее Фюрстенвальде, в который еще сутки назад вошли русские танки.
   По лесным просекам в тыл нескончаемым потоком тянулись бронетранспортеры, переполненные бледными, окровавленными, стонущими ранеными. На опушке леса раненым оказывали первую помощь, а затем отправляли их дальше. Усиленные танками штурмовые группы атаковали русских, медленно продвигавшихся по просекам, а наши 1-я и 3-я роты готовились встретить русские танки на дороге Демниц — Штайнхефель. Однако им пришлось отойти — вражеская пехота постоянно угрожала флангам. В качестве последнего средства на передовую вывели счетверенную зенитку, но вскоре она была подбита выстрелом противотанкового орудия. Пушки нашего зенитного взвода были установлены на мощных тягачах, поэтому были слишком заметны на открытой местности. Все немецкие танки, кроме нашей машины, получили повреждения гусениц, двигателей или орудий и были отправлены на ремонт в Заров. Командир ходил от танка к танку, погруженный в беспокойные мысли, и, хмурясь, снова отдавал знакомые распоряжения и расспрашивал обо всем.
   Пришел приказ оборонять плацдарм любой ценой до полуночи следующих суток, чтобы держать открытым для отступающих войск шоссе Франкфурт — Берлин. Ответственность и забота о более чем 1000 человек и бесценных танках тяжким грузом легла на плечи нашего командира.
   Вскоре после наступления темноты все боеготовые танки батальона были собраны вместе и брошены на отражение танковой атаки русских между Штайнхефелем и Демницем. Ее удалось отбить, уничтожив пятнадцать вражеских танков. Сырые поля накрыла холодная и влажная пелена тумана, которую затем снесло усилившимся ветром. Дрожа от холода, мы натянули плотные шинели и, едва стих шум боя, прилегли, чтобы урвать хотя бы чуть-чуть сна. Вернувшаяся на «Фольксвагене» разведка сообщила, что необходимо срочно вступить в бой у железнодорожной насыпи в районе Кетшендорфа, поскольку там были замечены русские танки, двигавшиеся к Фюрстенвальде. Из длинных зданий армейской базы снабжения и с ее многоэтажных складов на насыпь и немецкие войска обрушился шквальный пулеметный огонь. В огненном вихре мы по-прежнему различали стук немецких пулеметов. В сумятице боя усилились оглушительные взрывы снарядов тяжелых минометов и глухие хлопки ручных гранат. Где-то там, должно быть, находились наши передовые позиции. Там же была возвышенность, с которой мы могли бы вести наблюдение, пока танк следует за водителем «Фольксвагена».
   Мы перебежками бросились к правой стороне дороги мимо 50-мм противотанковой пушки, через простреливаемую насыпь и перепаханное поле. Вокруг свистели пули. Уходя от очередей вражеских пулеметов, мы упали в неглубокую канаву между насыпью и полем. Со стороны придорожных кустов, метрах в пятидесяти от нас, раздавался рев мощных танковых двигателей. Время от времени вспышки выстрелов высвечивали черные корпуса стальных чудовищ. Из-за заборов и из кустов непрерывно раздавались винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Мы на секунду выглянули из канавы. Ближайшие русские были от нас всего в тридцати метрах, и время от времени до нас доносились их хриплые крики. Передовое пулеметное гнездо было брошено. Нужно было двигаться — в наши планы не входило схватиться с противником врукопашную.
   И вот, вернувшись прежним путем, мы преодолели окопы и насыпь, на машине устремились к танку, залезли в него и выехали к кромке леса.
   Вдоль проходившей левее обсаженной деревьями дороги прямо на нас двигался вражеский тяжелый танк. Вспышка голубовато-красного пламени от нашего снаряда, выпущенного с дистанции 400 метров, остановила его. Из машин повалил черный маслянистый дым, а у борта гигантским фейерверком начали рваться боеприпасы. После третьего противотанкового снаряда и над вторым советским танком в синее вечернее небо взметнулось пламя, и над окраиной города на несколько часов повисло облако черного дыма. Третий танк сгорел ярким пламенем меньше чем в трехстах метрах от нас, извергая черный дым. Его раскаленные стальные борта с шипением лопнули, и горящее топливо подожгло ближайшие заборы. Повсюду в воздухе летали стальные осколки. Через несколько минут и у нашего танка сорвало снарядом крышку люка. Угловые зеркала разлетелись вдребезги, но никто не пострадал. Пехотный лейтенант снова запросил поддержки танков на своем участке траншей.
   Вместе с Родингером мы попытались определить, насколько велика угроза нашему левому флангу. Мы бесшумно проползли через подлесок к железнодорожной насыпи, где на склоне окопались отдельно от остальных двое пехотинцев.
   К полуночи, до которой оставалось еще около шести часов, выступ немецкого фронта к северу от реки Шпрее уже сослужил бы свою службу, обеспечив отход 9-й армии на юг по открытому шоссе, и его можно было бы эвакуировать.
   Автомобильный мост в 12 км к востоку от Фюрстенвальде подлежал уничтожению немецкими саперами в три часа утра. К этому времени вся техника уже должна была уйти за Шпрее.
   На окраине города над нами ревели русские самолеты. Штурмовики Ил-2 были особенно опасны. Когда такие самолеты строем пикировали на нас, они казались извергающими огонь шарами, брошенными солнцем на землю. Облака грязи от разрывов бомб взлетали выше деревьев. Мы съехали с дороги и, круша телеграфные столбы и заборы, укрылись в лесу. На другой стороне моста, по обе стороны от шоссе, все тягачи и эвакуаторы были готовы за ночь отбуксировать на другой берег поврежденные танки. Вскоре нас отправили на ремонт в Бад-Заров, где располагалась ремонтная рота.
   Над головой уже свистели снаряды вражеской артиллерии. Некоторые из них рвались на бетонном покрытии шоссе. В ту же ночь снаряд разорвался в расположении нашей ремонтной группы в Кетшендорфе, тяжело ранив Вифеля, Зеккеса, Маркса и Рота. Незадолго до рассвета мы прибыли на северную оконечность озера Шармютцель, в Бад-Заров — популярное место отдыха берлинцев. Здесь фельджандармерия собрала тысячи солдат, отставших от своих частей, и направила их на ближайший сборный пункт. Дороги были переполнены взволнованными людьми, среди которых были солдаты, шедшие на запад. Повсюду было заметно приближение конца. На лицах женщин, стариков и детей были написаны ужас и отчаяние.
   У западного выезда из курортного городка мы впервые за несколько дней встретили Шмидта, командира штабных танков. В доме у дороги нас встретили радостные приветственные крики товарищей. Потом отворилась дверь, и вошел Шройф, дежурный офицер 1-го батальона. Всем танкам, остававшимся на ходу, было приказано немедленно выдвигаться в район Кетшендорфа, на север от шоссе. Командование планировало утренней атакой отбросить русских, переправлявшихся через Шпрее, обратно на северный берег реки. «Тигры» нужно было подготовить к бою в срок. Через несколько минут все командиры ушли.
   Снаружи взревели моторы, и черные стальные машины выехали из леса на дорогу. В лунном свете серебром сверкало озеро. Издалека доносился бесконечный гул линии фронта, проходившей дугой с востока через север на запад, в сторону Берлина.
   В предрассветных сумерках снова стала видна лента дороги. Она шла вдоль берега озера в направлении на Шторков. Прежде чем двигаться дальше, нужно было залить в баки бензин. Через Рейхенвальде, вдоль северного берега озера Шторков, мы двинулись к северной окраине Шторкова. Все перекрестки были забиты отбившимися от частей и ранеными солдатами. В зависимости от того, к какой дивизии они принадлежали их направляли на ту или иную улицу и увозили дальше. Окружающие леса были переполнены колоннами легковых машин, частей снабжения, штабов и медицинских частей, к которым уже присоединились бегущие на запад женщины и девушки.
   Около 5 утра в хвосте колонны мы двинулись по дороге на Прирос. В городе для эвакуации населения уже были выделены грузовики тыловых частей.
   В мешках, корзинах, сумках и тележках стар и млад старались увезти свои нехитрые сокровища: мыло, консервы, шоколад и галеты. Земля была усеяна страницами директив, листовок и секретных документов. Солдаты с удивлением ели, рассовывали продукты по карманам, вслушиваясь в далекий гул орудий, и продолжали отступление через деревню. Они шли по дороге на запад, взрытой колесами и гусеницами, колоннами грузовиков и тягачей. Поверженная армия двигалась в направлении на Кёнигсвустерхаузен — Луккенвальде — Магдебург.
   Обширные леса за Приросом, казалось, впитывали бесконечный поток бегущих и колонны отступающей армии. Машины двигались по дороге в два, а то и в три ряда, время от времени цепляя друг друга, с утра до вечера и даже по ночам. На опушке леса, сразу за деревянным мостом через реку Даме, среди больших озер, с раннего утра работала наша ремонтная рота, стараясь побыстрее привести танки в порядок. Все машины нужно было подготовить к бою до вечера. Вечерний налет бомбардировщиков не задел мост, но взрывы бомб всего в 10 метрах от нашего танка, среди домов, превратили стены и квартиры в груду развалин. Воронки на берегу озера были достаточно глубоки, чтобы в них мог скрыться целый фермерский дом вместе с крышей. Мы долго копались в развалинах, надеясь услышать тех, кто мог оказаться под обломками, но ничего не нашли.
   На дороге из Прироса в Кёнигсвустерхаузен непрерывный поток машин, штурмовых орудий, передвижных радиостанций, тягачей с пушками, грузовиков и танков перемежался с санитарными машинами, машинами тыловых частей и транспортерами боеприпасов, телегами и самоходными орудиями, перетекая по мосту и скрываясь в густом лесу на западе. Среди них шли люди: сотни, тысячи людей с лошадьми и повозками, с велосипедами и тележками, тачками, детскими колясками, стремившиеся попасть куда угодно, лишь бы подальше от русских.
   Поскольку ночью узкий коридор был перекрыт русским танковым клином, подругой стороне дороги потокдвигался назад, надеясь найти где-нибудь обход.
   Над Берлином разбрасывались листовки: «Армия Венка уже в пути. Она принесет вам избавление и победу». И берлинцы, как и солдаты, снова этому поверили.
   Доложив о прибытии командиру на полковом КП, мы получили приказ немедленно двигаться на левый фланг дивизии на помощь Кунке. Однако пока мы получали указания по карте, по радио пришло сообщение, что наше вмешательство не требуется. Значительная часть наших танков находилась в ремонте из-за боевых повреждений или механических неисправностей, поэтому те машины, которые еще оставались в строю, вели постоянные бои. Еще до полуночи к нам на передовую пришел Вальтер с суточными пайками. Он рассказал нам о своем невероятном побеге через Центральную Германию на Восточный фронт после того, как англичане заняли Падерборн. Вальтер заведовал базой снабжения в части батальона, оставшейся в Хевельхофе. Он привез нам письма из дома и приветы от друзей. Большинство из нас уже три месяца ничего не слышали о своих семьях. Наши письма исправно уходили, но вот в ответ мы ничего не получали.
   Чтобы вырваться из смертельного кольца, которое могло замкнуться вокруг нас, штаб армии приказал нашей дивизии «Курмарк» в ночь с 19 на 20 апреля отойти на позицию за шоссе Фюрстенвальде — Франкфурт рядом с полком, занимавшим участок справа и линию обороны по Одеру.
   До сих пор начиная с 16 апреля эта отважная дивизия успешно удерживала линию обороны, несмотря на рвавшиеся вперед массы советских войск и техники, допуская лишь незначительные прорывы противника. Поскольку русским удалось прорваться севернее, у Зелова и Кюстрина, советские танки и пехота хлынули через эту брешь на открытое пространство, угрожая окружить немецкий танковый корпус у Одера. Победители сразу овладели огромными запасами вооружений и техники, и пока мы были охвачены неразберихой, для советских дивизий был открыт путь на Берлин.
   Всю ночь наши части отступали на указанные позиции. Наши танки оставались перед полковым КП в резерве полка до 5 часов утра. Темные поля все еще скрывал густой туман, и сквозь молочно-белую пелену едва можно было различить нашу отступающую пехоту.
   Нам было приказано рассчитать отступление так, чтобы к рассвету они вышли из поля зрения противника и завершили отход. Мы двинулись обратно на восток, по дороге на Франкфурт через Фалькенхаген, свернули направо в леса и явились в распоряжение дивизии. К тому времени, когда мы получили снабжение, почистили оружие и связались со штабом дивизии, солнце уже давно сияло в безоблачном небе. Наступило 20 апреля. Верховное командование вермахта бросило в бой последние резервы из Цоссена — 250 человек против сотен русских танков и самолетов. На тот момент удар на Берлин с юга представлял наибольшую опасность: к городу приближались 400 танков. Резервов уже не оставалось.
   Сделав свои дела, мы попытались пару часов вздремнуть. Мы ужасно устали. Мы были на ногах почти без перерыва с 16 апреля и держались из последних сил. В начале дня по радио пришел приказ из штаба танкового корпуса, по которому мы должны были развернуться в районе восточнее Фюрстенвальде и ждать распоряжений из штаба батальона. Мы немедленно двинулись в путь. Еще когда мы проезжали Фалькенхаген в западном направлении, советские батареи начали ожесточенный обстрел города. Солдаты и колонны автомашин двигались по проселочной дороге Вильмерсдорф — Фалькенхаген. Поток машин натыкался на противотанковые заграждения на выезде из города. В этой толчее громко переругивались беспокойные мужчины с конными упряжками, обозленные солдаты и беспомощно плачущие матери. Мы вылезли из танка и с большим трудом навели порядок, то прибегая к угрозам, то взывая к здравому смыслу.
   Чуть-чуть не доезжая до Фюрстенвальда, три наших боевых машины сошли с дороги налево и направо и укрылись в ельнике. Командный пункт роты мы расположили в домике обходчика у железной дороги Франкфурт — Фюрстенвальде — Берлин. За пару часов до этого наши саперы уже взорвали эту двухколейную дорогу в нескольких местах, приведя ее в негодность на ближайшие недели.
   Мы встретились с товарищами из других экипажей в гостиной домика обходчика. Нам было что рассказать друг другу об опыте последних боев. Понимание и сочувствие со стороны товарищей удивительным образом успокаивало.
   За окном совсем стемнело. Время незаметно, но стремительно приближалось к полуночи. Мы услышали окрик часового.
   Почти тут же в теплую прокуренную комнатушку вошел приведенный часовым командир 2-й роты Курт Ной. В нескольких словах он сообщил, что только что прибыл с КП батальона, где получил приказ немедленно ввести танки в бой в районе Хайнерсдорфа. Ожидавшие нас на дороге проводники из штабной роты просили поторопиться. Попрощавшись с товарищами, мы набили карманы печеньем и шоколадом, затолкали под кожаные куртки пару десятков пайков и, зажав под мышками бутылки с вином, устремились по тропинке в лес. Мы быстро залезли по лобовой броне, по орудию в башню и надели наушники с микрофонами. Под громкий рев двигателя широкие гусеницы в ночной тьме пробивали путь через лес к дороге. После развилки у мельницы неподалеку от Демница машин на дороге стало заметно меньше. Наша линия обороны на южном фланге русских танковых армий, рвавшихся к Берлину, была в каких-то десяти километрах к северу. У противотанковых заграждений на выезде из Демница возникла заминка. Водители машин и погонщики повозок лезли в драку друг с другом, чтобы проехать первыми. Дорога на Штайнхефель была совершенно пуста. Мы проехали замок, поместье, несколько домов для работников с фермы и в растерянности остановились у северной развилки на дороге в Хайнерсдорф. Даже наш проводник на батальонном «кюбельвагене» потерялся где-то в темноте. Едва мы выбрались наружу, чтобы в свете ручного фонарика свериться по карте, как появился Кальс, командир 1-й роты, возвращавшийся из Хайнерсдорфа, и направил нас к замку, где мы должны были ожидать дальнейших указаний. Когда танк остановился в сени каштанов, росших вдоль дороги к замку, и были выставлены часовые, было уже три часа утра. Мы наконец-то смогли улечься в танке и поспать до рассвета.
   Едва проспав полчаса, мы были бесцеремонно разбужены. У танка стоял мотоциклист. Мы должны были немедленно явиться к командиру. Мы поднялись по широкой лестнице и спустились по коридорам и лестницам в каменный подвал, где в неровном свете свечей расположился наш штаб.
   Внизу было ужасно холодно. Когда мы вошли, командир стоял, склонившись над картой. Он посмотрел на нас и жестом предложил взглянуть на карту, испещренную синими и красными стрелками. Поскольку русские атаковали на юг из районов Марксдорфа и Мюнхеберга через Хайнерсдорф и сплошной линии обороны больше не существовало, появления вражеских танков в городе можно было ожидать с минуты на минуту. Штабные танки и несколько «тигров» 3-й роты занимали огневые позиции в километре к юго-западу от Хайнерсдорфа. Некоторые позиции прошлой ночью пришлось оставить, когда были израсходованы все снаряды. Наш танк немедленно занял огневую позицию у северной окраины Штайнхефеля, в 500 метрах восточнее Темпельхофского леса.
   Около шести утра туман начал рассеиваться. На дороге, шедшей в Хайнерсдорф, ревя двигателем, появился немецкий танк. Он остановился рядом с нами. Последовал приказ ротного: «Немедленно следуйте за ним на своей машине в направлении Хайнерсдорфа».
   У дороги на Хайнерсдорф стояли два больших автобуса Берлинского управления транспорта. Один из них сгорел, другой уткнулся в кювет. Через полчаса мы достигли позиции, указанной Шройфом, и заняли место, указанное ожидавшим нас Родингером, в 300 метрах слева от дороги, между Темпельхофом и Хайнерсдорфом, развернувшись в направлении на Мюнхеберг. Справа от нас импровизированную линию обороны занимала рота фольксштурма в бурых мундирах, пробившаяся прошлой ночью под покровом темноты из-под Мюнхеберга через русские позиции. В основном это были пожилые мужчины. Они рыли окопы в сыром грунте рядом с нашей машиной. Необученные и плохо вооруженные, они должны были стать легкой добычей для русских. Незадолго до десяти часов мы получили приказ занять позицию на холме Хайнерсдорфской мельницы к юго-западу от деревни. У машины Хельвига было повреждено орудие, и его нужно было немедленно сменить. Сделав крюк в направлении тыла, мы выехали на дорогу, где увидели смеющегося и машущего нам руками Шройфа. Его танк, тяжело поврежденный и брошенный экипажем, стоял на обратном скате слева от дороги на окраине города, где ему удалось отбить все атаки. Мы медленно въехали на холм и явились к командиру для устного доклада. Мы просили его срочно доставить топливо, поскольку из-за постоянных отступлений каждой машине был необходим небольшой запас.
   Мы заняли огневую позицию на обратном склоне холма, нависавшего над деревней, примерно в 200 метрах от Хайнерсдорфской мельницы. На востоке поле обзора простиралось на многие километры до самого Литценского леса. Справа были видны Марксдорф и Фалькенхаген, дальше на юге — Аренсдорф. С поросших лесом холмов на востоке двигался сплошной поток танковых колонн и конных артиллерийских упряжек русских дивизий. Рядом с ними мимо Хайнерсдорфа и через Мюнхеберг в сторону Берлина маршировали советские пехотные полки. У нас на глазах в сторону нашего тыла, на запад, шли целые дивизии Красной Армии. Это означало поражение. Что будет дальше?
   Дальнейшие события легко было предсказать. Русские минометы и артиллерия переносили огонь все ближе к гребням холмов. Вражеские снаряды взмывали в небо, словно гигантские рыбы, опрокидывались и, падая на глинистую землю, рвались повсюду вокруг нас, взметая в воздух комья земли и черные столбы грязи. Земля кипела и тряслась, и казалось, что борта нашего танка тоже дрожат. Холмы были окутаны дымом. Вокруг нас потемнело. Обломки и осколки снарядов со свистом рикошетили и стучали по броне. Мы плотно закрыли все люки и отвели машину метров на сто вниз по склону, так как вокруг ничего не было видно. На вершине холма по-прежнему продолжали рваться снаряды. Обстрел продолжался больше получаса. Мы медленно вывели танк обратно на огневую позицию. В солнечном свете были отчетливо видны цели. Казалось, они находились на расстоянии вытянутой руки и выглядели очень заманчиво. Забыв о прошлом опыте, русские скапливались за деревянным сараем, а батареи стояли на открытых позициях.
