Наоми — которая только-только входила в подростковый возраст, когда дети становятся долговязыми и неуклюжими — прижалась ухом к стене гаража, вытянувшись в полный рост, Кик будто хотела залезть на крышу. Сначала она услышала звук. Наоми знала про дикую кошку, которая жила на болотах и которой каким-то непостижимым образом всегда удавалось спасаться от стаи койотов, обретавшихся в топях, и вроде бы видела ее раньше, несколько раз рядом с домом. Но этот звук было не спутать ни с чем: так могут мяукать только маленькие котята. Наоми пошла к отцу.
   — Они там умрут, котята.
   — Нет, — сказал он. — Мама-кошка знает, что делает. Она принесла их сюда, чтобы до них не добрались койоты. Когда придет время, мама выведет их наружу. Они — животные, Наоми, в них заложен природный инстинкт. Лучше, чем мама-кошка, никто о них не позаботится. Стена — замечательная защита от хищников…
   — Что такое хищники?
   — Большие и страшные звери. Все, кто ест котов.
   — Вроде койотов?
   — Ага.
   — А где папа-кот?
   — На работе.
   Отец показал Наоми участок стены, который был тоньше остальных, и научил ее слушать, что происходит внутри, через стакан. Она приставила стакан к стене и прислушалась. Сначала она удивленно ойкнула, потом прищурилась и случайно уронила стакан, который, разумеется, разбился.
   — Надо убрать за собой, — сказал отец.
   Наоми была босая, и ей пришлось аккуратно обойти осколки и масляные пятна от автомобиля, чтобы добраться до веника. Она смела осколки в кучку и снова прижала ухо к стене. Отец уже ушел на задний двор и запустил там газонокосилку. Она хотела еще поспрашивать его о котах, но сейчас он был занят и это был один из немногих его выходных за последнее время, поэтому Наоми решила повременить с вопросами. Она пошла в дом и рассказала матери про кошачье семейство. Мама проявила куда больше участия и интереса. Она вообще очень любила животных, и именно мама помогла Наоми спасти малышей опоссумов, которых они подобрали на обочине шоссе неподалеку от Хемета. Маму-опоссума сбила машина, и хотя Наоми понимала, что ее дети наверняка обречены, они с мамой сложили их в сумку с продуктами и отнесли к ближайшему ветеринару, который пообещал сделать все, что сможет. Мама относилась к животным более трепетно, чем отец, и они вместе с Наоми вышли во двор, чтобы проверить стену.
   — Вот тут дыра, рядом с водосточной трубой. Наверное, кошка пролезла тут. Молодец, мама-кошка. Сообразила, как защитить детенышей. — Мать указала на место чуть ниже карниза, где труба только отчасти закрывала дыру, которую отец случайно пробил, когда ремонтировал крышу.
   — Я ее видела раньше, — сказала Наоми. — Маму-кошку. Она ловит сусликов в поле. У нее вид такой боевой. Отец сказал, что она спрятала здесь котят, потому что это у нее такой инстинкт.
   Мама задумчиво посмотрела на мужа, который косил лужайку на заднем дворе.
   — У него выходной, и он косит лужайку… Мы его видим только за завтраком и перед сном, а в выходной он косит лужайку.
   — Это у него такой инстинкт, — сказала Наоми. В воздухе пахло дымом от выхлопов газонокосилки и свежескошенной травой. Пылинки и пух одуванчиков ярко искрились в желтых лучах солнца.
   Наоми думала о котятах весь день.
   — Интересно, а сколько их там?
   — Я думаю, несколько, — сказала мама. — Может быть, пять.
   — А почему у людей не бывает сразу так много детей, как у кошек?
   Мама рассмеялась:
   — У некоторых бывает. Но они сумасшедшие. Поверь мне, когда ты будешь готова сама завести ребенка, ты не захочешь нескольких сразу.
   — Я очень-очень хочу детей, — сказала Наоми. — Когда у меня будут дети, я буду беречь их и защищать. Как мама-кошка.
   — Тебе еще рано задумываться о детях.
