Отцы-францисканцы^[1] в Бацкове далеко простирали свои святые загребущие руки. Из дальних деревень сюда тянулись крестьяне-словаки, чтобы пополнить щедрыми дарами монастырскую кухню и помолиться в церкви перед тусклым образом чудотворца Эвергарда. Святой этот для словаков весьма близок, ибо при жизни своей был королевским наместником, утеснял словаков и прочий мелкий народ и устраивал походы на негров, нумидийцев и других басурманов, После смерти воитель Эвергард был причислен к лику святых, ибо он:
   1. Не щадил живота и сил своих, дабы церковь святую огнем и мечом уберечь от ереси и безбожия.
   2. Для грешников, выхваченных им указанным надежным способом из пещи адовой, построив несколько монастырей.
   3. Изрядно обобрав басурманские земли, заложил во Франции пропасть церквей и богато одарив их из военной добычи.
   4. Представился в 855 году от Р. Х.
   И мужики регулярно приходили приложиться к образу святого Эвергарда. С незапамятных времен сюда тянулись паломники со всей округи и помолясь перед чудотворным образом святого, оделяли смиренной лептой святой монастырь. И с незапамятных времен отцы-францисканцы чтили образ св. Эвергарда, как источник всяческого благополучия, а мужички знай платили да кланялись, пока вдруг не случилась ужасная вещь: другой францисканский монастырь во Фриште потребовал образ назад…
   * * *
   Бацковский настоятель отец Парегориус мрачно глядел из окна своей кельи на зеленые кущи леса и перебирал в памяти все разнообразные венгерские ругательства, памятные ему еще со времени жизни в суетном свете, где св. отец был гусарским поручиком. Перед ним на столе лежало это распроклятое письмо фриштовского настоятеля, отца Данулиуса. Внизу по монастырскому саду жизнерадостно прогуливались монахи. Они беспечно беседовали, а брат садовник напевал развеселый чардаш — «Повеселимся мы от души». Братья еще ничего не знали о письме.
   — Олухи! — выругался аббат, снова покосившись на письмо. — Ишь, разрезвились. Закачу я вам внеочередной пост, сядете у меня на капусту.
   * * *
   Честно говоря, образ св. Эвергарда действительно принадлежал фриштовскому монастырю. Во времена королевы Марии Терезы его спер оттуда монах Иеремия. Брат Иеремия и тамошний настоятель отец Цезарь грешили в ту пору с маркитанткой гусарского полка, квартировавшего по соседству. После недолгих колебаний маркитантка полностью перенесла свой пыл на молодого брата Иеремию, а преосвященный получил отставку. За это он засадил Иеремию на хлеб и воду и наложил тяжкую эпитимию: вызубрить наизусть толстый том сочинений епископа Кемленского «Наставление к жизни благочестивой и праведной».
   Искушенный в мерзостях брат Иеремия, не закончив даже первой главы, удрал ночью из монастыря, и вместе с ним исчез образ св. Эвергарда, который еще в те времена славился по всему краю. Кроме образа св. Эвергарда, брат Иеремия захватил всю наличность из аббатовой шкатулки: 400 серебряных талеров. Образ он загнал в городе какому-то старьевщику, а сам навострил лыжи в Турцию, где принял ислам и, к чести его будь сказано, пленным христианам перед казнью никогда не отказывал в облегчении души святым причастием.
   Образ св. Эвергарда немало помыкался по разным церквам. В то смутное время ему не приходилось долго задерживаться в одном месте. Мародеры, обиравшие церкви, продавали его из рук в руки, и, наконец, он достался графу Бартану де-Шаров, который подарил его францисканцам в Бацкове. Такой подарок сердцам францисканцев был милее, чем целое угодье, ибо образ делал великую рекламу.
   А теперь вот новый фриштовский настоятель пишет им:
   «Во имя бога великого и всеблагого.
   Преосвященный отец! Не изволь гневаться, что пишу на тему о монастырской собственности нашей. В вашем братском монастыре пребывает образ св. Эвергарда, который, как явствует из записи св. архива, был дарован нашему монастырю в году 1715, при аббате Эмилиусе, и украден монахом Иеремией при аббате Цезаре в царствование ее величества Марии Терезы.
   Имущество церковное свято и неприкосновенно, и потому я надеюсь, что ты, высокочтимый отец и коллега, получив лично от меня доказательства в правильности вышеизложенного, вернешь образ нашему монастырю.
   Засим да хранит тебя бог.
   Данулиус, аббат ордена св. Франциска Ассизского во Фриште».
   Ну, кто, скажите, не лопнул бы с досады, получив такое мерзкое письмо?
   * * *
   Отец Парегориус был мрачен целый день. Придирался, распекал проштрафившихся братьев, накладывал посты, покаяния и молитвы. Днем и ночью у него перед глазами стоял тусклый лик святого, этот образ, выцветший и туманный, на котором мало что можно было разобрать.
   Монахи, без различия чина и святости, узнав мрачную новость, ходили подавленные и молились и пели, как автоматы. Еще бы — отнимают чудотворный образ! Образ, который так притягивает верующих. А ведь набожный люд хорошо платит. Доходы были изрядные. В стойлах полно скота, птичий двор кишит живностью. Монастырские угодья тянутся аж к Тематину. А сколько там зайцев, серн, куропаток и прочих тварей божьих, бегающих и прыгающих! Отцы-экономы умеют готовить из них десятки чудеснейших блюд…
   И вот теперь образ возьмут другие монахи, и на чужой улице будет праздник. Паломники с гор не остановятся у них. Дальше, низиною они пойдут во Фришту. «Суета сует и все суета. Суета отдаваться утехам плотским и забыть о том, что есть радость вечная». Так рассуждали монахи до поздней ночи и под конец сознались друг другу: «Да, но постом и молитвою сыт не будешь».
