Иллюстрации Вячеслава Ястремского
   На жаргоне миротворцев планетка называлась Ольстером.
   Юмористы. Подписывая лингвисту Шивон Ни Леоч направление в Таукит, ответственный за миссию спросил, уж не боится ли она. С издевкой спросил.
   — Я не боюсь, — ответила Шивон. От нее пахло космосом, и начальника это раздражало.
   Много земных лет назад Шивон удрала в пространство, как подросток удирает из дома. Но она уже больше не подросток. Раньше это показалось бы ей романтикой — нестись в далекую констелляцию, ГСА в зубы, улаживать чужую войну.
   — Я удивляюсь. Зачем им вообще понадобился язык? Они с гуудху не разговаривают. Они их отстреливают.
   — Давайте спишем на стресс это крайне неполиткорректное высказывание о Миротворческом Корпусе, — сказал начальник.
   — Давайте, — сказала Шивон, — спишем.
   — Уж вы-то должны понимать, доктор Маклауд.
   — Ага, — Шивон выпрямилась. — Вот с этого бы и начали. Я должна понимать?
   Тот ответил, что проблема ей знакома; она-де будет лучше ориентироваться в ситуации:
   — Ваша семья была напрямую задействована в некоторых… акциях на территории бывшей Северной Ирландии. И ваш отец…
   У здешнего бога в начале вместо слова был туман. Серый, липкий, непроглядный.

   — Убийца, — кричали вслед ее отцу. Прови. Террорист пархатый.
   Шивон была маленькой, не понимала.

   — Мой отец погиб, — сказала она, — и земля, в которой его похоронили, его уже не помнит. А Северной Ирландии сто земных лет как нет. Так что о каких акциях вы говорите…
   Тот гнул свое, мол, ее помощь может оказаться полезной. Это доказало бы миру, что нынешние земляне далеко ушли от прежних конфликтов.

   «Какая же злопамятная у нас планета,» — думала Шивон. «Не хватило мне спрятаться от этой войны в космосе. Кто и когда говорил, что дети за грехи отцов не отвечают? И ведь в том, что произошло, виноваты вовсе не мы.»

   — С Вас всего-то потребуется, — сказал ответственный за миссию, — что лингвистические услуги.

* * *

   Командиром отряда значился сэр Уильям Брейтуэйт, офицер Ее Величества. Налетали они с ним примерно одинаково; поглядев на место рождения в файле Шивон, он хмыкнул:
   — Ну, вам самое место в Ольстере.
   Так что там насчет политкорректности?
   В перебросе все ее общение с экипажем свелось к курсам. Только с одним из новеньких она сдружилась — с белым трехконечностным траепала, который летел в свою первую миссию. Траепала общаться умеют только телепатией, а у команды с этим было неважно.
   «Ты-то как здесь оказался?» — подумала Шивон удивленно, когда увидела его в первый раз. Известно — на Траепа не знают, что такое война. Не знают, как на другого поднять оружие.
   «А при чем здесь оружие?» — подумал в ответ траепала, не менее удивленно. «Мы же миротворцы. Значит, едем творить мир».
   Телепатически вздыхать и возводить глаза к небу Шивон не умела. Мысленную коммуникацию они проходили факультативом.