   — Но ведь я появилась, когда тебе было всего восемнадцать.
   — Ну, все равно у тебя еще девять лет впереди. И тебе еще нужно успеть найти мужа.
   Отец, который слышал их разговор, оторвался от газеты:
   — По-моему, ты слишком торопишься, Джин. Ей еще рано об этом думать.
   Мама стрельнула глазами на мужа и опять повернулась к Наоми.
   Гостиная была выдержана в синих и голубых тонах, и Наоми иногда думала, что это огромное море и она плывет по нему на диванной подушке, а родители далеко-далеко от нее, где-то на глубине.
   Вот папин голос булькает где-то вдалеке. Он что-то ей говорит — что-то, что ей совершенно не интересно, — но она знает, как накрыть надоедливый голос волной, чтобы он ей не мешал.
   После ужина Наоми забралась на крышу по водосточной трубе с фонариком, зажатым в зубах, который все время норовил выскочить, из-за чего ей казалось, что ее сейчас вырвет. Она ухватилась за край крыши, стараясь не порезать пальцы об острый выступ трубы, и вставила левую ногу в промежуток между трубой и стеной. Направив фонарик в дыру, она увидела пару свирепых, сверкающих красным глаз и какое-то шевеление. И больше ничего. Глаза, горящие в темноте, немного ее напугали, и она попробовала высвободить ногу, чтобы спуститься вниз; но нога застряла. Мама-кошка высунулась из дыры, так что теперь ее морда была прямо напротив лица Наоми. Наоми услышала угрожающее рычание, которое было совсем не похоже на кошачье. Она испугалась и уронила фонарик. Кошка опять зарычала и полоснула ее по лицу когтями. А потом Наоми все-таки удалось высвободить ногу, и она упала с высоты около пяти футов, приземлившись на мягкое место. Ноги пронзила острая боль.
   Мама выскочила из дома и подбежала к ней.
   — Господи! Что ты тут делаешь? — Она помогла дочке подняться на ноги.
   — Моя нога… — простонала Наоми.
   Нога болела нещадно, так что Наоми совсем не хотелось двигаться. Но мать подхватила ее на руки и отнесла в гараж, где был свет. Наоми увидела кровь. Но она вовсе не била фонтаном, как представлялось Наоми, а тихонько сочилась из мелких ранок, как моросящий дождик.
   — Ты поранилась осколками, — сказала мама и быстро вытащила их из раны.
   У Наоми даже не было времени, чтобы как следует разреветься. Слезы просто текли по щекам. Нога горела огнем.
   На крики вышел отец. Он был в белых боксерских шортах и старой серой футболке.
   — Что тут у вас приключилось?
   — Она сильно порезалась.
   — Я же ей говорил, чтобы она убрала осколки… — Он повернулся к дочери и спросил уже мягче: — Я ведь тебе говорил, что их нужно убрать, Наоми?
   Наоми смотрела на него сквозь слезы. Ее взгляд как будто скользил по предметам, ни на чем не задерживаясь. Все было размыто.
   — Ее надо отвезти к врачу, — сказала Джин.
   — Ага… Вот только где бы нам взять триста баксов?
   Джин промолчала.
   — Мы сами справимся, правильно?
   Джин как будто хотела что-то сказать, но передумала. Повисла неловкая пауза.
   — Наверное, справимся… Господи, Дэн. А если это серьезная рана?
   — Обычный порез. Самым обыкновенным стеклом. Ты ведь сумеешь его зашить?
   — Милая, — мама повернулась к Наоми, — а ты сама как считаешь?
   — Делай, как хочет отец.
   — Она всегда меня так называет, — вставил отец. — Не папуля, не папа.
   Отец. Разве не странно?
   Джин пропустила замечание мужа мимо ушей. Она приложила теплую ладонь к влажной щеке дочери.
   — Когда что-то болит, плакать — это нормально.
