Алексей Иванович Пантелеев
   (Л.Пантелеев)
   Портрет
   Два дня не ел Коська; одну только воду стегал. Вода - она бесплатная. Ее хоть с утра до ночи пей: на каждом углу фонтан, - нагибайся, поворачивай крантик и дуй, сколько влезет. Да вот беда - сытости от воды настоящей нет. Как ни пей, все равно брюхо от голода сводит.
   Два дня Коська терпел, а на третий день не выдержал. Все утро шатался по Слободе, у каждого окошка стучал, скулил:
   - Тетенька... миленькая... подайте кусочек!
   Но захлопывались окна, задвигались занавески, отвечали Коське:
   - С богом, хлопец, с богом.
   К полудню свело у Коськи брюхо так, что хоть плачь. Хуже даже. Хоть топись.
   Сходил Коська к знакомым ребятам. Были у него такие знакомые ребята кордоновская шпана. Эти ребята были воры, они Коську прогнали.
   - Мы, - говорят, - стрелкам не подаем. Воровать с нами не хочешь, ну и катись Христа ради к чертовой бабушке.
   Коська вздохнул, ничего не сказал, не обиделся и пошел опять на фонтан воду пить. По дороге идет, окурки собирает: если курить, то не так есть хочется. И вдруг слышит - паровоз гудит. Вспомнил Коська - на вокзале давно не был. Как же это он забыл? Ведь на вокзале можно и копеечек пострелять, и вещи кому снести пособить.
   Собрал последние силенки - побежал на вокзал. А там как раз поезда ждут. Начальник станции вышел: стоит у фонаря, ногу выставил, белыми брюками фасон наводит. Пассажиры гуляют по платформе, тетеньки белыми платочками от жары обмахиваются.
   Коська скорее руку лодочкой сложил, юркнул в толпу, заканючил:
   - Добрые граждане, подайте сироте на пропитание...
   Люди идут, мимо проходят, на Коську даже глядеть не хотят. А другой, если почище одет, взглянет, да и обойдет, эдак поморщившись. Не запачкаться бы.
   Тут было Коське пофартило. Видит, идет девушка. Лицо доброе, смеется будто бы. И в руках у нее целая охапка черемухи.
   Коська к ней:
   - Милая барышня, будьте такая добренькая. Подайте сироте на кусочек.
   Она сразу остановилась, в сумочке стала рыться. Видит Коська гривенник достает. И уж руку протянул, а гривенник тюк-звяк - и на платформу. Прыгнул раз-два, покатился - и в щель.
   - Ну, доставай, - смеется девушка. - Твое счастье.
   Только соскочил Коська с платформы, только хотел под настил сунуться, слышит - грохот, звон, паровоз гудит: поезд подходит. Нет, надо скорей назад, - гривенник не убежит, а тут более важные дела прозеваешь.
   Выскочил, а уж на платформе черт-те что делается. Шум, звон, дым.
   Коська скорей к вагонам. Теперь милостыньку просить нельзя. В такой суматохе самый добрый человек за кошельком в карман не полезет.
   Коська по другой лавочке. Это он тоже может. Он за вещи - за мешки, сундучки, корзинки - хватается.
   - Позвольте донесу, дяденька.
   А дяденьки отмахиваются:
   - Сами дотащим. Иди лучше буржуазию поищи.
   А буржуазия - та носильщиков с бляхами ищет. Да и не поднять Коське ихних буржуйских чемоданов.
   Обиделся Коська. Расстроился. И тут ничего не вышло.
   "Эх, - думает, - лучше побегу гривенник искать".
   Полез опять под настил. Но где же его тут найдешь, гривенник. Даже и места он не помнит, где гривенник этот упал.
   Ползал Коська, ползал, все коленки изодрал. Только и нашел, что окурков несколько штук да огрызок яблочный не очень маленький. Огрызок съел, окурки за уши запихал, хотел вылезать. И вдруг видит - ремешок.
   Висит, болтается, свесился с платформы узенький сыромятный ремешок. И пряжка на нем блестит железная.
   Не подумал даже Коська, что это за ремешок и откуда он тут взялся. Цапнул, дернул, - и вдруг полетела ему под ноги с платформы плетеная корзиночка.
   Съежился Коська. От страха дышать перестал. Думает: сейчас хозяин корзинки с платформы соскочит, будет ему, Коське, баня с веником. Но нет, минута прошла, еще минута - никто за корзинкой не лезет. Над головой у Коськи люди ходят, шумят, разговаривают, а Коська сидит как мышь и шевельнуться боится.
   Наконец осмелел - пощупал плетеночку, потрогал: тяжелая. Перетянута корзинка сыромятным ремешком, чтобы нести было за что. На лучинных петельках замочек висит. Маленький. Его пятилетний пацан сковырнет.
   Взял Коська плетенку в руки, понюхал: ничем особенным не пахнет. Палец подсунул под крышечку, что-то мягкое, рубаха, наверно.
   И вот закружилась у Коськи голова. Затошнило его. В животе забурчало. Может, яблоко он не очень свежее съел. Сам не соображал, что делает.
   Чуть хрустнул замок, слетел ремешок, отскочили лучинные петельки.
   Так и есть: рубаха наверху лежит. Белая, в полоску. Под рубахой книги. Штук десять. Под книгами ботинки желтые, ношеные, бритва в коробочке, обмылок в бумажке. А в самом низу картина какая-то, портрет.