* * *

 
   У здешнего бога в начале вместо слова был туман. Серый, липкий, непроглядный. Из тумана тот и слепил Гу, старшую планету триединой Гууд-худуа. Бывшей триединой. Мрачная взвесь пахла одиночеством. Группа миротворцев высадилась в это одиночество, растворилась — защитные костюмы там и тут выплывали из серого, как спасательные жилеты.
   Там, где она родилась, тоже случался такой туман. Шивон огляделась, прислушалась. Никто к ним не вышел. Исчеркавшие планету рвы и траншеи, где жили местные, прикрылись пеленой и молчали.
   «Тебе тревожно», — подумал траепала, возникнув рядом.
   «Я боюсь», — подумала Шивон. Что-то здесь, в таком далеке от Земли, напоминало ей собственную родину, где асфальт раскалялся от вражды, как от солнца. Предварительный сканер показал: все спокойно — и тем не менее… «Я боюсь, что нас… встречают».
   Инстинкт это был или что другое — раньше, чем она успела додумать, раньше, чем траепала успел встрепенуться, восприняв конец ее мысли, Шивон уже кричала, хватала его за шкирку, валила на землю — из-за непривычной силы тяжести выглядело это, как в замедленной съемке. И вовремя — ниоткуда вспыхнул чужой, прозрачный огонь. Врага видно не было, враг остался в тумане.
   Поднимались крики, лучи лазерджетов разрезали туман, будто маяки, вышаривая нападавших. Шивон, подтаскивая за собой обезмыслившего от страха траепала, укрылась у левого борта катера. Чувствовала она усталую досаду: ну вот, опять. Рядом оказался еще один новичок, землянин, глядел ошалело, «Луч» притискивал к груди, потом решил что-то и собрался вскочить и бежать на огонь.
   — Куда, идиот! Не видно ни черта! Сидеть!
   — Есть, мэм! — испуганно гаркнул мальчишка.
   Пламя начинало затихать. Те, кто его развел, так и не показались. Дыма не осталось. Кто-то стонал недалеко от Шивон. Взметнулось на разных языках:
   — Ник! Ник, ты цел?
   — Помогите! Господи. О Господи Иисусе!
   — Великие звезды, уложил я кого-то! Шестнадцатый галактический вызывайте!
   — Где сестры-гагаринки?
   — Кто это был? Кто? Гуды или тауки?
   — А марсианин их!
   Траепала елозил тремя конечностями, силясь подняться.
   Миротворцы, думала Шивон. Так-растак.

* * *

   Помощь в конце концов пришла — зимовщики на защищенных машинах, сестры-гагаринки в мобил-госпитале. Пока ехали до лагеря, Шивон слушала, как интеллигентные и цивилизованные миротворцы крысятся на встречающих, матерятся и грозятся рапортом. Зимовщики при слове «рапорт» только ухмылялись. Одинокие дома для приезжих на изрытой поверхности Гу выглядели наростами.
   «Почему?» — подумал ей траепала. — «Мы же прилетели им помочь». Шивон глядела на него с сочувствием. Не себя самого, многовековую наследственность придется переламывать, если решил воевать. Понесло же.
   Когда с Таук, головной планеты констелляции, войска отправились завоевывать пространство, все три планеты Гууд-худуа стали колониями. Гуудху успели скреститься с тауками, напроизводить нового населения и почти забыть о свободе. Почти — если не считать Гуудханской Свободной Армии. Уже при выстроенном Галактическом союзе, среди бела Межпланетного соглашения, поднявшийся на Худу ураган восстания вымел тауков с планеты. Худу провозгласила себя независимой; Союз только и мог, что поддержать. Вторую планету, Гхуа, Империя навсегда поджала под себя. Гу, где аборигенов было раза в два больше, чем тауков, осталась посередине. Осталась ждать ответа сверху — к какой из бывших сопланет ей присоединиться. А ГСА пока решала этот вопрос снизу.

* * *

   Лингвистические услуги — понятие растяжимое. То ликбез астронавтов, улетающих к марсианину на кулички без единого чужого слова. А то интергалактический перевод, когда от одного неверного жеста может разлететься пол-Вселенной. У Шивон в этот раз все свелось к вечерней школе для миротворцев. Исследования упирались в стену. Рекомендованные действия лингвиста на малознакомой планете: ввязаться в ситуацию, выйти из которой поможет только языковое взаимодействие с местными жителями. Но местные не взаимодействовали. Вообще. Если не считать встречи на космодроме, ни гуудху, ни тауки не обращали на Корпус никакого внимания.

   Когда к ним присылали войска из Англии, они бегали за броневиками и кидали камни. Орали им: «Чертовы англичане!» и прятались за школьным забором. Кричали: «Рабские сердца!», и плевались, и удирали со всех ног. Потом, после объединения, когда стало совсем плохо, в «ооновцев» бросались коктейлем Молотова.