   И снова наши снаряды со свистом неслись в сторону вражеских войск среди горящих машин. С наших позиций было видно, как остановились наступавшие. Однако через несколько минут на высоты у Хайнерсдорфской мельницы снова обрушилась вражеская артиллерия. Вспышки взрывов плясали на склонах, словно блуждающие огоньки. Голубоватый пороховой дым медленно полз мимо мельницы в сторону дороги, где другие танки батальона вели тяжелую дуэль с советской противотанковой артиллерией.
   В 2 часа дня командир передал по радио: «Прекратить бой. Всем явиться ко мне!» Штаб батальона приказал немедленно ввести наши танки в бой на западной окраине Штайнхефеля в направлении на Нойендорф. Мы проехали мимо заболоченных лугов и сухих полей к югу от Хайнерсдорфской мельницы и вышли к Штайнхефелю по дороге через Хазенвинкель.
   Мы заняли позиции к западу от садов замка Штайнхефель, готовые отразить атаку русских танков со стороны Буххольца. Машина командира стояла на песке у дороги на Нойендорф. Дрожа от холода, мы стояли под брезентовым навесом и рассматривали в полевые бинокли лес, лежавший примерно в 1200 метрах от нас. Залитые дождем равнины перед нами были совершенно пусты. Людей не было видно. Мы снова напомнили командиру, что нужно срочно пополнить запасы топлива. Он пообещал, что бензин скоро подвезут.
   Незадолго до 4 часов дня прибыл посыльный с КП батальона, который передал устный приказ немедленно двинуть «тигры» в Хазенфельде и приготовиться к отражению танковой атаки на этом направлении. У КП к нам присоединились машины Хельвига, Оберхубера, Кулемана и Мюнстера, прибывшие из ремонтной роты. Укрываясь за большими фермами, мы направились в сторону врага и заняли позиции южнее города и железнодорожной станции. Восточнее большой деревни вдоль холмов у Хайнерсдорфа и по широкой равнине до Аренсдорфа тянулись окопы нашей пехоты, занятые слабыми ротами фольксиггурма.
   На востоке происходило то же, что и в утренние часы. Сильные танковые и пехотные соединения русских, шедшие со стороны Дольгелина, двигались маршем через леса у Литцена в направлении Хайнерсдорфа; танк за танком, за ними — пехота и повозки. Курт Ной и Оберхубер открыли огонь по колоннам противника, широко разбросанным по полю. Бурые массы устремились обратно в лес, на холмы и на укрепленные позиции перед холмами.
   Наши фугасные снаряды летели один за другим, пронзая кирпичные и деревянные стены, рассеивая мощными взрывами русских солдат, искавших укрытия. Около 400 человек бросились обратно на холм вместе с лошадьми и телегами, преследуемые нашими снарядами. Как бы невероятно это ни звучало, но на весь участок фронта не осталось ни одной немецкой батареи. Артиллерия могла бы более эффективно бороться с натиском русских на Берлин.
   Новый приказ: «Сбросить противника с высот у Хайнерсдорфской мельницы!» Пока наш взвод оставался в неполном составе, нам были приданы Кулеман и Оберхубер.
   Оставив Оберхубера чуть позади, в резерве, мы с Кулеманом двинулись на утреннюю огневую позицию на холме к югу от Хайнерсдорфа. Наши снаряды внезапно обрушились на вражеские пушки, самоходные орудия, грузовики и телеги, скопившиеся в долине. Через несколько минут над разбитыми машинами заплясало пламя. С каждым выстрелом замешательство и хаос внизу лишь усиливались. Прибыл посыльный из нашей 3-й роты, машины которой стояли у дороги на Хайнерсдорф метрах в трехстах к северу от нас, и попросил срочно помочь отбуксировать подбитый «тигр», чтобы не пришлось его взрывать.
   Одновременно мы получили по радио сообщение от командира, после которого о помощи не могло быть и речи. Всем танкам было приказано немедленно вернуться на позиции южнее Хазенфельде. Уже на подъезде к городку второе сообщение направило нас в Аренсдорф. До заката оставалось не более часа. Тяжелые танки на полной скорости неслись к ближайшей железнодорожной станции, двигаясь по следам впереди идущих танков. На участке, с которого мы отходили, образовалась дыра, но, даже оставаясь там, мы едва ли смогли бы предотвратить катастрофу. Переходя с одного участка на другой, мы израсходовали почти все топливо. Дело в том, что поредевшим порядкам наших измотанных пехотинцев поддержка требовалась на всех участках. Мы видели лишь лишенные эмоций лица; в глазах солдат не было ни проблеска надежды — ничего, кроме отчаяния. Времени для вопросов больше не было. Оставалось только сражаться.
   Мы нагнали роту еще до въезда в город.
   Пехотинцы боевой группы СС обороняли Аренсдорф от численно превосходящего противника. У них не оставалось уже ничего, кроме упорства, отваги и опыта. В деревне и за ее пределами стоял непрерывный гул рвущегося металла и грохот взрывов русских снарядов. Полковой адъютант ввел нас в курс дела, и заряжающие отправили в стволы противотанковые снаряды. Мы с шумом прошли через Аренсдорф мимо штаба полка. Поступили донесения о том, что русские танки уже вышли к окраине, поэтому мы закрылись в башне и боевом отделении. Наши танки двигались под дождем из деревянных балок, брусчатки и кусков бетона. Повернув налево, мы всем взводом (Оберхубер шел слева, а Хельвиг — справа) вломились в сады на северо-западной окраине деревни. Гусеницы наших танков размалывали в щепки деревья, стены и балки. Ной занял участок у дороги на Фалькенхаген в восточной части деревни. Нас обдала волна горячего воздуха. Артиллерия, минометы, танки — все адские машины буйствовали вокруг нас. Огненный вал надвигался на немецких солдат, скорчившихся в окопах, словно неподвижные и усохшие мумии. Он прокатился по немецким позициям, словно полчище демонов. Лязг гусениц, металлический гул русских танков постепенно приближался к деревне, и мы еще энергичнее стали пробивать тяжелыми танками стены и заборы, чтобы выйти на огневые позиции и отправить первые снаряды в черные туши вражеских танков. Вспышки мощных взрывов при свете уходящего дня казались нестерпимо яркими. Наши позиции окатывал настоящий душ из дизельного топлива; от взрывов в воздух взлетали целые башни; гусеницы с треском разматывались среди бушующего пламени. Мы уже давно перестали считать победы.
   Захваченные врасплох, вражеские танки и самоходки начали отступать. Они отчаянно огрызались из-под толстых бронированных шкур, пока не гибли от прямого попадания.
   Но и на нашей позиции на окраине деревни разверзся ад. Русские противотанковые пушки, танки и артиллерия обнаружили противника, и мы испытали новый, ни с чем не сравнимый ужас. Все вокруг замерло. Мы затаили дыхание.
   Русские начали поспешно посылать снаряд за снарядом через пылающее поле в руины домов и стоящие рядом с ними немецкие танки. Но к встрече с этими танками, отважившимися остановить наступление Сталина так близко от цели и поджечь так много боевых машин, русские не были готовы!
   Мы без остановки вколачивали один снаряд за другим в позиции противника. Один раз мы получили мощный удар в толстую лобовую броню. Внутреннее пространство боевой машины осветила слабая вспышка; нас немного помотало по боевому отделению. Сверху на башню с грохотом посыпались обломки стены. Мы вели безжалостное танковое сражение, которое требовало от нас всех знаний и инстинктов.
   На расстоянии 800 метров один из наших снарядов поразил черный корпус вражеского танка, и через несколько секунд тот был охвачен пламенем. Мы насчитали одиннадцать пылающих факелов вражеских машин.
   Когда на равнину опустилась ночь, наши топливные баки почти опустели, и это сильно нас беспокоило. Мы удержали оборону, но надолго ли? Мы потеряли, наверное, половину боевой группы. Среди развалин города еще пылали танки.
   Из полуразрушенных траншей в деревню потянулась группа окровавленных людей. Машина Оберхубера прикрывала участок справа от нас. На несколько минут в нашем секторе обороны наступила тишина — заметное затишье перед бурей, которую стоило ожидать с минуты на минуту. Над русскими позициями, охватывавшими нас кольцом, повсюду взвивались в небо сигнальные ракеты. Эти звезды, ярко вспыхивавшие в небе, были для нас знаком возобновления наступления на отчаянно оборонявшийся Аренсдорф.
   Новые и новые залпы с ревом проносились в воздухе, и среди руин, на улицах и в окопах гремели мощные взрывы снарядов. Бесконечный вихрь стали и железа терзал твердую землю. Перед натиском этой невидимой силы хотелось закричать. Каждый из нас внутренне содрогался, и дело было не в том, что дрожала земля. Нет, это сама смерть держала нас за глотку, тряся нас изо всех сил. Мы хотели выбраться из этого ада! Никто больше не проронил ни слова — мы слушали, что происходит снаружи, сквозь закрытые люки. Наша антенна, поврежденная осколком, склонилась к земле. Взрывы крупнокалиберных снарядов прогоняли через боевое отделение волны горячего воздуха.
   Если бы нам пришлось уходить, перспективы были далеко не радужные — на остатках топлива мы могли пройти не больше километра. Нужно было добыть топливо, иначе все пропало. Только после нескольких настойчивых попыток удалось восстановить радиосвязь с машиной командира. Мы сообщили о своем положении и попросили немедленно доставить топливо. Мы приказали всем танкам открыть огонь из пушек и пулеметов по местности перед нашими позициями, где русские уже подошли слишком близко. Трассирующие очереди жемчужными нитями полосовали предполье, перехлестываясь с пулеметными очередями других танков. Фугасные снаряды вырывались из ствола, оставляя за собой длинный огненный хвост, и уносились в темноту. Вражеские снаряды проносились прямо над нашими головами. Немецкие позиции на окраине деревни безмолвствовали. Из окопов никто не стрелял. Неужели они все погибли или погребены заживо?
   Под непрекращающимся градом снарядов экипажи стали нервничать. Они все чаще стали выходить на связь по радио. Кроме того, нас продолжало беспокоить отсутствие топлива. Хельвиг доложил о повреждении орудия и самостоятельно вернулся к КП полка. Экипаж Кулемана и вовсе перестал выходить на связь. Что же случилось там, на правом фланге?
   Со страшным ревом снаряды проносились над нашими головами. Сорок орудий, сосредоточенных на востоке, били по деревне крупнокалиберными снарядами, оставлявшими за собой след, подобный хвосту кометы.
   Рядом с нашей машиной пехотинец полз в деревню через воронки и развалины обратно. Высунувшись из башни, мы крикнули ему: «Кто остался на передовой? Почему вы больше не стреляете?» Наши вопросы сыпались один за другим. Он на мгновение остановился, перевел дух и, морщась от боли, крикнул в ответ: «Траншеи разрушены! Кроме убитых и раненых, там никого не осталось!» Он пополз дальше через сад. Итак, мы остались одни. Страдания тех, кто был впереди нас, уже закончились. Срочно доложив обстановку в штаб полка, я запросил пехотное прикрытие. Танкистам было не под силу разглядеть в темноте вражескую пехоту, поэтому мы приказали остальным боевым машинам открыть огонь из всех стволов. Потом мы получили попадание, которое вывело из строя наш башенный пулемет. Красные трассеры неслись над открытым полем. Огонь артиллерии по деревне полностью прекратился.
   На левом фланге обороны деревни рвались ручные гранаты, шел ближний бой. В каких-то 100 метрах от нас русские пулеметы вели методичный огонь по нашим траншеям; в ночном воздухе жужжали рикошетящие пули. По-
   11* 323 том раздался животный рев приближающейся волны: «Ура! Ура!» Они уже близко! Мы приготовили ручные гранаты и автоматы. Шум пехотного боя в деревне становился все громче. Мы передали по радио, что вот-вот следует ожидать, что русские атакуют наши танки. Кулеман сообщил, что его машина тяжело повреждена огнем противотанковой артиллерии. Его радист, рослый блондин родом из Мем- мингена, был убит, остальные — ранены. Экипаж покинул танк и вернулся на КП полка. Танк попал в руки наступавших русских. Мы открыли люки и приготовили автоматы, осветительные ракеты и ручные гранаты, разложив их на крыше башни и приготовившись к любому развитию событий. Сдвинув наушники, мы вслушивались в звуки, доносившиеся из гнетущей темноты. Оберхубер доложил, что первые русские ворвались в деревню среди развалин домов. Самое время было отойти к центру деревни, пока танк не взорвали. Мы тут же связались по радио с машиной командира и запросили немедленных указаний. Оберхубер получил приказ отойти за противотанковое заграждение.
   Наш радист бил в темноту короткими пулеметными очередями. Слева и справа мы заметили движущиеся фигуры, скрывшиеся в темноте после короткой автоматной очереди. Русские обошли наш танк, ничего не предпринимая. Их крики постепенно затихали в деревне позади нас. Далеко высовываясь из башни, мы с недоверием вслушивались в затихающие крики. Неужели они о нас забыли? В темноте мы были беспомощны.
   Наконец, после долгих минут томительного ожидания, мы получили приказ: «Отойти и вместе с остальными танками прибыть к КП полка!»
   Значит, постепенный отход. Проходя по улицам деревни, мы передали приказ остальным, но получение подтвердили лишь Оберхубер и Мюнстер.
   «Заводи мотор! Задний ход!» Механик-водитель нажал на кнопку зажигания. Дико ревя двигателем, танк выкатился из сада. Вдруг мотор заглох. Еще несколько оборотов, но двигатель не завелся.
   Сомнений не оставалось — топливные баки совсем опустели в миг величайшего напряжения, когда решался вопрос жизни и смерти! Пока наводчик отправился на полковой
   КП, чтобы раздобыть несколько литров бензина, мы отправили сигнал бедствия по радио, прося кого-нибудь помочь нам. Оберхубер доложил, что уже находится у заграждения. Мы легли на корме танка, держа пистолеты в правой руке, и отвинтили крышку топливного бака, готовясь принять горючее. Время тянулось мучительно медленно. Он успеет добраться или уже слишком поздно? Это означало бы страшный конец для нас всех.
   Шатаясь под тяжестью груза, из темноты появился наш заряжающий. Он забросил на корму танка две двадцатилитровых канистры. Бензин с журчанием потек в пустые баки. Тем временем заряжающий громко доложил, что русские уже пробились в северную часть деревни и практически отрезали путь к отступлению. Всем рассеянным подразделениям полка и раненым было приказано двигаться к КП полка к востоку от станции. Топливо нам досталось от Родингера, уехавшего на своем «Фольксвагене» всего за полчаса до этого. Других запасов горючего не было. Но теперь наш двигатель вновь затянул свою песню. Двигаясь задним ходом по улице, шедшей параллельно главной, мы вышли к центру деревни и пробрались через воронки и развалины к КП.
   «Немедленно собраться у развилки перед командным пунктом! Внимание! Деревня занята русскими!» Наш радист вызвал все экипажи. Большой фермерский дом у развилки, в котором располагался наш КП, был тускло освещен пламенем бушевавших вокруг пожаров. Возле стен и в канавах лежали последние раненые пехотинцы, сумевшие живьем выбраться из ада. Во дворе рядом с танком командира в ожидании отступления стояли десятка два «Фольксвагенов» и амфибий. Оберхубера все еще не было. Остальные танки занимали позиции вдоль главной улицы деревни. Наш командир вышел из танка и отправился с докладом к командиру полка на КП, располагавшийся в погребе. Вокруг командира полка стояли офицеры, судя по всему, ожидавшие доклада. Пока снаружи догорали последние схватки, командиры рот и офицеры нервно курили.
   Каждые несколько секунд по погребу разносилось эхо мощных взрывов. Этот звук задавал ритм всей нашей дальнейшей жизни.
   На вопрос, что будет дальше, командир лишь пожал плечами. Если не раздобыть еще несколько канистр бензина, танк придется взорвать метров через пятьсот. По приказу командира адъютант Вилли Винкельман вышел вместе с нами во двор и приказал всем водителям немедленно передать нам все канистры с бензином.
   Потом мы с Родингером, волоча канистры за собой, ползком двинулись через простреливаемый участок дороги к нашему танку. Хотя мы и были уверены, что приказ не будет выполнен, Оберхубер получил указание вернуться на старую позицию и любым способом уничтожить машину Кулемана. Но для этого было уже слишком поздно.
   Нам было совершенно ясно, что придется идти на прорыв на своем танке, даже если ради этого и нужно будет взять всю ответственность на себя.
   Перевалило за полночь. На востоке и севере красными огнями догорали последние костры домов и немецких танков. На фоне пожаров длинными колоннами нестройно маршировали русские пехотинцы и снова исчезали в темноте. Нас заботило только одно — как выбраться из окружения. Оберхубер вернулся, потому что улица, на которой стояла машина Кулемана, уже кишела русскими. Со стороны Фалькенхагена доносился рев и лязг русских танков, двигавшихся в нашем направлении. Ночной ветер доносил
   шум с такой силой, будто они были всего в 100 метрах. Вдруг в северной части деревни снова залаял русский пулемет. Вдоль дорожки засвистели светящиеся красным пули, рикошетом отскакивая от стен и камней. С хриплыми криками русские двинулись через дома. Мы ничего не могли поделать — нужно было беречь боеприпасы. Мы уже расстреляли весь боекомплект к пулеметам, а фугасные снаряды мы были готовы расходовать только по явным целям. По другую сторону от развалин, где вечером шел бой, в небо снова взмыли огненные кометы русских реактивных снарядов. Мы тут же бросились к стене и вжались в землю, царапая ее ногтями и стараясь не сбить дыхание, а вокруг нас повсюду начали вырастать грибы дыма и грязи. Вокруг нас содрогнулся весь мир; в нависшей вдруг тишине на твердую землю посыпались камни и комья земли. Русские установили это мерзкое оружие на танки и теперь под покровом темноты подтащили его к окраине деревни.
   Наконец офицеры вышли из освещенного КП во двор. Нужно было выступать. Боевая группа, во главе которой двигался наш «тигр», должна была пройти вдоль насыпи слева от железной дороги в сторону Вильмерсдорфа. Открывать огонь нам было разрешено лишь в крайнем случае. Раненые и отставшие от своих частей солдаты вышли во двор и залезли на танки. Это были остатки немецких войск, оборонявшихся на передовой.
   Мы заняли позицию во главе клина, которому предстояло этой ночью идти на прорыв. За нами двигались три разведывательные бронемашины и длинная колонна амфибий. Остальные наши «тигры» снова заняли место в хвосте колонны. Наш путь пролегал через поваленные деревья, разрушенные стены (пришлось проехаться даже по сараю) и дальше по открытой местности восточнее железной дороги.
   Потом наша колонна укрылась в лесу. После нечеловеческого напряжения и концентрации расслабляющее чувство вновь обретенной свободы и безопасности привело к внезапному упадку сил. Мы готовы были уснуть хоть стоя. Во время длительного привала на окраине Вильмерсдорфа Родингер раздал экипажам суточный паек. Он состоял из печенья, шоколада, холодной еды и шнапса. Когда колонна остановилась на главной улице деревни, было 3 часа утра 23 апреля. Всех цехотинцев, приехавших с нами, собрали и поставили на вновь построенные и укрепленные позиции. Бедолаги!
   После последнего большого совещания о положении на фронтах в берлинской Ставке фюрера с участием государственных, партийных и военных руководителей Гитлер впервые признал поражение. Русские снаряды уже рвались на улицах Берлина, а в это время генерал-фельдмаршал Кессельринг был назначен Верховным главнокомандующим и ответственным за государственные дела в южной части рейха. Гросс-адмирал Дёниц получил такие же полномочия в отношении северной части Германии. Гитлер пожелал остаться в Берлине. Лишь немногие знали, в каком положении была наша страна в тот момент.
   Сообщения о быстром ухудшении нашего положения распространились по лесам и отступающим колоннам, словно лесной пожар.
   Наша 9-я армия под командованием генерала Буссе снова срочно запросила по радио разрешение Ставки фюрера отступить на северо-запад, к Берлину. Армия уже несколько дней была окружена русскими и лишилась снабжения. Она подвергалась ожесточенным ударам с тыла и находилась под угрозой полного уничтожения.
