Журнал «Смена», № 22 за 1965 год

Рисунок В. Карабута

 
   — Андреев Аркадий, рад познакомиться! К вам командирован для проведения эксперимента.
   — Какого? — неторопливо, но настойчиво осведомилась Марьяна.
   — Ого, рука у вас командирская!.. Вот этого я вам сказать не могу.
   — Мило, но непонятно.
   Андреев улыбнулся обворожительно.
   — Поверьте!
   — Верю.
   — Денег дадите?
   — Нет.
   Андреев расхохотался.
   — Весело?
   — Очень!
   — Мне кажется, мы познакомились?..
   — Гоните?
   — Могу угостить чаем.
   Размешивая ложечкой сахар, Аркадий сказал задумчиво:
   — Мне очень нравится ваш город. Жалко, что сразу после проведения эксперимента придется уехать.
   Марьяна вежливо промолчала.
   — Переоборудование института заканчивается через неделю. У меня, как видите, всего неделя…
   — Считать я умею.
   — Денег дадите?
   — Нет. И разрешения не дам.
   — Сколько вам лет?
   — Двадцать два. Лабораторией руковожу два года. Налить еще?
   — Марьяна, — сказал он серьезно и просто. — Попробую быть откровенным. Дело не в переоборудовании института. Я придумал любопытнейшую вещь. Хочу сделать подарок шефу. Старик чертовски обрадуется! Мне…
   Марьяна резко выдвинула ящик стола, шлепнула на стол инструкции.
   — Занятные книжечки. Читали?
   Аркадий потускнел, поскучнел.
   — Прошу простить меня. В седьмом отделе у ребят моя тема, пойду потолкаюсь…
   — И вы извините за некоторую нелюбезность. Я искренне сожалею.
   У него был крепкий светлый затылок. Дверь бесшумно закрылась за ним.
   Ночью Аркадий приснился Марьяне. Через весь сон — как тень от парохода по реке — его грустное полузнакомое лицо: серые с голубинкой глаза, твердые губы, жестковатые светлые волосы, улыбка киногероя. Сперва его вроде бы даже не было, а было только ощущение чего-то знакомого, похожего на него, и смутное раздражение от этого: он вызывал у Марьяны одновременно и симпатию и неприязнь. Ее злило его открытое желание расположить к себе ради неведомого ей эксперимента.
   Сон колебался, дрожал водяной рябью, лицо Аркадия являлось ей то вытянутым, перекошенным, неприятным, то спокойным и сосредоточенным.
   Придя в лабораторию, Марьяна первым делом вызвала Аркадия.
   — Вчера я не очень хорошо поняла вас. В чем дело? Почему вы не хотите подать докладную? Может, это шутка?
   — Нет, я не шутил.
   — Как? Да вы что в самом деле! А вы знаете, что вы мне предлагаете?
   — Знаю.
   — Чего же вы хотите в таком случае?
   — Чтобы вы нарушили инструкции.
   — Послушайте, Андреев. Дело не в формальностях, поймите это. Я совсем не хочу, чтобы вы считали меня бессердечной бюрократкой. Перестаньте морочить мне голову, вы не влюбленная барышня, а ученый. Вот вам форма, берите диктофон, сочиняйте. Обсудим…
   — Ну да, а вечером Липягин будет знать все до крошечной формулки! Благодарю покорно.
   — Интересно, откуда это он узнает?
   — Не знаю! Через стены просочится. Мой шеф — гений. Ему хватит намека. Он отпустил меня порезвиться, поболтаться со сверстниками — вы же знаете, у нас моложе пятидесяти — единицы…
   — Аркадий, я эксперимента не разрешу. И точка!
   — Вот я и надеялся — сдвинуть точку, а оказывается, точка — такая крохотная чепуховинка — тяжелей надгробной плиты.
   — Не будем больше возвращаться к этому разговору. Мне нравится ваша привязанность к шефу, и вообще что-то есть в вашем сумасбродстве… Однако после катастрофы в Карае…
   — Да, да… Ну что ж, пусть так.
   — Как ребята из седьмого?
   — Прелесть. Наивны и талантливы, как древнегреческие боги.
   — Я улетаю до вечера, — сказала Марьяна, шагнув на круглую площадку подъемника. — Желаю вам хорошего дня.
   И она нажала кнопку.
 