   Потом она уехала.
   — Я плохо понимаю цель нашего приезда, — подумал ей как-то вечером траепала.
   Здешние бои проходили скрытно, молниеносно, вспыхивали прозрачным огнем и тут же гасли. Схватки в траншеях, тихие войны. Любоваться никого не звали. «Голубые шлемы» всегда прибывали слишком поздно. Даже сестры-гагаринки прибывали слишком поздно.
   Миротворцы пили. Клеили все сходное по генетическому коду. В лагере крутили две древние песни, так подходящие к туману: «Дорогу в ад» и «Калифорнийскую мечту». Шивон пыталась научить траепала играть в покер, но поди поблефуй с телепатом.
   По внешности гуудху почти не отличались от потомков завоевателей. Смешались. Шивон бродила среди траншей, вглядывалась в туман. Где-то была граница. Шивон знала, что рано или поздно ее нащупает.

   Она была в первом классе; сестра вела ее за руку.
   — Видишь, — говорила Нула. — Это наша школа, Святого Патрика. А вон там они учатся. Все в синем, потому что протестанты.
   Шивон расправляла красную клетчатую юбку.
   — Смотри, — говорила сестра и показывала на поребрик тротуара. — Дальше — не наша часть улицы. Заступишь за поребрик — перейдешь к протестантам. А это грех. Бог сразу узнает, если заступишь.
   Как раз та суеверная чепуха, в которую прочно поверит шестилетний ребенок. Как-то на самой черте нарисовали классики. Шивон ни разу не видела, чтобы в них играли.

   Наверху почти договорились о присоединении Гу к Худу. О создании Двуединой Независимой Гууд-худуа.
   — Не надо их объединять, — не выдержала Шивон. — Их надо расселить. Уж мне-то поверьте.
   Окружающие деликатно молчали.

   Когда приняли решение о воссоединении, в семье радовались. Отец все говорил: столько битв. Столько погибло. И все-таки мы этого добились. Единая Ирландия. Вот теперь пусть нас разоружают. Теперь можно успокоиться.

   Недалеко от лагеря дети играли в мяч. Собственно, и «дети», и «играли», и «мяч» — понятия людские, и нечего их навязывать другим цивилизациям. Все же, проходя мимо, Шивон думала о них именно так. Гуудху, гигантские опята с десятками отростков, собирались и запускали в воздух бесформенный тяжелый предмет. Предмет зависал в тумане. Они ждали. Они могли ждать, не шевелясь, пока здешнее солнце не западало в свою траншею. Местные умели видеть сквозь туман. Предмет в конце концов ложился на землю; как и кто выигрывал, было неясно. Шивон садилась рядом и смотрела. Вычислила название предмета — гиг. Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что наблюдает две параллельных игры.
   Они играли бок о бок — гуды и тауки, испытывая странную необходимость находиться вместе и быть отдельно, — ни траектории игроков, ни траектории снарядов никогда не перекрещивались. На планете, беспорядочно разрисованной траншеями, где не было и следа городов, черту провели так же четко, как посреди улицы в северном Белфасте.

* * *

   «Гаэллин», — подумал ее друг. — «Тебе на „н“».
   «Нью-Иерушалаим», — среагировала Шивон.
   «Марс», — подумал траепала.
   «Я нашла черту», — подумала ему Шивон.
   «Что случилось с местом, где ты живешь?» — подумал траепала.
   «Это долгая история, — ответила Шивон. — Хорошее дело — полет в космос. Возвращаешься из рейса — а твоей страны уже нет на картах. Приходишь из следующего — а ее уже нет… вообще».
   — Тебе на «с», — подумал траепала.

* * *

   Они еще поиграли в «планеты» и послушали «Калифорнийскую мечту», а потом до Гу взрывной волной докатились результаты Таукитского соглашения. Гу объединялась с Худу; Гу становилась независимой. Траншеи ожили и шумели. ГСА успокаивалась. Миротворцы засобирались отчего-то домой.
   — Решили наконец — и слава богу, — сказал какой-то землянин.
   Внеочередные рейсы «Эйр Галакси» улетали на Гхуа и Таук. Шивон отмалчивалась.

