Тимоша лежал на берегу реки Самарчук, читал книжку. Рядом были мостки из неструганых досок, позеленевших от воды. К свае была привязана старая лодка с пробитыми конопатью щелями и густо залитая смолой.
   Принадлежала лодка Тимоше. Досталась еще от деда.
   Тимоша совершал на ней путешествия по реке. Но теперь большую часть времени читал. Это случилось с тех пор, как в деревню приехала работать Зося, веселая Зося-библиотекарь.
   Она всегда советовала Тимоше, какую книгу взять, в каком журнале прочитать о светящихся красках, о самой редкой и дорогой почтовой марке в мире, о новом музыкальном инструменте — экводине, о вертолетах-такси, о посадке семян по бумаге.
   И Тимоша, как только начинались летние каникулы, каждый день отправлялся на берег Самарчука, устраивался в зарослях лещины, подле мостков, и принимался за чтение. Тут мать не донимала просьбами: напои кур, выпусти гусей, покорми ботвой поросенка. Тимоша мог исполнять мужскую работу, которую исполнял отец, когда был жив: вытянуть из колодца воды, напилить дров, подколотить в швах железо на крыше, чтобы крыша не текла. А гуси, куры, поросята — это он не любил. Брал книжку и убегал на реку.
   К реке на мостки приходили хозяйки с коромыслами. На коромыслах — соломенные корзинки с бельем для полоскания.
   Топоча голыми пятками, прибегали мальчишки и плюхались в воду. Хозяйки стегали их мокрым бельем, чтобы не мешались под руками и не баламутили воду.
   — Тимошка! — приставали мальчишки. — Как мы плаваем?
   — На втором месте, — не отрываясь от книги, отвечал Тимоша.
   — Все на втором?
   — Да. Все.
   — А почему на втором?
   — На первом топор.
   Мальчишки обижались:
   — А ты, Тимошка, и не моряк вовсе, а рекак! — Они подпрыгивали в мелкой воде. — Ре-как! Ре-как!
   С противоположного берега раздавался крик:
   — Тимоша! Эгей! Где ты, Тимоша!
   Дорога из города в деревню шла в объезд. Но через Самарчук добираться было удобнее и ближе. Хотя никакой дороги и не было, а просто набилась тропка сквозь лес к отмели.
   Колхозники просили правление устроить регулярную переправу. Но в правлении говорили, что свободные на балансе деньги должны пойти на ремонт дороги. И вопрос о переправе откладывался с месяца на месяц.
   Тимошина лодка с весны была у мостков, и сам Тимоша — с книжкой на берегу реки. Кто спешил в город, приходил к реке и просил перевезти.
   Тимоша прятал под рубаху книжку, садился за весла.
   Работа перевозчика была Тимоше в охоту. Он любил реку.
   Глянешь с лодки в глубину, а там светло и видно, как висят корни кувшинок, шныряют жуки-полоскуны, качаются на буграх длинные путаные травы. Летний рябой дождь сморщит воду, и уже ничего не видно. Только слышно, как шелестят, лопаются на воде пузыри. После дождя всплывет рыба и начнется поклевка. Или вдруг наскочит ветер и погонит волну. Поднимет, завихрит донные пески, накидает в реку березовых листьев. А вечером звезды желтые нитки на воде натянут. Захрустят в тростниках птицы, укладываясь спать. А лягушки, наоборот, проснутся и закричат об этом на всю округу.
   На реке вырос Тимошин отец, выросли деды и прадеды. Рос и Тимоша.
   Сейчас Тимошу звала Зося.
   Тимоша отвязал от столба лодку, вложил весла в уключины и поплыл.
   Зося была на велосипеде. К раме и багажнику велосипеда были прикручены веревкой пачки книг. Зося ехала из города, из библиотечного коллектора, везла новые книги.
   Тимоша помог Зосе втащить в лодку велосипед с книгами, и лодка заскользила обратно к деревне.
   Зося сидела на корме и, щурясь от солнца, говорила:
   — Достала книгу о Чкалове, Джека Лондона про Смока Беллью и Малыша. Помнишь, я тебе рассказывала о Малыше и Смоке? Они мыли золото на ручье Индианка.
   Тимоша кивнул.
   — Еще достала «Занимательную физику», «На краю Ойкумены» Ефремова, «Сын полка», «Золотой жук».
   — А про Оливера Твиста?
   — Обещали. А если не достанут, я напишу в Москву, в центральный коллектор или в магазин «Книга — почтой». Ты не беспокойся.
   Когда причалили к мосткам, там уже стояла доярка Анюта в легком нарядном платье, в туфлях на тонких гнутых каблуках; губы тронуты помадой.
   — Тимошенька, свет ясный, перевези! Боря в городе ждет. Опаздываю. Билеты в кино купил. «Тихий Дон», вторая серия.
   Анюта впрыгнула в лодку.
   — Ах! —Тонкие каблуки подвернулись, и Анюта свалилась на скамейку.
   — Тоже мне! — буркнул Тимоша. — Еще бы потоньше нацепила!
   — Ничего не поделаешь, Тимофей Иванович, мода. Сеанс в три сорок. Конечно, не поспею. Мотор бы ты какой привесил, что ли, а то все на веслах шлепаешь.
   Анюта в волнении достала из рукава платочек, смяла в пальцах. В лодке запахло духами.
   Только лодка ткнулась в песок, как Анюта, чмокнув Тимошу в щеку, выпрыгнула на берег. И опять — ах! — подвернулись каблуки.
   Анюта сбросила с ног туфли, схватила их и побежала в город.
   Тимоша сердито тер щеку — испачкала еще помадой! — и глядел вслед убегающей босиком Анюте. Решил остаться на этом берегу: все равно кто-нибудь подойдет из города.
   Тимоша вынул из-под рубахи книжку и лег в тень около лодки на песок.
   С поднятых на корме весел скатывались капли и, тихо звеня, падали в реку. На мелкой волне сверкали солнечные чешуйки. Белый песок был сухим и сыпучим. На узких листьях стрелолиста сидели капустницы и вздрагивали крыльями.
   Послышался стук моторов: плыли лодки из соседнего рыболовецкого колхоза. Они плыли к зарослям на островах. На каждой лодке, кроме сетей,— длинные шесты. Ими колотят по воде в зарослях — выгоняют рыбу.
   На тропинке показался зоотехник Сергей Николаевич.
   — Служишь? — издали крикнул он.
   — Вроде служу.
   — Часы бы назначил, когда ты на реке, — и, подойдя к Тимоше, протянул пачку сливочного ириса. — Угощайся.
   Тимоша угостился.
   — Да я всегда на реке, пока мамка домой не загонит.
   — А мне девушки-огородницы рассказывали, что в субботу тебя заждались. Нет и нет Тимоши! И Аздотья Михайловна на берегу с поросенком в мешке полдня просидела.
   — Было такое. Мамка не пустила. Деревья в саду известкой мазал.
   Потом еще Тимоша перевозил сторожиху бабку Даниловну и ее внука Ромку с картонными коробками, в которых сидели инкубаторские цыплята. Парторга колхоза Никифорова — он спешил на городской партийный актив. Приятеля Гаврика. Тому нужно было в магазин «Спорттовары» — купить прозрачную сатурновую леску.
   Вернулась из города и Анюта. И опять босиком, в каждой руке по туфле с тонким гнутым каблуком.
   Тимоша ездил допоздна, пока мать не прогнала с реки ужинать.

