Без десяти двенадцать ночи. Я покупаю в гастрономе возле памятника неизвестному дядьке бутылку пива и сажусь на свободную скамейку. Дед-бутылочник подбегает с открывалкой. Другой дед злобно смотрит на него: не успел.
   Рядом на скамейках сидят компании тинейджеров, громко орут и хохочут. Я не спеша пью пиво. Домой идти неохота.
   Подходит мужик — здоровый, толстый и пьяный.
   — Э, пацан, послушай. Я это, приезжий, в командировке короче. Где тут можно бабу снять у вас?
   — Если проститутку, то лучше на «стометровке» или на Машерова, но это тридцать баксов минимум. Если хочешь, бери мотор, и поедем.
   — Тридцать баксов? Да за тридцать баксов я ее сам убью на хуй.
   — Ну, тогда ничем не могу помочь.
   Мужик идет к ближайшей тинейджерской компании, хлопает кого-то из пацанов по плечу, начинает втирать. Я наблюдаю и жду, что он их достанет, и они насуют ему пиздюлей, но они неадекватно спокойно реагируют на его базар, что-то даже отвечают, потом мужик сам откалывается и идет в сторону проспекта.
   Пива еще полбутылки. Смотрю по сторонам. Соседняя скамейка со стороны проспекта пустует: сидевшая на ней компания только что отвалила. Из темноты выходит и садится на нее баба в «левой» джинсовой куртке, надетой поверх платья. Колхозница, само собой. Ну и что?
   Она вытаскивает сигареты, закуривает. Я встаю, подхожу.
   — Здравствуйте. А можно здесь с вами сесть?
   — Да.
   Сажусь, делаю глоток пива.
   — А что это вы так поздно — и одна?
   — С работы шла — я в магазине работаю продавцом, — зашла к девчонке одной, выпили по пятьдесят капель. Теперь вот домой пешком идти надо: к нам автобус уже не ходит.
   — А пива не хотите?
   — Ну вообще-то можно. — Она тянет руку к бутылке.
   — Нет, зачем так? Я лучше еще по бутылке куплю. Только ты никуда не уходи, хорошо?
   — Ладно.
   Поднимаюсь и иду к магазину, на ходу допивая оставшееся пиво. Когда мне было лет шестнадцать, у нас на районе работала продавщицей кваса молодая девка — лет девятнадцать-двадцать, ничего такая. Мне она нравилась, и я пару раз дрочил на нее. Но подъябываться не подъябывался: малый еще был, а она ходила с Гнидой — с этим лучше было не связываться. Я, правда, ее только издалека видел, квас не покупал, потому что раз ночью пацаны такую бочку с квасом открыли и мыли в ней ноги и сцали в нее, так что я такой квас больше не пью.
   В магазине очередь: все отделы закрыты, работает только «ночник», и в нем толпится народ — за пивом и водкой.
   Я беру две пива. Если она не дождется — херня, выпью все один.
   Но она ждет, снова с сигаретой во рту. Дед-бутылочник тут как тут с открывалкой. Вспоминаю, что не отдал ему первую бутылку — поставил на асфальт у дверей магазина. Но он вряд ли про это помнит, у него уже мозги не работают.
   Откупориваю бутылки, возвращаю открывалку деду.
   — Ты продавцом в каком отделе работаешь?
   — В винно-водочном. — Она улыбается. — Оно вообще-то нормально, только когда сама с бодуна, а утром еще мужики подходят — девушка, а какая водка хорошая? Еще наклонится низко, весь его перегар нюхать надо. Ему лишь бы похмелиться, а он еще — какая хорошая?
   Вообще, она не такая жуткая. Только что колхозница — джинсовка эта, как пять лет назад носили, волосы немытые, жирные, собраны в хвост, помада дешевая.
   По дорожке идет мужик с авоськой, смотрит на нас.
   — Э, рабяты, вы тут не бачыли таких двух здаровых бугаёу? Адзин таки лысый, а други не, не лысы.
   — Нет, не видели, — говорю я.
   — А то я да сястры прыехау, агурцоу прывёз, а яны, гады, бачуць, что с дярэуни — и ёбнули па галаве, агурцы забрали, грошы што были усе. Я — у милицию, а там яны гавораць: иди ишчы сам, если увидиш — скажы нам, мы их забяром. Так я во хажу, ишчу. Не бачыли таких?
   — Говорю же — не видели.
   — Ну, ладна, вы извините, кали што. Я яшчэ падыйду.