   — А еще она никогда не смотрит мне в глаза, — продолжал распаляться Дэн. — Ты не замечала? Ты у нас мама, а я отец. Черт…
   Он говорил что-то еще, но звуки начали расплываться, потому что Наоми вдруг показалось, что она слышит, как там — в стене — мяукают котята. Все громче и громче…
   И даже тогда, когда мама достала свой швейный набор и сказала, что больно не будет, хотя с виду оно и страшно, Наоми казалось, что она слышит котят.

   Швы сняли через неделю. Правда, остался широкий белый шрам, но могло быть и хуже. Нога совсем не болела, только легонько потягивала, если Наоми прыгала через скакалку. Всю неделю Наоми почти не выходила на улицу из-за температуры, которая, по словам мамы, поднялась из-за воспаления в ране. Все эти дни ока только и делала, что смотрела повторы «Я люблю Люси», жевала соленые чипсы и попивала колу. Не самое плохое занятие, надо сказать. Как только температура спала, Наоми отправилась проведать котят, прихватив с собой банку тунца. Коты любят тунец, а мама все равно не хватится этой банки. У них этих консервов — полная кладовка.
   Наоми поставила у стены стремянку и залезла наверх.
   Но дыры в стене больше не было.
   Она была запечатана штукатуркой.
   Наоми спросила у мамы, в чем дело.
   — Котята подросли, — сказала мама, — и мама-кошка отвела их обратно в поле, ловить мышей.
   — А как же койоты?
   — Дикие коты обычно умнее койотов, честное слово, золотко. У них все будет в порядке.

   Вообще-то Наоми не разрешали ходить на поле за домом, но она все же пошла, продираясь сквозь заросли ежевики и дикого плюща. Трава на поле была высокой и желтой; заросли лисохвоста кололи нога и цеплялись за носки. Посреди поля стоял старый проржавевший трактор, и возле него Наоми нашла несколько маленьких жестких баллончиков. Что-то мелькнуло в траве на насыпи, где трава была особенно густой, а громадное дерево, опаленное молнией, стояло безмолвным стражем на поле. На самой его вершине замер сокол. Наоми искала глазами котят. Трава колыхалась. Сокол снялся со своего насеста и полетел в направлении апельсиновой рощи.
   Наоми увидела два настороженных уха, плывущих сквозь траву.
   Потом показалась желто-коричневая голова. Зверь был очень красивым.
   Наоми еще никогда не видела койота так близко.
   Она замерла.
   Койот развернулся и побежал к болотам.
   Только тогда Наоми поняла, что все это время она не дышала. Солнце стояло в зените и палило нещадно. Наоми взглянула на дом, оставшийся далеко позади. На лбу выступил пот — жар былой лихорадки. Она уселась в траву, сложила ладони, как будто собралась молиться, и прошептала в сухую землю:
   — Пусть с котятами все будет хорошо…
   Когда Наоми проснулась, солнце уже клонилось к закату. Муравьи ползали по рукам и волосам. Она смахнула их и растерянно огляделась. Казалось, она проспала много лет — так здесь было спокойно и тихо. Мама звала ее с заднего дворика. Наоми встала, отряхнулась от грязи и насекомых и побежала на звук знакомого голоса. Она перепрыгнула через тернистые заросли лоз, и тут у нее разболелась нога, да так, что она прохромала весь остаток пути. Она как раз огибала гараж, когда что-то прыгнуло ей под ноги.
   Мама-кошка. Сердитое рычание.
   Наоми застыла.
   Мама-кошка смотрела на нее.
   Наоми поискала глазами котят, но не увидела ни одного.
   А потом она их услышала.
   И попыталась определить, откуда идет этот звук.
   Прижала ухо к стене гаража.
   И услышала их.
   В стене.
   Котят.
   Всех пятерых.

   Вернувшись с работы, отец уселся смотреть новости. Было уже десять вечера, и по идее в это время Наоми уже должна была готовиться ко сну, но она сидела в гостиной, прижав ухо к стене, и внимательно слушала. Ей казалось, что там что-то шевелится и постепенно сдвигается. Следуя за звуком, Наоми ползла вдоль стены на четвереньках. Отец на минуту оторвался от телевизора и взглянул на нее. Звуки в стене вроде бы смолкли.
