Для народов был мой напев,
сложенный в области моря,
среди моря я жил и народов,
как невидимый часовой,
защищающий их в сраженье,
был полон любви и звуков,
потому что родился звонким,
я свидетельствую надежду
в этом казнённом столетии,
соучастник всего человечества,
где живут мои братья убийцы.
 
 
Все мы хотели выиграть.
Это был век причастных,
участников и причастий.
 
 
Мир у нас на руках умирал,
и мы продолжали проигрывать,
что-то всё время выигрывая.
 
 
Мы участвовали с землёй
в каждом разливе любви
и народили людей,
пока не сделалось тесно,
и нахлынули чужаки,
чтобы всё заграбастать.
 
 
Печальна эта печаль.
 
 
Я должен петь и об этом.
 
 
Светает.
Семидесятый.
 
 
Грядущие тридцать лет —
в тумане. Пусть станут они
продолжением дня, раскроются,
как бутоны не знаю чего —
бутоны цветов или пламени,
но что-то должно прорасти,
вырасти, биться в сердцах,
надо, чтобы не погибла
новая нежность на свете.
 

Напев

 
Умирал я со всеми, кто умер,
поэтому я и выжил,
упорный в летописанье,
в своей нерушимой надежде.
 

Напев

 
Смертный среди смертных,
я уверенно предрекаю:
несмотря ни на что, несмотря
на преставленье света —
человек —
бесконечен.
 

Напев

 
Ломая новые звёзды,
молотя по упрямым металлам,
среди грядущих созвездий,
задубелые от страданий
и смертельно уставшие
от уходов и возвращений —
мы всё же найдём радость
на самой горькой планете.
 

Напев

 
Земля, я тебя целую
и прощаюсь с тобой.
 

   © Перевод с испанского П. Грушко, 19??