Специальный приз

 
специальный приз
 
 
На новогодний бал мы пришли первыми: я, Саня и Игорек. Мы всегда и всюду вместе, второй такой компании у нас в классе нет. Если не считать РИТОЛО — так называют себя четыре девчонки: Рита Тышкевич, которая придумала это название, Лена Петрова и две Ольги: Завьялова и Дугинец.
На школьный двор мы, как обычно, попали через забор. В актовом зале уже горел свет. Шторы были раздвинуты, в центре зала мерцала огнями елка, которую наш класс украшал сегодня вместо двух последних уроков. Мы пустились бегом через покрытый снежным ковром стадион к парадному входу. Первым, переставляя длинные, как ходули, ноги, летел Саня в своих фирменных джинсах «Ли».
Из нашей троицы Саня одевается лучше всех и больше всех нравится девчонкам. Волосы у него красиво вьются, а на физиономии всегда румянец. Кроме того, в обществе он обычно молчит, а девчонок загадочные личности привлекают в сто раз больше, чем такие болтуны, как Игорек. К тому же Игорек и ростом не вышел: он маленький и плотный, как боксер. О своей внешности не могу сообщить ничего интересного. Но я не огорчаюсь. Как говорит мой отец, красота в первую очередь нужна женщине, мужчине достаточно быть чуть— чуть симпатичнее обезьяны. Вот только джинсов у меня нет. Санин отец два года проработал шофером в посольстве, а мои родители за границей никогда не были. Конечно, можно купить джинсы и здесь, но, как говорит мама, жертвовать на какую-то рогожу месячную, зарплату она не собирается.
В вестибюле блестели только что вымытые полы. Дежурных, которые днем стоят у входа и отправляют домой тех, кто явился в школу без сменной обуви, сейчас не было. Мы аккуратно вытерли ноги о тряпку и, пробежав на цыпочках по мокрым плиткам, направились в стеклянный переход, который соединяет два школьных здания: основное — с классами, и вспомогательное — где мастерские, столовая, актовый и физкультурный залы.
Дверь актового зала была приоткрыта. В щель виднелась елка и кусочек ярко освещенной сцены. Я открыл дверь пошире и остановился: на сцене с гитарой в руках возвышался незнакомый старшеклассник в потертых джинсах.
 

   — Так это ансамбль девятого класса! — догадался Игорек. — Они сегодня первый раз выступать будут.

 
Мы подошли поближе. Еще в прошлом году никакого ансамбля в нашей школе не было. Новенькие инструменты — три гитары, усилители и ударная установка, — купленные на макулатурные деньги, три года пылились в кладовке у физрука, и вот наконец они появились на сцене.
Девятиклассники ужасно важничали. Они переставляли с места на место прожекторы, тянули по сцене провода и тренькали на гитарах, делая вид, что настраивают инструменты.
 

   — А вам что здесь надо? — обнаружив нас, спросил долговязый.
   — Посмотреть пришли, — улыбнувшись, объяснил Игорек.
   — Нечего смотреть. Бал начнется — тогда войдете.

 
Мы молчали.
 

   — Кому сказано? Закройте дверь с той стороны! — приказал договязый.
   — Ладно воображать! — Игорек с достоинством отступил назад: спорить с верзилой было бесполезно.

 
Мы спустились на первый этаж и вернулись в основное здание. Здесь уже стояли дежурные. Публика начала потихоньку прибывать: входная дверь беспрерывно хлопала, с улицы залетал снежок.
Вскоре из динамиков по всей школе полилась музыка, а у входа в актовый зал появился классный руководитель девятого класса, учитель ботаники и зоологии Евгений Васильевич Клеточкин. Евгений Васильевич пришел в нашу школу с элегантной бородкой, но бородка новой директрисе не понравилась, и ботаник решил оставить только маленькие черные усики.
Подталкивая друг друга, мы снова вошли в зал. Седьмые классы на такие вечера обычно не пускают. Им разрешается проводить «Огоньки» и прочие мероприятия только в своем классе. Сегодня нам разрешили посетить бал в порядке исключения — за хорошую работу по украшению елки.
Старшеклассники толпились кучками у стен, переговаривались, смеялись, но никто не танцевал. Все ждали ансамбль.
Мы заняли скамейку у самого входа. Евгений Васильевич не обратил на нас внимания. Ритка Тышкевич с красной повязкой на рукаве прохаживалась по залу в блузке и шикарных расклешенных джинсах, изображая из себя распорядительницу бала.
 

   — Ты почему в кедах? — высокомерно спросила она, обращаясь к Игорьку.
   — Это последняя мода, — объяснил я, — В Париже все так ходят.

 
Презрительно хмыкнув, Ритка полетела дальше, к окну, где вертелись остальные девчонки из РИТОЛО.
Концерт не начинался. Девятиклассники высовывались из-за занавеса и гордо разглядывали публику. Для наведения порядка на сцену отправилась старшая вожатая. Наконец занавес поехал в сторону, и все увидели ансамбль. Музыканты нарядились в одинаковые голубые рубашки, гитары у них тоже были ярко-синие, в лучах прожекторов сверкала настоящая ударная установка. На самом большом барабане было написано название группы — «Спектр».
Ансамбль заиграл первую песню. Я сразу догадался, что эта мелодия взята с пластинки «Песняров». Гитары звучали вяло и нестройно, но музыканты, явно не понимая этого, держались с достоинством.
Долговязый изо всех сил старался показать свое мастерство и, когда мелодия набрала ритм, закрутился на месте волчком, чуть не свалив грифом микрофон.
 

   — Сейчас будут петь, — сказал Саня. Он решил, что прозвучало вступление.
   — А где у них микрофоны? — заинтересовался Игорек. Он встал во весь рост, приподнялся на цыпочки, потом даже залез с ногами на скамейку и обнаружил только один микрофон, стоящий посредине сцены.
 

 
Мелодия кончилась, но ансамбль так и не раскрыл рта.
 

   — Слабаки! Петь не умеют, — разочарованно заметил Игорек.

 
Музыканты широко улыбались и раскланивались.
Публика шумно аплодировала. Началась новая мелодия, в середине зала появились танцующие пары. Наблюдать за ансамблем стало труднее. В дверях показалась Альбина Полякова с распущенными волосами, в длинной юбке и розовой кофточке. Она поболтала с ботаником, потом кивнула нам и, проскользнув между танцующими, поднялась по ступенькам, ведущим на сцену.
Ритка проводила Альбину завистливым взглядом. Альбина пришла в класс совсем недавно, в сентябре, и сразу же не понравилась Ритке. До ее появления дела у нас в классе вершило РИТОЛО. Все девчонки шли на поводу у Ритки и ее подруги Петровой, которую каждый год избирают старостой класса. Теперь все изменилось. И еще Ритку ужасно злит то, что Альбина одевается скромно, как нормальная девчонка, и все равно выглядит лучше всех.
 

   — Пошли на сцену! Здесь же ничего не видно, — предложил Игорек.

 
Мы вскочили и устремились вслед за Поляковой. Игорек, как лоцман, прокладывал нам путь в танцующем зале. До сцены мы добрались почти без единого столкновения, но здесь нас остановили.
 

   — Вы куда? — удивленно спросила старшая вожатая.
   — На сцену, — объяснил Игорек.
   — Зачем?
   — Просто так, послушать.
   — Ступайте в зал. На сцену посторонним нельзя.
   — А почему Поляковой можно? — спросил я.
   — Она выступает с ансамблем…
   — Мы тоже выступать! — заявил Игорек и, сделав обманное движение, которое мы разучивали на баскетболе, лихо запрыгнул на сцену.

 
Одним словом, мы оказались на лестнице. В зал нас больше не пускали. Ансамбль играл уже четвертую песню, но нам из-за елки ничего не было видно.
 

   — А почему в зал нельзя? — канючил Игорек.
   — Если пришли на бал, ведите себя, как подобает взрослым, — строго сказал ботаник.
   — Мы больше не будем! Отсюда же ничего не слышно.
   — Странно: мне слышно, а вам нет, — пожал плечами ботаник.

 
Мы спустились на первый этаж, собрали спрятанный под лестницей стол и начали играть в настольный теннис. Игорек лег на стол, изображая сетку, а мы с Саней перебрасывали через него ладонями шарик, который подобрали на полу.
И вдруг ансамбль начал играть «Песенку студентов», которая записана на диске Тухманова. Начинается она так: «Во французской стороне, на чужой планете предстоит учиться мне в университете…» Это моя любимая песня, я завожу ее почти каждый день. В зале раздались аплодисменты: эту песню знают все. Но ансамбль опять только играл, а не пел. Тогда мы решили устроить свой концерт. Игорек вскочил на стол и запел. У нас в классе он поет лучше всех и при желании может без микрофона перекричать целый хор. Я подпевал солисту, а Саня стучал ладонями по столу, изображая ударник.
Когда Игорек запел самую красивую часть мелодии: «Лай-ля-лай— лай-ля» — одним словом, припев без слов, — у нас появились зрители. С площадки второго этажа через перила свесилась лысина ботаника.
 

   — Что здесь происходит? — громко спросил он.
   — Концерт, — объяснил Игорек, прервав песню.
   — Хулиганить мы, кажется, не договаривались, — укоризненно сказал ботаник.
   — А почему ваш ансамбль не поет? Безголосых набрали!
   — Солисты тоже будут, — пообещал ботаник.
   — Посмотрим! — Игорек слез со стола.

 
Мы поднялись на площадку — ждать солистов. Ботаник не сводил с нас глаз.
Бал был в самом разгаре. Девчонки танцевали теперь не друг с дружкой, как в начале, а с мальчишками.
Никаких солистов по-прежнему не намечалось. Мы уже собрались покинуть бал, как вдруг на сцену вышла Альбина.
Ансамбль заиграл песню «Арлекино», которую часто передают в исполнении Аллы Пугачевой. Альбина запела озорным, прозрачным голоском:
По острым иглам яркого огня Бегу, бегу, дорогам нет конца…
Танцующие пары рассыпались, все хлынули к сцене. Альбина пела весело, звонко, нисколечко не стесняясь, разгуливала по сцене с микрофоном, как настоящая певица. И даже ансамбль уже не казался нам таким беспомощным и неумелым. Зрители бурно аплодировали. Песню повторили на «бис». Кто-то из старшеклассников, как на настоящем концерте, преподнес Альбине цветы.
 

   — Вот вам и солисты! — улыбаясь, сказал ботаник. Он страшно гордился тем, что его класс организовал первый в школе ансамбль.

 
На следующий день мы с Игорьком отправились в парк кататься на лыжах. Ярко светило солнце. На автобусной остановке, как обычно, скопилась армия лыжников. На двухметровых катушках с финским кабелем играли в пятнашки малыши. Отсюда же начиналась лыжня, ведущая в парк. Самые нетерпеливые лыжники, не желая толкаться в автобусе, брали старт прямо здесь и бежали километр вдоль шоссе. Там, за линией электропередачи, начиналось кладбище, а за ним тянулся парк.
Игорек перебежал дорогу и бросил лыжи на снег, чтобы надеть крепления.
Я тоже надел лыжи, потоптался на месте, чтобы проверить, как сели ботинки на крепление, и вдруг увидел Альбину. Она шагала по дорожке и везла за собою саночки. Обыкновенные детские санки, на которых в нашем парке все, даже взрослые, катаются с гор. Альбина была в оранжевой куртке, красивой вязаной шапочке. Рядом с ней шагал какой-то взрослый парень в очках и дубленке.
 

   — Спортсменка! — восхитился Игорек.
   — А что это за тип? — спросил я.
   — Не знаю. В нашей школе такого нет, — подумав, сказал Игорек.
   — Он же взрослый, ты что, не видишь?

 
Тут нас кто-то окликнул. Я обернулся и увидел Юрика. Проваливаясь по колено в мягкий снег, он прокладывал новую лыжню к остановке. Лыжи у него были непонятные: короче палок, но крепления и ботинки настоящие. Я догадался, что он просто— напросто сломал лыжи и, чтобы не выбрасывать, укоротил их своими силами.
 

   — Привет! — сказал Игорек. — Ты почему вчера на бал не пришел?
   — Не мог. Я лыжи переделывал, — ответил Юрик.
   — Ну и дурак. Полякова со сцены пела, вместе с ансамблем. Вон она пошла.

 
Юрик догнал взглядом Альбину, нахмурил брови:
 

   — А с ней что за парень?
   — Мы сами не знаем, — сказал Игорек.
   — Сейчас узнаем! — сказал Юрик и, оттолкнувшись палками, покатил вперед. Мы с Игорьком кинулись следом, но попали в толпу лыжников, которая осаждала автобус. Когда выбрались, Юрик был уже далеко.
   — Давай лучше в автобус сядем, — вздохнув, предложил Игорек.

 
Я молча кивнул. Игорек бегать на лыжах совсем не умеет. На соревнованиях он пришел к финишу последним, когда судьи уже ушли. Мы сняли лыжи и залезли в длинный желтый «Икарус», который поехал вдоль лыжни. Юрик, часто-часто перебирая палками, старался не отстать от автобуса, но тут шоссе повернуло влево и лыжня пропала.
От остановки мы пошли к оврагу.
Во все стороны сбегали пологие раскатанные склоны. Вокруг было множество ребят. Они скользили под гору на санях, лыжах, на новеньких красных снегоходах «Чук и Гек», крутили слалом на горных лыжах, прыгали с трамплина и просто так глазели по сторонам.
Первым на горку вылетел Юрик. Он махнул нам рукой и, оттолкнувшись палками, лихо покатил вниз по склону, словно перед ним была детская деревянная горка, а не самая знаменитая, самая сложная в нашем овраге гора под названием «Верблюд». Как раз посередине спуска на ней возвышался трамплин, который не объехать ни справа, ни слева.
Я затаил дыхание. Юрик, маленький, сжавшийся как пружина, стремительно летел по склону. Трамплин был все ближе и ближе. На какой-то точке он потерял шапочку, но устоял на ногах и, стремительно взлетев в воздух, без всякого напряжения приземлился, поставив ноги елочкой, как бывалый прыгун.
 

   — Во дает! — вздохнув, покачал головой Игорек.

 
Юрик уже карабкался вверх по склону. Мы решили ждать его на горе. Съехать с «Верблюда» с этой стороны еще сложнее, чем с той, а лететь носом в снег на глазах Альбины мне почему-то не хотелось.
 

   — Я все узнал, — тяжело дыша, вымолвил Юрик, взобравшись на гору. — Это ее брат.
   — Врешь! — воскликнул Игорек.
   — Честно. Только не родной, а двоюродный. Студент.

 
Мы обошли овраг поверху.
Полякова играла с братом. Он пытался столкнуть санки вниз, а Альбина тормозила ногами, стараясь удержаться на склоне.
 

   — Привет! — сказал Игорек.
   — Здравствуйте, мальчики, — улыбнулась Полякова.
   — Мы вчера на концерте были, — сообщил Игорек.

 
Полякова снова улыбнулась. Ее брат посмотрел на нас подозрительно.
 

   — Э-э! Посторонись! — раздался чей-то крик.

 
С пригорка прямо на нас сломя голову летел лыжник.
Я прыгнул в сторону и потянул за собой Игорька. Мы упали в сугроб.
Мимо промчалась долговязая фигура. Сделав крутой вираж, лыжник остановился в двух шагах от Альбины. Я узнал в нем девятиклассника из ансамбля, который вчера выгнал нас с репетиции.
 

   — Вам понравился концерт? — спросила Полякова, не обращая на долговязого ни малейшего внимания.
   — Ерунда! — сказал Игорек. — Это не ансамбль, а обыкновенный оркестр. Кроме солистки, никто не поет.
   — Критик нашелся. Что ты понимаешь?.. — ввязался в разговор долговязый.
   — Игорь очень хорошо поет, — заметила Альбина.
   — Тогда пусть приходит в ансамбль, нам голоса нужны. — Долговязый ради Альбины был готов подписать мир.
   — Без вас обойдемся, — ответил Игорек. — У нас скоро свой ансамбль будет.
   — У вас? — усмехнулся долговязый. — Ты гитару хоть раз в руках держал?
   — Битлы, если хочешь знать, тоже в четырнадцать лет начинали…
   — Ой, мама! Тоже мне битлы нашлись, — оскорбительно хмыкнул долговязый и укатил вниз.
   — У вас есть свой ансамбль? — без всякой иронии спросил студент. Мы переглянулись.
   — Мы только учимся, — чтобы не ударить в грязь лицом, сказал Игорек.
   — Правда? — обрадовалась Альбина. Она приняла слова Игорька за чистую монету.
   — А на каких инструментах вы играете? — продолжал расспросы студент.
   — Чур, я на ударнике! — воскликнул Юрик.
   — Я на рояле в музыкальной школе занимаюсь, — сообщил Игорек.
   — А кто же у вас на гитарах играет? — Альбина взглянула на меня. Я отвел глаза. Так выходило, что на гитаре играть должен я, хотя никогда в жизни не держал ее в руках.
   — А где это вы про битлов прочитали? — спросил студент.
   — У меня книжка есть «Музыка бунта», — объяснил Игорек. — Там написано, что битлы еще в школе свой ансамбль организовали.
   — Правильно, — кивнул студент. — Только тогда ансамбль у них назывался «Кворименс».
   — Откуда вы знаете? — удивился Игорек.
   — У меня альбом есть, а там фотография.
   — У Вити не только альбом, но и все диски, — похвалилась Альбина.
   — И «Монастырская дорога» есть? — спросил Игорек, чтобы показать свою эрудицию. В нашей школе он знает о бит-группах больше всех. Еще в шестом классе он завел блокнотик, куда записывает все, что услышит по радио или вычитает в «Ровеснике».
   — А мы сегодня на концерт идем во Дворец спорта, — вдруг сообщила Альбина. — На «Веселых ребят». Вы такую группу знаете?
   — Конечно, знаем! У меня два диска есть, — сказал я.
   — А у нас, между прочим, лишние билеты. — Альбина посмотрела на брата. Тот внимательно изучал нас сквозь свои дымчатые очки.
   — Я не пойду. Мне с сестренкой надо сидеть, — сказал Юрик.
   — Почему? — огорчилась Альбина. — Попроси маму. Что ж, тебе один раз на концерт сходить нельзя?

 
Юрик молчал.
В классе только наша компания знает, что Юрик сирота, что у него нет ни отца, ни матери. Он боится, что все станут его жалеть, и тщательно это скрывает. Даже в журнале графа «Родители» заполнена у него полностью. Мамой он называет тетку, вместо отца записан дядя, который давно с нею развелся и живет на Севере.
 

   — А вы пойдете? — спросила Альбина, взглянув на нас с Игорьком. Она решила, что Юрик просто не желает идти на концерт с девчонкой.
   — Конечно, пойдем, — сказал я и тут же понял, что выразил готовность слишком рьяно: брат Альбины посмотрел на меня долгим, пронизывающим насквозь взглядом. По губам его скользнула снисходительная улыбка.

 
На следующий день я опоздал в школу на пять минут. По пятницам у нас вместо нулевого урока — политинформация, начинается она ровно в восемь. Входную дверь уже закрыли. Через стекло было видно, как в вестибюле прогуливаются Ритка и Ольга Дугинец. Это означало, что по школе опять вне очереди дежурит наш класс.
Я дождался, пока Ритка посмотрит в мою сторону, и постучал. Ритка повернула голову, но сделала вид, что ничего не видит. Я постучал снова. На этот раз Ритка соизволила меня заметить, но, вместо того чтобы открыть дверь, развела руками, давая понять, что она при исполнении обязанностей и ни на какие поблажки не пойдет.
Я опустил сумку на крыльцо и сел на урну. Это было самое настоящее хамство! Сколько раз я дежурил в школе, и мы никогда своих не задерживали. Через стекло на меня сочувственно поглядывала Ольга Дугинец, маленькая, коротко стриженная под мальчишку. В РИТОЛО это самая хорошая девчонка. Живет она без отца и одевается скромно.
Через пять минут на горизонте появился Саня. Он одним прыжком перелетел через забор. В руке у него болталась расстегнутая сумка, а шарф свисал почти до земли.
 

   — Что, не пускают? — спросил Саня, подбежав к дверям.
   — Кого пускают, а кого нет.

 
Я был уверен, что ради Сани дверь сейчас распахнется, как по щучьему велению. Так оно и вышло. Ритка, улыбаясь, направилась к нам.
Мы вошли в вестибюль, но здесь был Евгений Васильевич, и нам пришлось положить свои дневники на маленький столик, где уже лежала стопка дневников.
Настроение у меня упало: в последний день перед Новым годом получать ни за что ни про что замечание в дневник не хотелось. Мы медленно шли по коридору. Всюду еще были видны следы новогоднего бала. Пол был усеян разноцветными кружками конфетти, под потолком, цепляясь за плафоны, бежали ленты серпантина — красные, желтые, синие…
Мы поднялись на второй этаж. Тут нас нагнала Тышкевич. Она незаметно сунула Сане под мышку дневник.
 

   — А где мой? — спросил я.
   — Получишь у Евгеши, — издевательски улыбаясь, сообщила Ритка.

 
Саня смущенно опустил глаза. Не трудно было догадаться, что Ритка отдала ему дневник чистеньким, а мой вернется назад с замечанием.
Я махнул рукой и пошел в класс. На Санином месте я ни за что не взял бы у Ритки дневник.
День тянулся мучительно долго, уроки казались мне сегодня скучнее, чем обычно. К тому же поболтать было не с кем. Разговаривать с Саней после того, что случилось утром, у меня не было ни малейшего желания.
После зоологии мы с Игорьком собирались удрать, чтобы погладить перед концертом брюки. Как только Евгеша, забрав журнал, скрылся за дверью, Игорек рванулся к выходу. Я последовал за ним, но дорогу нам преградила Ленка Петрова, староста нашего класса.
 

