Двадцать седьмое, одно из двадцать седьмых.
 
 
Кто нумерует дни?
 
 
С какой целью?
 
 
Я
спрашиваю
в этом мире, на этой земле, в этом
столетии, в эту пору,
в этой цифровой жизни — зачем,
для чего нас упорядочили, заточислили,
засунули в суммы, разделили
каждодневный свет,
зимний ливень,
насущное солнце каждого лета,
семена, поезда,
тишину,
даже смерть затиснули в нумерованные лежбища
на бескрайних белых кладбищах
с вереницами улиц.
 
 
По порядку номеров! — орут
не только исчадия ада
при казармах и печах,
но даже нежные
неотложные смуглянки
и засахаренные блондинки, —
загоняют нас в номера, которые тут же
из их списков летят в забытье.
Меня зовут Триста,
Сорок шесть или семь,
скромненько подведу итоги, а там —
прыг в ноль, — и прощайте.
 

   © Перевод с испанского П. Грушко, 1977