   Однако Гитлер вторично отклонил просьбу командующего армией. Боевой дух упал до нуля. Повсюду наблюдались одни и те же картины. Многие пожилые бойцы фольксштурма, плохо вооруженные, необученные и плохо экипированные, убежденные в бессмысленности дальнейшей борьбы, покидали позиции, не дожидаясь даже слабых атак противника, и возвращались в погреба своих домов, к женам и детям. В то же время молодежь из гитлерюгенда, ребята четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет, сражались повсюду с тем же безрассудством, что и лучшие из немецких солдат в самых дерзких сражениях этой войны. Мобильные группы истребителей танков вместе с отважными солдатами добились огромных успехов, выследив и уничтожив немало прорвавшихся русских танков. Многие из этих смелых ребят в боях за родину проявили настоящий героизм. Регулярные войска, хоть их и осталось совсем немного, тоже продолжали храбро сражаться, но страдали от недостатка оружия и боеприпасов. Но хуже всего была нехватка боеспособных солдат на оборонительных позициях, становившаяся с каждым часом все более ощутимой. Абсурдные и противоречивые приказы вносили сумятицу в действия отдельных частей вплоть до уровня роты. Лишь немногим из нас удалось в эту ночь отдохнуть. Сигналы тревоги постоянно сдергивали солдат, находившихся в лесу, с места.
   Рано утром 24 или 25 апреля — мы и сами точно не знали, поскольку понятие календарного дня, да и само понятие времени, утратило для нас всякое значение — мы лишь слышали вдалеке гул фронта. В этот день лавина русских продолжала движение к сердцу Германии.
   Давно потерявшая связь с соседними корпусами, наша армия оказалась глубоко в тылу русских и подвергалась атакам со всех сторон. Оборонительные бои шли с все большим ожесточением. Командир сформировал из всех оставшихся боеспособных танков отдельную боевую группу под командованием Клуста и приказал двигаться на север от Прироса для усиления обороны на этом участке. Пять машин немедленно выступили по дороге на Шторков, шедшей через Прирос. Потом мы свернули налево, в редкий сосновый бор, и устроили замаскированные огневые позиции на краю болота. Из донесений, полученных по радио, следовало, что русские танки, атакуя с севера, ворвались в Вольциг и угрожали с тыла нашим танкам на позициях у Шторкова. По данным разведки и наших солдат, противник располагал мощными танковыми силами, штурмовыми орудиями и противотанковой артиллерией. Кроме того, для нас положение усугублялось сильно пересеченной местностью, постепенно поднимавшейся к городу, занятому противником.
   Наши танки немедленно были переброшены на другую сторону моста у Прироса. Утром саперы подготовили мост к взрыву, чтобы уничтожить его при появлении русских танков. Наша пехота сообщила, что русские ганки приближаются с севера, со стороны Вольцига, вдоль реки Даме.
   По дороге на запад двигались наши немногочисленные солдаты. В ожидании противника мы заняли позиции на восточном берегу, на краю деревни.
   В прихожих и погребах домов было множество отчаявшихся женщин, невинных детей, стариков и угрюмых солдат, ожидавших неминуемого прихода русской пехоты. Ужасный бесконечный поток беженцев с востока уже пронесся через деревню, передавая рассказы о бесчинствах против беззащитных немецких женщин, об убийствах, грабежах, мародерстве и насилии. По мере отступления немецких войск города переполнялись страданиями и страшными лишениями. Люди не просили нас держать оборону. Поражение и развал немецкой армии стали неизбежными и очевидными. Но в их унылом взгляде читался лишь один вопрос: какие еще ужасы принесут ближайшие часы?
   Потом наши солдаты сообщили, что русские переправляются через северный рукав реки на западный берег на обнаруженных ими лодках. Мы выехали на середину моста и стали ворочать башней над его перилами, посылая фугас — ные снаряды один за другим в гущу лодок. Взрывы взметали высоко в воздух столбы воды. Наш мост сотрясался при каждом выстреле. Две лодки утонули, остальные укрылись в ветвях ив, росших вдоль берега.
   Нужно было возвращаться. В любой момент русские танки могли выскочить из леса на открытое пространство и открыть огонь по нашему «тигру», стоявшему на высоком деревянном мосту.
   Съезжая с моста, мы получили по радио приказ отойти с восточного берега. Все танки необходимо было немедленно переправить на другой берег и сосредоточить чуть южнее, в лесу. Согласно приказу по армии, отданному накануне, всем частям предписывалось уничтожить все транспортные средства независимо от их груза или назначения, кроме боевых машин. Причиной для такого приказа было отсутствие запасов топлива. Единственными исключениями из этого перечня были полевые кухни и санитарные машины — они были незаменимы. Было приказано перед уничтожением сливать из баков машин все топливо для передачи танкистам.
   Дорога выглядела заброшенной и пустынной. Массы войск, прошедшие вдоль дороги на запад, уже укрылись в лесах под Цоссеном и Кёнигсвустерхаузеном. Дорога сама стала полем боя.
   Непрерывные атаки русской пехоты и танков все туже стягивали кольцо окружения. На востоке, западе и юге наши солдаты поспешно отступали на предполагаемые но- ^ вые рубежи обороны. Полное уничтожение нашей дивизии было вопросом нескольких дней. Конец был неизбежен, как наступление ночи после дня.
   Хотя основные силы нашей 9-й армии удерживали рубеж обороны по Одеру в районе Франкфурта, несмотря на то что русские продвинулись больше чем на сто километров в наш тыл, Гитлер отказался от мысли отвести армию в Берлин для защиты столицы рейха. А потом наступил дефицит топлива и практически всего, в чем мы нуждались.
   Наконец Клуст приказал по радио немедленно перебросить наши танки в леса, лежавшие между Приросом и Меркиш-Буххольцем. Когда взревели двигатели и колонна танков двинулась от дороги к центру леса, раздался всеобщий вздох облегчения.
   Наш механик-водитель как обычно переключал передачи, чтобы нагнать идущий впереди танк. Вдруг в коробке передач что-то стукнуло, и мы остановились. Повреждение трансмиссии! Мы смогли продолжить движение в аварийном режиме — на передачах с первой по четвертую — со скоростью пешехода, но мы хотя бы сохранили подвижность.
   Возле каменного моста через реку Зеенге, почти полностью разрушенного ударами с воздуха, мы выехали на асфальтированную дорогу на Меркиш-Буххольц, но через два километра снова покинули ее, свернув на лесную просеку.
   Проезжая лесок за леском, мы выспрашивали дорогу к расположению нашего батальона. Как только мы его нашли, ремонтная бригада нашей роты занялась поврежденной трансмиссией. Мы ужасно устали, но не могли сомкнуть глаз. Дело было не только в стуке молотков в передней части корпуса между местами механика-водителя и радиста. Нас терзало горе от осознания всего происходившего вокруг. К счастью, нас связывали неразрывные узы товарищества, закаленные боями и нуждой, узы душевной гармонии.
   Гитлер назначил на 25 апреля атаку армии Венка, которая должна была, сосредоточившись на восточном берегу Эльбы южнее Магдебурга, нанести удар на Потсдам и прорвать окружение Берлина. 27 апреля немецкие войска снова прорвались через кольцо русских войск, наступавших с юга на район западнее Берлина.
   Но эта атака немцев захлебнулась после соединения с корпусом Реймана. Из девяти дивизий 12-й армии шесть существовали только на бумаге. Было развернуто всего три дивизии (один корпус), да и те были плохо оснащены и вооружены. По радиосообщению, полученному 25 апреля, фронт севернее Берлина и южнее Штеттина, на участке 3-й армии, фактически рухнул. Попытка деблокирующего удара силами армии генерала фон Мантейфеля из района Ораниенбурга также провалилась после первоначального успеха, когда войска под командованием генерала СС Штайнера вклинились на два километра.
   Тем временем Мюнстер, Хельвиг и Малер, машины которых пришли вместе с нами, заправили танки и приготовились к бою. Запасов топлива, привезенного в бочках, не хватало даже на заправку одной машины, и пополнения их ожидать не приходилось. Что будет дальше? Ночью наши эвакуационные группы оттащили в тыл поврежденные машины. Те из них, которые невозможно было исправить, были взорваны. Командирская машина Шмидта уже была взорвана накануне вечером при отступлении из Шторкова. Мы больше не могли скрывать нервного напряжения перед лицом неопределенности, угрожавшей гибелью.
   Тем временем остатки роты собрались на просеке. Товарищи, объединенные общим отчаянием и опытом совместных боев, залезли на небольшой тягач и полевую кухню. Для многих из нас это прощание стало прощанием навсегда. Мы могли лишь с печалью и беспокойством ожидать завершения авантюры, в ходе которой мы должны были преодолеть 100 километров по тылам русской армии. Первым пришел рядовой из танковой дивизии. За ним — Кулеман. Они хотели ехать вместе с нами в боевом отделении. Поэтому они забрались под орудие. Затем разверзся ад. На сосредоточившиеся в лесу машины и солдат обрушился беспокоящий огонь русских минометов. Мы переключили радиостанцию на прием. Наверное, где-то около 7 часов утра посыльный вызвал командиров танков к машине командира. Переждав несколько взрывов, мы бегом бросились к танку Ноя. Пришлось подождать Кунке, который выскочил из люка заряжающего на несколько минут позже. Потом мы собрались вокруг затвора орудия, изучая расстеленную карту, освещенную лампой в потолке башни.
   После отданного 27 апреля запоздалого приказа нашей армии прорываться к армии Венка все окруженные получили указание в ту же ночь, обходя Берлин с юга, прорываться в Бранденбург.
   Группа, во главе которой двигались наши танки, должна была пройти правее Меркиш-Буххольца напрямик через леса в сторону Хальбе. Дойдя до Хальбе, мы должны были двинуться вдоль шоссе Берлин — Котбус и прорываться в направлении между Барутом и Цоссеном, укрываясь в обширных лесах, пока не соединимся с армией Венка, растянувшейся от Потсдама до Магдебурга. На исходные позиции надлежало выйти не позднее чем через пятнадцать минут. На часах было 6.50 утра.
   Поддержку роте должны были оказывать пехотинцы курсантского полка дивизии «Курмарк», посаженные на броню. Атакующей колонне не разрешалось останавливаться ни в коем случае. Любое сопротивление необходимо было сломить всеми доступными средствами. Нужно было обеспечить непрерывность наступления. Наш взвод шел головным. Мы все прекрасно понимали сложность поставленной задачи: головному взводу предстояло прорвать позиции русских, столкнувшись с численно превосходящим, подготовленным и сосредоточенным противником, стоящим в обороне. Никогда раньше на долю танкистов не выпадало подобных заданий. Никогда еще за прошедшие годы войны жизни тысяч солдат и мирных жителей не зависели от такой маленькой горстки танков!
   Едва мы спрыгнули с танка Ноя, как среди головных танков разорвалось несколько снарядов. Мы в нескольких словах описали остальным командирам сложившуюся ситуацию, потребовав от них максимальной бдительности и умения во что бы то ни стало удержаться за танком, идущим впереди. Прочие указания должны были передаваться по радио.
   Мы услышали топот тысяч сапог за спиной. Солдаты двигались через лес на исходные позиции. Мы быстро надели наушники и микрофоны. Механик-водитель запустил двигатель. Плавно раскачиваясь, танк двинулся вперед. По лесу эхом разносился шум танковых двигателей. Новые тысячи солдат постепенно вытекали потоком из леса, окружая наши машины. Были отданы последние приказы. Генералы и полковники пытались привести в порядок построенные в колонны дивизии. Молодые унтер-офицеры дивизии «Курмарк», вместе с которыми мы вели бои на Одере 16 апреля, группами забирались на наши танки. Все разговоры крутились вокруг предстоящего прорыва. Сумеем ли мы прорваться и каким образом?
   Незадолго до 11 утра 27 апреля мы получили приказ явиться к командиру, который рассказал нам об участке фронта вдоль дороги. Исключительно важно было удержать до вечера опушку леса (в основном силами пехоты). Ожидалось, что противник может бросить в бой танки. Мы договорились об используемых радиочастотах. Мы должны были остаться со 2-м взводом в качестве резерва. Шедшим впереди 1-м взводом командовал Кунке. Мы вернулись к танкам и отвели их с дороги в лес. Метрах в ста дальше в глубь букового леса в окопах за дорогой, асфальтовое покрытие которой виднелось за прогалинами и кустами, нас ждали русские. Прошло, наверное, минут десять, и наш танк получил сильный удар. Я спрятался в командирской башенке. В следующие несколько минут, сотрясая нашу машину, на землю один за другим обрушились несколько залпов.
   Мы захлопнули крышки люков. Вокруг все грохотало и гремело. Несколько минут земля на просеке буквально кипела и сотрясалась. В небо взлетали черные столбы грязи и дыма. Мы прижимались к смотровым щелям, ведя наблюдение со всех сторон. Земля под нами дрожала, и танк — вместе с ней. Снаружи в танк проникал едкий запах серы.
   Кажется, это было 28 апреля. Вскоре после 3 часов ночи бойцы роты СС сосредоточились за боевыми машинами для контратаки. С криками «ура» они бросились в лес, увлекая за собой отставших и усомнившихся в собственной храбрости.
   Перед атакующими плясали голубоватые облачка дыма от ручных гранат. Затем крики наступающих утонули в стаккато пулеметных очередей. Вскоре многие, пошатываясь или ползком, вернулись обратно. Большинство из них были ранены, и их поддерживала лишь надежда на чью-нибудь помощь. Врачи и санитары работали без передышки, собирая расколотые кости, накладывая повязки, оперируя и успокаивая раненых. Но что будет с теми тяжелоранеными, которые остались там, впереди? Сама мысль об этом была невыносимой.
   В 6 вечера Родингер принес горячую пищу и сказал, что ночью мы выступаем. Мы снова утолили голод сладким рисовым пудингом. Несколько торопливых затяжек сигаретой. Двигатели гудели на холостом ходу, полные силы. До начала атаки оставалось всего несколько секунд.
   Командир приказал построиться. Настало время атаки, которая должна была решить судьбу тысяч немцев.
   Мы двинулись вперед. Наш медлительный гигант с ревом выбрался на дорогу, на мгновение замер, а потом, ведя огонь из пулеметов, устремился в лес на другой стороне. Глубокое отчаяние перед лицом неминуемой гибели сменилось ревом облегчения, вырвавшимся из тысяч глоток. Солдаты бросились вперед, плечом к плечу, шеренга за шеренгой, в сторону русских позиций. Все, что оказывало сопротивление, безжалостно уничтожалось, втаптывалось в грязь и сметалось с дороги.
   Снова смертельно раненные солдаты поднимали головы с пропитанной кровью земли, смотрели на нас тускнеющим взглядом и поворачивались лицом к небу, наполнявшемуся дымом и пылью, летевшей из-под наших гусениц. Мы были полны решимости прорваться, и оборона русских развалилась.
   Словно поток из пробитой плотины, десятки тысяч человек рвались вперед следом за всесокрушающей силой наших танков, обгоняя нас и расширяя фронт до нескольких сотен метров. Бесконечный поток устремился к Хальбе.

   Обороняющийся противник всегда сосредотачивал огонь на танках. Машины, на которых везли раненых, должны были следовать в колонне. Рядом с нами, среди обломков сгоревших грузовиков и тягачей, двигались вперед, толкая друг друга, массы солдат. Все столпились на такой маленькой площади — это безумие! Они все хотели идти следом за танками, словно стальные громады могли обеспечить им безопасность и укрытие. У самого железнодорожного переезда, чуть справа, была лесопилка, где дивизии смогли сосредоточиться за время долгого привала. В маленьком городке стояла пугающая тишина. У нас практически не было времени осмотреть его — так много нужно было уточнить, обсудить и подготовить. Наступила ночь, и в темноте ярче засверкали огни. Не последовало ни единого выстрела.
   Высланные вперед разведчики сообщили, что в 300 метрах, между домами у выезда с шоссе на запад, противник установил заграждение и рубеж противотанковой обороны. Генерал приказал немедленно атаковать город. Наш танк двинулся вперед. Танк командира шел за нами на некотором расстоянии, за ним приближались остальные машины.
   Мы остановились метрах в тридцати от баррикады и запросили поддержку пехоты — на узкой, обсаженной деревьями дороге мы не могли объехать или обстрелять препятствие. Вести огонь мог только головной танк. На узком участке началась отчаянная схватка за каждый дом, за каждый двор, за каждую канаву! Дорога была усыпана убитыми и ранеными солдатами. Между танками сновали грузовики и тягачи, груженные ранеными. Дома запылали. Алые языки пламени мелькали над крышами, в окнах. В темноте эхом разносился громкий грохот взрывов. Огонь русских с каждой минутой усиливался. Особенно страшны были минометы. Из перемолотых груд раненых, покрывавших проезжую часть и тротуары, доносились громкие просьбы о помощи.
   Фосфорные снаряды рвались, разбрасывая белые искры; по нам открыли огонь вражеские танки. Положение становилось угрожающим! Различить вспышки выстрелов вражеских орудий было очень трудно, а темные силуэты наших танков были прекрасно видны на фоне горящих домов. Уйти назад или вправо мы не могли. Генеральский «кю- бельваген», стоявший рядом с нами, уехал. Танки стояли колонной друг за другом. И тут мы получили прямое попадание. Ослепительная белая вспышка — и через несколько секунд машина была охвачена ярким пламенем. Услышав крик Отта в переговорное устройство «Машина горит!», мы поспешили распахнуть люки, вывалились из люков и грохнулись на твердое дорожное покрытие. Отт выпал на металлическое крыло, защищавшее гусеницы, и ушиб ребра. Мы отскочили от танка, бросились бежать по улице и снова обернулись. И тут мы поняли, что произошло. Посреди кучи поваленных телеграфных столбов, сорванных вывесок и обломанных ветвей стояла темная махина нашего танка, освещенная пламенем. Тогда мы поняли, что, наверное, в нас попал зажигательный снаряд. Мы снова друг за другом забрались в танк и заняли места в боевом отделении. Посреди окружавшей нас неразберихи механик-водитель со стоном возился с рулевым управлением, опасаясь, что не сможет снова управлять машиной. Но он должен был справиться — просто обязан! Мы умоляли его, мы требовали от него не прекращать усилий. Только от него зависела судьба машины и экипажа. Наши спешно передаваемые доклады перебило другое сообщение.
   Кунке перестал отвечать. Что случилось? Командир в последний момент приказал немедленно отвести машины к перекрестку. Прорваться здесь оказалось невозможно, и оставалось только попытаться выбраться из ловушки с наименьшими потерями.
   Разворачиваясь, мы увидели танк Кунке, подожженный противотанковым снарядом. «Тигр», подтянувшийся к нашей позиции (из-за темноты мы не могли разглядеть, была ли это машина из нашего взвода), собрался было отойти задним ходом по тротуару, но зацепился гусеницами за тяжелый грузовик. Капот машины быстро оказался под кормой танка. Раскаленные газы из выхлопных труб танка подожгли топливные баки грузовика. Грузовик и танк были мгновенно охвачены морем огня. Тяжелораненые, ехавшие на корме танка, и экипаж машины живыми факелами рассыпались по улице, громко крича от боли. Кто позаботится о них? Нам всем нужно было заботиться о себе самим. Мы немедленно пустились в путь — пламя с горящего танка грозило перекинуться на нашу машину. Танк Кунке взорвался с яркой вспышкой. Череда внутренних взрывов разметала по улице боеприпасы, сложенные в танке. Улица позади нас была уже очищена. Ослепленные яркими огнями, мы медленно повели танк в спасительное укрытие в тени деревьев. Гусеницы танка, наверное, уже в десятый раз перемалывали тела убитых, лежавшие на улице. На несколько минут на середину улицы обрушился огонь противотанковых орудий с баррикады.
   Мы развернули танк на месте на 180 градусов и двинулись по улице. В эти тревожные секунды экипаж охватило чувство страха, от которого мурашки побежали по коже. В любой момент противотанковый снаряд мог угодить в корму машины, и мы прекрасно понимали, что он легко пробьет относительно тонкую броню. Наконец, мы свернули на боковую улицу и возблагодарили судьбу, позволившую нам пережить тяжелый бой.
   Наш маршрут проходил как раз через центральную улицу, где нас ждал Кунке. Он торопливо доложил о потере танка. Мы двинулись дальше из города в Леса, куда до нас ушли танки и тысячи немецких солдат. Сначала мы были головными. Теперь мы покидали улицу одними из последних.
   Мы изо всех сил старались не потерять из вида колонну, которая повернула на юг, а затем под прикрытием леса — на запад. На пути из города мы видели лишь несколько домов. Улицы городка стали настоящими дорогами смерти, где полегло, как было позднее подсчитано, четыре или пять тысяч солдат.
   Сотни солдат шагали по одному и группами вдоль дороги, показывая путь к оврагу на краю леса, который подвергался мощному обстрелу русских.