   — Ты чего? Классного часа не будет! — возмутился Игорек.
   — Сейчас генеральная уборка, — тоном, не терпящим возражений, объявила Петрова.

 
Если не считать Ритки Тышкевич, Ленка самая яркая личность в РИТОЛО. Маленькая, живая, с аккуратной челкой и огненно— рыжим хвостом. Никого из ребят она не боится и не признает за авторитет.
 

   — Пока не уберем класс, никто домой не уйдет! — заявила Ритка. Она специально заменила Ленку в РИТОЛО, чтобы на правах лучшей подруги старосты распоряжаться в классе.
   — Какая еще уборка! — В знак протеста Юрик залез на учительский стол.

 
Кабинет географии мы убираем каждый день по графику, а генеральная уборка бывает перед каникулами. Чтобы никто не удрал домой, наш классный руководитель Маргарита Ивановна всегда раздает дневники в самом конце и только тем, кто участвовал в уборке. Но сегодня классная была больна, а дневники нам обещали выдать после каникул.
 

   — Ребя, а может, уберемся по-быстрому? — нащупывая путь к компромиссу, предложил Саня.
   — По-быстрому не получится! — возразила Ритка. — Надо помыть пол, стены и починить парты.
   — Чур, парты чиню я, — вызвался Игорек.
   — И я тоже, — спрыгнув со стола, объявил Юрик. Он мигом смекнул, что парты всегда чинят в коридоре, вернее, в рекреации, и во время починки можно сколько угодно разгуливать по школе и наслаждаться жизнью.
   — Только сумки оставите в классе, — поставила свое условие Петрова. Она опасалась, что Юрик просто-напросто может удрать.
   — Нечаев и Саша Ярославцев, вы будете мыть стены! — объявила Ритка, когда мы перешли в кабинет географии.
   — У меня тоже, между прочим, имя есть, — заметил я.
   — Саша и Леня, вы будете мыть парты, — демонстрируя свою вежливость, на весь класс прокричала Ритка.

 
Я махнул рукой и взял у Ольги Дугинец старую мужскую майку: она принесла ее из дома вместо тряпки. Нам с Саней досталась самая длинная и самая грязная стена напротив окна. На ней под потолком висят портреты знаменитых путешественников, а внизу обычно ставят опоздавших на урок или нарушителей дисциплины. Мы разделили стену на три части: от двери до портрета Миклухо-Маклая — этот кусочек предстояло драить мне, от Миклухо-Маклая до Семена Дежнева стену мыл Саня, а дальше начиналось царство девчонок. Здесь приступила к работе половина РИТОЛО: две Ольги — Завьялова и Дугинец.
В самый разгар уборки в коридоре раздался душераздирающий вопль:
 

   — Эй, люди! Поберегись!

 
В класс стремительно, как танк, въехала парта. Юрик и Игорек везли ее по полу, передвигаясь на корточках, и казалось, что парта едет сама.
 

   — Это что такое? — возмущенно воскликнула Ритка.
   — Ничего. Мы ее починили, — поднимаясь во весь рост, сообщил Игорек.

 
Ритка бросила подозрительный взгляд на парту. Трудно было понять, как ребятам за какие-то десять минут удалось ее отремонтировать. Спинка, которая только что болталась на одном гвозде, теперь была прибита намертво, а стойки кто-то укрепил железными угольниками.
Игорек невинно хлопал ресницами. Только на следующий день он проболтался, что парту починили шестиклассники. Они ремонтировали свои парты в двух шагах от нашего кабинета, и Юрик за одну жвачку поменял парты.
 

   — Хорошо, поставьте ее к стене, — приказала Ритка, не найдя в отремонтированной парте никакого изъяна.
   — Зачем к стене? — удивленно спросил Игорек.
   — Для «Огонька», — объяснила Ритка, показывая жестом, куда надо транспортировать парту.
   — А когда «Огонек»? — оживился Саня.
   — По плану — четвертого числа, — спрыгнув с подоконника, сообщила Петрова.

 
Все бросили работу. Очевидно, ребята, как и я, услышали об «Огоньке» впервые.
 

   — А что будет на «Огоньке»? — поинтересовался Игорек.
   — Танцы. Кстати, ты, Чижов, должен принести проигрыватель.
   — Еще чего! — взорвался Игорек. — В прошлый раз мне дома так влетело…
   — За что? Ничего твоему проигрывателю не сделалось!
   — Совсем ничего, только на пол уронили! — горячился Игорек. — Мне отец за это чуть харакири не сделал…
   — Кто принесет проигрыватель? — спросила Петрова.

 
Все молчали.
 

   — Тогда надо позвать ансамбль, — предложил Яшин.
   — Ты что, думаешь, они к нам пойдут? — сказал я. — Как бы не так!
   — Ну, если кое-кто попросит… — бросила тонкий намек Ритка.

 
Все повернулись к Альбине.
 

   — По-моему, никого звать не надо. Наши мальчики хотят создавать свой ансамбль, — помолчав, сказала Альбина.
   — Кто? — хором закричали девчонки.
   — Мы, — признался Игорек.
   — Правда? — обрадовалась Дугинец.

 
Ритка смерила ее уничтожающим взглядом.
 

   — Кто это «мы»? — спросила Петрова.

 
Мы молчали. Саня про разговор на горке еще не знал, а мы с Юриком никак не ожидали, что эта идея будет так быстро предана гласности.
 

   — Кто это «мы»? повторила вопрос Ритка. — Ты что, Чижов, один на всех инструментах играть будешь?
   — Я могу стучать на ударнике, — нарушил молчание Юрик.
   — Ну а кто будет играть на гитарах? — ехидно поинтересовалась Ритка.
   — Мы с Ярославцевым, — переглянувшись с Саней, сказал я.
   — А играть вы умеете? — продолжала допрос Петрова.
   — Надо сперва гитары купить. На деньги от практики, — неожиданно предложил Игорек.
   — Еще чего? — возмутилась Ритка таким тоном, словно это были ее собственные деньги.

 
Поднялся страшный шум. Ребята были «за», а девчонки пищали, что деньги от практики предназначены совсем для других целей. В то, что у нас что-нибудь получится с ансамблем, они ни капельки не верили.
 

   — Не хотите — сидите без музыки, — сплюнув, заключил Юрик.

 
Мы с Саней снова взялись за тряпки.
 

   — Лучше на эти деньги купить проигрыватель и пластинки, — предложила Ритка.
   — Ну и танцуйте под них сами, — сказал я. — Мы на «Огонек» не придем.
   — Ты, Нечаев, не очень-то противопоставляй себя коллективу! — перебила Петрова. — Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы купить проигрыватель?

 
Девчонки, кроме Альбины, как по команде, подняли руки вверх.
Мы остались в меньшинстве. Мальчишек у нас в классе на пять человек меньше, и поэтому голосовать не имело совершенно никакого смысла.
К метро мы явились без десяти шесть. Дул холодный, пронзительный ветер. Мы надвинули шапки и спрятались за щитом, на котором висели разные объявления. Больше всего я жалел, что мы не договорились встретиться прямо в метро, где тепло и не дует — например, внизу в центре платформы или у касс.
Переминаясь с ноги на ногу, Игорек изучал объявления. Я пританцовывал рядом. И вдруг мы заметили необычный листок. На нем красным фломастером была нарисована гитара. Мы расступились: теперь на объявление падал яркий свет из вестибюля метро. Рядом с гитарой были написаны слова:
КУРСЫ ИГРЫ НА ГИТАРЕ. Проводит опытный педагог. Автор печатных работ по гитаре. Ускоренный курс. Изучение нотной грамоты. Аккомпанемент песен и романсов…
Дальше следовал номер телефона.
 

   — Давай запишемся! — воскликнул Игорек, дочитав объявление.
   — А деньги где взять? — спросил я.
   — Разве там деньги берут? — удивился Игорек.

 
Я не спускал глаз с автобусной остановки, но Альбина появилась совсем с другой стороны. Заметив ее, Игорек с силой хлопнул меня по плечу. Альбина под руку с братом шагала к нам. Издалека они были похожи на парочку. Студент приветливо улыбнулся и пожал нам руки, как взрослым.
 

   — Куда же вы после уборки убежали? — спросила Альбина. — Я еще раз поговорила с девочками. Проигрыватель решили пока не покупать.
   — Правильно! — подхватил Игорек.

 
Тут он опять хотел вставить что-то насчет ансамбля, но я незаметно дернул его за руку: прежде чем трубить всему свету об ансамбле, нужно достать гитары, научиться играть, а потом уже строить из себя музыкантов.
Мы спустились в метро. Стараясь закрепить знакомство, Игорек без остановки болтал с Витей. Я разговаривал с Альбиной. Вернее, слушал, что она говорила, или отвечал на вопросы.
 

   — Правда, симпатичный у меня брат? — спросила Альбина. — Он такой самостоятельный, живет без родителей, обед сам себе готовит…
   — А где его родители?
   — Они в посольстве работают, в Турции.
   — А у тебя что, тоже родичи за границей?
   — Нет, они на Севере, а я живу с бабушкой.
   — Везет же людям! Когда я с бабкой жил, я вечером до десяти гулял.
   — А что ты делаешь после школы? Читаешь?
   — Конечно. У нас почти все собрания сочинений есть.
   — Ты «Гонки по вертикали» читал?
   — Кажется. Я названия плохо запоминаю. Это что, про спорт?
   — Нет, детектив. А что ты сейчас читаешь?

 
Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Разговор принимал опасное направление.
 

   — «Три мушкетера», — соврал я. На самом деле Дюма я прочел давным-давно, в пятом классе, а сейчас назвал его только потому, что на прошлой неделе по телевизору показывали фильм.
   — А что тебе больше всего в книге понравилось?
   — Как мушкетеры за миледи гнались. — Не долго думая, я начал рассказывать, как карета миледи сорвалась с обрыва и…

 
Альбина слушала улыбаясь. Сперва я решил, что она улыбается потому, что от волнения я говорил нескладно. И только на следующий день, взяв в руки книгу, я понял, что к чему. Просто Альбина сразу поняла, что я рассказываю не книгу, а фильм. В книге ни кареты, ни обрыва нет.
Дворец спорта сиял огнями. В вестибюле была толчея. Четыре длинные очереди тянулись в гардероб, две покороче — к лоткам с мороженым.
Зал был заполнен почти до отказа. Зрители заняли даже второй и одиннадцатый секторы, откуда при всем желании можно было увидеть только маленький кусочек сцены, как мыс, выступающий в партер, который расположился на хоккейном поле. Только сбоку, где обычно сидят штрафники, борт был снят, а под зеленым ковром виднелся толстый слой льда.
Высокая эстрада была забита аппаратурой: по краям, у бархатного занавеса, стояли огромные колонки с круглыми динамиками; на авансцене в одну линейку выстроились на блестящих подставках микрофоны. Их было семь, восьмой микрофон — коротышка, ростом вполовину меньше всех остальных, — стоял возле рояля.
Музыканты завершали последние приготовления к концерту. К краешку сцены отовсюду стекались провода. Они сливались в толстый, как канат, пучок, который сползал со сцены в зрительный зал, где среди кресел третьего ряда был замаскирован пульт управления. Возле пульта стоял бородач и подавал непонятные команды на сцену.
Нашу экскурсию остановила билетерша.
 

   — Мальчики, проходите на свои места, сейчас будет третий звонок.

 
Свет в зале потух. Сцена вдруг вспыхнула ярко-оранжевым цветом. Я задрал голову кверху, но никак не мог разобрать, откуда светят прожекторы. Из-за кулис выскочили музыканты в красных, зеленых, желтых, оранжевых, белых костюмах. У каждого из них был почему— то свой цвет. Полилась музыка, совсем не похожая на ту, что можно услышать дома на пластинке. Песня плыла по залу, завораживая зрителей. Мне хотелось вскочить на ноги и петь вместе с ансамблем.
Мелодии следовали одна за другой без всякого перерыва, зрители громко хлопали в ладоши. Почти все песни мне хотелось записать, как это делал мой сосед — парень с кассетным магнитофоном, и унести с собой домой.
После концерта мы возвращались на электричке. Вечером на электричке в наш район почти никто не ездит: все почему-то боятся пересекать в темноте парк. Мы шли по пустынной улице. Вокруг стояли старые, почерневшие от сырости, ветров и дождей дома. Ярко светились витрины запертых магазинов. Скрипели на ветру калитки, лаяли собаки — совсем как в деревне.
Мы перешли по плотине через пруд. Тут на холме, куда взбегала лесенка с каменными ступенями, начинался парк. В парке было» безлюдно, вдоль главной аллеи горели редкие фонари. Игорек с Витей убежали вперед. Студент резвился, как мальчишка, бросался снежками, не пропускал ни одной раскатанной дорожки.
Мы шли с Альбиной близко-близко и молчали. Язык у меня, как назло, словно прирос к нёбу.
 

   — Лень, а правда, ты в хоре пел? — вдруг спросила Альбина.
   — Пел, — нехотя признался я, прикидывая, откуда этот факт известен Альбине. В классе своими талантами я никогда не хвастался, а о том, что был солистом в хоре, знают только Саня да Игорек.
   — Ой, как интересно! — обрадовалась Альбина. — Мне страшно нравится, как поют мальчики. У них такие приятные голоса. А почему ты сейчас не поешь?
   — Я в прошлом году бросил, когда репетиции на воскресенье перенесли, — вздохнув, объяснил я.
   — Почему? Воскресенье же самый свободный день.
   — По воскресеньям у нас был хоккей. Я в прошлом году за дворовую команду играл…
   — Никогда бы не оставила хор из-за хоккея! — улыбнувшись, заметила Альбина. — Как же ты в ансамбле заниматься будешь? Хоккей не помешает?
   — Ансамбль — другое дело. В хоре скукота, а тут поешь, что хочешь, — сказал я и запнулся. Вышло, что я говорю об ансамбле так, словно он у нас обязательно будет, как январь после декабря.
   — А где вы репетировать собираетесь? В актовом зале?
   — Не знаю. Надо сперва играть научиться. Я ни разу еще гитару в руках не держал.
   — Если хочешь, я поговорю с Витей. Он может вас научить.

 
Я пожал плечами. Игорек держался с братом Альбины так, словно тот был нашим одноклассником, а я его почему-то стеснялся.
Вернувшись домой, я обнаружил, что в квартире пусто. Это означало, что родители пошли в гости или в театр. На кухонном столе валялась моя записка: «Поехал на концерт во Дворец спорта, вернусь поздно. Леня». Записка лежала на том же самом месте, где я ее оставил. Определить, читали ее или нет, было невозможно.
Сунув записку в карман, я вошел в большую комнату, включил телевизор. Люблю, когда дома никого нет. Можно совать нос куда хочется, а главное, никто не будет тебя за каждую мелочь пилить, читать длинные и нудные нотации.
По телевизору показывали концерт «Звезды зарубежной эстрады».
Какая-то певица, еле-еле шевеля губами, что-то шептала в микрофон. Ни слов, ни даже языка, на котором исполнялась песня, разобрать было невозможно. Потом на сцену выскочил молодой парень в белом костюме и запел по-английски быструю, веселую песню. Он прыгал по сцене, как мальчишка, и, хлопая в ладоши, заставлял зал петь вместе с ним.
Я быстро открыл сервант, взял большой фужер, из которого наши гости пьют минеральную воду, и стал подражать певцу. Пою я, конечно, не так, как Игорек, но голос у меня есть, не пропал, хотя и ломался.
Я спел с телевизором почти всю песню: мелодия оказалась несложной, а слова я, как обычно, сочинял на ходу. Я так увлекся, что не заметил, как хлопнула входная дверь.
 

   — Это что за цирк? — спросила мама, заглянув в комнату.

 
Я сел в кресло.
 

   — И поставь на место рюмку. Сколько раз тебя просили не лазить в сервант.

 
Песня кончилась, певец раскланивался, благодаря зрителей за внимание. Вздохнув, я поставил фужер в сервант.
 

   — Кто это? — спросила мама.

 
Диктор объявил, что песню исполнял певец из Англии Клифф Ричард. Англичанин запел новую песню. Мама еще немного постояла у телевизора и, поморщившись, заметила:
 

   — Слишком кривляется.
   — А, по-моему, здорово, — сказал я и прибавил звук.

 
Сделал я это совершенно зря, потому что мама тут же подошла к телевизору с другой стороны и вырубила звук совсем.
 

   — Ма, включи! — вскочив на ноги, взмолился я.

 
Но все было бесполезно.
Только когда мама ушла на кухню, я крутанул звук и чуть не прикусил язык от досады. Ансамбль исполнял «Песенку студентов», последний, самый последний куплет.
Начали передавать новости, я решил, что лучше всего не откладывать дело в долгий ящик и сразу же переговорить с родителями насчет гитары.
Я подкрался к кухонной двери.
Родители, как обычно, говорили об обмене. Этот разговор они ведут каждый день. Мама ищет варианты, чтобы съехаться с бабушкой и перебраться поближе к центру.
Сделав глубокий вдох, я постучал в дверь.
 

   — Войди! — крикнул отец. Он жевал бутерброд и одновременно просматривал «Литературную газету».
 
   — У меня просьба, — объявил я, стараясь не выдать своего волнения.
   — Какая? — спросил отец.
   — Сперва обещайте, что выполните.
   — Лень, кончай дурить. И так голова кругом идет!
   — Купите мне гитару.
   — Какую еще гитару? — удивилась мать. По выражению ее лица можно было подумать, что она никогда в жизни не слышала о таком музыкальном инструменте.
   — Обыкновенную, за семь пятьдесят.
   — Зачем тебе гитара? — спросил отец.
   — У нас будет свой ансамбль.
   — У кого это у «нас»? — заинтересовался отец, отложив в сторону газету.
   — Мы — это я, Саня и Игорек.
   — Какой Игорек? — задала вопрос мама. Расспросам, как обычно, не было конца.
   — Вам что — семь рублей жалко? — спросил я, потеряв терпение.
   — На дело не жалко, — смягчилась мама. — Но будет ли от этого толк? Ты за что ни возьмешься, никогда не доводишь до конца. Хор бросил, фигурное катание тоже…

 
В дверь позвонили. Я вышел в коридор и, заглянув в глазок, обнаружил, что на площадке стоит Игорек, без шапки, взъерошенный, красный, как после бани.
 

   — Завтра поедем! — выпалил он, когда я отворил дверь.
   — Куда?
   — В музыкальный магазин. Там сегодня вечером гитары были. Мне сосед сказал.
   — Мне денег не дают.
   — Все равно поедем, — уговаривал Игорек. — Сперва одну купим, а играть будем по очереди.
   — Хорошо!
   — Ты куда это собрался? — спросила мать, когда Игорек ушел.
   — В магазин, гитару Игорю покупать.

 
Мама вздохнула, но ничего не сказала.
Утром Игорек заявился к нам в восемь часов.
 

   — Ты еще спишь? — изумился он, когда я вышел на звонок в трусах.
   — Сейчас оденусь, — сказал я и, потягиваясь, пошел мыться.
   — Только быстрее, — беспокоился Игорек. — Если к открытию не успеем — все гитары расхватают.

 
Я вздохнул и решил ради такого случая пожертвовать завтраком. К тому же мне все равно надо было спешить: мама уехала в центр за продуктами, но с минуты на минуту мог проснуться отец. Когда у него свободное время и хорошее настроение, он страшно любит заниматься со мной английским или математикой.
До метро мы добрались на троллейбусе. Всю дорогу Игорек ужасно нервничал и жалел, что мы не сели на автобус, который делает до метро на две остановки меньше.
В метро он всюду бежал бегом, на каждой остановке высовывался из вагона, чтобы посмотреть на часы. На площадь Свердлова мы приехали без пятнадцати десять. Выскочив на улицу, Игорек огляделся. Впереди в туманной дымке возвышался Большой театр.
 

   — Пошли сюда, — сказал Игорек и потянул меня вправо. Мы пробежали мимо киосков с мороженым, мимо бензоколонки. Потом миновали гостиницу «Метрополь» и нырнули в подземный переход. На ходу Игорек все время уточнял маршрут по бумажке, на которой было нарисовано, как добраться до магазина.

 
На Неглинке мы без всякого труда нашли трехэтажный дом песочного цвета, на фасаде которого, чуть повыше витрин, большими буквами были написаны слова: «Музыкальные инструменты».
Толкнув ногой дверь, Игорек ворвался в магазин. В первом зале стояли новенькие пианино, закрытые полиэтиленовой пленкой. Слева продавались электрогитары: синяя за 215 рублей, с чехлом, и желтая за 150 рублей. Под стеклом в бумажных пакетах лежали струны. Простых гитар нигде не было видно.
Игорек протиснулся к прилавку. Молоденькая продавщица заворачивала в бумагу медиаторы и болтала с парнем в дубленке.
 

   — У вас есть дешевые гитары?
   — Ты что, сам не видишь?
   — Вчера ведь были? — уныло вымолвил Игорек.
   — Вот вчера бы и приходил.
   — А когда еще будут?
   — Неизвестно, — отрезала продавщица и снова заговорила с парнем в дубленке.
   — Тетенька! — взмолился Игорек. — Вы не обижайтесь, но нам очень нужна гитара.
   — Мальчик! — недовольно повела бровью продавщица. — Ты разве не видишь, что я разговариваю с покупателем? Чему вас только в школе учат?

 
Чуть не заплакав от обиды, Игорек выскочил на улицу и вдруг остановился как вкопанный. На витрине магазина стояла новенькая шестиструнная гитара с красивым коричневым грифом и блестящими золотыми струнами. На гитаре висела табличка: «Выдается только по лотерее».
У тротуара стоял красный «Москвич»-пикап. Молодой мужчина грузил в кузов электрогитары. Ему помогали двое ребят.
 