   Эта истина их удручала. И, поглядывая на тучных поросят, кур и гусей, они вспоминали фриштовское письмо и подумывали о том, что ведь некоторые требования не выполняются.
   И в один прекрасный день отец Парегориус хлопнул кулаком по столу, отменил все посты и велел заколоть полдюжины поросят. Наевшись до отвалу и упившись церковным вином, он возвестил грозно:
   — Так не отдам же св. Эвергарда! Пусть приезжает этот Данулиус.
   * * *
   Вскоре приехал аббат Данулиус из Фришты. Святые отцы сердечно обнялись, и началась обильная трапеза. Говорили на церковные темы. Отец Данулиус заявил, что точная высота вод при потопе составляла 17.000 футов.
   Отец Парегориус, разгоряченный вином, кричал, что нужно считаться с законами физики, ибо и они суть от господа бога.
   Данулиус заявил, что бог сотворил мир из ничего, наперекор всяким физикам.
   Бывший гусарский служака Парегориус икнул и пробурчал, что сотворение мира явно шло походно-лагерным порядком: раз, два, три — и готово! «Честное слово, отче. А в общем пей, преосвященный, чего там!»
   Они снова чокнулись — и до сих пор ни словечка о св. Эвергарде. Наконец, после долгого обеда фриштовский аббат отправился в покои хозяина и только там осторожно завел речь об образе.
   — Ну, так вот что, отче, — отрезал разогретый вином Парегориус, — образа ты не получишь!
   — Ан получу, отче.
   — Получишь не образ, а фигу.
   — Преосвященный, я приехал за образом.
   — Преосвященный, уедешь без него.
   — Это хамство, образ наш! — кричал возмущенный Данулиус.
   — Веди себя приличнее, преосвященный, не то схватишь в ухо.
   Отец Данулиус выскочил в коридор и завопил: — Лошадей!
   И через полчаса укатил домой.
   На другой день, протрезвившись, он написал обстоятельную жалобу, где изложил историю образа и свои претензии на него. Приложил документы, в том числе дарственную грамоту графа Галла де-Элемонте, и все это отправил в консисторию. Через месяц пришло заключение: требования Фриштовского монастыря правильны. Бацковский настоятель получил строгий приказ выдать образ. В присутствии самого епископа образ св. Эвергарда был снят и с благоговением перенесен в бричку, где восседал торжествующий Данулиус.
   Монахи плакали. Душераздирающее зрелище представлял собой отец эконом. Его с трудом удержали от мученической кончины, которую он хотел добровольно принять под копытами лошадей, увозивших основу их процветания.
   Подавленный отец Парегориус назначил трехдневный пост и всенощное бдение неделю напролет. Бушевал страшно, а вечером, после скудной трапезы, сказал монахам:
   — Вот увидите, св. Эвергард сотворит еще чудо, от которого не поздоровится Фришговским блудникам.
   * * *
   Образ прибыл благополучно. Школьников вывели встречать его чуть ли не за пять километров. Подъезжая к городу, тщеславный аббат забрался на козлы, и в таком виде бричка въехала в разукрашенные гирляндами ворота монастыря. Под малиновый перезвон колоколов образ св. Эвергарда был торжественно внесен в собор, к немалой радости монахов, которым уже надоело молитвами и воздержанием подготавливать себя к столь славному событию.
   И вот образ помещен над алтарем, темный, неясный, как его исторические судьбы.
   Аббат Данулиус устроил роскошную трапезу в честь св. Эвергарда и высокопоставленного гостя — епископа. После усердных возлияний во славу св. Эвергарда епископ сказал аббату:
   — Итак, св. Эвергард в новой обители. Не мешало бы ему подновиться по этому случаю. Велите-ка его вымыть. Я вам дам адрес живописца, который прекрасно реставрирует иконы. Ваш Эвергард будет совсем как новенький. Вот увидите.
   И в монастырь был призван популярный реставратор икон, мастер Готхард из Вены. Перед образом поставили леса и натянули холст, чтобы живописец не упал.
   — Ну, как? — нетерпеливо вопрошал аббат.
   — Завтра будет готово.
   Назавтра, после обеда, мастер Готхард объявил, что образ протерт луком и выглядит, как новенький. Монахи с аббатом во главе направились взглянуть на обновленного святого. Сняли холщевую покрышку, живописец провел по образу губкой, смоченной в уксусе, и отец Данулиус с отчаянным криком отпрянул и грохнулся в обморок.
   С образа св. Эвергарда на него глядела нагая св. Екатерина, растянутая, в непрезентабельном виде на крапивном ложе…
   * * *
   В Бацкове вам теперь укажут пустое место в монастырской церкви, где висит табличка.
   Св. Эвергард. Вознесся на небо.
   Вы услышите историю о диву достойном чуде св. Эвергарда, который таинственной метаморфозой заявил о своем нерасположении к дальнейшим переездам.
   А в Бацков по-прежнему валом валят верующие, бойкотируя Фришту, которую сам бог лишил чудотворной иконы.
 
 

   Монашеский орден, члены которого по уставу должны отличаться особенной бедностью и бескорыстием. — Прим. перев..