   Тимоша пришел к Зосе в библиотеку. Потребовал книги по морскому или речному делу. Книг не нашлось.
   — Подожди, в городе присмотрю.
   — Мне ждать некогда. Сейчас надо.
   — Возьми энциклопедию. Ну, хотя бы на «М» — море или «К» — корабль.
   — Тогда лучше на «П», — попросил Тимоша, — паром. И на «Р» — река.
   Зося достала энциклопедию.
   — Скоро принесу, — сказал Тимоша.
   Дома отыскал листок фанеры, протер наждачной бумагой, чтобы был гладким и чистым, приготовил черную тушь и кисточку.
   Долго читал энциклопедию и наконец составил объявление, которое самому очень понравилось.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Поперечная навигация на 1958 год

в деревню Мшага через пресный водоем Самарчук

работает ежедневно

с 9 до 12,

с 15 до 18.

   Объявление написал на фанере большими печатными буквами и в конце добавил: «Капитан переправы Тимофей Иванович Будашкин».
   Прибил объявление на мостках, на высокой палке.
   Первыми объявление заметили мальчишки. Прочитали вслух и прониклись уважением: «поперечная навигация», «пресный водоем», «капитан переправы Тимофей Иванович Будашкин». И, кто бы ни проходил, мальчишки вылезали из воды и каждому читали объявление.
   По всей деревне стало известно про поперечную навигацию и про капитана переправы Тимофея Ивановича Будашкина.