   — Вы себе гитары покупаете? — спросил я.
   — Для ансамбля! — похвастались ребята.
   — А где вы столько денег взяли? — удивился Игорек.
   — ЖЭК дал. У нас есть клуб для подростков, «Факел».
   — А где это? — загорелся Игорек.
   — В Люберцах.

 
Я присвистнул. В Люберцах живет мой двоюродный дядя. Один раз мы ездили к нему на такси и еще при старом тарифе заплатили по счетчику пять рублей.
Игорек окончательно упал духом.
 

   — А вы в свой ЖЭК сходите, — включился в разговор мужчина. Теперь он укладывал в кузов барабан. — Скажите: так, мол, и так, хотим создать ансамбль… У вас там должен быть педагог-организатор. Сейчас они при каждом ЖЭКе, и деньги отпускаются…

 
Игорек потащил меня обратно в метро, он решил отправиться в ЖЭК немедленно.
 

   — Сегодня там все равно никого нет, — остановил я его. — Тридцать первое число.

 
Игорек вздохнул. Было ясно, что из-за гитары он совсем позабыл про Новый год.
Когда я вернулся домой, у нас уже полным ходом шли приготовления к Новому году. Мне поручили раздвинуть в большой комнате стол и покрыть его скатертью. Папа раскладывал ножи и вилки. Приборов было шесть. Это означало, что у нас, как обычно, будут гости. Потом я вытряхнул в мусоропровод ведро. Настроение у меня было совсем не новогоднее. Даже не хотелось гадать, что мне на этот раз подарят родители. Ясно было, что гитару они мне не купят.
От нечего делать я вылез на балкон. Внизу спешили люди, торговал елочный базар.
 

   — Леня! — возмущенно крикнула мама. — Ты как маленький ребенок! Учти, если простудишься, я лечить тебя не буду.

 
Я уже хотел вернуться в комнату, но в этот момент услышал гитару, она играла где-то совсем близко. Я перегнулся через перила и посмотрел вниз. Мне показалось, что гитара играет возле нашего подъезда, под козырьком.
Я выскочил в коридор и схватил шапку.
 

   — Ты куда? — удивилась мать.
   — Я немного погуляю.
   — Полчаса, не больше! — крикнул мне вдогонку отец.

 
На скамейке возле нашего подъезда сидела незнакомая компания. Я проскочил мимо и остановился шагах в десяти, возле площадки для автомашин.
На гитаре играл парень лет восемнадцати, в телогрейке и большой белой шапке. Остальные ребята — примерно моего возраста — пытались под его аккомпанемент спеть что-то похожее на песню Высоцкого из кинофильма «Вертикаль».
Парень играл не медиатором, как мне показалось вначале, а обыкновенным пятаком. Я пытался рассмотреть, как он ставит пальцы, но фонарь под козырьком светил тускло и струны сливались с грифом.
Песня кончилась, гитарист посмотрел на нас и со всей силы еще раз ударил по струнам. У него было добродушное лицо и курносый, как у мальчишки, нос.
 

   — Простите, — осмелев, спросил я, — какой вы сейчас взяли аккорд?
   — Блатной квадрат, — солидно ответил гитарист. Ему страшно появилось, что я обратился к нему на «вы».

 
Тут я услышал знакомый свист и, обернувшись, заметил Игорька: бежал к нашему подъезду через детскую площадку прямо по гробам, в которых даже днем можно утонуть.
 

   — Коль! Привет! — крикнул он, обращаясь к гитаристу.
   — Привет, — кивнул парень, будто старому знакомому. (И где только Игорек успел познакомиться с таким взрослым парнем?)

 
Коля сыграл еще одну песню и, вытащив из кармана сигарету, спросил:
 

   — Кто поиграть хочет?
   — Можно мне? — загорелся Игорек. Он схватил гитару и сыграл одной струне «Чижик-пыжик». На сегодняшний день это был весь репертуар.
 
   — Слабак! — разочарованно протянули ребята.
   — Так я не умею, только учусь, — объяснил Игорек.
   — Значит, плохо учишься! — покровительственно заметил Коля, закуривая сигарету.
   — Как же — научишься, если гитары нет! — вздохнул Игорек. — Мы сегодня ездили в магазин, говорят, гитар нет и неизвестно, когда будут.
 
   — Тяжелый случай, — посочувствовал Коля и вдруг предложил: — А ты пока возьми мою.
   — Как это — возьми? — изумился Игорек.
   — Поиграешь — отдашь, мне все равно скоро в армию… Игорек зачарованно смотрел на гитару. Он никак не мог поверить, она теперь на время принадлежит ему.
 
   — Если что, я к тебе за гитарой зайду. Ты в какой квартире живешь?
   — В семьдесят пятой, прямо над тобой, — объяснил Игорек. Ребята с завистью поглядывали на Игорька. Такого они не ожидали, и Коля, в общем, вел себя странно: разговаривал с нами, как равными, не заносился, не демонстрировал свое превосходство.
   — Леня! Леня! Иди домой! — послышалось откуда-то с неба. Это мама звала меня домой.
   — Зайдем к тебе, — предложил Игорек.

 
Заметив Игорька и в особенности гитару, мама помрачнела и сразу предупредила:
 

   — Леня, ты, пожалуйста, недолго, скоро придут гости.

 
Мы прошли ко мне в комнату. Игорек не мог оторваться от гитары.
 

   — Она расстроена, — объяснил он, проводя рукой по струнам.
   — А как ты определяешь? — спросил я.
   — Очень просто, смотри. Первая струна, прижатая на пятом ходу, должна давать «ля». Так в самоучителе написано. Ля, ля… — пел Игорек и подкручивал колки, регулирующие натяжение струн.

 
В комнату заглянула мама.
Я понял, что пора сматывать удочки. Мы договорились, что встретимся завтра или послезавтра и пойдем в ЖЭК. Гитару Игорек бережно спрятал под куртку.
Вскоре приехали гости. Они все почему-то больше всего интересовались моими успехами в учебе и заставляли меня, как маленького, зажигать бенгальские огни. Родители подарили мне кляссер для марок, которые я уже давно не собираю.
В половине двенадцатого вдруг раздался звонок.
Я пошел открывать дверь. На лестнице стоял Игорек. Он чуть не плакал.
 

   — Лень! Возьми гитару к себе. Я матери объяснил, что мне Коля на время дал, а она раскричалась…

 
Проснулся я в час дня. Ночевать мне пришлось на раскладушке в большой комнате, потому что мою комнату заняли гости.
Я умылся и взял гитару, которую вчера незаметно засунул в стенной шкаф.
В коридоре, зевая и потягиваясь, появился отец. Увидев гитару, он спросил:
 

   — Что, уже гитару купил?
   — Это не моя, — уклончиво объяснил я.

 
Отец больше ничего не спросил, но от мамы так просто отделаться не удалось.
 

   — Леня! Объясни толком, где ты взял гитару? — спросила она за завтраком.
   — У Коли.
   — У какого Коли?
   — Его фамилия Снегирев. Он с Игорьком в одном подъезде живет.
   — А где он учится?

 
Он работает учеником слесаря в троллейбусном парке.
Час от часу не легче! — воскликнула мама. — За что он вам дал гитару?
 

   — Просто так. Ни за что. Гитара ему сейчас не нужна, он скоро в армию уходит.
   — А сколько ему лет? — спросила мама.
   — Восемнадцать…
   — Тебе что, дружить больше не с кем? Одноклассников мало?
   — А где вы познакомились? — спросил отец.
   — В подъезде.
   — Больше во дворе гулять не будешь! — твердо сказала мама.
   — Погоди, Наташа. Давай без паники, — вмешался в разговор отец. — Ты меня с этим парнем познакомишь?
   — Пожалуйста, — согласился я, так и не поняв, зачем отцу понадобилось это знакомство.

 
Третьего января мы отправились в ЖЭК. Саня взял с собой новенький кассетофон «Весна-306», который бабушка подарила ему на Новый год. Кассетофон работал от батареек. Записей у Сани было совсем немного — всего одна кассета, но носить с собой музыку было интересно.
ЖЭК находился на первом этаже. У подъезда висела большая красная табличка: «Часы приема населения».
Саня почесал в затылке, пытаясь определить, считаемся ли мы населением или нет.
 

   — Кто хоть раз в ЖЭКе был? — спросил Игорек.
   — Я, — признался Юрик. — Когда у нас кран протекал.
   — Лучше пусть Саня пойдет, — предложил я.

 
Я считал, что переговоры лучше всего вести ему. Саня у нас акселерат. Если бы из класса в класс переводили по росту, он давно бы окончил школу.
Войдя в подъезд, мы обнаружили на площадке три двери с разными табличками: ЖЭК занимал весь этаж.
Мы вошли в дверь с надписью «Секретарь» и увидели обыкновенную квартиру. Начальник принимал посетителей в большой комнате с письменным столом, кожаным диваном и стульями вдоль стены.
 

   — А, молодежь! — улыбнулся начальник.
   — Здравствуйте! Мы хотим создать при ЖЭКе вокально-инструментальный ансамбль, — с ходу начал Саня.
   — Очень хорошо. А где вы живете?
   — В доме 98, корпус один и два.
   — Нам нужны деньги на инструменты, — уточнил Игорек.
   — Деньги? — задумчиво спросил начальник и зачем-то вытер лысину платком. — А сколько именно?
   — Тысячу рублей.
   — Таких денег у нас нет. — Начальник ЖЭКа развел руками.
   — Почему же у других есть? — обиженно спросил Игорек. — Сегодня в магазине для одного ЖЭКа сразу шесть гитар купили!
   — И еще барабан! — уточнил я. — Для подросткового клуба «Факел».
   — У нас такой клуб тоже обязательно будет, — сказал начальник. — Зайдите-ка вы в соседний подъезд. Там найдите педагога— организатора. Зовут его Николай Трофимович. И оставьте вашу заявку.

 
Из кабинета мы вышли в приподнятом настроении. По правде говоря, я ожидал, что нас без разговоров просто выставят вон.
В соседнем подъезде на одной из квартир висела табличка: «Детская изостудия».
 

   — Это, наверно, здесь, — предположил Игорек.

 
Мы вошли и увидели пенсионера. Стоя перед мольбертом, он выводил кисточкой надпись: «Клуб для подростков «Чебурашка». Вдали на шкафу стояла гипсовая скульптура.
 

   — Здрасте! — хором поздоровались мы.
   — Нас послал начальник ЖЭКа, — объяснил я. — Он сказал, что надо оставить вам заявку на инструменты для вокально-инструмен— тального ансамбля.

 
Старичок тотчас открыл блокнот.
 

   — Три гитары, усилитель, ударную установку, можно органолу, — диктовал Игорек.
   — А цены вы знаете? — спросил старичок.
   — Знаем, — кивнул Игорек и стал называть цены.

 
Лицо у воспитателя постепенно вытягивалось.
 

   — Такие деньги у нас вряд ли найдутся.
   — Зачем тогда вывеску вешать? — спросил Игорек.
   — Как зачем? — изумился старичок. — У нас уже работает изостудия, кружок ручного вязания, скоро будут другие кружки, авиамоделизма, например.
   — А как же ансамбль? — спросил Юрик.
   — Ансамбль нам, пожалуй, не подойдет, — теперь уже совсем твердо заявил старичок. — Не по карману, да и шум… Жильцы, я думаю, возражать будут.
   — Откуда вы про жильцов знаете? Может быть, они, наоборот, довольны будут? Может, они музыку любят? — возмутился Игорек.
   — Не огорчайтесь, — успокоил старичок. — В следующей пятилетке у нас запланировано строительство специального клуба. Будет отдельное здание, возле почты. Там можно будет шуметь сколько угодно, и средства на оборудование дадут немалые. Тогда купим, что хотите. Даже концертный рояль.
   — Не нужен нам рояль! — сказал Игорек и пошел к двери.

 
Мы вышли на улицу. На школьном стадионе взрослые команды играли в футбол. Шел мокрый снег.
 

   — Что будем делать? — спросил Юрик.
   — Придется самим покупать, — бодро заявил Игорек.
   — А где деньги взять? — спросил я.

 
Игорек не ответил. Мы подошли к почте, которая занимала соседний подъезд. Здесь за стеклом висело большое объявление: «Отделение связи приглашает почтальонов на вечернюю доставку. Оклад — 40 руб.».
 

   — Примерно за полгода можно на все заработать, — прикинул Саня.
   — Пошли! — Игорек решительно направился к подъезду.

 
Сперва мы попали на телеграф. Здесь нам объяснили, что обращаться нужно в отдел доставки — на той же площадке, только в другой квартире. Я приоткрыл дверь. В щелку были видны стоящие на полу большие почтовые сумки на колесиках, почти такие же, как хозяйственные, которые продаются у нас в универмаге, только раза в три больше. Подталкивая друг друга, мы вошли в комнату.
Возле окна две женщины сортировали письма.
 

   — Здравствуйте, — сказал Игорек. — Мы по объявлению. Вы на работу принимаете?
   — Смотря кого. — Пожилая женщина в полосатом платке подозрительно посмотрела на Игорька.
   — Тебе сколько лет? — спросила другая женщина, помоложе.
   — Пятнадцать, — сказал Игорек, на всякий случай прибавив себе полтора года.
   — А зачем с собой толпу привел? — спросила пожилая женщина.
   — Мы все работать хотим, — объяснил я.
   — Нам нужно два человека, не больше.

 
Мы молчали.
 

   — А ну-ка иди сюда, — пожилая женщина показала на Саню. — Как тебя зовут?

 
Саня назвал свое имя.
 

   — Договоримся так, — предложила пожилая женщина. — Сначала мы возьмем одного, а там посмотрим. Будет стараться — примем остальных. Нам работники нужны… Валя, покажи ему все, что надо.

 
Молодая женщина остановилась возле сооружения, напоминающего книжный шкаф.
 

   — Это сортировочный шкаф. Здесь пятнадцать ячеек — по числу участков. Каждый почтальон обслуживает один участок. Вот «бегунок» — сортировочный журнал. Здесь записано, кто какие газеты и журналы выписывает…

 
Валя взяла из пятой ячейки толстую тетрадь, на которой стояла цифра «5», а рядом с нею маленькая буква «у».
 

   — А что значит «у»? — спросил Саня.
   — Утренняя доставка, с шести утра.

 
Саня почесал в затылке.
Валя улыбнулась:
 

   — Испугался? А мы, основные почтальоны, так каждый день встаем.
   — Конечно, мы привыкнем, — поспешно сказал Игорек.
   — Не пугайтесь, подростки у нас носят «Вечернюю Москву» и «Известия» плюс письма. Это вечером, с шести до восьми.

 
Я вздохнул с облегчением. В такое время можно запросто носить газеты, не объявляя об этом родителям.
 

   — Все понятно? — спросила Валя.

 
Саня кивнул.
 

   — Тогда приходи завтра с родителями — будем оформлять. Работники нам нужны.

 
Саня озадаченно молчал.
 

   — А если родители в командировке? — спросил я.
   — Тогда ничего не выйдет, — сказала Валя. — Родители должны сдать паспорт и справку на совместительство.
   — Чей паспорт? — осведомился Игорек.
   — Папин или мамин, а почту носить будете вы. Но учтите: нужна хорошая память и аккуратность. У нас соревнование за отличное обслуживание.

 
Дома я долго выбирал момент для разговора о почте. Главное, я никак не мог решить, с кем говорить сначала. Мама готовила на кухне пирог: завтра опять ожидались гости. Пирог почему-то не получался, и мама хмурилась. Отец завалил бумагами весь стол в большой комнате и что-то считал на карманной вычислительной машине.
 

   — Опять без дела болтаешься, — вздохнула мама, когда я заглянул на кухню. — Сел бы, почитал.
   — Я уже читал.
   — Что-то я не заметила. Что ты за сегодняшний день полезного сделал?
   — Кое-что сделал: мы на работу устраиваемся.
   — На какую работу? — изумленно воскликнула мама.
   — Нам деньги нужны на инструменты.
   — На инструменты? — переспросил отец, как обычно появившись на кухне в самый неподходящий момент.
   — Мы устраиваемся разносить газеты, чтобы заработать на инструменты, — объяснил я.
   — Гм!.. — озадаченно воскликнул отец.
   — На учебу это не повлияет, — сказал я.
   — Не выдумывай, — твердо сказала мама. — Наработаться ты еще успеешь. Сейчас главное — учиться.

 
На следующий день Игорек потащил меня к студенту. Приглашение Альбина передала нам давным-давно, на следующий день после концерта, но мы специально тянули время, чтобы немного освоить гитару. А я думал одолжить у родителей деньги, купить гитару, чтобы потом, заработав на почте, вернуть долг. Но теперь никаких надежд на свой собственный инструмент у меня не осталось.
Над нами висело низкое, хмурое небо. На деревьях, на телефонных будках, на автомашинах, которые остались зимовать возле домов, выросли большие снежные шапки.
На звонок долго не открывали. Я уже начал сомневаться, туда ли мы попали, но Игорек утверждал, что один раз видел, как Витя вместе с собакой проследовал именно в этот подъезд, а потом его голова мелькнула якобы в окне шестого этажа.
 

   — Ах, это вы! — На пороге появился Витя в сером мохнатом свитере и джинсах. Очки у него на этот раз были простые, прозрачные. — Раздевайтесь, только тихо — идет запись.

 
Мы вошли в прихожую. На подстилке возле ванной лежал огромный старый боксер. Вскочив, он обнюхал нас с Игорьком и, убедившись, что мы не воры, снова улегся спать. Слева до самого потолка поднимался книжный шкаф. На полках стояли собрания сочинений, альбомы по искусству в белых глянцевых обложках, старинная, в золотых переплетах энциклопедия. На стенах висели значки. В основном это были гербы наших и зарубежных городов.
В большой комнате красивый мужской голос пел жалостную песенку из кинофильма «История любви».
Через минуту Витя распахнул дверь и пригласил нас в комнату. На диване сидел молодой мужчина с такой же бородкой, какая была когда-то у ботаника.
 

   — Знакомьтесь, это мой друг Альберт.

 
Мужчина приподнялся и, зачем-то отвесив нам театральный поклон, сказал приятным голосом:
 

   — Очень рад.

 
Я сразу догадался, что песню пел он.
 

   — Располагайтесь, — Витя показал на удобные низкие кресла. — А где третий? Вы же сказали, что придете втроем. Он заболел, — с ходу выпалил Игорек.
   — В следующий раз он придет, — сказал я. — Обязательно.

 
Я догадался, что студенту хочется проверить свои педагогические таланты, а без третьей гитары об ансамбле не могло быть и речи.
 

   — Ну хорошо, посидите немного, — сказал Витя. — Мы еще кое— что запишем.

 
Я стал искать глазами проигрыватель, полагая, что речь идет о записи с пластинки на магнитофон. Но проигрыватель был закрыт крышкой. Витя же возился возле кассетного магнитофона, к которому сбегались провода от двух микрофонов. Один был подвешен к настольной лампе, другой бородач держал в руке. На письменном столе валялись раскрытые книги, а у стены стояла чертежная доска с рейсшиной. Прямо над нами висели плакаты битлов. На одном из них битлы, еще совсем молоденькие, шли босиком по «зебре» через дорогу. Точно такую картинку я видел на конверте диска «Монастырская дорога». На втором плакате битлы сидели на лестнице, у подножия которой стояла ударная установка цвета морской волны.
Витя нажал на кнопку. Включилась перемотка. Кассетофон запищал, как Буратино, потом комнату наполнила знакомая мелодия.
 

   — Это битлы! — обрадовался Игорек.

 
Студент с приятелем засмеялись. Вид у них был довольно загадочный.
 

   — Что вы смеетесь? — обиделся Игорек. — У меня дома такая запись есть.

 
В ответ на это Витя выключил кассетофон, взял со стула гитару и вдруг запел песню, которая только что звучала на пленке. Бородач стал ему подпевать. Игорек открыл рот от изумления.
 

   — Ну как? — спросил Витя, когда песня кончилась.
   — Здорово! — ответили мы в один голос. — Вы нас так научите?
   — А терпения хватит? — поинтересовался Витя. По его тону было ясно, что он в этом совсем не уверен.
   — Хватит! — твердо заявил Игорек.
   — На какой гитаре ты хочешь играть? — спросил бородач.
   — На обыкновенной, — не поняв вопроса, ответил Игорек.

 
Бородач засмеялся.
 

   — Если вы хотите сделать группу, — объяснил Витя, — у вас должны быть три гитары: ритм, бас и соло.
   — Мне тогда «ритм», — не совсем уверенно выбрал Игорек.

 
Было понятно, что он, как и я, знает, чем эти гитары отличаются друг от друга.
 

   — А ты? — спросил бородач, обращаясь ко мне.
   — «Соло»! — недолго думая сказал я, чтобы не выглядеть полным профаном.
   — А кто из вас умеет играть на фортепьяно?
   — Я! — Игорек поднял руку. От волнения он забыл, что находится не в классе.
   — Он в музыкальной школе занимается, — уточнил я.
   — Вот и отлично! — сказал Витя. — Солист играет по нотам, поэтому на гитаре-соло будешь учиться ты… Принцип здесь такой, — продолжал Витя, взяв в руки гитару. — Открытая первая струна дает звук, соответствующий «ми».

 
Он несколько раз провел медиатором по первой струне, которая и в самом деле пела что-то похожее на «ми».
 

   — Та же струна, зажатая на первом ладу, — «фа».

 
Игорек понимающе кивнул головой. Я понял, что ему освоить эти премудрости будет в сто раз легче, чем мне.
 

