Апрель в Париже — листва, набережная, краски, запахи — да господи, хоть зима на Аляске, главное — вдвоем!
   Бежали, держась за руки, и ветер швырял им в лицо горсти конфетти. Две фигурки — маленькая и большая, два смеха, сплетающиеся в один, две судьбы.
   Нет. Одна судьба. Он так решил.
   Апрель в Париже, май в Каннах, июнь и июль в Сиднее, август в Кракове, сентябрь — в Милане.
   — Откуда у тебя столько денег?
   Он смеялся:
   — Все для тебя, маленькая моя.
   Но в ее глазах оказались тревога и настойчивость.
   — Откуда?
   — Я дипломат, малышка. Я не граблю, не убиваю, не торгую наркотиками. Я так работаю, это все командировки. А я использую служебное положение, чтобы возить с собой тебя.
   Смеется.
   — Тебя выгонят.
   Он восклицает гордо:
   — Никогда!
   Октябрь в Будапеште.
   В ноябре уехали в Египет.
   Я не граблю, не убиваю, не торгую наркотиками.
   Нет, неправда. Я только не граблю и не торгую наркотиками.
   Все по высшему разряду: на его бронированный автомобиль и три шага до дверей у меня оптическая винтовка и три секунды времени. В прицеле — солнечный блик на его лысине.
   — Триста тысяч.
   Он улыбался, принимая деньги. Для тебя, маленькая моя.
   Влюбленный человек — счастливый человек.
   Влюбленный наемник — счастливый наемник.
   Но счастливый наемник — мертвый наемник.
   Декабрь провели в Гаграх.
   Пьорп смотрел на него с завистью:
   — Ты светишься прямо… Что случилось? Получил наследство?
   — Влюбился.
   — Э-э, парень, — Пьорп отвернулся, сразу потеряв к нему интерес. Пиши завещание.
   Он поднял брови. Но Пьорп не обернулся.
   «Не ищи меня. Я так больше не могу. Ты кружишь мне голову вихрем дорогих подарков и не даешь остановиться, как будто мне нужен не ты, а твои деньги. За что ты так мучаешь меня?..»
   Он догнал ее уже в салоне. Они смеялись и плакали, обнявшись. Потом он оплатил штраф и они улетели в Пуэрто-Рико.
   В январе он впервые промахнулся. Слава Богу, что хватило времени на второй выстрел.
   В конце января он на всякий случай написал завещание.
   В феврале вернулись в Париж.
   — Мастер? Я не хочу больше работать здесь.
   — Мы в расчете с тобой?
   — Да, все завершенное оплачено.
   — Тогда удачи.
   Мастер смотрит на высвеченные АОНом цифры и снова берет трубку.
   — Беркут? Запоминай номер: есть работа…
   Телефонный звонок.
   — Алло… Беркут.
   — Здравствуй, Беркут. Какими судьбами?
   — Я не знаю, что ты натворил, дружище, но у меня на тебя заказ.
   Пауза.
   — Вот как…
   — Да, так. Но понимаешь ли, Кодекс писали задолго до нас. Мы из одного цеха, дружище. В общем, я жду тебя в Питсбурге с апреля. Апрель наш. Кто выживет — сообщит в Лигу. Даже если это будешь ты, Мастер ничего не сможет сделать. Годится?
   — Спасибо, брат.
   И — привычный взгляд на АОН…
   Рейс 18–29 Рим-Мюнхен. До прибытия 14 минут. Машина уже стоит на краю поля, прицел наведен, руки не дрожат.
   Прости, Беркут, дружище, я не дам тебе поединка. У меня нет на это права, ибо я люблю и любим. Но мы с тобой оба профессионалы, и я обставлю все так, чтобы над твоей могилой не смеялись молодые.
   А потом я позвоню в Лигу и скажу, что ты проиграл пари. Мне поверят.
   В мае они были уже на Пасхи.
   Она смеялась.
   — Тебя что, уволили?
   — Нет, конечно, я слишком ценный кадр. Просто после операции с территориальными разделами в Южной Африке (тебе не скучно, милая?) мне предложили повышение, а я попросил вместо этого оставить меня при МИДе консультантом. Работы гораздо меньше — беготни этой всей, суеты, поездок… Правда, платят тоже меньше, но нам ведь хватит, правда?..
   — Любимый мой…
   Господи, девочка, что же ты со мной сделала?..