Улица.
   Входят навстречу друг другу Беллмур и Вейнлав.
   Беллмур. Вейнлав? В такую рань и уже на ногах? Доброе утро! А я-то думал, что влюбленному, который умеет здраво мыслить, расстаться чуть свет с постелью нисколько не легче, чем предаваться в ней только сну.
   Вейнлав. Доброе утро, Беллмур! Не спорю, столь ранние прогулки не в моих привычках, но дело есть дело. (Показывает письма.) А чтобы не проиграть дело, нужно довести его до конца.
   Беллмур. Подумаешь, дело! Время тоже не следует упускать, иначе потеряешь его впустую. Дело, друг мой, — главный камень преткновения в жизни: оно извращает наши намеренья, вынуждает идти обходными путями и мешает достичь цели.
   Вейнлав. Под целью ты, конечно, разумеешь наслаждение?
   Беллмур. Естественно! Только оно и придает смысл существованию.
   Вейнлав. Ну, мудрецы скажут тебе на это…
   Беллмур. Больше того, во что верят, или больше того, чем понимают.
   Вейнлав. Постой, постой, Нед! Как может мудрый человек сказать больше, чем понимает?
   Беллмур. Очень просто. Мудрость — это всего лишь умение притворяться, будто знаний и убеждений у тебя больше, чем на самом деле. Вот я прочел недавно об одном мудреце и выяснил: он знал одно — что ничего не знает. Ладно, оставим дела бездельникам, а мудрость — дуракам: им это пригодится. Мое призвание — острить, мое занятие — наслаждаться, и пусть седое Время угрожающе потрясает песочными часами! Пусть низменные натуры копошатся на этой земле, пока не выроют себе могилу глубиной в шесть футов! Дела — не моя стихия: я вращаюсь в более возвышенной сфере и обитаю…
   Вейнлав. В воздушных замках собственной постройки. Вот твоя стихия, Нед. Но и для тебя, воспарившего так высоко, у меня найдется приманка, ради которой ты спустишься с облаков. (Бросает ему письмо.)
   Беллмур(подхватывая письмо). Когда почерк женский, зрение у меня острей, чем у сокола, сэр. Орфография первой строки — фантастическая, но для меня в ней заключено больше изящества, чем во всем Цицероне^[15]. Ну-ка, посмотрим. (Читает.) «Милый вероломный Вейнлав!..»
   Вейнлав. Стой, стой! Я дал тебе не то письмо.
   Беллмур. Минутку! Сначала я взгляну на подпись. Сильвия! Как ты можешь быть с нею таким неблагодарным? Она — прехорошенькая и всей душой любит тебя. Я сам слышал, с каким восторгом она отзывается о тебе.
   Вейнлав. Равно как о любом другом, кем увлечена.
   Беллмур. Нет, Фрэнк, ты, право, грешишь на нее: она верна тебе.
   Вейнлав. Черт побери, от тебя это особенно приятно слышать: ты же обладал ею!
   Беллмур. Но не ее любовью. Клянусь небом, я не лгу. Она сказала это мне прямо в глаза. Зардевшись, как девственная заря, которая обнаружила обман, скрытый ночью, этой сводницей природы, она призналась, что душою осталась верна тебе, хоть я и сумел коварно добиться блаженства.
   Вейнлав. Верна, как горлица — мысленно, не так ли, Нед? Проповедуй свое учение мужьям и станешь кумиром замужних женщин.
   Беллмур. Знаешь, мне кажется, женщинам не повредило бы, если б они в отсутствие мужа могли изливать свою нетерпеливую пылкость, выбирая любовника, как можно более на него похожего, и восполняя за счет воображения то, что не похоже.
   Вейнлав. Но разве не обидно любовнику сознавать себя обманом для глаз?
   Беллмур. Бесспорно, обидно, но любовнику, а не мужу, для которого готовность жены удовольствоваться его изображением — лучшее доказательство ее любви к нему.
   Вейнлав. Страна, где такая любовь могла бы сойти за истинную преданность, должна очень глубоко погрязнуть в суеверии. Боюсь, что твое учение будет принято нашими протестантскими мужьями за чистейшее идолопоклонство. Но если ты способен обратить в свою веру олдермена^[16] Фондлуайфа, второе письмо тебе не понадобится.
   Беллмур. Что? Старого банкира, у которого такая миленькая жена?
   Вейнлав. Именно его.
   Беллмур. Погоди-ка! По-моему, ее зовут Летиция. О это лакомый кусочек! Дорогой Фрэнк, ты самый верный друг на свете!
   Вейнлав. Еще бы! Я всегда вспугиваю для тебя зайцев, а ты их подстреливаешь. Мы, без сомнения, дополняем друг друга. Я бросаю женщину там, где ее подбираешь ты. Но прочти вот это. Мне назначают свидание сегодня вечером, когда Фондлуайф уедет из Лондона для встречи с неким судовладельцем на предмет взыскания суммы, которую рискует потерять. Читай, читай.
   Беллмур(читает). M-м… «не будет в городе сегодня вечером, и он обещает прислать мне для компании мистера Спинтекста; но я постараюсь, чтобы Спинтекста не оказалось дома.» Превосходно! Спинтекст?.. А, кривой проповедник-пуританин!
   Вейнлав. Он самый.
   Беллмур(читает). M-м… «Беседа с вами будет куда приятней, если вы сумеете принять его обличье, чтобы ввести в заблуждение слуг.» Очень хорошо! Значит, я должен прибегнуть к переодеванию? Готов от всего сердца… Это придаст любви остроту, усиливая ее сходство с воровством, а для нас, любострастных смертных, грех тем слаще, чем тяжелей. Фрэнк, я потрясен твоим великодушием.
   Вейнлав. Видишь ли, я не терплю, когда мужчине что-нибудь навязывают будь то любовь или выпивка, а тут я ничего не домогался. Мне только довелось раз или два очутиться в обществе, где Летиция была самой красивой из женщин. Я, понятное дело, обратил на нее внимание, а она, видимо, приняла это всерьез. Все было бы так же, будь на моем месте ты или кто-нибудь другой.
   Беллмур. Не отказался бы от такого успеха!
   Вейнлав. Не сомневайся в нем. Уж если женщине приспичило наставить мужу рога, сам дьявол не уймет ее, прежде чем она в этом не преуспеет.
   Беллмур. Скажи, что за человек этот Фондлуайф?
   Вейнлав. Помесь домашней собачки с дворовым псом: временами педант и брюзга, временами — я сам тому свидетель — по-своему мил. Склонен ревновать, но еще больше — нежничать. Словом, часто беспричинно ревнив, но еще чаще безосновательно доверчив.
   Беллмур. Очень ровный и подходящий для моей цели характер. Я должен заполучить твоего Сеттера — парень поможет мне в моем маскараде.
   Вейнлав. Можешь взять его хоть навсегда: он стал у тебя таким, что уже не пригодится никому другому.
   Беллмур. А ты, бедняга, в ответ на письмо Сильвии отправишься к ней с визитом. Ее устроит любой час дня и ночи. Но разве тебе неизвестно, что там у тебя появился соперник?
   Вейнлав. Известно. Старый грубиян и притворный женоненавистник Хартуэлл считает ее невинной. Вот поэтому я и стараюсь избегать ее: пусть она потоскует и разочаруется во мне, тогда сможет думать о нем. Я знаю, он ежедневно навещает ее.
   Беллмур. Тем не менее по-прежнему ворчит и полагает, будто мы не знаем, что он влюблен. В самое ближайшее время его так от этого разнесет, что он волей-неволей разродится признанием. Буду рад услышать его из уст самого Хартуэлла: приятно все-таки посмотреть, как он тужится в схватках, открывая тайну, которая увидела свет задолго до срока.
   Вейнлав. Ну, всего доброго! Кстати, давай пообедаем вместе. Встретимся, где всегда.
   Беллмур. С радостью. Оттуда удобно проследовать с послеобеденным визитом к нашим возлюбленным. По-моему, я чертовски влюблен: недаром же я так обеспокоен тем, что не видался вчера с Белиндой.
   Вейнлав. А я хоть и видел вчера свою Араминту, но тоже сгораю от нетерпения. (Уходит.)
   Беллмур. До чего ж я ненасытен в любви! Кто другой, не довольствуясь тем, что он раб высокой страсти и одновременно услаждается с полудюжиной самолично приобретенных любовниц, принял бы на себя еще и заботы Вейнлава только потому, что их груз слишком тяжел для его плеч? Таким образом, я не только вынужден спать с чужими женами, заменяя мужей, но и взвалить на себя более трудную задачу — ублаготворить чужих любовниц. Пора, пора остановиться, иначе не выдержу: плоть моя и кровь тоже не вечны.
   Входит Шарпер.
   Шарпер. Сожалею, что застаю тебя за таким занятием, Нед. Когда человек начинает рассуждать сам с собой, считай, что он погиб.
   Беллмур. Шарпер? Рад видеть тебя.
   Шарпер. Ты что такой задумчивый? Разве Белинда стала жестока с тобой?
   Беллмур. Нет, это не из-за нее. Сегодня мне предстоит важное дело, которое следует обдумать.
   Шарпер. Скажите на милость! Какое еще важное дело может у тебя быть?
   Беллмур. Так вот, знай: я должен доконать олдермена. Видимо, мне суждено нанести, ему последний удар и даровать ему титул рогоносца, дабы он сравнялся в достоинстве с остальными своими собратьями. Словом, мне придется извиниться перед Белиндой.
   Шарпер. Ей-богу, лучше уж вовсе откажись от нее: надежды сделать ее своей любовницей у тебя нет, а для жены она слишком горда, ветрена, жеманна, остра на язык и красива.
   Беллмур. Но денег и у нее не может быть слишком много. Не шути, Том: речь идет о двенадцати тысячах фунтов. Верно, Белинда — страшная щеголиха и жеманница, но я от всей души верю, что плутовка любит меня: она никогда не сказала обо мне доброго слова, но и бранить меня никому не позволяет. К тому же у нее, как я сказал, двенадцать тысяч фунтов. Гм… А знаешь, с другой стороны, она не кажется мне такой уж жеманной. Я воздаю ей должное, но, в конце концов, женщина — это только женщина. Конечно, я не сомневаюсь, что как таковая она мне понравится: разрази меня бог, если я не люблю весь женский пол!
   Шарпер. А вот человек, который столь же пылко клянется, что ненавидит его.
   Входит Хартуэлл.
   Беллмур. Кто? Хартуэлл? Согласен, но он умеет и кое-что почище. Ну, Джордж, где ты сегодня выкладывал свои ядовито-злобные истины, развлекая общество, как врач развлекает собеседников рассказом об их болезнях и немощах? Какую леди ты разочаровал, убедив, что лицо, которое она подмалевывала себе все утро, — отнюдь не ее собственное лицо? Мне ведь известно, что ты, невежа, так же неблагосклонен к женщинам, как зеркало к красавице, перенесшей оспу.
   Хартуэлл. Признаюсь, я не стану прибегать к мерзким фальшивым ужимкам и тошнотворной лести, чтобы подлизаться к хорошенькой разряженной потаскушке, которая, в свой черед, станет подлизываться ко мне, а заодно ублажать любого щенка, вьющегося вокруг нее, как акробат, в чьем репертуаре всегда одни и те же трюки. А ты, как я догадываюсь, именно этим сейчас и занимаешься.
   Беллмур. Ну, что бы тебе поспеть сюда чуточку раньше! Ты обратил бы Вейнлава в свою веру и приобрел бы в его лице поборника своего дела.
   Хартуэлл. Как! Вейнлав был здесь? Вот уж с кем любовь каждый день играет первоапрельскую шутку: он вечно в бесплодных поисках, вечно ищет приключений и никогда не приходит в порт.
   Шарпер. А все потому, что слишком любит отплывать в непогоду, бороться с ветрами, идти против течения и двигаться вперед, невзирая ни на какие препятствия.
   Хартуэлл. Разве он не отдал якорь близ Араминты?
   Беллмур. По правде сказать, она — самая подходящая для него пара, потому что похожа на плавучий остров: то подойдет чуть ли не вплотную, то опять исчезнет. Вот он и поглощен тем, что преследует ее.
   Шарпер. Она, должно быть, очень неглупая особа, коль скоро справляется с таким взбалмошным поклонником.
   Беллмур. Право, не знаю. Характер, которым он наделен, очень для него удобен: он дорожит женщиной, пока она его интересует, и бросает ее, как только любовь утрачивает прелесть новизны и превращается в докуку.
   Шарпер. Что обличает в нем неспособность к страсти, сильный ум и дурной нрав.
   Хартуэлл. А также свидетельствует о том, что глупости Вейнлав делает с большой осмотрительностью.
   Шарпер. Ты, Беллмур, обязан стоять за него хотя бы из признательности: ты с наслаждением жнешь там, где он сеял; он разрабатывает золотую жилу, а ты чеканишь на слитках свое изображение.
   Беллмур. А вот Вейнлав другого мнения: уверяет, что жилу разрабатываю именно я. Что ж, каждый получает свою долю удовольствий, причем именно ту, какая больше по душе. Ему нравится вспугнуть куропатку, мне — накрыть ее.
   Хартуэлл. Ну, а я предпочел бы отпустить.
   Шарпер. Но понежничав с нею. Полагаю, Джордж, на большее ты уже не способен.
   Хартуэлл. Заблуждаешься, любезнейший мистер Молокосос. Я способен на все, на что способен ты, и натура у меня не менее живая, разве что ртути в крови поменьше. Правда, я не разжигаю свой аппетит, а жду естественного позыва, полагая, что сперва надо почувствовать соблазн, а поддаться ему никогда не поздно.
   Беллмур. Никогда не поздно? Человеку такого почтенного возраста уместней было бы сказать «никогда не рано».
   Хартуэлл. Однако именно вы, юные, пылкие, дерзкие греховодники, нередко поддаетесь ему слишком поздно. Намерения у вас предосудительные, но осуществление их не доставляет вам никакого удовольствия. Ей-богу, вы так падки на искушение, что избавляете дьявола от труда искушать вас. Вы не заглатываете крючок, который сами же наживили, не потому, что осторожны, а потому, что, наживляя его, уже успели пресытиться ловлей: приманка, которую вы считали средством возбуждения аппетита, вывертывает ваш слабый желудок. Ваша любовь, как две капли воды, похожа на вашу храбрость, которую вы на первых порах стараетесь выказать при каждом удобном случае; но уже через год-другой, утратив боеспособность или оружие, вы умеряете свой пыл, и грозный клинок, раньше столь часто обнажавшийся вами, обречен навсегда ржаветь в ножнах.
   Беллмур. Ей-богу, ты — старый распутник удивительно хороших правил. Вдохновляй нас, молодых, и дальше — с годами, может быть, мы сравняемся с тобой в порочности.
   Хартуэлл. Я хочу, чтобы каждый был тем, чем силится выглядеть. Пусть распутник, не уподобляясь Вейнлаву, распутничает, а не целует страстно комнатную собачку, когда ему противно сорвать поцелуй с губ ее хозяйки.
   Беллмур. Что ж, бывает и так, если собачка пахнет приятней, потому что ведет себя чистоплотней. Впрочем, не ополчайся на маленькие уловки такого рода, Джордж; ими нередко завоевывают женщин. Кто откажется поцеловать комнатную собачку, если это преддверие к устам хозяйки?
   Шарпер. Или в жаркий день упустит случай обмахнуть даму веером, если это сулит возможность согреть ее в объятьях, когда она озябнет?
   Беллмур. Или, на худой конец, почитать ей пиесу, хотя она обязательно прервет тебя на самом остроумном месте, а засмеется не раньше, чем смешное останется позади? В предвкушении награды можно стерпеть даже это.
   Хартуэлл. Не спорю, состоя при женщинах, вы, ослы, несете и более тяжкое бремя: вам вменяется в обязанность наряжаться, танцевать, петь, вздыхать, хныкать, сочинять стихи, льстить, лгать, улыбаться, раболепствовать и вдобавок делать самую непосильную работу — любить.
   Беллмур. Глупец! По-твоему, любить — непосильный труд?
   Хартуэлл. Разве нет? Домогаться любви, преодолевая такие препятствия, это все равно что унаследовать обремененное долгами поместье, которое, даже тогда, когда их выплатишь, даст тебе один доход — право пахать землю своими руками и поливать собственным потом.
   Беллмур. Скажи на милость, а ты как любишь?
   Шарпер. Любит? Хартуэлл? Да он ненавидит весь женский пол.
   Хартуэлл. Да, я ненавижу лекарства, но готов принимать их, если здоровье требует.
   Беллмур. Отлично, Джордж, лучше признайся заранее, на случай, если собьешься с пути.
   Шарпер. Он ищет себе хоть какое-нибудь оправдание — ты же видишь, что с ним творится.
   Хартуэлл. Что ты хочешь сказать?
   Шарпер. Только одно: если распутство, как ты выражаешься, есть слабительное, то женитьба, на мой взгляд, — это курс лечения.
   Беллмур. Что я слышу, Джордж? Неужто ветер подул в эту сторону?
   Хартуэлл. С таким же успехом он может подуть в любую другую. Черта с два! Я надеюсь, что небо смилостивится надо мной. Я видел на своем веку слишком много ловушек, чтобы угодить в одну из них.
   Беллмур. Да кому, черт побери, ты нужен? Разве что торговке устрицами с Биллингзгета^[17] — при твоем умении ругаться ей легче было бы сбывать залежалый товар. Ничего лучшего тебе при своих талантах не найти.
   Хартуэлл. Мой главный талант — умение говорить правду; поэтому я и не жду, что он стяжает мне симпатии высшего общества. Хвала небесам, я честно заслужил ненависть всех знатных семей столицы.
   Шарпер. И в ответ сам ненавидишь их. Но можешь ли ты надеяться, что какой-нибудь знатный дом захочет с тобой породниться?
   Хартуэлл. Я надеюсь, что меня никогда не постигнет такая страшная кара, как получить знатную жену, стать рогачом первого класса и носить свои рога с тем же достоинством, что геральдический олень на гербе моей супруги. Черт побери, я не стану рогоносцем даже при самой прославленной шлюхе Англии!
   Беллмур. Неужели тебе не хочется обзавестись семьей? И печься о своих детях?
   Шарпер. Ты хотел сказать — о детях своей жены?
   Хартуэлл. Вот теперь ты попал в точку — вся загвоздка именно в этом. О, как буду я горд и рад, если мой сын и наследник окажется похож на какого-нибудь герцога! Какое счастье услышать, как насмешник-щеголь с издевкой бросает тебе: «Сударь, ваш сынок страшно напоминает его светлость: и улыбка, и выражение лица — совершенно те же.» А другой подхватывает: «По-моему, глазами он больше смахивает на маркиза такого-то, хотя рот у него — точь-в-точь, как у лорда как-бишь-его.» Я же с беззаботным видом беру малыша за подбородок, выдавливаю из себя улыбку и восклицаю: «Да, мальчишка пошел в родню своей матери!» — хотя и дьявол, и она сама отлично знают, что он — помесь пород знати.
   Беллмур. Ха-ха-ха!
   Шарпер.!
   Беллмур. И все же, Джордж, позволь задать тебе один вопрос.
   Хартуэлл. Довольно! Я и так заболтался. Надеюсь, с ответом можно повременить — я тороплюсь. (Смотрит на часы.)
   Беллмур. Ну, Джордж, пожалуйста…
   Хартуэлл. Нет. Мало того, что я занят. Сюда еще направляется один болван. Adieu! (Уходит.)
   Беллмур. Кого он имел в виду? А, это сэр Джозеф Уиттол со своим другом. Но он завернул за угол и пошел в другую сторону.
   Шарпер. Сэр Уиттол? Что он за чудо такое?
   Беллмур. Обыкновенный дурак.
   Шарпер. Наряд у него крикливый.
   Беллмур. Зато подкладка убогая. И все-таки тебе стоит с ним познакомиться, Том. Капелька твоей алхимии — и эту грязь можно превратить в золото.
   Шарпер. Серьезно? Ну что ж, я нищ, как всякий алхимик, и, как алхимик, буду лезть из кожи. А кто сопровождал его? Уж не дракон ли, охраняющий клад?
   Беллмур. Какой он дракон, чтоб ему пусто было! А если и дракон, то из робких. Ручаюсь, ярость в нем дремлет, а если и проснется, его достаточно отхлестать, и она снова мирно уснет.
   Шарпер. Вот он какого поля ягода!
   Беллмур. Именно такого, а этот старый дуралей сэр Джозеф Уиттол обожает его, считает примером доблести, называет своей опорой и спиной. Они, действительно, неразлучны, только вот прошлой ночью, не знаю уж по какому недоразумению, наш достойный рыцарь остался один и угодил в лапы грабителей. Те наверняка обчистили бы его, но я случайно проходил мимо и подоспел на выручку. По-моему, он отчаянно струсил: не успел вырваться, как тут же задал стрекача, не взглянув даже, кто его спас.
   Шарпер. А этот хвастун, его спутник — офицер?
   Беллмур. Нет, но притворяется военным и носит форму. А мундир в наши дни так же часто маскирует трусость, как черное одеяние — безбожника.
   Тебе следует знать, что этот малый побывал за границей — исключительно для того, чтобы уклониться от похода, разжился там кое-какими секретами и перепродает их здесь командующему, а тот, презирая людей достойных и предпочитая корыстных, освободил его от службы в армии…
   Шарпер. По каковой причине он, без сомнения, всюду похваляется своими заслугами.
   Беллмур. Рассказывает о себе чудеса и бьет во все барабаны. Сходство с барабаном — единственное, что в нем есть от вояки: шум оглушительный, а внутри пустота.
   Шарпер. И годен он лишь на одно — чтобы по нему били.
   Беллмур. Верно, но здесь сравнению конец: на удары он отвечает не громче, чем подколенная подушечка в церкви.
   Шарпер. Его имя — и я умолкаю.
   Беллмур. Для полноты картины имя у него тоже соответствующее: он величает себя капитан Блефф.
   Шарпер. Что ж, попробую свести с ним знакомство, а ты следуй иным путем

 
И к острову любви плыви, друг мой,
Пока ищу я берег золотой.
 