   — А ты будешь играть на ритм-гитаре, — сказал Витя, посмотрев на меня. — Здесь самое главное выучить аккорды, они записываются специальными значками.

 
Он протянул мне гитару. Я нерешительно просунул голову в ремень. Как держать инструмент, я понятия не имел, а потому решил не объявлять, что ноты знаю не хуже Игорька.
 

   — Большим пальцем упирайся в гриф, остальные пальцы свободно бегают по струнам, — объяснил бородач. Он схватил меня за руку и стал размещать мои пальцы в соответствии с правилами.
   — А правой рукой води по струнам, — сказал Витя. — Бой у тебя появится не сразу, но обязательно слушай, какой выходит звук. Он должен быть чистый и красивый.

 
Я ударил медиатором по струнам. Гитара зазвенела.
Потом Витя показал, как брать основные аккорды. Первый аккорд— «ля минор» — строился так: указательным пальцем полагалось нажать вторую струну первого лада, безымянным — четвертую струну второго лада, а средним — третью струну на том же ладу.
Второй аккорд — «ми мажор» — брался так же, как первый, только все пальцы ставились на одну струну выше.
 

   — Попробуй! — предложил Витя. — Смотри на меня и бери аккорд. Он держал перед моим носом вторую гитару, а бородач передвигал по грифу мои пальцы. Так мы сыграли каждый аккорд по два раза.

 
Потом я попытался взять аккорды самостоятельно, но затею пришлось оставить: пальцы, как назло, попадали не на те струны, что надо. А главное, чтобы прижать струну к грифу, приходилось стараться изо всех сил.
 

   — Как у вас с пением? — спросил Витя.
   — Пятерка, — гордо сказал Игорек.

 
Бородач засмеялся. Я догадался, что Витя имел в виду не отметку.
 

   — Что вы собираетесь исполнять? — повторил свой вопрос Витя.
   — Песни, — ответил Игорек. — Если можно, вот эту.

 
Он запел «Желтую субмарину» из репертуара ансамбля «Битлз». Витя и бородач внимательно слушали, потом взяли гитары и начали аккомпанировать. Игорек запел увереннее.
 

   — Весьма! — многозначительно сказал бородач, когда песня кончилась.
   — Где ты научился так петь? — спросил Витя.
   — Нигде, — пожал плечами Игорек. — Просто слушал магнитофон и пел под записи.
   — А слова? — поинтересовался бородач.
   — У одного парня из нашей школы списал, — объяснил Игорек. Студенты молчали. Я понял, что таких талантов от Игорька они не ожидали. Мы начали прощаться.
   — Когда к вам можно приходить? — спросил Игорек.
   — Увидишь свет — заходи, — объяснил Витя. — Главное, быстрее доставайте гитары.
 

 
Незаметно пролетели каникулы. В первый день занятий мама разбудила меня в семь, хотя обычно я встаю без пятнадцати восемь, с «Пионерской зорькой».
 

   — Ма, я еще посплю, — пробурчал я и отвернулся к стене.
   — Вставай, вставай, у тебя портфель не собран.

 
Я медленно опустил ноги на ковер. Начиналось длинное, расписанное по минутам утро. Сперва зарядка, потом уборка постели, умывание, потом каша…
За завтраком я сел поближе к окну.
На дворе ярко светило солнце. Впервые за последнюю неделю небо очистилось от туч.
 

   — Что ты там высматриваешь? — спросила мама.

 
Я отодвинулся от окна, сделав вид, что сосредоточенно жую бутерброд.
Я поджидал момент, когда на дорожке возле «Оптики» появится Альбина. Осенью я видел ее из окна часто, почти каждый день.
Большая стрелка на будильнике подползла к восьми. Чтобы попасть на нулевой урок, нужно выходить из дома. Я вздохнул, схватил сумку и начал одеваться.
 

   — Как следует заправь шарф. Посмотри, на брюках у тебя какая— то нитка, почисти ботинки…

 
Указаниям не было конца. Еще хорошо, что в этом не принимал участия отец. Он только что встал и плескался в ванной.
 

   — Ма, я в школу опоздаю! — взмолился я.
   — Хорошо, иди. Нужно с вечера лучше собираться.

 
Я выскочил на улицу и побежал к трансформаторной будке. Если Альбина прошла мимо моего дома в тот момент, когда меня мучили в коридоре, оставался шанс нагнать ее у школы.
 

   — Ты куда? — на моем пути возник Саня. В лыжной шапочке, со своей фирменной сумкой «Адидас».
   — Никуда, — вздохнув, сказал я.

 
Тут нас нагнала большая компания девчонок. Среди них была Ритка.
 

   — Приветик! — крикнули они, обращаясь к Сане, и в тот же миг спихнули нас с тротуара.
   — Эй, поосторожнее! — возмутился я.
   — А ты не плетись как черепаха, — заявила Ритка.
   — Сама ты черепаха! — крикнул я и хотел запустить в Ритку снежком, но Саня схватил меня за руку.
   — Погоди, она злится из-за «Огонька».
   — Какого еще «Огонька»?
   — После спора на уроке никто деньги не сдал…
   — А я тут при чем? У меня никто денег не спрашивал.
   — Они по домам собирали, к тебе просто не пошли.

 
В Санином голосе звучало сочувствие к Ритке и ее затее с «Огоньком». Про то, что девчонки отказались выделить нам деньги на инструменты, он уже позабыл. Саня почему-то страшно гордился тем, что Ритка, считающая мальчишек-одноклассников сосунками, иногда снисходит до того, чтобы поболтать с ним на перемене или пригласить его к себе домой послушать пластинки в обществе ребят из ПТУ, с которыми дружит она и ее компания.
После уроков мы засели в кабинете географии, чтобы все обсудить. У Юрика был ключ — его назначили дежурным, а убирать было нечего.
 

   — Я уже все аккорды выучил, — сообщил Игорек.
   — Как все? Их знаешь сколько! — Я решил немного охладить его пыл.
   — Основные, которые Витя показал, — уточнил Игорек.
   — А мне еще неделю нужно или две, — вздохнул Саня.
   — Две недели?! — посмотрев на Саню, как удав на кролика, переспросил Игорек. — Через два дня нужно к студенту идти, а ты…
   — Сходите вдвоем, — предложил Саня.
   — Вдвоем нельзя. Мы в тот раз обещали, что будут три гитары, — сказал я.
   — Почему? — Саня никак не хотел признавать, что из-за него ансамбль буксует на месте.
   — Он нам песню распишет. Самую простую.
   — Какие песни? Все равно усилителей нет, — махнул рукой Юрик.
   — И гитары нужно переделать в электрические, — тоном знатока добавил Саня. О том, что прежде чем переделывать простые гитары в электрические, нужно их достать, он почему-то не подумал.
   — Давайте напишем список, что нам нужно! — Игорек схватил мел и написал на доске большими буквами слово «Ансамбль».
   — Надо сразу название придумать, — предложил я.
   — Пиши «Черный кот»! — крикнул Юрик.
   — Лучше «Конек-Горбунок», — сказал Саня. — У нас на старой квартире такой ансамбль был.
   — «Визит»! — выкрикнул Игорек.

 
Это название понравилось всем.
 

   — Пиши теперь, что нужно купить, — предложил Юрик.
 
   — Гитару для Игоря, — сказал я.

 
Игорек написал на доске первую строчку:
«1. Гитары — 3 шт.: 7 р. 50 коп. X3=22–50».
 

   — Три звукоснимателя, — подсказал Юрик.

 
В графе «Цена» записал: «ЗХ9=27 руб.».
Затем в списке появились: усилитель, барабан (хотя бы пионерский), две колонки. Игорек подвел итог — 200 рублей.
 

   — Ого!!! — сказали мы хором.

 
В этот момент кто-то со страшной силой рванул на себя дверь. Швабра отлетела в сторону, дверь распахнулась, впустив в класс Ритку.
 

   — Почему запираетесь? — спросила она тоном учителя.
   — Никто не запирается. Мы класс убираем, — нашелся Игорек.

 
Ритка провела пальцем по парте, делая вид, что проверяет чистоту, а тем временем косила глаза на доску.
 

   — Зря стараетесь! Никто на ваш паршивый ансамбль денег не даст, — сказала Ритка. Уходить она не собиралась.
   — Считаю до трех, — сказал Юрик, взяв в руки тряпку. Ритка, пожав плечами, пошла к двери. Ей страшно хотелось сказать нам что-нибудь обидное. Останавливало ее то, что в случае дальнейших оскорблений тряпка могла попасть в цель.
   — Колонки можно самим сделать, — предложил Юрик, когда Ритка скрылась за дверью.
   — На остальное на почте заработаем, — сказал Саня.
   — Как же, заработаешь! — воскликнул Игорек, помрачнев. — Я стал справку просить, а отец говорит: «Хватит с тебя музыкальной школы». Это все из-за пианино. Они специально для меня его в кредит взяли.
   — И почему они просто так на работу не берут, без липовых справок? — возмутился Юрик.
   — Будем работать по одной справке, по очереди, — предложил я.
   — По одной справке долго, — прикинул Игорек. — Чтоб набрать две сотни, надо работать полгода.
   — Тогда нужно раскулачить девятиклассников, — предложил я. — Они всегда три раза в неделю репетируют: в понедельник, среду и пятницу.
   — А в остальные дни будем репетировать мы, — подхватил Игорек.
   — Погодите! — воскликнул я. — Сегодня как раз среда.

 
Мы переглянулись и, не сговариваясь, выскочили в коридор. Впереди, размахивая желтой спортивной сумкой, летел Игорек.
Когда мы поворачивали в стеклянный переход, меня заметила географичка, наш классный руководитель — Маргарита Ивановна. Она, как назло, вышла из канцелярии в тот момент, когда все ребята уже повернули за угол и в поле зрения я оказался один.
 

   — Леня! Нечаев! Немедленно остановись! — крикнула классная.

 
Я резко остановился и пошел навстречу Маргарите Ивановне. Если бы я ждал, пока она подойдет ко мне, классная остановилась бы как раз напротив коридора и могла увидеть ребят.
 

   — Ты почему носишься по школе как угорелый? — спросила Маргарита Ивановна. — Все давным-давно по домам разошлись.
   — Мы с Наливайко класс убирали.
   — А что за ансамбль вы решили организовать?

 
Я понял, что Ритка уже успела доложить классной о наших планах.
 

   — Обыкновенный ансамбль, — объяснил я. — Вокально-инструментальный. Это когда музыканты не только играют, но и поют.
 
   — Что у тебя на голове? Смотри, какую гриву отрастил. — Классная вдруг обратила внимание на мою прическу.

 
Я вобрал голову в плечи, чтобы волосы казались покороче.
 

   — По-моему, тебе давно пора в парикмахерскую, — сказала Маргарита Ивановна. — К тому же длинные прически уже не в моде. Теперь полагается закрывать волосами только половину уха.

 
Тяжело вздохнув, я поплелся в актовый зал. Следовать за модой мне почему-то ни капельки не хотелось.
Заглянув в зал, я не поверил своим глазам: то, что я увидел, было похоже на кадр из фантастического фильма. На сцене огненно горела ярко-красная ударная установка. Батарея барабанов различной формы и размеров занимала почти все пространство сцены до самого задника. Возле барабанов стояли сверкающие серебряные тарелки — не меньше пяти.
Здесь же размещались прочие чудеса: высотой с человеческий рост колонки, большие, размером с телевизор, усилители, на стульях лежали новенькие шикарные электрогитары. Рядом стояли Саня и Юрик, не решаясь прикоснуться к этому великолепию.
Над установкой возникла улыбающаяся физиономия Игорька.
 

   — Иди сюда! — крикнул он и громко ударил в басовый, самый большой по диаметру барабан.
   — Чьи это инструменты? — спросил я.

 
Ребята пожали плечами. Игорек тем временем не терялся. Он постучал по огромной, как зонт, тарелке, звякнул чарльстоном и, переключившись на «лидер» — небольшого размера горизонтально стоящий барабан, — заиграл пионерский марш.
 

   — Куда залез?! — раздался вдруг дикий испуганный вопль. В зал влетел наш старый знакомый — долговязый. Он в три прыжка пересек зал и схватил Игорька за шиворот.
   — Так не честно! — отбивался Игорек. — Инструменты школьные. Кто хочет — тот играет.
   — Это не школьные, — объяснил долговязый, спуская Игорька со сцены.

 
В зал вошли остальные участники ансамбля и сочувствующие элементы в лице девчонок.
Только чур — осторожно! — предупредил долговязый своих приятелей. — Ключ дали под мою ответственность. Выяснилось, что инструменты принадлежат взрослому ансамблю, который завтра будет выступать в нашей школе. Девятиклассники же решили воспользоваться случаем, чтобы провести репетицию на настоящих инструментах.
Они были так поглощены этим, что позабыли о нас. Долговязый как угорелый носился по сцене, путаясь в проводах и осуществляя общее руководство. Другие оркестранты подключили гитары к усилителям. Вскоре колонки загудели.
 

   — Уберите фон, — громко скомандовал долговязый и спрыгнул в зал, чтобы проверить звучание. Он явно рисовался перед девчонками, которые с восхищением глазели на эту суету.

 
Наконец репетиция началась. Сегодня оркестранты важничали в три раза больше, чем на концерте. Они вели себя так, словно выступали перед телекамерой, а изображение сразу шло в эфир.
Первую мелодию никто из нас не знал, но когда ансамбль заиграл «Песенку студентов», стало ясно, что музыканты бессовестно врут. Игорек начал барабанить ладонями но спинке кресла.
 

   — Будете шуметь — выставлю вон! — предупредил долговязый.
   — А вы не врите! — крикнул я.

 
Девятиклассники сделали вид, что критика не имеет к ним никакого отношения: им было неудобно перед девчонками. Песню начали сначала. Теперь вранья стало меньше, но все равно мелодия спотыкалась на каждом шагу.
 

   — Халтурщики! — громко крикнул Игорек.

 
Музыканты как будто оглохли. Они сияли от удовольствия, ничего не замечая вокруг.
 

   — Вот видите — совсем другое дело, — самодовольно заявил долговязый, когда песня кончилась.
   — Да, звук совсем другой, — подтвердили девчонки.
   — Еще бы! Школьный усилитель дает двенадцать ватт, а тут — восемьдесят.
   — А нам можно попробовать? — влез в разговор Игорек. — Мы тоже на этих гитарах играть умеем.
   — Кому-кому? — переспросил долговязый, решив, что ослышался.
   — Мы из седьмого «В», — объяснил я. — У нас свой ансамбль.
   — А играть умеете? — удивленно воскликнули девчонки.
   — Учимся, — скромно сообщил Игорек.
   — Простите, а сколько времени вы учитесь? — игриво поинтересовался долговязый, явно работая на публику.
   — Две недели, — признался я.
   — Ой, мама, две недели! — долговязый рухнул на стул, чуть не разбив гитару. — А вы знаете, сколько нужно репетировать, чтобы сыграть хотя бы так, как мы?
   — Не знаем и знать не хотим! — огрызнулся я. Меня страшно разозлило, что старшеклассники считают, будто мы ни на что не способны.

 
Мы вышли из зала, хлопнув дверью. Заводить разговор о школьных инструментах было бесполезно.
 

   — Пошли к ботанику! Все равно за инструменты он отвечает, — предложил Юрик.

 
Мы отправились на поиски ботаника. Евгения Васильевича мы нашли в лаборатории — маленькой комнатке, где хранятся наглядные пособия, микроскопы, живет черепаха и стоит телевизор, который мы смотрим на телеуроках.
 

   — Здрасте, — сказал Игорек, заглянув в лабораторию.
   — Чем могу служить? — спросил Евгений Васильевич, сложив руки, как Пушкин на памятнике возле кинотеатра «Россия».
   — Евгений Васильевич, — начал Игорек, — мы хотим организовать ансамбль…
   — Очень интересно! — с иронией сказал ботаник. — Какой ансамбль? Вокально-инструментальный?
   — …Такой же, как в вашем классе, только мы еще поем.
   — А как называется ваш ансамбль? — поинтересовался Евгений Васильевич.
   — «Микроскоп», — соврал Игорек, чтобы задобрить ботаника.
   — Недурно, — похвалил Евгений Васильевич. — Но я бы назвал его иначе: например, «Четыре двоечника».
   — Мы, между прочим, не двоечники, — уточнил я.
   — А какой у вас репертуар?
   — Разный, — туманно ответил Игорек.
   — Так вы что, приглашаете меня играть в вашем ансамбле? — Евгений Васильевич сделал вид, что не может понять, почему мы пришли именно к нему.
   — Нет, нам нужны инструменты, — сказал Саня.
   — Пусть ваш класс репетирует по четным дням, а мы — по нечетным, — предложил Игорек.
   — Гм! — ухмыльнулся ботаник. — А играть-то вы умеете?
   — Пока не очень, — признался Игорек. — Только аккорды выучили.
   — О! Это не так уж и мало! — воскликнул ботаник. Он взял лейку и стал поливать цветы на окне.
   — Значит, можно? — спросил Юрик.
   — Что?
   — Играть вместе с вашими ребятами? Мы инструменты не сломаем.

 
Ботаник молчал.
 

   — Что вам, жалко? — спросил я.
   — Отнюдь! — покачал головой ботаник. — Но сперва я должен убедиться, что вы умеете играть. — Ботаник отвернулся, показывая, что разговор окончен.
   — Все пропало! — сказал Игорек, когда мы вышли в коридор. — Разве с Евгешей договоришься!
   — Может, придем с гитарой, раз он хочет? — предложил Саня.
   — Что мы будем играть? — спросил я.

 
Все молчали: демонстрировать нам было попросту нечего…
Все так же молча мы спустились в вестибюль. Около вешалки стояла Альбина. Она уже успела сбегать домой и переодеться для репетиции.
 

   — Что такие грустные? — спросила Альбина, улыбнувшись.
   — Ходили у ботаника инструменты просить, — объяснил я. — А он сказал: сперва концерт, а потом инструменты…
   — А почему вы к Вите не заходите?
   — Скоро придем, мы аккорды учим, — объяснил я.

 
Альбина спрятала гребенку и, кивнув нам на прощанье, прошла в актовый зал.
Я долго смотрел ей вслед.
 

   — Нечестно, — сказал Юрик. — Инструментов они нам не дали, а солистку нашу эксплуатируют.
   — А если ее подговорить, чтобы она больше с ними не пела? — загорелся Игорек.
   — Не надо, — возразил я. — Если бы у нас свой ансамбль был, тогда другое дело.

 
Во вторник Саня принес в школу справку. Это была обыкновенная бумажка, на которой стояла печать и было написано, что Санина мать, Ярославцева В. П., работает в НИИ-303 в качестве лаборанта с окладом 90 рублей.
После уроков, не заходя домой, мы отправились на почту втроем
Юрику опять нужно было сидеть с сестренкой.
В отделе доставки раскладывали почту три почтальона, среди них только одна знакомая — Валя. Здесь же торчало несколько посторонних лиц: мужчина с маленьким черненьким чемоданчиком «атташе» и женщина в меховой шубе, которая сразу уставилась на нас.
 

   — Вот такие ребята вчера подожгли наш почтовый ящик. Один был в красной куртке, а двое — в синих. Все с длинными волосами.
   — Никаких ящиков мы не поджигали! — возмутился Игорек.
   — Те ребята были постарше, — виновато улыбнувшись, уточнил мужчина.
   — Не беспокойтесь, гражданка, — сказала Валя. — Вашу заявку мы записали. Завтра придет слесарь и починит ящик.

 
Еще раз ощупав нас недовольным взглядом, женщина двинулась к выходу; мужчина виновато последовал за нею.
 

   — А что вам, ребята, нужно? — спросила почтальон в ватнике.
   — Они работать у нас будут, — объяснила за нас Валя.
   — Ну-ну… — скептически промычала женщина в ватнике.
   — Кто из вас вчера оформился? — спросила Валя.

 
Саня выступил вперед.
 

   — Иди сюда, — позвала Валя. — У нас заболел почтальон на третьем участке. Сейчас я дам тебе бегунок и помогу разложить почту.

 
Она повела Саню к столу. На нем лежала тетрадь с надписью «3-В» — третий участок, вечерняя доставка. Мы шли следом.
 

   — А вы куда? — строго спросила Валя. — Помощников здесь не надо, а то получится у семи нянек дитя без глаза.
   — Нечего смотреть, — сказала женщина в ватнике. — Ходят тут всякие, а потом журналы на свои деньги покупай.

 
Я быстро пошел к двери. Игорек последовал за мной. Если бы не ансамбль, я бы никогда больше не подошел к почте ближе чем на сто метров.
На улице гулял ветер. В лицо бил колючий снег. Мы подняли воротники и спрятались за трансформаторную будку. Возле школы наблюдалось непонятное оживление. У крыльца стоял автобус, высокие парни выгружали из него какие-то коробки.
 

   — Это что за амбалы? — спросил я.
   — Это не наши. Сегодня же учительский «Огонек» для всего района. Пошли посмотрим!
   — Сперва обождем Саню, — подумав, сказал Игорек. — Время есть, раньше шести они не начнут.

 
Саня появился из подъезда через час. Если бы малыши не одолжили нам две пластиковые клюшки и шайбу, мы могли бы за это время запросто умереть от скуки. За спиной у Сани висела огромная почтовая сумка. Мы бросили клюшки и побежали навстречу.
 

   — Тяжелая? — спросил Игорек.
   — Не очень, — покачал головой Саня. Под мышкой он держал бегунок, а в руках небольшой ключ.
   — А это зачем? — спросил я.
   — Секции открывать.
   — Сегодня в школе играет ансамбль, — сказал Игорек.
   — Я, наверное, не пойду, — сказал Саня.
   — Почему? — удивился я.
   — Почты много. Здесь на два часа, не меньше.