   Никто не знал, откуда достали бомбы. Рассказывали, что купили у ливийцев, а тем продали русские. Говорили, что вовсе не у ливийцев купили, а у иракцев; у китайцев; у американцев. Говорили, что стянули у самих англичан из-под носа. Хотя такое никто не станет держать на складе.

   «Мы привыкли следить за ГСА, — подумала она другу. — А теперь взбунтуются те, кто с самого начала был против объединения».
   «Их сейчас меньше», — подумал траепала.
   «Вот именно».
   Друг поднял к ней голову-пирамидку.
   «Самое смешное, тогда мы радовались, что все кончено. Драки и перестрелки, и когда вертолеты по ночам спать не дают — мы думали „зачем это, теперь все будут жить мирно“».
   Шивон как в воду смотрела: той же ночью пришел тревожный сигнал. Миротворцы повскакивали в машины, вызвали мобил-госпиталь. Ее другу вышло дежурство, и он запрыгнул в катер первым. Шивон схватила чей-то «Луч», забыв посмотреть, достаточно ли в нем энергии.
 
   Она даже не могла позвать его по имени. На Траепа имен не дают.
   — И на кой нам лингвист? — удивился кто-то. Но когда Шивон устроилась рядом с солдатами, никто слова не сказал.
   В этот раз их подождали. Драка обхватила их со всех сторон, зажала в кипящую середину. Несколько выстрелов прожгло вроде бы защищенную стенку катера.
   — Какой сукин сын продает гудам «франк-тиреры»?!
   Только зачинщиками на сей раз были не гуды. Это стало ясно уже после, когда разбирали полеты. В тот момент не было разницы.
   Шивон сбежала в космос, чтобы ей не пришлось стрелять. И что она теперь делает — в чужой галактике с лазерджетом в руках?
   Миротворцы свое дело знали. Битва быстро рассеялась, и тел на земле остался строгий минимум. Шивон поглядела на тех, кто не встал, и уронила нагревшуюся трубку.
   Она даже не могла позвать его по имени. На Траепа имен не дают. Потянулась к нему телепатически — но там, где только что была теплая трепещущая мысль, холодной стеной встало молчание. Траепала так и не преодолел себя. Оружие поднял, а выстрелить постеснялся.
   Сестры-гагаринки только качали головами. У жителей Траепа все жизненные процессы останавливаются мгновенно, ничего не затормозить.
   — Надо выпустить его в космос, — говорила Шивон.
   К ней подошел сэр Брейтуэйт. Положил руку на плечо.
   — Нельзя хоронить его в могиле, — сказала ему Шивон. — Тут же все земляне, им не втолкуешь.
   — Доктор Маклауд, — сказал сэр Брейтуэйт.
   — Нужно проследить, чтобы его послали в космос. На его планете этот обряд очень важен.
   — Шивон, — сказал сэр Брейтуэйт.

