С Додиком мы дружим с незапамятных времён. Когда-то я знал, с каких именно времён, но с возрастом эти знания притупляются. Теперь времена, которые раньше выражались в годах и месяцах, становятся просто незапамятными. Таковы причуды памяти: то, что было памятным, становится незапамятным. Но сейчас речь не об этом. А о том, какие мы с Додиком неразлучные друзья.
   Так вот, дружим мы давно, но видимся редко. Додик живёт в Нью-Йорке, а я в Нью-Джерси. Додик работает в Нью-Джерси, а я работаю в Нью-Йорке. Оба работаем. У обоих есть семьи. В общем, мы занятые люди и общаться нам некогда. Иногда мы говорит по телефону. Иногда я приглашаю Додика с женой на обед. А Додик меня с женой никогда не приглашает. Может быть потому, что у моего дома в Нью-Джерси легче запарковать машину, чем у его дома в Нью-Йорке. А может, его жена просто не любит готовить. Не знаю. В общем, так сложилось, и я на Додика не в обиде. Какие могут быть счёты со старыми друзьями?
   Вот я сказал, что Додик меня не приглашает в гости, и мне стало стыдно. Потому что на самом деле он приглашает, и довольно часто. Каждый раз, когда мы говорим по телефону, он задаёт один и тот же вопрос:
   — Слушай, старик, почему вы никогда не заходите?
   Я теряюсь. Я не знаю, как ответить на этот вопрос. А Додик стоит на своём:
   — Вы же бываете в городе, правда?
   — Ну, бываем, — признаюсь я. — В театр иногда ходим или, там, на концерт…
   — Вот и заходите! — обрадовано кричит Додик.
   — Ты знаешь… — говорю я, — То есть, конечно, спасибо. Но спектакли обычно кончаются поздно, надо домой…
   — Жаль, — говорит Додик с плохо скрываемым облегчением.
   Но я не могу допустить, чтобы он так легко выскользнул из своей собственной ловушки. Я говорю, как бы неохотно соглашаясь:
   — Впрочем, мы можем приехать и без концерта. Скажи, когда.
   — Ах, старик! — В голосе Додика звучит добродушие с лёгким отблеском обиды. — Ну, как тебе не стыдно! Приходите в любое время! Ты же знаешь — мы всегда рады вас видеть.
   Я говорю:
   — Дод, ну как это — в любое время? А вдруг вас дома не будет?
   — А ты сначала позвони.
   — Ну, вот я и звоню. Когда приходить?
   — Старик! Я же тебе сказал: приходи, когда хочешь.
   Он снова загнал меня в угол. Очень умный. Не зря мы с ним дружим. Но я не сдаюсь. Я делаю неожиданный ход:
   — Я хочу сегодня. Мы будем у тебя через час, хорошо?
   Додик смеётся и одновременно огорчается:
   — Как раз сейчас мы уходим. Понимаешь, у приятеля собака заболела…
   — Тогда завтра. Как насчёт завтра?
   — Завтра, — задумчиво повторяет Додик. — Сейчас я проверю. Что у нас завтра? Ах, нет, завтра не получится. Завтра мы едем в Нью-Джерси покупать подарок собаке приятеля.
   — Той, которая заболела?
   — Нет, другой собаке. Кстати, раз уж мы будем в Нью-Джерси, можем зайти. Вы будете дома вечером?
   — Будем. Конечно, приходите.
   — Ладно, зайдём часов в пять — шесть. Только вы ничего не готовьте, не надо возиться. Так, посидим, выпьем. Ну, ещё чайку можно.
   — Какой там чаёк! — говорю я. — Сделаем нормальный обед.
   — Спасибо, старик, — говорит деликатный Додик. — Учти, что курицу мы не любим. Рыбу тоже не очень. А так — всё, что угодно. Стейк, например. Только не бараний, у меня от баранины изжога.
   Вот скотина, думаю я про себя. Баранья нога стоит четыре доллара за фунт, а за хороший стейк надо платить двадцать. Но что поделаешь, дружба дороже. Я говорю:
   — Конечно, Дод, о чём речь. Ждём вас.
   На следующий день, в пять часов появляется Додик с женой Кларой, оба голодные и падающие с ног от усталости в поисках подарка собаке друга. Мы садимся за стол. Мы выпиваем, рассказываем новые анекдоты, делимся сплетнями про общих знакомых и бурными эмоциями по поводу текущей политики.
   Додик говорит:
   — Отличный стейк, старик. Как раз в меру зажарен.
   — Спасибо, — говорю я, польщённый Додикиным комплиментом.
   — Спасибо тут не при чём, — великодушно парирует Додик. — Правда — неплохой стейк. Вот придёте как-нибудь к нам, я тоже тебя стейком угощу. Тогда узнаешь, что такое настоящий стейк.
   — Да, — неожиданно вступает Клара. — Почему вы никогда не приходите?
   Мы с женой переглядываемся.
   — Вот и я говорю, — охотно подхватывает Додик. — Никогда не приходят. Я их всё время зову, а они не приходят. Загордились, что ли?