 
Мы решили разносить почту вместе. Сумки с учебниками пришлось забросить к Игорьку. Появляться дома мне не хотелось.
В первом подъезде было совсем немного работы. Игорек, орудуя ключом, открывал секции, а мы с Саней раскладывали по ячейкам газеты. Когда мы вошли во второй подъезд, навстречу нам попалась женщина, которая приходила с жалобой на почту. Она подозрительно взглянула на нас и почему-то прижала к себе сумочку.
В четвертом подъезде мы попали в ловушку. Сперва, войдя в подъезд, мы ничего подозрительного не обнаружили. Саня поставил сумку на ступеньки, а мы с Игорьком начали открывать секции. Но успели открыть только одну, самую дальнюю, которая висела над шестой ступенькой. В этот момент возле лифта, как из-под земли, вырос Герасим. Когда-то он учился в нашей школе и каждую перемену торговал в туалете жвачкой, которую выменивал у иностранцев на значки.
 

   — А ну-ка дай сюда ключ! — приказал Герасим.

 
Игорек спрятал ключ за спину и сбежал по ступенькам вниз, поближе к Сане.
 

   — Герасим, будь человеком, мы за почту отвечаем, — сказал я.

 
Герасим развернулся на сто восемьдесят градусов. Вытащив из кармана газовую зажигалку, он зажег факел перед моим носом. Намек был ясен без пояснений. Я прижался к секции.
 

   — Отойди, — приказал Герасим.

 
Я не шелохнулся, рассчитывая, что ребята нападут на Герасима с тыла. Правда, у Сани была сумка, но Игорек…
 

   — Ах так! — процедил сквозь зубы Герасим и, стремительно нагнувшись, схватил меня за ногу.

 
Пытаясь сохранить равновесие, я уцепился за ручку соседней квартиры и попал Герасиму ботинком в нос. В следующую секунду над моей головой взвился кулак. Удар пришелся по переносице, и из носа у меня потекла кровь.
Но тут Герасим вдруг рухнул на пол: сзади ему сделал подсечку Игорек.
 

   — Кончай драку! — прогремел вдруг чей-то знакомый голос. Рядом с Игорьком возник Коля Снегирев.
   — Да вот, салаги возникают, — пожаловался, поднимаясь на ноги, Герасим.

 
Я сразу понял, что Колю он уважает и не очень рад его появлению.
 

   — Мы почту разносим, а он хотел ящик поджечь, — объяснил ситуацию Игорек.
   — Хватит врать! — огрызнулся Герасим.
   — Никто не врет. Это вы вчера в соседнем подъезде целую секцию сожгли. Скажешь, нет?! — крикнул я.
   — Пошли, поговорим! — сказал Коля, взяв Герасима за рукав.

 
Я вытер платком кровь, в ушах у меня звенело.
 

   — Следы есть? — подлетев ко мне, спросил Игорек.

 
Мы подошли ближе к лифту: здесь горела лампа дневного света. Царапин у меня на лице, к счастью, не оказалось.
Когда все газеты, журналы и письма были доставлены адресатам, мы отнесли сумку на почту и подошли к школе. Под окнами актового зала уже стояла толпа. Сверху нежно и звонко пели гитары, звук их красиво вибрировал, то взлетая высоко вверх, то опускаясь вниз, в басовый регистр. Впечатление было тако словно кто-то специально крутит тембр во время исполнения.
 

   — Песня называется «Только ты», — с ходу определил Игорек.
   — Отличная песня! — поддакнул Саня.
   — Мы ее себе заберем, — нахально заявил Игорек и тут же запел: — Ла-ла-ла, ла-ла-ла… Соло я хоть сейчас подберу.

 
Стоящие перед нами верзилы обернулись и внимательно посмотрели на Игорька. Один из них, в больших роговых очках, усмехнулся.
 

   — Хороший у них квакер, — с завистью сказал очкарик, обращаясь к приятелю.
   — А что такое квакер? — как обычно не теряясь, спросил Игорек.
   — Это специальный прибор, — снисходительно улыбнувшись, сказал очкарик. И, прочитав недоумение на наших с Саней физиономиях, добавил: — Он дает вибрирующий звук.

 
Из зала прилетели аплодисменты, потом ведущий что-то объявил и ансамбль заиграл новую мелодию, быструю и стремительную.
 

   — «Криденс», — уверенно заявил Игорек. Ему страшно хотелось взять реванш.
   — Это мелодия ансамбля «Битлз», — спокойно заметил очкарик.
   — Не знаешь — не говори! — взорвался Игорек.
   — Могу кассету принести, — улыбнулся верзила.

 
Игорек, как обычно в споре, кипел, а верзила был спокоен, как лед.
 

   — Подумаешь, кассета. У моего друга диск есть. Можем хот сейчас послушать.

 
Я понял, что Игорек намекает на Витю. Верзила промолчал.
 

   — Здесь соло простое, — продолжал свой монолог Игорек.

 
В этот момент Саня дернул меня за рукав. Я обернулся и понял, что компания наша увеличилась. В двух шагах, развесив уши, располагалась половина РИТОЛО, а именно: две Ольги — Завьялова и Дугинец.
 

   — А где ваш ансамбль репетирует? — спросила Завьялова, на устах у нее играла загадочная улыбка.
   — Далеко, отсюда не видно, — мигом оценив ситуацию, отрезал Игорек.
   — А почему вы такие злые? — обиженно спросила Дугинец.
   — Сами виноваты, — сказал Игорек. — Не надо было жадничать.
   — Это не мы, это Ритка, — объяснила Дугинец.
 
   Я понял, что она совсем не такая тихоня, как может показаться на первый взгляд.
   — А у вас что, своего голоса нет? — спросил я.
   — У нас в лагере мальчишки тоже хотели организовать ансамбль, — вместо ответа на вопрос сообщила Завьялова, — только у них ничего не вышло…
   — Только без намеков! — возмутился Саня.
   — А кто у вас на ритм-гитаре играет? — спросила Завьялова.

 
Мы с Саней переглянулись. Услышать такой специальный вопрос от девчонки никто из нас не ожидал.
 

   — Нечаев Леонид — главный ритмовщик Советского Союза, — хлопнув меня по плечу, объявил Игорек.
   — А какая у тебя гитара? — оживилась Завьялова, повернувшись ко мне.

 
Я молчал. Признаться, что у меня никакой гитары нет, после того как Игорек полчаса распинался про наш репертуар, было просто невозможно.
Через два дня мы решились снова идти к студенту. Даже Саня сказал, что может сыграть три аккорда, которые показал нам Витя в прошлый раз, сто раз подряд без остановки.
Дверь нам открыла Альбина. Она была в пушистом белом свитере и джинсах. В этом наряде ее трудно было узнать, и Игорек, вместо того чтобы поздороваться, чуть не бросился бежать. Заметив наше замешательство, Альбина улыбнулась и сказала:
 

   — Проходите, Витя сейчас вернется.

 
Мы скинули ботинки и расположились на диване, где в прошлый раз сидел бородач. Альбина устроилась в кресле; она листала толстый, как энциклопедия, журнал мод.
 

   — А где же ваши гитары? — спохватилась Альбина.

 
Игорек сбегал в коридор и принес наш инструмент.
 

   — Только одна? — удивилась Альбина.
   — А зачем все таскать? — вывернулся Игорек.

 
Альбина промолчала. Мне показалось, она догадалась, что мы водим ее за нос.
Вошел Витя. Сегодня он был в костюме и полосатой рубашке с галстуком.
 

   — Вы что, на свидание ходили? — нахально поинтересовался Игорек.
   — Нет, в институт, — улыбнувшись, объяснил Витя.

 
Игорек недоверчиво взглянул на него и покачал головой. Он был убежден, что галстук надевают, только когда идут на свидание.
 

   — Гитары принесли? — спросил Витя.
   — Принесли, — кивнул Игорек. — Но мы думали, что сегодня хватит одной. А это наш бас, — Игорек поспешно представил Саню, чтобы замять разговор о гитарах.
   — Ну что ж, начнем, — сказал Витя и уселся в кресло.

 
Мы переглянулись. В присутствии Альбины никто не хотел демонстрировать свои достижения первым.
 

   — Не стесняйтесь! — подбодрил нас Витя.

 
Я взял у Игорька гитару. Мне страшно не хотелось, чтобы Альбина подумала, что я трус.
Сжав дрожащей рукой гриф, я взял первый аккорд. Чтобы не сделать ошибки, я все время смотрел на пальцы. А пальцы почему-то совсем не слушались, и аккорд получился ужасно грязный, хуже, чем вслепую. Второй аккорд я сыграл неплохо, а на третьем опять сбился: вместо «ми мажор» взял какой-то другой, неизвестный мне аккорд. Самое обидное, что сам я этого не заметил.
 

   — Тут ты врешь, — остановил меня Витя. — Дай-ка гитару. Надо зажимать третью струну на первом ладу, а ты берешь ее на втором.

 
Витя исполнил аккорд сам. Гитара в его руках запела чисто и звонко. Ни за что не подумаешь, что это тот самый инструмент, на котором только что играл я. От стыда я готов был провалиться сквозь землю.
Второй раз я сыграл аккорды значительно увереннее. Слушая мое неумелое бренчание, Альбина почему-то одобрительно кивала головой.
Потом гитару взял Саня. К моему удивлению, он не сделал ни одной ошибки, только аккорды брал медленно, подолгу выбирая глазами лад и струну.
Зато Игорек сыграл аккорды в быстром темпе, по три раза каждый, потратив на все это времени меньше, чем Саня на один— единственный заход.
 

   — Ну что же, для начала неплохо, — улыбнулся Витя.
   — А я еще песенку подобрал, — похвастался Игорек.

 
Он сыграл песенку «Только ты», которую мы слышали в исполнении ансамбля на учительском «Огоньке».
 

   — Сам подобрал? — удивился Витя. — А ну-ка дай гитару, я вам партию для ритма покажу.

 
Вскочив с кресла, Игорек уступил мне место рядом с Витей.
 

   — Лень, смотри и запоминай.

 
Опускаясь в кресло, я почувствовал, что по спине у меня побежали мурашки. С одного раза запомнить песню!
 

   — Нет, эта песня не пойдет, — взяв несколько аккордов, сказал Витя.
   — Почему? — огорчился Игорек.
   — Здесь два аккорда берутся с барэ.
   — А что такое барэ? — спросил я.
   — Это довольно сложный прием, когда указательный палец зажимает все струны на каком-то ладу, — объяснил Витя.
   — Ничего, он научится, — взглянув на меня, твердо заявил Игорек. — Вы только покажите…
   — Вообще-то здесь аккордов не так много, — подумав, согласился Витя. — «Лесенка», затем барэ на первом ладу.

 
Витя сыграл аккорды подряд. Даже при медленном исполнении они складывались в довольно красивую партию.
 

   — Запоминай. Если хочешь, я запишу. Просто так, словами.

 
Взяв у Альбины карандаш, Игорек стал быстро записывать на бумажке мою партию, то есть названия аккордов, в той последовательности, в какой их нужно брать и как это делается.
Затем Витя повернулся к Сане:
 

   — Ты уж звукоряд бас-гитары выучил?

 
Саня растерянно мигал глазами. О том, что такое звукоряд, он, разумеется, не имел никакого понятия.
 

   — Запиши тогда партию для баса, — предложил студент Игорьку. — Когда он выучит звукоряд, вы сможете сыграть эту мелодию всем ансамблем.

 
Как потом объяснил Игорек, выучить звукоряд означало, что Саня должен знать, на каком ладу и на какой струне можно взять нужную ноту.
 

   — Покажите еще какую-нибудь песню, — попросил Игорек.
   — Пока не надо, — покачал головой Витя. — Лучше поскорее переделывайте гитары в электрические.
   — А это трудно? — спросил я.
   — Не очень, больше всего возни с бас-гитарой. У нее ведь должно быть четыре струны. Вот здесь все сказано.

 
Витя взял со стола потрепанный журнал «Моделист-конструктор» и, развернув его, показал нам рисунок гитары в разрезе, рядом с которым шли мелким шрифтом пояснения.
 

   — Для баса надо купить тембр-блок и специальные струны, — продолжал Витя.
   — А сколько это стоит? — испуганно спросил Саня.
   — Тембр-блок стоит двадцать рублей, а струны, кажется, шесть пятьдесят — наши и тринадцать рублей импортные.
   — Ого! — воскликнул Игорек.
   — Для ритма и соло нужны звукосниматели и струны, — добавил Витя.

 
Мы молчали. В классе, когда составляли список, ни о каких струнах разговора не было.
 

   — В крайнем случае, — сказал Витя, заметив наше замешательство, — струны пока можно не менять.
   — Давайте сперва сложимся и переделаем бас-гитару, — предложил Игорек, подтолкнув меня плечом.

 
Еще немного, и студент мог бы догадаться, что гитар у нас пока нет.
 

   — Правильно, — сказал Витя. — А потом остальные.

 
Я вздохнул. Оставался неясным один вопрос: каким образом нам из одной и той же гитары сделать одновременно бас, ритм и соло. К тому же гитара-то была чужая и переделывать ее было нельзя.
 
 
Через две недели мне купили гитару. Когда я вернулся с почты, гитара уже красовалась над моим диваном, новенькая, с блестящими золотыми струнами, точно такая, какую мы с Игорьком видели на витрине музыкального магазина.
 

   — Ма! Где ты взяла? — подпрыгнув от радости, закричал я.
   — Купила, через знакомых. А чужую гитару сегодня же отдай туда, где взял.

 
Это условие омрачило мою радость. Держать Колину гитару у Игорька мы не могли, а это означало, что наш ансамбль оставался с одной-единственной гитарой.
 

   — Ма! Ну почему? — взмолился я. — Нам же нужны три гитары — ритм, бас и соло.
   — Что, у твоих приятелей родителей нет? Почему я должна думать за всех?

 
Я взял старую гитару и отправился к Игорьку.
У Игорька никого из взрослых не оказалось дома. В квартире царил страшный беспорядок. Входная дверь была открыта настежь. В передней как попало валялись тапочки и ботинки. В большой комнате младший брат Игорька — Валерка — строил из кубиков и кастрюль модель Останкинской телебашни.
 

   — Ты чего? — удивился Игорек, заметив у меня в руках гитару. — Сегодня твоя очередь.
   — Мне свою гитару купили.
   — Правда? — обрадовался Игорек. — А где она? Дома?
   — Только мать велела, чтобы эту гитару я отдал…
   — Кому отдал? — не понял Игорек.
   — Кому угодно, только чтоб дома ее не было.

 
Игорек помрачнел.
Мы спустились во двор и пошли к Сане. Игорек за всю дорогу не произнес ни слова. Найти выход из положения было не так-то просто. На день, на два Игорек мог спрятать гитару под кровать или на антресоли, а что потом? С матерью еще можно было договориться, но отец твердо сказал Игорьку: пока не кончатся занятия в музыкальной школе — никаких гитар.
Открыв дверь, Санина мать приказала нам снять обувь: к Сане можно попасть только через гостиную, где лежит огромный красный ковер. В Саниной комнате творилось что-то непонятное. На полу лежала гитара, вокруг валялись инструменты, обрывки проводов, старые газеты и журнал «Моделист-конструктор», который нам дал студент. Над гитарой колдовали двое: Саня и его отец, дядя Толя, маленький лысый человек с большими волосатыми руками.
 

   — Подкрепление прибыло! — обернувшись, сказал он.

 
Мы с изумлением озирались по сторонам. На кушетке лежали два блестящих параллелепипеда на черной пластмассовой пластине, каждый величиной с шоколадный батончик.
 

   — Тебе что, тоже гитару купили? — наконец вымолвил Игорек.
   — Да, вчера вечером, — кивнул Саня.
   — Не мог сказать! — обиженно воскликнул Игорек.
   — Э, друзья, чур, не шуметь! — предупредил Санин отец. — А то я вам инструмент запорю…

 
Осторожно вращая рукоятку дрели, дядя Толя начал сверлить отверстие на лицевой части гитары. Точно такое же отверстие, только диаметром побольше, я заметил сбоку.
 

   — Что вы делаете? — присев на корточки, шепотом спросил Игорек.
   — Тембр-блок ставим, — объяснил Саня и кивнул на пластинку, что валялась на кушетке.

 
Рядом с нею я заметил целлофановый пакетик со струнами. Самая толстая струна была только раза в два тоньше карандаша.
Через час гитара была готова. Отец Сани работал быстро, почти не заглядывая в журнал, и при этом еще успевал шутить с нами.
 

   — Ну вот и все, — сказал дядя Толя, вытирая рукавом рубашки пот со лба. — В следующий раз будешь делать сам.
   — Па, а можно ее попробовать?
   — У тебя же усилителя нет.
   — А мы к телевизору подключим…
   — Нет, это не пройдет, — взглянув на часы, покачал головой дядя Толя, — через пять минут хоккей.
   — Пошли ко мне, — предложил я. — У меня радиола есть, «Ригонда», и заодно мне дырки просверлим…

 
В этот момент я совсем не подумал о том, какое впечатление произведет такой визит у меня дома.
 

   — Ты сперва звукосниматель купи, — возразил Игорек. — Они разные бывают. Вдруг дырки не подойдут…
   — Просверлим хотя бы сбоку, для провода, — настаивал я. Мне почему-то страшно захотелось начать переделку своей гитары немедленно.

 
Мы спрятали дрель в Санину сумку, взяли гитару и двинулись ко мне.
 

   — Погоди! — спохватился Игорек, когда мы погрузились в лифт. — А что с Колиной гитарой делать?
   — Вы что, ее сломали? — спросил Саня.
   — Да нет. Леньке купили гитару, и его мать сказала, чтобы Колину гитару он отдал… А у меня держать ее нельзя.
   — Вернемся, я у бати спрошу. Если разрешит — тащи ко мне.

 
Мы нажали кнопку «Стоп», снова поехали на седьмой этаж.
Дядя Толя уже сидел у телевизора.
 

   — Пап! — крикнул Саня. — Можно, Игорь у нас свою гитару подержит? Мы вместе заниматься будем.
   — Пусть висит, мне гвоздя не жалко, — кивнул дядя Толя. — Только, чур, не озорничать, а то я вашу джаз-банду в два счета разгоню!

 
Вопрос был решен. Сияя от счастья, Игорек выскочил на лестницу.
Ко мне домой мы проникли без особых осложнений. Открыв дверь своим ключом, я быстро прошмыгнул с гитарой в комнату. Саня проскочил следом за мной. И только Игорек замешкался: он зачем— то решил повесить шапку в коридоре. В этот момент из кухни выглянула мама и, заметив в руках Игорька дрель, ахнула:
 

   — Это что такое?
   — Дрель, дырки сверлить, — простодушно сообщил Игорек.

 
Лицо у мамы вытянулось: она решила, что мы будем сверлить стены или мебель.
 

   — Мы гитару хотим переделать, — сказал я.
   — Как это — переделать?
   — Из простой в электрическую. Это значит… — пустился в объяснения Игорек.

 
Мама недоверчиво слушала. Она не слишком понимала, о чем идет речь.
 

   — Ма! Это очень просто, — сказал я, — моя гитара будет как Санина.

 
Мама осмотрела Санину гитару и, вздохнув, ушла.
Мы закрылись в комнате и приступили к работе. Чтобы не намусорить, я постелил на пол газеты. Игорек сел на корточки и, зажав гитару между ног, поднес сверло к новенькой полированной поверхности.
Саня тем временем подбирался к «Ригонде». Он подключил ее в сеть, на шкале вспыхнула подсветка.
 

   — Лень! А куда здесь гитару вставлять?
   — Втыкай, где звукосниматель. Там должен быть значок — кружок и палочка, — командовал Игорек.

 
Саня развернул радиолу боком, но подключить гитару так и не смог.
 

   — Давай я сделаю. — Потеряв терпение, Игорек выхватил у Сани провод с вилкой. Гитара по-прежнему лежала на кушетке.
   — Ничего не выйдет. У тебя вилка, а здесь круглое гнездо, для штекера.
   — Может, вилку снять? — предложил я.
   — А провода намотать на спички, — поддержал меня Игорек.
   — Так… А радиола вам зачем понадобилась? — На пороге появилась мама.
   — Ма, мы не сломаем! Мы только гитары испытаем, это быстро.
   — Никаких испытаний! — Мама была непреклонна.
 

 
Первую репетицию мы назначили на двадцатое марта. К этому времени в нашем ансамбле уже было три гитары. С первой получки мы купили Игорьку болгарскую гитару за тридцать пять рублей. А со следующей — усилитель для бас-гитары, второй усилитель — старый, с металлической колонкой — мы приобрели с рук.
Звукосниматели мы с Игорьком купили на свои денежки. Игорек открыл дома копилку, там одними медяками набралось почти десять рублей, а я сэкономил деньги на завтраках.
После школы, захватив у Сани инструменты и аппаратуру, мы отправились ко мне домой. По дороге нам попались девчонки из шестого «Б». Завидев нашу процессию, они замерли от удивления. По их физиономиям можно было подумать, что мы — марсиане и только что высадились из летающей тарелки. Открывал шествие Игорек с мотком провода на шее. В одной руке он тащил свою гитару, в другой — Санин кассетник. За ним деловитой походкой следовал Саня с двумя усилителями. Я тащил гитары, а Юрик — пионерский барабан, который пожертвовала нам старшая вожатая.
Репетицию мы решили начать в три. К пяти часам, когда ожидалась с работы мама, надо было ликвидировать все следы пребывания ансамбля в нашем доме.
 

   — А где «Ригонда»? — спросил Игорек, влетев в пальто, шапке и ботинках в мою комнату.
   — Она в большой комнате, надо притащить, — объяснил я.