* * *

   Вечером она качалась в кресле. Совсем одна в маленьком салоне, с бутылкой виски.
   — Провезли бутылку и зажали, — укорил ее зашедший капитан Брейтуэйт. Высокий, свистящий британский английский. Чистые гласные. — И пьете в одиночестве.
   — Странный на этой планете бог, — сказала Шивон виски. — Его-то за что? Ему вообще здесь делать было нечего.
   Брейтуэйт подошел. Сел рядом.
   — Кто у вас тогда погиб?
   — Не лезли бы вы в душу, — сказала она.
   — У меня сестра, — сказал он.
   — Как? — она оторвалась от виски. — От облучения? Так вроде локализовали же все?
   — В Дерри, — сказал он спокойно. — Вышла замуж в Дерри. Осталась там жить. Я их уговаривал, переезжайте в Лондон. Куда там.
   — Дерри, — сказала Шивон. — И Белфаст.
   — Все говорят — ирландская беда, — сказал Брейтуэйт. — Но ведь это и наша война тоже.
   — Разумеется, — вскинулась Шивон, — это ваша война!
   Вышло слишком резко.
   — Будете виски, кап… Уильям? Мои жили в Белфасте. Все погибли. А меня не было. Я была в рейсе.
   — Кто же знал… — вздохнул Брейтуэйт и глотнул.
   — Никто не знал. Всякое было, но чтобы атомную бомбу…
   — По-вашему, это, конечно же, не ИРА, — сказал англичанин.
   — Даже по официальной версии — это оранжисты. А… кто теперь знает. Какая теперь разница, — Шивон замолчала. — Это была наша мечта. Мечта моих родителей. Единая Ирландия.
   Брейтуэйт тихо пил свой виски.
   — Когда убили Нулу, я сбежала. Той весной, перед объединением. С меня хватило. На улице… английская полиция. Тоже пытались творить мир.
   Она поставила стакан на стол. Иначе бы расплескала.
   — Ох, Шивон, — сказал Уильям Брейтуэйт.
   — Ну и что мы будем теперь делать? — спросила она, совладав с собой.
   — А ничего мы не будем делать. Подождем, пока Гу официально обретет независимость. Посмотрим, как бравые ребята из ГСА заберут здесь власть. И улетим.
   — Эта война никогда не кончится, — пробормотала Шивон. — Ненависть слишком долго кормили. Никто не захочет… никто не заступит за поребрик, понимаете?
   — Хватит вам пить, — сказал Брейтуэйт. — Мы скоро поедем домой.
   Его глаза сверкнули трезво и подозрительно:
   — Или у вас какие-то другие планы?
   — Нет, — сказала Шивон, — у меня никаких планов.

* * *

   На следующий день, выходя с территории лагеря, она захватила заряженную трубку лазерджета.
   Гуудху и тауки все так же играли в гиг. Шивон подошла. Они привыкли, не пытались уже, как прежде, ощупать неизвестное отростками. Играли, и даже слегка перед ней выставлялись. А может, ей это казалось. Шивон смотрела на них, а потом достала «Луч».
   Мела у нее с собой не было, а краску здешняя почва не впитывала. Шивон направила лазер вниз и стала вырезать на земле аккуратные квадраты. Шесть квадратов и дугу. Написала цифры.
   Гуудху бросили свою игру, гиг висел, забытый в тумане. С другой стороны подошли тауки.
   Шивон на них не смотрела. Грубо и широко начерченное поле классиков лежало между двумя «площадками». Она вытащила из кармана круглую банку из-под биопищи. Бросила. И запрыгала на одной ноге.

   — Пэдди выпил бочку пива, — приговаривали они с Нулой, — И как грохнется с обрыва…

   Она тут же окаралась. Сколько лет без практики. Бросила банку снова.
   — Пэд-ди вы-пил боч-ку…
   С третьего раза ей удалось отскакать чисто. Потом три сильных отростка отодвинули ее с дороги. На одной конечности прыгать было удобно. Ребенок старательно проскакал все клеточки. Оглянулся на Шивон, будто ожидая одобрения. Его согнал с панели другой. Шивон не знала, понимают ли они смысл игры. Может, они думали, что это какой-то важный ритуал.
   У четвертого взявшегося прыгать гуудху банка улетела на другую сторону.
   На площадку к таукам.
   Дети стояли и смотрели.

   — Там не наша территория, — сказала Нула.

   Чей-то отросток — почти такой же, как у гуудху, только потоньше и потемнее, — ловко слизнул банку с земли. Невысокий по местным меркам таук двинулся к «классикам». Постоял. Двинулся дальше. Отросток шевельнулся, удлинился. Таук ждал, что банку у него заберут. Но гуудху посторонились. И Шивон посторонилась. У таука тоже была одна конечность. Но прыгал он чуть медленнее.
   — Эри, — сказал он. — И-пи. О-ку…
   Вокруг зашумели. Кажется, так они смеялись. Остальные тауки подошли, уже не боясь сломанной невидимой стены.
   — Пэд-ди, — сказала Шивон, широко раскрывая рот. — Вы-пил…
   Это называлось «лингвистическими услугами». Все, что она могла сделать для этой планеты.

© И. Голдин, 2009