Мальчонка, лет семи, давно уже вертелся у лотка торговца разной мелочью – гребёнками, щёточками, мылом, портмоне. Торговец был занят продажей кошелька каким-то двум парням, с озабоченными лицами рассматривавшим вещь. Они, недоверчиво слушая убедительные речи торговца, поочерёдно то ковыряли пальцами замок кошелька, то, подняв его к носу, рассматривали на свет, потом клали его на лоток и твёрдо говорили:
   – Сорок копеек!
   Они как-то копировали друг друга – один до подробностей повторял движения другого и все его ужимки. Торговец с негодованием говорил им:
   – Сорок? Э-эх вы! Да он мне самому стоит шесть гривен! Ну погоди, – удерживал он их, – пятьдесят пять – желаете?
   – Сорок копеек! – монотонно повторяли покупатели. И снова начинался торг.
   Но как ни занят был торговец – высокий рыжий человек, с плутоватыми глазами и с цепкими пальцами в густой шерсти на суставах, – он одним глазом упорно следил за всеми движениями мальчика. Около лотка, следя за торгом, стояло, кроме парней, ещё человека три, и мальчик, вертясь меж ними, тоже следил за продавцом. Он был босой, в грязной и рваной рубашке, без пояса, в штанах, которые когда-то были плисовыми, а теперь казались сшитыми из мешка, на его рябом, загорелом и чумазом лице сверкали исподлобья серые, бойкие глазёнки, и блеск их был жаден…
   – Ну, ин сорок пять! – решительно махнув рукой, сказал один из покупателей.
   – Сорок пять! – как эхо повторил его товарищ, и оба они с ожиданием в глазах уставились на продавца. Тот криво усмехнулся и жалобно заговорил:
   – Ребята, али мне в убыток торговать? Чай, я тоже ем, пью, жену, детей имею, – должен я копейку нажить, али нет?
   – Как хошь! – сказали покупатели и двинулись прочь от лотка. За ними пошли и зрители.
   Воспользовавшись этим движением, мальчишка согнулся, нырнул между двумя парнями, моментально вытянул вперёд руку, схватил с лотка кусок мыла и… опрокинулся назад, на землю.
   – Ага, сынок! – торжествуя сказал торговец, держа его за ногу и таща по земле к себе.
   Он схватил его снизу из-под лотка, и теперь мальчишка, извиваясь, как уж, упирался в мостовую руками и, болтая свободной ногой, с испуганным красным лицом ехал на животе под лоток. Вот рыжий мужик поймал и другую его ногу, дёрнув мальчика к себе, – причём тот ударился подбородком о камень мостовой – и, наконец, мальчик очутился лицом к лицу с ним.
   Стоя между его колен, крепко сжатый ими и цепкими пальцами рыжего мужика, лежавшими у него на плечах, мальчик сосал разбитую губу и, сплёвывая в сторону кровь и слюну, покорно ждал, опустив руки по длине туловища и положив их ладони на колено торговца.
   Тот, с удовольствием в больших тёмных глазах, с оскаленными улыбкой зубами, сверкавшими из густой рыжей бороды, осматривал мальчишку и молчал, очевидно, придумывая наказание для вора.
   У вора же неровно вздымалась маленькая грудь и вздрагивали плечи… А на рябом лице его были отражены испуг, и тоска, и ожидание…
   – Н-ну… – начал торговец, хмуря брови и стискивая зубы, – и что же я теперь с тобой сделаю, а?
   Мальчик повёл плечом.
   – В острог мне тебя запрятать или рвачку дать? Выбирай… что тебе по вкусу…
   – Прости, дяденька, – тоскливо сказал вор.
   – Про-ости-ить? Скажи на милость! Ишь ты! Как же так, сынок, я тебя могу простить? Ты, вор, украл у меня товару. Значит, следовает тебя упечь в тюрьму. А ежели я тебя, одного вора, прощу, другой – другого простит, – кто тогда в тюрьме сидеть будет, скажи, а?
   – Дяденька, я больше не бу-уду… – со слезами на глазах и с дрожащими губами вполголоса, убедительно вытянул мальчишка.
   – Это мне нипочём! Нет, ты скажи – кто будет в остроге тёмном сидеть, ежели воров прощать?
   Мальчик беззвучно заплакал, и слёзы, стекая по его щекам, оставляли на них полосы…
   – Говори, чертёныш, – кто? – зло сверкнув глазами, крикнул торговец и дёрнул вора за ухо…
   – Ра-а…збойн…ики… – сдерживая рыдания, тихо сказал мальчик.