   Все пытались укрыться за медленно двигавшимися боевыми машинами. Впереди, где снова во главе колонны шла 1-я рота, движение застопорилось, и снова пехота понесла огромные потери от огня русских пулеметов. Нам снова приходилось бросать раненых на месте. Всех, кто еще мог передвигаться пешком или ползком, многотысячный поток всю ночь нес на руках на запад.
   Этой ужасной ночи, казалось, не было конца. Танк Хар- ландера был подбит группами истребителей танков. Командир погиб, но остальному экипажу удалось покинуть машину. Лэбе забрался в наш танк, временно сменив совершенно выбившегося из сил заряжающего.
   Незадолго до рассвета голова колонны, состоявшая из пяти танков, напоролась прямо на позиции русской батареи, и снаряды ее орудий, поставленных на прямую наводку, стали рваться среди деревьев и о броню танков. Во второй или третий раз раненые, ехавшие на броне танков, получили новые ранения от осыпавшего их града осколков. Поскольку каждый из командиров стремился побыстрее проехать мимо батареи, но головные машины по неизвестной причине остановились, следовавшие за ними машины снова сбились в кучу. Разглядеть отдельные орудия противника в просеке слева от дороги было почти невозможно. После каждого выстрела лишь на секунду была заметна яркая вспышка.
   Но мы все быстро успокоились. Башня немедленно развернулась влево, и, пока заряжающий досылал в ствол фугасный снаряд, наводчик направил орудие на огневые позиции. Снаряды один за другим, вылетев из ствола нашего орудия, рвались на позициях противника. Вверх взмыли красные и белые ракеты, на несколько секунд ярко осветив- шиє местность. Этих секунд оказалось достаточно, чтобы некоторые экипажи разглядели противника. Пулемет радиста и спаренный пулемет обрушили очереди трассирующих пуль на врага, который через несколько минут прекратил огонь, и наша колонна двинулась дальше.
   Метров через двести танки снова остановились. На этот раз из уст в уста передавалось радостное известие. Прямо перед нами было шоссе Берлин — Котбус, наша первая цель, на пути к которой пришлось принести столько жертв. На востоке медленно разгоралась заря нового дня. Чтобы найти наиболее удобные места для переправы через реку, вперед были направлены разведчики. Когда бледный утренний свет коснулся кончиков деревьев, широкие луга все еще были покрыты туманом, который мог таить множество неприятных сюрпризов. От головных дозоров поступило сообщение, что мост свободен и подготовлен к переправе. Пока ночь уступала место дню, наши танки, проехав по мосту, укрылись в лесах на другом берегу, где мы должны были ждать подхода основных сил дивизии. Вперед для охраны была выслана пехота, и танки освободили дорогу. Потом новая проблема омрачила наши души. Запасы горючего быстро подходили к концу. На пересеченной местности бензина должно было хватить не больше чем на десять километров.
   Что потом? Потом для нас, да и для десятков тысяч солдат, следовавших за нами, все было бы кончено. Единственным возможным вариантом оставался плен. Мы снова обратили внимание командира на эту опасность. Дальнейший успех нашего прорыва зависел от наличия бензина. В лесу, на сырой земле рядом с танками, лежали тяжелораненые. Их товарищи вместе с санитарами делали перевязки. Кто присмотрит за теми, кого мы оставим? Наш путь отмечали тела тысяч погибших и, наверное, втрое большего числа раненых, сгинувших в лесах без медицинского ухода и помощи. Какую же жалкую картину представлял тернистый путь 9-й армии!
   Успех нашего прорыва к армии Венка зависел еще и от того, сумеет ли эта армия удержать занимаемые позиции.
   Командир нашего танкового батальона приказал одному танку двинуться по тропе и вступить в бой с русскими танками, блокировавшими основные силы дивизии к востоку от шоссе.
   Тем временем танковая группа ждала на краю торфяника. Снова вперед были брошены пехотинцы. Они взяли в плен несколько русских. Командир приказал нам выполнить приказ, поступивший по радио. Поэтому мы немедленно сгрузили с танка тяжелораненых. Мы снова напомнили командиру о дефиците топлива, из-за которого мы не смогли бы даже перебраться на другую сторону шоссе. Разгорелся жаркий спор. Всем было ясно, что танк, отправленный на это задание, придется оставить. В первую очередь нужно было раздобыть топливо. Родингера, раненного в Хальбе, его механик-водитель Штинцель уложил позади нашего танка. Нужно было погрузить его в боевое отделение. Но куда его положить? Внутри места не было, а везти его снаружи значило обречь на неминуемую смерть. Он лежал на коричневом, пропитавшемся кровью одеяле. Его волосы были спутаны, лицо побледнело. В его спине зияла огромная дыра с черными краями. Он тихо прошептал мне на венском диалекте: «Передайте жене и сыну, что я их люблю. Я скоро умру. Только прошу вас, не бросайте меня здесь, возьмите с собой!» Мы успокоили его.
   Вдруг поступил приказ продолжать марш. Танки нашей 1-й роты вышли из леса на торфяник. В промежутках между ними двигались тягачи, грузовики, легковушки, мотоциклы, передвижные радиостанции, самоходные орудия и зенитки. Пока волна боевых машин ползла через залитый солнцем торфяник, мы все еще думали, как бы нам забрать с собой Родингера. Почти в самом хвосте колонны нам удалось остановить санитарный бронетранспортер, в котором врач откликнулся на наши слезные мольбы и взял к себе Родингера, несмотря на то что машина и так была набита ранеными. Мы быстро погрузили его немощное тело на носилки, укрыли мечущегося в бреду товарища одеялами и уложили носилки сверху на тонкие стальные борта бронетранспортера, так как больше раненого просто некуда было положить.
   Мы в последний раз пожали безжизненную руку Ганса. О дальнейшей его судьбе нам ничего не известно.
   Наши головные части снова застряли у железнодорожной насыпи между Барутом и Цоссеном. Снайперы, укрывавшиеся в деревьях, и пулеметы противника не представляли угрозы для наших танков, но наносили все больший урон пехоте, блокировав дорогу и задержав нас на несколько часов. Поскольку горючее в нашем танке могло кончиться с минуты на минуту, мы снова связались с Ноем. Впрочем, он мог дать нам только один совет: в случае необходимости взорвать танк. Пройдя пешком вдоль остановившейся колонны, мы спросили у каждого водителя, не сможет ли он поделиться с нами несколькими литрами топлива для танка, одновременно напоминая об устном распоряжении генерала, гласившем, что все запасы топлива должны быть переданы в распоряжение танкистов. Эта просьба, от исполнения которой зависела жизнь или смерть десятков тысяч немецких солдат, нашла отклик в их сердцах, и мы сумели наскрести для своего танка 140 литров бензина.

   Как это бывает всегда и везде, последние позиции обороняет элита. Ближе к вечеру большая часть санитарных машин вернулась после многочасовых безуспешных поисков полевых перевязочных пунктов. Тяжелораненые, которые и без того сильно страдали, по-прежнему оставались в машинах. Наверное, в тот момент не было худшей участи, чем оказаться среди раненых. При тяжелых ранениях надежды на спасение не было. С наступлением темноты мы похоронили погибших. Могилы мы сровняли с землей, лишь набросав приблизительную схему их расположения и записав имена ближайших родственников для уведомления.
   Отступающие подвергались атакам штурмовиков, круживших над верхушками деревьев и вынуждавших солдат забиваться в окопы. Лес вновь наполнился звуками стрельбы. Каждый островок кустарника, каждая воронка, каждая канава мгновенно заполнялись людьми, искавшими укрытия. Непрерывно стучали авиационные пушки и пулеметы, рвались осколочные бомбы, машины проносились мимо и вспыхивали. Среди деревьев то и дело раздавались голоса, звавшие санитаров. Потом кошмар закончился — самолеты стали кружить над другой частью леса. Мы выскочили из танка и занялись нашими ребятами. В результате внезап- ного налета двое солдат погибли, еще несколько были легко ранены осколками. Мы забрали расчетные книжки и жетоны убитых и похоронили их на месте.
   Приближавшиеся на большой скорости самолеты снова заставили нас нырнуть в танк. С неба посыпались листовки: «Солдаты 9-й армии, сдавайтесь и складывайте оружие! Переходите на нашу сторону! Смерть или плен!» Из стволов вылетал снаряд за снарядом. Вспышка, свист снаряда и взрыв… вспышка — взрыв… вспышка — взрыв! Без остановки. А в промежутках между взрывами — хлопки винтовок и пулеметов… Все настойчивее… Все ближе… К нам подъехал мотоциклист, весь покрытый коркой грязи и вымокший до нитки. С ним был командир «тигра», доложивший о потере машины вместе со всем экипажем в результате прямого попадания снаряда. От сосредоточенного огня артиллерии и постоянных авианалетов, отбивать которые мы были уже не в состоянии, мы несли огромные потери.
   Снова удары штурмовиков, дождь, отступающая пехота. Мы сидели в «тигре» с закрытыми люками, расстелив на коленях карты, и слушали последние сводки Верховного командования вермахта, описывавшие бои в столице Рейха: тяжелые уличные бои в Кепенике, передовые танковые части русских у Александер-Плац! Советские войска наступали на Фронау через Ораниенбург. Все было кончено! Мы все это знали, но никто не проронил ни слова, потому что для нас последняя глава только начиналась, и мы решили пройти ее до конца. Пока перед нами были русские, о сдаче в плен не было и речи. Время тянулось мучительно медленно. Мы понятия не имели об общей обстановке на фронте. Русские могли появиться из-за леса в любой момент. Наконец показался мотоциклист. Проезжая мимо нас, он крикнул: «Всем приготовиться! Выступаем!» Приказ был отдан в соответствии с решением командования 9-й армии сосредоточиться для прорыва окружения. Через считаные секунды взревели первые двигатели. Из канав и окопов стали выползать черные фигуры людей, которые, спотыкаясь, быстрым шагом направились к своим машинам. Словно допотопные чудовища, наши танки ползли по широкой разъезженной лесной дороге по направлению к головной группе, которая уже приготовилась к прорыву. Под гусеницами скрипел песок. Пехотинцы гроздьями висели на стальных бортах. То тут, то там отсвет лихорадочно закуренной сигареты выхватывал из темноты их лица.
   В темноте посыльные спешили к своим ротам. Пехотинцы пустились в путь. Монотонно бряцали лопатки, оружие и амуниция.
   Они бесшумно шли по тропинкам друг за другом, группа за группой, полк за полком. Сотни, тысячи, новые и новые батальоны, последние полки. Между ними — конные повозки, накрытые брезентом, массы беженцев, полевые кухни и пушки, глубоко уходившие колесами в рыхлый песок. Орудия вязли в песке, и их приходилось с руганью вытаскивать на руках. Мы выступали в путь с автоматической точностью. Были слышны лишь негромкие приказы, да время от времени гул двигателей и шаги пехоты тонули в лязге танков. Ночное небо все чаще освещали ракеты, и сквозь истерзанные войной леса пробиралась тень армии, изготовившаяся к прорыву, к последней схватке.
   Мы вели танк мимо густых колонн по дороге, обрамленной по обе стороны высокими елями. Ее серый асфальт вел к позициям русских. Мы заняли место среди «тигров» головной группы.
   В воздух взлетели белые ракеты — сигнал к атаке. Мы инстинктивно еще раз проверили личное оружие и. форму. Приказ об атаке поступил по радио. Мы снова ворвались на позиции русских — плюющуюся огнем линию обороны. В воздухе одна за другой вспыхивали ракеты. Отрывисто лаяли танковые орудия, и мы ехали вперед, ведя огонь из всех стволов вдоль окопов и баррикад, чтобы пробить путь пехоте. Красные трассы пулеметных очередей противника чертили в небе бесчисленные строчки. Снаряды противотанковых пушек со свистом проносились перед нами, заставляя инстинктивно втягивать головы в плечи. Вдруг артиллерия замолкла, и раздались хриплые торжествующие крики — противник оставил позиции. Мы остановились, чтобы пехота могла залезть на броню, и снова двинулись в путь. «Давай, заводи мотор!» — раздался голос, и тут же из выхлопных труб танка с ревом вырвалось пламя. Заревел мощный двигатель. Гусеницы сорвали нас с места, и колонна снова пришла в движение. Вернулось прежнее возбуждение. От привычного азарта охоты кровь быстрее струилась по венам. Кто мы — охотники или добыча?
   На большой скорости мы приблизились к городу, в который со всех сторон стекалась пехота. Местное население потеряло все. Кровати, мебель, сундуки, чемоданы и прочие пожитки были разбросаны по улицам, переломаны и подожжены. Горожан не было видно, и мы продолжали движение с крайней осторожностью. Вдалеке на пути нашего наступления виднелись облака кроваво-красного дыма. Мы продолжали двигаться вперед. Но надолго ли? Не неслись ли нам навстречу в ночи русские танковые части, чтобы перекрыть дорогу? Не начал ли противник сворачивать кольцо окружения, словно пустой мешок, атакуя фланги и тыл частей, следовавших за нами?
   В нескольких километрах впереди пылал другой город. Мы снова наткнулись на баррикаду. Русские по другую сторону заграждения знали, что по дороге бесконечной вереницей тянутся потрепанные остатки 9-й армии, и немедленно бросили в бой штурмовики. Мы услышали их приближение и лихорадочно пытались определить, с какой стороны их ждать. Все, кто ехал в машинах, приготовились выпрыгивать и искать укрытия в кустах. Двигатели самолетов, медленно летевших над самыми верхушками деревьев в поисках цели, угрожающе гудели. Вдруг залаяла счетверенная зенитка, винтовки и пулеметы открыли стрельбу в воздух, и навстречу атакующим устремился шквал огня. В небе вспыхнули осветительные ракеты, залившие светом забитую людьми и машинами дорогу. Колонна остановилась, и самолеты сбросили бомбы.
   Тут же вокруг запылали машины, раздались искаженные болью голоса, звавшие санитаров.
   Наше дело казалось безнадежным. Нам, шедшим в головных танках, может, и удалось бы выбраться, но слепое стадо позади нас было обречено на уничтожение. Был только один шанс: любой ценой оставаться в голове колонны, быть там, где наш мощный танковый клин мог бы пробить брешь и вести бой. Те, кто избегал боя в голове колонны, которая встречала самое упорное сопротивление, дрогнули под массированным огнем противника. Последние солдаты, уцелевшие после обстрела из тяжелого оружия, с рассветом, шатаясь, направились к русским позициям с поднятыми руками.
   Снова взревели двигатели наших танков. Стальные гусеницы продолжали нести нас вперед. Сотни наших раненых лежали среди пылающих бревен разрушенных домов и во дворах, прося воды и санитаров. Поддерживая друг друга, они с огромным трудом подбирались к самым гусеницам наших танков: «Товарищи, возьмите нас, не оставляйте здесь! Товарищи, помогите нам, помогите!» Но помочь больше не мог никто. Все машины были перегружены, и даже на самых маленьких легковушках солдаты висели, словно виноградные гроздья.
   Наш «тигр» шел головным. 700-сильный двигатель нес нас мимо выгоревших машин, разорванных в клочья, сталкивая их вместе. То, что не оказывалось под гусеницами, сбрасывалось тяжелыми гусеницами в придорожные канавы.
   Со стороны леса батареи реактивных минометов, наводящих ужас «сталинских оргйнов», с ревом осыпали нас снарядами, и земля вокруг содрогнулась от десятков мощных взрывов, вспышки которых раздирали темноту. Мы были словно в тумане; в головах вертелась только одна мысль: все кончено… это конец… наверное, это конец! Эта стена огня сравнивала все с землей. Чтобы представить себе это огненное торнадо, нужно его пережить.
   За парализующим страхом последовали молниеносные действия закаленных в боях солдат. В конце концов, все это было привычно — дело было лишь в опыте и инстинктах.
   День наступил почти незаметно. Мы медленно двигались вперед, в любой момент ожидая появления русских танков. Гул битвы постепенно стих. Тишина после огненной бури безжалостной ночи навалилась на нас, словно ночной кошмар. Повсюду мы чувствовали безмолвную угрозу. В слабом утреннем свете стал очевиден масштаб разрушений на дороге, усеянной остовами машин. Куда ни глянь, перед нами разворачивались картины, с трудом поддающиеся описанию.
   По опыту предыдущей ночи мы смогли примерно определить, в каком положении мы оказались. Русские танки гнались за нами, на флангах отмечалось усиление огня противника, а стук русских автоматов иногда раздавался в угрожающей близости от нас. Особых успехов мы не добились, но зато вновь обрели смелость и уверенность в себе.
   Мы все еще находились в лесистой местности к югу от Берлина, и нам стоило повернуть на запад, если мы не хотели столкнуться с русскими войсками, наступавшими на Берлин.
   За предыдущую ночь мы прошли почти двадцать километров. Сколько же страданий и смерти нам довелось увидеть, сколько русских заграждений пришлось прорвать. А что еще ожидало нас впереди, на пути на запад сквозь русские войска?!
   Нужно было продолжать движение, перебраться через насыпь. Едва мы тронулись в путь, как на насыпи показался русский танк, устремившийся навстречу нам, стреляя из пушки и пулеметов. Мы среагировали молниеносно. Башня танка тут же развернулась в сторону насыпи. Огонь! Сразу же раздался оглушительный взрыв. Что-то черное и дымящееся разлетелось на куски. Металлические обломки взлетели выше верхушек деревьев. Когда дым рассеялся, оказалось, что это взорвался русский танк. Наш снаряд поразил боеукладку и топливные баки с расстояния не больше тридцати метров. Внутри танка гремели взрывы — это один за другим рвались снаряды.
   На несколько минут наступила полная тишина. Потом мы вышли в охранение и приказали машинам двигаться за нами. Первый «юобельваген» двинулся к насыпи, въехал на нее, ревя мотором, и застрял на рельсах. В тот же миг застучал русский пулемет. Очередь хлестнула сбоку по насыпи и рельсам. Раненые солдаты со стонами покатились на землю.
   Два наших танка подобрались к насыпи со стороны опушки и забрались на нее, задрав стволы к небу, а затем опустив их параллельно земле. Под прикрытием массивных корпусов танков около полусотни солдат, женщин и детей проскочили насыпь и укрылись в лесу на другой стороне. Нам оставалось только надеяться, что и те, кто остался позади, тоже смогут перебраться.
   Бронетранспортеры дивизии «Гроссдойчланд» прикрывали фланги групп, переходивших насыпь вслед за нами.
   Наша ударная танковая группа продолжала движение от насыпи на запад через березовую рощу. После того как мы влили в бак две канистры эфира, двигатель вдруг заглох, и запустить его и заставить работать дальше удалось лишь с большим трудом.
   От насыпи пришел Хельвиг и доложил, что ему пришлось взорвать машину. Итак, из-за нехватки топлива мы теряли танки один за другим. Как же нам прорываться сквозь позиции русских без горючего?
   «Тигры» длинной вереницей выехали на равнину. Они снова производили впечатление мощной ударной силы. Некоторое время мы ехали, не сделав ни одного выстрела. Но вскоре мы встретили противника, и в ответ на внезапный огонь русских танков наши машины тоже начали стрелять.
   Русские танки, укрытые среди групп деревьев, рвались со страшным грохотом. Сила взрыва взметала пламя, дым и стальные обломки над верхушками деревьев, и еще долго среди сосен в синеющее вечернее небо поднимались столбы черного дыма. На этот раз нам удалось добиться успеха, и атака продолжилась. Солдаты выходили из-за наших танков с улыбками на лицах. К ним снова вернулась храбрость. Эти сводные отряды шли следом за танками, держа оружие наготове. Нашей целью было добраться до букового леса, где наша боевая группа несколько дней вела бой с русскими. Вдруг с правого фланга снова ударил русский пулемет. Солдаты поспешили укрыться за танками. Мы на ходу посылали снаряды и пулеметные очереди по верхушкам сосен. Далеко позади нас над черной линией нашей колонны тянулась завеса маслянистого дыма от горящих машин.
   У небольшого редкого ельника мы обнаружили ту самую боевую группу, солдаты которой радостно приветствовали нас. Со слезами на глазах эти храбрецы окружили нас. У них снова появилась надежда на спасение. Их благодарность не знала границ. Они больше не были одни — их упорство оправдалось.
   Многие раненые лежали на носилках. Их надежды тоже были очевидны: койка, крыша над головой, уход. Менее чем через полчаса эти надежды были развеяны в прах: раненых пришлось оставить. Какая судьба их ждала? Танковая колонна медленно двинулась дальше. На перекрестках русские оборудовали артиллерийские позиции. Мы давили их гусеницами, вминая в грязь. Вдоль дороги лежали груды окровавленных тел. Последние перепуганные фигуры в бурых шинелях скрылись во тьме ельника. Мы расчистили себе путь, и, словно тонкий поток лавы, тысячи человек сплошной лентой потянулись по дорогам в сторону Лук- кенвальде.
