А.М.Горький
   Счастье
   "...Однажды счастье было так близко ко мне, что я едва не попал в его мягкие лапы.
   Это случилось на прогулке; большая компания молодёжи собралась знойной летней ночью в лугах, за Волгой, у ловцов стерляди. Ели уху, приготовленную рыбаками, пили водку и пиво, сидя вокруг костра; спорили о том, как скорее и получше перестроить мир, потом, устав телесно и духовно, разбрелись по скошенному лугу, кто куда хотел.
   Я отошёл прочь от костра с девушкой, которая казалась мне умной и чуткой. У неё были хорошие, тёмные глаза, в её речах всегда звучала простая, понятная правда. Эта девушка смотрела на всех людей ласково.
   Мы шли тихонько, бок о бок; под ногами у нас скрипели, ломаясь, срезаные косою стебли травы, из хрустальной чаши неба, опрокинутой над землёю, изливалась хмельная влага лунного света.
   Глубоко вздыхая, девушка говорила:
   - Как хорошо! Точно африканскея пустыня, а стога - пирамиды. И жарко...
   Потом она предложила сесть под стог сена, в круглую тень, густую, как днём. Звенели кузнечики, вдали кто-то заунывно спрашивал:
   Эх, зачем ты изменила мне?
   Я стал горячо рассказывать девушке о жизни, знакомой мне, о том, чего я не понимал, но - вдруг она, тихонько вскрикнув, опрокинулась на спину.
   Это был, кажется, первый обморок, который я видел, и на минуту я растерялся, хотел кричать, звать на помощь, но тотчас вспомнил, что делают в таких случаях благовоспитанные герои романов, знакомых мне, - разорвал пояс её юбки, кофточку, тесёмки лифа.
   Когда я увидел груди её, точно две мапенькие чаши из серебра, полные сгущённого света луны и опрокинутые в сердце её, - мне жадно, до огненного удара в голову, захотелось поцеловать её. Но, сломив это желание, я стремглав бросился к реке за водою, ибо - по писанию - герои всегда, в подобных случаях, убегали за водой, если только на месте катастрофы не было ручья, заранее приготовленного догадливым автором романа.
   А когда я вернулся, прыгая по лугу, точно бешеный конь, со шляпой, полной воды, - больная стояла прислонясь к стогу, в полном порядке, исправив все разрушения туалета, совершённые мною.
   - Не надо, - сказала она утомлённо и тихо, отводя рукою мокрую шляпу мою...
   И пошла прочь от меня на огонь костра, где два студента и статистик завывали всё ту же надоевшую песню:
   Ах, зачем ты изменила мне?
   - Я не сделал вам больно? - осведомился я,-смущённый молчанием девушки.
   Она кратко ответила:
   - Нет. Вы - не очень ловкий. Всё-таки я - разумеется - благодарю вас...
   Мне показалось, что она не искренно благодарит.
   Я не часто встречал её, но, после этого случая, встречи наши стали ещё реже, - вскоре она и совсем исчезла из города, а уже спустя года четыре я увидел её на пароходе.
   Она ехала из приволжской деревни, где жила на даче, в город к мужу, была беременна, хорошо и удобно одета, - на шее у неё длинная золотая цепь часов и большая брошь, точно орден. Она очень похорошела, пополнела и была похожа на бурдюк густого кавказского вина, которое весёлые грузины продают на жарких площадях Тифлиса.
   - Вот, - сказала она, когда мы дружески разговорились, вспоминая прошлое, - вот я и замужем, и всё...
   Был вечер, на реке блестело отражение зари; пенный след парохода уплывал в синюю даль севера широкой полосою красного кружева.
   - У меня уже есть двое ребят, жду третьего, - говорила она гордым тоном мастера, который любит своё дело.
   На коленях её лежали апельсины в жёлтом бумажном мешке.
   - А - сказать вам? - спросила она, ласково улыбаясь тёмными глазами. Если б тогда, у стога, - помните, - вы были... смелее... ну - поцеловали бы меня... была бы я вашей женой... Ведь я - нравилась вам? Чудак, помчался за водой... Эх вы!
   Я рассказал ей, что вёл себя, как показано в книгах, и что - по писанию, священному для меня в ту пору, - нужно сначала угостить девицу в обмороке водою, а целовать её можно только после того, когда она, открыв глаза, воскликнет:
   - Ах, - где я?
   Она немножко посмеялась, а потом задумчиво сказала:
   - Вот в том-то и беда наша, что мы всё хотим жить по писанию... Жизнь - шире, умнее книг, сударь мой... жизнь вовсе не похожа на книги... Да...
   Достав из мешка оранжевый плод, она внимательно осмотрела его и сморщилась, говоря:
   - Негодяй, подложил-таки гнилой...
   Неумелым жестом она бросила апельсин за борт, - я видел, как он закружился, исчезая в красной пене.
   - Ну, а теперь - как? Всё ещё живёте по писанию, а?
   Я промолчал, глядя на песок берега, окрашенный пламенем заката, и дальше - в пустоту рыжевато-золотых лугов.
   Опрокинутые лодки валялись на песке, как большие мёртвые рыбы. На золоте песка лежали тени печальных ветел. В дали лугов стоят холмами стога сена, и мне вспомнилось её сравнение:
   "Точно африканская пустыня, а стога - пирамиды..."
   Очищая другой апельсин, женщина повторила тоном старшей и как бы наказывая меня:
   - Да, была бы я вашей женой...
   - Благодарю вас, - сказал я, - благодарю.
   Я благодарил её - искренно".