   Вечером к Тимошиной матери прибежала соседка Феня в сбившемся платке, задыхаясь от слез:
   — Горе-то, горе какое! Петрунька мухомор выпил! Дотянулся до стола, а на столе блюдце с мухомором стояло. Сладко — он и выпил. И фельдшера нет — в область уехал... — Феня заплакала. — К председателю бегала, машину просила в город. Да разве по нашей дороге проедешь, чтоб скоро! . Грязь, канавы да бугры... Где Тимоша твой? Лодку надо. Сергей Николаевич на мотоцикле повезет. Только бы через Самарчук переправиться. Ох, Петрунька...
   — А молоком вы его поили? — спросила мать.
   — Нет.
   — Напоите. Молоко яд выводит. И спать не давайте.
   Тимоша побежал в сарай за веслами и уключинами.
   У мостков ждал Сергей Николаевич с мотоциклом. В темноте вспыхивал уголек папиросы.
   — А как же мотоцикл? — спросил Тимоша. — Я мотоциклов еще не возил.
   — По доске вкатим, — сказал Сергей Николаевич и бросил папиросу. Она зашипела в воде и погасла. — Доска у тебя есть?
   — Да вот сходни.
   Тимоша достал со дна лодки неширокую доску. Сходни перекинули с мостков на борт лодки и по ним осторожно вкатили мотоцикл.
   — Тяжелый, — сказал Тимоша. — Лодка огрузла. Эх, если б побольше была!
   Тимоша приладил уключины, вставил весла. Подоспела Феня с Петрунькой на руках. Феню провожала с керосиновым фонарем бабка Даниловна. Ночь выдалась темной, без звезд. В тростниках путался туман. Где-то далеко посвистывали водяные коростели — пастушата. С веток деревьев и кустов стекала роса. Вода в реке шла сильная, разгонистая, с низовым ветром.
   Тимоша осторожно развернул лодку, поставил носом к волне. Лодка сидела глубоко, и боковая волна могла легко ее захлестнуть.
   Сергей Николаевич, удерживая мотоцикл, включил фару. Освещал путь, чтобы выйти к тропе. Феня тормошила Петруньку:
   — Сынок, не спи, не надо! Скажи, на чем мы плывем? Ну, скажи!
   — На лодке, — медленно отвечал Петрунька.
   Он был слабым. Голову положил матери на грудь.
   — А на берегу огоньки. Глянь, сколько! Раз, два, три, четыре. Много огоньков. Чья это деревня светится? — поспешно говорила Феня, лишь бы что-нибудь говорить, лишь бы не позволить Петруньке уснуть. — Ну же, сынок, чья деревня?
   — Наша.
   — А вон бабушка стоит на берегу с фонарем, не уходит, Петруньку провожает. Видишь бабушку?
   — Вижу.
   Феня растерла Петруньке руки, подышала:
   — Холодные. А мы согреем. Потрем и согреем.
   Тимоша спешил. Греб с отмашкой, на полное весло. Вода была почти вровень с бортами лодки.
   Длинный луч фары освещал воду, нащупывал песчаную отмель и тропу, затянутую туманом.
   — Петрунька, сынок, а как зовут собаку, что у дяди Мирона?
   — Альма.
   — А какая она, Альма? Черная-черная, да?
   — Не. Белая.
   — И злая-презлая, все лает и кусается?
   — Не. Добрая.
   — Дай-ка я тебя платком прикрою. С реки ветер задувает. Только спать не надо, сынок. Гляди, как Тимоша веслами работает. Трудно с рекой совладать, когда ветер. Вот какой у нас Тимоша! На реке он самый главный. Всех он возит. И Петруньку везет. О господи! — вздохнула Феня и, не в силах больше превозмочь слезы, громко заплакала: — И как же это ты, Петруша, милый ты мой...
   — Не надо плакать, Феня, — сказал Сергей Николаевич. — Двадцать минут — и мы в больнице. Желудок ему промоют, и мухомора как не было. И будет Петрунька опять по улицам вприскочку бегать... Ты умеешь, Петрунька, вприскочку бегать?
   — Не, — тихо ответил Петрунька. — Я так бегаю.
   Лодка зашуршала по песку: подплывали к отмели.
   Сергей Николаевич подоткнул брюки в сапоги и спрыгнул в воду, чтобы вывести нос лодки подальше на песок.
   Тимоша бросил весла и помог Фене с Петрунькой сойти на отмель. Потом свели по доске мотоцикл.
   Сергей Николаевич устроил Петруньку с собой впереди на коврике. Для крепости привязал ремнем к рулю.
   Феня села сзади, и мотоцикл, набирая скорость и разбрасывая прожектором туман, помчался по тропинке.

   К берегу Самарчука подъехала телега. На ней лежала сколоченная из досок будка с застекленным окошком и лавочкой внутри. Будку поставили у мостков в зарослях лещины, где любил читать Тимоша.
   По реке из рыболовецкого колхоза пригнали новую большую лодку, крашенную красным корабельным суриком.
   К будке было прибито то самое объявление о поперечной навигации через пресный водоем Самарчук на 1958 год, которое Тимоша вывесил на мостках.
   Тимошу вызвали в правление колхоза и сказали, что он на время летних каникул назначается постоянным перевозчиком, за что будут начисляться ему трудодни, как всякому колхознику за работу в поле, в саду, на фермах или на огородах.