   На окраине города генералы и командиры приказали тысячам солдат построиться в соответствии с принадлежностью к дивизиям, чтобы восстановить управление оставшимися без командиров массами. Дивизии построились в походные колонны шеренгами по двенадцать или шестнадцать человек. В первой дивизии еще оставалась тысяча человек, во второй — едва ли сотня: остатки «Одерской армии».
   Над лесом понеслись громкие распоряжения вновь назначенных офицеров.
   Остатки нашей танковой роты снова заняли позицию в голове колонны. За нами шла 1-я рота с тремя танками. В сгущавшейся темноте мы едва различали очертания деревьев.
   По приказу Ноя наша машина вышла вперед, обойдя машину командира и другие танки, и повернула направо, пока мы не вышли к опушке леса. Здесь мы выключили двигатель.
   «Передай потихоньку в тыл: соблюдать тишину, погасить сигареты — враг близко!» Мы передали сообщение. Проклятие, становилось все интереснее!
   Худой полковник с Рыцарским крестом и по офицеру из оперативных отделов каждой из дивизий залезли в наш танк, чтобы при свете электрических лампочек изучить карты и обсудить положение. Полковник получил от остальных двоих подробный отчет о предполагаемом положении противника. Подслушав их разговор, мы узнали, что, по сводкам вермахта, наши войска отошли к тем-то и тем-то городам. Таким образом, даже командиры вынуждены были полагаться на сводки командования сухопутных войск, которые уже устарели и не соответствовали реальному положению дел. Что же случилось с деблокирующими войсками, которые должны были помочь разорвать мертвую хватку противника?
   Вдобавок ко всему над нашими головами висел дамоклов меч — дефицит топлива. Там, на фронте, по-прежнему стояла тишина. Было так тихо, что был слышен даже шорох ветра в деревьях. Только издалека доносился неясный гул, словно по неровной лесной дороге ехали танки или самоходные орудия. После полуночи прошло несколько минут. К оживленно спорившей группе присоединился высокопоставленный офицер СС. Тут же снова разгорелась жаркая дискуссия. Мы открыли люки и вслушивались в громкие голоса. Кроме эсэсовского офицера, который настаивал и был готов сам возглавить атаку, остальные возражали против немедленных активных действий, учитывая силу противника. Наконец они согласились немедленно сосредоточить войска.
   Когда прозвучал приказ, раздался тихий ропот. Солдаты подчинились без энтузиазма. Никто из них не торопился, и офицерам приходилось прикрикивать на людей, оставшихся в лесу, чтобы поднять их на ноги. Большинство из них старались держаться где-нибудь в середине в надежде, что им удастся выбраться из этой переделки невредимыми.
   Мы запустили двигатели и неспешно выехали из леса на серую равнину. За нами медленно потянулась колонна.
   Не пролетело ни снаряда. Не раздалось ни звука, если не считать рева танковых двигателей и лязга гусениц. Широко рассеявшись по полям, солдаты шли цепью рядом с нашими танками.
   Метрах в восьмистах впереди в серой дымке показались очертания домов.
   До сих пор там не было заметно ни малейшего движения. Может быть, русские оставили деревню? Но вдруг со стороны деревни блеснул отвратительный росчерк пламени, и мы пригнули головы. Снаряд пролетел над нами, едва не задев машину. Из ствола нашего танка вырвался длинный язык пламени, и в деревне разорвался снаряд. Потом мы услышали стрельбу танковых орудий позади, и стены видневшихся впереди домов стали разлетаться на куски. Мы слышали крики тех из наших, кому досталось в этом бою. Огонь русских со стороны деревни становился все более сосредоточенным и эффективным.
   Двигаясь по дороге в сторону деревни, мы простреливали главную улицу из пушки, а трассирующие очереди наших пулеметов вгрызались в стены домов. Земля под нами, воздух вокруг нас — все содрогалось. Преодолев первое потрясение, солдаты, уткнувшиеся было в землю, встали и сбились в толпу, которая побежала за танками. После охватившего их отчаянного страха смерти спасительные крики и боевой клич звенели над перепаханными полями победной песнью. Снова засияли отвагой глаза; отчаяние заставило даже колеблющихся броситься вперед. Раненые снова поднимались на ноги, преисполненные решимости умереть.
   Зайдя слева, мы двинулись к центру деревни. Наш фугасный снаряд с грохотом разнес в клочья русскую противотанковую пушку, расшвыряв искореженные куски металла по улице. Стены домов разлетались на куски, и обломки кружились в воздухе. Из-за черной пелены дыма и пороховой гари почти ничего не было видно. Желтые языки пламени лизали гребни крыш, освещая соседние деревья и дома. Еще до того, как мы вышли к центру деревни, произошел перелом, и уже ничто не могло удержать русских от бегства. Их пушки стояли брошенными на улице. Мы расплющили их гусеницами, взметая обломки в воздух. Хрустело битое стекло. Взрывы гранат постепенно стихли. Треск пулеметов стал слабее. Пехотинцы рысцой приблизились к нашему танку.
   За деревней справа от асфальтированной дороги местность поднималась пологим склоном к ельнику. Поля слева шли под уклон к блестевшему в стороне озеру. И тут стало жарко. Два… три длинных языка пламени мелькнули на опушке леса чуть справа от нас. Выстрелы противотанковых орудий походили на отрывистый лай. Вдруг наш танк содрогнулся от мощного удара. Мы получили попадание в корпус рядом с местом радиста, и стальное крыло с лязгом упало на дорогу.
   Мы ничего не могли разобрать. Опушка леса была еще в 400 метрах от нас. Потом орудие нашего танка выплюнуло несколько снарядов в сторону леса. Взрывы взметнули в воздух сломанные ветви и вывороченные деревья. Словно удар молнии, следующее попадание осветило боевое отделение танка. Снаряд с огромной силой ударил в борт и рикошетом взмыл вертикально вверх.
   Жемчужные нити трассеров из нашего пулемета хлестнули по темному лесу и разлетались рикошетом. На опушке мы заметили четыре или пять вспышек выстрелов.
   Еще один снаряд просвистел над самым танком. Из ствола нашей пушки вырвались длинные столбы пламени, и временами танк был полностью окутан зловонным пороховым дымом.
   Потом раздался ужасный гром. Мы, лязгнув зубами, инстинктивно ухватились руками за первые попавшиеся выступы корпуса. Показалось, что нас взорвали.
   Мощный удар пришелся в правую сторону башни. Казалось, нашу машину подбросило в воздух вместе с землей, на которой она стояла. «Механик-водитель! Влево, полный ход, марш-марш!» — раздалось в переговорном устройстве. Машина сдала назад, качнулась на склоне, выезжая на поле, и понеслась к озеру. Так нам удалось выйти из-под вражеского сектора обстрела. У самого озера мы повернули вправо и двинулись по мягкому берегу параллельно дороге по направлению к командирской машине, которая тоже ушла от обстрела в этом направлении.
   Метров через пятьдесят двигатель чихнул и заглох. Механик-водитель нажал на кнопку стартера. Двигатель тут же завелся и снова заглох. Вторая и третья попытки закончились тем же. Кончился бензин! От одной мысли об этом стало жарко. Отт деловым тоном сообщил, что топливный бак пуст. Кошмар! Мы оказались в глубоком дерьме! Неужели на этом все и закончится? Со стороны деревни на большой скорости подошли танки 1-й роты. Их снаряды обрушились на вражескую линию обороны, пока она не была подавлена. Основное сопротивление было сломлено. Путь для тысяч немецких солдат в обход Луккенвальде был открыт.
   Танки, грузовики и тягачи двигались по дороге с большими интервалами в окружении пехоты.
   Наш командир подбежал к танку ротного, тоже стоявшему у озера без бензина. Последовал суровый приказ: «Взорвать танк!» Нужно было успеть взорвать машину за несколько минут — мы ни за что не хотели отстать от колонны.
   Пока мы выбрасывали из люков обреченного танка вещмешки и личное оружие, экипаж отнес в сторону раненых. Папе установил подрывные заряды и детонаторы.
   После долгих колебаний командир отдал приказ взорвать танк. Папе дернул шнур и выскочил из машины. Мы бросились к ближайшей воронке и упали на мокрую траву. Затаив дыхание, мы считали секунды. Тридцать… сорок… шестьдесят секунд — взрыва нет! Мы прождали пять минут. Сомнений больше не было. Папе забыл снять картонную крышку, защищавшую заряд от влаги. Но мы и так сомневались, стоит ли уничтожать машину. Нужно было любой ценой раздобыть горючее.
   Изобретательные пехотинцы обыскали деревню в поисках топлива для нашего танка, и один из них крикнул, что на русских позициях стоит целый бензовоз с топливом. Это был наш шанс — или смертный приговор.
   Мы собрали все экипажи, еще способные передвигаться. К нам присоединились пехотинцы. Все, кто смог пойти, составили штурмовую группу, чтобы атаковать вражеские позиции на опушке леса. В стогу сена сидела замерзшая девушка. Она хотела дождаться нас, чтобы уйти вместе с нами на обратном пути. Рассыпавшись в цепь, держа пистолеты, гранаты и автоматы наготове, мы ползком, не поднимая головы, двинулись от дороги в сторону леса. Под шум разрывов гранат и пулеметных очередей мы ворвались на позиции, с которых бежали русские. Мы обнаружили мешанину из машин, людей и лошадей, дерева, стали и плоти, живых и мертвых. Снаряды все еще лежали возле орудий, разбитых и разбросанных нашими собственными снарядами. Сильные руки выкатили бочку с бензином на пастбище и покатили ее подальше от сосен. Широкой дугой, усиливая хаос, полетели немецкие гранаты, снова затрещали пулеметные очереди, и мы поспешили через поля к дороге. Снова общими усилиями мы забросили 200-килограммовую бочку на корму танка и залили бензин в баки. Этих 200 литров хватило бы в лучшем случае на 20–25 километров. Но и это уже давало хоть какую-то надежду.
   Белый туман медленно оседал росой на пастбищах и цеплялся за нашу одежду. От голода и истощения нам вдруг стало холодно. Но нужно было собираться в путь.
   Когда мы уже полезли на танк, ужасный грохот разорвал тишину. Ощущение было такое, будто невидимая рука схватила нас и со всей силы швырнула оземь. Мы затаили дыхание; потрясение и страх сковали руки и ноги. Мы медленно приходили в себя. Дрожа, мы ощупывали головы и тела, пытались дотянуться до ног. Все было на месте. Словно в тумане, я встал на колени и оперся на руку, чтобы подняться. Жгучая боль пронзила все тело, на лбу выступил холодный пот ужаса. Снаряд вражеского танка прилетел с другой стороны озера. Он прицелился по нашему танку, тускло поблескивавшему в лунном свете, в тот самый момент, когда мы хотели в него забраться.
   Танкисты осторожно подняли командира на корму танка и протолкнули его через люк для боеприпасов в боевое отделение, где уложили его на шинели и одеяла. Накладывая повязки, Папе и Лэбе обнаружили черные, опаленные дыры, в которых была видна обнаженная красная плоть, в правом предплечье и плече и в правом бедре командира. По его вискам струились бисеринки пота.
   «Лэбе, принимай командование танком и догоняй колонну!» Вскоре небо на востоке начало светлеть. Через открытые люки внутрь танка стал пробиваться серый дневной свет. Танк несся по дорогам и через препятствия, подскакивая на ухабах. Странное это было чувство — беспомощно лежать в боевом отделении и не знать, какие опасности таятся вокруг.
   Наконец мы остановились. Лэбе снова догнал колонну. Бледный утренний свет заливал боевое отделение через прямоугольный люк заряжающего. По приказу офицера из штаба всех раненых собирали под присмотром врачей и санитаров. Организовывались перевязочные пункты, которые впоследствии должны были сдаться русским.
   После нескольких часов отдыха командир пришел в себя и снова залез в башню. Окровавленные белые бинты странно контрастировали с черной формой.
   353
   Всех раненых нужно было выгрузить. По приказу ротного предстояло вытащить из танка двух пехотных лейтенантов, остававшихся в машине еще с той ночи в Хальбе. Бедолаги в отчаянии молили нас оставить их в машине, но мы ничего не могли поделать — их нужно было выгрузить.
   12 Танковые сражения войск СС
   Мы продолжили движение — все в ссадинах, изможденные, полусумасшедшие. Командир 3-й роты Фридль Шинхофен и Финк объезжали машину за машиной на трофейном американском джипе, подвозя топливо. Впереди на дороге у деревянного заграждения стояло русское тяжелое орудие. Перед ним лежали убитые и раненые русские. Другую дорогу, справа от нас, перегораживали столкнувшиеся «студебеккеры». Мы не останавливались. Некоторое время с нами в танке ехал командир нашей бывшей штабной роты Ганс Граальфс. Снова наступила ночь. Громкий гул голосов вернул нас в реальный мир. Колонна остановилась. Мы отчетливо слышали доносившиеся снаружи голоса. Судя по всему, сломался командирский танк.
   Потом мы двинулись в путь. Слева и справа от нас вражеские снаряды крушили дорожное покрытие. Мы снова оказались под сильным огнем противника. В течение ночи русские устроили заграждения и усилили войска на всех дорогах и возможных проездах в западном направлении. Сражения шли за каждый метр. Мы снова услышали рев мощных двигателей самолетов, проносившихся над дорогой. А за нами следовала километровая колонна немецких солдат, шедших по одному и мелкими группами, и в их усталых глазах застыл ужас. Единственный шанс для них выбраться отсюда — наши «тигры». Мы двинулись вниз по склону в сторону леса.
   Вокруг нас наступила тишина. Мы хотели пить, есть… и снова пить. Все фляги уже давно опустели. Когда мы в последний раз ели? Прежде было некогда подумать об этом, но теперь от голода сводило животы. Этот «День труда», который мы когда-то отмечали как праздник, стал для нас днем страданий.
   Вскоре после 8 часов утра выяснилось, что мы вышли к окраине Берлина. Машина снова была забита нашими ранеными. Все, кто мог, вылезли из танка. Заряжающему повернуться было негде, а боеготовность все-таки было необходимо поддерживать ради общего блага. Как и прежде, раненых, цеплявшихся за танк снаружи, сметало пулеметными очередями. Но все равно на машину раз за разом забирались все новые раненые.
   Мы подожгли несколько Т-34 с близкого расстояния.
   Русские отступили в леса слева и справа от дороги. Мы продолжили движение среди горящих танков и машин, среди убитых и раненых. Вскоре мы застыли неподвижно на дороге с лопнувшей гусеницей, которая каким-то чудом продержалась до этого момента. На ремонт должно было уйти не меньше двадцати минут.
   Чуть позже к нам присоединился командир батальона с однотонным тягачом, полным раненых. Все, кто не был ранен, помогали нам натягивать гусеницу, и тут Шуллер вдруг получил пулю в бедро. «Русские снайперы!» — завопил Штинцель и укрылся в машине. Он тоже получил пулкЗ, но в живот. Где же спрятались снайперы? Впереди, справа от дороги, стояла объятая пламенем ветряная мельница.
   Над полями ветер медленно проносил желтовато-черные клубы дыма. Наш танковый кулак съежился до двух «тигров». За последние несколько дней среди наших экипажей не осталось никого, кто не был бы несколько раз ранен или обожжен. С черными волдырями ожогов на руках и лицах и в окровавленной форме мы выглядели ужасно. Ной вернулся с совещания с командиром. Потом Милькер, наш запасной механик-водитель, был ранен и выбыл из строя. Его место тут же занял бывший командир взвода ремонтной роты Ольс. Сломалось переговорное устройство. Раненные за последние несколько часов в полной апатии лежали под орудием, покорившись судьбе. Врачей, которые могли бы оказать им помощь, не было.
   12*
   Весеннее солнце ярко освещало землю. Было около 10 часов утра. В нас снова начала пробуждаться надежда — еще до конца дня мы должны были выйти к позициям немецкой армии Венка. Мы медленно двигались по дороге в сторону Белица. Солдаты широкой цепью вышли из леса и построились в маршевые колонны позади танков по обе стороны от дороги, окаймленной полями спаржи. Мы быстро набрали скорость. Эх, если бы у нас была получше налажена связь! Из-за жуткого лязга внутри машины каждый приказ приходилось выкрикивать вниз каждому в отдельности. Танк снова остановился. В стороне от дороги мы увидели вражеское противотанковое орудие и смели его фугасным снарядом. Сколько пушек, сколько танков мы подбили? Никто уже не считал — подсчеты утратили всякий смысл.
   355
   Чуть слева стоял еще один русский танк. Противотанковый! Башня нашего танка медленно развернулась влево. Огонь — попадание! Облака дыма закрыли обзор. Вдруг из правой задней части танка раздался звук раздираемого металла, и послышалось шипение. Вокруг замелькали ослепительно-белые искры. В нас попали справа. На несколько секунд наступила мертвая тишина. Потом в боевое отделение ворвался громкий свист и гул, и нас поразил вид яркого, жаркого, сверкающего пламени.
   Инстинктивно мы закрыли глаза и обхватили руками головы, словно это инстинктивное движение могло защитить нас от дьявольской силы, вырвавшейся на свободу. Боевое отделение наполнил белый дым; от жара пересохло горло. Танк горел. Яркие языки пламени лизали незащищенную кожу рук, тела и лица. Сталкивались головы и тела, руки цеплялись за люки, обещавшие избавление. Легкие наполнялись воздухом, почти лишенным кислорода; кровь бешеным потоком струилась по шее и головному мозгу. Перед глазами вставала багровая пелена с яркими зелеными вспышками. Мы вывалились из танка с трехметровой высоты башенного люка и на руках отползли подальше от корпуса. С края дороги мы скатились по насыпи в песок. Потом мы вскочили на ноги и нетвердым шагом преодолели еще несколько метров. Прямо перед нами с кормы танка спрыгнул горящий радист. Хартингер, Ной и Ольс пробежали мимо нас. Из люка радиста появились еще два объятых пламенем человека и скатились по насыпи. Они оба, в разорванной форме, с горящими волосами, тянули к нам окровавленные руки. Мы закрыли глаза, чтобы не видеть этого. Первые из уцелевших людей из нашего танка добежали до командирского тягача, который тут же устремился к ближайшему лесу. Остальные постепенно начали приходить в себя. Мы вернулись назад. Из открытых люков нашего танка валил дым. Мы вытащили одеяла из ящика на корме, сняли с креплений огнетушители, набросали в ведро земли и не без труда сумели погасить тлеющий огонь. На расстоянии прямой видимости от немецких позиций мы снова спасли свой танк. Он должен был помочь нам преодолеть последний участок пути. Мы вздохнули с облегчением, услышав знакомое гудение двигателя, и двинулись по дороге на запад, в сторону
   Белица. Холм на другой стороне был покрыт темным лесом, переходившим в кустарник и равнинные луга.
   Головная группа, рассредоточившись, вышла на равнину. Найдется ли в линии фронта разрыв, через который мы сможем добраться до немецких позиций?
   Вдруг загремели орудия русских танков, и над передовыми линиями вспухли яркие вспышки и черные шары дыма. Незаметно для нас три русских Т-34 появились из леса на левом фланге и обрушили свои снаряды на беспомощную группу солдат на склоне.
   Все, кто мог, бросились бежать назад, укрываясь за изгородями и в траншеях. Мы съехали с дороги и на большой скорости двинулись вправо, чтобы занять наиболее выгодную огневую позицию. Немногие оставшиеся у нас противотанковые снаряды должны были найти цель. Всем, кто еще цеплялся за наш танк, пришлось спрыгнуть. Русские были так увлечены своим делом, что не обратили внимания на нас. А может быть, они и не ожидали появления новых немецких танков с этого направления. Еще 400 метров, 300 метров, и мы на месте. «Танк — стоп! Цель — крайний правый танк! Дистанция — 300! Огонь!» Первый противотанковый снаряд вылетел из ствола — попадание! «Новая цель — крайний танк слева! Огонь!» Снова снаряд не пролетел мимо цели — неудивительно, учитывая малое расстояние и неподвижность мишеней. Потом в прицеле наводчика оказался последний, третий Т-34; выстрел — попадание! Пока дымился только первый русский танк, мы продолжали вести огонь по двум другим. Фугасные снаряды и короткие очереди из пулеметов не позволили экипажам покинуть машины. Наконец густые облака дыма показали, что русским танкам пришел конец. Поток наших солдат продолжил движение. Они появлялись отовсюду, из траншей и из-за кустов. Мы снова двинулись по дороге мимо дымящихся Т-34. Солдаты махали нам руками. У всех, кто был в нашем танке, настроение было приподнятым. Мы были почти у цели, к которой так долго стремились.