   Разглядывать Коська не стал, сунул что куда: рубаху за пазуху, книги и портрет тоже, бритву и мыло в карман, ботинки на ноги. Плетенку не пожалел, оставил - с ней греха наживешь.
   Хоть и не воровал Коська раньше, а все-таки хитрости у него хватило: здесь вылезать не стал, а пополз в самый конец платформы. Там высунулся, посмотрел по сторонам, вскочил и зашагал не оглядываясь.
   Идет, а сердце у него как рыбка бьется. И стыдно ему и радостно. Теперь-то уж он сыт будет. Теперь только загнать надо краденое.
   А как подумал, что краденое, опять уши горят.
   Думает: "Нет, не украл ведь я. Ведь сама корзинка упала, я только за ремешок потянул".
   "А зачем же, - думает, - убегаешь? Чего ж ты тогда плетенку бросил, если она не краденая?"
   Сам думает, а сам все шагу прибавляет. Знает, куда ему теперь идти надо - на Кордон. Там один человечек живет, одноглазый Яшка Каин, он краденым торгует.
   Каин пьяный на огороде сидел, в карты играл с маленькими ребятишками. Он думал, что Коська стрелять пришел. Прогнал его.
   - Иди, - говорит, - к черту! Надоели вы мне, рукосуи... Работать надо, а не христарадничать.
   Коська не обиделся, не ушел. Постоял, ногу поднял, желтый ботинок показал:
   - Покупай - продам.
   Каин посмотрел, пощупал. Видно, понравились.
   - Сколько? - спрашивает. А сам карты засаленные тасует.
   - Червяк давай, а меньше ни копейки.
   Засмеялся Каин:
   - Ишь фартовый какой! По-фабричному за левый товар хочешь? А тимак не возьмешь?
   Это он по-воровскому. Обиделся Коська:
   - Ты дело говори. "Тимак"! За такие колеса на базаре два червяка просят. Бишка монет давай, а меньше ни копейки.
   На пяти рублях и сговорились. Коська сразу богатым стал. Сразу фасона прибавил. Рубаху достал, бритву, мыло, книги, портрет. Только сейчас и разглядел его, этот портрет. Там девчонка, однолетка Коськина или чуть побольше, на карточку снята. У девчонки нос кверху вздернут, глаз левый прищурился, смеется, что ли? А на шее галстук, как у пионеров, только черный. И глаза, и губы, и волосы - тоже все черное. А щеки белые, неживые.
   За рубаху Каин дал три рубля, да за бритву - полтинник. За мыло и за ремешок гривенник накинул. А книги полистал и не взял.
   - Не интересуюсь, - говорит. - Это книги политические, а я читаю только романы Александра Дюмы.
   И портрет тоже не взял.
   - На кой мне, - говорит, - чужая фотокарточка!
   - Я, - говорит Коська, - дешево отдам. За пятачок отдам.
   - Не надо. И за копейку не возьму. Можешь ее дома на рояль поставить.
   Ну что ж, не хочешь, не надо. Коська теперь не горюет. Коська прямым путем - на базар.
   За книги маклак в книжном ряду два рубля заплатил. Коська не торговался. И за рубль отдал бы. Портрет остался, выкинуть хотел, потом подумал: "Спрячу, может, потом когда и пригодится". Сунул на живот под рубаху, сосчитал деньги и пошел барином по базару.
   До вечера по базару шлялся. С деньгами не скучно. Первым делом большую бутылку молока топленого выпил и булку французскую съел. Потом смородины фунт, потом брынзы, сала... В белой палатке мороженого маленькими стаканчиками на целый рубль сожрал. Папиросы "Раковский" курил. Встретил Митьку Ежика, такого же, как он, беспризорника. Забыл, что поругались они намедни с Ежиком, тот его "вшивым стрелком" обозвал. Ничего, Коська простил Митьку, накормил его да еще полтинник подарил. Жалко, что ли, если у самого есть!
   И когда ночевать Коська пошел, тоже шамовки с собой побольше прихватил.
   Ночевал на пустыре у мельницы паровой. Там из деревянных щитов такой вроде шалашика был устроен. Это они еще с Ежиком сделали, когда друзьями были. Вместе и ночевали здесь, пока не поругались.
   Еле доплелся Коська до своего логова: совсем разморило его от непривычной сытости. Сел около шалашика, папироску "Раковский" достал, сидит, дымит, отдыхает. За спиной у него стена гладкая и высокая - мельница. За стеной день и ночь стучит что-то, словно поезд. Машины, должно быть, какие... А у стены над Коськиной головой фонарь электрический всю ночь качается.
   Докурил Коська папироску, стал свои припасы в шалаш укладывать: буханку пеклеванного, колечко колбасы, конфетки, махорку полтавскую... Портрет из-за пазухи вынул. Хотел тоже заначить, потом думает: посмотрю от нечего делать. Лег животом на сырую траву, положил перед собой, стал смотреть. Девчонка, как и раньше, глядит. Нос кверху вздернут. Левый глаз усмехается.
   Смотрит Коська на девчонку и думает:
   "А ну как зашевелится она сейчас, откроет рот и скажет: "А и сволочь же ты, Коська, шантрапа ты беспризорная. Какое ты имел право украсть меня вместе с ботинками и книжками политическими?!"