   Уходят.

   Улица. Входит сэр Джозеф Уиттол, за которым следует Шарпер.
   Шарпер(в сторону). Он, несомненно он, и притом один!
   Сэр Джозеф(не замечая Шарпера). Гм-гм… Да, вот оно, то проклятое место, где бесчеловечные каннибалы, кровожадные негодяи чуть не убили меня ночью. Уверен, что они бы содрали с меня шкуру и продали ее, а мясо сожрали…
   Шарпер. Неужто!
   Сэр Джозеф.…не подоспей на помощь любезный джентльмен, разогнавший их. Но увы! Я был так напуган, что даже не задержался, чтобы поблагодарить его.
   Шарпер. Он, вероятно, имеет в виду Беллмура. Э! У меня появилась идея!
   Сэр Джозеф. Господи, и куда только капитан запропастился! Я трясусь при одном воспоминании о случившемся. Нет, никогда мне на этом месте по себе не будет.
   Шарпер. Почему бы и не попробовать? Неужели я недостаточно порочен? Ну-с, пожелаем себе удачи! (Громко.) Чертовское невезенье. Вот оно, Это место, это проклятое несчастливое место!
   Сэр Джозеф(в сторону). Вот именно — проклятое! Я вижу, здесь не раз совершались злодейства.
   Шарпер(делая вид, будто что-то ищет). Исчезла! Пропала! Будь трижды проклят случай, приведший меня сюда! Здесь, здесь — это уж точно. В аду мне и то отрадней было бы, чем тут. Нет, ничего не найти, кроме отчаяния при мысли о потере.
   Сэр Джозеф. Бедный джентльмен! Клянусь небом, я больше тут не останусь, потому что нашел…
   Шарпер. Эй, кто нашел? Что нашел? Вы? Отдайте сейчас же, или клянусь…
   Сэр Джозеф. Не я, сэр, не я. Клянусь спасением души, я не нашел тут ничего, кроме потери, как осмелюсь выразиться в подражание вам, сэр.
   Шарпер. К вашим услугам, сэр!.. Значит, вам уже ничто не грозит. Видно, сегодня поветрие такое: всем не везет. Что ж, радуйтесь моему несчастью: оно стало выкупом за вас.
   Сэр Джозеф. Мне радоваться вашему несчастью? Побойтесь бога, сэр! Напротив, я всем сердцем сожалею о вашей потере. Черт возьми, будь мы с вами знакомы, сэр, вы никогда не предположили бы во мне такого бессердечия.
   Шарпер. Будь мы с вами знакомы? Неужто вы так неблагодарны, что забыли меня?
   Сэр Джозеф(в сторону). О господи, только мне не хватало забыть его! (Громко.) Нет, нет, сэр, я не мог забыть вас, потому что, право же, никогда вас не видел. Ха-ха-ха!
   Шарпер(сердито). Как так?
   Сэр Джозеф. Минутку, минутку, сэр, дайте припомнить. (В сторону.) Он чертовски вспыльчивый малый. Пожалуй, лучше вспомнить его, пока я еще не успел скрыться с глаз. Но уж, видит бог, как с глаз долой, так из головы вон!
   Шарпер. Я полагал, сэр, что услуга, которую я оказал вам ночью, вызволив вас из рук негодяев, могла бы поглубже запечатлеться в вашей слабой памяти.
   Сэр Джозеф(в сторону). Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его! Да это же тот самый джентльмен! Как мне отблагодарить его за такую огромную услугу? У меня были наготове подобающие слова, но он так перепугал меня, что все из головы вылетело. (Громко.) Гм-гм, сэр, покорнейше прошу прощения за то, что погрешил неблагодарностью и допустил оплошность. Целиком уповаю на ваше беспредельное великодушие и надеюсь, что оно, как половодье, начисто смоет воспоминания о моей ошибке, дабы под всеми парусами раскаяния я вновь вошел в гавань вашего расположения. (Кланяется.)
   Шарпер. Вот как? Ну, что же, сэр, меня нетрудно успокоить. Подобное признание в устах джентльмена…
   Сэр Джозеф. Признание? Нет, сэр, я сверхпризнателен вам и не устану изо всех сил доказывать это днем и ночью, зимой и летом, больным и здоровым. Все времена года станут для меня только поводом лишний раз засвидетельствовать благодарность вашего безмерно обязанного вам слуги сэра Джозефа Уиттола, удостоенного рыцарского звания, гм-гм.
   Шарпер. Вы — сэр Джозеф Уиттол?
   Сэр Джозеф. Он самый. Сэр Джозеф Уиттол из Уиттол-холла in comitatu Bucks^[18].
   Шарпер. Быть не может! Выходит, я имел честь оказать услугу зерцалу рыцарства и цвету учтивости нашего века? Дозвольте заключить вас в объятия.
   Сэр Джозеф. Что вы, что вы, сэр!
   Шарпер. Теперь я почитаю свою потерю пустяком — она с лихвой возмещена тем, что принесла мне знакомство и дружбу с человеком, вселяющим в меня восхищение.
   Сэр Джозеф. Полно — вы говорите так только из любезности. Но дозволено ли мне спросить, о какой потере вы упоминали?
   Шарпер. Не именуйте больше ее потерей, сэр. В ночной схватке я обронил стофунтовую ассигнацию, которую, должен признаться, пришел сюда искать хотя и без особых надежд на успех. Но мне повезло…
   Сэр Джозеф. Вы нашли ее, сэр? Душевно рад за вас.
   Шарпер. Ваш покорный слуга, сэр… Не сомневаюсь, что вы обрадованы, так легко получив возможность выразить вашу признательность и щедрость, поскольку уплата столь ничтожной суммы полностью избавит от долга благодарности вас и вдвойне обяжет меня.
   Сэр Джозеф(в сторону). Что он, черт побери, имеет в виду под ничтожной суммой? (Громко.) Но разве вы не нашли пропажу, сэр?
   Шарпер. Я не нашел ее, но обрел надежду на вас, сэр.
   Сэр Джозеф. Гм!
   Шарпер. Но довольно об этом: не могу же я усомниться в чести сэра Джозефа Уиттола.
   Сэр Джозеф. Что вы, что вы, сэр!
   Шарпер. Обречь меня на потерю того, чем я рискнул, служа вам, — нет, такая низменная мысль никогда не закрадется вам в голову. Разумеется, в известном смысле я вознагражден уже тем, что вы спасены. Будем считать, что я просто дал вам в долг, а вы — смело берусь сказать это за вас — не захотите…
   Сэр Джозеф. Нет уж, сэр, с вашего позволения, я скажу за себя сам. Я презираю нечестность, сэр, но в данную минуту у меня, право, нет денег.
   Шарпер. Чепуха! У вас не может не быть ста фунтов. Одно ваше слово — и вам где угодно откроют кредит. Это же все равно, что ссудить пригоршню грязи владельцу многих акров земли — что вам стоит ее вернуть? А деньги — это грязь, сэр Джозеф, всего лишь грязь.
   Сэр Джозеф. Не скрою, однако, что я отмыл руки от этой грязи и всю ее переложил на свою спину.
   Шарпер. Неужто вы так экстравагантны в вопросах туалета, сэр Джозеф?
   Сэр Джозеф. Ха-ха-ха! Очень удачная шутка, ха-ха-ха! Я даже не подозревал, что так мило сострил. Каламбур получился даже лучше вашего. Вот оно, доказательство того, что мы с вами слишком недолго знакомы. Вы мало знаете меня, а потому и выпустили впустую заряд вашего остроумия. Я лишь намекал на одного моего друга, которого именую своей спиной: он неразлучно сопровождает меня во всех опасностях и прикрывает от них. В сущности, он моя спина, голова и грудь разом. О, это истый смельчак! Когда он со мной, я совсем другой человек. Рядом с ним я, прости меня, господи, не боюсь даже дьявола. Ах, окажись он поблизости той ночью…
   Шарпер(сердито). А если бы и оказался, что тогда сэр? Он вряд ли бы сделал или пострадал больше, чем я. Потерял бы он сто фунтов?
   Сэр Джозеф. Что вы, сэр! Ни в коем случае. Зато я сберег бы их. Нет, нет, сэр, клянусь спасением души, я не хотел сказать ничего обидного. (В сторону.) Чертовски вспыльчивый малый! (Громко.) Но, как уже было сказано, я отдал ему все наличные деньги, чтобы он выкупил из заклада свой длинный палаш. Впрочем, у меня с собой кредитное письмо на двести фунтов к олдермену Фондлуайфу, и после обеда вы убедитесь, сэр, что я — человек, с которым вам стоило встретиться.
   Шарпер(в сторону). Готов в этом поклясться! (Громко.) Как это великодушно и как похоже на вас!
   Входит капитан Блефф.
   Сэр Джозеф. А вот и он. Добро пожаловать, мой Гектор Троянский^[19], мой удалец, моя спина! Признаюсь, я так трясся, пока тебя не было.
   Блефф. Полно, мой юный рыцарь! Надеюсь, вы тряслись не от страха? Он должен быть неведом тому, кто водит дружбу со мной.
   Сэр Джозеф. Конечно, конечно! Поверь, я презираю страх с тех самых пор, как чуть не умер с перепугу. Но…
   Блефф. Какое еще «но»? Кстати, юноша, вот ваше противоядие — иезуитский порошок от трясучей болезни^[20]. Но кто это с вами? Отважен ли он? (Кладет руку на эфес шпаги.)
   Сэр Джозеф. О да, он храбрец и чертовски умный малый. Драчлив, как петух.
   Блефф. Серьезно? Тогда я уважаю его. Но бывал ли он за границей? На своей навозной куче каждый петух драться горазд.
   Сэр Джозеф. Бывал он там или нет — не знаю, но все-таки представлю тебя.
   Блефф. Я представлюсь сам. Сэр, я уважаю вас: вы, как я понял, любите драться, а я чту тех, кто это любит. Целую эфес вашей шпаги, сэр.
   Шарпер. К вашим услугам, сэр, но вас ввели в заблуждение: коль скоро речь нейдет ни о моем близком друге, ни о моем отечестве, ни о моей религии, я не склонен драться.
   Блефф. Прошу прощения, сэр, но коль скоро драка сама по себе, без всяких приправ, недостаточно вкусное для вас блюдо, вы мне не по вкусу, потому что

 
Для боя повод в бое вижу я.
Бой — мой закон, религия моя.
 

   Сэр Джозеф. Хорошо сказано, мой герой! Разве это не великолепно, сэр? Черт побери, он говорит правду: драка для него все — и еда, и питье, и одежда. Но не спеши: этот джентльмен — один из ближайших моих друзей и спас мне прошлой ночью жизнь. Я же тебе рассказывал.
   Блефф. Тогда я снова уважаю его. Могу я узнать ваше имя, сэр?
   Шарпер. Да, сэр. Меня зовут Шарпер.
   Сэр Джозеф. Прошу вас, мистер Шарпер, обнимите мою спину. Вот так, прекрасно! Черт побери, мистер Шарпер, он храбр, как Каннибал! Не так ли, моя молодецкая спина?
   Шарпер. Вы хотели сказать — как Ганнибал^[21], сэр Джозеф?
   Блефф. Без сомнения, сэр. Конечно, Ганнибал был отличный малый. Однако сравнения — опасная штука, сэр Джозеф. Ганнибал был отличный малый в свое время. Но живи он сейчас, — увы, он был бы ничем, совершенно ничем.
   Шарпер. Почему, сэр? Сомневаюсь, что среди наших современников найдется столь же великий полководец.
   Блефф. Простите, сэр, вы за границей служили?
   Шарпер. Я, сэр? О нет, сэр.
   Блефф. Так я и думал. В таком случае вы ничего не знаете, сэр. Боюсь, вам даже неизвестны подробности последней кампании во Фландрии^[22].
   Шарпер. Мне известно о ней лишь то, что сообщалось в газетах и письмах.
   Блефф. Газеты!.. Поверьте, сэр, во всех газетах за весь прошлый год не сказано и двух слов правды. Расскажу вам престранную историю на этот счет. Вам следует знать, сэр, что во время последней кампании я находился во Фландрии, занимая там некую должность — но это уже к делу не относится. Возможно, сэр, в ту пору и было сделано не все, что нужно, но один ваш покорный слуга, который предпочитает остаться безымянным, явился очевидцем того, что все-таки было сделано. Не скажу, что сделал это, главным образом, он, хотя и мог бы это сказать: я ведь никого не называю по имени. Так вот, мистер Шарпер, представьте себе, за все то время, когда я вправе был ожидать фельдмаршальского жезла, ни один мерзопакостный газетчик даже не упомянул обо мне! Клянусь всеми войнами на свете, ни один из них не удостоил меня внимания, словно Нол Блефф и не жил на земле!
   Шарпер. Действительно, странно!
   Сэр Джозеф. И тем не менее это правда, черт побери, мистер Шарпер: я ведь каждый день ходил в кофейни читать газеты^[23].
   Блефф. Полно! Какое это имеет значение! Вы же видите, мистер Шарпер: я с радостью вышел в отставку и стал частным лицом. Сципион^[24] и другие тоже так делали.
   Шарпер(в сторону). До чего же наглый мошенник!
   Сэр Джозеф. А все твоя проклятая скромность! Право, ты мог бы еще стать генералом, если бы не ушел от дел.
   Блефф. Довольно, сэр Джозеф! Вы знаете: я не терплю подобных разговоров.
   Сэр Джозеф. Позволь мне хотя бы поведать мистеру Шарперу, как ты однажды понюхал пороху прямо из жерла пушки. Ей-Богу, понюхал: огонь лизнул эти непроходимые бакенбарды.
   Блефф. Гром и молния! Что вы имеете в виду, сэр Джозеф?
   Сэр Джозеф. Убедились? Я же говорил вам: он так скромен, что ни в чем не признается.
   Блефф(сердито). Вздор! Вы перебили меня, и я забыл, на чем остановился. Придержите язык и оставьте меня в покое.
   Сэр Джозеф. Я нем.
   Блефф. Этот палаш — я, кажется, говорил вам о нем, мистер Шарпер? этот палаш я считаю наилучшим богословом, анатомом, адвокатом и казуистом во всей Европе: он разрешит любой спор и перерубит любой узел.
   Сэр Джозеф. Нет, теперь дайте сказать мне: он перерубает волос. Я сам видел, черт побери!
   Блефф. Проклятье! Это ложь, сэр. Ничего вы не видели и не увидите. Повторяю: вы не можете это видеть. Ну-с, что теперь скажете?
   Сэр Джозеф. Я слеп.
   Блефф. Гром и молния! Осмелься меня перебить кто-нибудь другой…
   Сэр Джозеф. Поговорите вы с ним, мистер Шарпер: я смотреть на него — и то боюсь.
   Шарпер. Капитан, сэр Джозеф раскаивается.
   Блефф. О, я спокоен, сэр, спокоен, как пушка, которую разрядили. И все же, сэр Джозеф, вести себя так — большая неосторожность: вы знаете, я вспыльчив. Но полно, полно, вам ведь известно, что я так же быстро остываю.
   Сэр Джозеф. Прости меня! Я понимаю, что подчас веду себя глупо.
   Блефф. Довольно!
   Сэр Джозеф. Пойдем пропустим по стаканчику и окончательно потушим ссору. Не выпьете ли с нами, мистер Шарпер?
   Шарпер. Непременно, сэр. Нет, нет, капитан, следуйте за сэром Джозефом первый — вы же его спина.
   Уходят.