   И тут случилась беда. Два мощных удара обрушились на корму нашего танка. Машина по инерции прошла еще немного и застыла на месте. Вспышка пламени, от которой в боевом отделении вдруг стало светло, показала, что попадание пришлось в топливный бак. Времени на то, чтобы осмотреться и открыть ответный огонь, не было, если мы, конечно, не хотели взлететь на воздух вместе с танком. Мы вытащили раненых через люк заряжающего под прикрытием дыма, окутавшего корму нашего танка. Пожар усиливался, и шансов спасти машину еще раз у нас не было.
   Мы бросились бежать вперед. С опушки леса у нас за спиной орудия русских танков обрушили снаряды на нашу беззащитную группу. Потом мы услышали отрывистый лай 88-мм танкового орудия. Наверное, это был шедший чуть позади последний «тигр» нашей передовой группы, вступивший в бой с внезапно появившимися русскими танками. Сзади донесся глухой удар, за ним — треск металла и взрывы наших снарядов. Наш танк взорвался, и 18-тонная башня, закружившись, подлетела в воздух. Еще несколько часов в танке будут рваться снаряды и патроны в пулеметных лентах, и наконец останется лишь постепенно затухающее свечение раскаленной брони.
   Впереди луг спускался в долину. Там не было ни кустов, ни даже высокой травы, где можно было бы укрыться. Мы проходили мимо хромающих и ползущих солдат, когда свист и грохот разрывов вновь вынудили нас броситься на землю. Пригнувшись, мы побежали к ближайшему хутору. Противотанковый снаряд окатил нас грязью. Мы неслись вперед; легкие, казалось, вот-вот готовы были лопнуть. Нам повезло. Обстрел прекратился. Особенно хорошо было то, что смолкли пулеметы. Совершенно измотанные, мы, шатаясь, подошли к ближайшей ферме, где маленький немецкий мальчик провел нас по широкой лестнице в гостиную. Немецкий врач и санитар срезали ножницами полуобгоревшие куски рубашек с наших тел и сорвали кожаные штаны с ног. Жена фермера принесла из погреба кувшин воды и протянула его нам. Мы жадно тянули губами живительную влагу. Вдруг по каменной лестнице наверх взлетел мальчишка и закричал, что русские уже в 200 метрах от хутора. Это послужило сигналом врачу и остальным. Они бросились из комнаты во двор. Снаружи завелся автомобиль-амфибия. Не успели мы даже дойти до лестницы, как машина на полной скорости отъехала.
   Вдали по какой-то проселочной дороге время от времени с грохотом проезжали русские танки и орудия. Наконец с окраины хутора донесся топот сапог и крики. Из темноты показалось множество человеческих фигур. Они стали строиться. Первые группы, быстро построившись, шеренга за шеренгой стали исчезать в темноте и окутавшем все густом тумане. Молча, мы беспокойно вслушивались в ночь. Некоторые солдаты все еще лежали на земле и дремали, прислонившись к стенам.
   Когда пришел приказ раненым тоже выступать, он был встречен обычным ворчанием и жалобами. Но между двумя и тремя часами ночи раненые один за другим пустились в путь. Топоча ногами и пошатываясь, они брели через кустарник и канавы, спускаясь и поднимаясь, не останавливаясь ни на минуту. Мы маршировали взводом, бесшумно скользя сквозь дым, словно призраки. Время от времени кто-нибудь выпадал из колонны, но мы продолжали идти без остановок. Медленно наступал рассвет, и мы снова стали различать окружавшую нас местность. Из утреннего тумана перед нами возникла насыпь шоссе. Мы перебрались через нее и снова скрылись в кустах на другой стороне. Вовремя! Позади нас с грохотом потянулась колонна тяжелых гусеничных машин — русские! Совсем рассвело. Мы пошли вдоль ручья и, совершенно выбившись из сил, выбрались из леса. Перед нами раскинулось обширное заболоченное пастбище. Мы жадно глотали болотную воду, вливая ее в воспаленные глотки. Тяжелораненых перенесли через ручей одного за другим. Метрах в четырехстах от нас показалась маленькая полуразрушенная деревенская церковь, обрубленный шпиль которой утыкался в утреннее небо. Кто-то сказал, что мы вышли к немецким позициям. Никакой радости это известие не принесло. За это возвращение пришлось заплатить огромную цену телами солдат целой немецкой армии.
   Это же был и конец пути для солдат 502-го тяжелого танкового батальона СС, который завершился между Одером и Эльбой. Кому дано сосчитать всех павших, раненых и тех, кто не вернулся из плена? За годы, прошедшие после войны, удалось разыскать лишь 150 товарищей из более чем 1000 солдат, переведенных в этот батальон II танкового корпуса СС в Аржантане 1 апреля 1944 года.

   В последнем сражении за Берлин основу сил обороняющихся составляли 11 — я добровольческая дивизия СС «Норд- ланд» с «королевскими тиграми» 503-го тяжелого танкового батальона СС и французский пехотный батальон дивизии «Шарлемань». Немногочисленные «королевские тигры» стали пожарной командой и главной опорой защитников правительственного квартала, «Цитадели».
   26 апреля генерал-майор Крукенберг вывел на улицы, ведущие к «Цитадели», шесть боеспособных «королевских тигров» и САУ. Они должны были отражать атаки русских и поддерживать пехоту в этом безнадежном сражении. Атаки противника по сходящимся направлениям начались 29 апреля с обстрела по оси восток — запад. Два «королевских тигра» блокировали Афус (крупную дорогу) и Курфюрстендам (крупная транспортная артерия Берлина), а остальные машины остались в парке Тиргартен, ожидая возникновения очередного кризиса.
   У вокзала Халензее командир «королевского тигра» ун- тершарфюрер Бендер получил ранение, подбив несколько Т-34. Когда советские танки начали штурм «Цитадели», «королевские тигры» под командованием Турка и Дирса вступили в бой и уничтожили советские Т-34 и ИСы на другом берегу Шпрее. «Королевские тигры» Шефера и Кернера стали мощным оборонительным бастионом на Курфюрстендам и предотвратили прорыв. В течение дня 29 апреля бойцы батальона Анри Фене вели тяжелые оборонительные бои на улице Путткамерштрассе, остановив с помощью «панцер- фаустов» продвижение танков противника по Хедеманш- трассе и на площади Бель-Альянс. Горящие остовы танков на Заарландштрассе стали немыми свидетелями действий французских добровольцев и истребителей танков из других частей. «Королевские тигры» и САУ получали приказы с командных пунктов танкового полка «Нордланд» (командир Пауль-Альберт Кауш) на улице Тиргартен и 503-го тяжелого танкового батальона СС (командир Фридрих Херциг). 30 апреля советские ударные части вновь бросили все силы в бой. Они хотели доложить Сталину о взятии столицы рейха к 1 мая. Русские ИСы и Т-34 атаковали очаги сопротивления, ряды защитников которых стремительно убывали. Они несли тяжелые потери в людях и технике. 30 апреля командир экипажа Турк получил приказ вести свой «королевский тигр» к площади Потсдамер-Плац. Накануне ему вместе с Дирсом удалось отразить атаку на этом направлении у мостов через Шпрее и через остров Шлоссинзель. Его «тигр» получил серьезные повреждения от огня противника. В течение дня «королевский тигр» под командованием Штольце подбил пять советских танков у вокзала Халензее.
   По имеющимся данным, на 1 мая боеспособными оставались пять «королевских тигров» и шесть Pz-IV и САУ.
   В правительственном квартале основу обороны составляли солдаты батальона Фене и команды истребителей танков из школы ближнего боя «Шарлемань» под командованием оберштурмфюрера Вебера. Линия их обороны отодвигалась все ближе к Рейхсканцелярии. 29 апреля, подбив свой тринадцатый советский танк, Вильгельм Вебер получил тяжелое ранение в плечо и был эвакуирован во временный госпиталь в подвале Рейхсканцелярии. Его место занял штандартенюнкер Вилли Фей, командовавший истребителями танков до самого прорыва от Рейхсканцелярии. Тем временем начались переговоры о капитуляции, которая должна была вступить в силу 2 мая. В ночь с 1 на 2 мая началось сосредоточение небольших боевых групп. Они должны были попытаться вырваться из окружения до капитуляции, иначе им неминуемо грозили советские лагеря. В ночь на 2 мая в Берлине царил полнейший хаос. Командиры Кернер и Штольце на «королевских тиграх» присоединились к одной из боевых групп, планировавших прорыв. Самые тяжелые столкновения с большими потерями произошли на рассвете 2 мая у моста Шпандау. Здесь русские соорудили мощные заграждения, простреливая местность перед мостом из пехотного и противотанкового оружия, а также артиллерией. Третий подвижный «королевский тигр», которым командовал Дирс, около 3 часов утра, задрав ствол, проломил баррикаду у моста Вайдендаммер. За ним с лязгом последовали другие бронированные и колесные машины, а также множество солдат и мирных жителей. Сначала реакции со стороны русских не последовало, но на перекрестке с Цигельштрассе справа вдруг раздался свист. «Королевский тигр» содрогнулся под градом ударов и прибавил скорость, пока его безумная гонка не окончилась у очередной баррикады. Шедший за ним бронетранспортер был подбит. Транспортер, в котором находился тяжело раненный командир танкового полка «Нордланд» Пауль-Альберт Кауш, был погребен под рухнувшей стеной. При этом командир получил новое ранение. Сопровождавший его офицер мед- службы доктор Бартак доставил раненого в госпиталь, развернутый в гостинице «Адлон», и прооперировал его.
   Около 10 утра пришли русские, и он попал в плен. После перевода госпиталя во Франкфурт-на-Одере и двух безуспешных попыток побега началась одиннадцатилетняя одиссея Кауша по русским лагерям. Домой он вернулся в 1956 году.
   Еще одна группа была сформирована генерал-майором Муммертом для попытки прорыва через мост Шуленбургер в Шпандау. В эту группу вошли два «королевских тигра» под командованием Липперта и Шефера. Они подошли к мосту и прикрыли группу огнем. Как только в дело вступили 88-мм пушки «королевских тигров», русские прекратили стрельбу. Под прикрытием огня танков передовые группы устремились на мост. Танки, бронетранспортеры и самоходные орудия заняли позиции на другом берегу и открыли огонь по позициям противника из всех стволов. Русские оставили рубеж обороны у моста, и «королевские тигры» взяли на себя его охрану. Эта задача оказалась долгой и трудной. Машины, солдаты и мирные жители могли переправляться по мосту только тогда, когда стреляли «королевские тигры». Наконец группа прорыва смогла продолжить путь в направлении Хеерштрассе. Не дойдя до Хеерштрассе несколько сот метров, «королевские тигры» наткнулись на русскую пехоту и танки. Основным препятствием был тяжелый ИС, поэтому Шефер вывел свою машину вперед и уничтожил препятствие. Когда он открыл огонь по ИСу, его машина получила попадание со 120 метров из немецкого 88-мм зенитного орудия, захваченного русскими. Двоим членам экипажа Шефера спастись не удалось. Остальные трое, получив ранения, выбрались из танка и отправились в госпиталь на Зеебургерштрассе. Шефер получил сильные

ожоги и потерял сознание. Он выжил, но на время ослеп, излечение от ран и возвращение памяти заняли долгие годы.

   Более крупная группа генерал-майора Муммерта и командира 503-го тяжелого танкового батальона СС штурм- баннфюрера Херцига 3 мая прорвалась в район Кетцина на реке Гавель. Здесь к вечеру группа была вновь окружена и понесла огромные потери от огня противника. Некоторым удалось добраться до армии Венка и переправиться через Эльбу, но большинство оказались в русском плену. Среди тех, кто выжил и ушел за Эльбу, был и Херциг. Он погиб в автокатастрофе в Алене в 1954 году.
   Танкисты полка «Нордланд» и 503-го тяжелого батальона СС своими действиями в самый канун капитуляции показывали пример того, как солдат должен исполнять свой долг даже в безнадежной ситуации, и вписали славную главу в историю танковых войск Германии.

Рассказ оберштурмфюрера СС Фрица Кауэрауфа, 503-й танковый батальон СС

   Многие части, сформированные в последние месяцы войны, не обзавелись подробной документированной историей своих действий в виде больших томов с множеством фотографий. Однако эти батальоны совершали великие подвиги. Они нечасто вступали в бой как единое целое и в основном раздергивались на мелкие группы в соответствии с текущей ситуацией, ведя бои там, где в них возникала наибольшая нужда. Они обычно не собирались вместе и сражались в условиях нехватки техники и людей. Импровизированные решения, совершенно перестававшие соответствовать обстановке за несколько часов, привели к катастрофе. Выжившие солдаты этих частей смогли передать их историю в виде записей, составленных после 8 мая 1945 года. Приведенный ниже отчет, составленный из обрывков документов, представляет собой реалистичную, живую картину войны.
   Эти документы о боях 503-го тяжелого танкового батальона СС в последних сражениях с конца января по май 1945 года под Кюстрином, в Померании, под Данцигом, Штеттином и в Берлине доказывают: эти люди были настоящими бойцами. Практически все танки ждала одна и та же участь: быть подбитыми. Они были слишком большими целями, обычно находились в самой гуще схватки, автоматически привлекали к себе вражеский огонь и часто не имели пехотного прикрытия. Экипаж знал лишь то, что говорит им командир — будь то направление движения для механика- водителя или расстояние до цели для наводчика и радиста, которые вели огонь из пушки и двух пулеметов (один из которых был спарен с пушкой). Заряжающий, который отвечал за подачу боеприпасов и от которого зависел успех, не видел вообще ничего. Такие обстоятельства требовали от экипажей молниеносной реакции и умения мгновенно вникать в ситуацию и действовать решительно. Экипаж должен был обладать всеми добродетелями солдата: высоким боевым духом, стойкостью и готовностью к самопожертвованию. В условиях постоянной взаимозависимости членов экипажа эти добродетели нужно было демонстрировать постоянно.
   Только так могла действовать танковая часть. Она должна была искать возможности для успеха, сохранять подвижность и разумно использовать свою огромную огневую мощь, иначе выполнение поставленной задачи было бы невозможно. Именно такой частью и был 503-й тяжелый танковый батальон СС, располагавший сорока двумя «королевскими тиграми». После года подготовки его усилия и подвиги позволили многим жителям восточной части страны избежать страшной участи.
   К концу февраля 1945 года я пошел на поправку от ранений в голову, ожогов и ампутации левой ступни после того, как 9 февраля мой танк был подбит в бою у Кляйн-Зильбера (Померания), о чем и сообщил письмом в свою часть. В резервный госпиталь в Ютерзене (Гольштейн), куда меня перевели, из части отправили личные вещи, собранные для отправки родителям. 17 июля 1945 года, когда бои уже давно закончились и я перенес еще одну операцию, в госпиталь прибыли английские солдаты на двух бронетранспортерах и санитарной машине и взяли меня в плен прямо на госпитальной койке. Как это ни странно, отнеслись они ко мне довольно дружелюбно и привезли с собой мои вещи, попавшие к ним в Гамбурге вместе с почтой. В коробке были расчетная книжка, часы, авторучка и письма. Эти солдаты проявляли дружелюбие и уважение ко мне не только из-за того, что видели мое положение, но и из-за письма, направленного мне оберштурмфюрером Максом Липпертом. Оно также попало в их руки вместе с почтой, и они были знакомы с его содержанием. Они давали нам понять, что мы были им ближе, чем их «союзники», против которых мы сражались. Есть в мире справедливость! Такое случалось, и это было вполне обычно для британцев.
   Письмо Макса Липперта оказалось фактически журналом боевых действий 1-й роты:
   «12 апреля 1945 года
   Дорогой Кауэрауф!
   Вернувшись вчера из госпиталя, я обнаружил твое письмо от 5 марта. Насколько я понимаю, ампутация левой ступни была необходима, но, коль скоро худшее уже позади и ты еще молод, ты легко преодолеешь эти трудности. Желаю тебе скорейшего выздоровления!
   Теперь о новостях: Менке не погиб, тут ты ошибаешься. Он уже давно вернулся в строй. В нашей роте погибли: под Арнсвальде — Шаль, Ягер, Шлахта, Людвиге, Кнорр, Бельда, Тис, Кренн (?), Мартин Петер, Франц Р. Ремонтной роте дважды пришлось вступать в бой вместо пехоты. Под Данцигом в марте: Хайнрих, Нольте, Дитцен, Йезе- рер, Клюндер, Креманн, Мюллер Г., Мельцер и Фюрбахер. Пропали без вести Кофлер и Групе. Пока не вернулись из Кюстрина: Алльмер, Фелль, Фишер, Меллер, Ноттрот и Штурм. Скорее всего, этот список пополнится. Погибшие командиры: Каес, Кёниг, Гриммингер; ранены: Майнль, Шефер, Йоханнигмайер, Белле и я. Батальон сейчас разделен на две части: одна — в Данциге, другая — на Одере, но скоро мы снова будем вместе. У Броммана 66 побед — об этом вчера сказали в сводке. Еще он потерял глаз.
   Мы действуем довольно эффективно, но могло бы быть и лучше, если бы мы немного изменили тактику. Но нас как с самого начала раздергивали по частям, так и продолжают, и конца этому не предвидится. Нужно ли говорить о том, что из-под Данцига не ушла ни одна машина. Вместо отважной 1-й роты я командую какой-то сборной солянкой. Из наших остались только мой экипаж да экипаж Бендера. Даже думать об этом больно.
   Сейчас у нас затишье. Но нужно быть начеку, иначе нам мигом прищемят хвост. Хааке женился, выбрался из Кю- стрина, но сюда пока не прибыл. Мог бы и дать о себе знать. Еще раз желаю тебе скорейшего выздоровления.
   Твой друг М. Лunnepm».
   В этом письме описывалось положение части на момент написания. Еще большую важность ему придает тот факт, что о судьбе погибших, раненых и пропавших без вести товарищей невозможно было узнать по официальным каналам. Оберштурмфюрер Макс Липперт пал смертью солдата в Берлине несколько недель спустя.
   После выписки из госпиталя, побывав в разных местах за время английского плена, я передал все известные мне даты и сведения о судьбе товарищей по батальону в распоряжение немецкого Красного Креста, который использовал их для поиска.
   Красный Крест заслуживает особой благодарности, и нужно отметить, что эта организация, несмотря на многочисленность ее отделений и сложную обстановку, безоговорочно рассматривала войска СС как часть армии и никогда даже на международном уровне не сомневалась в том, что мы были солдатами. Последовала активная переписка с членами Красного Креста и репатриированными солдатами. Приведенный ниже второй отчет составлен молодым в то время механиком-водителем штурмманом Лотаром Тиби, ставшим впоследствии дипломированным инженером и руководителем крупного промышленного предприятия. Тиби составил свой отчет, вернувшись из советского плена, где ему удавалось сохранять свои записи в течение нескольких лет. В подробном рассказе Тиби основное внимание уделяет, естественно, своим впечатлениям от участия в боях 1-й роты.
   25 января 1945 года
   Приняли тридцать шесть танков типа «королевский тигр» в Зеннелагере, что недалеко от Падерборна, и погрузили для отправки на Восток. (Шесть учебных танков уже были в наличии.)
   28 января 1945 года
   Часть батальона выгрузили в Померании, в районе Ве- деля. Остальные отправились в сторону Кюстрина и Готен- хафена. Таким образом, в виде единого целого батальон в боях не участвовал.
   31 января 1945 года
   Атака четырех танков нашей роты (под командованием оберштурмфюрера Липперта) вместе с парашютистами. Наш экипаж: командир унтершарфюрер Лехнер, наводчик унтершарфюрер Клекнер, механик-водитель штурмман Тиби, радист штурмман Хорак, заряжающий штурмман Ун- кель.
   Задача на день — Регентин — выполнена без танковых боев. Потери русских: восемьдесят противотанковых пушек и множество пехоты.
   Наши потери: один командир — пуля в голову, потерь в танках нет. Потери парашютистов убитыми и ранеными — около 30 %.
   февраля 1945 года
   Атака с танковым боем. Наш танк шел головным и подорвался на мине. Повреждена гусеница. Место в голове занял танк командира. Он прикрыл нас на время ремонта. Во время ремонта оба танка находились под тяжелым минометным обстрелом со стороны противника.
