Если сам плохой — от других добра не жди…
   Жил на Амуре нивх Солодо Хоинга. Богатый был человек. Двадцать упряжек собачьих имел. Десять ангаза — бедняков — для него рыбу в реке неводили. Десять невольников — маньчжу — за его хозяйством следили, из тальника верёвки вили, из крапивы сетки делали. Десять никанских девушек-невольниц ковры для Солодо вышивали, халаты шили, пищу готовили, ягода собирали. Десять амбаров его добро хранили.
   Жадный был Солодо. Много добра у него было, а ему всё больше хотелось. Жадность, что река — чем дальше, тем шире. Ходит Солодо, вокруг посматривает: что бы ещё к рукам прибрать. Вещи свои с места на место перекладывает, перебирает — любуется, радуется.
   Был у Солодо сын — Алюмка. Парень — нельзя сказать красивый: вся красота его была в богатстве отца. Парень — нельзя сказать умный: весь ум его в отцовском добре был. Но Солодо говорил: «Ничего, что у Алюмки кое-чего не хватает, зато амбары полны, проживёт как-нибудь!»
   Пришло время Алюмке жениться.
   Мать из собачьего волоса с крапивой колечко сплела, чтобы на руку невесте надеть. Стали Алюмке невесту искать. Выкуп хороший приготовили. А Алюмка гордится тем, что выкуп богатый, важничает, разбирается… Все невесты ему нехороши!
   Вот одну ему показали.
   — Глаза у неё, — говорит Алюмка, — некрасивые!
   Говорят ему люди:
   — Что ты девушку обижаешь? Это у тебя глаза в разные стороны смотрят. Оттого ты невесту рассмотреть не можешь.
   Солодо на людей рукой машет.
   — Мой сын богатый, — говорит, — ему красота не нужна! А глаза у него в разные стороны глядят — это хорошо! Он одним глазом за домом смотрит, а другим на реку — хорошо ли ангаза работают…
   Про другую невесту сказал Алюмка, что у неё руки коротки.
   Говорят ему люди:
   — Что ты девушку обижаешь? Посмотри на себя: у тебя самого одна рука короче другой!
   Опять Солодо за сына вступается:
   — Что у Алюмки руки неодинаковые — не беда: он малой рукой малые деньги собирает, большой — большие. У Алюмки мимо рук никакие деньги не пройдут!
   И третья девушка не понравилась Алюмке.
   — Хромая она! — говорит.
   — Что ты девушку обижаешь? Это у тебя ноги колесом, между них собака пробежит.
   Солодо сына гладит:
   — На что Алюмке ноги прямые? Ему в тайгу не ходить — вы ему зверя принесёте. Ему на реку не ходить — работники рыбы наловят. Хозяйские ноги у моего сына: калачиком, чтобы было удобнее сидеть, с купцами никанскими разговаривать…
   Ходят, невест смотрят. Ещё им одну девушку показали. Фыркает Алюмка, губу отпятил:
   — Она дура! — говорит.
   Посмотрели люди на Солодо, на Алюмку. Промолчали, чтобы отца не обидеть.
   Ещё одну девушку Алюмке показали.
   Тут у парня язык к нёбу прилип.
   Кожа у девушки белая, как кора молодой берёзы. Коса до колен. Волосы чёрные, как ночь, мягкие да блестящие. Лицом девушка прекрасная. Голову набок склонив, ходит, улыбаясь, ходит. Зубы — как снег на соболёвке.
   Кое-как рот раскрыв, Алюмка говорит:
   — Подумать надо! Может быть, я этой девушке руку дам.
   Но тут Солодо нахмурился:
   — Что это за невеста, — говорит, — за ней приданого одни кости дают. В мой дом только богатая невеста войдёт!
   Не нашлось Алюмке невесты среди нивхов.
   Слыхал он, что на небе тоже люди живут, весёлые люди живут: на землю воду льют, на землю снег кидают. Небесные женщины — красивы да шаловливы. Иногда спускают они на землю удочки с золотыми крючками — простых людей ловят.