   Но нет, знает Коська - не оживет девчонка. И жалко ему немножко, что не может она заговорить, не может даже чуть-чуть подмигнуть ему, Коське, серым своим веселым глазом.
   Не стал Коська прятать карточку, а повесил ее у себя в шалаше. Вместо гвоздя щепочку взял и приладил в уголке на стенке.
   И стало как будто веселей в его логове.
   Спалось Коське плохо. Часто просыпался он, душило его что-то - объелся, наверно. И все-таки каждый раз он не мог утерпеть - то хлебца откусит, то от колбасы кусочек отщипнет, то конфетку начнет сосать.
   А под утро заснул крепко и увидел во сне, что он у себя дома, в деревне, что он еще маленький, что живы еще и матка его и отец. Сидит он, Коська, на лавке, плетет из кудельки кнутик, а сестренка его Саша - тоже живая - сидит рядом и мягким деревянным гребешком чешет ему волосы...
   А когда проснулся утром Коська и увидел над головой портрет, понял, чем он ему так полюбился: девчонка-то с веселыми серыми глазами на сестру его Сашу похожа.
   Пришли дни плохие. Опять на колун сел Коська - совсем брюхо подвело.
   Осень уже настала, дожди часто шли. Земля холодная стала и голая, без одной травинки. Бывало, с утра до ночи не вылезал Коська из своего логова. Дрожь пробирала от сырости.
   Вот лежал он раз у себя под щитами. В животе кишки стянуло: со вчерашнего утра хлеба Коська не нюхал. Со вчерашнего дня все раздумывал, где бы хоть пятачок на шамовку достать. А где ж его достанешь, пятачок, если не везет человеку? А не везет Коське - хуже и не придумаешь. Третьего дня на станции чуть под поезд не попал - на ходу из вагона выскочил. Убегал от мужика, у которого пилу из-под лавки вытянуть хотел, прыгнул - и прямо на рельсы. А вчера его хохлушка кочергой огрела по спине. Коська у нее во дворе полотенце с веревки неловко дернул.
   Нет, не умеет Коська воровать. Не выйдет из него порядочный вор - это и ребята говорят, и сам он видит.
   И "стрелять" разучился. Пойдет милостыньку просить, а глаза у него бегают: люди сразу видят, что он за человек такой.
   - Иди, иди, - говорят. - Знаем мы, какой ты сирота. Вор - по глазам видно.
   Лежал Коська в шалаше и думал: продать бы что! Нечего. Все богатство на нем. Сквозь рубаху голый живот виден, голова не покрыта, ноги не обуты, штаны на трухлявой тесемочке держатся.
   И тут он портрет увидел.
   "А что, - думает, - загнать, что ли? Может, на фунтяшник хлеба дадут. Или хоть на полфунта".
   Жалко ему портрета. Да что ж поделаешь. Правду люди говорят: голод не тетка. Вздохнул Коська, посмотрел напоследок на девочку, снял карточку со стены, разгладил ее кое-как, пыль вытер, дырку от гвоздя пальцем затер и потопал на базар.
   На базаре вынул портрет, ходит, размахивает им, кричит:
   - А вот кому? Дешево отдам!
   Люди не глядят даже. Мимо проходят.
   Коська еще громче кричит. Еще пуще размахивает портретом. Баба толстая идет. Он бабе в лицо свой товар тычет:
   - Тетенька, купите патрет.
   Баба пухлой рукой махнула, не посмотрела даже:
   - А ну тоби к бису. Що це за патрет.
   Другая баба долго стояла, рассматривала портрет. И так на него поглядит, и вниз головой повернет, и на свет посмотрит. Потом головой покачала, вздохнула, сказала Коське: "Бить вас, мазуриков, надо", - и пошла дальше.
   А Коська уж еле ходит. Еле ноги таскает. И голос у него охрип.
   "Хоть кусочек, - думает, - хоть корочку дали бы".
   И вдруг подходит к Коське человек. Бородатый. Высокий. В белой рубахе. В веревочных чувячках на босу ногу. Увидел портрет, выхватил у Коськи из рук:
   - Это что такое?
   Сдрейфил Коська. Уж бежать хотел, да не может: ноги не бегут.
   - Где взял? - спрашивает бородатый, а сам так и рыщет глазами по Коськиной карточке.
   - Это моя вещь, - говорит Коська. - Патрет называется.
   - Вот как? Портрет? А это чей портрет?
   - Ну, как чей? Сестренка это моя.
   Усмехнулся бородатый в свою черную бороду.
   - Хорошая у тебя сестренка. А зовут ее как?
   У Коськи еле язык ворочается.
   - Саша, - говорит.
   Опять смеется бородатый.
   - Гм. Саша? А может быть, Наташа? Ты что же это, купец, выходит, сестренку свою продаешь?
   - Продаю, да, - говорит Коська. - Деньги очень нужны.
   - А сколько хочешь?
   Видит Коська: понравилась человеку вещь, - значит, можно цену и побольше заломить.
   - Полтинник! - говорит.
   Задумался бородатый, затылок стал чесать.
   "Эх, - думает Коська, - лишнего маленько я запросил".