   Гостиная Араминты.
   Араминта, Белинда, Бетти.
   Белинда. Ах нет, дорогая! Милая, добрая, любезная кузина, прошу тебя довольно! Видит бог, от таких разговоров заболеть можно!
   Араминта. Чем ты так задета? Что особенного я говорю?
   Белинда. Ах, ты не говоришь — ты бредишь, ты неистовствуешь, восхваляя грязное неуклюжее двуногое создание по имени мужчина. Ты сама не понимаешь, что несешь, — так далеко завел тебя твой, лихорадочный пыл.
   Араминта. Если, по-твоему, любовь — лихорадка, не приведи нас бог излечиться от нее! Пусть у меня будет довольно масла, чтобы питать это пламя до тех пор, пока оно не испепелит меня.
   Белинда. Что еще за хныканье! О боже, как мне надоели твои отвратительные выдумки! Любовь — дьявол, а любить — значит быть одержимой им, и вселяется он во что угодно — в голову, в сердце, в кровь. Нет, нет, ты окончательно погибла, и я возненавижу из-за тебя все человечество.
   Араминта. Как ты все преувеличиваешь! Но ничего: появится Беллмур, побудет с тобой, и картина разом изменится.
   Белинда. Мерзкий человек! Удивляюсь, кузина…
   Араминта. Я тоже удивляюсь тебе, неужели ты воображаешь, будто я не вижу, что ты любишь его?
   Белинда. А мне даже нравится твоя нелепая выдумка. Ха-ха-ха! Любить мужчину!
   Араминта. Да, мужчину. Не станешь же ты любить животное?
   Белинда. Если уж и стану, то во всяком случае не осла, которого так напоминает твой Вейнлав. О господи, мне довелось однажды видеть осла с такой грустной мордой… Ха-ха-ха! Не сердись — не могу удержаться… что истый влюбленный решил бы, что бедная скотина тоже начинена стрелами, пламенем, алтарями и прочим, что полагается. Но довольно! Поговорим серьезно, Араминта. Если бы ты могла взглянуть моими глазами хоть на одну сцену ухаживания, ты бы поняла, как смешон влюбленный во всей своей красе, видит бог, сразу бы поняла! Но ты увлечена игрой, а потому не способна замечать промахи, очевидные для каждого стороннего наблюдателя.
   Араминта. Ошибаешься. Я отлично замечаю кое-что в этом роде, когда ты встречаешься с Беллмуром. Ты даже не помнишь, что ночью видела его во сне и громко звала.
   Белинда. Вздор! Мне ведь и дьявол может присниться. Следует ли из Этого, что я его люблю?
   Араминта. Это еще не все: ты стиснула меня в объятиях, назвала его именем, прижала к груди. Клянусь, не разбуди я тебя щипком, ты задушила бы меня поцелуями.
   Белинда. Гнусная клевета!
   Араминта. Нет, не клевета. Не лги, кузина, — мы здесь одни. Могу сказать тебе и больше.
   Белинда. Я все отрицаю.
   Араминта. Как! Даже не выслушав?
   Белинда. Ты преднамеренно взводишь на меня напраслину, а я преднамеренно ее отрицаю. И вообще, кузина, ты ведешь странные разговоры. Видит бог, я боюсь за тебя: ты идешь дурным путем.
   Араминта. Ха-ха-ха! Забавно!
   Белинда. Смейся, сколько хочешь, но…
   Араминта. Ха-ха-ха!
   Белинда. Ты думаешь, ехидная усмешка тебе к лицу? Черт бы побрал этого Беллмура! Зачем ты постоянно мне о нем толкуешь?
   Араминта. А, правда вышла-таки наружу! Теперь, когда ты озлилась, я окончательно уверилась, что ты любишь его. Не бойся, кузина, я буду молчать: я никогда не предавала тебя.
   Белинда. Рассказывай хоть всему свету! Это ложь.
   Араминта. Полно! Лучше поцелуемся и опять станем друзьями.
   Белинда. Фи!
   Араминта. Пожалуйста, не будь такой заносчивой.
   Белинда. Пожалуйста, не будь такой нахальной. Бетти!
   Араминта. Ха-ха-ха!
   Бетти. Звали, сударыня?
   Белинда. Принеси мою пелерину и капор, а лакею скажи — пусть сходит за портшезом^[25].
   Бетти уходит.
   Араминта. Надеюсь, ты уезжаешь не в обиде на меня, кузина?
   Входит Пейс.
   Пейс. Сударыня, там…
   Белинда. Подали портшез?
   Пейс. Нет, сударыня, но там к вашей милости пришли с визитом мистер Беллмур и мистер Вейнлав.
   Араминта. Они остались внизу?
   Пейс. Нет, сударыня: они ведь заранее справились, дома ли вы.
   Белинда. Они пришли к тебе, кузина. Полагаю, я вольна распоряжаться собой?
   Араминта(Пейсу). Проводи их сюда.
   Пейс уходит.
   Возвращается Бетти с пелериной, капором и зеркалом.
   Не уверена, кузина: по-моему, мы обе — заинтересованные лица. Впрочем, если ты и дальше останешься в таком расположении духа, нам будет не очень весело. (В сторону.) Не сомневаюсь: ее не придется убеждать остаться.
   Белинда. Я сделаю тебе одолжение и уйду, чтобы ты вдоволь насладилась беседой, которая так тебе приятна. Но дай-ка мне взглянуть на себя — подержи зеркало. Боже, как ужасно я сегодня выгляжу!
   Араминта. Бетти, да помоги же моей кузине!
   Белинда(Бетти, которая надевает на нее капор). Убери лапы! И пойди присмотри, чтобы портшез нашли с очень высокой крышей или с очень низким сиденьем. Постой, мисс Непоседа! Тебе только бы поскорее в лакейскую ушмыгнуть. Вернись и убери все это. Я передумала и остаюсь.
   Бетти уносит капор и пелерину.
   Араминта(в сторону). Все как и следовало ожидать. (Громко.) Значит, ты не сделаешь мне одолжения, кузина, и оставишь обоих гостей мне одной?
   Белинда. Нет. Я поразмыслила и решила, что слишком сострадаю тебе. Я не предоставлю тебя самой себе: дьявол не упускает ни одной нашей оплошности, а ты сейчас в таком удобном для него состоянии, что один бог знает, долго ли ты сможешь противостоять соблазну. А я забочусь о твоей репутации.
   Араминта. Весьма тебе обязана. Ну, кто теперь ехидничает, Белинда?
   Белинда. Только не я. Зову в свидетели свое сердце: я осталась здесь только из любви.
   Араминта. А я не покривлю совестью, сказав, что верю тебе.
   Входят Вейнлав и Беллмур.
   Беллмур. Хвала Фортуне! Застать вас обеих вместе, леди, это…
   Араминта. На мой взгляд, не такое уж большое чудо.
   Беллмур. Что касается вас, сударыня, — согласен. Но мой тиран и я — как два ведра на коромысле: всегда врозь.
   Белинда. И не похоже, что впредь будет по-другому. Тем не менее, мы частенько сталкиваемся и стукаемся.
   Беллмур. То есть как «не похоже»? Упаси нас от этого Гименей^[26]! Вот что значит, черт побери, слишком глубоко залезать в долг: я отдал в ваше распоряжение целый мир любви, и вы сочли, что вам никогда со мной не расплатиться; поэтому вы избегаете меня, как избегают слишком настойчивого кредитора.
   Белинда. И если говорить откровенно, самого нахального и неугомонного из всех назойливых кредиторов: те все-таки отстают, когда видят, что у должника нет денег. Заимодавец же, требующий любви, — вечный мучитель: он не дает нам покоя…
   Беллмур. Пока не взрастит любовь там, где ее не было, и не получит награду за свои труды. Назойливость в любви — как назойливость при дворе: сперва вы гонитесь за собственной выгодой, потом приучаетесь видеть в ней монаршую милость.
   Араминта. Милости, добытые нахальством и назойливостью, подобны признаниям, вырванным под пыткой, когда истязуемый, чтобы избавиться от мук, сознается в том, что ему и в голову-то не приходило.
   Вейнлав. Я, напротив, сказал бы, что милости, завоеванные таким путем, являются законной наградой за неутомимое служение любви. Любовь — божество: следовательно, ему подобает служить и молиться.
   Белинда. Вот вы бы, мужчины, и молились любви, а нас оставили в покое.
   Вейнлав. Вы — храмы любви, а где же служить ей, как не в них?
   Араминта. Увы, мы не храмы, а несчастные глупые кумиры, которых вы сами сотворили и которых в первом же порыве раздражения бросаете, чтобы создавать себе новые. В наше время возлюбленных и религию меняют ради каприза или выгоды.
   Вейнлав. Сударыня!
   Араминта. Ну, довольно! Я нахожу, что мы становимся серьезными, а значит рискуем стать скучными. Если мой учитель музыки не ушел, я развлеку вас новой песенкой, которая очень соответствует моему собственному мнению о любви и представителях вашего пола. (Зовет.) Эй, слуги! Мистер Гавот ушел?
   Входит Пейс.
   Пейс. В соседнюю комнату, сударыня. Сейчас позову. (Уходит.)
   Беллмур. Почему вы не хотите выслушать меня?
   Араминта. Что случилось, кузина?
   Беллмур. Ничего, сударыня, кроме…
   Белинда. Да помолчите вы, ради бога! Господи, он так извел меня разговорами о пламенной страсти, что я теперь целый год буду шарахаться при одном виде огня.
   Беллмур. Увы, ничто не властно растопить лед вашего жестокого сердца!
   Белинда. О господи, как мне надоели ваши мерзкие выдумки! Вы все это уже говорили. Если вам так необходимо нагличать в разговоре, делайте это хотя бы на разные лады. Нельзя вечно представать в языках пламени — вы же не дьявол. Не желаю слышать больше ни одной фразы, начинающейся словами «я сгораю» или «пламенно умоляю вас, сударыня!»
   Беллмур. А тогда объясните, как вам угодно, чтобы вас обожали. Я человек сговорчивый.
   Белинда. А тогда знайте: мне угодно, чтобы меня обожали молча.
   Беллмур. Гм! Я и предполагал, что право разговаривать вы оставите за собой. Но лучше не затыкайте мне рот: мысли, которые запрещено высказывать, могут ударить в голову, а уж тогда я начну выражать их вольными жестами.
   Белинда. Чего вы этим добьетесь? И чем вам помогут вольные жесты, которых я все равно не пойму?
   Беллмур. Коль скоро у меня будет связан язык, мне потребуется полная свобода действий, чтобы вы поскорее меня поняли. К тому же самый мой убедительный аргумент я вообще могу выразить только пантомимой.
   Входит Гавот.
   Араминта. Слава богу! Теперь мы послушаем пение и положим конец спорам. (Гавоту.) Исполните нам, пожалуйста, новую песенку.
   Гавот(поет).

 
Делия на склоне лет
Девушке дает совет:
«Чтоб в тебе как можно доле
Друг твой видел божество,
Кое в чем ему дай волю,
Но не позволяй всего.
Чуть в мужчинах пыл угас,
Как они бросают нас.
Помнить следует девице,
Что цена их клятвам — грош.
Новы в нас для них лишь лица,
Прочее — одно и то ж».
 

   Араминта. Понравилась вам песенка, джентльмены?
   Беллмур. Исполнена превосходно, но от содержания я не в восторге,
   Араминта. Так я и предполагала — в нем слишком много правды. Если мистер Гавот проследует с нами в сад, мы послушаем ее снова: быть может, во второй раз она понравится вам больше. (Беллмуру.) Вы проводите туда мою кузину?
   Беллмур. Конечно, сударыня. Заговорить я с ней не посмею, а жестами объясниться попробую. (Делает Белинде знаки.)
   Белинда. Фи! Ваша немая риторика еще нелепей ваших наглых речей: обезьяна куда более надоедливая тварь, чем попугай.
   Араминта. Верно, кузина, и это доказывает, что животные верны природе: мужчины ведь тоже творят больше глупостей, чем произносят.
   Беллмур. Что ж, мое обезьянничанье вернуло, по крайней мере, свободу моему языку, хотя признаюсь, что был бы рад продолжать любовный торг молча: это избавляет человека от бесконечной лжи и ненужных клятв в день, когда приходится скреплять сделку. Кроме того, у меня есть известный опыт, который учит:

 
Ту, что слова оставит без вниманья,
Растрогать могут взгляд или касанье:
В любви красноречиво и молчанье.
 

   Уходят.

   Улица перед домом Сильвии.
   Входят Сильвия и Люси.
   Сильвия. Значит, он не придет?
   Люси. Да нет же, придет. Ручаюсь, едва вы войдете в дом и приготовитесь принять его, как он уже явится.
   Сильвия. Почему ты не называешь его по имени? Кого ты имеешь в виду?
   Люси. Как — кого? Хартуэлла, конечно.
   Сильвия. Безмозглая! Я говорила о Вейнлаве.
   Люси. У вас не больше надежд вернуть его любовь, чем вернуть себе девство. Поэтому уймите свое сердце и не упускайте случай устроить свои дела. Приберите к рукам Хартуэлла, пока наживка не сорвалась с крючка: годы-то бегут. Вчера старикан изрядно клюнул на приманку и сегодня, без сомнения, достаточно распален, чтобы проглотит? ее.
   Сильвия. Что ж, так и придется поступить: другого выхода нет. И все же, каких бы душевных мук это ни стоило, я должна знать, как Вейнлав отказал тебе. Отвечай же! Как он принял мое письмо — гневно или презрительно?
   Люси. Ни так, ни этак, а в десять раз хуже — с адским равнодушием. Клянусь светом солнца, мне в рожу ему плюнуть хотелось! Принял письмо! Да он принял его так, как я приняла бы одного из ваших любовников, явись он с пустыми руками; как принимает вельможа счет от суконщика или посвящение от нищего поэта; более того — как принимают письмо от жены.
   Сильвия. Как! Он его не прочел?
   Люси. Пробежал, просил кланяться и сказал, что прочесть внимательно ему недосуг — это требует времени, а он, видите ли, спешит.
   Сильвия. Просил кланяться и даже не прочел внимательно! Он бросил меня: его приворожила Араминта. О, как кипит моя кровь при одном имени соперницы! О, как мне хочется проклясть их обоих, чтобы наградой за любовь ей стала вечная ревность, а ему — разочарование! О, если бы я могла отомстить за муки, на которые он меня обрек! Я чувствую в себе всю ярость, на какую способна женщина: во мне пылает не любовь, а жажда мести.
   Люси. Я придумала, как посеять между ними раздор.
   Сильвия. Как, милая Люси?
   Люси. Вам известно, что Араминта покорила его и привязала к себе притворной скромностью…
   Сильвия. Значит, нам надо убедить его, что она любит другого?
   Люси. Не угадали. Вот если бы нам удалось доказать Вейнлаву, что она обожает его, состряпав, скажем, поддельное письмо от ее имени, это бы взвинтило привереду и отбило у него вкус к Араминте.
   Сильвия. Да что ты! Это ничего не даст.
   Люси. Не беспокойтесь и положитесь во всем на меня. Я вызнаю, что произошло нынче между ними, и сразу начну действовать. Но погодите-ка! Если я не ошибаюсь, вон там, на углу, стоит Хартуэлл и разглагольствует сам с собой. Да, это он. Ступайте в дом, сударыня, примите его полюбезней, расцветите лицо улыбкой, напустите на себя невинный вид и притворитесь, будто вам нет нужды притворяться. Вы же знаете, чем его пронять.
   Сильвия. Изображать любовь так же трудно, как скрывать, но я все-таки попытаюсь в меру слабых своих сил, хотя, боюсь, у меня не хватит умения.
   Люси. Какое там к черту умение, сударыня! Притворству нас учит сама природа.

 
Обманываем мы мужчин с рожденья,
Себя же сами вводим в заблужденье.
 

   Уходят.