   Наши потери: Лехнер ранен в спину, Хорак ранен в бедро, Ункель ранен в ногу, механик-водитель командирской машины Охсле ранен в голову (ослеп). Все четверо доставлены в госпиталь. Клекнер и Тиби серьезных ранений не имеют и готовы к бою.
   Новый экипаж: командир Грюнхофер, наводчик Клекнер, механик-водитель Тиби, радист Брайтенштайн, заряжающий Бадке.
   Поставленная задача выполнена. Мы прошли еще десять километров.
   февраля 1945 года
   Снова продвинулись на пять километров. Потом отошли, чтобы не попасть в окружение.
   февраля 1945 года
   Побывали в мастерской в Ной-Веделе для мелкого ремонта. На окраине города уничтожен крупный разведывательный отряд русских. Перешли на новый участок фронта под Арнсвальде.
   февраля 1945 года
   Атака четырьмя танками нашей роты от Арнсвальде в направлении города в 5 км от Арнсвальде, где окружена немецкая пехота. Сильное сопротивление танков и пехоты противника. Потеряно три наших танка. Липперт занял место командира в нашем танке, по-прежнему готов к бою. Подбито два вражеских танка. Наш танк получил прямые попадания без пробития; потерял ход. Второй атакой еще четырех танков нашего батальона окружение прорвано; нас отбуксировали в тыл.
   6—20 февраля 1945 года
   Наш танк в ремонтной роте в Штаргарде. Батальон окружен в Арнсвальде. Кольцо прорвано снаружи 18 февраля.
   21 февраля — 14 марта 1945 года
   Танк отправили на ремонт в Темпельхоф. Займет несколько месяцев. Приняли в Берлине другую машину, требующую минимального ремонта.
   марта 1945 года
   Вернулись на центральный участок обороны на Одере. В батальоне всего десять танков.
   20 марта 1945 года
   Наш радист Хорак вернулся в строй после ранения. Новый командир — Бендер.
   1—15 апреля 1945 года
   Сосредоточение в Фрауэнхагене.
   апреля 1945 года
   Приказ выступать на Штраусберг через Ангермюнде.
   18 апреля 1945 года
   Заняли позицию у дороги из Букова в ожидании головных танковых частей русских, наступающих на Берлин.
   Наш экипаж подбил двенадцать русских танков. Десять танков нашего батальона подбили шестьдесят четыре машины противника.
   Наши потери: один танк. Несколько танков получили мелкие повреждения, наша машина получила повреждения регулятора натяжения гусеницы и прицела.
   19 апреля 1945 года
   Прорыв русских к нашей ремонтной роте и окружение. Два танка отремонтированы немедленно. При первой попытке прорыва один наш танк подбит. При второй попытке наш экипаж уничтожил два русских танка. Двинулись в сторону Берлина вместе с ремонтной ротой. Подбили еще два русских танка на окраине Берлина.
   22 апреля 1945 года
   Пока наш танк буксировали в ремонтную роту, радист Хорак снова получил тяжелое ранение и доставлен в госпиталь.
   апреля 1945 года
   Русские замкнули кольцо вокруг Берлина. Уцелевшие танки нашего батальона разбросаны по всему городу. Наш первый бой — на Мекленбургишештрассе; подбито четыре танка.
   апреля 1945 года
   Новый бой у вокзала на Хеерштрассе.
   апреля 1945 года
   Бой у вокзала Халензее.
   апреля 1945 года
   Командира батальона оберштурмбаннфюрера Херцига и еще четырех командиров из нашего батальона Гитлер в Рейхсканцелярии наградил Рыцарским крестом.
   апреля 1945 года
   Командир унтершарфюрер Бендер ранен в живот вне танка. Новый командир — Земик.
   30 апреля 1945 года
   Подбили русский танк у вокзала Халензее. Находясь вне танка, Земик получил тяжелое ранение при минометном обстреле. Новый командир — обершарфюрер Штольце.
   мая 1945 года
   У вокзала Халензее подбили еще пять русских танков. Это был последний бой. Всего наш экипаж подбил двадцать восемь русских танков.
   мая 1945 года
   Попытка прорыва из Берлина на запад двумя последними танками нашего батальона. Нашей машиной командовал Липперт. Во втором танке шел кавалер Рыцарского креста Шефер из 3-й роты. Весь день шли тяжелые бои с численно превосходящим противником. С нашей стороны большие потери в технике, пехоте и среди мирных жителей. Русские потеряли множество транспортеров и пехоты от огня двух танков. При возобновлении попытки прорыва танк Шефера получил попадание. Двое убиты, остальные тяжело ранены. Дальнейший прорыв невозможен. Наша машина, последняя в батальоне, уничтожена.
   Змая 1945 года
   При попытке прорваться на запад пешим порядком оберштурмфюрер Липперт убит пулей в голову. О высоких потерях батальона всего за три месяца боев можно судить хотя бы по нашему экипажу. В боях участвовали шесть командиров, три радиста и два заряжающих. От начала и до конца в экипаже оставались только Клекнер и Тиби.
   (Подпись) Тиби
   Подобные отчеты мог бы, наверное, оставить экипаж любого танка батальона, даже если он не постоянно принимал участие в боях. Следует еще раз подчеркнуть, что в боях на последнем этапе войны 503-й тяжелый танковый батальон СС был обречен. Где бы ни появлялись эти крупнейшие и мощнейшие немецкие танки, они становились последней надеждой и опорой солдат, командиров, беженцев и местного населения в борьбе против лавины русских войск. Для экипажей «королевских тигров» это означало необходимость вести борьбу до последнего танка и служить примером остальным до самого конца.
   Именно это имел в виду Макс Липперт, когда писал: «Даже думать об этом больно».
   Наконец, можно процитировать строки из письма, написанного матерью погибшего дежурного офицера нашего батальона Адольфа Гриммингера. Это письмо, пришедшее в ответ на мое сообщение о его гибели, посвящено всем нашим солдатам, рисковавшим жизнями, выполняя свой долг.
   Швабши-Гмюнд, 23 января 1947 года
   Уважаемый господин Кауэрауф!
   Мы получили ваше письмо от 30 декабря и очень благодарны вам за него. Печальное известие о гибели нашего дорогого Адольфа в свое время было передано нам двумя вашими товарищами. С огромной скорбью узнали мы, что наш любимый сын погиб так близко к концу войны после долгого и активного участия в ожесточенных боях. Официального уведомления о его смерти мы не получили, так как он погиб в печальное время полного развала. Нам пришлось многим пожертвовать. Из четверых детей мы потеряли троих.
   23 сентября 1944 года наш сын Вальтер погиб в боях за Арнем, командуя батареей самоходных орудий. Он похоронен в Бохольте, у границы с Голландией.
   Наша единственная дочь умерла в апреле 1945 года, рожая четвертого ребенка. Она тоже пала жертвой этой злосчастной войны. Все это слишком тяжело сказалось на моих нервах, и со мной случился нервный припадок. С Божьей помощью я поправилась, но горечь утраты и тоска по детям навсегда лишили меня возможности радоваться жизни. Господь возложил на нас это бремя, но он же, как я снова и снова убеждаюсь, помогает нам его нести. Я часто испытываю горечь, видя, как презирают солдат, сделавших все, что было в их силах, и пожертвовавших всем с чистой душой. Они все были героями в подлинном смысле этого слова — и те, кто погиб, и те, кто выжил. Они отдали все ради отечества и своих товарищей. Я часто думаю, что такой печальный и бессмысленный конец причинил бы моему сыну невыносимые страдания.
   Дорогой господин Кауэрауф, от всей души благодарю вас за сочувствие. Я, мать Адольфа, желаю вам всего наилучшего и шлю сердечный привет.
   Ойгени Гриммингер Швабиш-Гмюнд, Ольгаштрассе, 59
   Я склоняюсь в почтении перед моими товарищами из 503-го батальона «королевских тигров» и их семьями.
   Фриц Кауэрауф

   апреля 1945 года — Вернувшись с Зееловских высот, мы собрались в Букове у Штрауссберга/Мюнхеберга. Огнем ИС-2 повреждена гусеница; попадания в командирскую башенку и башню. Ранее в течение девятнадцати минут подбито тринадцать танков.
   апреля 1945 года — Вернулись в ремонтную мастерскую в Хенове, что неподалеку от Альтландсберга, для ремонта гусеницы. При сварке башни начался пожар. Жидкостью из огнетушителя в боевом отделении повреждены прицел и орудие.
   апреля 1945 года — Ночная тревога, прорыв русских. Отходили в Берлин, ведя на буксире другой танк, через Марцан, Лихтенберг и Бисдорф к заводу «Крупп- Друкенмюллер».
   апреля 1945 года — Рано утром со стороны Бисдорфа через Кепеник и Обершеневайде/Шпрее в Нойкельн по мосту через Телыгов-канал. Один ИС-2 подбит на мосту. Мастерский выстрел нашего наводчика — видна была только часть левой гусеницы танка. Для командира это уже сорок девятая победа. Внутренняя связь отказала. Для переговоров используем кусок струны. Заняли позицию у баррикады слева от Зонненалее в сторону моста. Обершарфюрер Таубе раздал последние пайки. В полдень вернулись к КП в здании суда в Нойкельне. Получили приказ вступить в бой в Нойкельне в районе Бергштрассе и Рихардштрассе перед универмагом «Герти» на Берлинерштрассе, напротив почты. Если верить сводке Верховного командования за день, наши отбили вокзал в Кепенике.
   апреля 1945 года — Началось сражение за Нойкельн. Русские попытались перейти Бергштрассе и Берлинерштрассе. Один из наших танков, вкопанный у центрального почтамта Нойкельна, разнесло на куски. Днем был ранен командир нашей машины. Он лишился глаза и неподвижно лежал в танке. Экипаж отвел танк в тыл, чтобы доставить оберштурмфюрера в госпиталь. Его погрузили в санитарную машину, и больше я о нем ничего не слышал. Где-быстро найти нового командира? На тротуаре стоял офицер в танкистской форме. Он выписался из берлинского госпиталя после ранения. Он принял командование нашим танком. Машина немедленно вернулась на фронт для контратаки, так как русские прорвались за Берлинерштрассе. Мы контратаковали со стороны парка Хазенхайде вместе с французами из «Шарлеманя». Нам удалось отбросить русских, вернуть прежние позиции и подбить несколько танков. Позднее, однако, русские прорвались через Рихардштрассе и заняли Нойкельн.
   Подбив три танка у Янштрассе, район которой наш новый командир прекрасно знал, мы вернулись к площади перед «Герти».
   апреля 1945 года — Приказано отступать к площади Герман-Плац. Ночью танк получил повреждения. Мы вышли к КП дивизии. Во время мощного налета советских реактивных минометов тяжело ранен командир. Мы отвезли его в госпиталь у вокзала Ангальтер и отправились на Потсдамер-Плац. Командного пункта там уже не было — его перенесли на Потсдамерштрассе. Мы доложили о прибытии Каушу и Херцигу. Гауптштурмфюрер доктор Капель приказал прежнему командиру Дирсу снова принять командование экипажем. Наконец мы получили приказ двигаться в ремонтную роту, которая перебралась на Уландш- трассе (радом с Курфюрстендам). Мы надеялись впервые отоспаться всю ночь.
   апреля 1945 года — Отправились к станции метро в центре города, заняли позицию на углу Линденштрассе и Коммандантенштрассе со стороны площади Бель-Альянс.
   апреля 1945 года — Русские безуспешно пытались прорваться правее Луизенштадтской церкви при поддержке огнеметов.
   апреля 1945 года — Отход на Потсдамер-Плац. Заняли позиции в сторону Заарландштрассе и Ангальтер-Плац. Танк Турка — на другой стороне дороги. Русские сосредоточили огонь артиллерии на Потсдамер-Плац и правительственном квартале. Их танки пытались прорваться со стороны вокзала Ангальтер, но без успеха. Помимо прочего, мы подбили ИС-2, появившийся из-за здания гостиницы «Хаус Фатерланд», и несколько Т-34, перекрыв ими Заарландштрассе.
   апреля 1945 года — Приказ по радио днем прибыть к Рейхстагу. Машина Турка осталась на Потсдамер-Плац. По пути засекли усиление радиопереговоров русских. Вероятно, они подслушали полученный нами приказ. Здание Рейхстага уже было сильно разрушено, зал заседаний полностью выгорел. Перед Рейхстагом мы обернулись в сторону здания «Кроль-оперы» и увидели множество Т-34, около тридцати машин, направивших орудия на Рейхстаг, на нас. После короткого совещания с экипажем, мы решили выскочить из-за угла и открыть огонь, несмотря на их многочисленность, и успешно выполнили это решение.
   1 мая 1945 года — Район боев: здание Рейхстага, от Бран- денбургских ворот до Триумфальной колонны. Контратака вдоль центральной оси рядом с «Кроль-оперой». Перед «Кроль-оперой» заняли позиции русские танки; внутри еще оставались раненые немцы. Нам удалось очистить площадь. Радист Алекс Зоммер ранен упавшим кабелем.
   В этот день штурмовая группа русских ворвалась в Рейхстаг и закрепилась в центре здания. Через вентиляционные шахты и лестничные колодцы они вели огонь по немецким солдатам. Несколько наших пулеметов еще продолжали вести огонь с верхнего этажа здания, но один за другим вскоре замолкли. На нижнем этаже располагался немецкий командный пункт. Наша попытка контратаковать привела только к появлению нескольких новых дырок в замурованных окнах.
   Около 19.00 поступил приказ на прорыв. Мы приняли боеприпасы на вилле Геринга на Вильгельмштрассе. Я получил приказ явиться в Рейхсканцелярию, где мне пришлось обежать множество залов, пока я не вышел на улицу по широкой лестнице. Потом я попытался пройти через здание и увидел, как во внутреннем дворике пытаются что-то сжечь, поливая бензином (это было тело Адольфа Гитлера). С каждой попыткой в небо поднимался столб дыма, и русские тут же открывали огонь из орудий и минометов. Потом под него подложили две мины и подорвали их. Геббельс отдал мне приказ: «Собраться у станции на Фридрихштрассе рядом с мостом Вайдендаммер. Там будет прорыв наших войск. Могут присоединиться три-пять танков. Прорываться на Ора- ниенбург, соединиться с группой Штайнера и продолжать движение в сторону Шлезвиг-Гольштейна. Там установить контакт с канадцами и приготовиться к контратаке на восток». Я узнал, что Адольф Гитлер мертв, что он женился на Еве Браун и что на улице лежали именно их тела. Мы прибыли на Фридрихштрассе к мосту Вайдендаммер около 9 часов вечера. За нами медленно скапливалась колонна товарищей, готовых рискнуть и пойти на прорыв. Было три или четыре танка, самоходки и несколько бронетранспортеров, но в основном — грузовики. Мост Вайдендаммер был перекрыт противотанковым заграждением. Я снова спустился по лестнице на Фридрихштрассе и переговорил с несколькими высокопоставленными офицерами СС. Среди прочего я узнал, что командир танкового полка Кауш лежит тяжело раненный в бронемашине, стоящей перед входом в гостиницу. Когда я вернулся к танку, ко мне подошли несколько человек в форме и попросили забрать их с собой. Они забрались на корму танка над моторным отделением. Мы начали прорыв в полночь или вскоре после полуночи.
   К нам присоединился высокопоставленный офицер. Его знаки различия были скрыты под пальто. По-видимому, он пользовался уважением среди окружавших нас людей, поскольку они попросили забрать его с собой. Он тоже забрался на корму танка. Во время прорыва нам предстояло пробить противотанковое заграждение, так как оставленные проходы были слишком узки для «королевского тигра».
   Заграждение, согласно докладам, располагалось на мосту или сразу за ним.
   У первой же улицы, выходившей справа (как я позднее узнал, это была Цигельштрассе), мы попали под шквальный огонь не столько противотанковой, сколько полевой артиллерии, пехоты и т. п. Все, что находилось снаружи машины, было сбито, включая правое крыло и буксировочные тросы. Внутреннее переговорное устройство отказало, и механик- водитель продолжал двигаться на высокой скорости. Впереди на улице, к которой стремился наш механик-водитель, показалась глубокая воронка. Через наводчика мне удалось передать механику-водителю, чтобы он объехал воронку по тротуару. При этом мы свернули немало столбов, поддерживавших троллейбусные провода. Чуть дальше мы наткнулись на баррикаду. Открыв командирский люк, я увидел, как сбоку появился островерхий головной убор. В темноте я толком не мог его разглядеть и схватился за пистолет, но вовремя заметил значок «мертвой головы». Это был какой-то унтерштурмфюрер. Он сказал, что был водителем и вторым адъютантом Геббельса. Он хорошо знал берлинские улицы. По его словам, он запрыгнул на левое крыло, когда мы двинулись вперед, и держался за башню, зная, что у Цигельштрассе будет жарко. На вопрос, что же случилось с теми, кто ехал на корме танка, он ответил, что их разорвало в клочья. Остались лишь куски ткани и тел. Мы выбрались из проводов и медленно двигались вперед, обходя баррикаду. Унтерштурмфюрер был неплохо осведомлен и сказал мне, что последним человеком, который к нам присоединился, был Мартин Борман. Из тех троих, что сидели на корме танка, не выжил никто. Потом он провел нас между Цю- рихерштрассе и Шенхаузер-Аллее. Русских вокруг почти не было. Мы проехали мимо большой колонны, но так и не поняли, кто это был. Какие-то женщины набирали воду из пожарного гидранта. Мы остановились рядом с ними и спросили, что за колонна стоит на левой стороне улицы. Они ответили, что это тоже немцы. Мы поехали дальше и вскоре достигли так называемого «второго кольца» русских на Шенхаузер-Аллее. Здесь генерал Беренфенгер пытался навести хоть какое-то подобие порядка. Он попросил нас переехать на другую сторону улицы под линией метро и занять позицию в голове колонны. Вскоре мы наткнулись на немецкие мины. Генерал Беренфенгер тут же вернулся, и я сказал ему, что мы потеряли ход, но через час снова сможем вступить в бой. Тогда он сказал мне: «». Дружище, проследите, чтобы ваш танк взорвали, а главное — постарайтесь отвести ваших ребят домой целыми и невредимыми. Мы проиграли войну». Я рассказал ему о приказе, полученном от Геббельса. Генерал ответил: «…Я разговаривал с генералом Кребсом, который вел переговоры с русскими. Мы вконец проиграли войну. Теперь мы должны попытаться разойтись по домам». Мы взорвали машину — это было печальное зрелище. В Берлине мы подбили тридцать девять танков. Мы их сожгли. Прочая подбитая техника точному учету не поддавалась.
   2 мая 1945 года — Это произошло около 7 часов вечера под линией метро, проходившей по эстакаде у станции на Шенхауэр-Аллее. Несмотря на хаос, экипаж еще оставался со мной, и мне не без труда удалось уговорить водителя грузовика «Опель-Блиц» перегнать машину на другую сторону широкой улицы, которую простреливали русские. Шанс пересечь улицу был только у первой машины — остальные были бы обречены. Когда водитель согласился, я собрал экипаж и объяснил им свой план. Мы должны были уцепиться за левый борт грузовика и, когда он пересечет улицу, попытаться пройти по другой стороне. В это время масса солдат и мирных жителей также попыталась перейти улицу. Однако гора мертвых тел становилась все выше, и эта волна тоже схлынула. Это было непросто — шедшие сзади не видели, что творилось впереди, и продолжали напирать. Тогда «Опель-Блиц» устремился через дорогу и остановился на другой стороне улицы. Машину буквально изрешетило.
   Экипаж не решился прыгнуть вместе со мной и остался на той стороне улицы. Мне удалось перебраться. Однако я был ранен и несколько километров шел, хромая, пока не наткнулся на кабриолет «Адлер». В этой неразберихе наш радист Алекс Зоммер получил пулю в живот. Он до сих пор числится пропавшим без вести. Наводчик был легко ранен и попал в плен к русским вместе с заряжающим и механиком- водителем. Я же поехал дал ыые на белом «Адлере» и наткнулся на еще одну группу, прорывавшуюся с пятью самоходками и огромной колонной солдат и гражданских на грузовиках и санитарных машинах с ранеными. Мы прорывались в направлении на Науэн и Ораниенбург. Мы шли через города, часто оказываясь под убийственным огнем русских. Раненых приходилось оставлять. Многие просили оставить им ручную гранату или пустить пулю в голову. Чтобы помочь им, мы раздавали последние гранаты. Шедшая впереди санитарная машина — переоборудованный грузовик с тремя рядами носилок — получила попадание. Раненые цеплялись за борта и кричали. Это было ужасное зрелище. Мы ехали через поля, через деревни, занятые русскими, и наконец добрались до леса, где наша колонна рассеялась. Мне удалось через Нойруппин и район Виттенберга добраться до Ха- вельберга. Мы шли впятером, но к концу пути нас осталось двое, а потом я и вовсе остался один. Мы не расставались с оружием и всегда были наготове — с эсэсовцами не церемонились, убивая их на месте после обнаружения татуировки группы крови. Я не раз видел это собственными глазами и не хотел оказаться на небесах без компании.