   А бородатый посмотрел еще раз на карточку, отдал ее Коське и говорит:
   - Вот что я тебе скажу. У меня денег сейчас с собой нет. И я сейчас тороплюсь - на работу опаздываю. А мы с тобой вот что сделаем. Ты, брат, приходи ко мне вечером на квартиру. Я тебе за эту фотографию полтинник дам и даже больше. Это, - говорит, - имей в виду, очень замечательная фотография. Придешь?
   - Приду, - говорит Коська, а сам думает:
   "Дожидайся... приду... Заманиваешь небось, бородатый черт!"
   А бородатый написал на бумажке адрес, дал Коське, помахал ему рукой и побежал в своих веревочных лапоточках с базара.
   До вечера долго еще было. И Коська раз десять загадывал себе: идти ему или не идти? На базаре подстрельнул огурцов пару и хлеба маленький кусочек. Посытнее стало - портрет пожалел. Стоит ли продавать? Ведь и верно - вещь замечательная. Да и боязно было идти: а что, если нарочно его бородатый заманил? Придет Коська, а там засада, мильтоны сидят с наганами.
   Но к вечеру осмелел Коська. Есть очень уж захотелось. Подумал, подумал и пошел к бородатому. Отыскал улицу, дом нашел. Домик совсем небольшой, с крылечком. Садик рядом. В садике яблоня растет, перед крылечком подсолнухи желтеют.
   Постоял Коська на крылечке, набрался духу и постучал.
   И сразу же бородатый вышел. Как будто за дверью стоял, дожидался.
   - А, - говорит, - пришел, субчик?!
   Испугался Коська. Чуть на пол не сел.
   "Наделал, - думает, - делов. Заметет он меня сейчас. И не смыться даже".
   Стоит как пень. А бородатый смеется, дверь перед Коськой распахнул:
   - Ну, что ж. Заходи, брат. Милости просим.
   Коська порог переступил, а показалось, будто верст пять болотом шагал. Ноги не держат. "Скорее бы хоть", - думает.
   Ввел его бородатый в комнату. Поглядел Коська - небогато тут живут. Стол, два стула, койка железная, на койке шинель вместо одеяла. Книг только много. И цветочки в банках. А на стенах - картинки. Ленин с протянутой рукой. И рядом гитара висит на веревочке.
   Вынул Коська из-за пазухи портрет, протянул бородатому:
   - Нате.
   А тот будто уж и забыл, о чем договаривались.
   - А, - говорит, - карточка! Ладно, положи ее куда-нибудь. Вон на подоконник.
   Потом говорит:
   - Ну, давай присаживайся. Сейчас мы с тобой шамать будем.
   Поглядел на него Коська - смеется бородатый. "Что ж ты, - думает, надо мной измываешься, бородатое пугало! Брать, так бери сразу".
   А тот опять смеется и говорит:
   - Садись, садись, не стесняйся.
   Сел тогда Коська. Бородатый перед ним тарелку поставил, ножик и вилку положил. Потом говорит:
   - Ты посиди минутку, ладно? А я пойду смастерю чего-нибудь.
   "Знаю, - думает Коська, - чего ты смастеришь. Лягавить пошел".
   Как вышел бородатый, Коська вилку и ножик в карман, тарелку за пазуху и шасть к окну. На подоконник залез, хотел в сад прыгать, да неловко локтем стекло задел, зазвенело оно, полетели осколки в стороны. Охнуть Коська не успел - цап его кто-то за ногу. Оглянулся - бородатый стоит. Смеется опять.
   - Ты что же это? - спрашивает. - А? Куда же это ты собрался?
   Не выдержал Коська, с подоконника на пол скатился и заревел благим матом. Думал - бить его сейчас бородатый будет. Съежился весь. А тот на корточки рядом с Коськой присел и ладошкой лохматую Коськину голову гладить стал.
   - Что с тобой? - спрашивает. - Эй, парень! Да что с тобой? Зачем плачешь?
   А Коська не слушает - воет, как дворняжка голодная. Не разберешь, что и говорит:
   - С голоду я украл. Не вор я... Ремешок сам свалился.
   - Какой ремешок?
   А Коська:
   - А-а-а... У-у-у...
   Схватил его бородатый за шкирку, тряхнул как следует, на ноги поставил.
   - А ну, хватит! Довольно! Не люблю я плаксивых.
   Перестал тогда Коська реветь.
   - Ты чего испугался? - спрашивает бородатый. - Зачем в окно полез?
   - Думал, вы мильтона звать пошли.
   - Эх, чумичка! Мильтона звать! Нет, брат. Ошибаешься. Я, брат, не такой.
   Посмотрел бородатый на стол.
   - Ох, - говорит, - а тарелку-то я забыл. Погоди, сейчас принесу.
   Только вышел - Коська тарелку из-за пазухи, ножик и вилку - из кармана - и все на старое место, на стол. Не успел положить - бородатый входит. В одной руке сковородка горячая, в другой - тарелка с хлебом и вилка с ножиком. На стол бородатый посмотрел и будто не заметил ничего.
   - Ну, садись, - говорит, - будем яичницу есть.
   Себе шматочек оставил, а Коське полную тарелку наворотил. Задохнулся Коська от одного запаха. Подцепил на вилку кусок и чуть язык не проглотил. Вот так яичница! С помидорами, с салом, с луком зеленым. Коська такую яичницу только дома, в деревне, едал, когда маленький был. С тех пор и не пробовал.