   Это, должно быть, понравилось торговцу – он засмеялся довольно и громко.
   – Ах, жулик! Ловко отрезал! Разбойники… шустрый ты мальчонка – быть тебе арестантом.
   Ну, говори, ты зачем мыло стянул?..
   – Дяденька! Вот те Христос – не буду я больше! Никогда уж не буду! – звонко крикнул мальчик.
   – Шш! Не орать! Может, я тебя ещё и прощу, а будешь ты орать, придёт свистун с селёдкой – тогда, брат, шабаш твоё дело. Возьмёт он тебя и засадит в острог, в яму пхнёт, а там крысы, лягушки, змеи, и кажинный день тебя будут из ямы вынимать и – пороть!
   Плечи мальчика судорожно задрожали, а в широко раскрытых глазах отразился ужас. Вор рванулся из колен торговца, но тот крепко тиснул его плечи своими цепкими пальцами и дал ему щелчок в лоб.
   – Вот, на-ко отведай! Ишь ты, бежать захотел… Ну, говори – куда тебе мыло?
   – Про-одал бы… – покорно ответил мальчик.
   – Так… Продал бы… Ну, а деньги куда бы ты девал?
   – Купил бы… фунт весового… хлеба…
   – Н-ну?
   – Баварского… квасу… полбутылки…
   – Ишь ты! – усмехнулся торговец. – А ещё?
   – Больше ничего нельзя уж… – вздохнул мальчик. – Только восемь копеек дают за мыло.
   – Ага! так ты не в первый раз его воруешь? Н-да! Как же мне тебя простить, ежели ты такой злодей?
   Вор поник головой и замолчал.
   – А разве хлеба дома у тебя нет?..
   Вор вздохнул и покачал головой, размазав рукой слёзы по лицу.
   – Разве отец-мать хлебом тебя не кормят?
   – Нету отца…
   – А где он?
   – Не знаю…
   – А мать?
   – Пьёт она всё…
   – Та-ак! – протянул торговец. Ему уже становилось скучно возиться с этим вором. Он даже зевнул.
   – Дяденька! Пусти меня… – тихо сказал мальчик и, вертя головой, поцеловал сначала одну, потом другую шершавую руку рыжего торговца. Тому понравились эти поцелуи. Он улыбнулся себе в бороду. Он бы и ещё помучил мальчонку ради своего развлечения, но это было уже скучно. К тому же издали на лоток с его товаром поглядывали две бабы с маленькой девочкой.
   Торговец вздохнул.
   – Пожалуй, иди…
   Вор рванулся, и лицо его вспыхнуло радостью…
   – Ку-уда! Нет, погоди, наперёд я тебе надеру уши…
   И методически, равномерными движениями руки, рыжий человек стал болтать головой мальчика из стороны в сторону. Надрав одно ухо, он принялся за другое. На лице его не отражалось ни удовольствия от этой операции, ничего, – оно было равнодушно, и только потом он дал мальчишке шлепка по затылку и сказал ему:
   – Ну, иди! Да помни меня.
   Тот, с красным лицом, держась руками за горевшие уши, отошёл на несколько шагов в сторону и вдруг повернулся назад… Торговец удивился.
   – Али мало? – спросил он, поднимая брови.
   – Дяденька… – тихо заговорил мальчик, умоляюще глядя в его красное лицо. – Дай мне копейку!
   – Подь сюда… – сказал торговец, хмуря брови. – Никита Егорыч! – крикнул он кому-то через улицу, держа мальчика за плечо. Тот посмотрел по направлению голоса и вздрогнул. Через улицу переходил суровый полицейский, придерживая рукой шашку…
   Мальчик вскинул глаза на лицо торговца. Оно было тоже сурово. Тогда он заплакал, сжавшись и вздрагивая. Голова у него как-то уходила в плечи.
   – Кум! Будь другом, отправь ты мне его в часть! – тыкая пальцем в голову вора, сказал торговец.
   – Что слямзил? – просто спросил полицейский, взяв вора за руку.
   – Мыла кусок… Травленый мальчишка.
   – Знакомы мы, – кивнул головой полицейский. – Пойдём, Мишка, или как, бишь, тебя там?
   – Митька, – покорно сказал вор.
   – Митька… Айда!.. Тут мы с тобой пеше дойдём – близко.
   Они пошли. Не поспевая за полицейским, мальчик подпрыгивал по камням. А торговец, глядя им вслед, зевал и крестил себе рот.