Я был в Китае —
и как раз в ту пору,
когда Мао Цзэ-дун распорядился
решительно покончить с воробьями.
 
 
И вот с той самой бесподобной
дисциплиной,
с которой строилась Великая Стена,
свои ряды сомкнуло всекитайство
и двинулось в поход на воробьёв.
 
 
Мальчишки, генералы, астрономы,
девчушки, генеральши, астрономши,
могильщики, пилоты, повара
китайской кухни и китайские поэты,
изобретатели фарфора и игрушек,
крестьяне — мастера по части риса,
послы — специалисты по улыбкам, —
все, как один,
пошли на воробья.
 
 
И пала божья птаха страшной смертью:
её, беднягу, извели под корень,
и наконец верховный воробей
был ликвидирован
самим Мао Цзэ-дуном.
А после — с той же бесподобной
дисциплиной
китайцы деловито запихнули
по мёртвому воробышку в карман.
Представьте только:
восемьсот мильонов
китайцев.
Восемьсот мильонов
карманов.
Восемьсот мильонов
пушистых, крошечных комочков.
И с боевыми гимнами китайцы
дисциплинированно зашагали в горы
и аккуратно там захоронили
всех тщательно казнённых воробьёв.
Шестнадцать лет ушло на погребенье.
Кто в персональном микромавзолее,
кто в личном склепе,
кто под памятником, кто
в старательно отрытой братской яме,
но главное —
что все без исключенья
китайские почили воробьи.
 
 
Однако дальше вышло вовсе странно.
Когда ушли могильщики-китайцы,
то
воробьи запели вдруг в могилах,
и покатился воробьиный гром
по всей земле Китая, как раскаты
вселенской оглушительной трубы.
 
 
И этот гром перебудил всех смертных
и даже мёртвых разбудил. Проснулись
все поколения усопших пракитайцев.
Припомнив стародавний свой уклад,
они взялись за древние мотыги.
 
 
Я никого не обвиняю. Отвяжитесь.
 
 
Я просто объясняю, почему
день ото дня растёт число китайцев
и с каждым днём всё меньше воробьёв.
 

   © Перевод с испанского С.А. Гончаренко, 1977