   Там же.
   Входит Хартуэлл, за которым следуют Вейнлав и Беллмур.
   Беллмур. Гляди-ка! Уж не Хартуэлл ли это направляется к Сильвии?
   Вейнлав. И, кажется, рассуждает сам с собой. Попробуем подслушать.
   Хартуэлл. Куда, черт побери, я иду? Гм! Ну-ка, подумаем. Не дом ли это Сильвии, пещера волшебницы, от которой мне надо бы бежать, как от чумы? Войти сюда значит надеть на себя пропитанную ядом рубашку, броситься в объятия лихорадки и в приступе безумия ринуться в самое губительное пламя женские объятия. Ха! Вовремя опомнился. Вот сейчас приведу мысли в порядок и удалюсь.
   Беллмур. Не допусти этого, о Венера!
   Вейнлав. Тс-с!
   Хартуэлл. Ну, что же ты не уходишь, Хартуэлл? Ноги, выполняйте свой долг! Нет, не сдвинулись ни на дюйм. Черт побери, я пойман! Вон там для меня север, и туда, только туда указывает моя стрелка. Проклинать себя я могу, перебороть — нет. О восхитительная, проклятая, дорогая, пагубная женщина! Боже, как будут хохотать надо мной юнцы! Я стану посмешищем столицы. Не пройдет и двух дней, как меня увековечат в уличной песенке и воспоют в грустной балладе на мотив «Радостей престарелой девицы» или «Посрамленного холостяка», а еще через день мой портрет в качестве обязательного украшения расклеют в сапожных лавочках и общественных уборных. Проклятье! Страшно даже подумать! Пойду-ка навстречу опасности, чтобы отделаться от опасений. (Входит в дом Сильвии.)
   Беллмур. Очень надежное лекарство, probation est^[27]. Ха-ха-ха! Ты прав, бедняга Джордж: ты выставил себя на посмешище. Зловредный Лондон подхватит шутку как раз на том месте, где ты заговорил всерьез. Ха-ха-ха! Он разрывался, как старый стряпчий между двумя гонорарами.
   Вейнлав. Или как юная особа между жаждой наслаждения и боязнью за свою репутацию.
   Беллмур. Или как ты сам сегодня, когда, устрашенный собственной смелостью, сорвал поцелуй с губ Араминты.
   Вейнлав. Она затеяла из-за этого ссору.
   Беллмур. Ба! Женщины сердятся на подобные обиды лишь для того. чтобы иметь потом удовольствие простить их.
   Вейнлав. Я тоже люблю удовольствие, которое дает нам примирение. На мой взгляд, прощенью, полученному слишком легко, — грош цена.
   Беллмур. Ты сам не знаешь, чего тебе надо — чтобы она сердилась или чтобы радовалась. Был бы ты доволен, женившись на Араминте?
   Вейнлав. А ты был бы доволен, угодив в рай?
   Беллмур. Гм… По совести говоря, мне туда не очень хочется, тем более — уже сейчас. Нет, я сперва постараюсь заслужить эту награду, потрудившись ради нее вместе со своим поколением.
   Вейнлав. Вот и я не хочу жениться на Араминте, пока ее не заслужу.
   Беллмур. Но каким образом ты рассчитываешь добиться той, кто никогда не сдастся?
   Вейнлав. Ты прав, но я бы…
   Беллмур. Женился на ней без ее согласия? Да, ты — загадка не по женскому уму.
   Входит Сеттер.
   Верный Сеттер? Какие новости? Как подвигается наш замысел?
   Сеттер. Как всякий низкий замысел, сэр, — неплохо. Дьявол вознаграждает наши усилия успехом.
   Беллмур. Приятно слышать, Сеттер.
   Вейнлав. Ладно, оставляю тебя с твоим наперсником. (Уходит.)
   Беллмур. Ты приготовил все, что нужно?
   Сеттер. Все, сэр, все — и большую священническую шляпу, и драгоценную книжечку, и длиннополое духовное одеяние, прикрывающее плотскую мерзость. Не забыл я и черный пластырь, которым, как мне сказали, Трибюлейшен Спинтекст залепляет себе один глаз в качестве епитимьи^[28] за то, что грешил в молодости любовными взглядами; правда, кое-кто утверждает, что именно этим глазом он удостоверился в непостоянстве своей жены.
   Беллмур. Ну что ж, в одежде этого фанатика я и пойду исповедовать Летицию.
   Сеттер. Нет, сэр, лучше подготовьте ее к исповеди, а для этого помогите ей согрешить.
   Беллмур. Вечером будь у своего хозяина — я зайду за вещами. (Уходит.)
   Сеттер. Буду, сэр. Интересно, у кого же из этих двух джентльменов я собственно состою на службе? Для одного я — слуга; для другого, который лучше изучил мои способности, я — сводник, что, без сомнения, гораздо почетней. За одним я следую, как за своим хозяином; другой сам следует за мной, как за своим проводником.
   Входит Люси.
   Люси(в сторону). А вот и его висельник-слуга, над которым я имела власть во время царствования моей госпожи. Но он слишком лакей, чтобы не страдать пороками своего хозяина, а, следовательно, не гнушаться верностью.
   Сеттер(не замечая Люси). Не подлежит сомнению, что человек, начисто лишенный дарований, не может быть сводником. Сводник должен быть тактичен, усерден, осторожен, молчалив и так далее, а, главное, храбр, как Геркулес, то есть пассивно храбр и активно послушен. Ах, Сеттер, какой клад пропадает в тебе лишь потому, что ты пребываешь в безвестности!
   Люси(в сторону). Он задумчив. Значит, затевает пакость. Может быть, в маске^[29] я выпытаю больше. (Надевает маску. Громко.) На одно слово, достойный джентльмен.
   Сеттер. Ах, если бы свет знал обо мне, я мог бы стать большим человеком!..
   Люси. Мне совестно мешать вашим размышлениям…
   Сеттер. И был бы не первым, кто достиг величия благодаря сводничеству.
   Люси. Да поразят тебя чума и нужда, многодумный сводник!
   Сеттер. Что? Кто ты, злобная тварь, оторвавшая меня от грез о величии? Кто ты, гнусная помеха…
   Люси. Твоим гнусным философствованиям, жалкий тщеславный негодяй! Как ты смеешь так заноситься, зная, чем занимается твой хозяин? Ведь он же обер-сводник при мистере Беллмуре!
   Сеттер. Хорошо сказано, мисс, будь я… Но откуда ты знаешь моего господина и меня?
   Люси. Как вас не знать, если вы оба…
   Сеттер. Видимо, мужчины. Что ж, по всей вероятности, так оно и есть. Я нередко замыкаю колонну и вхожу в брешь, пробитую моим хозяином.
   Люси. Да, предатель своей законной повелительницы, в брешь, но это брешь в вашей собственной чести.
   Сеттер. Ого! Но кто же ты? Сдвинь это светское лицо и яви свою каждодневную личину.
   Люси. Нет, приятель, я не сниму маску: тебя надо не только оскорбить, но и лишить надежды на месть.
   Сеттер. Ну я, кажется, учуял, кто ты такая. Ты какая-нибудь брошенная служанка, с которой мы недавно позабавились и которая пришла сюда, чтобы подразнить свое воображение воспоминаниями о совершенном над ней надругательстве.
   Люси. Нет, подлый льстец, превозносящий пороки своего господина! Ты чучело, сляпанное из обносков и отрепьев его безудержного щегольства!
   Сеттер. А ты — подобие своей мерзопакостной госпожи, слепленное из ее грязных мыслишек и выношенного белья!
   Люси. Чтоб тебе издохнуть в петле, шавка нищего! Твой хозяин всего-навсего попрошайка в любви: стоит у порога и ноет, а в дом войти робеет.
   Сеттер. А ты — глазок в воротах своей госпожи, которые открываются каждому, кто постучит. Словом, ты — большая дорога, ведущая к твоей хозяйке.
   Люси. Скотина! Жаба поганая! Нет, я больше не выдержу! (Срывает с себя маску.) Гляди и трепещи!
   Сеттер. Как! Миссис Люси?
   Люси. Не понимаю, как у тебя еще хватает наглости смотреть мне в глаза!
   Сеттер. Простите, сударыня, а на ком вина? Кто первым бросил камень? Кто слишком низко оценил мои должностные обязанности? И как я мог узнать тебя? Инстинктом, что ли?
   Люси. Твой инстинкт должен был подсказать тебе, висельник, какая у меня должность. А ты опорочил ее самым подлым образом. Я не обижаюсь на то, что ты наговорил о моей особе; но поношение и позор, которым ты предал мое невинное ремесло, — этого я не перенесу! (Делает вид, что плачет.)
   Сеттер. Право, Люси, мне очень жаль, что так получилось. Признаю себя виновным, хотя мы оба непочтительно отзывались о нашем ремесле. Я готов дать тебе любое удовлетворение.
   Люси. Поклянись.
   Сеттер. Клянусь изо всех сил.
   Люси. Тогда будем кратки. Почему твой хозяин не пришел сегодня, как его просили в письме, которое я ему принесла?
   Сеттер. Отвечу не менее кратко: его дело слушается в другом суде.
   Люси. Довольно! Отвечай человеческим языком: как далеко зашло у них с Араминтой?
   Сеттер. Так далеко, что возврата уже нет, хотя в данную минуту мой хозяин находится в немилости из-за сорванного насильно поцелуя. Мы с тобой, Люси, можем целоваться и без таких ухищрений.
   Люси. Отстань!.. Ну и сокровище же он!
   Сеттер. Потому-то тебе и хочется вставить этот брильянт в медальон твоей госпожи.
   Люси. Где он сейчас?
   Сеттер. Скоро будет на Пьяцце^[30].
   Люси. Вспомни, как ты сегодня вел себя. Я хочу прочесть на твоем лице раскаянье.
   Сеттер. Как, Люси! Ни малейшего знака расположения? Разве у нас с тобой в обычае расставаться с сухими губами?
   Люси. Нет, нет! Назад! Я не желаю, чтобы меня тискали и целовали — я в неподходящем расположении духа.
   Сеттер. Я тебя в нем не оставлю: пойду с тобой и развеселю.
   Уходит.

   Улица.
   Входят сэр Джозеф Уиттол и Блефф.
   Блефф. Итак, сэр, из-за вашей неуместной щедрости…
   Сэр Джозеф. И доброты, спина моя: я — человек добрый, тут уж ничего не поделаешь.
   Блефф. Вы дали ему стофунтовый чек на Фондлуайфа.
   Сэр Джозеф. Да, да. Он, бедняга, это заслужил.
   Блефф. Вы не посчитались со мной, хотя у меня были свои виды на эти деньги. Если хотите остаться в живых и вновь смотреть мне в лицо, заставьте его вернуть чек. Ступайте и принесите чек сюда. Я буду ждать вас.
   Сэр Джозеф. Можешь ждать хоть до Судного дня^[31]. У меня довольно ума, черт побери, чтобы не лезть на рожон! Я не дам выпустить себе кишки из-за ста фунтов. Я уплатил их за свое спасение. Уж не думаешь ли ты, что я — будь это даже менее опасно — настолько неблагодарен, чтобы потребовать их у джентльмена обратно?
   Блефф. Тогда отправьтесь к нему от моего имени. Передайте, пусть вернет деньги, иначе билбо^[32] скажет свое слово и начнется кровопролитие. Если же он упрется, добавьте, — но шепотом, только шепотом, — что я проткну его насквозь. Помните: говорить тихо-претихо.
   Сэр Джозеф. Не беспокойтесь: я скажу это так тихо, что он и не расслышит. Черт бы побрал тебя, забияка! Спятил ты, что ли? Или вообразил, будто спятил я? Нет, я не люблю приносить дурные вести: это занятие, которое плохо вознаграждается. Словом, иди говори с ним сам.
   Блефф. Клянусь эфесом, он угрозами принудил вас к соглашению. Полагаю, что деньги вы дали из страха, чистого презренного страха. Сознавайтесь — так ведь?
   Сэр Джозеф. Да нет же, черт побери! Вовсе я не испугался, хотя должен признаться, он некоторым образом застиг меня врасплох. Конечно, не могу сказать, что страх тут совсем уж не при чем: мне хотелось избежать неприятностей. Он чертовски вспыльчивый малый, и если бы я тоже дал волю себе, добром бы не кончилось — это ясно. И все же думаю, что, если бы ты был рядом, я скорее отдал бы ему сотню собственных зубов, чем сотню фунтов. Ах, черт! Появись он здесь теперь, когда я зол, я сказал бы ему… Тс-с!
   Входят Беллмур и Шарпер.
   Беллмур. И везуч же ты, мошенник! Вон твой благодетель. Тебе полагалось бы выразить ему признательность — ты ведь получил деньги.
   Шарпер. Сэр Джозеф, ваш чек был принят и немедленно оплачен. Я вернулся, чтобы принести вам свою благодарность.
   Сэр Джозеф. Она будет принята менее охотно, чем повод к ней, сэр.
   Беллмур. Мне кажется, Том, что сэр Джозеф, несмотря на рыцарское звание, раскаивается в своем поступке. Он в эту минуту похож на Рыцаря Печального образа^[33].
   Шарпер. Двойная щедрость с его стороны! Вы отвергаете мою благодарность, сэр? Сделайте одолжение. Но надеюсь, вы не обижены тем, что я ее принес?
   Сэр Джозеф. Быть может, да, быть может, нет, быть может, и да и нет, сэр. Что из того? Полагаю, сэр, что я могу обижаться, не обижая вас?
   Шарпер. Ну и ну! Капитан, не объясните ли вы, в чем дело?
   Блефф. Мистер Шарпер, дело тут нехитрое: сэр Джозеф разгадал ваш трюк и, будучи человеком чести, не желает, чтобы его обманывали.
   Шарпер. Трюк, сэр?
   Сэр Джозеф. Да, трюк, сэр, и, будучи человеком чести, я не желаю, чтобы меня обманывали, и потому, сэр…
   Шарпер. Минутку, сэр Джозеф, всего два слова. Памятуя о недавно оказанной мне услуге, я бы не хотел, чтобы вы дали втянуть себя в историю, чрезмерно полагаясь на это подобие человека, на этого хвастуна, портящего воздух.
   Сэр Джозеф. О боже! Капитан, подойди сюда и вступись за себя. Я дам ему отпор, если ты меня поддержишь.
   Шарпер. В таком случае я опережу вас. (Бьет сэра Джозефа.) Вот тебе! Получай, дурак!
   Сэр Джозеф. Капитан, и ты это стерпишь? Не проткнешь его насквозь?
   Блефф. Тише! Сейчас это не очень удобно. Я найду другое время.
   Шарпер. Что ты. там бормочешь о времени, мошенник? Ты был подстрекателем, так вот тебе памятка, чтобы ты не забывал: всему свое время. (Пинает его.)
   Блефф. Сейчас ваше время, сэр. Воспользуйтесь им как можно лучше.
   Шарпер. Всенепременно воспользуюсь: вот тебе еще. (Пинает его.)
   Блефф. Вы очень любезны, сэр, но здесь слишком людное место, чтобы отблагодарить вас. И я лишь шепну вам на ухо, что еще вас увижу.
   Шарпер. Ах, ты, неподражаемый трус! Ты не только увидишь меня, но и почувствуешь — вот так, например. (Пинает его.)
   Беллмур. Ха-ха-ха! Но прошу тебя, уйдем. Пинать такого щенка просто неприлично, разве что тебе холодно, а другого способа согреться нет.
   Беллмур и Шарпер уходят.
   Блефф. Очень хорошо… Просто прекрасно… Впрочем, не имеет значения. Разве все это не великолепно, сэр Джозеф?
   Сэр Джозеф. Скорее печально. По-моему, даже весьма печально. Я предпочел бы ходить всю жизнь голым, чем похваляться подобным великолепием.
   Блефф. Смерть и ад! Выслушать такое оскорбление! Лучше умереть, чем снести его! (Обнажает палаш.)
   Сэр Джозеф(в сторону). Боже, почему гнев его не пробудился раньше! (Громко.) Нет, милый капитан, не приходи в ярость: он ведь уже ушел. Вложи оружие в ножны, вложи, дорогая моя спина! Тебя просит об этом твой сэр Джозеф. Дай я расцелую тебя. Только спрячь оружие, спрячь!
   Блефф. Клянусь небом, этого не спрячешь!
   Сэр Джозеф. Чего, забияка?
   Блефф. Оскорбления.
   Сэр Джозеф. Довольно о нем — с этим покончено. Я говорю о палаше.
   Блефф. Что ж, сэр Джозеф, если вы просите… (Вкладывает палаш в ножны.) Но разве вас, друг мой, не оскорбляли, не избивали, не пинали?
   Сэр Джозеф. Да, как и тебя. Но неважно — все уже позади.
   Блефф. Неправда, клянусь бессмертным громом орудий! Тому, кто осмеливается говорить мне в лицо такие слова, не дожить до следующего вздоха. (Напускает на себя грозный вид.)
   Сэр Джозеф. Говорю тебе в лицо, капитан… Нет, нет, я говорю не тебе в лицо. Черт возьми, будь у тебя такая же грозная физиономия пятью минутами раньше, его песня была бы спета: он скорее отважился бы расцеловать тебя, чем ударить. Но человек не может помешать тому, что говорится или делается за его спиной. Идем же! Довольно думать о том, что прошло.
   Блефф. Я созову военный совет — надо обсудить план мести.

   Гостиная Сильвии.
   Хартуэлл, Сильвия, певец и танцоры в причудливых нарядах.

Песня

 
С Тирзой Аморе лежал.
Он ее в объятьях жал
И твердил со вздохом томным,
Предаваясь ласкам скромным:
«Если вволю не упьюсь
Тем, чего отведал вкус,
С жизнью я сейчас прощусь».
 

   За песней следует танец.
   Сильвия. В самом деле, очень мило. Я готова смотреть на них хоть весь день.
   Хартуэлл. Относится ли это и ко мне? На меня вы тоже готовы смотреть весь день?
   Сильвия. Умей вы петь и танцевать, я с удовольствием смотрела бы и на вас.
   Хартуэлл. Но ведь пел и танцевал-то я: и музыка, и пение, и танец вызваны к жизни мною. (Вытаскивает кошелек и потряхивает им.) Видите, Сильвия, здесь все — песни и танцы, поэзия и музыка. Слышите, как нежно гинеи звякают одна о другую, танцуя под собственный звон? На деньги покупается все, а деньги у тебя будут: я отдам и этот кошелек, и все свое достояние, лишь бы завоевать твою любовь! Ну, скажи, ты — моя? Отвечай, сирена! (В сторону.) Ох, зачем я смотрю на нее? Увы, не могу оторваться? (Громко.) Говори, милый ангел, дьявол, святая, ведьма! Не мучь меня ожиданием.
   Сильвия. Не смотрите на меня так. Я краснею, я глаз не в силах поднять.
   Хартуэлл(в сторону). Где ты, мужская гордость? Во что я превратился? В мои-то годы стать игрушкой в руках бабенки! Чтобы черт тебя побрал, бородатый младенец, которого она водит на помочах! О старческое слабоумие! Вот именно, слабоумие! Неужели благородное чувство похоти может достигать такой остроты? Пылкая кровь не остывает, и любовь, разливаясь по жилам и преисполняя меня ребяческой, нет, младенческой покорностью, властно зовет: «Прильни к моим полным молока сосцам!» (Громко.) Скажи, Сильвия, ты могла бы меня полюбить?
   Сильвия. Я, право же, боюсь ответить, прежде чем поверю вам, а поверить боюсь еще больше.
   Хартуэлл(в сторону). О черт! Как ее невинность терзает и пленяет меня! (Громко.) Дитя мое, ложь — сущность искусства любви, которым обычно так ловко владеют мужчины. Но я в нем такой новичок, что можешь поверить: я не искушен в ее коварных таинствах. Клянусь душой, я не смею лгать даже ради того, чтобы услужить другу или обзавестись любовницей.
   Сильвия. Но все-таки лжете, говоря, что любите меня?
   Хартуэлл. Нет, нет, дорогая простушка, прелестное мое дитя! Я говорю, что люблю тебя, и говорю правду, чистую правду, которую стыжусь открыть.
   Сильвия. Но я слышала, что любовь нежна: она разглаживает нахмуренный лоб, просветляет гневное лицо, смягчает грубый нрав и делает человека добрым. У вас же такой вид, словно вы хотите кого-то припугнуть, и говорите вы так, будто полны не любовью, а злобой.
   Хартуэлл. Я полон и той, и другою: любуюсь тобой и злюсь на себя. Да поразит меня чума за то, что я так сильно люблю тебя, но я уже не в силах остановиться! Мое чувство — зазубренная стрела: легко вонзается, но трудно вытаскивается.
   Сильвия. Ах, будь я уверена в вашей любви… Но разве я могу быть уверена?
   Хартуэлл. Рассмотри симптомы моего недуга и спроси всех тиранок твоего пола, не по этой ли разноцветной ливрее узнают они своих болванов-поклонников. Я грущу без тебя, выгляжу ослом при тебе, не сплю из-за тебя по ночам, грежу о тебе наяву, много вздыхаю, мало пью, ем того меньше, ищу уединения, стал слишком интересен сам для себя и, как мне дали понять, весьма утомителен для окружающих. Если это не любовь, значит это безумие, и тогда оно простительно. Да что там! Есть еще один, самый верный признак — я даю тебе деньги.
   Сильвия. Нет, это не признак: я слышала, что джентльмен платит даже самой дурной женщине, если хочет заполучить ее в постель. О боже! Надеюсь, вы на это не рассчитываете: я не хочу стать шлюхой.
   Хартуэлл(в сторону). Очень жаль.
   Сильвия. Я не пущу вас к себе в постель, даже если вы женитесь на мне: у вас ужасная борода — она будет колоться. А вы намерены жениться на мне?
   Хартуэлл(в сторону). Надо же! Простушка, а задает такие каверзные вопросы! Проклятье! Меня опутают быстрее, чем я опомнюсь. Я ведь уверен: стоит мне сделать предложение, как она его примет. (Громко.) Жениться? Нет, я намерен любить тебя.
   Сильвия. Но если вы любите меня, вы должны жениться на мне. Я прекрасно помню, что мой батюшка любил мою матушку и был женат на ней.
   Хартуэлл. Да, да, дитя мое, в старину люди женились по любви, но теперь мода изменилась.
   Сильвия. Не убеждайте меня — я по себе знаю, что она не изменилась: я люблю вас и хочу стать вашей женой.
   Хартуэлл. Я сбрею бороду, она не будет колоться, и мы отправимся в постель…
   Сильвия. Нет, я не настолько глупа и вполне могу остаться честной девушкой. Вот, возьмите (бросает ему кошелек) — я не хочу оставлять у себя ничего вашего. Я ненавижу вас и не желаю больше видеть: вы задумали опозорить меня. (Направляется к дверям.)
   Хартуэлл(в сторону). Будь она проклята! Пусть убирается — для меня это счастье, избавление. И все же она подлинное сокровище! Сколько нежности, красоты, порядочности! (Громко.) Постой, Сильвия! (В сторону.) Жениться?.. Каждый мужчина раз в жизни остается в дураках, но жениться — значит остаться в дураках на всю жизнь.
   Сильвия. Зачем вы остановили меня?
   Хартуэлл. Я отдам тебе все, что у меня есть, ты будешь все равно что моя жена, и свет поверит в это; более того, ты сама будешь так считать, пусть только я так не считаю.
   Сильвия. Клянусь любовью к вам, нет! Я лучше умру, чем стану вашей содержанкой.
   Хартуэлл(в сторону). Женщина, к тому же неопытная, может быть, и останется честной — хотя бы из упрямства и духа противоречия. Проклятье! Это всего лишь «может быть», да и то на унизительных условиях! В таком случае, прощай. Не видя тебя, я сумею справиться с собой.
   Сильвия. Прощайте! (Делает вид, что плачет.)
   Хартуэлл. Гм! Ну, поцелуемся на прощание. (В сторону.) Ее поцелуй слаще свободы. (Громко.) Ты добилась своего — я женюсь на тебе. Вся моя решимость растаяла от этого поцелуя. Еще один!
   Сильвия. А когда венчанье?
   Хартуэлл. Как можно скорей. Не стану оставлять себе времени на раздумья, чтобы не остыть. Жди меня вечером — я бегу выправлять разрешение. Еще один поцелуй в доказательство того, что я действительно рехнулся. Так! (Уходит.)
   Сильвия. Ха-ха-ха! Старый лис угодил в западню!
   Входит Люси.
   Боже, как ты меня напугала! Я уже решила, что он вернулся и слышал мои слова.
   Люси. Ох, сударыня, я встретила вашего поклонника: он спешил так, словно бежал за повитухой.
   Сильвия. Нет, милочка, он бежал за священником, предвестником появления повитухи месяцев этак через девять. Я нахожу, что умение притворяться так же естественно для женщины, как умение плавать для дикаря: даже если мы ныряем в омут впервые, нам ничего не грозит — нас выручит наш природный дар. Но как твои успехи?
   Люси. Соответствуют вашим пожеланиям, коль скоро Вейнлава все равно не исправишь. Я выведала, что они с Араминтой вправду поссорились, и написала подложное письмо, в котором она первая ищет примирения. Уверена, это подействует. Идемте, я вам покажу. Идемте, идемте, сударыня, — вы получите истинное удовольствие, утолив и свою страсть, и свой гнев. Письмо доставит вам немалую радость — в нем соединилось все, что может прельстить наш пол.