   Ест, торопится, а сам думает: "Нехорошо, надо бы потише есть". Стыдно ему - по-человечески есть разучился... А бородатый смотрит, смеется.
   - Ешь, ешь, - говорит. - У тебя, брат, небось в животе черти пляшут?
   Коське уж не страшно. Слезы высохли. Сам посмеивается.
   - Пляшут, - отвечает. - Еще как.
   - Ну и шамай, брат. А зовут-то тебя как?
   - Коська.
   - Во, брат! Удивительно. И меня тоже, представь себе, Коськой зовут.
   Смешно Коське. Такой дяденька и вдруг тоже Коська.
   - Зовут меня дядя Костя, а прозвище мое Борода. В Сибири меня так прозвали. Знаешь ты, где Сибирь помещается?
   - Знаю, - говорит Коська. - Это куда жуликов посылают.
   - Нет, брат. Туда не только жуликов... Я, брат, сам в этой Сибири двенадцать лет отгрохал.
   Рассказал Коське, как он в царское время в Сибирь на каторгу попал. За политику. Потому что он коммунист был, партийный.
   Потом Коську расспрашивал. Кто он, откуда, где родителей потерял. Коська все честно рассказал. Ему скрывать нечего: матку сыпняк угробил, а батьке ногу немец шашкой отрубил. Приехал он в деревню, пожил месяца полтора и помер. Кровь потому что спортилась.
   И про Сашу рассказал. Как жалела она его, вместо матери была, последний кусок отдавала. А потом и сама свалилась. Голодно потому что стало в деревне. Вот он, Коська, и пошел тогда по миру, куда глаза глядят...
   Слушал Коську бородатый, не улыбался. Только вилкой по столу постукивал, головой качал да приговаривал:
   - Ты ешь, брат, ешь.
   А Коська разошелся. Дядей Костей стал бородатого называть.
   Потом чай пили. А потом бородатый гитару со стены снял и пел хриплым голосом:
   Лишь только в Сибири займется заря,
   А в деревне народ пробуждается,
   На этапном дворе слышен звон кандалов,
   Это партия в путь собирается.
   А портрет так на подоконнике и лежал. И за весь вечер бородатый о нем ни одного слова не сказал.
   Уж небо вызвездило, когда уходил Коська. Бородатый ему, когда прощался, три рубля в руку сунул.
   - На, - говорит, - возьми. Должен я тебе.
   Взял Коська, подумал и назад деньги подает.
   - Нет, - говорит. - Я у вас стекло выдавил.
   - Глупости, брат. Ты завтра приходи, мы с тобой вместе его обратно вдавим. Идет?
   - Идет.
   - Ну, прощай.
   - Прощайте, дядя Костя Борода!
   Вышел Коська. Темно на улице, а Коське кажется, что светло. Петь хочется.
   Идет Коська по улице и хриплым голосом поет:
   На этапном дворе слышен звон кандалов...
   А как дальше, и не вспомнить... Забыл.
   Плохо спалось Коське в эту ночь. Кряхтел, ворочался, не мог дождаться, пока утро настанет. Еще дождик, как назло, всю ночь бубнил. И ветер дул. И фонарь качался и скрипел над Коськиной головой.
   Чуть свет забрезжил, Коська уже вскочил. Хотел сразу бежать к дяде Косте, а потом думает: нет, неудобно так рано заявляться.
   С полчаса у мельницы походил, потом на базаре потолкался. Потом на фонтан сходил, умылся как следует, водички выпил и побежал.
   Бежал - посвистывал. А прибежал, на крыльцо заскочил и чуть не заплакал.
   - Ах, черт! Надо же!..
   Видит - висит на дверях замок. Ушел, значит, дядя Костя. Ну ясно: на работу ушел. Эх, Коська, Коська!.. Надо было тебе на базаре толкаться да у фонтана красоту наводить. Вот и прозевал дядю Костю. Жди его теперь до вечера.
   Сел Коська на ступеньку. Сидит мрачный, под ноги себе глядит. И вдруг что такое? Видит, на крылечке, между двумя балясинами, бутылочное стеклышко блестит. А под стеклышком какая-то бумажка белеет.
   Поднял Коська бумажку, развернул, а это записка. А в записке большими буквами синими чернилами написано:
   "Костя! Ключ на том месте, где ты вчера выйти хотел. Заходи, пей чай, шамай. Сахар на полочке. Наколи дров, если умеешь. Я буду в 5 часов. Дождись меня.
   Твой Борода".
   Прочел Коська записку, и первым делом уши у него загорелись.
   "Как же это? - думает. - Что же это такое? Не боится, значит? Знает ведь, что вор я, а не побоялся... Заходи, - пишет".
   Потом еще раз перечитал записку. Думает: "А где же ключ? Как это понимать надо: "Где ты вчера выйти хотел?"
   Подумал Коська, подумал, в затылке почесал и догадался: через окно ведь он вчера вылезти хотел. Значит, там и ключ искать надо.
   С крыльца сошел и сразу увидел: окошко, где стекла высажены, фанеркой заколочено. Сунул палец между фанерой и переплетом - так и есть: ключик туда засунут.
   Посмеялся Коська.
   "Эх, - думает, - ну и хитрый ты, дяденька Костя!"
   Не сразу Коська в дом вошел. Неудобно было. А потом думает: "Ладно, войду". Замок отпер и вошел.