   — Ты не достал их оттуда… котят… когда заделывал дырку, да?
   Отец смотрел на нее. Его глаза как будто тонули в морщинках; из-за очков с очень сильными линзами они казались огромными, так что у Наоми было такое чувство, как будто он смотрит не на нее, а сквозь нее.
   — О чем ты, Наоми?
   — Ты оставил их там, в стене…
   — Ну что ты. — Он улыбнулся. — Не говори ерунды. Я их вытащил, всех пятерых. А мама отнесла в поле.
   — Я их слышала. А еще я видела маму-кошку. Она была очень злая.
   — Не говори ерунды, — повторил он уже раздраженно и снял очки.
   Наоми вдруг поняла, что мамы в гостиной нет, и она осталась наедине с отцом, чего очень не любила. И особенно — в доме.
   Она пошла в комнату к маме. Мама уже легла, но не спала. А читала книжку. Когда Наоми вошла, она отложила книгу.
   Наоми забралась к ней в постель.
   — Мама, можно тебя спросить?
   Мама похлопала по матрасу, Наоми пододвинулась ближе и положила голову ей на руку.
   — Про котят в стене. — Она смотрела в потолок, и ей представлялось, что это небо, по которому плывут облака, похожие на чье-то лицо. — Я хочу знать, успела ли мама-кошка забрать котят, прежде чем он заделал дыру?
   — А почему ты спрашиваешь?
   — Потому что я их сегодня слышала.
   — Перед ужином?
   Наоми кивнула. Лицо из облаков растаяло.
   — Ты мне не сказала, что ты их слышишь.
   — Я разозлилась, думала, вы мне врете.
   — Я бы не стала тебе врать.
   — Я спросила у отца, а он мне сказал: «Не говори ерунды».
   — Ну… Это не ерунда, если ты была твердо уверена, что ты их слышишь.
   Но это тебе показалось. Я сама видела, как они все ушли. С мамой-кошкой.
   — Маму-кошку я тоже видела. Она была очень злая. Мне показалось, она на меня злится. Потому что я не проследила за ее детьми, и их оставили в стене.
   — Нет, — сказала мама, гладя Наоми по волосам. — Коты не умеют думать, как люди. Скорее всего она просто была голодная. Или, может, она к тебе привязалась. Может, когда-нибудь она вернется сюда вместе с котятами, когда они подрастут, потому что она так за них переживала.
   — Но я точно их слышала!
   — А может, просто хотела услышать?
   Наоми была сильно смущена, но она знала, что мама никогда не врет.
   — Ты загорела, — сказала мама.
   — Я видела в поле койота.
   — Ты ходила в поле?
   — Я искала котят.
   — Ну, ты даешь! Только не говори отцу.
   Утром Наоми опять была у стены и слушала через стакан.
   Ничего.
   Ни звука.
   Она тихонько постучала пальцами по стене.
   Опять ничего.
   А потом… что-то.
   Почти ничего.
   Слабый жалобный писк.
   И тут словно прорвало плотину.
   Звуки хлынули сплошным потоком: визг, мяв, отчаянное царапанье.
   Она чуть не выронила стакан, но вовремя вспомнила о порезанной ноге и успела его подхватить. Я бы не стала тебе врать, всплыли в памяти мамины слова.
   Я бы не стала тебе врать.
   Она снова прижала стакан к стене.
   Ничего.
   Тишина.
   Только бешеный стук ее сердца.

   Наоми лежала в постели и не могла заснуть. Будь ночью светло, как днем, она бы прекрасно спала, а так приходилось держаться настороже из-за теней, таящихся в темноте. Она испугалась, что забыла, как дышать; но потом поняла, что она все-таки дышит.
   Где-то в час ночи дверь в ее комнату приоткрылась.
   Кто-то стоял на пороге, и Наоми закрыла глаза.
   Она считала свои вдохи и выдохи и надеялась, что это не он.
   Она почувствовала поцелуй на лбу.
   Поцелуй и прикосновение к одеялу. Больше он ничего с ней не делал, ее полуночный отец, однако и этого вполне хватало, чтобы пугать Наоми до смерти. В такие минуты ей хотелось умереть И она мысленно звала маму, чтобы та ее защитила.