   Мужик отходит.
   — Хер он кого найдет, — говорю я. — А если найдет, они ему еще пиздюлей насуют.
   Баба улыбается.
   — Ага. Наивняк он такой, конечно. Одно слово — с деревни.
   Отпиваю еще пива. Она вытаскивает еще сигарету из пачки — последняя. Сминает пачку и бросает в мусорку. Мимо. Прикуривает прозрачной зажигалкой, затягивается, выпускает дым. Я спрашиваю:
   — Тебя как зовут?
   — Таня. А тебя?
   — Вова. Слушай, Таня, у меня дома водка есть. Можем поехать выпить.
   — Вообще можно. Только надо сигарет купить.
   — Хорошо, остановимся возле универсама, зайдем.
   Допиваем пиво, отдаем бутылки деду и выходим на проспект. Я торможу первую машину — «Форд-Эскорт». За рулем — тетка, рядом — мужик.
   — В Малиновку довезете?
   — А сколько дашь?
   — Тысячу.
   — Ладно, поехали.
   Мы забираемся на заднее сиденье. Машина трогается.
   — Включай третью, — говорит мужик. — Да нет, сначала сцепление выжми. Да, вот так, правильно, молодец.
   — Она еще и ездить не умеет, — шепчет Таня. — Счас врежемся куда-нибудь… — Она кладет голову мне на плечо и дремлет.
   Едем по плохо освещенным улицам. Мелькают одинокие прохожие. Машин навстречу почти нет.
   — Возле универсама остановите, пожалуйста, на минутку, — говорю я.
   Выхожу, покупаю пачку L&M, двухлитровую бутылку апельсиновой воды «Вейнянский родник», двести граммов колбасы и булку хлеба.
   Подхожу к машине, сажусь.
   — Долго ходишь, — говорит мужик. — Знали бы — не повезли бы вас. Время дорого.
   — Меня не было пять минут.
   — Доплачивать за это надо.
   — Ладно, доплачу еще сотню. Поехали.
   Выходим у дома, я сую мужику деньги, и они отъезжают.
   — Скорее, я в туалет хочу, — говорит Таня.
   Пока она в туалете, я нарезаю колбасу и хлеб, ставлю на стол две тарелки, две рюмки и два стакана — для «Вейнянского».
   Она выходит из туалета и, не заходя в ванную, идет прямо на кухню.
   — Это что, все? А больше у тебя ничего нет?
   — А что, мало?
   — Ну, я не знаю…
   Открываю холодильник — там только батон, одно яйцо, начатая пачка масла и полбутылки кефира.
   — Странный ты какой-то. За такси тысячу отдать не жалко, а чтоб холодильник наполнить, так нет.
   Я пододвигаю табурет.
   — Садись.
   Разливаю водку. Чокаемся и пьем, я запиваю «Вейнянским», цепляю вилкой кусок колбасы. Она спрашивает:
   — А что мы без музыки сидим?
   Я включаю в магнитоле ФМ-радио. Играет западная попса. Она смотрит на мои полки с кассетами и дисками.
   — Зачем тебе столько всего этого? Ты что, диджеем работаешь?
   — Ага.
   — А на каком радио?
   — Не скажу.
   — Ну и не говори.
   Наливаю по второй, выпиваем.
   — А я вот школу фотомоделей закончила.
   — Да?
   — Да, в доме культуры тонкосуконного комбината. Семь месяцев — триста долларов.
   — А почему не работаешь фотомоделью?
   — Из наших никто не работает, только одна девчонка — так у нее связи, а без связей на такую работу не устроиться. А мне и продавцом, в общем, неплохо: нормальная работа, ничего. Пятнадцать тысяч зарплата и тысяч пять каждый месяц еще получается кроме того, а то и больше — ну, ты понимаешь. Мне мой говорит — да, я замужем, я не говорила — переходи, типа, в магазин в Мачулищах, там у его бабы квартира есть, она нам может отдать. Так там зарплата — десять тысяч всего, и ничего не спиздишь. Так я ему и говорю что я там себе куплю на такие деньги?
   Я смотрю в окно. В доме напротив светятся два или три окна.
   — А у меня кассета есть с собой, — говорит она. — Сборник «Союз». Она поднимается и идет в прихожую — ее джинсовка осталась там — и приносит пиратскую кассету без коробки. Я кривлюсь.
   — Может не сейчас, а потом?
   — Нет, давай сейчас, мне эта музыка не очень нравится.