 
Для женщины нет больше наслажденья,
Чем разом и любовь вкушать, и мщенье.
 

   Улица перед домом Фондлуайфа.
   Входят Беллмур в одежде пуританского проповедника и Сеттер.
   Беллмур. Вот ее дом. (Смотрит на часы.) Ну как, Сеттер? Идет мне лицемерие? Хорошо на мне сидит?
   Сеттер. Наинабожнейшим образом.
   Беллмур. Не понимаю, почему наши молодые люди так хвастаются своим безбожием. Распутничать под маской благочестия куда удобней.
   Сеттер. Тс-с, сэр, и живей сюда! Из-за угла показался Фондлуайф и направляется в нашу сторону.
   Беллмур. Ты прав: это он, а ему не следует видеть меня.
   Уходят.
   Входят Фондлуайф и Барнеби.
   Фондлуайф. А я говорю, что останусь дома.
   Барнеби. Но, сэр…
   Фондлуайф. Вот несчастье! В этого парня вселился дух противоречия. Кому я сказал, бездельник, что останусь дома?
   Барнеби. Умолкаю, сэр, но тогда прощай пятьсот фунтов!
   Фондлуайф. Это как же? Погоди, погоди, ты, кажется, сказал, что условился с его женой, с самой Комфорт?
   Барнеби. Условился. И Комфорт пришлет сюда Трибюлейшена, как только он объявится дома. Я, конечно, могу привести молодого мистера Прига, чтобы он составил компанию хозяйке, пока вы в отлучке, но вы говорите…
   Фондлуайф. Что? Что я говорю, мошенник? Я говорю, чтобы он близко к моему дому не подходил; я говорю, что он тщеславный юный левит^[34], изнеженный деликатесами, которые поглощает, чтобы выглядеть изящным в глазах женщин. Откровенно сказать, боюсь, не осквернил ли он уже алтарь нашей сестры Комфорт, чей добрый муж введен в заблуждение его набожным видом. Я говорю, что похоть сверкает у него в глазах и цветет на щеках и что я скорее доверю свою жену раскормленному капеллану какого-нибудь лорда, нежели ему.
   Барнеби. Время уходит, сэр, а там ничего не сделать до вашего прихода.
   Фондлуайф. А здесь ничего не сделать до моего ухода. Поэтому я останусь, понятно?
   Барнеби. И рискнете сорвать сделку, сэр?
   Фондлуайф. Ну, довольно, довольно. Человеку, у которого красивая жена, и без этого забот хватает.
   Барнеби. Только в том случае, сэр, когда он не выполняет своих супружеских обязанностей. А уж это все равно что из тщеславия снять хороший дом и напустить туда жильцов, чтобы было чем аренду платить.
   Фондлуайф. Очень меткое сравнение, мошенник! Ступай, попроси мою Кокки выйти сюда. Я дам ей кое-какие наставления перед уходом и кое в чем ее разубежу.
   Барнеби уходит.
   А покамест попробую разубедить себя. Скажи, Айзек, почему ты ревнуешь? Почему ты так не доверяешь родной жене? Потому что она молода и пылка, а я стар и бессилен. Зачем же ты тогда женился, Айзек? Затем, что она была красива и соблазнительна, а ты упрям и влюблен до безумия, влюблен так, что и теперь не властен подавить в себе влечение. А разве то, что соблазняет тебя, Айзек, не соблазняет других, которые могут соблазнить ее? Сильно этого опасаюсь. Но ведь твоя жена любит тебя, больше того, обожает? Да. Тогда к чему твои тревоги? Увы, она любит меня больше, чем имеет к тому оснований. А мы, коммерсанты, не доверяем слишком сговорчивым партнерам — у них всегда есть скрытые намерения. Следовательно, и у твоей жены есть скрытые намерения, которых тебе не разгадать, сколько бы ты, Айзек, не бился. Но тс-с!
   Входит Летиция.
   Летиция. Надеюсь, мое сокровище не покинет меня. Правда, Никкин?
   Фондлуайф Жена, глубоко ли задумалась ты над тем, как отвратителен, ужасен, вопиющ грех прелюбодеяния? Взвесила ли ты всю тяжесть его, спрашиваю я? Это очень весомый грех, и хотя он ляжет на твои плечи, твой муж тоже будет вынужден нести часть этого бремени. Твоя вина падет и на его голову.
   Летиция. Боже милостивый! Что ты имеешь в виду, дорогой мой?
   Фондлуайф(в сторону). Признаюсь, у нее обольстительные глаза. И сомневаюсь, что могу доверить ее даже Трибюлейшену. (Громко.) Отвечай, ты подумала, что значит наставить рога мужу?
   Летиция.(в сторону). Странно! Я уверена, что он ни до чего не докопался. (Громко.) Кто очернил меня перед моим ненаглядным? Надеюсь, мое сокровище не допускает, что мне приходили или придут в голову подобные мысли?
   Фондлуайф. Нет, нет. Я же говорю, что они приходят мне.
   Летиция.(в сторону). Не знаю, что и подумать. Но я обязательно выясню, что это значит. (Громко.) Как ты жесток, милый! Неужели ты послал за мною только ради этого? Разве разлука с тобой слишком малое для меня горе, что ты усугубляешь его несправедливыми подозрениями? (Всхлипывает.) Ты знаешь, как я предана тебе, и потому тиранишь меня. Продолжай, жестокий человек! Глумись над моим бедным сердцем, пока оно не разобьется. При таком обращении тебе недолго ждать. Впрочем, ты этою хочешь… Что ж, скоро ты дождешься своего, да, да, дождешься. Оно разобьется в угоду тебе. (Вздыхает.)
   Фондлуайф(в сторону). Кажется, я в самом деле переборщил. Нет, вы только посмотрите: она и впрямь плачет. Нежная моя глупышка! (Громко.) Не надо, Кокки, не надо, дорогая моя, не плачь. Я просто пошутил, я же не всерьез.
   Летиция.(в сторону). Значит, опасности нет. А я-то перепугалась! (Громко.) Ты вечно шутишь над моим горем, жестокий! Ох, зачем я так люблю тебя! И все же…
   Фондлуайф. Послушай, Кокки…
   Летиция. Нет, нет, я надоела тебе — в этом все дело. Ты найдешь себе другую жену, другую влюбленную дурочку, чтобы разбить сердце и ей. Но будь как угодно жесток ко мне — я все равно стану молиться за тебя, а когда умру с горя, дай бог тебе найти жену, которая полюбит тебя так же, как любила я. Раз тебе угодно, я рада буду мирно почивать в холодной могиле. (Вздыхает.)
   Фондлуайф(в сторону). Боже, она тронула бы даже каменное сердце! Признаюсь, я не в силах дольше сдерживаться. (Громко.) Нет, милая Кокки, это ты разобьешь мое сердце, право, разобьешь. Видишь, ты заставила плакать меня, своего бедного Никкина, и я не оставлю тебя — лучше уж все потерять.
   Летиция.(в сторону). Избави и упаси, господи! Это значило бы завести шутку слишком далеко.
   Фондлуайф. Ты не поцелуешь своего Никкина?
   Летиция. Уходи, скверный Никкин, ты не любишь меня.
   Фондлуайф. Поцелуй, поцелуй! Право же, я очень тебя люблю.
   Летиция. Нет, не любишь. (Целует его.)
   Фондлуайф. Как! Я не люблю мою Кокки?
   Летиция. Не-е-т.
   Фондлуайф. Признаюсь, ты мне милей пятисот фунтов, и ты сама это подтвердишь, когда я потеряю их ради тебя.
   Летиция. Нет, ты не станешь жертвовать делами ради меня, не станешь, Никкин. Если ты не поедешь, я подумаю, что ты продолжаешь ревновать меня.
   Фондлуайф. Ха-ха-ха! Неужели подумаешь, глупышка? Тогда я пойду — я не ревную. Бедная моя Кокки, поцелуй своего Никкина, ну поцелуй. Хи-хи-хи! Скоро сюда придет один хороший человек. Он поговорит с Кокки и научит ее, как следует вести себя жене.
   Летиция.(в сторону). Надеюсь, придет такой, что покажет мне, как следует вести себя мужу. (Громко.) Рада поучиться и угодить моему сокровищу. (Целует его.)
   Фондлуайф. Милая моя умница! Поцелуй Никкина еще раз, а затем в дом, в дом, в дом. До свиданья.
   Летиция. До свиданья, Никкин!
   Фондлуайф. До свиданья, Кокки!
   Летиция. До свиданья, Никкин!
   Фондлуайф. До свиданья Кокки! До свиданья! До свиданья.
   Расходятся в разные стороны.

   Улица.
   Входят Вейнлав и Шарпер.
   Шарпер. Как! Араминта потеряна?
   Вейнлав. В подтверждение моих слов прочти вот это. (Протягивает ему письмо.)
   Шарпер. M-м… (Читает вслух.) «И то, что тогда показалось дерзостью, сейчас, по размышлении, кажется мне лишь следствием вашей не в меру бурной страсти. Боюсь, что на этот раз даю слишком веское доказательство своей собственной. Я в ужасе от того, что написала, но какая-то непонятная сила вынудила меня взяться за перо. Прошу об одном — не судите меня чрезмерно строго. Ваша Араминта.» — Потеряна? Ради всего святого, скажи: ты не потерял разум? Здесь же подписью и печатью удостоверяется, что она принадлежит тебе. Скорее к ней, друг, к этой восхитительной дыне, созревшей и лишь ожидающей, когда ее разрежут! Она все это время вынашивала любовь к тебе и теперь разрешилась от бремени.
   Вейнлав. Плод не ко времени, и родила она его до срока.
   Шарпер. Ты так и не отделался от своей дурацкой причуды, Фрэнк? У тебя нездоровый, свидетельствующий о дурном характере, желудок: ты лишь отведываешь любви, а переварить ее не можешь.
   Вейнлав. Могу, если ем сам, но не терплю, когда меня пичкают. Господи, неужели на свете нет женщины, которая доставила бы мужчине удовольствие поохотиться за ней! Мне вечно мешают, а то и просто не дают завершить погоню: дичь, которую я должен преследовать, кидается мне под ноги. Когда заяц сам прыгает в зубы борзой — это скучно и противоестественно: заядлый охотник — и тот почувствует отвращение. Я люблю травить, а не подбирать дичь.
   Шарпер. Надеюсь, однако, ты не собираешься бросить Араминту? Это поистине было бы достойно не охотничьего пса, а дворняги. Придешь на Мэлл^[35]?
   Вейнлав. Нет, сегодня вечером там будет она. Впрочем, нет, приду, и Араминта увидит, как ошибалась в своем…
   Шарпер. Выборе. Но не такая же ты скотина, чтобы пренебречь ею?
   Вейнлав. Я разочаровал бы ее, поступив иначе. Судя по всему, она ждет именно этого.

 
Коль ты мужчина, убегай от той,
Что бегать начинает за тобой.
 

   Комната в доме Фондлуайфа.
   Слуга вводит Беллмура, переодетого пуританским проповедником, с черным пластырем на глазу и книгой в руках.
   Слуга. Не угодно ли отдохнуть, сэр? Вот стул. Хозяйка сейчас выйдет, сэр. (Уходит.)
   Беллмур. Надежно скрытый под заемным одеянием, я рассею все подозрения и не рискую быть узнанным. Этот наряд — порука моего духовного звания, а со мной неразлучные новеллы Скаррона^[36] вполне сойдут за молитвенник. По-моему, я точная копия Монтуфара из «Лицемеров»^[37]. А вот и она сама.
   Входит Летиция.

 
Вот так Аврора сквозь ночной покров
Вдруг озаряет толщу облаков
И смертным возвращает зренье вновь.
 

   (Сбрасывает облачение, пластырь и пр.)
   Летиция. «Так, заалев румянцем…» (Замечает Беллмура и вздрагивает.) О боже, будь мне защитой! Кто здесь?
   Беллмур. Ваш поклонник.
   Летиция.(в сторону). Друг Вейнлава? Я знаю его в лицо. Значит, Вейнлав предал меня.
   Беллмур. Вы удивлены, сударыня? Но разве вы не ожидали возлюбленного? В первое мгновение ваши глаза, хотя они теперь и потуплены, взглянули на меня с непритворной нежностью.
   Летиция. У меня достаточно оснований удивляться и вашему появлению, и вашей наглости. Они для меня внове. Вы не тот, кого я рассчитывала увидеть: в вашем лице я приветствовала святого человека, а не лицемера.
   Беллмур. Вернее сказать, вы приветствовали не лицемера, а лицемерие.
   Летиция. Кто вы, сэр? Вы, без сомнения, ошиблись домом.
   Беллмур. В кармане у меня лежит инструкция, где предусмотрено все, кроме подобной суровости. (Вытаскивает письмо.)
   Летиция.(в сторону). Мое письмо! Подлый Вейнлав! В таком случае притворяться бесполезно. (Громко.) Очевидно, вы меня с кем-то перепутали. (Направляется к двери.)
   Беллмур(в сторону). Или я сильно ошибаюсь или мы не расстанемся. (Громко.) Постойте, сударыня. Признаюсь, я действительно ошибся и приношу вам тысячу извинений. Какой же я безнадежный тупица! Простите ли вы мне беспокойство, причиненное вам? Но это ошибка, которую так легко совершить.
   Летиция.(в сторону). Что бы это значило? Немыслимо, чтобы он перепутал меня с другой. А он — красивый мужчина, хотя и напугал меня. Теперь, рассмотрев его хорошенько, я уже не перепутаю его ни с кем. (Громко.) Всем нам свойственно ошибаться, сэр. Коль скоро вы признаете свою ошибку, дальнейшие объяснения излишни.
   Беллмур. Поверьте, сударыня, у меня есть другое объяснение, позабавней, и вам стоит его выслушать. Вчера вечером, ожидая друга, я засиделся у него дома допоздна, и мои с ним короткие отношения позволили мне воспользоваться его постелью. Хозяина не было всю ночь, а утром слуга подал мне письмо. Распечатав его, я счел содержавшийся в нем план настолько очаровательным, что весь день напролет думал об одном — как его осуществить, и лишь потом удосужился прочесть адрес на конверте. Я был крайне изумлен, обнаружив, что письмо адресовано мистеру Вейнлаву. Приношу миллион извинений, сударыня, и, видит бог, готов дать вам любое удовлетворение.
   Летиция.(в сторону). Я попалась! Вейнлав либо не виноват, либо друг его сумел красиво выйти из положения.
   Беллмур. Вы, кажется, чем-то озабочены, сударыня?
   Летиция. Надеюсь, вы — джентльмен и, узнав о проступке слабой женщины, не воспользуетесь этим, чтобы погубить ее репутацию. По-моему, вы для этого слишком благородны…
   Беллмур. И слишком влюблен. Если я говорю неправду, значит, лицо мое лжесвидетель и заслуживает быть выставленным у позорного столба. Нет, богом клянусь…
   Летиция. Если хотите, чтобы я поверила, не клянитесь, а просто обещайте.
   Беллмур. Хорошо, обещаю. Но обещание — это такое холодное слово! Разрешите мне поклясться этими очами, этими смертоносными очами, этими целительными устами. Пусть они с чарующей нежностью коснутся моих губ и навеки скрепят мое слово!
   Летиция. На этом условии — согласна.
   Беллмур целует ее.
   Беллмур. Мгновение показалось мне вечностью. Еще раз — на любых условиях.
   Летиция. Нет, нет… (В сторону.) Впервые вижу такого приятного наглеца. (Громко.) А вы не осудите меня? Уступаю лишь для того, чтобы купить ваше молчание. (Целует его.) Ах, что же я делаю!
   Беллмур. Что ты делаешь? Этого не передаст ничей язык, даже твой. Это можно передать лишь твоими устами. Ох, мне дурно от избытка блаженства. Любовью заклинаю, отведи меня куда-нибудь, где я смогу прилечь. Скорей! Боюсь, что у меня пароксизм.
   Летиция. Господи, что еще за пароксизм?
   Беллмур. Ну, в общем, припадок. Я уже чувствую симптомы.
   Летиция. А это надолго? Я боюсь вас вести к себе в спальню.
   Беллмур. Нет, ненадолго. Дай мне только прилечь, и все пойдет на лад.