* * *

 
   А ночью ей опять приснился Аркадий. Они шли по лугу, поросшему ромашками. Аркадий щипал цветок и что-то приговаривал. "О чем это вы?" "Старинная считалка, бабка научила". — "Ну-ка, ну-ка…" — "Любит — не любит, плюнет — поцелует, к сердцу прижмет — к черту пошлет…" "Очаровательно! Как это, как?.. Любит — не любит…" Было тихо и тепло, ромашки пахли тонко, как пыльца на крыльях бабочки, они сели на мягкую нагретую землю, Аркадий вдруг отбросил цветок. "Марьяна, мне хочется поговорить с вами всерьез о самом главном. Попробуйте понять меня. Ну катастрофа в Карае… Неужели вы думаете, что человечество навсегда гарантировано от жертв? Конечно, лучше, чтобы их не было, кто спорит! Но ведь мы все ходим по краю, мы вторгаемся в такое святая святых природы, что никаких гарантий нашей безопасности нет…" Лицо его было милым, искренним, слова, немые во сне, не звучали, а входили в нее просто тая, как входит солнце в кожу, и вместе с ними возникали сочувствие и непонятная радость. "А эти инструкции… Уже два века мы твердим, что человечество отвечает за каждого и каждый за человечество. В этом смысле нет разницы между мной и ученым советом. Так почему же я не могу сам решить судьбу эксперимента? Откуда такое недоверие? Если бы я был неграмотным ремесленником, мне бы не выдали диплома. А так… Я сказал вам неправду о шефе. Шеф очень культурно и талантливо скрывает от нас свое желание возвышаться недосягаемой вершиной, наша смелость его пугает, и тут инструкции за него…"
   Марьяна слушала, теребя лепестки, и его слова обволакивались смутным и резким, как толчки крови: "Любит — не любит, любит — не любит…" "Марьяна, а вы сами? Вы умница, ребята вас обожают, но ведь не одно чаепитие и руководящие указания составляют смысл вашего существования? А что вы можете?.." "Любит — не любит, любит — не любит… А как там дальше?.. Плюнет… поцелует…" "Вы тоже раба инструкций, раба совета и еще двух советов. Между вами и человечеством — три совета, и это считается благоразумным, такая цензура мысли, души!.." "К сердцу прижмет — к черту пошлет… своей назовет… Смешной мальчик, ужасно смешной ребенок. Кому он это говорит! Будто я думаю иначе. Помочь ему… Только я еще не готова. Не все ясно. В советах, конечно, полно старых дураков. Но безнадзорные молодые сумасброды… Вроде меня… Не такие уж мы сумасброды… Нет, не могу. Это слишком серьезно. Что-то мешает. Может, мы не доросли еще до всего этого…" "Может, мы не доросли еще до всего этого? Чепуха! Катастрофа в Карае произошла после того, как все планы были трижды утверждены и выверены. Ложные выводы из естественных событий…" Он взял ее за руку, она не отняла руки. "Марьяна! Мне так хотелось, чтобы вы поняли меня! Я уверен, вы согласитесь со мной! Разрешите мне эксперимент. Вы для этого знаете меня достаточно. А риск? Что ж риск! Я могу вам только сказать, что для жизни это не опасно. Если все получится…" — "А если не получится?" "Получится! Да и не в этом дело. У меня не выйдет, выйдет у других. Важен принцип. К черту рутину! Марьяна, скажите, что вы согласны. Ну, Марьяна!.."
   Когда она проснулась, ее поразило только одно: никогда раньше она не слышала этого "любит — не любит…".
 

* * *

 
   Среду Марьяна провела в экспедиции в горах. Устала, слать легла поздно, ночью ей не снилось ничего.
 