   Думает Алюмка: «Я себе не простую невесту возьму. Я себе небесную женщину в жёны возьму!» Ходит по деревне, вверх смотрит. Под ноги не глядит. Весь расшибся, падая.
   Вот однажды радуга над деревней повисла.
   Обрадовался Алюмка:
   — Эге! — говорит. — Видно, с неба удочку спустили. Заберусь-ка я на дерево. За крючок схвачусь, дёрну — небесную женщину с неба на землю стащу!
   Живо он на столетнюю сосну взобрался: с кривыми ногами хорошо лазать. До вершины Алюмка добрался. На последний сучок верхом сел, смотрит, где золотой крючок болтается. А глаза у него в разные стороны смотрят: он один сучок с двух сторон видит. Тот сучок, на котором сидел, за небесный крючок принял. Как дёрнет изо всей силы! Сучок и переломился…
   Полетел Алюмка на землю. Так ударился, что последнего ума лишился и искры у него из глаз посыпались.
   — Эх! — говорит. — Плохо за крючок держался!
   Видит отец, что пропадёт Алюмка совсем, если ещё раз с такого крючка сорвётся, и придумал: ехать с сыном в Никанское царство за невестой. За никанскими невестами будто бы большое приданое дают.
   За дальними сопками ягода слаще!
   Собрался Солодо в Сань-Син. Собрал с собой сто соболей, сто выдр, сто белок, сто хорьков, сто чёрно-бурых лисиц, десять нерп да десять медведей. Ещё ни за одну девушку в роду Хоинга никто такого выкупа не давал. Качают головами нивхи. А Солодо твердит:
   — За такой выкуп мы царскую дочь Алюмке возьмём!
   Радуется Алюмка. Ещё бы! Ни один нивх на царской дочери не женился!..
   Поехали Хоинга за невестой.
   По Амуру вверх поднялись. До того места доехали, где голубая вода Амура с жёлтой водой Сунгари встречается. На Сунгари повернули, до Никанского царства доехали.
   Долго ехали. Многих людей видели. И никанские люди к берегу выходили, на Солодо с сыном смотрели, пальцем показывали, словно диковину рассматривали.
   Плывёт Алюмка, спрашивает отца: «Скоро ли?» Скоро только блоха прыгает: намучился Солодо с сыном, пока до места добрался.
   Тут их как почётных гостей встретили. «Зачем пожаловали?» — спрашивают. Сам амбань — начальник — к Солодо вышел. Толмача — переводчика — приставил к нивхам. Говорит Солодо сыну:
   — Видал, как встречают? Богатому — везде родня!
   Несколько дней гостили отец с сыном. Ходит Алюмка по улицам, глазеет. Дома стоят высокие. Крыши чуть не до неба достают. На крышах — драконы каменные, пасти разинули, красные языки высунули. На улицах — народу множество. Шум такой — будто на котиковом лежбище. Продают, покупают, меняют.
   Угощает амбань Солодо морскими червяками, соловьиными язычками, ласточкиными гнёздами, мясом таким, что само во рту тает, лепёшками такими, какие, верно, только на небе пекут.
   Ест Солодо. Давится от жадности: надо больше съесть, пока дают. Говорит ему амбань:
   — Невест вам самых лучших покажем.
   — Вот, вот, — Солодо отвечает. — Нам самых хороших подавай! За такой выкуп царскую дочь нам надо. Потому и поехали!
   Повёл амбань невест показывать. Привёл в большой дом. В том доме большая комната. В той комнате сто окон. В тех окнах по сто разноцветных стёкол. В той комнате рядком невесты стоят, да столько, что у Солодо глаза разбежались. А Алюмке их вдвое больше кажется: он каждую невесту по отдельности каждым глазом видит. Стоят невесты, за каждой — раб стоит, за каждой — приданое горой навалено.