   Сую кассету в магнитолу и жму на «плэй», не отматывая на начало.
   — А у тебя есть листок бумаги и ручка? — спрашивает она.
   — Зачем?
   — Написать, какие песни, а то у меня коробки нет.
   — Тебе прямо сейчас надо это делать?
   — Ну а что тут такого?
   Я даю ей бумагу и ручку, а сам иду в комнату. Там почти никакой мебели — только кровать и телевизор. Ложусь на кровать и думаю, что делать дальше. Надо бы поскорее раскрутить ее — и спать. А вообще ебаться не особо хочется.
   Возвращаюсь в кухню.
   — Это Лариса Черникова. «Вспоминать не надо», — говорит она и что-то корябает на листке.
   Я предлагаю:
   — Давай допьем.
   — Давай.
   Разливаю водку. Чокаемся. Я выпиваю, наливаю в стакан «Вейнянского». Колбасы уже нет — как-то она быстро ушла. Она отпивает и отставляет рюмку.
   — А это, кажется, Натали — «Облака». Или нет?
   — Возьмешь у меня? — спрашиваю я.
   — Слушай, давай не будем, а? Все так хорошо было. Ладно?
   — Что ладно?
   — Ничего.
   — Нет, ты мне скажи — что ладно?
   — Да хватит, перестань.
   — Что перестань?
   — Ничего. — Она наклоняется к своей бумажке. — Так, а это Иванушки «Тополиный пух». — Она пишет на бумажке.
   Я бью ногой по ее табуретке, табуретка опрокидывается, она летит на пол.
   — Ты что, дурной?
   — Это ты под дуру играешь. Думаешь, мне выпить не с кем, так я тебя позвал? Ну-ка сосать, а то вообще отсюда не выйдешь.
   Я расстегиваю штаны, вываливаю хуй. Она берет его в рот и начинает сосать. Я кладу руки ей на голову, чтобы направлять, и сразу отдергиваю: голова у нее грязная и вся в перхоти. От нее еще и воняет, но не говном или сцулями, как от бомжей, а какой-то гарью, что ли.
   Я долго не могу кончить, потом, наконец, спускаю ей в рот. Она выплевывает малофью на пол.
   — Ты что, дурная? Пол ведь чистый, блядь.
   Беру тряпку, вытираю малофью и бросаю тряпку в раковину, где грязная посуда.
   — Все, пошли спать.
   Я выключаю магнитолу.
   В комнате снимаю джинсы и майку, остаюсь в трусах. Она ложится, как была: в платье.
   — Ты что, не разденешься?
   — Нет.
   — Ну, как хочешь.

* * *

   Я просыпаюсь первый. Она сопит. Платье задралось, и видны некрасивые белые трусы.
   — Подъем! — Я трясу ее за плечо. Она открывает глаза, поднимается и идет в туалет.
   Я выхожу на балкон. Бодуна нет — водку с пивом не смешивал: сначала одно, потом другое.
   Возвращаюсь в комнату.
   — А сколько время? — спрашивает она.
   — Полдесятого.
   — Бля, мне надо скорей домой, а потом на работу.
   — Дорогу одна найдешь?
   — Нет.
   — Ладно, сейчас чаю попьем и пойдем.
   Я ставлю чайник на газ и иду в туалет. Воняет говном: не побрызгала после себя освежителем.
   Сцу, иду в ванную мыть руки. В раковине ее волосы и перхоть, на моей расческе — тоже.
   Молча пьем чай с батоном.
   — Давай поставим кассету, — говорит она.
   — Нет, не надо.
   Я достаю из магнитолы ее кассету, отдаю. Она сует ее в карман джинсовки вместе со своим списком песен.
   Выходим из подъезда и поворачиваем к остановке.
   Подходит автобус.
   — Давай лучше на маршрутке, — говорит она. — На автобусе долго.
   Я не отвечаю.
   Подходит маршрутка, мы садимся, я отдаю водиле деньги. Кроме нас в машине только двое мужиков в костюмах и с портфелями.
   Выходим на конечной — на вокзале.
   — Ну, пока, — говорю я.
   — Пока.
   Иду пешком ко вчерашнему гастроному, покупаю бутылку пива и сажусь на ту же скамейку. Сейчас почти все скамейки пустые. Подбегает все тот же дед с открывалкой. В руке у него еще и сухая рыбина.
   — Тараночки не желаете?
   — Нет, спасибо.
   Откупориваю пиво. Дед уходит.