* * *

 
   На следующий день было совещание в седьмом отделе. Марьяна поздоровалась со всеми общим поклоном, но обрадовалась, увидев Аркадия около вакуум-камеры. Он стоял к ней спиной и что-то говорил монтажеру. Совещание закончилось быстро, под свист подъемников Марьяна весело прокричала Аркадию:
   — Ну что, хорошо руковожу? Всех разогнала. Ребята из седьмого отдела отправились на два дня в горы.
   Аркадий, покручивая цепочку с ключом от кара, проводил Марьяну до ее кабинета.
   — В город? — спросила Марьяна.
   — Да, в город. Может, составите компанию?
   — Очень бы хотелось, но не могу. Через полчаса лечу в экспедицию. Если уж очень заскучаете, присоединяйтесь, но в общем-то не стоит, демонтаж… Вы знаете, Аркадий…
   — Что? — спросил он напряженно, почувствовав в ее голосе что-то новое.
   — Хочу вам сказать, что наш последний разговор меня как-то… В общем мне очень жалко, что ничем не могу помочь вам…
   — Дайте красную полоску — и перестанете жалеть.
   — Нет, об этом мы договорились твердо, исключено! Я не могу этого сделать. Хотя сердце мне подсказывает…
   — А вы послушайтесь сердца.
   Марьяна смутилась. Он смотрел на нее хорошо, открыто и немного грустно.
   — Послушаюсь… После того, как вы напишете трактат "Физика и сердце".
   — Люди только этим и занимаются из века в век…
   — Ладно, надо работать.
   Марьяна вскочила на ступеньку эскалатора, отыскала пальцем знакомую до каждой выщерблинки кнопку, но вдруг, что-то вспомнив, окликнула Аркадия. Он медленно вернулся.
   — Послушайте, вы случайно не знаете такого старого-старого стишка: "Любит — не любит…" — "Плюнет — поцелует, к сердцу прижмет…" Знаю, а что?
   — Так, ничего, привязалось. Услышала где-то, а где — не могу вспомнить…
   Она надавила на кнопку.
   Ей хотелось, чтобы снова был сон. Она легла в постель с ожиданием этого, она внушала себе, чтобы сон приснился.
   И приснился. На этот раз совсем беззвучный, безразговорный.
   Сон был как кино: Марьяна отчетливо видела все, что происходило во сне, и вместе с тем она понимала, что это всего лишь сон, созданный ее собственным желанием, и, если ей очень захочется, он может вообще прекратиться или пойти как-нибудь иначе. Сон. был ее собственный, такой, какого она хотела, и потому очень славный, приятный сон.
   Марьяна и Аркадий сидели на лавочке перед окнами лаборатории, слетали желтые осенние листья, пахло прелью и сыроватой землей. Окна были зашторены и еще загорожены ветками деревьев. Вечерело, солнце грело несильно, но ласково. Марьяна ощущала ладонью правой руки прохладную и твердую ладонь Аркадия. Все ликовало в ней. Так они сидели долго-долго, потом он обнял Марьяну и поцеловал тоже долгим, бесконечно долгим поцелуем. Ей трудно было оторваться от него, она боялась оторваться, потому что знала, чувствовала: сон сразу кончится. Сколько это длилось? Минуту? Час? Ночь? Трепетали падающие листья, колебался теплый воздух, подрагивали теплые губы, нежно и некрепко прижатые к губам.
   Когда днем Аркадий, попросив по видеофону принять его, вошел в кабинет, Марьяна встретила его, сияя.
   — Хорошее настроение?
   — Отличное.
   — А у меня вот наоборот.
   — Ничего, сейчас переменится…
   — Да нет… Завтра мне уезжать.
   — Ну, вот видите, времени для эксперимента все равно нет.
   — Будет, если вы разрешите! Позвоню в институт, вымолю, ну… ногу сломаю, черт возьми! Придумаю что-нибудь.
   — Вы действительно уверены, что эксперимент ничем не грозит вам?
   — Абсолютно.
   — Разве что меня снимут с работы…
   — Ну и черт с ней!.. То есть, извините, я хотел сказать… Ну что вам эта механизированная кастрюлька? Поедем в Тулави, я читал ваш проспект, вы же практик, вам нужны масштабы, машины…
   — Аркадий, дайте мне подумать до завтра.
   — Идет!
   — Я ничего не обещаю.
   — Я надеюсь.
   Они расстались, но чувство приподнятости, праздничности не проходило.
   Ночью их разговор повторился с совершенной точностью.
   Разница состояла лишь в том, что она согласилась. Когда он уже собирался растаять, Марьяна притянула его за руку и сама поцеловала.
 