   — Ну что ты, Дод, — говорю я виновато. — Чем нам годиться? Пригласите, мы и придём.
   Додик театрально, всем корпусом поворачивается к своей жене.
   — Клар, ты такое видела? Им специальное приглашение требуется!
   — Почему специальное? — слабо возражаю я. — Самое обычное приглашение: мол, в такой-то день, в такое-то время. И мы придём.
   Додик склоняет голову и крутит ею, как человек, который отчаялся кому-то объяснить простую истину.
   — Старик, — назидательно говорит он, — сколько лет мы с тобой знакомы? Много, правда? Можно сказать — с незапамятных времён. Разве мы чужие друг другу? Не чужие, правда? Мы с тобой друзья до гроба. А ты ещё какое-то приглашение требуешь. Приходите в любое время!
   — Да, — подхватывает Клара. — В любое время!
   — И никакого приглашения не надо! — кричит Додик.
   — Никакого приглашения! — кричит Клара
   Меня начинает утомлять это агрессивное гостеприимство. Я говорю:
   — Ну хорошо, спасибо за приглаше… То есть, спасибо, что позвали. Мы придём без приглашения.
   — Замечательно, — с облечением говорит Додик.
   — Замечательно, — говорит Клара.
   — Когда придёте? — говорит Додик.
   — Послезавтра.
   — В котором часу?
   — В шесть двадцать пять, — говорю я.
   Додик достаёт из кармана записную книжку, долго листает её и, наконец, говорит со вздохом:
   — Послезавтра не получится. У Рабиновича день рождения.
   — Подожди-ка. По-моему, Рабинович живёт в Израиле.
   — Именно. Я должен ему позвонить.
   — Когда у нас шесть часов, в Израиле уже ночь.
   — Ты не знаешь Рабиновича, — говорит Додик. — Я звоню ему, когда у нас день, а разговаривать мы кончаем, когда у них утро.
   — Ну хорошо, тогда мы придём в субботу.
   — Клар, что у нас в субботу?
   — День рождения у невестки моего брата, — говорит Клара.
   — Хорошо, тогда в следующую субботу.
   — Ну, чего пристал? — раздражённо говорит Додик. — Так далеко я не могу загадывать. Позвони ближе к делу.
   Мне передаётся его раздражение с усиленной мощностью. Я говорю:
   — Знаешь что, пошёл-ка ты на…
   — Хулиган! — визжит Клара, не давая мне закончить простую фразу. — Додик, ты слышал, куда он тебя послал?
   Додик покрывается красными пятнами и его начинает трясти.
   — Скотина! — кричит он. — Негодяй! Я тебя вообще — в гробу видал! Понял? В белых тапочках!
   Я тоже перехожу на фортиссимо.
   — Сам ты скотина! — кричу я. — Только что говорил, что мы друзья до гроба, а теперь — в гробу видал! Разберись сначала со своими гробами!
   — Нет, вы только посмотрите на него! — визжит Клара, явно имея в виду меня. — Как с Вовкиной Нинкой шуры-муры крутить, он тут, как тут! А как к друзьям в гости придти — так его нету!
   Я в ужасе смотрю на свою жену, а она на меня. Она бледнеет. Она говорит сдавленно:
   — Это правда?
   — Она врёт! — кричу я, срываясь на фальцет. — Сама она блядь!
   На это Клара не обижается. Она настолько нехороша собой, что моё скромное оскорбление ей даже льстит. Но Додик не может этого вынести.
   — Сволочь! — орёт он. — Свинья неблагодарная!
   — Кто свинья — я свинья?! — кричу я. — Сам жрёт мой стейк, и я же ещё и свинья! Ты знаешь, сколько я заплатил за этот стейк!
   — Подавись ты своим стейком! — кричит Додик. — Клара отдай ему деньги за его вонючий стейк, и мы немедленно уходим!
   Клара делает вид, что роется в сумочке.
   — Всё! — кричит Додик. — Допиваем кофе и немедленно уходим!
   — А торт? — говорит Клара, всхлипывая.
   — Допиваем кофе, доедаем торт и немедленно уходим! — кричит Додик, не снижая уровня звука. Ноги нашей здесь больше не будет!
   — Ну и валите! — кричу я, стараясь перекричать Додика. — Нужна мне ваша нога!
   Через несколько минут мы с женой остаёмся одни, в тишине и беспорядке. Она начинает плакать. Она плачет до следующего дня с перерывами на завтрак и обед. К вечеру она говорит:
   — Ты должен им позвонить.
   Я вздыхаю и послушно иду к телефону. Я набираю знакомый номер и слышу знакомый голос.
   — Привет, Дод! — говорю я. — Ты всё ещё на меня сердишься?
   — Ну что ты, старик! — говорит Дод. — Ты извини, я сам немного того… погорячился. Кстати, в эту пятницу мы будем в Нью-Джерси. Вы будете дома а пятницу вечером?
   — Конечно, — говорю я. — В котором часу вы зайдёте?