   Сент-Джеймсский парк^[38].
   Входят навстречу друг другу Араминта и Белинда.
   Белинда. Как я рада встретить тебя, дорогая! Я была на Бирже^[39] и так устала.
   Араминта. Почему?
   Белинда. Ах, эти изуверские варварские наемные кареты! Я превратилась в форменное желе. Наверно, я ужасно растрепана? (Достает карманное зеркальце.)
   Араминта. Да, голова у тебя чуточку не в порядке.
   Белинда. Чуточку? Нет, в страшном беспорядке. Что за отвратительная физиономия! Какой плачевный вид! Ха-ха-ха! Дай бог, чтобы сюда никто не завернул, прежде чем я не подремонтируюсь. Ах, дорогая, сколько перевидела я сегодня разной деревенщины! Ха-ха-ха! Не могу отделаться от мысли, что выгляжу сейчас точь-в-точь как эти особы. Подколи, милочка, вот здесь, а я буду рассказывать. Вот так, прекрасно. Благодарю, дорогая. Как я уже говорила тебе… Фи, это самый непокорный локон!.. Так вот, я уже говорила… Ну теперь я тебе нравлюсь? Или по-прежнему уродлива? Все еще выгляжу ужасно? Так ведь?
   Араминта. Нет, нет. Ты выглядишь как нельзя лучше.
   Белинда. Итак… Но на чем я остановилась, дорогая? Я говорила…
   Араминта. Ты собиралась о чем-то рассказать, милочка, но так и не успела начать.
   Белинда. Ах да, о комичнейшем зрелище. Когда я была в лавке миссис Снипуэлл, туда заглянул сельский сквайр в сопровождении жены и двух дочек. О боже, не девушки, а пара плохо вылизанных щенят!
   Араминта. Представляю себе. Пухленькие, румяные сельские девушки…
   Белинда. Жирные, как откормленная домашняя птица. А разряжены, честное слово, так, что ты приняла бы их за фрисландских хохлаток, у которых перья растут задом наперед. Ох, до чего же нелепые создания! Такие простенькие, такие чуждые моде и всему общепринятому! У меня не хватило терпения втихомолку любоваться ими, и, предложив одной из них переделать перед платья, я постаралась придать ему более современный вид.
   Араминта. Господи! И ты решилась нанести этой леди подобную обиду? А вдруг она из знатного рода?
   Белинда. Судя по туалету, могу поклясться: не только из знатного, но еще из древнего. Обиду? Чепуха! Ты заблуждаешься: несчастная девчонка приседала и кланялась так, словно я — ее крестная мать. Я же пыталась привести ее в божеский вид, и она поняла это, потому что поблагодарила меня и преподнесла мне два тепленьких яблока, которые извлекла из кармана нижней юбки. Ха-ха-ха! А другая стояла и глазела на меня, раскрыв рот. И по лицу ее я живо представила себе фасад их дома: глаза — два окна с выступом, рот парадная дверь, гостеприимно распахнутая на радость пролетающим мухам.
   Араминта. Словом, ты развлекалась. А что они накупили?
   Белинда. Папаша взял рог для пороха, календарь и футляр для гребешка; мать — высоченный чепец с оборками и ожерелье из крупного янтаря; дочки лишь изорвали по паре лайковых перчаток, тщетно силясь их примерить. Боже мой! Сюда идет болван, который обедал позавчера у миледи Фрилав.
   Входят сэр Джозеф Уиттол и Блефф.
   Араминта. Быть может, он не узнает нас.
   Белинда. Для вящей уверенности наденем маски.
   Надевают маски.
   Сэр Джозеф. Сейчас подцеплю какую-нибудь, черт побери! Я намерен весело провести ночку. А по дороге зайду к олдермену Фондлуайфу и перехвачу еще полсотни. Поверь, забияка, всего у нас будет выше головы — и вина, и женщин. Подумать только! После этой мадеры я стал легче на ногу, чем кузнечик… Ого! Видишь этих сердцеедок, забияка? (Напевает.) «Смотрите, кто здесь. Смотрите, кто здесь. Та-ра-ра-ра-ра-ра-рам!» Ей-богу еще стакан мадеры, и я отважусь атаковать их без твоего прикрытия.
   Блефф. Вот и атакуйте, рыцарь. А у вас найдется, что им сказать?
   Сэр Джозеф. Что сказать? Вздор! Ерунда! Не беспокойся, у меня найдется, что сказать, если, конечно, не позабуду. Честное слово, память изрядно меня подводит.
   Белинда. Какой ужас! Кузина, что делать? Эти страшилища направляются к нам.
   Араминта. Не беда. Сюда, как я вижу, идет Вейнлав. Признаюсь в своей слабости: мне хочется дать ему случай помириться со мной. А возможность избавить нас от приставаний этих хлыщей — самый удобный к тому случай.
   Блефф. Клянусь своими ножнами, мы рады встрече с вами, сударыни.
   Араминта. Мы, к сожалению, нет.
   Блефф(Белинде). А что скажет моя прелестная верховая лошадка?
   Белинда. Ах вы, грязное чудовище, милейший неряха, капитан Пифпаф или Блефф, как бишь вас там! Убирайтесь, солдафон, — от вас разит бренди и табаком. Фи! (Плюет.)
   Блефф(в сторону). Вот те на! Меня встречают ударом в морду, а я даже не знаю, что ответить.
   Араминта(в сторону). Надеюсь, что болван, доставшийся на мою долю, не столь самоуверен и его нетрудно будет осадить.
   Сэр Джозеф. Гм! Простите, сударыня, откуда дует ветер?
   Араминта. Глубокомысленный вопрос! У вас, сэр, видно, ум за разум зашел, что вы спрашиваете о таких вещах?
   Сэр Джозеф(в сторону). Слава богу, разговор завязался. Теперь я затрещу, как сорока.
   В отдалении показываются Шарпер и Вейнлав.
   Белинда. Араминта, милая, я устала.
   Араминта(тихо, Белинде). Давай снимем маски, чтобы Вейнлав не мог не узнать нас. От своего болвана я в два счета отделаюсь. (Громко.) Извольте, сэр Джозеф, я открою лицо, но после этого немедленно уходите. Я вижу человека, который начнет ревновать, если заметит, что я говорю с вами. Будьте осторожны — ни слова в ответ и тотчас же исчезайте. (Снимает маску.)
   Сэр Джозеф(в сторону). Богачка, обедавшая у миледи Фрилав! Сэр Джозеф, твоя будущность обеспечена! Ей-богу, я по уши влюблен. Но буду осмотрителен и скрытен.
   Блефф. Клянусь, я увижу ваше лицо.
   Белинда. Обязательно. (Снимает маску.)
   Шарпер(приближаясь). Ваш покорный слуга, достойные леди. Мы уже опасались, что вы лишите нас возможности узнать вас.
   Араминта. Мы хотели побыть одни, но убедились, что дурак имеет над дамой в маске то же преимущество, что имеет трус, пока его шпага в ножнах; поэтому нам пришлось снять маски ради самозащиты.
   Блефф(сэру Джозефу). При виде этого малого кровь бросается мне в голову. Находиться рядом с ним я не в силах, а оружие в парке обнажать нельзя.
   Сэр Джозеф. Как жаль, что я не смею остаться и сообщить ей, где я живу!
   Сэр Джозеф и Блефф уходят.
   Шарпер. В истинной красоте, равно как в истинной храбрости, есть нечто такое, чем не дерзают восхищаться мелкие души. Видите? Совы исчезли, как при восходе солнца.
   Белинда. Очень учтиво с их стороны! Но мне кажется, мистер Вейнлав тоже не протер себе глаза, хотя солнце и взошло: у него такой вид, словно он боится приблизиться. Ну, будет, кузина, помирись с ним. Клянусь, он выглядит сейчас таким жалким! Ха-ха-ха! Да, влюбленный вдали от своего предмета подобен телу без души. Мистер Вейнлав, могу я поручиться, что впредь вы будете вести себя хорошо?
   Вейнлав(в сторону). Теперь я должен притвориться, будто знаю так же мало, как она, о том, что известно ей так же хорошо, как мне. (Громко.) Верно, мужчина склонен наносить обиды там, где их охотно прощают. Однако, сударыня, я умею не злоупотреблять милосердием и новых обид уже не нанесу.
   Араминта(в сторону). Как он холоден!
   Белинда. Я растопила для вас лед, мистер Вейнлав, и на этом расстаюсь с вами. Пойдемте, мистер Шарпер, погуляем и посмеемся над тем, что вульгарно и в великих и в малых. Видит бог, я обожаю Каули^[40]. А вам он нравится?
   Шарпер. Еще бы, сударыня! Это же наш английский Гораций.
   Белинда. Ах, он такой изысканный, такой утонченный! У него есть все, что я люблю в этом мире. Идемте-ка в ту сторону: я вижу там одну парочку, чью историю вам расскажу.
   Белинда и Шарпер уходят.
   Вейнлав. Полагаю, сударыня, что законные формальности должны соблюдаться даже в случае отмены наказания: обидчику следует просить о привлечении его к суду и тогда, когда амнистия уже у него в кармане.
   Араминта. Я потрясена! Эта наглость затмевает предыдущую, но кто бы ни привил ее вам, уповая на мое мягкосердечие, он сильно обманул вас, в чем вы и убедитесь.
   Вейнлав(в сторону). Это еще что такое? Куда ее понесло? Вот неожиданный поворот!
   Араминта. Низкий человек! Разве вы недостаточно оскорбили меня своей грязной страстью?
   Вейнлав. Грязной? В другом месте вы прилагали к этой страсти куда более нежный эпитет.
   Араминта. В другом месте? Злодейский умысел на мою честь! Но будь ты даже наделен подлостью и злобой всего своего пола, тебе и тогда не запятнать моей репутации. Нет, я не заблуждалась, стараясь не думать о людях хорошо. Не знаю, долго ли я обманывалась бы в вас: я еще не успела составить себе окончательное мнение. К счастью, ваша низость, проявившаяся так быстро, не дала ему превратиться в ложное убеждение. Уходите, недостойный, неблагодарный человек, и берегитесь попадаться мне на глаза!
   Вейнлав. Уж не сон ли мне приснился? Быть может, я сплю и сейчас? Чему мне верить — глазам или ушам? Ваше волнение, сударыня, исключает дальнейшие переговоры, но вот молчаливое свидетельство того, что вы простили мою вину. (Достает письмо и протягивает ей, Араминта вырывает его и бросает в сторону.)
   Араминта. К чему бы вы ни прикоснулись, все отравлено. Дотронешься волдырь вскочит.
   Вейнлав. Ваш язык отрицает то, что сделала рука?
   Араминта. Опять загадки, бессмысленные и дерзкие! Видимо, мне следует удалиться.
   Вейнлав. Нет, сударыня, уйду я. (В сторону.) Она знает, что на листке ее подпись и не захочет опозорить себя в глазах первого же, кто найдет письмо. (Уходит.)
   Араминта. Женское упрямство закрыло мне глаза, а женское любопытство побуждает вновь раскрыть их. (Подбирает письмо и уходит.)

   Другая часть парка.
   Входят Белинда и Шарпер.
   Белинда. Клянусь, мы никого не пощадили. Мистер Шарпер, вы — истинный мужчина. Где вы научились так ловко злословить?
   Шарпер. По правде говоря, сударыня, это у меня природный дар, хотя признаюсь, что отшлифовал его, чтобы стяжать симпатии женщин.
   Белинда. Вы правы: умение злословить — первое достоинство дамского угодника.
   Шарпер. Я скорее сказал бы — второе и самое лучшее.
   Входит Пейс.
   Белинда. Ну, что, Пейс? Где моя кузина?
   Пейс. Ей стало нехорошо, сударыня, и она спрашивает, прислать ли карету обратно за вами.
   Белинда. О господи, конечно, нет: я еду с ней. Идемте, мистер Шарпер.
   Уходят.

   Комната в доме Фондлуайфа.
   Входят Летиция и Беллмур. Одеяние Беллмура, шляпа и пр. разбросаны по комнате.
   Беллмур. Напрасные опасения! Здесь ни души, шума никакого.
   Летиция. Могу поклясться, что слышала голос своего чудовища. Я до смерти перепугалась. Послушай, как у меня бьется сердце.
   Беллмур. Это сигнал любовной тревоги. Давай вернемся и вновь…
   Фондлуайф(за кулисами). Кокки! Кокки! Где ты, Кокки! Я возвратился домой.
   Летиция. Ах, это он! Скорей, скорей собирай свои вещи!
   Фондлуайф(за сценой). Кокки! Отвори, Кокки!
   Беллмур. Чума его порази! Чтоб его рога воткнулись ему в глотку! Пластырь! Где мой пластырь? (Мечется по комнате, собирая вещи.)
   Летиция. Это ты, сокровище мое? (Беллмуру.) Да оставь ты этот пластырь! (Кричит.) Ты не заглянешь сюда, Никкин? (Беллмуру.) Беги ко мне в спальню, живо!
   Беллмур убегает.
   Фондлуайф(за кулисами). Загляну, дорогая, но я очень спешу.
   Летиция. В таком случае я отопру. (Открывает дверь.)
   Входят Фондлуайф и сэр Джозеф.
   Фондлуайф. Целую тебя, дорогая. Я встретил по дороге судовладельца, и мне нужно взять из твоего шкафчика бумаги и счета.
   Летиция(в сторону). Я погибла!
   Сэр Джозеф. Прошу вас, любезный олдермен, сначала выдать мне пятьдесят фунтов: я тороплюсь.
   Фондлуайф. Я уже выплатил сто по чеку. Теперь еще пятьдесят? Ну, что ж, у меня найдется как раз эта сумма в золоте. (Уходит.)
   Сэр Джозеф(в сторону). Ей-богу, прелюбопытно! До чего хорошенькая плутовка! Заговорю-ка с ней. (Громко.) Не слышали чего-нибудь нового, сударыня?
   Летиция. Я редко выхожу из дому, сэр. (В тревоге расхаживает по комнате.)
   Сэр Джозеф. Вы удивляете меня, сударыня. На дворе такая хорошая погода.
   Летиция. По-моему, напротив, очень скверная.
   Сэр Джозеф. Вы правы, сударыня, очень скверная. И как долго держится!
   Возвращается Фондлуайф.
   Фондлуайф. В этом кошельке пятьдесят фунтов, сэр Джозеф. Если задержитесь еще на минутку, я возьму бумаги и буду ждать вас внизу, у лестницы.
   Летиция(в сторону). Погибла! Спасения нет! Что делать? Постой, постой! Этот болван может сослужить мне службу. (Пока Фондлуайф направляется к двери, она подбегает к сэру Джозефу, чуть не сбивает его с ног и кричит.) Прочь, грубиян! Прочь, негодяй! На помощь, дорогой мой! Господи, помилуй! Как мог ты оставить меня наедине с этим сатиром?
   Фондлуайф. Боже милостивый! В чем дело? Что случилось?
   Летиция. Стоило тебе повернуться спиной, как он, словно лев рыкающий, ринулся на меня, пытаясь насильно сорвать поцелуй.
   Сэр Джозеф. О боже, какой ужас! Ха-ха-ха! Олдермен, ваша жена не сошла с ума?
   Летиция. Ах, я до смерти перепугалась! Неужели ты не уберешь его с моих глаз?
   Фондлуайф. Предатель! Я вне себя! Ах ты, коварный злодей!
   Сэр Джозеф. Ого! Сами вы предатель, черт вас побери! Если уж на то пошло, здесь надо мной чуть не совершили насилие.
   Фондлуайф. Как! Этот мерзостный богохульник еще бранится? Вон из моего дома, отродье блудницы вавилонской^[41], исчадье Вила и Дракона^[42]! Помилуй бог! Напасть на мою жену, мою Дину^[43]! О, сихемит! Вон отсюда, кому я сказал?
   Сэр Джозеф. Да в них обоих дьявол вселился! (Уходит.)
   Летиция. Почему ты не следуешь за ним, дорогой? Выпроводи его из дому.
   Фондлуайф. Он не вернется — я запру эту дверь. Дай мне ключи от шкафчика, Кокки! На моих глазах приставать к моей жене! Ручаюсь, он тайный папист или вообще француз^[44].
   Летиция(в сторону). Что бы еще придумать? (Громко.) Ах, дорогой, я так перепугалась, что забыла предупредить тебя: у бедного мистера Спинтекста случился такой приступ колик, что его пришлось уложить на нашу постель. Ты потревожишь его. Я пройду тише.
   Фондлуайф. Бедняга!.. Нет, ты не знаешь, какие бумаги нужны. Я не помешаю ему. Дай ключ.
   Летиция дает ему ключ, подходит к дверям спальни и громко говорит.
   Летиция. Не беспокойтесь, мистер Спинтекст, это только мистер Фондлуайф. Перевернитесь на живот — это успокаивает колики.
   Фондлуайф. Да, да, не вставайте. Я вас не потревожу. (Уходит.)
   Летиция. Если он не разглядит его лица, обман не обнаружится. Благосклонная Фортуна, выручи меня один-единственный раз, и больше я никогда не стану твоей должницей. Но какая дьявольская незадача!
   Возвращается Фондлуайф.
   Фондлуайф. Бедняга, бедняга! Надо признать, ему невесело: он лежит пластом. Дорогая, согрей поднос или салфетку. Где Дебора? Пусть положит ему на живот что-нибудь горячее или разотрет его руками, иначе он не встанет. А что это за книга? (Берет книгу, забытую Беллмуром.)
   Летиция. Молитвенник мистера Спинтекста, дорогой. (В сторону.) Дай бог, чтобы я не ошиблась!
   Фондлуайф. Хороший человек! Уверен, он нарочно забыл книгу, чтобы ты наткнулась на нее и нашла в ней кой-какие благочестивые поучения. (Раскрывает книгу.) Спаси нас, боже! Чудовище! Вот так молитвенник! Да это же псалтырь самого дьявола! Ну-ка, поглядим. (Листает.) «Невинное прелюбодеяние»?
   Летиция(в сторону). Горе! Все опять погибло.
   Беллмур(подглядывая). Проклятое невезенье! Ходи я на распутство с «Наставлением в благочестии» в кармане, меня никто бы не уличил!
   Фондлуайф. Прелюбодеяние, да еще невинное! О боже! Вот так назидание! Вот так умерщвление плоти!
   Летиция. Милый муженек, я тоже изумлена. Но это, наверно, хорошая книга — просто размышления о греховности.
   Фондлуайф. Размышления? Ну, нет. Пока меня не было, здесь зашли дальше размышлений. Где этот старый святоша? Я его выкурю из норы. (Уходит.)
   Летиция(в сторону). Я так растеряна, что даже не могу ничего придумать.
   Возвращается Фондлуайф, таща за собой Беллмура.
   Фондлуайф. Сюда, сюда, новый Анания^[45]! Как! Что такое? Кто это?
   Летиция(вскрикивает в притворном изумлении). Ой!
   Фондлуайф. Ах ты, похотливая тварь! Значит я поруган? Я это чувствую: у меня чешется лоб, на нем зреют почки, я цвету, у меня прорастают рога! Но кто вы такой, черт побери, — да простит меня небо за брань! Но…
   Летиция. Смилуйся над нами, боже! Кто это? Кто вы такой? Что вы такое?
   Беллмур. М-м…
   Летиция. Во имя… Дорогой мой, не приближайся к нему. Боюсь, это нечистый дух. У него и в самом деле есть копыта.
   Фондлуайф. А у меня рога, милочка. Боюсь, что это нечто из плоти, потаскушка ты этакая! Порази тебя чума, дорогая! Ну, сирена, признавайся, кто этот почтенный дюжий проповедник?
   Летиция. Право, право же, дорогой Никкин, я впервые вижу этого дурного человека.
   Фондлуайф. Зато мне сдается, что это мужчина.
   Летиция. Скорее волк в овечьей шкуре.
   Фондлуайф. Ах ты, дьявол в его истинном обличье — женском теле! Выходит, ты знаешь только, что он оброс шерстью? А ты, нераскаянная Магдалина^[46], не любишь баранины!
   Беллмур(в сторону). Теперь я знаю, что мне говорить. Надо благородно оправдывать ее и нахально винить себя.
   Летиция. Пусть мне вовеки не вкушать блаженство твоих объятий, если я когда-нибудь видела его лицо!
   Фондлуайф. Ну и чудеса, прости господи! Нет, я просто восхищаюсь твоей наглостью. Взгляни-ка на него повнимательней. Ручаюсь, он не так беззастенчив и запираться не будет. Ну-с, значит, вы никогда не встречались? Отвечайте.
   Беллмур. Поскольку притворяться бесполезно, я нахожу, что обязан сказать правду и воздать должное вашей жене. Да, мы никогда не встречались.
   Фондлуайф. Гм?
   Летиция. Поверь, дорогой, никогда.
   Фондлуайф. Полно! Вы оба в сговоре — вот во что я верю. Разве ты не лечила его от колик, миссис Шарлатанка? Неужели ты не узнаешь своего пациента? «Перевернитесь на живот — это успокаивает колики». Сознавайся, Иезавель^[47]!
   Летиция. Пусть этот гадкий человек отвечает за себя сам. Или он думает, что мне больше нечего делать, кроме как оправдываться? С меня довольно, что я могу доказать свою невиновность моему дорогому мужу.
   Беллмур. Клянусь честью, так оно и есть. Я слишком медлил с ответом, но все это правда.
   Фондлуайф. Прежде всего, сэр, кто вы такой и чем занимаетесь?
   Беллмур. Я распутник.
   Фондлуайф. Очень верно сказано.
   Летиция. Мерзкий бесстыдник!
   Фондлуайф. А сюда зачем пришли, сэр?
   Беллмур. Чтобы переспать с вашей женой.
   Фондлуайф. Еще лучше! Очень вежливый и, по-моему, правдивый человек.
   Летиция. Какое нестерпимое бесстыдство!
   Фондлуайф. Итак, сэр… Прошу вас, наденьте шляпу… Итак, вы добились своего, а? И я, как следовало ожидать, стал чем-то вроде чаевых для распутника, иначе говоря — рогоносцем, не так ли? Говорите. Я склонен верить каждому вашему слову.
   Беллмур. Что ж, признаюсь: именно так было задумано, но, на свое несчастье, вы возвратились слишком рано и помешали мне составить ваше счастье.
   Фондлуайф. Гм. Если, нарушая свое слово, вы будете говорить обиняками, вы — не тот, за кого я вас принял. Продолжайте да посмелей. Не стесняйтесь своего ремесла. Признавайся, признавайся и ты мне еще больше по душе придешься, это уж точно. Неужели ты думаешь, что я не сумею достойно вести себя в звании рогоносца после трех лет обучения семейной жизни? Говори, говори. Прямота — сущий клад.
   Беллмур. Ладно. Я вижу, ты хороший, честный человек и потому признаюсь во всем.
   Фондлуайф. О я очень честный человек! Ты еще никогда не спал с женой более честного человека.
   Летиция(в сторону). Ах, как сердце щемит! У меня одна надежда — на его наглость. Правда, ее, слава богу, ему не занимать.
   Беллмур. Буду краток. Мой шпион известил меня, что ты, вероятно, отлучишься — я ведь уже давно задумал одарить тебя своим вниманием, честный Айзек. Я проведал также, что ты вызвал к себе Спинтекста. Я подстроил ему ловушку и раздобыл его одеяние, в котором предстал твоим слугам, и те провели меня сюда. Разыграв приступ колик, я получил предлог улечься в твою постель: я надеялся, что, услыхав о моем недомогании, твоя жена по доброте душевной собственноручно даст мне болеутоляющее. Ты сам понимаешь, что последовало бы за этим. Но ты, невежа, постучался в дверь раньше, чем твоя жена успела подойти ко мне.
   Фондлуайф. Ба! Вот уж это сомнительно. Тут можно и верить и не верить.
   Беллмур. Конечно, можно, и я надеюсь, ты не поверишь ни единому слову. Но я-то, даже ради спасения жизни, не могу сказать неправду.
   Фондлуайф. Как! Ты хочешь, чтобы я тебе не поверил?
   Беллмур. Разумеется. Ведь не поверив, ты должен будешь разойтись с женой, и тогда мы обретем надежду видеть ее в обществе. Кроме того, поощряемая содержанием, которое полагается ей при раздельном жительстве…
   Фондлуайф. Ну нет! Если уж мы разойдемся, пусть она содержит себя сама.
   Летиция(плача). Ах, любимый, как ты можешь быть таким жестоким варваром! Твои слова о разлуке разбивают мне сердце!
   Фондлуайф. Негодяйка! Притворщица!
   Беллмур. Почему ты так жесток с нею, Айзек? У тебя сердце горного тигра. Клянусь честью отъявленного грешника, она не изменила тебе — по крайней мере со мной. Подойдите к нему, сударыня, обвейте белоснежными руками его упрямую шею, омойте его неумолимое лицо потоками слез.
   Летиция бросается Фондлуайфу на шею и осыпает его поцелуями.
   Беллмур за его спиной целует ей руку.
   Вот так! Несколько нежных слов, поцелуй, и добрый человек оттает. Видите, его мягкосердечная натура уже берет свое!
   Летиция. Право, дорогой, когда ты постучал, я как раз спускалась по лестнице, а служанка мне и говорит, что мистер Спинтекст лежит в постели с приступом колик. И ты не ответишь мне, жестокий Никкин? Поверь, я умру, если ты не ответишь.
   Фондлуайф. Нет, нет, я не могу говорить: сердце мое слишком переполнено. Ты знаешь, я был тебе нежным супругом, преданным рабом. А ты оказалась вероломной Далилой, и филистимляне…^[48] Разве ты не осквернена, разве не утратила чистоту? Говори!
   Летиция(плача). Не-е-т.
   Фондлуайф(со вздохом). Ах, если бы я мог поверить тебе!
   Летиция. Мое сердце разбито! (Притворно падает в обморок.)
   Фондлуайф. Как! Что? Нет, нет, не надо, я верю тебе, верю! Пожалуйста, сэр, приподнимите ее.
   Летиция. О-о! Где ты, мой дорогой?
   Фондлуайф. Я здесь, здесь и верю тебе, а не своим глазам.
   Беллмур. А я так очарован любовью вашей горлицы к вам, что, уйдя отсюда, — изо всех сил постараюсь вступить в брак.
   Фондлуайф. Ладно, ладно, сэр. Все хорошо, пока я в это верю. Вас, сэр, я не благодарю за ее добродетель. И если разрешите, покажу вам, как выйти из дому. Идем, дорогая. Я верю тебе, верю, это уж точно.
   Беллмур. Видите, какое блаженство верить ближнему. Недаром говорится:

 
Паденье жен — всегда вина мужей:
Жена верна, покуда верят ей.
 

   Улица.
   Встречаются Беллмур в одеянии пуританского проповедника и Сеттер. С другой стороны появляются Хартуэлл и Люси.
   Беллмур. Сеттер? Вот кстати!
   Сеттер. Поздравляю с возвращением, сэр! Удачно съездили? Или привезли груз обратно?
   Беллмур. Нет, только балласт. Путешествие оказалось восхитительным, и я до сих пор стоял бы на якоре в гавани, не захвати нас противник врасплох. Но мне пора бы сменить оснастку.
   Сеттер. Я помогу вам, сэр.
   Беллмур. Ба! Не Хартуэлл ли это вон там, у дверей Сильвии? Скройся да поживей, а я последую за тобой: не хочу, чтобы меня узнали.
   Уходит Сеттер.
   Хартуэлл(к Люси). Не успокоюсь, пока дело не будет сделано.
   Люси. Его можно сделать и не утруждая себя вторично поисками капеллана вашего брата. Вон шествует олицетворение благочестия, видите? (Указывает на Беллмура.)
   Хартуэлл. Но это же пуританин.
   Люси. Это служитель божий, облеченный властью свершить нужный вам обряд. Он рукоположен в законном порядке.
   Хартуэлл. Изложи суть и добавь, что я хорошо заплачу.
   Люси. Не беспокойтесь. Ступайте и подготовьте невесту.
   Уходит Хартуэлл.
   Беллмур(в сторону). Гм! Вон куда ветер дует! До чего же я удачлив! Если мне удастся уговорить эту бабенку сохранить тайну — мы славно позабавимся.
   Люси. Сэр! Ваше священство!
   Беллмур. Сударыня? (Открывает лицо.)
   Люси. Боже, спаси и помилуй! Мистер Беллмур, вы ли это?
   Беллмур. А ты думаешь — кто?
   Люси. Я думаю, что не должна верить глазам своим и что вы — это не вы.
   Беллмур. Разумно. Но чтобы убедиться, что я — это я, получай обычный подарок. (Целует ее.)
   Люси. Ох, мистер Беллмур, теперь я верю, что вы вправду служитель божий — вы так набожно целуетесь.
   Беллмур. Ну, Люси, что у тебя за дело ко мне?
   Люси. Никакого. Произошла ошибка.
   Беллмур. И ты усугубишь ее, Люси. Я знаю, у твоей хозяйки интрижка с Хартуэллом и ты приняла меня за Трибюлейшена Спинтекста в надежде обвенчать их. Разве не так? Признавайся — я не выдам тебя, честное слово, не выдам. Или ты не доверяешь мне, Люси?
   Люси. Увы! Мистер Вейнлав и вы погубили мою несчастную госпожу, пробив брешь в ее репутации. Можно ли винить ее за то, что она заткнет эту брешь мужем?
   Беллмур. Значит, все обстоит так, как я предполагаю?
   Люси. Именно так. Но вы сохраните тайну?
   Беллмур. Вот уж тайна! Но я, конечно, сохраню ее, и, чтобы не быть у тебя в долгу, доверю тебе другую. Твоя хозяйка не выйдет за Хартуэлла, Люси.
   Люси. Что? О боже!
   Беллмур. Не кипятись, Люси: я обеспечу ей мужа получше. И вот тебе подтверждение серьезности моих намерений: оно смягчит тебя. (Дает ей деньги.) Пойми, Хартуэлл — мой друг, и, хотя он слеп, я не могу дать ему угодить в ловушку и по глупости жениться на шлюхе.
   Люси. На шлюхе? Да будет вам известно, что моя госпожа презирает…
   Беллмур. Полно, полно, Люси. Шлюхи, знаешь ли, тоже бывают высокого полета. Но ближе к делу, если ты разрешишь познакомить тебя с ним. Продолжай заблуждаться на мой счет: я обвенчаю их. Нет, нечего тебе раздумывать, или я возьму и все испорчу. У меня есть свои причины поступать так — я расскажу о них, когда войдем в дом. А пока что обещаю — положись на меня! — помочь твоей хозяйке обзавестись мужем. Больше того — не только ей, но и тебе, Люси. Вот моя рука, а вот еще одна гарантия. (Снова дает ей деньги.)
   Люси. Ну, вас сам дьявол не перехитрит! Вы же знаете мою покладистую натуру. Ладно, попробую и на этот раз услужить вам, но если вы обманете меня, да обрушатся на вас проклятия всех честных добросердечных женщин!
   Беллмур. Иными словами, да поразит меня чума! Ну, пошли.
   Уходят.

   Там же.
   Входят Вейнлав, Шарпер и Сеттер.
   Шарпер. Говоришь, только что вошел вместе с Люси?
   Сеттер. Сам видел, сэр. Я стоял на углу, где вы меня застали, и подслушал весь разговор. Мистер Беллмур собирается обвенчать их.
   Шарпер. Ха-ха-ха! Вот забавное надувательство! При встрече я как следует помучаю Хартуэлла. Фрэнк, ну, пожалуйста, давай подразним его, заставим рвать и метать, пока пена на губах не выступит и он не изблюет свой брачный обет вместе с процентами. Но я вижу, ты что-то скис.
   Сеттер(Шарперу). Сэр, на два слова. (Шепчется с ним.)
   Вейнлав. Шарпер клянется, что она отреклась от письма. Я верен, что мне он говорит правду, но сомневаюсь, что она сказала правду ему. Однако, по его словам, она неподдельно встревожена и не раз вспыхивала от изумления и гнева. То же, насколько помнится, было и в парке. Если я ошибся, у нее есть все основания вести себя так. Я начинаю сомневаться.
   Шарпер(Сеттеру). Неужто?
   Сеттер. Сегодня после полудня, сэр, примерно за час до того, как мой хозяин получил письмо.
   Шарпер. По правде говоря, очень похоже.
   Сеттер. Я ее знаю, сэр. Убежден, что уж это, по крайней мере, из нее вытяну. Она — потайной ход к секретам своей хозяйки. Я все из нее выжму дайте только взяться.
   Шарпер. Слушай, Фрэнк, твоя ищейка вынюхала, где собака зарыта. Письмо, которое встало тебе поперек глотки, подложное. Это трюк, выкинутый Сильвией из мести, а придумала его Люси.
   Вейнлав. Ого! В этом есть резон. Но как ты узнал?
   Сеттер. Я кое-что заподозрил, сэр, и вот почему. Люси выспрашивала меня, как ваши успехи у миссис Араминты, давно ли вы с ней виделись, когда увидитесь снова и где будете в такое-то время. Словом, все подробности.
   Вейнлав. И ты сказал — где?
   Сеттер. На Пьяцце.
   Вейнлав. Там я и получил письмо. Вероятно, ты прав. Но почему ты, болван, не разыскал меня раньше и не известил обо всем?
   Сеттер. Я сводничал для мистера Беллмура, сэр.
   Шарпер. Почтенное занятие. Думаю, что против такого оправдания возражать не приходится.
   Вейнлав. Будь проклято мое легковерие! Если я потеряю Араминту, то поделом. Но если признание и раскаяние чего-нибудь стоят, я вновь ее завоюю или хоть вымолю себе прощение (Уходит.)
   Шарпер. И когда, наконец, Беллмур выйдет!
   Входит Беллмур.
   Сеттер. Легок черт на помине.
   Шарпер. И поздравляет себя с удачной проказой. Настоящий проповедник-пуританин после мятежной проповеди — и тот не выглядит таким довольным.
   Беллмур. Шарпер, призови к оружию свою меланхолию. Я заставлю тебя посмеяться — шутка получилась великолепная. Когда изготовишься, скажи.
   Шарпер. Будь у меня дурной характер, я обманул бы твои ожидания, выслушал бы рассказ о твоей великолепной шутке с такой же серьезностью, с какой епископ в духовном суде разбирает дело о супружеской неверности, и улыбка ни разу не прорезала бы мое лицо. Но ты смотри на вещи просто и посмейся сам.
   Беллмур. С какой стати? Я лучшего мнения о твоем уме и бросаю тебе вызов.
   Шарпер. Не жалей я времени, я дал бы тебе поставить этот опыт. Но честный Сеттер подслушал ваш разговор с Люси и все мне передал.
   Беллмур. В таком случае благодарю за то, что ты не оставил меня в дураках. Но сейчас я сообщу вам кое-что, чего вы не знаете. Обвенчав их, я улучил момент и дал Сильвии понять, что раскрыл ее обман. Сперва она приняла это, как приняла бы такой афронт любая женщина, но обещание возместить потерю одного мужа, быстренько раздобыв ей другого, несколько укротило ее.
   Шарпер. Но каким образом, черт побери, ты надеешься выполнить свое обещание? Уж не женишься ли на ней сам?
   Беллмур. Пока что не питаю такого намерения. Не пораскинешь ли умом за меня? Уверен, что изобретательный мистер Сеттер тоже придет тебе на помощь.
   Сеттер. Разумеется, сэр!
   Беллмур. Оставляю вас наедине, а сам пойду переоденусь. (Уходит.)
   Входят сэр Джозеф Уиттол и Блефф.
   Шарпер. Эге! Фортуна не без умысла посылает сюда этого болвана. Сеттер, подойди поближе, сделай вид, что не замечаешь их, и слушай. (Шепчется с ним.)
   Блефф. Не бойтесь его: теперь я готов к встрече. Скоро он поймет, что ему безопасней было бы разбудить спящего льва.
   Сэр Джозеф. Тс-с! Тс-с! Разве ты не видишь его?
   Блефф. Покажите мне его! Где он?
   Сэр Джозеф. Не кричи так! Теперь не то что раньше — мне не до шуток. Взгляни вон туда. Поверь, стоит ему заслышать рычащего льва, как он ударом палки превратит его в осла, ревущего на обычный ослиный лад. Разве ты не читал этой басни Эзопа^[49], забияка? А ведь у него немало полезных нравоучений, скажу я тебе, да и в «Лисе Ренаре»^[50] — тоже.
   Блефф. К черту ваши нравоучения!
   Сэр Джозеф. Умоляю, тише!
   Блефф(понижая голос). К черту ваши нравоучения! Я должен отомстить за урон, нанесенный моей чести.
   Сэр Джозеф. Вот и мсти, капитан, если считаешь нужным: ты волен распоряжаться своей шкурой, как тебе угодно. Но я, черт побери, оставляю тебя. (На цыпочках пятится назад.)
   Блефф(почти шепотом, и тихонько следуя за ним). Чудовищно! Неужели вы покинете друга в опасности? Честь запрещает вам отказаться передать мой вызов.
   Сэр Джозеф. Разве по моему лицу похоже, что я пойду передавать вызов? Честь — твоя область, капитан. А я, как известно всему свету, рыцарь и уважаемый человек.
   Сеттер(тихо Шарперу). Положитесь на меня, сэр: я все усвоил.
   Шарпер(громко). Немыслимо! Араминта влюбилась в болвана?
   Сеттер. В голове у нее только он — она не может говорить ни о чем другом.
   Шарпер. Помнится, она расхваливала его все время, пока мы были в парке. Но я думал, это лишь для того, чтобы пробудить ревность Вейнлава.
   Сэр Джозеф. Что я слышу? (Тихо Блеффу.) Затаи дыхание, мой славный забияка, и давай послушаем. Ей-богу, речь идет обо мне.
   Шарпер. Проклятье! Непостижимо! Болван, идиот, полоумный!
   Сэр Джозеф(тихо). Все ясно: это я собственной персоной.
   Шарпер. Негодяй, избравший своим покровителем отребье рода человеческого, мерзавец, ищущий защиты у хвастливого труса!
   Сэр Джозеф(тихо). А теперь речь о тебе, моя спина!
   Блефф с грозным видом взирает на сэра Джозефа.
   Шарпер(Сеттеру). Она обещала Вейнлаву до завтрашнего утра обвенчаться с ним, не так ли?
   Сеттер. Так, сэр. И мне ведено весь вечер сопровождать ее, а потом отвести в назначенное место.
   Шарпер. Пойду предупрежу твоего хозяина, а ты по возможности поторопи ее. (Уходит.)
   Сеттер. Каким бы славным призом мог я распорядиться, если б был негодяем! Какая роскошная шхуна с богатейшим грузом уходит в плавание под моей охраной! Двенадцать тысяч фунтов плюс оснастка, а сколько еще добра спрятано под палубой! И все это поручено моим попечениям. Прочь, соблазн! Сеттер, покажи себя достойным человеком, оправдай доверие, прослыви честным. Да, прослыви честным! Гм, и это все? Увы, быть честным — мало: важно им слыть. Репутация — вот главное. А на что она такому бедняку, как я? Репутация выше нас. А вот знатные люди — те выше репутации. Выходит, репутация — такая же чепуха, как честность. Эх, попадись мне сэр Джозеф с кошельком золота в руке, я устроил бы все к собственной выгоде!
   Сэр Джозеф(выступая вперед). Хе-хе-хе! Это вам, мистер Сеттер. (Позвякивает золотыми в кошельке.) Берите, берите — я поймал вас на слове.
   Сеттер. Сэр Джозеф да еще с капитаном! Пропал, погиб! Я погиб, мой хозяин погиб, моя хозяйка погибла, все погибло!
   Сэр Джозеф. Не отчаивайтесь, друг, дело вашей хозяйки в надежных руках, это уж точно. Полно, мистер Сеттер, я все слышал, и разговоры теперь пустая трата времени. Коль скоро все так получилось, пусть за меня ходатайствуют эти достойные джентльмены. (Дает ему золотые.)
   Сеттер. О боже, сэр, что вы задумали? Покуситься на мою честность? Конечно, у этих джентльменов весьма убедительный вид, но…
   Сэр Джозеф. Но их мало? Будут еще, друг. Вот, бери все. Ну?
   Сеттер. Право, сэр Джозеф, у вас такие подкупающие манеры, что…
   Сэр Джозеф. А как, добрый мой Сеттер, держалась эта миленькая плутовка, говоря о сэре Джозефе? Блестели у нее глазки? Пускала она слюнки? Вздымалась у нее грудка? Ох, как, ей-богу, я счастлив! Поглаживала она животик? Не отошла ли она в сторону, чтобы поправить подвязку и поразмыслить о любви, а, Сеттер?
   Сеттер. Да, сэр.
   Сэр Джозеф(Блеффу). Как, забияка! Ты в меланхолии из-за того, что я стяжал милость дамы? Ничего, я помирю тебя с ней и ее кузиной. Я ведь помню, как они несправедливо с тобой обошлись. Ручаюсь, я снищу тебе ее расположение.
   Блефф. Плевал я на него! Могу показать вам умоляющие письма других красоток, почище, чем эта. Вот глядите: это я получил нынче утром. (Показывает письма.) Хотите прочесть? Аристократический почерк, верно? Вот еще одно — от графини. Нет, ошибся: от супруги рыцаря. Она мне передала его через мужа. А эти два от очень высокопоставленных особ.
   Сэр Джозеф. Это уж точно: либо от очень высокопоставленных, либо от весьма незнатных — только они пишут такими каракулями. (Читает письма.)
   Блефф шепчется с Сеттером.
   Сеттер. Капитан, я готов на все, чтобы услужить вам, но это так трудно.
   Блефф. Вовсе нет. Мне ли его не знать?
   Сеттер. Вы не забудете об условиях?
   Блефф. Я изложу их на чеке, пока возьми наличными. (Дает ему деньги.) Идемте, рыцарь. Я договорился за вас с Сеттером.
   Сэр Джозеф. О честный Сеттер! Я дам ему все, что угодно, только вот ночью в дом не впущу.
   Уходят.