 
После неудачного испытания Саниной гитары в тот же день вечером родители забрали радиолу в свою комнату.
Саня с Юриком взялись перенести «Ригонду» в мою комнату, чтобы подключить к ней гитару-ритм. Здесь произошло первое ЧП. Саня зацепился за половик, споткнулся и отломил ногой пластмассовую ручку у стенного шкафа.
В моей комнате оказалось тесно: для экономии места Юрик залез с барабаном на письменный стол, но все равно на маленьком пятачке между диваном и стенкой нельзя было повернуться. Тут случилось второе ЧП. Саня подключил в сеть усилитель, а Игорек надумал воткнуть в ту же самую розетку кассетофон. Они звонко стукнулись лбами. Я понял, что еще немного, и репетицию нам придется перенести в больницу.
 

   — Ты что — слепой? — возмущался Игорек, растирая ладонью ушибленный лоб. Он почему-то решил, что в столкновении виноват Саня.
   — Тройник у тебя есть? — вздохнув, спросил у меня Юрик.

 
Я помчался на кухню, открыл шкаф. В нем было все, что угодно: два утюга, термос, гвозди, отвертка, молоток, но тройником здесь не пахло.
 

   — Нашел? — мрачно спросил Игорек, изучая в зеркале шишку.
   — Сейчас у соседа спрошу! — сказал я и, выскочив на площадку, позвонил в соседнюю квартиру. Дверь молчала: сосед, летчик дядя Женя, наверное, опять улетел.
   — Ничего, обойдемся без тройника, — сообразил Саня. — Можно снять у «Ригонды» вилку.

 
Мне ничего не оставалось, как уступить.
Наконец все было готово. Бас-гитару и «соло» мы подключили к усилителю, а «ритм» пустили через радиолу. Аппаратура нетерпеливо загудела.
 

   — Включай запись! — крикнул Игорек.

 
Саня перенес кассетофон на стул. Он оказался рядом с моей гитарой.
 

   — Поехали. Играем «Только ты», — скомандовал Игорек таким тоном, словно мы знали не одну песню, а по крайней мере десять.
   — Погоди! — сказал я. — Давай сперва без записи сыграем.
   — Ты что, партию не выучил? — Игорек посмотрел на меня подозрительно.
   — Кто не выучил? — возмутился я.
   — Давайте сделаем так, — предложил Саня. — Каждый сыграет свою партию, а потом все вместе.
 

 
Мы ударили по струнам. Каждый старался изо всех сил. Саня, красиво покачивая плечами, терзал свой «бас». Разобрать, врет он или нет, было невозможно. Юрик, вместо того чтобы подождать, пока все будут готовы, зачем-то бил в барабан. Шум поднялся такой, что я с трудом улавливал свою собственную партию.
 

   — Стоп, музыка! — крикнул Игорек. — Ничего не слышно.
   — Давайте по очереди, — сказал я. — Только без ударника. А то Юрка всех заглушает.

 
Я начал свою партию сначала. Последнюю неделю я репетировал по три часа в день и выучил ее назубок. Игорек не спускал с меня глаз.
 

   — Погоди, здесь ты врешь! — сказал он, когда я начал припев. — Здесь надо брать «звездочку», потом барэ.
   — Я так и играю.
   — Разве это барэ?

 
Я промолчал. Еще вчера после школы, когда я показал Игорьку свою партию, он сказал, что барэ у меня выходит здорово и что Витя будет страшно удивлен, что я так быстро освоил прием, который знают только опытные гитаристы.
Я начал все сначала и на этот раз доиграл мелодию до конца. Игорек не сделал мне ни одного замечания, хотя по его физиономии было понятно, что он мечтает об этом больше всего на свете. Кому не хочется хоть минутку побыть учителем!
 

   — Теперь «бас»! — сказал Игорек и пересел на кушетку поближе к Сане.

 
Саня сыграл свою партию сносно. К тому же на бас-гитаре ошибки заметны совсем не так, как на гитаре-ритм. Игорек молча кивал головой. Мне показалось, что Саню он проверяет не так дотошно, как меня.
 

   — Теперь все вместе, — скомандовал Игорек. Свою партию он почему-то повторять не стал.

 
Мы заиграли песню всем ансамблем. Первые такты от волнения вышли коряво, но потом мелодия окрепла, набрала силу, гитары запели в полный голос. Я никогда не думал, что через аппаратуру наш скромный ансамбль может звучать так здорово.
 

   — Припев поем! — едва сдерживая радость, крикнул Игорек.

 
Мы запели припев:
 

   — Только ты, только ты Подарила мне мечты, Отдала любовь мне только, Только ты, только ты.

 
И сразу все сломалось. Оказалось, что играть на гитаре и одновременно петь страшно трудно. Я увлекся пением, не успел вовремя сменить аккорд и потерял ритм, а вступить обратно оказалось не так— то просто.
 

   — Ну ты даешь! — бросив играть, возмутился Игорек. — Не мог выучить свою партию.
   — Давайте сперва просто играть, иначе я не могу, — попытался оправдаться я.
   — Нет, надо петь, — возразил Игорек. — Иначе никогда не научишься…

 
Мы начали песню с самого начала. Но дело на лад опять не шло. Ошибок я теперь не делал, но, чтобы не сбиться, почти не пел. Саня почему-то на этот раз тоже едва шевелил губами, словно шептал молитвы. И только Игорек был на высоте. Он и играл, и пел, и еще успевал внимательно следить за тем, что делаем мы с Саней.
На третий раз, когда Саня включил магнитофон, мы затянули песню всем ансамблем. Распелся даже Юрик, который раньше говорил, что на его голос мы можем не рассчитывать.
На середине второго куплета в прихожей раздался звонок. Открыв дверь, я увидел соседку, которая живет на этаж выше. Она смотрела на меня, как на ненормального.
 

   — Леня! Что у вас происходит?
   — Репетиция, — не подумав о последствиях, признался я.
   — Очень прошу вас потише. У меня спит малыш.

 
Репетицию пришлось прекратить. Саня перемотал пленку и включил воспроизведение. В записи песня выглядела совсем не так, как в момент исполнения: бас-гитару было совсем не слышно, моя гитара звучала невпопад: то забегала вперед, то отставала от голоса.
 

   — Ничего! — успокоил нас Юрик. — Просто записалось плохо.
   — Конечно! — поддержал его Игорек. — У настоящего ансамбля пять микрофонов, а у нас — один.

 
Я молчал. Мне было совершенно ясно, что тут дело не в микрофонах.
В весенние каникулы мы репетировали у Сани. Каждый день по четыре часа. Сане, как всегда, повезло: его соседи и сверху и снизу с утра до вечера на работе. К тому же играли мы негромко, только с двумя усилителями. Когда к усилителю подключался Саня, Игорек сидел без дела, и наоборот. Без передышки трудился только я: в бит-группе ритм-гитара главный инструмент — она должна играть всегда.
Ошибок с каждой репетицией мы делали все меньше и меньше, пальцы бегали по грифу почти автоматически, и петь можно было в полный голос, без оглядки на гитару. Вот только звук… Без третьего усилителя ансамбль звучал совсем не так, как на кассете, которую мы записали на первой репетиции. Но у меня репетировать было нельзя: в тот же день вечером соседка нажаловалась маме, а вынести «Ригонду» из дома при всем желании было невозможно.
Кончились каникулы, а с ними и наша счастливая жизнь. Репетировать опять было негде. Уроки мы кончаем в два, Санина мать возвращается домой в три. Разучивать песни, не подключаясь к аппаратуре, на простых гитарах при ней можно сколько угодно. Но демонстрировать ей, как выглядит наш ансамбль, когда играет через усилители, Саня пока не хотел, чтобы не испугать. Обижаться на него было глупо. Достаточно того, что у Сани лежала вся наша аппаратура, в том числе гитара Игорька, который так и не решился объявить дома, что мы купили ему инструмент.
 

   — Давайте репетировать в школе, — предложил Игорек.

 
Мы сидели после уроков в кабинете географии. Все форточки были открыты настежь, по классу разгуливал весенний ветерок.
 

   — Где? В актовом зале? — спросил я.
   — Нет, прямо здесь…
   — Так Маргарита тебе и разрешит! — махнул рукой Саня.
   — Она не узнает. У нее сегодня выходной, — заметил Юрик.

 
Мы переглянулись: упустить такой случай было бы непростительной глупостью.
 

   — А как же инструменты? — все еще сомневаясь, спросил я.
   — За инструментами сбегаем. Сперва мы с Саней, а потом вы, — выпалил Игорек. Он наверняка продумал весь этот план заранее.

 
В ту же минуту Саня с Игорьком для экономии времени выпрыгнули в окно и помчались по домам.
Через полчаса все было готово к репетиции. Гитары мы передали в окно, а усилители Саня совершенно спокойно пронес через главный вход. Не было Игорька: он побежал домой за медиатором и пропал.
 

   — Давайте играть без «соло», — предложил Юрик. Он уже привязал свой барабан ремнями к стулу и просто сгорал от нетерпения.

 
Мы подключили инструменты. Усилители Саня определил на учительский стол, магнитофон — на первую парту. Юрик сыграл дробь и громким голосом объявил:
 

   — Выступает вокально— инструментальный ансамбль «Визит».

 
Мы сыграли «Только ты», потом песню о Москве, которую выучили за последнюю неделю.
Пока не было Игорька, все шло как по нотам. Гитары играли не очень громко, а ударник издалека можно было принять за репетицию барабанщиков.
ѕ    Смотри, кто идет! — оборвав мелодию, крикнул Юрик.
Мы бросились к окну. По сухой асфальтовой дорожке вдоль девятиэтажки вышагивал Игорек, грязный, как бульдозер. Домой он побежал коротким путем — через стадион — и, наверно, провалился в лужу. А рядом с ним шел Витя. Они тащили какой-то продолговатый предмет непонятного назначения…
 

   — Это колонка, — догадался Саня, — ватт на двадцать, не меньше.
   — Зачем? — спросил я.

 
Ребята молчали. Ни один из наших усилителей потянуть такую мощную колонку не мог.
Витя с Игорьком повернули к школьному крыльцу. В руках у них, кроме колонки, ничего не было.
Загадка объяснилась просто. Усилитель, как и у нас, был спрятан в колонку.
Когда Саня подключил свой бас через новую аппаратуру, я понял, что сегодня наша репетиция добром не кончится. Зрители не заставили себя ждать. Как только мы начали играть, в коридоре собралась толпа: мальчишки из шестых, седьмых и даже старших классов. Нам пришлось запереть дверь ножкой стула. Под напором публики засов отчаянно скрипел, и оставалось гадать, что случится раньше: развалится стул или отлетит дверная ручка.
 

   — А почему вы без микрофона поете? — поинтересовался Витя, когда мы сыграли весь наш скромный репертуар из трех с половиной песен.

 
Мы с Саней переглянулись. Я понял, что Игорек не предупредил Витю о том, что репетиция у нас нелегальная.
Витя ждал, не понимая, почему вышла заминка. Чтобы не огорчать гостя, нам пришлось пойти на риск.
 

   — Играем «Любовь нельзя купить», — объявил Игорек.
   — Ты что? Я слов не знаю, — возразил Саня.
   — Ничего, я один спою, — настаивал Игорек.

 
Я пожал плечами. В исполнении битлов эта песня была всем нам хорошо знакома, но партии-то Игорек показал всего три дня назад. Твердо я успел выучить только куплет, а припев, где сложные минорные переходы, мне освоить так и не удалось.
Но Игорек был неумолим. Ему во что бы то ни стало хотелось показать Вите именно эту песню. Юрик затопал ногой, задавая всей группе ритм, и песня понеслась, легкая, быстрая, как белоснежный катер на голубой глади. Войдя в азарт, Игорек выкрикивал английские слова все громче и громче, песня разлетелась по всей школе.
Стул, пошатываясь, начал медленно скользить вниз, освобождая ручку. Я кинулся спасать «плотину», но было уже поздно.
Дверь распахнулась.
Заметив Витю, публика остыла: все считали, что мы заперлись в классе без взрослых.
 

   — Куда ломитесь! Не видите, репетиция! — крикнул Игорек и попытался закрыть дверь.
   — Потише толкайся! — возмутился наш старый знакомый — долговязый.
   — Вы нас на репетицию не пускали, и мы вас не пустим, — твердо заявил Игорек, выталкивая долговязого в коридор. Тот почти не оказывал сопротивления.
   — Что здесь происходит? — вдруг послышался в коридоре голос ботаника.

 
Толпа моментально растаяла.
Евгений Васильевич окинул взглядом класс.
 

   — У нас репетиция, — виноватым голосом объяснил Игорек. — А ваши ребята чуть дверь не сломали.
   — А кто вам разрешил здесь репетировать? — строго спросил Евгений Васильевич.

 
Мы молча очистили помещение. Витя покраснел, как девчонка. Мне было до ужаса неловко, что по нашей вине он оказался в таком глупом положении. Мы вышли на улицу. Заливая двор нежным розовым светом, клонилось к закату солнце.
 

   — Ну как, вам понравилось, как наш ансамбль поет? — спросил Игорек.
   — Вернее, кричит, — усмехнувшись, уточнил Витя. — Голос у тебя неплохой, а ты рычишь, как лев. Петь нужно в раскладку на голоса.
   — Что же нам, совсем играть не стоит? — огорчился Саня.
   — Все зависит от вас.
   — Мы научимся, вы только нам покажите, как на два голоса петь, — с мольбой в голосе попросил Игорек.
   — Показать-то покажу, — с некоторым сомнением согласился Витя. — Только это непросто. Вы в хоре когда-нибудь пели?
   — Пели, — кивнул Игорек. — А Ленька даже по телевизору с Локтевским хором выступал.
   — Ну, тогда вам полегче будет. При раскладке голоса идут в терцию. Если основная партия начинается с «до», то второй солист поет с «ми»…
   — А вы нам на какой-нибудь песне объясните. Так легче, — попросил Игорек. — Например, «Любовь нельзя купить».

 
Мы сели на скамейку возле первого попавшегося подъезда. Витя задумался, взял на гитаре несколько аккордов.
 

   — Здесь припев разложить можно. Вот смотрите, это первый голос: «Ля-ля-ля-ляй ля-ля-ля», а вот теперь — второй…

 
Витя напел нам обе партии. И Игорек без труда повторил их.
 

   — А теперь споем вместе, — улыбнувшись, предложил Витя. — Ты — первый голос, я — второй.

 
Тронув струны, Витя запел припев. Игорек все смелее и смелее стал ему подпевать. Их голоса звучали в унисон, точно и нежно, потом они полились рядом, красиво сочетаясь, удивительно гармонируя друг с другом. Позабыв обо всем на свете, сияя от счастья, Игорек пел все громче и громче…
В этот момент дверь подъезда распахнулась. На крыльцо выскочила пышная блондинка в розовом халате.
 

   — Вы чего орете как оглашенные? А ну-ка марш отсюда!
   — Не орем, а поем. Вам что, слон на ухо наступил? — оборвав песню, сердито спросил Игорек.
   — Ты еще у меня поговори, поговори! — возмутилась тетка и набросилась на Витю — А вам не совестно? Взрослый мужчина, а мальчишек хулиганить учите. А еще в очках!..

 
Витя побледнел, резко встал со скамейки и пошел прочь. Мы потянулись следом за ним.
Что вы кричите? — срывающимся от обиды голосом спросил
Игорек. Что мы вам, стекло разбили?
 
 
На следующий день в воздухе запахло неприятностями. До начала урока Маргарита Ивановна ничего нам не сказала, но когда Юрик не смог показать на обычной физической карте, где в СССР находится зона субтропиков, она огорченно заметила:
 

   — Ну что ж, придется призвать на помощь твой ансамбль.

 
Это могло означать только одно: о репетиции ей уже доложили.
Вечером состоялось родительское собрание. На нем было объявлено, что в нашем классе создан ансамбль. Маргарита Ивановна спросила у наших родителей, кому об этом известно. Оказалось, что в курсе дела моя мама и Санин отец. Мать Игорька знала только о гитаре, об ансамбле не имела никакого понятия и ужасно перепугалась, решив, по-видимому, что речь идет о шайке малолетних преступников.
 

   — Где ты был? — строго спросила мама, когда я вернулся домой. — Ну, что же ты молчишь?
   — На почте, Сане помогал…

 
Мама всплеснула руками:
 

   — Ничего не понимаю! Ты мне говорил, что Саша работает на почте для того, чтобы собрать деньги на гитару, а его отец сказал на собрании, что гитара у него давным-давно есть…
   — Правильно. Но деньги нам нужны на аппаратуру.
   — Какую еще аппаратуру? — недовольно осведомилась мама.
   — Два усилителя у нас есть, нужно купить еще один, потом колонки, «чарлик» и барабан…

 
Мама вздохнула:
 

   — Вместо учебы у тебя на уме одни барабаны! И учителя вами недовольны. Вчера, оказывается, вы подняли на ноги всю школу.
   — Никто не поднимал. Мы просто репетировали.
   — А почему не спросили разрешения?
   — В следующий раз спросим.
   — Следующего раза не будет. Маргарита Ивановна считает, что вы должны репетировать дома.
   — А почему тогда девятиклассники в актовом зале играют?
   — У них настоящий ансамбль, а у вас только баловство.
   — Что-что? — обиженно переспросил я.
   — Игра, — поправилась мама. — На собрании учитель ботаники так и сказал.
   — Если хочешь знать, эти девятиклассники играть не умеют! — возмутился я.

 
Из ванной вышел отец:
 

   — Тише! Тише!
   — Представляешь, сегодня меня вызывали в школу по поводу его ансамбля, — сообщила мама.
   — На родительское собрание, — уточнил я (терпеть не могу, когда сгущают краски).
   — Да, — подтвердила мама. — Но там говорили в основном об ансамбле, о том, что эта затея вредно отражается на вашей успеваемости.
   — Отметки у меня нормальные, — твердо сказал я.
   — Как же, нормальные! — возмутилась мама и швырнула на стол мой дневник; оказывается, в мое отсутствие его извлекли из сумки.
   — За последнюю неделю ни одной пятерки, — сообщил отец, перелистав дневник.
   — И по дому совсем не помогаешь, — добавила мама. — Почему картошки вчера не купил? Я же оставляла тебе записку.
   — Вчера не мог, я сейчас схожу, — вздохнув, сказал я.

 
Я взял сетку и отправился за картошкой. На улице было уже совсем темно, но фонари вдоль шоссе почему-то не горели. Только на площади было светло: из огромных окон «Универсама» лился холодный дневной свет.
У входа в магазин я налетел на Игорька. В руке он держал сетку с батоном.
 

   — Влетело? — с ходу выпалил я.
   — За что?
   — Сегодня родительское собрание было. Твоя мать там была.

 
Игорек побледнел, но тут же нашелся:
 

   — Ну и пусть, я скажу, что это враки, что ни в каком ансамбле я не играю.
   — Подожди меня, я сейчас картошку возьму, и зайдем к Сане, — попросил я и нырнул в магазин.

 
В магазине я занял очередь в кассу с табличкой «1–2 предмета», потом сбегал за картошкой и через пять минут уже был на улице. Но Игорек исчез, как сквозь землю провалился. Я бросился налево, за угол, подумав, что Игорек меня разыгрывает и спрятался где-то поблизости.
Около телефонных будок никого не было. Я повернул обратно и тут же увидел Игорька. Он прятался за палаткой «Овощи и фрукты». Подбежав к палатке, я спросил:
 

   — Ты чего?

 
Вместо ответа Игорек показал пальцем на автобусную остановку. Там стоял его отец и разговаривал с каким-то мужчиной в очках.
 

   — Все, — в ужасе пролепетал Игорек. — Это мой учитель из музыкальной школы. Я уже две недели там не был.

 
Неделю мы не репетировали. Игорек каждый день до посинения бренчал на пианино, наверстывая упущенное. На почте мы крутились вдвоем с Саней, для которого собрание прошло без последствий. Я демонстрировал свои достижения, а Игорек отмечал в записной книжке, какие песни ему следует учить в первую очередь.
 

   — Ну, как идут дела у ансамбля? — спросил отец, войдя в мою комнату: ему понадобилась стремянка с балкона.
   — Плохо, — вздохнув, признался Игорек.
   — Репетировать негде, — уточнил я.

 
Я не терял надежды, что родители рано или поздно разрешат мне репетировать дома.
Как-никак за последнюю неделю я не получил ни одной тройки, каждый день выносил мусорное ведро и один раз по собственному желанию помыл посуду.
 

   — В жилом доме репетировать неудобно, — согласился отец. — Ты последнюю «вечерку» читал?

 
Я помотал головой.
 

   — Здесь вот написано кое-что забавное.

 
Отец прочитал вслух заметку, в которой говорилось, что ученые замерили громкость звучания бит-группы «Слэйд». Приборы показали 140 децибел, а ракетный самолет производит при взлете шум в 145 децибел.
 

   — Но мы же не «Слэйд»! — сказал я.
   — Подожди, я не кончил, — остановил меня отец. — «После концерта у некоторых зрителей наблюдается временная потеря слуха».

 
Читая эту фразу, отец показал пальцем на нас, как будто виноваты в потере слуха у зрителей мы с Игорьком.
 

   — Наш усилитель дает всего семь ватт, — заметил я.
   — На старой квартире у нас был ансамбль. Он всегда репетировал дома, — подхватил Игорек.
   — Значит, там стены были потолще, — сказал отец.

 
Я понял, что моим надеждам не суждено сбыться.
 

   — А почему бы вам не репетировать в школе? — предложил отец.
   — Не разрешат, — уверенно сказал я.
   — Почему? — спросил отец.
   — В школе уже есть один ансамбль, — объяснил Игорек.
   — Что же, боятся конкуренции? — улыбнулся отец.
 