   И тут она снова услышала их.
   Котят.
   Они тихонько мяукали, просили тунца или молока.
   Они нашли ее и пришли к ней по узким проходам в стенах, чтобы сказать ей, что все с ними в порядке.
   Она заснула еще до того, как дверь снова открылась. Заснула под тихий мяв, размышляя, хорошо ли им там, котятам; ловят ли они мышей, которые иногда залезают в стены через трещины и вентиляцию. Эти пятеро по-прежнему были здесь. Котята, ее котята. И она знала, что теперь все будет хорошо.

   — Да что с ней такое?
   — Ну, Дэн, если бы мы отвезли ее в больницу сразу, как только увидели, что рана воспалилась…
   — И нас обвинили бы в жестоком обращении с ребенком. Ты посмотри на нее, посмотри. Тут дело не в воспалении или инфекции, Джин. Посмотри. Почему она это делает?
   — По-моему, она больна. У нее снова температура.
   — В нее словно бес вселился.
   Наоми слышала их, но не обращала внимания. Котята. Им было уже три месяца, и их голоса звучали совсем как у взрослых. Они играли за узорчатыми обоями в кухне, как раз за тостером. Наоми расслышала испуганный писк: похоже, один из них поймал мышь, и теперь вся пятерка забавлялась с добычей. Она прижала ладони к обоям, пытаясь раздвинуть стену. Но у нее, разумеется, ничего не вышло.
   — Почему она ползает по полу вдоль стены? — сказал отец. — Так люди не делают. Она похожа на зверя.
   — Милая, — мама погладила Наоми по волосам, — по-моему, тебе нужно вернуться в постель.
   Наоми взглянула на мать снизу вверх.
   — Я люблю их, — сказала она, улыбаясь. — Я их очень люблю.
   Мама отвела глаза.
   — Я отвезу ее к доктору. Прямо сейчас!

* * *

   — Здравствуй, Наоми. — Доктор был абсолютно лысый и весь так и лучился доброжелательностью, прямо как добрый дедушка.
   — Здравствуйте.
   — Нога заживает хорошо, все сшито правильно. Чья это работа?
   — Мамина. Она была медсестрой.
   — Да, я знаю. Она когда-то работала со мной, ты не знала?
   Нет ответа.
   — На что жалуемся? — Доктор прижал стетоскоп к ее груди. Потом он вставил ей в ухо такой смешной градусник, который он называл «пистолетом», посветил ей в глаза, проверяя реакцию зрачков, и посмотрел горло, с такой силой надавив ложечкой на язык, что она едва не задохнулась.
   — Я не знаю…
   — Твоя мама очень переживает.
   — Я не знаю почему.
   — Она говорит, что ты слушаешь стены.
   — Не стены, а пятерых…
   — Кого пятерых?
   — Пятерых котят. Они меня знают. Я их очень люблю.
   — И как же котята туда попали?
   Наоми недоверчиво взглянула на доктора.
   — Не знаю.
   — Ну хорошо. Тогда… — Он сделал ей укол в руку, которого она вообще не почувствовала. Странный какой-то доктор, подумала Наоми.
   — Ну как?
   — Я даже его не почувствовала.
   Доктор подпер рукой подбородок и ущипнул Наоми за руку.
   — А теперь почувствовала?
   Наоми покачала головой. Тогда врач подошел к конторке в глубине комнаты, вернулся с какой-то пластиковой бутылкой, открыл ее и сунул Наоми под нос.
   — Понюхай.
   Она понюхала.
   — Понюхай еще.
   Наоми послушно потянула носом.
   — Чем пахнет?
   — Не знаю. Похоже на воду.
   Он попробовал улыбнуться, но у него получилось плохо.
   — Хочешь мне что-нибудь рассказать?
   — Что именно?
   — Что угодно. Про папу и маму, например.
   Наоми на минуту задумалась.
   — Нет.
   Тогда Наоми отвели в приемную и велели ждать, пока мама тоже пройдет осмотр.