   Всюду походил, все осмотрел. Есть не стал и чай пить не стал, а дрова переколол все, какие были, и двор подмел, и все щепочки до одной в кухню перетаскал. Потом стал ходить и думать: "Что бы еще сделать?" Видит портрет на подоконнике лежит. Надо повесить. Нашел гвоздик и приколотил портрет над дяди Костиной койкой. Потом воду переменил в баночках, где цветы стояли. Пол в комнате чисто подмел. Потом сел на койку, думает: "Буду ждать дядю Костю". Потом разморило его в теплой комнате, прилег он, голову на подушку уронил и заснул.
   И вдруг сквозь сон слышит:
   - Костя, обедать пора!
   Вскинулся Коська, встрепенулся: что такое? Где он? Кто это его обедать зовет?
   Видит - у стола дядя Костя хлопочет. Над столом пар клубится. И в комнате чем-то горячим, съедобным пахнет.
   Вскочил Коська.
   - Ой, - говорит, - дядя Костя!! Когда вы пришли?
   - А я, - говорит, - минут сорок уж как пришел. Выспался?
   - Выспался, - говорит Коська. Стыдно ему. Как же это он так заснул, да еще на чужой постели. - Вы, - говорит, - простите, что я на вашу койку лег.
   - Не за что прощать, - говорит дядя Костя. - Койка для того и стоит, чтобы на ней спали.
   Потом говорит:
   - Ну, садись, будем картошку есть. Сходи в сени, руки сполосни.
   Пообедали они с дядей Костей. Потом стали стекла вставлять. Коська замазку месил, гвоздиков из проволоки нарубил, как дядя Костя ему показал. Потом чайник воды на таганок поставил, чай пить сели.
   Дядя Костя у Коськи спрашивает:
   - Ты как, брат, работы не боишься?
   - Нет, - говорит Коська, - не боюсь. Какую хошь давайте работу - все сделаю. Дров нарубить, воды натаскать, пожалуйста. Пол даже могу мыть. Рубаху вам, если хотите, и то могу зашить. Только иглу подлиннее дайте.
   Смеется дядя Костя.
   - Нет, - говорит, - я не об этом. Я не о такой работе говорю. Я думаю, тебя бы на место определить надо.
   - На какое место?
   - А это мы, погоди, обмозгуем. Тебя бы по правилам в интернат, в школу определить следовало, да, к сожалению, сейчас чересчур переполнено всюду. Больно уж много на белом свете вашего брата, бездомников, развелось. А насчет работы - это мы, брат, непременно обмозгуем. Ты как на это?
   - А примут меня?
   - Почему же!
   - Мне ведь тринадцати еще нет.
   - Какую-нибудь работенку найдем. Тебе пролетарская закалка нужна. Говори правду, Коська, хочешь быть пролетарием?
   - Хочу, - говорит Коська. - Только... это что значит - пролетарий?
   - А это значит человек, который честным трудом на хлеб себе зарабатывает.
   - Да, хочу, - сказал Коська. И голову опустил. И вздохнул. Больно уж ему надоело нечестным трудом колотушки на базаре зарабатывать.
   И вот устроил дядя Костя Коську на работу. Работа, правда, пустячная афишки по городу расклеивать, - а все хлеб. Сказали Коське, что будут платить ему восемнадцать рублей и восемьдесят копеек в месяц. Очень был рад Коська, а еще больше рад, что дядя Костя его жить у себя оставил.
   - Я, - говорит, - хоть и с бородой, а такой же, как и ты, круглый сирота. Правда, есть у меня один милый человек, так он не здесь, а в Питере находится. Живи, пожалуйста, мне даже очень приятно, не так скучно будет.
   - А жены у вас разве нету, дядя Костя? - спросил Коська.
   Помолчал дядя Костя, по комнате походил и ответил:
   - Это ты еще мал немножко, не поймешь такие вещи. И есть и нету.
   Не понял Коська: как это и есть и нету?
   А дядя Костя к окну подошел, пальцем по стеклу постучал. Потом говорит:
   - Ты, брат, на меня внимания не обращай. Не стесняйся. Живи, пожалуйста, пока живется. Ты мне этим одно удовольствие доставишь.
   Коська у него и поселился. Из двух ящиков койку соорудили, в мешок сена наклали - получилась постель. Одеяло ему где-то дядя Костя раздобыл. А подушку Коська из первой получки на базаре купил. За четыре рубля. С наволочкой.
   И стал Коська жить припеваючи.
   Утром вставали вместе, оба на работу шли. Дядя Костя в каком-то партийном архиве работал. Книги все читал. И писал чего-то.
   А Коська по городу бегал, афишки на столбах расклеивал.
   К полудню Коська освобождался, бежал домой. Дрова колол, в комнате убирал. Очень старался, чтобы дяде Косте угодить. А тот его ругал.
   - Ты, - говорит, - у меня не денщик и не домработница. Мы с тобой друзья и должны все на пару делать.
   Обед вместе готовили. После обеда дядя Костя или вслух читал, или Коську заставлял вслух читать. Коське - тому лучше слушать, чем самому читать. Но все-таки, чтобы дядю Костю не обидеть, читал. И приохотился постепенно. Потому что книжки дядя Костя умел забавные доставать. Начнешь читать - интересно, что дальше будет.