   17 июня 1945 года я был без предупреждения схвачен русскими после того, как начальник немецкой милиции в Хавельберге, внучку которого я спас из реки четырьмя днями ранее, выдал меня Красной Армии. Допросы проходили жестко, но расстреливать стали намного реже. Впоследствии меня дважды приговаривали к смерти: сначала в Хавельберге, а затем в поместье графа Иценплица в Штю- денице. В первый раз я избежал смерти благодаря собственным действиям, во второй — по счастливой случайности. Потом меня держали в плену в Бранденбурге и освободили на Рождество 1949 года. В тот же день я нашел наводчика и механика-водителя из своего экипажа, которые вместе попали в плен. Наводчик работал на шахте под Сталино, а механик-водитель — водителем под Сталинградом. Их освободили в один и тот же день, и на этом завершилась история танка и его экипажа.
   В экипаж «королевского тигра» № 314 3-й роты 503-го тяжелого танкового батальона СС входили: командир Георг Дирс, наводчик Вольф-Дитер Коте, заряжающий Алекс Зоммер, механик-водитель Вилли Кенкель и радист Бодо Ханзен.

Рассказывает Анри Фене, командир батальона 57-го батальона французской добровольческой дивизии «Шарлемань»

   В Берлине есть Французская улица и Французская церковь. Они названы так в честь гугенотов, которые бежали от религиозных притеснений и осели в Пруссии в начале XVII века, помогая строить столицу. В середине XX века другие французы пришли защищать столицу, которую помогали строить их предки.
   апреля, перед полуднем, 57-й французский батальон, еще насчитывавший 300 человек, пересек Берлин с запада на восток, от реки Гавель до района Хазенхайде, неподалеку от Темпельхофа. Эти добровольцы ехали примерно на десятке грузовиков, пели песни и добродушно махали руками берлинцам, которые, улыбаясь, махали им в ответ. Накануне штурма берлинцы казались нам такими же жизнерадостными, как и обычно, без следа паники, замешательства или отчаяния.
   апреля наш батальон и танки дивизии войск СС «Нордланд» нанесли удар от муниципалитета Нойкельна, чтобы отбросить русские войска, уже угрожавшие центру Нойкельна. Мы продвинулись примерно на километр, прежде чем русские успели среагировать. Однако затем их сопротивление усилилось, и они яростно атаковали соседние участки, где им удалось прорвать нашу оборону. Около полудня на батальонный КП, располагавшийся в здании муниципалитета, к огромному нашему удивлению, обрушился огонь русских пулеметов. Впрочем, мы тут же организовали контратаку и очистили этот квартал. Мы продолжали упорно оборонять позиции до вечера, пока не появился наш посыльный, сообщивший, что русские уже вышли к Герман-Плац примерно в 900 м. позади нас. Связь с соседями справа и слева отсутствовала. За нами замыкалось кольцо окружения.
   Уже к ночи по последней свободной улице мы вышли к Герман-Плац. Самоходки «Нордланда», укрывавшиеся за баррикадой из брусчатки, отбивали атаки русских танков и уничтожили множество машин. Около полуночи самоходкам пришлось отойти из-за отсутствия снарядов. Нам наконец-то удалось связаться с дивизией, и остаток ночи мы провели в пивной «Томас Келлер» у вокзала Ангальтер. После первого дня боев я стал размышлять о реальном положении обороны Берлина. Были как сильные стороны, так и слабые (в первую очередь — нехватка техники и боеприпасов). Единственным способом поддерживать связь были посыльные, которые нередко задерживались в пути из-за сильных бомбежек. Части в основном были предоставлены сами себе и старались извлечь максимум выгоды из использования имевшихся ресурсов совместно с ближайшими соседями. Две трети, если не три четверти, бойцов составляли члены гитлерюгенда и фоль- ксштурма, необученные и вооруженные тем, что попалось под руку. Тем не менее молодежь из гитлерюгенда неплохо проявила себя, подбив множество танков из «панцерфау- стов». В Нойкельне я получил подразделение гитлерюгенда в качестве подкрепления. Ребята прекрасно сражались весь день. Регулярные части армии и войск СС насчитывали менее 20 тысяч человек при менее чем 100 танках, а артиллерия уже расстреляла почти все снаряды.
   Но, несмотря ни на что, они сражались с невероятным азартом. Противник вполне отдавал себе в этом отчет: сам Сталин перед сражением за Берлин говорил, что предстоит очень тяжелое сражение. Маршал Конев в своих воспоминаниях писал, что Советская армия потеряла в Берлине 800 танков — это четыре или пять танковых дивизий. Генерал Попель, начальник штаба Жукова, говорил: «На нас набросился лев». Генерал Чуйков утверждал позднее: «Что я могу сказать? Этот орешек разгрызть было труднее всего». То же самое Чуйков говорил и Жукову, отчитывавшему его по телефону: «Я не могу идти дальше. Эсэсовцы на своих «тиграх» храбро дерутся».
   Этих эсэсовцев с «тиграми», сдерживавших наступление Чуйкова, было всего 3000 человек: немцы из «Лейбштан- дарта» из казарм в Лихтерфельде, отбившиеся от своих частей бойцы дивизий СС, пробравшиеся к нам, 300 человек из штабов войск СС, финны, датчане, шведы и норвежцы из 11-й моторизованной дивизии «Нордланд», солдаты танкового полка «Герман фон Зальца» и 503- и тяжелый танковый батальон СС III танкового корпуса СС (восемь-десять «королевских тигров» под командованием оберштурмбанн- фюрера Кауша, подбившие за двенадцать дней 480 танков), 300 французов из батальона «Шарлемань», уничтожившие «панцерфаустами» 62 танка, латвийцы, испанцы и венгры. Здесь на последнюю встречу собралась вся Европа.
   Но для того, чтобы отважно сражаться, необязательно было служить в войсках СС. На самой окраине Берлина 18-я моторизованная дивизия, артиллерия дивизии и 118-й танковый полк майора Нойера уничтожили за день 100 русских танков. О легендарных подвигах генерал-майора Берен- фенгера рассказывалось уже не раз. В первые дни сражения за Берлин «Цитадель» в самом сердце города стала ядром ореха, который не мог разгрызть Чуйков. Мы, французы, оборонялись бок о бок со скандинавскими товарищами, бойцами дивизии «Нордланд» под командованием штурм- баннфюрера Тернедде и командами истребителей танков под командованием Вебера и Фея.
   Накал и ожесточенность боев росли с каждым днем. Вечером 27 апреля мы вели бой у площади Бель-Альянс и ворот Рейхсканцелярии. В наш участок обороны входили две знаменитые берлинские улицы: Вильгельмштрассе и Фридрихштрассе. Ураганный огонь артиллерии по нам не ослабевал ни днем, ни ночью и не прекращался ни на секунду. Нас атаковали танки, обстреливавшие наши позиции, и советская пехота, пытавшаяся выкурить нас с помощью огнеметов. Бои шли повсюду: во дворах домов, на крышах. В ход шли винтовки, гранаты, штыки.
   Горели и рушились дома. В небо поднимались огромные облака пыли. Дым и пыль душили и ослепляли нас. Видимость была не более полуметра. Наши истребители танков все время были настороже. Ни один танк не прорвался. Вильгельмштрассе была усеяна горящими танками, в которых рвались боеприпасы и топливные баки.
   Не было ни дня, ни ночи — мы едва могли разглядеть небо. Была лишь тяжелая пелена тумана, в которой мерцали грозные отблески огня. Мы слышали гул обстрелов, треск пожаров, а по ночам, совсем близко, крики и плач женщин. От этого мороз пробирал по коже, заставляя нас вздрагивать сильнее, чем взрывы и пожары. По свидетельству бывшего бургомистра от социал-демократов Эрнста Ройтера, опьяненные успехом солдаты Красной Армии изнасиловали 90 тысяч женщин. Сражаясь за каждый разрушенный дом, мы встретили 1 мая в подвалах комплекса зданий РСХА. Над нами все было разрушено. На несколько дней в мое распоряжение было отдано около 100 полицейских чинов. Они сражались как простые солдаты и проявили большую храбрость. Я, будучи гауптштурмфюрером, командовал всеми этими штурмбаннфюрерами, оберштурмбаннфюрерами и штандартенфюрерами. То, как они шли в атаку с винтовками в руках, было достойно восхищения.
   В этот первый майский вечер у нас был хотя бы один повод для чувства удовлетворения. Русские заявляли, что к 1 мая возьмут весь Берлин, но мы все еще были здесь.
   Наши соседи справа все еще вели упорные бои за каждый клочок земли. Чтобы видеть в наступившей темноте, мы воткнули свечи в рождественские подсвечники. Прямо в подвале, в неровном свете восковых свечей, я вручил последние Железные кресты.
   Мы уже утратили надежду и страх, даже чувство времени. Мы ощущали общую радость, радость единения товарищей по оружию и чувство безграничного доверия друг к другу. Награжденные были очень этим горды. Я никогда не забуду блеска их глаз, так искренне смотревших на меня, и тепла их рукопожатий. Они мечтали об этом с самого начала: получить Железный крест. За несколько дней до этого я занял позицию у окна с «панцерфаустом». Мои ребята оттащили меня со словами: «Дайте нам заслужить Железный крест!»
   Утром 2 мая мы были в здании Министерства авиации. На нашем участке фронта наступило затишье. Приблизились несколько машин с белыми флагами. В них были русские в сопровождении немецких офицеров. Советские солдаты, мужчины и женщины, подъехали к нам и предложили сдаться. Майор люфтваффе сказал мне: «Все кончено. Капитуляция подписана. Теперь остается только сдаваться». Мы с солдатами быстро приняли решение. Мы собрались отправиться к Рейхсканцелярии, где располагался КП нашей дивизии. Избегая встреч с русскими войсками, мы шли по тоннелям метро. У станции «Кайзерхоф» все стало ясно: улицы были заполнены непрерывно сигналившими русскими грузовиками. Рейхсканцелярия оставалась безмолвной.
   Вскоре нас взяли в плен под мостом у Потсдамского вокзала в Берлине, где мы скрывались в ожидании темноты, чтобы уйти в Потсдам. Там мы надеялись присоединиться к армии Венка.
   Плен! Казалось, мир рухнул. Конвоиры обходились с нами без лишней жестокости, но повсюду царил экстаз победы, который таил угрозу для побежденных. Один из моих унтер-офицеров был убит пулей в затылок, прежде чем конвоиры успели этому помешать.
   Нас загнали к поврежденным Бранденбургским воротам, где мы стояли и смотрели с тяжелым сердцем на парад победителей — сотни и сотни танков, украшенных красными флагами. Мы были раздавлены. Это была полная катастрофа. Мы были стерты, низвергнуты в пучину ничтожества и непроглядный мрак.
   Я помню все этапы плена: внутренний дворик тюрьмы Моабит… здания из красного кирпича… первую ночь в качестве пленного… время, проведенное на земле, сидя спиной к дереву. Здесь я узнал о смерти Гитлера и Геббельса. На следующий день меня перевели в Зименсштадт. Городок был покинут. Вся мебель была выброшена на улицу. Через несколько дней я прибыл в лагерь в Финов. 26 апреля я был ранен в ногу, и мне было тяжело ходить. Русские отправили меня в городскую больницу, где я на себе испытал легендарную заботу немецких больниц, которую (в моем случае) проявили ворчливая старшая медсестра и две молоденькие медсестры, Герда и Ирмела. Меня окружала атмосфера дружелюбия и человеческого тепла.
   Когда русские переводили лагерь на восток, они решили не брать меня с собой, и я вернулся во Францию. «Вас постигнет кара, достойная предателей!» Такой плакат встретил меня на границе. Через год, когда мое дело рассматривалось в суде, прокурор задал вопрос: «Вы сожалеете о своем поступке?» Я ответил: «Как вы думаете, если бы война закончилась по-другому, я бы пожалел? Если бы я сейчас сказал, что сожалею, это были бы слова труса или лжеца». Присяжные, почти поголовно коммунисты, не держали на меня зла. Их вердикт: двадцать два года каторжных работ вместо смертной казни был знаком уважения, как позднее сказал мне адвокат.
   Через три с половиной года ворота тюрьмы распахнулись передо мной. Я вместе с группой заключенных был направлен на работы за тюремными стенами, в дом, принадлежавший Министерству юстиции.
   В день моего освобождения собралась вся администрация тюрьмы, и мне предложили шампанское. Городской священник приехал на своем маленьком «ситроене» и ждал меня у ворот. Когда все формальности были соблюдены, один из служащих тюрьмы отвез меня на ближайшую железнодорожную станцию. Все они были искренне рады видеть меня на свободе. Столь теплое человеческое отношение на родине лишь усиливало мою радость от освобождения. Чувство свободы быстро стирало из памяти все трудности, которые пришлось преодолеть.

Рассказ Карл-Хайнца Турка, унтершарфюрера 503-го тяжелого танкового батальона СС

   После непрерывных боев в различных точках города (Замковый мост, мост Гертрауден, Рейхсбанк, Вальштрассе, Шпиттель-маркт и другие) 29 апреля я получил приказ пересечь Потсдамер-Плац в направлении вокзала Ангальтер и вступить в бой с русскими танками. Из-за развалин, мусора и свисавших со столбов проводов это оказалось непросто. Добраться до вокзала Ангальтер не удалось, так как уже по пути мы столкнулись с вражескими противотанковыми пушками и танками, которые открыли по нам огонь. Я приказал открыть ответный огонь и медленно отвел танк назад. Мы заняли позицию на Принц-Альбрехштрассе. Здесь нам удалось заставить вражеские танки держаться на почтительном расстоянии и даже поджечь несколько машин. Тем временем стемнело, и мы стали реже открывать огонь, чтобы не тратить снаряды. Мы не были уверены, что удастся пополнить боезапас. Артиллерия и пехота противника продолжали вести огонь. Поскольку приходилось постоянно отбиваться от вражеской пехоты, оба наших пулемета не умолкали.
   Ночью со стороны Заарландштрассе доносился шум танков, и на рассвете можно было ждать сюрприза со стороны русских. Мы не ошиблись. С первыми лучами солнца загремели орудия русских танков. За ночь они отбуксировали подбитые машины, и их место заняли новые, готовые к бою. Мы стреляли с максимально возможной скоростью, но попаданием вражеского снаряда нам порвало гусеницу. После часового боя русские танки и противотанковые пушки смолкли, а мы лишились хода.
   Обсудив положение с экипажем, я пешком отправился в Тиргартен за эвакуационной «пантерой», несмотря на сильный артобстрел. Мне повезло — единственной уцелевшей эвакуационной «пантерой» командовал мой бывший наводчик Лео Пиллер. На «пантере» мы отправились к Потсдамер-Плац, где под сильным огнем вместе с Пилле- ром подцепили «королевский тигр» с порванной гусеницей на буксир, чтобы оттащить танк в район Рейхсканцелярии. Через три часа мы починили гусеницу и снова вернулись на Заарландштрассе. Потом к нам подошли два офицера люфтваффе, которые попросили меня пройти вместе с ними в здание Министерства авиации, где располагался наш штаб. Радиосвязь уже давно прервалась. Вскоре мы прибыли на место, пробравшись через руины разбомбленных домов. Вражеская артиллерия продолжала бушевать, и мы провели больше времени в укрытиях, чем в пути. Командир батальона штурмбаннфюрер Херциг хотел узнать, почему я отвел танк в тыл на три часа. Рассказав ему обо всем, я бегом вернулся к танку. Мне было приказано найти подходящую позицию у Потсдамер-Плац и подготовиться к отражению атак с любого направления. Мы поставили тигр у входа на станцию метро «Потсдамер-Плац», за баррикадой, укрывавшей нас от осколков. Таким образом, наш борт был прикрыт, но при этом мы могли вести огонь во всех направлениях, поворачивая башню. С этой позиции мы открывали огонь по любой замеченной цели. Пулеметы раз за разом открывали огонь по поднимающимся крышкам канализационных люков, из которых время от времени пытались вылезти русские пехотинцы.
   385
   1 мая у нас возникли серьезные проблемы с боеприпасами, и мы понятия не имели, где можно пополнить боекомплект. В середине дня огонь артиллерии вдруг стих. Поскольку никакой связи у нас вообще не было, я пешком
   13 Танковые сражения войск ССотправился на станцию метро. К моему удивлению, станция была полна гражданских, которые испуганно смотрели на меня и спрашивали, закончилась ли война. После недолгих поисков я нашел армейского капитана, которого попросил доложить о нашем положении.
   Оказалось, что это был мотоциклист связи, надевший шинель своего командира. Он дал мне кое-какую полезную информацию. От него я узнал о смерти Адольфа Гитлера. Он же сообщил мне, что недалеко от нас занимает позиции саперный взвод войск СС, усиленный группами фоль- ксштурма и гитлерюгенда. Посыльный выполнил мои указания, и вскоре к нашей позиции подошел обершарфюрер саперного взвода с несколькими своими солдатами.
   Они принесли свежие новости — планировался прорыв у моста Вайдендаммер. Обершарфюрер сообщил, что у Рейхсканцелярии в полной боевой готовности стоят два бронетранспортера. Нам удалось завести одну из машин, и мы отправились к мосту Вайдендаммер.
   Во время последней ночной поездки при свете пожаров мы не заметили воронку от снаряда, в которую и угодил наш бронетранспортер. Запустить его снова не удалось. После потери «тигра», который перестал слушаться управления, мы потеряли и бронетранспортер. Среди солдат, присоединившихся к моему экипажу, оказался уроженец Берлина, который взял на себя роль проводника. Вдоль линии метро, а оттуда — вброд через полуметровой глубины ручей, мы вышли к мосту Вайдендаммер.
   Насколько я помню, прорыв начался около 0.15 2 мая. Во главе колонны шел «королевский тигр», за ним бежало множество солдат и мирных жителей. Сразу же за противотанковым заграждением нас встретил сильный огонь противника. Появилось много убитых и раненых. Нам с офицером люфтваффе удалось проскочить мост невредимыми. Поскольку дальше двигаться было невозможно, мы решили укрыться в здании берлинского управления городского транспорта. Там мы провели весь следующий день и ночь. За это время мы раздобыли рабочую одежду и двинулись пешком в сторону Фронау.
   Дважды сбежав из плена, сначала в Берлине, а потом в Штойце, что на Эльбе, я вплавь переправился через Эльбу и Мульду у Рослау. После четырех недель в бегах на территориях, оккупированных русскими и американцами, неподалеку от Лойны меня задержал патруль американской военной полиции. Меня отправили сначала в американский лагерь, а потом передали на Рейн, в руки французов. В конце концов я оказался в лагере для интернированных лиц в Дармштадте.
   В конце войны отважные танкисты действовали на всех участках фронта от севера до юга, ведя бои против наступающей Красной Армии.
   В день капитуляции они сложили оружие и начали долгий и горький путь в плен, из которого многим нашим товарищам не суждено было вернуться.
   8 мая 1945 года к востоку от Линца командующий II танковым корпусом СС генерал войск СС Вильгельм Битгрих обратился с последней речью к командирам и солдатам своего штаба, роты охраны штаба и 400-го батальона связи корпуса, который всегда находился при его штабе:
   — Мои товарищи!
   Мы все переживаем самый безнадежный день для любого солдата — Верховное командование отдало приказ о капитуляции, и мы в последний раз можем посмотреть друг другу в глаза. Как ни велико наше уныние, мы должны исполнить свой долг.
   Наше будущее не определено. Нас ждет горечь плена и, возможно, депортация. Я всеми силами пытался привести основную часть сил корпуса к американцам. Эта возможность появилась благодаря тому, что часть корпуса вела бои с американцами в районе Линца. Благодарю вас за проявленный воинский дух, за верность и за достойную восхищения дисциплину, которую, я надеюсь, вы сумеете сохранить на пути сквозь ожидающую вас тьму.
   Долгие годы, десятилетия мы не услышим гимна нашей страны, не услышим слов «Германия» и «родина». Но в мире наших сердец они сохранят свое священное значение для будущих поколений, которым Господь, возможно, дарует лучшую участь и свободу.
   Да здравствует Германия, наша родина!