* * *

 
   Наступила суббота. Покончив до десяти с делами, Марьяна решительно нажала кнопку пульта внутренних связей и вызвала Аркадия. Ей ответил дежурный: Аркадия нет, еще не приходил, готовится к отъезду. "Странно", подумала Марьяна. Дежурный, не услышав никакого ответа на свое сообщение, стал нахваливать Аркадия:
   — Ну и башка, нам бы такого парня! Нельзя ли его уговорить остаться? Хотя бы на месяц…
   Но тут звякнул колокольчик, Марьяна кивнула, и вошел Аркадий.
   — Здравствуйте. Скажу вам сразу: я согласна. Честно говоря, я сама давно об этом думала. Пусть все летит вверх тормашками, вы правы! Сколько вам надо денег?
   — Марьяна, — сказал он, осторожно и как бы через силу опускаясь в кресло, — я от всего сердца благодарю вас, но мне ничего не нужно. Я пришел проститься.
   — Как? А эксперимент?
   — Состоялся. Все в порядке.
   — Каким образом?
   — Видите ли… Не сердитесь только, пожалуйста. Наш институт проверяет прибор для воздействия на человека в процессе сна…
   — Что?!
   — Только не подумайте ничего плохого! Программа была разработана и утверждена всеми… — Он усмехнулся. — Всеми тремя советами, и действовал я точно по программе. В мою задачу входило убедить вас дать вопреки инструкциям согласие на эксперимент… Вот. И точно по инструкции…
   — Точно по инструкции?
   — Да, разумеется. Пяткин и Селко были на контроле. Кстати, я должен поблагодарить вас от имени Ассоциации за вашу очередную огромную помощь науке. На состоянии здоровья это, думаю, никак не отразится, но в сентябре вас и еще группу участников эксперимента — он проводился одновременно в семи объектах — пригласят в Тулави на конгресс. Это, если не ошибаюсь, ваша третья работа для Ассоциации?
   — Да, — рассеянно сказала Марьяна, — третья. Все это очень интересно…
   Она еще не могла прийти в себя.
   — Научное описание я вам оставляю, через пару дней пришлю техника и еще материал для ознакомления. Марьяна, милая, поверьте, что, хотя все законно и вы сами отдавали себе отчет, на что идете, вступая в Ассоциацию, но я чувствую себя по-идиотски! Сложна еще наша жизнь…
   Марьяна в это время о чем-то думала.
   — Марьяна, ну что вы? Скажите что-нибудь!
   — Скажите, Аркадий, это вы мне набормотали "любит — не любит"?
   — Я, и очень обрадовался, что сигнал дошел. Иначе до конца недели я находился бы в полном неведении…
   Марьяна покраснела.
   — Но вы не подумайте, что это мое собственное творчество! Считалку откопал шеф, вы найдете ее в описании… А любопытная штучка, из дремучего времени гаданий и верований невесть во что, но любопытная… Мало мы еще знаем о человеке.
   Марьяна, наконец, решилась.
   — Вы, наверное, очень устали, я не знаю технологии, но каждую ночь…
   — Что вы, не каждую ночь! Сеансы велись три раза.
   — В понедельник, вторник, пятницу?
   — Вот видите, эксперимент действительно удался!
   — Удался… Но о человеке — вы правы — мы еще, ох, как мало знаем! Немногим больше тех, с ромашками: "Любит — не любит…" Еще один вопрос. Вы внушали мне во сие решимость пренебречь инструкциями. Но, насколько мне помнится, речь шла об этом и наяву?
   — Я действовал по программе, в мою задачу входило лишь усиление, на других участках эксперимент проводился несколько иначе, в двух случаях, насколько мне известно, прямое внушение, без какого-либо непосредственного контакта с объектом…
   — Ну, а чем объяснить такой странный выбор темы?
   — Совет-2 знаком с вашей докладной о работе лабораторий класса "Б". Мы как бы подтолкнули ваши мысли к окончательному выводу, на который вы все еще не отваживались.
   — А… как там вообще насчет инструкций и трех советов?
   — Ой, что вы, Марьяночка! Все это хорошо для эксперимента, — Аркадий доверительно склонился к Марьяне через стол, — но в жизни… Вы представляете, какой будет кавардак, если дать лабораториям красную полоску?!
   Увидев, что Марьяна нахмурилась, Аркадий растолковал это по-своему.
   — Вам лично, мне кажется, ничто не грозит, пришлют ответ на докладную, и на том все кончится. Никаких неприятностей не будет! Вы железная, я это могу подтвердить, и если бы не прибор… Да и Ассоциация вас защитит. Вы ей нужны… А теперь, как ни печально, я должен проститься, меня ждут.
   Аркадий встал и протянул Марьяне руку.
   — А как же…
   — Что?
   — Нет, ничего… До свидания, до сентября. Я давно не была в Тулави. А ведь и тут у нас неплохо, правда? Особенно сад. И скамейка под дубом напротив моих окон…
   — В сад не удосужился заскочить. Значит, обязательно еще вернусь сюда и на скамеечке вашей посижу… Извините еще раз и — спасибо!
   — Ну, спокойного неба, коли так. Только еще одно. Я все это время была о вас лучшего мнения, чем сейчас. Знайте это. Мне даже грустно. Тот парень, который посылал к черту инструкции и даже ногу готов был сломать… Тот парень нравился мне больше. Вот что я вам хотела сказать.
   — Ах, Марьяночка, удивительный вы человек. Я бы сказал — не современный. Но это прелестно!
   Когда он ушел, Марьяна опустила защиту, отключила связь и начала ругаться, громко, не опасаясь, что кто-нибудь услышит. Ругательства были вполне современными.

---