   Пели вместе под гитару. В садике иногда кое-чем занимались. В кино раза четыре ходили. В шашки Коська научился играть.
   Совсем не узнать стало Коську. Приоделся. К сапогам стал привыкать, мылся каждый день, волосы под польку подстриг. Митька Ежик его на улице встретил - не сразу узнал.
   - Ты что, - спрашивает, - с фартом? Воруешь?
   - Нет, - говорит Коська. - Ошибся маленько. Я теперь не вор, а пролетарий.
   Но все-таки дал Ежику двадцать копеек на папироски. Потому что, хоть он, Митька, и вор, а курить ему нечего. А Коське не жалко. Тем более что сам он курить бросил: дядя Костя этого не любит, говорит: буржуазная привычка.
   Вот жили они так месяц или полтора. А потом вдруг видит Коська - дядя Костя скучный ходит. Сядут обедать - он не говорит, думает о чем-то. Придет с работы:
   - Ну как, новенького ничего?
   - Нет, - говорит Коська. - Все по-старому.
   Походит дядя Костя по комнате, походит, по стеклу постучит.
   - Ну, а твои как дела?
   - Дела идут, контора пишет, - говорит Коська.
   Смеется Коська, шутит, а самому не смешно.
   - Так, так, - говорит дядя Костя. - Это, брат, очень хорошо, что контора пишет. А мне вот она не пишет.
   А один раз посмотрел на Коську и говорит:
   - Растешь ты, парень. Вот что я думаю: в школу тебе надо определяться.
   Испугался Коська:
   - В интернат?
   - Ну, это не обязательно. Это мы обмозгуем.
   Приуныл Коська. Думает: "Надоел я ему, вот он и хочет на учебу меня определить".
   А дядя Костя сказал и забыл, о чем сказал. С Коськой он ласковый, шапку ему купил с ушами и с тесемками, а только видит Коська, что он не о нем, а о чем-то другом думает. Ночью дядя Костя спать перестал. Поспит немножко, проснется и опять не спит. В сени часто выходит, воду пьет. Или свет зажжет, лампу газетой прикроет, чтобы Коське спать не мешала, сидит и читает что-то.
   И вот - уж зимой дело было - приходит раз Коська с работы и видит: в замочную дужку на входных дверях бумага какая-то всунута. Удивился Коська, посмотрел, а это письмо, конверт. На конверте - марка, печать стоит, адрес и маленькими буковками написано: "Константину Игнатьевичу Ходоровскому". А, это дядю Костю так зовут - Константин Игнатьевич Ходоровский.
   Взял Коська письмо, пощупал, понюхал. На свет посмотрел. Но, конечно, читать не стал, спрятал.
   Дядя Костя приходит:
   - Ну, что новенького?
   - Новенького ничего, - говорит Коська, - а придется вам плясать, дядя Костя.
   - Это с какой же мне радости плясать?
   - Угадайте.
   - Не знаю.
   - Письмо для вас получено.
   - Ну, брат? Врешь! Покажи!..
   Смешно даже: как маленький обрадовался дядя Костя. Схватил письмо - и к окну. Конверт растормошил, бумагу вытащил и читает. Читает и смеется. Даже брови у него на лоб полезли.
   Коська постоял, посмотрел, вздохнул и в сени вышел. Дверь тихонько притворил, взял нож, лучину стал щипать.
   Слышит - дядя Костя зовет его:
   - Кось!
   - Ну?
   - Ты что там делаешь?
   - Ничего. Лучину готовлю.
   - Успеешь. Иди сюда.
   Вошел Коська. Опять ходит дядя Костя по комнате. Но только теперь он веселый ходит. Руки в карманы засунул. Большие шаги делает. Помолодел даже как будто.
   - Ну вот, - говорит, - и я дождался. Теперь и мне контора пишет.
   Коська постоял, помолчал.
   - А что, - спрашивает, - хорошее пишут?
   - Очень даже хорошее.
   Потом говорит:
   - Так, как же, брат, сплясать тебе?
   - Нет, - говорит Коська. - Не надо. Ведь я пошутил это.
   - А то я могу. Пожалуйста. Я даже вприсядку могу, если желаешь.
   Еще немного времени прошло. Как-то - под самый Новый год дело было доклеивал Коська остатки афиш.
   Вечерело, снег падал.
   Бегал Коська от столба к столбу, ведерком размахивал, торопился. Завтра праздник, надо печку истопить, в комнате прибраться да в лавку еще за керосином сбегать.
   Только приклеил Коська последнюю афишку, слышит, сзади кто-то подошел и через плечо его афишку читает:
   - В чет-верг пер-во-го ян-ва-ря гранди-оз-ный бал-мас-карад.
   Голос тоненький такой - как у птички.
   Обернулся Коська и обомлел.
   Стоит перед ним девчонка, однолетка его или чуть побольше. У девчонки нос кверху вздернут. Глаз левый прищурен - смеется, что ли?
   Точь-в-точь портрет, что украл когда-то Коська на вокзале и продал за три рубля бородатому дяде Косте. Портрет и сейчас над дяди Костиной койкой висит. Только у этой девчонки галстук из-под заячьей шубейки выглядывает красный, а не черный, и глаза голубые и щеки румяные, а не серые, как на том портрете.
   Стоит Коська и глазами моргает.
   "Что, - думает, - за чертовщинка?"