   Возле дома Сильвии.
   Входит Шарпер, таща за собой Хартуэлла.
   Шарпер. Перестань, пожалуйста, насмешничать и следуй за мной. Быть может, мы не застанем ее, но идти недалеко — только вон до того углового дома.
   Хартуэлл. Куда? Куда? Какой еще угловой дом?
   Шарпер. Да вон тот с двумя белыми колоннами.
   Хартуэлл. Кого, ты говоришь, мы собираемся навестить? (В сторону.) Ох, как сердце заныло!
   Шарпер. До чего же ты беспокойный и любопытный человек! Ладно, отвечу: молодую особу, совращенную и брошенную Вейнлавом. Разве ты ни разу не слышал, как Беллмур попрекал его Сильвией?
   Хартуэлл(в сторону). Смерть, преисподняя и брак! Моя жена!
   Шарпер. Почему вид у тебя кислый, как у новобрачного, который выяснил, что он у супруги не первый?
   Хартуэлл(в сторону). Ад и дьявол! Неужели он что-нибудь пронюхал? А если нет, я буду дураком, коли проболтаюсь. Притворюсь-ка да испытаю его. (Громко.) Ха-ха-ха! Разве это причина для хандры, Том? Так ли уж редки подобные несчастья?
   Шарпер. Нет, отнюдь, нет. Кое-кто из женщин проходит через этот искус, прежде чем запереться в обители супружеских утех. Но, прошу тебя, пойдем, или я отправлюсь один и сам наслажусь этой леди. Всего хорошего, Джордж! (Удаляется.)
   Хартуэлл(в сторону). О пытка! Как он мучит и терзает меня! Проклятье! Признаться мне в своем позоре или сознательно позволить ему распутничать с моей женой? Нет, это невыносимо. (Громко.) Шарпер!
   Шарпер. Ну, что еще?
   Хартуэлл. Ох! Я женат.
   Шарпер(в сторону). Прощай, хандра! (Громко.) Женат?
   Хартуэлл. Да, женат — безусловно и непоправимо.
   Шарпер. Спаси тебя господь, друг! Давно?
   Хартуэлл. Целую вечность! Я женился два часа тому назад.
   Шарпер. Наш старый холостяк женат! Вот забавно! Ха-ха-ха!
   Хартуэлл. Проклятье! Ты еще насмехаешься! Послушай: если ты дорожишь нашей дружбой и бережешь свою репутацию, не подходи близко к этому дому, к этому угловому дому, к этому публичному дому. И не задавай вопросов. (Уходит.)
   Шарпер. Клянусь небом, он рехнулся.

 
За радость горем платит человек:
Спешил жениться — кайся весь свой век.
 

   Входит Сеттер.
   Сеттер.

 
Другие ж мыслят в глубине души:
Навек женился — каяться спеши.
 

   Шарпер. Ты снова здесь, мой Меркурий^[51]?
   Сеттер. Не возражаю против высокого слога, сэр: мои успехи дают мне право на подобный титул — Меркурий тоже был сводником. Но сейчас, хоть я и краснею, признаваясь в этом, я несколько унизил достоинство своего высокого звания и опустился до устройства заурядных брачных дел.
   Шарпер. Чьих, например, милейший проныра?
   Сеттер. Буду краток — у меня еще куча важных поручений. Наш план осуществляется в соответствии с вашим замыслом. Блефф оказался сущим предателем: подкупает меня, чтобы я свел его с подлинной леди, а сэру Джозефу подсунул подставную.
   Шарпер. Ах, мерзавец! Но надеюсь…
   Сеттер. Нет, нет, сэр, за меня не беспокойтесь. Я по секрету сообщил рыцарю о предательстве, и он согласился казаться обманутым с виду, чтобы обмануть капитана на деле.
   Шарпер. Где невеста?
   Сеттер. Переодевается к свадьбе в доме одного моего друга. Но сюда направляется целое общество. Если вы проследуете со мной, сэр, я вам все расскажу.
   Уходят.

   Там же.
   Входят Беллмур, Белинда, Араминта, Вейнлав.
   Вейнлав(Араминте). О это было безумие. Неужели вы не простите меня? Мужчина, утративший разум, вправе ждать от женщины сострадания.
   Араминта. Которым он пренебрегает, как только приходит в себя.
   Вейнлав. Я не прошу ни о чем, кроме прощения.
   Араминта. Если уж вы попрекнули меня ложным прощением, до чего дойдет ваша наглость, когда вам дадут его на самом деле? Не стоит прощать того, кто не заслуживает, чтобы на него гневались.
   Белинда(Беллмуру). По совести говоря, я решила выйти замуж за вас лишь для того, чтобы избавиться от вашей назойливости: вы такой беспокойный влюбленный, что подаете надежду стать более чем заурядным тихоней-мужем.
   Беллмур. Вы так думаете? Или это убеждение таких, как вы?
   Белинда. Конечно. Вы, модные мотыльки, низвели брак до того, что он стал похож на легкое французское блюдо.
   Беллмур(в сторону). Надеюсь, без соуса в виде французской болезни.
   Белинда. Вы такие искусники в приготовлении его, то есть в ухаживании, что можно подумать, будто вы готовите красивый обильный стол, но когда мы садимся за еду, она оказывается привлекательной лишь с виду, а на деле холодной и невкусной. Подчас это лишь остатки того, что невесть сколько раз подогревалось для других и напоследок, окончательно остыв, подается жене.
   Беллмур. Не оставить родной жене ни одного горячего блюда может лишь отпетый негодяй. Вы, робкие девы, составляете себе превратное представление о муже как о существе, разительно непохожем на того мягкого, покорного, уступчивого, легкого человека, который именуется влюбленным, а потому заранее противопоставляете брачные невзгоды радостям ухаживания. Нет, ухаживание до брака — все равно что музыка в театре до начала спектакля: подлинное наслаждение наступает тогда, когда взвивается занавес.
   Белинда. А я скорее сравнила бы ухаживание с остроумным прологом к скучнейшей пьесе.
   Входит Шарпер.
   Шарпер. Слушай, Беллмур, если ты собираешься сопровождать дам, спеши с ними к дому Сильвии, пока Хартуэлл окончательно не пал духом от терзаний.
   Беллмур(Белинде). Сейчас, сударыня, вам представится возможность отплатить Хартуэллу за то, что он обидел вашу белку.
   Белинда. Ах, какой он грязный грубый человек!
   Араминта. У них с кузиной давние счеты. Он, по-моему, ни разу не переступил порог нашего дома с тех пор, как они поссорились.
   Беллмур. Не затруднитесь дойти вон до того углового здания, и я расскажу вам по пути такое, что развлечет и развеселит вас.
   Уходят.

   Комната в доме Сильвии.
   Входят Хартуэлл и мальчик.
   Хартуэлл. Говоришь, вышла вместе со служанкой?
   Мальчик. И еще с тем мужчиной, что явился за ними. Кажется, они называли его Сеттер.
   Хартуэлл. Так! Теперь еще этот неподражаемый сводник! Проклятая, проклятая потаскушка! Не может удержаться даже в день свадьбы! До ночи не дотерпела! Что за страшное состояние брак! Как жестоко мы заблуждаемся, когда, устав от бремени жизни,

 
…Найти хотим
Опору в той, кому, как все мы мним,
Назначено быть нашим «я» вторым
И кто для нас, мужчин, первейший враг.
Нет, знай Адам, что с Евой вступит в брак,
С ребром он не расстался б быстро так.
 

   Входят Беллмур, Белинда, Вейнлав и Араминта.
   Беллмур. Как, Джордж! Ты сделался рифмачом? А меня уверяли, что мрачный звон свадебных колоколов рассеивает чары поэзии.
   Хартуэлл. Стыд и срам! Я разоблачен!
   Вейнлав и Араминта разговаривают в стороне.
   Белинда. Поздравляю, поздравляю, мистер Новобрачный! Желаю счастья, сэр.
   Хартуэлл. Желать ближнему счастья не в натуре женщины. С таким же успехом вы могли бы пожелать мне бессмертия.
   Белинда. Ха-ха-ха! Мужчины, женившись, превращаются в форменных шутов.
   Беллмур. И потому могут быть терпимы лишь в обществе своих жен.
   Белинда. А вскоре становятся невыносимы и для них. Могу поклясться, что едва ли есть женатый человек, который через месяц после свадьбы остался бы любезен с женой и учтив с посторонними. Смотрите, как Хартуэлл выглядит уже сейчас. Ха-ха-ха!
   Беллмур. Ха-ха-ха!
   Хартуэлл. Проклятье! Вы, видно, решили, что я для вас посмешище? С вами, сэр, мы еще поговорим, а пока что уберите отсюда свою осу, иначе шут может стать слишком дерзким. Я ведь тоже умею мухобойкой трахнуть.
   Белинда. Она у вас не залежится без дела: ваша жена привыкла к такому обращению.
   Беллмур. Не в бровь, а в глаз!
   Хартуэлл. Все демоны и ведьмы не властны взбесить меня сильнее, чем женщина! Вы переполнили чашу моего терпения, сударыня! Исчезните, или…
   Беллмур. Легче, легче, черт побери! Или ты собираешься обнажить шпагу против женщины?
   Вейнлав. Что тут происходит?
   Араминта. Боже милостивый! Что ты ему сделала?
   Белинда. Надавила на желчный пузырь. Вот эта тварь и взвыла.
   Вейнлав. Прекрати, Беллмур! Ты слишком настойчиво дразнишь его, а он все принимает всерьез…
   Белинда. Ей-богу, я уже начинаю его жалеть.
   Хартуэлл. Будь проклята ваша жалость! Дайте мне только минутку передышки… За что вы меня так, сэр? А вы, сударыня? Разве я обесчестил ваше семейство, сэр, обещав вашей сестре жениться на ней и совратив ее? Чем я навредил вам? Разве я привел врача к вашему умирающему отцу и пытался продлить его жизнь, хотя вам уже исполнилось двадцать один? Разве вы, сударыня, предоставляли мне благоприятную возможность, а я не воспользовался ею? Разве вы сулили мне милости, а я отказывался от них? Разве…
   Белинда. Фи! Что имеет в виду этот грязный человек! О боже, помоги мне уйти отсюда!
   Араминта. Пусть меня повесят, если я вас пожалею. Вы получили по заслугам.
   Беллмур. Однако все это становится несколько непристойным.
   Вейнлав. Полно! Вы сами разбередили его рану. (Хартуэллу.) Ну, Джордж…
   Хартуэлл. А ты — главный виновник моих несчастий. Не стань Сильвия твоей любовницей, она могла бы сделаться честной женой.
   Вейнлав. Не стань Сильвия твоей женой, моя любовница могла бы остаться мне верна, так что мы квиты. Но успокойся! Я слышал о твоей беде и подоспел тебе на выручку.
   Хартуэлл. Смертный приговор уже приведен в исполнение, а ты обещаешь его отменить?
   Вейнлав. А что бы ты за это дал?
   Хартуэлл. Все, что угодно, — ногу, обе ноги, руку. Больше того, я готов расстаться со своим мужским естеством, лишь бы избавиться от жены.
   Входит Шарпер.
   Вейнлав. Это, конечно, самый верный путь, но вот человек, который продаст тебе твою свободу гораздо дешевле.
   Шарпер. Вейнлав, я только что оказался в известном смысле твоим крестным отцом: я клятвенно обещал кое-что от твоего имени и надеюсь, ты меня не подведешь.
   Вейнлав. Я не ставлю подпись на чистом листе, друг.
   Шарпер. Не бойся, я поступлю с тобой честно: полное и безоговорочное прощение сэру Джозефу Уиттолу и капитану Блеффу за любые обиды, нанесенные ими тебе по сегодняшнее число включительно. Идет?
   Вейнлав. Согласен.
   Шарпер. Тогда разреши мне попросить дам на минутку надеть маски. (Кричит.) Входите, леди и джентльмены.
   Хартуэлл. Черт! Какое мне дело до всего этого?
   Вейнлав. Терпение!
   Входят сэр Джозеф Уиттол, Блефф, Сильвия, Люси и Сеттер.
   Блефф. Напоминаю, мистер Шарпер: любые обиды.
   Сэр Джозеф. Да, да, капитан, настаивай на этом слове. Именно — любые.
   Шарпер. Условие принято. Эти джентльмены — свидетели, что вам гарантируется прощение.
   Вейнлав. Да, я предаю забвению все, что произошло по данную минуту включительно.
   Блефф. Очень великодушно, сэр, потому что, признаюсь, завладев…
   Сэр Джозеф. Нет, нет, капитан, тебе не в чем признаваться, хе-хе-хе! Это я завладел и должен признаться…
   Блефф. Что вас тоже перехитрили, ха-ха-ха! — прибегнув к некоему военному маневру, вроде контрподкопа, что я сейчас и докажу с позволения моей прелестной супруги Араминты.
   Люси снимает маску.
   О дьявол! Я все-таки обманут.
   Сэр Джозеф. Это всего лишь некий военный маневр, вроде контрподкопа. Я полагаю, мистер Вейнлав, вам известно, чьей рукою я завладел? Но все предано забвению.
   Вейнлав. Мне известно, чьей рукой вы не завладели. Будьте любезны, леди, разочаруйте его.
   Араминта и Белинда снимают маски.
   Сэр Джозеф. Что? Ох, сердце!… Ну, Сеттер, ты законченный негодяй!
   Шарпер. Сэр Джозеф, советую вам загодя заручиться прощением вот этого джентльмена. (Указывает на Хартуэлла.) Вейнлав, правда, был так великодушен, что простил потерю любовницы, но я не знаю, как Хартуэлл отнесется к потере жены.
   Сильвия снимает маску.
   Хартуэлл. Моя жена! Мой василиск! Клянусь светом дня, это она! Дай обнять тебя, Шарпер! Но ты уверен, что она вправду обвенчалась с ним?
   Сеттер. Вправду и по закону. Я свидетель.
   Шарпер. Беллмур все тебе объяснит.
   Хартуэлл подходит к Беллмуру.
   Сэр Джозеф(Сильвии). Простите, сударыня, кто вы? Я нахожу, что нам стоит познакомиться поближе.
   Сильвия. Мой самый большой недостаток в том, что я — ваша жена.
   Шарпер. Не бойтесь, сэр Джозеф: ваш удел совсем не так уж плачевен. Ваша жена — красивая леди и притом очень хорошего рода.
   Сэр Джозеф. Она леди уже потому, что я ношу звание рыцаря.
   Вейнлав. Такой участи достоин дурак и более высокого звания. Прошу относиться к ней как к моей родственнице, не то вы еще услышите обо мне.
   Блефф(к Люси). Ну а ты, супруга, тоже знатная дама?
   Сеттер. И моя родственница. Прошу оказывать ей соответствующее уважение. Желаю счастья, моя честная Люси! По-моему, мы не зря дружили с тобой семь лет.
   Люси. Придержи язык. Я обдумываю, каким ремеслом мне заняться, пока мой супруг будет стяжать лавры на войне.
   Блефф. Довольно войн, супруга, довольно! Пока я буду стяжать лавры за границей, может случиться, что дома мне приготовят совсем другое украшение.
   Хартуэлл. Одобряю твою шутку, Беллмур, и благодарю тебя, а из благодарности — я ведь вижу, куда тебя несет! — постараюсь не допустить, что бы ты угодил в ту же ловушку, из которой вызволил меня.
   Беллмур. Благодарю за добрые намерения, Джордж, но в браке, видимо, есть что-то колдовское: недаром же я твердо решил вступить в него.
   Хартуэлл. Значит, давать тебе добрые советы бесполезно. Что до меня, то спасшись один раз, я не женюсь вторично, или пусть бог пошлет мне жену уродливую, как старая сводня.
   Вейнлав. Сварливую, как старая дева.
   Беллмур. Похотливую, как молодая вдова.
   Шарпер. И ревнивую, как бесплодная супруга.
   Хартуэлл. Уговорились.
   Беллмур. А я, невзирая на эти страшные пророчества, предупреждения и пример, который у меня перед глазами, все-таки обреку себя на пожизненное заключение.
   Белинда. Узник, используй свои оковы как можно лучше. (Протягивает ему руку.)
   Вейнлав. Могу ли я надеяться на такое же счастье?
   Араминта. Не стоит ли нам изучить сначала опыт наших друзей?
   Беллмур(в сторону). Честное слово, она не смеет дать согласие из боязни, что он тут же пойдет на попятный. (Громко.) Увидимся завтра утром в церкви. Может быть, наше падение пробудит и в вас охоту пасть. Сеттер, ты, по-моему, говорил…
   Сеттер. Они у дверей, сэр. Сейчас позову.
   Входят танцоры и исполняют танец.
   Беллмур. Итак, мы отправляемся в путешествие на всю жизнь. Берите с собой ваших спутников и спутниц. Сожалею, старина Джордж, что ты по-прежнему остаешься в одиночестве.
   Хартуэлл.

 
Скакун, покуда молод, резво мчится.
Звенит его бубенчик, круп лоснится,
И солнце сбрую золотит на нем,
И нипочем ему любой подъем.
Но ах! Дорога что ни год труднее,
И мы кряхтим под ношею своею
Супругой, прочно севшей нам на шею.
Конь с места сам берет во весь опор,
Но к финишу он не придет без шпор.
 

   Все уходят.