Всё налицо в саду. Нет ни лица —
лишь чёрная зелёная зима,
лишь день бессонный, словно привиденье,
белесый призрак в мантии студёной
на лестнице глухого замка. Час,
когда ничто не явится, лишь капли,
которые створожили росу
на голых ветках зимнего покоя,
лишь я и ты в пустынной этой зоне,
непобедимые, одни, заждавшись
ничейного прихода, ждём-пождём,
когда никто не явится с улыбкой,
с медалью, счётом, с никакой идеей.
 
 
Час облетевших листьев,
измельчённых
над самою землёй, когда они,
побыв и убывая, канут вглубь,
рассеивая золото и зелень,
чтоб заново корнями оказаться
и, заново развеясь и рождаясь,
взлететь и познакомиться с весной.
 
 
О сердце, потаённое во мне,
в самопожалованиях души, —
какая щедрость перевоплощений!
Я не виновен в том, что избегал,
как не виновен в том, что прибегал, —
меня не износила неудача!
Ведь и удаче свойственно горчить,
когда её лобзают каждодневно,
и нет иной тропы к освобождению
от солнца, кроме серпантина в смерть.
 
 
Что делать, если я звездою избран
для полыхания и если шип
меня привёл к печали кое-многих?
Что делать, если каждое движенье
моей руки меня сближало с розой?
Просить прощения за эту зиму,
которой так и не сумел достичь
тот, кто искал прохладу, никого
своею радостью не обижая?
 
 
И если я в конце моих дорог
(без Франции, без сумрачных гостиниц)
вернулся в область собственной судьбы,
в сад одинокий, в бедную коммуну,
и этот день, похожий на другие,
сбегает по распавшимся ступеням
в наряде нестерпимой чистоты
и пахнет одиночеством щемящим,
водою, сыростью, новорожденьем,
и если я дышу один в саду —
зачем считать, что я судьбой обижен?
 

   © Перевод с испанского П. Грушко, 1977