   А девчонка тоже смотрит на него и улыбается.
   - Холодно? - спрашивает.
   - Нет, - говорит Коська. - Не очень холодно.
   А сам думает: на кого же это она похожа? На Сашу? Нет, пожалуй, на Сашу не очень похожа. Только что глаза веселые.
   - Клей у тебя течет, - говорит девчонка.
   Поглядел Коська - и правда, клейстер на валенок ему течет. Загляделся он и ведерко опрокинул.
   - Фу! - говорит.
   А девчонке смешно.
   - Что ты, - говорит, - чумовой какой!
   Коська нагнулся, снегом валенок почистил, девчонка ему помогла, ведерко подержала.
   Взял у нее Коська ведерко.
   - Спасибо, - говорит и побежал в контору. Некогда. Надо еще в лавку за керосином сбегать. А сам все думает: "Что же это? Неужто она самая?"
   И что-то ему скучно стало. И за керосином неохота бежать.
   В контору пришел, ему говорят:
   - Ты что, Константин Михайлов, заболел, что ли?
   - Нет, - говорит Коська, - я здоровый.
   - А что ж это у тебя такая наружность, как будто ты гриппом хвораешь? А ну, получи зарплату и беги домой. С Новым годом тебя!
   А Коська деньги сосчитал и думает: "Плохой у меня, кажется, Новый год будет".
   Пришел домой, думал, дяди Кости еще нет. А он дома. В комнате с кем-то сидит разговаривает. Коська дверью неосторожно с размаху хлопнул, дядя Костя услышал, кричит:
   - Костя, это ты?
   - Я.
   - А ну, поди сюда.
   Вошел Коська в комнату и сразу увидел: сидит на его ящиках давешняя девчонка. Шапку она сняла, шубейку сняла, в одном сером свитере сидит. Веселая такая, смеется, ногами болтает.
   А Коське не смешно. Стал Коська у порога, шапку снял.
   Дядя Костя говорит:
   - Вот это, Наташа, он самый и есть, о котором я тебе писал и рассказывал. Знакомься, Костя. Это моя дочь Наташа.
   А девчонка ногами болтает, смеется и говорит:
   - Ха! Да мы уже знакомы.
   - Как так? Где вы успели?
   - Представь себе, успели.
   Коська голову чуть-чуть поднял, на Наташу взглянул, потом на портрет посмотрел: "Так и есть. Она самая".
   Вздохнул Коська. Шапку в руках потискал и говорит:
   - Так я пойду, дядя Костя.
   - Куда пойдешь? За керосином? Успеешь.
   - Нет... я вообще...
   - Куда это вообще?
   - Одним словом... я ведь теперь у вас лишний буду.
   Рассердился дядя Костя. Никогда его таким Коська не видел. Как начнет ходить по комнате. Как начнет кричать.
   - Ты что же это, - говорит, - свою сестренку хочешь бросить?! И не стыдно тебе? Она из Питера ехала, думала, у нее братишка есть, а он - вон он какой!
   Стоит Коська, с ноги на ногу переминается, в руках шапку тискает, не знает, что и сказать. Только губами чего-то шепчет.
   А Наташа с ящика соскочила, к нему подошла, говорит:
   - Дай руку!
   Дал Коська руку.
   - В сестры меня возьмешь?
   Засмеялся Коська. Носом зашмыгал. Засопел.
   - Я-то, - говорит, - возьму. Пожалуйста. А ты меня в браты возьмешь?
   - Возьму.
   - Ну, и кончено, - говорит дядя Костя. - А теперь айда - вместе за керосином!..
   Оделись ребята, побежали в лавку за керосином. До угла добежали, Коська и говорит:
   - Погоди, Наташа, мне тебе одну вещь надо сказать.
   - Какую? Ну, говори.
   Покраснел Коська.
   - Вот чего, - говорит. - Ты это... ты, брат, прости меня, знаешь, что украл я тебя давеча из корзинки...
   Не поняла Наташа: из какой корзинки? Почему украл? Удивилась. Засмеялась.
   - А ведь и верно, - говорит, - ты - чумовой!..
   1927
   ПРИМЕЧАНИЯ
   ПЕРВЫЕ РАССКАЗЫ
   Первые рассказы молодого писателя написаны на жизненно близком ему материале.
   1920-е годы - время войны и разрухи - породили целые армии беспризорников. Группами и в одиночку они бродяжничали по стране, являлись грозой базаров. Судьба этих изломанных жизнью детей стала вопросом государственной важности. Была организована специальная комиссия во главе с Ф.Э.Дзержинским по борьбе с безнадзорностью подростков.
   Л.Пантелеев, сам переживший в детстве годы скитаний, хорошо знал беспризорников, их душевный мир. В своих ранних рассказах он показывает, как происходит высвобождение этих мальчишек из-под власти улицы.
   ПОРТРЕТ
   Здесь рассказана история Коськи, вора начинающего, неумелого. Человеческая доброта и доверие дяди Кости помогают мальчику встать на ноги.
   Рассказ вышел отдельным изданием в 1928 году. После войны, готовя "Портрет" к переизданию, Л.Пантелеев переработал рассказ. В ранних изданиях дядя Костя не усыновлял Коську, рассказ кончался встречей с приехавшей к отцу Наташей.
   Г.Антонова, Е.Путилова