 
Я пожал плечами: нам было не до смеха.
Через три дня я понял, что отец ходил в школу и разговаривал об ансамбле. На большой перемене Маргарита Ивановна вдруг ни с того ни с сего подошла к нашей компании.
 

   — А ну-ка расскажите мне про ваш ансамбль.

 
Слово «ансамбль» она произнесла вполне спокойно, без всякой иронии.
 

   — Мы только учимся, — объяснил Саня.
   — А кто вас учит?

 
Я хотел рассказать про Витю, но Саня незаметно толкнул меня локтем.
 

   — Сами, у нас самоучитель есть.
   — А что вы играете?
   — Разные песни, — сказал Игорек.
   — Например?
   — Вы «Песенку студентов» знаете?
   — Кажется, нет.
   — Ее девятиклассники на Новый год исполняли, — напомнил Игорек. — Только они петь не умеют, а мы поем.
   — Очень хотелось бы вас послушать, — сказала географичка.

 
Сообразив, что под это дело можно запросто выпросить разрешение на репетиции в школе, мы согласились.
 

   — А на «Огоньке» вы сможете выступить? — вдруг предложила классная.
   — На «Огоньке»?! — переспросили мы хором.
   — Да, на «Огоньке». Я думаю, мы проведем его на следующей неделе.

 
Мы с Саней переглянулись. Пока мы размышляли, соглашаться или нет, Игорек солидно произнес:
 

   — Конечно, можем!
   — Вот и отлично, — обрадовалась классная.

 
Когда Маргарита Ивановна отошла, я мрачно спросил, что будем делать.
 

   — Как что? — не понял Игорек. — Играть.
   — Что играть? — спросил Саня.
   — «Песенку студентов», — бодро начал Игорек. — Потом «Только ты…», «Песню о Москве».

 
Я пожал плечами. Выходить на «Огонек» с тремя песнями было бы неслыханным нахальством.
После пятого урока мы сидели на лавочке в раздевалке. Шестым уроком в расписании стоял труд, но трудовик заболел, и все ребята разошлись по домам.
 

   — К «Огоньку» нужно обязательно достать микрофоны, — сказал Игорек. Он был на сто процентов уверен, что наше выступление состоится.
   — Нам одного хватит, — предложил Саня.
   — Нет, не хватит. Я не Шаляпин и без микрофона петь не буду, — возразил я.

 
В раздевалку вошла Альбина, в плаще и расклешенных фиолетовых брюках. Я вспомнил, что сегодня у девятиклассников, как обычно по средам, репетиция.
Снимая плащ, Альбина спросила:
 

   — Я слышала, вы на «Огоньке» выступаете?
   — Выступаем, — не очень уверенно подтвердил Игорек.
   — А я с вами «Арлекино» спеть не смогу? Витя вам партии покажет, — вдруг предложила Альбина.

 
Все молчали. Даже Игорьку было ясно: самое большее, что мы успеем за неделю, — это повторить старые вещи. Альбина вопросительно глядела на нас.
 

   — У нас все равно микрофонов нет, — сказал Игорек. — И усилителей тоже.
   — Микрофоны я могу одолжить у «Спектра», — предложила Альбина.

 
В вестибюль стремительно влетел долговязый. По случаю наступающей весны он был без пальто.
 

   — Алик, — обратилась к нему Альбина, — мне нужен на один день микрофон.
   — Два, — уточнил Игорек.

 
Долговязый подозрительно взглянул на нас.
 

   — Я хочу петь на «Огоньке» с ансамблем нашего класса.
   — Для них — ни за что в жизни! — сказал долговязый и пошел по коридору.
   — Тогда я с вами репетировать не буду, — твердо сказала Альбина и сняла с вешалки плащ.

 
Увидев, что Альбина действительно собирается уходить, долговязый промямлил:
 

   — Ладно. Там посмотрим. Надо у Евгеши спросить.
 

 
Целую неделю класс жил «Огоньком». «Огоньки» у нас бывали и раньше: танцы под пластинки, самодеятельность, игры, чай. Иногда они проходили весело, иногда скучно, но еще ни разу не было так, чтобы по рублю сдали все. Чтобы никто в день «Огонька» не заболел, не уехал к родственникам, не откололся от коллектива по какой-либо другой «уважительной» причине.
После уроков все мальчики остались в школе, чтобы вытащить парты из кабинета географии в коридор, расставить столы и развесить оформление. Только мы помчались по домам, чтобы взять аппаратуру» инструменты, а главное — переодеться. Мы решили, что будем выступать в джинсах. Саня надел шикарные «Ли», а мне уступил свои старые «Супер Райфл». Юрик сказал, что придет в обычных брюках. Но зато «верх» у нас был намечен одинаковый: белые рубашки с длинными рукавами. Рубашку я вчера одолжил у отца. Шея у него раза в полтора толще моей, но если не застегивать верхнюю пуговицу, то это не так заметно.
Вернувшись в школу, я заметил в углу у окна проигрыватель с пачкой пластинок в цветных конвертах.
 

   — А проигрыватель зачем?

 
Игорек развел руками: Ритка принесла.
 

   — А пластинки Герасим достал, — сказал Саня.
   — Пластинки не трогать! — В класс ворвалась Ритка, за нею следовала Петрова.
   — Никто их не трогает, — сказал я. — Кому они нужны? Если вы не хотите слушать ансамбль — так и скажите.
   — Что же, мы должны целый вечер всякую дрянь слушать?
   — Что-что? — спросил Юрик. Он появился вместе с барабаном в середине разговора.
   — Что слышал! — с вызовом ответила Ритка.
   — Ну что вы спорите? — неожиданно вмешалась в разговор Петрова. — Пусть играет ансамбль, а если что-нибудь сломается, пластинки заведем.

 
Ритка обиженно надула губки. Она никак не ожидала, что ее лучшая подруга станет заступаться за наш ансамбль.
Игорек решил, что исполнителей лучше всего разместить под портретами. Вдоль окон буквой «Г» располагался стол с угощением: яблоки, печенье, конфеты. На самом конце его возвышался блестящий электрический самовар, который принесла из дома Маргарита Ивановна.
 

   — Смотри, Полякова идет, — сказал Игорек.

 
Я бросился к окну и увидел Альбину. Она пыталась переправиться через огромную лужу у телефонной будки. Рядом неожиданно возник долговязый, он протянул Альбине руку и помог ей пройти по доске, брошенной на кирпичи, а сам, сияя от удовольствия, пошел прямо по луже.
 

   — Ты что, оглох? — окликнул меня Игорек. — Подключай усилитель.

 
Я взял шнур, потащил его к розетке возле раковины. Настроение у меня упало.
В класс заглянул долговязый. Он был в отличном расположении духа.
 

   — Привет артистам! Держите микрофоны, но учтите: если сломаете — будете покупать. Одна штука сто рублей.

 
Игорек бережно взял микрофоны. Я подумал, что цифра наверняка увеличена раз в пять, но промолчал. Альбина так и не появилась.
Микрофоны оказались с длинными-предлинными шнурами, чтобы солист во время исполнения мог свободно ходить по сцене.
 

   — А где подставки? — спросил я.

 
Саня почесал в затылке и с надеждой посмотрел на портрет Христофора Колумба, словно хотел попросить его подержать микрофон.
 

   — Не бойтесь, все предусмотрено! — загадочно сказал Игорек.

 
Я пожал плечами. Было ясно, что без микрофона главный номер «Огонька» не состоится. Мы договорились с Игорьком, что если Альбина будет петь с ансамблем, то мы сыграем сопровождение, а если получится, то и… подпоем.
 

   — Ты что темнишь? — набросился я на Игорька. — Скажи сразу, будут подставки или нет?
   — Сейчас Коля придет и все сделает, — неохотно признался Игорек.

 
Он хотел, чтобы Колино появление было для нас сюрпризом.
В коридоре нарастало оживление. В класс то и дело заглядывали незнакомые ребята. Я понял, что о нашем «Огоньке» уже известно всей школе. Чтобы отвадить посторонних, Игорек закрыл дверь ножкой стула.
Саня подключил гитары. Колонки мы поставили впереди ансамбля, отгородившись ими от зрителей. За колонками Игорек зачем— то поставил пюпитры, хотя никаких нот сегодня нам не требовалось.
Микрофоны по-прежнему лежали на стуле.
 

   — Между прочим, кто-то обещал подставки… — напомнил я Игорьку, хотя в душе уже не сомневался, что петь нам сегодня не придется.

 
В этот момент в дверь постучали условным стуком — три раза. Игорек впустил Колю: в правой руке у него была сумка с инструментами, в левой — три никелированных металлических стержня, которых нам так не хватало. Игорек снял с первого пюпитра верхушку и закрепил вместо нее стержень, а Коля с помощью специального зажима прицепил к нему микрофон. Чудо свершилось: теперь у нас было целых три микрофона на настоящих подставках, с регулировкой по высоте.
За дверьми уже шумели. Потом раздался негромкий, но требовательный стук, как обычно стучат учителя.
 

   — Ребята, откройте! — послышался голос Маргариты Ивановны.

 
Саня убрал стул, в класс хлынула публика. Ярким потоком проплыли девчонки. Мелькали разноцветные юбки, платья, блузки. В классе запахло духами. Потом прошли ребята — почти все в школьной форме. Шествие замыкала Маргарита Ивановна. Она остановилась в дверях, сдерживая напор зрителей, не имеющих отношения к нашему классу.
Мы тихонько тренькали на гитарах, чтобы убедиться, что аппаратура подключена и никаких неожиданностей со стороны техники не предвидится.
Когда зрители расселись по местам и смолкли, я взглянул на Саню. Еще вчера мы условились, что концерт откроет он, но все случилось по— другому.
К микрофону неожиданно вышла Альбина. Она держала в руках букетик красных гвоздик. Когда и как принесли их в класс, никто из нас не заметил.
 

   — Сегодня у нас особенный день, — улыбнувшись, сказала Альбина. — В нашем классе

 
родился вокально-инструментальный ансамбль. Мы желаем ему счастья и удачи.
Цветы получил Игорек — он стоял у микрофона ближе всех.
Саня кивнул головой, и мы заиграли нашу любимую — «Песенку студентов». Класс наполнился музыкой. С новыми колонками ансамбль звучал чисто, мощно, почти как настоящая группа.
Первый куплет Игорек исполнил вполголоса. Он боялся, что не вытянет свою партию на гитаре и смотрел не на зрителей, а на гриф и только с припева запел по-настоящему. Мы с Саней подхватили песню. Она понеслась легко и звонко. Нас, наверное, было слышно на первом этаже, в учительской, в коридорах и даже на улице.
Вспыхнули аплодисменты. Все вдруг поняли, что мы не трепачи и ансамбль у нас в классе существует на самом деле.
Мы долго раскланивались. Саня рассчитал, что, если тянуть время между номерами, мы сможем запросто продержаться полчаса, а потом сделать перерыв и повторить все скачала. Так, чтобы никто не заметил, что у нас в репертуаре всего четыре песни.
Класс был до отказа наполнен зрителями. Дверь в коридор уже не закрывалась. Мы сыграли еще две песни, затем к микрофону вышла Альбина. Лицо у долговязого вытянулось. Я страшно волновался: партии, которые показал нам Витя, мы с Игорьком выучили, но на репетицию с солисткой времени не хватило.
Альбина запела. Сегодня она была просто в ударе. Голос ее звенел, как колокольчик. Ее плечо совсем-совсем близко от меня. Когда начался припев: «Арлекино, Арлекино…», мы с Игорьком подхватили песню. Альбина быстро взглянула на нас, озорно улыбнулась, и песня полетела дальше. Никто так и не догадался, что песня исполняется без единой репетиции.
Долговязый был сражен наповал: он протиснулся в класс и теперь, растерянно улыбаясь, возвышался за спиной Маргариты Ивановны.
Песню пришлось повторить три раза. Девчонки пустились в пляс: взявшись за руки, они прыгали в кружке, потом вытащили на середину Сашку Яшина и даже Маргариту Ивановну. Не танцевала только Ритка, но на нее никто не обращал внимания.
Объявили перерыв. Девчонки завели радиолу, а мы вышли передохнуть в коридор. Зрители обступили нас плотным кольцом. Никто не рассчитывал, что мы способны на такое.
Вопросы сыпались со всех сторон. Пока мы отвечали на них, Маргарита Ивановна решила очистить класс от посторонних. Сперва она вывела в коридор долговязого — он как банный лист прилип к Альбине. Затем дошла очередь до Коли, хотя к девчонкам он не приближался и спокойненько сидел на стуле возле усилителя. Заметив опасность, Игорек быстро нырнул в класс. Коля, чуть заикаясь от волнения, пытался объяснить классной, с какой стати он здесь оказался.
 

   — Это мой брат! — крикнул Игорек. — Он нам аппаратуру настраивает.
   — Родной? — недоверчиво переспросила Маргарита Ивановна.
   — Двоюродный, — не моргнув глазом, вывернулся Игорек.

 
Перерыв кончился. Зрители зааплодировали, приглашая ансамбль в класс. Мы взяли гитары, и вдруг Саня, неожиданно побледнев, спросил:
 

   — Сколько сейчас времени?

 
Коля показал ему часы. Маленькая стрелка приближалась к семи. Саня положил гитару на стул.
 

   — Ты что? — удивился Игорек.
   — Почта! — сказал Саня, и мы поняли, что произошло. Закрутившись с «Огоньком», мы совсем забыли про почту. Про то, что сегодня, как и обычно, нам надо разносить газеты. Газеты!
   — А может, завтра разнесем? — предложил Игорек.
   — Завтра нельзя, — покачал головой Саня.

 
Я молчал. Последнюю неделю мы помогали Сане по очереди. Я уже носил почту в понедельник и в среду, а сегодня была очередь Игорька.
Зрители зашумели: они никак не могли понять, почему вышла заминка. Саня молча вышел в коридор.
 

   — Между прочим, твоя очередь, — напомнил я Игорьку.
   — Без соло все равно играть нельзя, — отмахнулся Игорек. Он во что бы то ни стало решил остаться на «Огоньке».

 
Я подошел к микрофону и объявил перерыв по техническим причинам. Зрители засвистели.
 

   — Ты что — дурак? — разозлился Игорек. Такого хода он, судя по всему, не предвидел.

 
Мы побежали с Саней на почту. Возле ЖЭКа нас догнал Игорек, который вдруг «вспомнил», что сегодня его очередь. Мы быстро рассортировали газеты, журналы и письма и решили взять почту с собой на «Огонек», чтобы вечером, когда все разойдутся, разнести ее по адресам.
Когда мы вернулись обратно, в классе из пяти плафонов горели только два и полным ходом шли танцы. Саня поставил сумку с почтой в угол, и мы подсели к столу.
Танцевали одни девчонки. Радиола чуть слышно напевала томную мелодию. Ритка в коротеньком пестром платье, зажмурив глаза от удовольствия, вела по залу Петрову. Альбина болтала с Маргаритой Ивановной. Посторонних в классе не было. Коля после первого перерыва куда-то исчез.
 

   — Мы еще играть будем? — спросил я.
   — Лучше потанцуем, — предложил Саня.

 
Я промолчал. Когда намечали программу «Огонька», мне думалось, что ансамбль будет играть целый вечер. К тому же в школе с девчонками я никогда не танцевал, только летом в пионерлагере.
Объявили белый танец. Я почувствовал, как бешено забилось сердце. Альбина глянула в нашу сторону и медленно поднялась со стула. Тем временем к доске направились еще две особы. Две Ольги — Завьялова и Дугинец. Я отвернулся. Девчонки наверняка хотели пригласить кого-то из ансамбля, скорее всего Игорька — он сидел у самого окна. Вторым, наверное, должен быть Саня. И вдруг Завьялова остановилась напротив меня.
 

   — Тебя можно?

 
Саня стукнул меня по спине.
Я нехотя поднялся со стула. Следом за девчонками шла Альбина, но, увидев, что я уже занят, она пригласила Игорька.
Я вздохнул и осторожно взял Ольгу за талию. Танцевать с ней у меня не было ни малейшего желания.
 

   — Что это ты такой серьезный? — загадочно спросила Ольга.

 
Танцевала она великолепно, с ней почему-то совсем не надо было думать о том, какое па предложить в следующую секунду. Рисунок танца складывался сам собой.
 

   — Как это «серьезный»? — переспросил я, чтобы собраться с мыслями.
   — Ты что, русского языка не понимаешь? — хихикнула Ольга.
   — Ни капельки не остроумно, — сказал я, стараясь через Ольгино плечо поймать взгляд Альбины, которая танцевала с Игорьком совсем близко от нас.
   — Тебе какая-нибудь девчонка в нашем классе нравится? — продолжала расспросы Ольга. Она, видимо, догадалась, за кем я так упорно слежу.
   — А тебе какой интерес? — отрезал я.
   — Просто так, — объяснила Ольга.
 
 
 

 
Я понял, что у нее опыт таких разговоров куда больше моего, и, чтобы не сболтнуть лишнего, лучше всего молчать. Когда танец кончился, я сел поближе к Альбине. Теперь нас разделяло всего пять метров, и никто из мальчишек опередить меня не мог.
Как только завели новую пластинку, я вскочил и подошел к Альбине. Это вышло ужасно глупо. Во-первых, мой финт заметили девчонки, а во-вторых, Юрик опять что-то напутал и поставил фокстрот, который я танцую, как слон летку— енку.
 

   — Тебе ансамбль понравился? — спросил я, пытаясь вести Альбину чуть медленнее, чем заставлял меня ритм.
   — Очень, — кивнула Альбина.
   — А кто лучше играет — мы или девятиклассники?
   — Они же больше репетируют, — немного смутившись, сказала Альбина.

 
Мы сделали поворот, и я увидел ехидную улыбочку Ольги. Она танцевала с Риткой и не спускала с нас глаз. Я сделал еще один поворот и повел Альбину к доске.
 

   — А что ты делаешь в воскресенье? — спросил я. Когда начались танцы, я решил пригласить Альбину в кино, но как это сделать — не знал.
   — Когда как. Читаю, хожу
 
   в театр или в бассейн, — сказала Альбина. Она решила, что меня интересует воскресенье вообще.
   — А в это воскресенье?
   — Пока не знаю. А что?
   — Пойдем в кино. У меня лишний билет есть. — Разговор я вел таким тоном, словно приглашаю девчонок в кино каждый день.
   — А какой фильм? — улыбнувшись, спросила Альбина.

 
Мне показалось, что приглашение ее обрадовало.
 

   — «Дорогая Луиза».
   — Ой, а я уже его посмотрела. Ужасно скучный фильм.

 
Я растерялся. Если бы я не соврал, что у меня есть билеты, я мог бы предложить другой фильм, а как поступить теперь…
После «Огонька» девчонки сразу спустились в вестибюль. Альбина немного задержалась, но подходить к ней при ребятах было неловко. Саня распределял обязанности: нам предстояло отнести домой инструменты, убрать класс, а главное — разнести по адресам почту.
 

   — Девчонки ушли? — спохватился Игорек. — Мы что, одни пол мыть будем?
   — Маргарита Ивановна сказала, что убрать можно завтра, — объяснила Альбина, — но, если хотите, я их позову.
   — Не надо, мы сами, — сказал я.

 
Альбина улыбнулась и тихонько вышла из класса. Переждав минуту, я выскользнул следом за ней.
В вестибюле никого из наших уже не было. У входа с красной повязкой на рукаве возвышался долговязый. Кто и зачем поставил его дежурить, было непонятно. Еще час назад, когда мы выходили на второй перерыв, здесь никаких дежурных не было.
Альбина взяла с вешалки плащ и подошла к зеркалу. Я спрятался за колонку: приблизиться к Альбине при долговязом я не решился. Секунды тянулись ужасно долго. Альбина надела шапочку, потом сняла ее вновь, причесалась… Я незаметно подошел поближе, чтобы, как только Альбина минует долговязого, выскочить на улицу. Но в этот момент долговязый вдруг сорвался с места, подбежал к зеркалу, помог Альбине надеть плащ, потом, ни на секунду не закрывая рта, повел ее к двери, спустился с крыльца и… пошел с нею рядом, все дальше и дальше удаляясь от школы.
 
 
Назавтра нас с самого утра преследовали неприятности. Кто-то случайно или нарочно испортил колонку, воткнув ее вместо усилителя в обыкновенную электрическую розетку. Вдобавок в самом конце «Огонька», когда весь класс играл в «ручеек», Игорек умудрился уронить на пол микрофон.
На зоологии мы делали письменную работу на тему «Скелет и кровообращение собаки». На доске висел цветной плакат — дворняжка в разрезе. Наша задача заключалась в том, чтобы, глядя на эту схему и пользуясь учебником, изложить письменно все, что мы знаем о собачьих внутренностях.
Ботаник, как обычно, накручивал на палец ус и циркулировал по классу, время от времени поглядывая на нашу компанию. Я никак не мог прочесть по его лицу: знает он про микрофон или нет.
 

   — Не заметил, — угадав мои мысли, шепнул Игорек.

 
Микрофон на следующий день после «Огонька» мы передали долговязому. Как следует он проверил только один, который был цел и невредим, а на второй взглянул мельком и вмятины не заметил, но…
Лишь только прозвенел звонок, Юрик схватил портфель и как сумасшедший выскочил в коридор.
 

   — Наливайко! — строго окликнул его ботаник.

 
Юрик остановился, ожидая новых указаний. Ребята потихоньку шевелились, складывая учебники и тетрадки в сумки и портфели.
 

   — Артистов попрошу остаться, — громко сказал Евгений Васильевич.

 
По классу пролетел смешок. Мы подошли к кафедре. Саня опустил голову, Игорек улыбался, надеясь, по-видимому, задобрить ботаника.
 