   Солодо на рабов смотрит: который покрепче. А Алюмка на невест глаза таращит. Только кто их разберёт, которая лучше: у всех лица под покрывалом. Говорит Алюмка амбаню:
   — Мне бы в лицо хоть одной посмотреть!
   — Нельзя, — говорит амбань, — на царских дочерей смотреть — ослепнешь, того и гляди!
   — Хорошие все! — шепчет Солодо сыну, от жадности весь трясётся. — Видишь, какое приданое!
   Уже до конца ряда нивхи доходят, вдруг глядят: за одной невестой два раба стоят. Чуть не запрыгал от радости Солодо. Шипит сыну на ухо.
   — Вот эту выбирай! Видно, из царских дочерей самая царская!..
   Отдали Хоинга свой выкуп, невесту получили. Амбань им целый баркас двухмачтовый дал за невестой: шелков, чая, рису, муки на целый год. Рабы на руках невесту несут. «Наша госпожа, говорят, ногами не ходит. Такие у неё ножки маленькие, что на земле её не держат!»
   Солодо с наряда невесты глаз не сводит. Халат на ней тканный золотыми драконами, на голове шляпа с бубенчиками, птичками, цветами — такая, не разберёшь, где под ней голова помещается. На руках серебряные кольца гремят. В руках — веер из бамбуковых палочек и рисовой бумаги, золотом разрисованный. Как развернёт его невеста Алюмки, так и скроется вся за ним. Хотел Алюмка на лицо своей суженой взглянуть, да невеста не даёт покрывало снять. Утешает его Солодо:
   — Потерпи, Алюмка, до дома!
   Поехали Хоинга домой.
   Ехали, ехали по Сунгари, уже к Амуру подъезжать стали. Напали тут на них разбойники-хунхузы. Бороды в красный цвет выкрашены. Копья в два роста длиной. Мечи у них в две ладони шириной. Как вороны на падаль, налетели они на баркас на своём чёрном сампане в сорок весел!
   Всё пограбили хунхузы у Солодо. Тот едва-едва умолил жизнь им оставить. Весь баркас очистили разбойники. А невеста Алюмки в своём богатом наряде сидит — не шелохнётся. Подступились к ней хунхузы, окружили, покрывало подняли да как бросятся врассьшную! Вмиг с баркаса убрались. На свой чёрный сампан с жёлтым парусам сели — и след их простыл!
   — Видно, чуть не ослепли от красоты царской дочери! — говорит Солодо сыну.
   Вниз по течению скорей ехать, чем рассказывать. Быстро поплыли Солодо с сыном. Плывут, радуются тому, что хоть невесту хунхузы не взяли, тронуть не посмели.
   В родное стойбище вернулись.
   Хоть приданого и не привезли, зато никанскую красавицу в дом Алюмки ввели. Гости в дом набежали — невесту Алюмки смотреть. Открыл Алюмка покрывало. Поглядели нивхи и — кто куда! Последним из дома на карачках Солодо выполз.
   Удивился Алюмка: куда нивхи разбежались? Стал жену рассматривать. Три дня рассматривал.
   В первый день увидел он, что жена его крива на один глаз, а на другом — бельмо сидит.
   Во второй день рассмотрел Алюмка, что у жены его нос на сторону глядит и зубов во рту будто никогда не бывало.
   В третий день рассмотрел Алюмка, что у жены его одно плечо выше другого да малый горб на спине сидит.
   Изловчился Алюмка, один глаз ладонью прикрыл, чтобы не мешал, глядит — жена-то ему в бабушки годится.
   Вышел Алюмка из дома. Посидел, покурил. Слышит, вся деревня над ним хохочет: царскую дочь в жёны взял!
   — Ты куда ушёл, муж мой? — кричит ему никанская девица.
   — Пойду погуляю! — говорил Алюмка. — От красоты твоей глаза у меня заболели что-то! — Сел Алюмка в оморочку и уехал.
   Куда уехал — кто знает? Двадцать собачьих упряжек посылал Солодо в разные стороны — сына искать. Не нашли.