   По дороге домой, в машине, мама спросила Наоми:
   — Ты с нами играешь?
   — А-а…
   — А по-моему, играешь. Ты что, пытаешься разрушить нашу семью? Потому что если это действительно так, юная леди, если ты… — Руки у мамы дрожали так сильно, словно она сама толкала автомобиль по дороге.
   Наоми что-то ответила, но ее, похоже, не слушали. Поэтому ей оставалось только сидеть и помалкивать.
   А когда мать начала читать лекцию, Наоми вдруг поняла, что она тоже ее не слышит. Ни единого слова.

   По ночам было спокойно и хорошо. Она могла сколько угодно сидеть у стены и слушать, как котята играют, охотятся на мышей и ползают туда-сюда. Наоми пробовала придумывать для них имена, но когда придумывалось что-то хорошее, она сразу путалась, кто из них кто.
   Когда открывалась дверь спальни (а теперь это случалось редко), Наоми больше не умирала со страха, а просто лежала и слушала своих котят. Теперь они подросли, и их было хорошо слышно даже с кровати. Иногда, когда она сильно зажмуривала глаза, у нее получалось представить, как они выглядят. Все серые и полосатые, как мама-кошка. У одного на груди была белая звездочка. У двоих глаза зеленые, а у всех остальных — синие. Один точно стал очень толстым от всех этих мышей и плотвичек, которых он скушал в течение прошлых недель, а другой исхудал как скелет, но при этом был бодр и весел.

   В один прекрасный день к ним приехала женщина в мужском костюме и привезла какие-то картонные папки. Мать и отец Наоми были вовсе не рады ее приезду.
   Женщина задавала всякие вопросы, в основном родителям, а Наоми слушала котят.
   — Наоми, — сказал отец. — Ответь, пожалуйста, когда тебя спрашивают.
   Наоми подняла глаза. Голос отца стал очень тихим, как будто его закрыли под крышкой в какой-нибудь банке и он не мог оттуда выбраться. Она посмотрела на женщину, потом на мать. У мамы на лбу блестели капельки пота.
   — Да, мэм. — Она повернулась к женщине с папками.
   — Как ты себя чувствуешь, милая?
   — Хорошо.
   — Ты недавно болела?
   Наоми кивнула:
   — Да, но мне уже лучше. Это был грипп.
   — Хорошо проводишь каникулы?
   Наоми склонила голову набок и прищурилась.
   — Вы их слышите?
   — Кого?
   — Ну, их всех. Котят. Они кого-то поймали, мышь или воробья. По-моему, я слышала. А вы?

   Как только тетя с папками уехала, Дэн буквально взорвался гневом:
   — Меня все это уже достало, когда ты уже прекратишь отравлять нам жизнь?!
   Наоми не поняла, о чем он говорит и кого имеет в виду. Она слышала, как котята треплют птичку за крылья, слышала, как летят перья во все стороны. Котята были очень славные, но иногда могли быть и жестокими. Как настоящие хищники. Они набрасывались на добычу, как львы, быстро утаскивали ее к себе и играли с ней до тех пор, пока бедная мышь или птичка не умирали от страха. В этом было что-то красивое — взять кого-нибудь очень маленького и играться с ним.
   — Никаких гребаных котов в этих долбаных стенах нет! — ворвался в ее размышления голос отца. Он подошел к Наоми и приподнял ее над полом под мышки. — Я покажу тебе, что случилось с котятами. Прямо сейчас и покажу!
   — Господи, Дэн! Ей же больно!
   Но голос мамы как будто прошелестел в густой невидимой траве и потерялся в ней — тихий, безмолвный.
   Отец что-то орал; Наоми не слышала, но поняла, что он кричит, по движению его губ. Она вся была поглощена возней пятерых котят. Вот Задира дерется за воробьиную голову, а Мряфа разодрала тушку когтями, но череп выкатился у нее из лапок, и Задира тут же его и схрумкал. Хьюго не участвовал в дележе добычи. Он никогда не дрался с другими; он предпочитал подождать, пока не обнажится скелет, а потом грыз косточки.