   — Что случилось с микрофоном? — спросил ботаник.
   — Понимаете, Евгений Васильевич, мы не виноваты, — пустился в объяснения Игорек.
   — Я, по-моему, не спрашиваю, кто виноват, — сказал ботаник.
   — Мы оставили инструменты в кабинете географии, — объяснил я. — А ночью туда кто-то залез.
   — «Кто-то», «что-то»… — поморщился ботаник. — Я распорядился дать микрофоны вам, под вашу ответственность. К тому же, если уж так случилось, надо было честно признаться.
   — Мы купим новый микрофон, — твердо сказал Саня.

 
Ботаник махнул рукой. Он не верил, что мы способны на такой подвиг.
На следующий день после геометрии наш ансамбль в полном составе вызвали к директору. В кабинет нас привела классная. В маленькой комнате, где стучала на машинке секретарша, мы причесались и проследовали гуськом в обитую дерматином дверь, за которой я не был ни разу в жизни.
Директор сидела за столом и что-то писала. Мы построились в шеренгу возле окна. Маргарита Ивановна устроилась на кончике стула, поглядывая придирчиво на нас и уважительно — на директрису.
Директор отложила писание и пододвинула к себе толстую папку, в которой лежал какой-то список.
 

   — Наливайко! — прочла она первую фамилию.
   — Здесь, — отозвался Юрик.

 
Директриса стала читать список дальше. У нее были седые волосы и приятное загорелое лицо. Моей фамилии в списке почему-то не оказалось. Я решил, что это не так уж плохо, и промолчал, но Маргарита Ивановна тут же исправила ошибку.
 

   — Вы пропустили Нечаева, — сказала она, заглянув через стол в список.
   — Здесь, — уныло отозвался я.
   — Я пригласила вас, — заговорила директор, подняв взгляд от бумаги, — чтобы серьезно поговорить о вашей успеваемости. Вот, например, Ярославцев.

 
Вслед за фамилией последовали Санины отметки: в отличие от прошлой четверти это были в основном четверки с тройками.
 

   — Безрадостная картина у Наливайко и Чижова. Заметно ухудшилась успеваемость у Нечаева. Мне кажется, что здесь отрицательную роль играет ваш оркестр.
   — Ансамбль, — обиженно поправил Юрик.
   — Меня, откровенно говоря, удивляет ваше увлечение, — продолжала директриса. — Мне кажется, что к музыке оно не имеет никакого отношения.
   — Как не имеет? — воскликнул я и осекся: спорить в такой ситуации означало погубить ансамбль бесповоротно и окончательно.
   — Репертуар у них, Анна Зиновьевна, в общем, не плохой, — неожиданно поддержала нас классная. — В основном советские песни.
   — Достаточно того, что вы испортили микрофон.
   — Мы новый купим, — сказал Игорек. — Для нас самое главное — усилитель для голоса. Он все равно без дела в актовом зале стоит.
 
   — В актовом зале вам делать нечего.
   — Тогда мы его в наш кабинет брать будем, — предложил Игорек.
   — Нет, это невозможно. Я очень жалею, что о репетициях в кабинете географии я узнала только сегодня.
   — А почему тогда девятиклассники играют? Им и зал и инструменты… как на блюдечке. Чем мы хуже иx? — не удержавшись, спросил я.
   — Это школьный оркестр, — сухо отпарировала директриса. — Когда его нынешний состав кончит школу, на этих инструментах будете играть вы, а пока вам не мешало бы привести в порядок прически…

 
Маргарита Ивановна быстро поднялась со стула и подошла поближе к нам.
 

   — Леня! — ахнула она, взяв меня за мою «гриву». — Ты же обещал мне подстричься!

 
Я понял, что на этот раз парикмахерской уже не избежать.
 

   — Ну объясните, зачем вам длинные волосы? — всплеснула руками классная.
   — Для красоты, — сообщил Игорек.
   — Красота — прежде всего аккуратность! — строго заметила директриса. — Согласно школьному уставу волосы не должны доставать до воротника.
   — Даю вам два дня на парикмахерскую! — сказала Маргарита Ивановна.
   — А с репетициями придется подождать, — подвела итог директриса. — Прежде всего надо подтянуть дисциплину и успеваемость.

 
И полетели дни, недели. Каждый день мы ходили на почту зарабатывать деньги на аппаратуру, не зная толком, пригодится ли она нам когда-нибудь или нет. Репетировать нам по-прежнему было негде.
 
 
Однажды после уроков к нам подошел Гарик Фомин, маленький веснушчатый тип из параллельного класса.
 

   — Эй, «Визит», когда у вас репетиция?
   — Никогда. Нам репетировать негде, — мрачно сообщил Игорек. — В школе директор запрещает, а дома — родители.
   — А мы теперь в клубе играем. Три раза в неделю. Лафа! И инструменты там настоящие — не то что у вас.
   — Врешь! — воскликнул Игорек. Ему, как и всем нам, новость показалась невероятной.

 
Мы знали, что Гарик пытается сделать в своем классе такой же ансамбль, как у нас, что у него есть настоящая тарелка на подставке из старой лыжной палки, и вдруг репетиции, клуб…
 

   — Не хотите — не верьте, — Гарик пожал плечами, стараясь показать, что его меньше всего на свете волнует, как мы относимся к его ансамблю.
   — А что вы играете? «Чижик-пыжик»? — усмехнулся Игорек.
 
   — Что надо, то и играем. Когда нам экзамен устроили, мы шесть вещей играли — побольше некоторых…
   — Не бойся. Если бы мы туда пошли, нас бы вперед вас взяли, — Игорек махнул рукой.

 
Гарик покраснел. Нахальство Игорька начинало его злить. Мне стало казаться, что Гарик говорит правду, хотя второго такого выдумщика и вруна не сыскать во всем городе. В прошлом году он преспокойненько встал возле физкультурного зала и сорвал у десятиклассников урок физкультуры, объявив, что физрук заболел, в то время как тот, с журналом наедине, без толку ждал учеников в спортзале.
 

   — А к вам на репетицию можно прийти? — осторожно спросил я, пытаясь уяснить, врет Гарик про клуб или нет.
   — Пожалуйста, — ни капельки не смутившись, согласился Гарик. — Если вы хотите, можете заниматься там вместе с нами. Мы — в одни дни, а вы — в другие.
   — И нас возьмут? — вдруг загорелся Игорек. Теперь и он вдруг поверил, что Гарик говорит правду.
   — Возьмут. Только сперва прослушают…
   — Что, попробуем? — сказал Саня.
   — А когда? — спросил Юрик. Эта идея и ему пришлась по душе.
   — Наверное, в воскресенье. Приезжайте в десять на «Павелецкую», я договорюсь, — предложил Гарик. Его зеленые хитренькие глазки бегали быстро-быстро, как ртуть. Тут, конечно же, ничего не стоило заподозрить подвох, но мы уже видели себя на сцене с настоящими электрогитарами в руках.

 
В воскресенье, как и было условлено, мы поехали на «Павелецкую». Весна стремительно наступала. Незаметно пропали лужи, высох и асфальт, возле домов откуда-то появилось множество легковых машин.
Ехали мы с пустыми руками, взяли только медиаторы. Это означало, что в клубе нам предстоит без всякой подготовки играть на незнакомых гитарах. От одной мысли об этом по спине бегали мурашки. Но отступать было уже поздно: вместе с нами были девчонки: Альбина, две Ольги и еще одна особа — Петрова, присутствие которой означало, что в РИТОЛО произошел окончательный раскол. Я был против того, чтобы приглашать девчонок, но Саня сказал, что, если не взять свидетелей, никто и никогда не поверит, что мы играли на настоящих инструментах.
На место встречи мы прибыли точно в назначенный срок. Вернее, без пяти пять. Гарика и его дружков нигде не было видно.
Девчонки остановились в центре зала. Юрик с Игорьком остались их развлекать, а мы с Саней встали у эскалатора, чтобы Гарик, выйдя из вагона, не проскочил мимо.
Поезда прибывали один за другим с интервалом в полторы минуты. Мимо нас прошло множество людей, а Гарик по-прежнему не появлялся. Девчонки начали волноваться.
Вдруг кто-то больно стукнул меня по плечу. Это был мальчишка в лыжной шапочке и телогрейке — Женька Сытин, один из приятелей Гарика.
 

   — А где Фомин?
   — Он уже в клубе, — сказал Женя и опустил глаза.

 
Мне опять показалось, что здесь что-то нечисто.
Оставив Саню караулить Сытина, я побежал за девчонками. Через десять минут мы подошли к клубу. Здесь собралась огромная, как за билетами на футбол, толпа. На ступеньках, которые вели к главному входу, стояли дежурные с красными повязками на рукаве. Мы переглянулись: трудно было поверить, что все эти приготовления сделаны ради нашего ансамбля.
 

   — Куда тут идти? — срывающимся от волнения голосом спросил Игорек.
   — Вот сюда, — Сытин показал на главный вход и хотел улизнуть, но Саня крепко схватил его за руку.
   — Где Фомин? — строго спросил я.
   — Я же сказал — в зале, — объяснил Сытин.
   — А как нам туда пройти? — спросил Юрик, с опаской посмотрев на дежурных.
   — Скажите название группы, и вас пропустят, — уверял Женька, пытаясь вырваться из Санькиных клещей.

 
Мы поднялись по ступенькам.
 

   — Вам куда? — спросил парень в очках.
   — Мы играть должны, — вылез вперед Игорек.
   — Группа «Визит», — уточнил я.
   — «Визит»? — переспросил парень, окунув нос в какие-то бумаги. — у меня в списке такой группы нет.
   — А где ваши инструменты? — спросил дежурный.
   — Нам сказали, что здесь все будет, — пожав плечами, объяснил Юрик.
   — Ну ладно, проходите, — махнул рукой дежурный. — Жюри на втором этаже.

 
Мы прошмыгнули в вестибюль. Здесь толпились зрители, работал буфет, шныряли какие-то парни с настоящими электрогитарами.
Я окончательно потерял представление, куда мы попали и зачем надо искать жюри.
 

   — Что будем делать? — спросил Юрик. Только сейчас мы заметили, что, пока шли переговоры на крыльце, Сытин куда-то исчез.
   — Пошли наверх! — предложил Игорек. Он старался не терять присутствия духа.

 
Мы поднялись на второй этаж. Здесь оказалось большое, украшенное белыми мраморными колоннами фойе, из которого широкие стеклянные двери вели в зрительный зал, наполовину заполненный зрителями. Занавес был плотно закрыт. Через него в зал проникали звуки электрогитар: музыканты настраивали инструменты. У окна на длинных столах стояли усилители. Какие-то ребята в черных костюмах циркулировали между усилителями и сценой, то скрываясь за занавесом, то сбегая по ступенькам в зал.
В центре зрительного зала, там, где кончались первые пятнадцать рядов, стоял стол, покрытый синей бархатной скатертью, с табличкой: «Жюри».
 

   — Вот здесь жюри, — растерянно сказал Игорек.

 
Девчонки радостно улыбались. Им страшно нравился зал, публика. Они еще не догадались, что мы попали в ловушку, что никто нас здесь не ждет и даже не знает о нашем существовании.
Я отвел в сторону Саню и Юрика.
 

   — Что будем делать? — мрачно спросил Юрик. Он тоже смекнул, что к чему.
   — Придется уходить, — вздохнул я. — Здесь какой-то конкурс. Гарик не обманул.
   — А может, и нам дадут сыграть? — чуть не плача от досады, спросил Саня. Ему было страшно обидно, что он так легко поверил Гарику.
   — Пошли! — решительно сказал Юрик.

 
Мы оставили девчонок с Игорьком, а сами отправились на поиски организаторов. Рядом с буфетом мы нашли дверь, на которой была точно такая же табличка, как на столе, — «Жюри».
Юрик легонько толкнул дверь. Она бесшумно открылась, и мы оказались в длинной, украшенной лозунгами и плакатами комнате. Везде — на столах, на стульях, на подоконнике — лежали великолепные электрогитары: желтые, красные, синие — всех цветов и моделей. По углам небольшими группами толпились музыканты, значительно старше нас.
 

   — Что вам, ребята? — сухо спросил высокий парень с красной повязкой на рукаве.

 
Мы растерянно молчали. Единственное, что мне хотелось сделать, — это развернуться на сто восемьдесят градусов и бежать отсюда без оглядки. Эх, если бы не девчонки!
Парень в очках, с которым мы разговаривали у входа, узнал нас.
 

   — Повторите, как ваш ансамбль называется?
   — «Визит», — сказал Юрик.
   — А кому вы сдавали заявку? — удивился парень с повязкой, на которой я разобрал надпись: «Член жюри».
   — Кто вам сказал, что здесь будет конкурс? — пытался выручить нас из беды очкарик.

 
Сбиваясь и перескакивая с пятого на десятое, мы объяснили, как попали в клуб.
На лицах организаторов было написано полное недоумение.
 

   — Ну, у нас просто так играть нельзя, — развел руками парень из жюри. — Здесь конкурс молодежных ансамблей нашего района, а вы живете за тридевять земель. Да и школьников у нас нет.
   — Одна группа из техникума, — уточнила рыжая девица, сочувственно поглядывая на нас.
   — А может, все же дадим им сыграть? Вне конкурса? — вдруг предложил парень в очках.
   — Это надо согласовать, — покачал головой главный, с повязкой на рукаве. Он еще сомневался, стоит пускать нас на сцену или нет.
   — А что вы играете? — спросила девица.

 
Мы перечислили весь наш репертуар.
 

   — Хорошо. Посидите в зале, мы этот вопрос сейчас решим, — сказал старший. Ему понравилось то, что у нас в репертуаре оказалась песня о Москве.
   — Ну, как дела? — взволнованно спросили девчонки, когда мы вернулись в зал.
   — Выступаем вне конкурса, — уточнил Юрик.
   — А почему вне конкурса? — огорчилась Альбина. Она и не подозревала, что минуту назад нас могли запросто вышвырнуть на улицу.

 
Почти все места в зале были уже заняты, а народ все прибывал и прибывал. Опоздавшие тащили по лестнице стулья, кресла, скамейки с первого этажа. Жюри заняло место за синим столом. Ведущий — им оказался тот самый парень с повязкой, которого в комнате жюри мы приняли за главного, — объявил в микрофон условия конкурса. Каждой группе разрешалось исполнить три песни: одну — патриотическую, одну — лирическую, а третью по желанию.
Начался концерт. Группы сменяли друг друга, все они играли намного лучше нас. Не было только солистов. Вернее, солисты пели в сопровождении ансамбля, а из музыкантов редко кто даже подпевал. Зато гитаристы выделывали чудеса. Их пальцы легко бегали по грифу, исполняя самые невероятные вариации. Ритмовщики почти все аккорды брали с барэ.
К тому же все ансамбли были до зубов вооружены разными квакерами и прочими приборами для украшения звука, пользоваться которыми никто из нас не умел.
Когда объявили перерыв, Игорек тяжело вздохнул. Единственно, в чем мы могли бы поспорить с другими группами, — это в пении.
 

   — Может, домой поедем? — шепнул мне на ухо Саня.

 
К нам подошел парень в очках и, улыбнувшись, сообщил:
 

   — Ну, все в порядке. Вы закрываете второе отделение. Займете публику, пока жюри подводит итоги. Сейчас можно опробовать инструменты.

 
Мы помчались за кулисы. Здесь нам выдали настоящие электрогитары. Для тренировки их разрешили подключить к маленькому усилителю. Дрожащими руками я воткнул штекер в гнездо, которое находилось на деке, и провел медиатором по струнам.
 

   — А что, нормально! — воскликнул Игорек, проделав ту же самую операцию.
   — Здесь только гриф длиннее, — заметил Саня.

 
Я взял первый аккорд и понял, что ничего страшного нет: на новой гитаре струны прижимались даже немного легче, чем на моей.
 

   — Сейчас петь не будем, — предупредил Игорек, с опаской взглянув на занавес.

 
Мы тихонько сыграли весь наш репертуар. Чтобы репетицию не услышали зрители, Саня настроил усилитель на самую маленькую громкость.
 

   — Ну как? — с тревогой в голосе спросил ведущий, когда пришло время открывать второе отделение.
   — Все в порядке! — солидно доложил Игорек.

 
Мы сложили гитары на место и, осторожно отодвинув занавес, заглянули в зал. От сцены уходили в темноту до отказа заполненные зрителями ряды. Зал оказался бесконечным. Я почувствовал, как сердце сжалось от страха.
Второе отделение мы почти не слушали. От волнения у меня дрожали руки, а Игорек прикусил зубами нижнюю губу и выглядел как игрок в настольный теннис при счете 20:20.
Наше волнение передалось девчонкам. Альбина побледнела, а Ольга Завьялова, наоборот, залилась краской до самых ушей. Даже Петрова без остановки что-то нашептывала на ухо Юрику, и только Дугинец, поглядывая на Игорька, сияла от счастья.
Объявляя последнюю группу, ведущий незаметно для публики подал нам знак рукой: пора на сцену. Мы вскочили со своих мест и, пригнувшись, чтобы не мешать зрителям, выбежали в фойе.
Когда мы появились на сцене, по рядам пронесся смешок. Зрители решили, что организаторы потеряли бдительность и какие-то малолетки забрались на сцену без разрешения. По сравнению с группами, которые играли до нас, мы и в самом деле выглядели несерьезно.
Но в этот момент к микрофону подошел ведущий и объявил, что, пока жюри определяет победителей, вне конкурса выступит вокально— инструментальный ансамбль «Визит». Зал молчал. По-видимому, зрители никак не могли поверить, что такие пацаны способны исполнить что-нибудь без посторонней помощи.
Саня кивнул головой, мы ударили по струнам, и Игорек запел «Песенку студентов». Сегодня он ни капельки не волновался и пел так задушевно, словно перед ним не было никакого зрительного зала, девчонок — никого-никого, кроме нас и песни.
Когда начался припев, я заметил, что дверь в комнату, где заседало жюри, распахнулась. На пороге появился человек с пышной шевелюрой, в дымчатых очках. Он весь вечер сидел за столиком жюри на самом видном месте.
От неожиданности я чуть не взял два раза подряд один и тот же аккорд, но Игорек, к счастью, ничего не заметил.
Когда песня кончилась, зрительный зал взорвался аплодисментами. Сегодня так не встречали ни одну группу, хотя все они пришли на конкурс с болельщиками, а нас здесь никто не знал.
Вторую песню — о Москве — нам пришлось два раза повторять на «бис», потом третью…
Прожекторы били прямо в глаза, но мне все же удалось рассмотреть в зале девчонок. Подняв руки, они громко хлопали в ладоши и что-то кричали.
Потом мы вернулись в зал, жюри заняло свое место за столом, а человек в очках — оказывается, это был известный композитор — вышел к микрофону, чтобы подвести итоги конкурса. Сперва он перечислял призы и подробно разобрал игру победителей, а потом вдруг заговорил про нас.
 

   — Сегодня на конкурсе, — сказал он, улыбаясь, — лично меня больше всего обрадовал сюрприз, который нам преподнесли организаторы. Я имею в виду выступавшую вне конкурса вокально-инструментальную группу «Визит» из…

 
Композитор вопросительно посмотрел в нашу сторону, и Юрик громко, на весь зал, выкрикнул номер нашей школы.
 

   — Мне понравились хорошие вокальные данные юных исполнителей. Жаль, что коллективы, участвующие сегодня в конкурсе, не уделяют должного внимания вокалу. Сейчас для всех серьезных групп характерны богатые вокальные оранжировки. Мне хотелось бы знать, сколько времени репетирует группа школьников?
   — Четыре месяца! — крикнул я.
   — Четыре месяца? — переспросил композитор. — Это просто удивительно. Я думаю, что, если участники ансамбля получше освоят инструменты, этот коллектив ждет неплохое будущее. Одним словом, жюри решило отметить самых юных участников нашего конкурса специальным призом.

 
Композитор отошел за кулисы и вернулся, держа высоко над головой электрическую гитару. Настоящую электрогитару с ярко— желтым, как солнце, пластиковым корпусом.
Зал заревел от восторга. Игорек сделал глубокий вдох и под грохот аплодисментов побежал на сцену.
 
 
На следующий день начался переполох. Когда я возвращался с Альбиной из кино, возле магазина меня остановила соседка.
 

   — Леня! Я не ошиблась? Мне кажется, я видела тебя сегодня по телевизору. И еще кудрявого мальчика, который к тебе всегда ходит.

 
Я пожал плечами. Этот разговор был похож на розыгрыш.
Но через два дня слух подтвердился. Папе сказал то же самое начальник, который один раз был у нас в гостях на мамином дне рождения. Но самое обидное, никто не мог толком объяснить, что же все-таки показывали по телевизору.
Только на третий день удалось выяснить, что в хронике новостей показали маленький кусочек конкурса, в том числе и тот момент, когда мы выступали. Изображение кинооператор снимал без звука, а на телестудии пленку озвучивал какой-то профессиональный ансамбль, и все подумали, что так здорово играем мы.
Через неделю в школе было торжественное собрание, посвященное Первому мая. Доклад делала наша директриса Анна Зиновьевна. Сперва она говорила о международном положении, потом про успеваемость и вдруг в самом конце сказала, что нашу школу очень хвалят в районе за внеклассную работу, что в этом деле у нас большие достижения: в частности, вокально-инструментальный ансамбль седьмого «В» класса выступал недавно по телевизору.
Весь зал хлопал и смотрел в нашу сторону, а после доклада к нам подошел Евгений Васильевич и сказал, что теперь мы можем репетировать в школе, когда пожелаем, и пользоваться школьными инструментами наравне с девятиклассниками.