(ЭГ)
   Она вздёрнула бровь:
   — Я думала, ты умнее, брат. Но, видимо, ошибалась.
   Я отпил глоток вина.
   — Видимо, так. В который раз.
   Молчание.
   Она снова шевельнула бровью и в ответ получила ещё одну толику молчания.
   — Итак, Корвин?
   Глядя в глубину бокала, я проговорил:
   — Разочарование — из тех зверей, что охотятся стаями.
   (РЖ)
   — А остроумие — пташка, которая даётся в руки мало кому из принцев.
   Я пожал плечами.
   — Неодобрение твоё, Фи, волнует меня ещё меньше обычного. Учитывая обстоятельства.
   Она вздёрнула голову, рыжие локоны взметнулись, подобные языкам пламени.
   — А напрасно. Учитывая обстоятельства.
   В ответ я шевельнул бровями, допил вино, снял ноги со стола и направился к двери.
   Она фыркнула мне в спину.
   Я остановился. Поворачиваться не стал, но подождал. Фиона просто не способна не продемонстрировать, что она-то уж точно на шаг впереди всех нас. Или хотя бы изобразить нечто подобное.
   — Клинок при тебе, — сказала она. — Хорошо.
   Я вышел вон, оставив умные комментарии при себе. Не время. Не сейчас, когда по Дворцу Амбера бродят самое малое три призрака-убийцы.
   (ЭГ)
   Где-то за окном в склоны Колвира ударила молния. Возвращаясь в свои покои, я никого не встретил.
   В камине горел огонь, все было так, как я и оставил. То есть по части выпивки имелось из чего выбрать.
   Я выбрал добрую порцию аквавиты, подобрал на полке книгу получше и, исполненный благих намерений, стал ждать, кого они могут привести.
   (РЖ)
   Где-то между полуночью и рассветом одна из стен раскрылась там, где не должна была, и нечто из тени и серебра явилось мне.
   Грейсвандир надёжно устроился в моей ладони; я поставил бокал — все равно давно уже пустой, — и ждал.
   Говорят, терпение — добродетель лишь для статуй. Но я давно превысил отпущенную мне меру ошибок, а отдраивать хорошие ковры от крови — адова работёнка.
   Из темноты прозвучал шёпот.
   — Корвин. Пора?
   (ЭГ)
   Итак, оно меня знает. Преимущества положения и все такое. Что — пора?
   — Нет, — уверенно отозвался я. — Уходи.
   Серебро взвихрилось передо мною.
   — Увы, не выйдет, принц Амбера. Я пришёл за кровью и возьму ее.
   Шёпот был близким, голодным — и совершенно незнакомым.
   Я отступил, рассекая клинком воздух перед собой.
   — А что, если ты скажешь мне, зачем. А заодно и назовёшься, раз уж участвуешь во всем этом.
   Ответом был смешок — странно знакомый, — а миг спустя тени вскипели полудюжиной колюще-режущих лезвий, и Грейсвандир сердито зазвенел, рассыпая искры.
   Я перебрал в голове дюжину ругательств, но счёл их неподходящими.
   Фиона опередила меня. Снова. «Принц дураков», так она однажды назвала меня. И снова назовёт, если я окажусь достаточно везучим, чтобы пережить ближайшие сложные мгновения. Или достаточно быстрым.
   Молния ударила в стену Дворца, где-то поблизости. Чего никоим образом не должно было случиться, учитывая все предохранительные чары…
   Острие растворилось в тенях, и ещё одно, а потом мой клинок скользнул сквозь тени и вошёл в ничто.
   В ничто, плеснувшее серебром по полу, отчего ковры немедленно задымились.
   — Принц Амбера! — прошипел раненый гость. — Хорошо дерёшься!
   Я снова ударил.
   (РЖ)
   Тени сомкнулись, и я снова остался один.
   Книга лежала на полу, страницы обгорели. Проклятье. Глядя на затухающие сполохи грозы, я размышлял, узнаю ли когда-нибудь, с чем сражался. Или почему. От этой фамильной политики одни неприятности.
   Три призрака, сказал Бенедикт — и почти уже произнёс ещё что-то, но тут лицо его разгладилось и он отвернулся. Значит, он узнал того, которого видел.
   И фонарщик узнал — до того, как призрак догнал его и выжег ему череп изнутри.
   До того погиб Кольм и один из поваров. И семь служанок — а может, с тех пор ещё кто-то.
   Потом они взялись за нас. Одному почти удалось достать Флору. И Джулиана. Почти.
   Мы, амбериты, крутая порода.
   (ЭГ)
   Стена была такой же прочной, как всегда, и я достал фонарь и пошёл искать неприятностей. Вопреки обычаям принцев Амбера, согласно одному из афоризмов Дроппы.
   Ха-ха.
   «Поспешай медленно», однажды сказал отец, когда я из-за Эрика пришёл в ярость и что-то сломал. Но с тех пор, как отец исчез, многое переменилось.
   О да, многое.
   Я спускался по лестнице, когда тени и серебро снова появились, надо мной и подо мной, сопровождаемые призрачным смехом.
   Я вздохнул. Предстоит та ещё ночка…
 
   (написать следующий кусок Желязны так и не успел, в итоге имеем то, что имеем — К.И.)