   — Я тебе покажу! Раз и навсегда! — вернулся голос отца.
   Он потащил ее через кухню на задний двор, к стене гаража.
   Там он чуть ли не швырнул Наоми на землю, а сам вошел в гараж. Наоми слышала, как Фиона шептала на ушко Зелде о многоножках, которых она заманила в паутину за холодильником.
   Отец вернулся с тяжелой кувалдой.
   — Вот смотри! — сказал он и врезал по стене в том месте, где когда-то родились котята. Раз-два! Вверх-вниз! Ден работал кувалдой как одержимый.
   Куски штукатурки и кирпичей летели во все стороны. Обнажилась проводка и за ней, на кучке пыли и обрывках газет, лежали какие-то маленькие сморщенные штуковины.
   — Видишь? — Отец ткнул в них кувалдой. От одной сморщенной штуки отползла, извиваясь, дюжина серо-белых личинок. — Видишь, мать твою так?! — Он орал в полный голос, но Наоми снова казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. Из плотно закрытой банки.
   Она смотрела на них. Жесткие, костлявые, сморщенные, как сухие абрикосы. Сердце бешено колотилось в груди, в горле застрял комок, в глазах потемнело. Что это, тельца мышей, которых котята поймали и спрятали про запас?
   А потом ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Точечки темноты плясали в уголках глаз, а на солнце как будто нашло затмение. Мир исчез. Отец тоже исчез. Наоми просунула руку в новую дыру. Сначала — руку, потом — голову. Ей казалось, что она влезла в дыру вся. Она видела трубы, провода и пыль.

   — Я ее слышу, — сказала мама. — По-моему, она что-то сказала.
   Отец ответил не сразу:
   — Она уже три дня подряд выдает какие-то странные звуки, а сейчас вообще рычит по-звериному, и ты решила, что она выздоравливает…
   — Она что-то сказала. Милая? Ты что-то хочешь сказать?
   Но у Наоми и в мыслях не было разговаривать с ними сейчас. Она держала Хьюго на коленях и осторожно гладила его по спинке — осторожно, потому что знала, что он не любит, когда его шерстка встопорщена. Задира играл с клубком, а остальные котята спали вповалку.
   — Ты посмотри на нее, — сказал отец.
   — Доча? — позвала мама из-за стены. — Ты хочешь что-то сказать?
   — Ты думаешь, ей помогут твои судорожные объятия? Думаешь, она пойдет на поправку, если ты будешь с ней так вот нянчиться? Она все понимает, не дура. Она знает, что делает.
   Зелда упала на спинку, потянулась и широко зевнула, задев усами по голой ноге Наоми. Щекотно.
   — Наоми? — в который раз спросила мама.
   — Она все это специально. Притворяется, чтобы привлечь внимание. И ты идешь у нее на поводу. А она это специально, чтобы нам досадить…
   — Да нет же. Посмотри на ее губы. Она пытается что-то сказать. Посмотри, Дэн. Господи! Она пытается говорить. Наоми, солнышко, золотая моя, скажи маме, что такое с тобой? Как ты? Малыш?
   С другой стороны стены Наоми слушала мурлыканье, зарывшись лицом в припорошенный пылью мех. Ритмичный гул под нежной шерсткой, похожий на колыбельную. Ей было так хорошо и тепло там, внутри стен, с пятерыми котятами.
   — Боже, опять она начала, — раздраженно сказал отец.
   — Заткнись, Дэн. Пусть.
   — Это невыносимо! Как ты можешь спокойно сидеть с ней рядом, да еще обнимать, когда она вытворяет такое?!
   — Наверное, мне просто не все равно…
   Наоми мяукала и раскачивалась взад-вперед, мяукала и раскачивалась… ей было спокойно и хорошо. Здесь, в стене, она ощущала себя в безопасности, защищенной от хищников. Здесь, в стене.
   Она увидела, как один из котов встрепенулся и настороженно замер. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Он почуял добычу. Кто-то забрался на их территорию. Какой-то непрошеный гость в их потайном волшебном королевстве.