Даже если вы маг и волшебник, не стоит забывать о старых добрых традициях.

   — А теперь слушай меня, Томис, — сказал я. — Ты мне надоел… Если ты сейчас же не сядешь и не примешься за работу через пару минут, я превращу тебя в садовую тачку. Два раза повторять не буду.
   Конечно, Томис был не единственным — весь класс стоял на ушах; просто на сей раз он оказался козлом отпущения. День был ветреным, а ветер всегда угнетает детей и делает их трудноуправляемыми. К тому же я случайно узнал, что папаша Томиса сорвал большой куш на бирже, так что разболтанность мальчишки была вполне объяснима. Однако оправдывать плохое поведение чем бы то ни было — порочная практика.
   Приблизительно через три минуты я спросил:
   — Ну, Томис, сколько примеров ты уже сделал?
   — Я еще дату пишу, — угрюмо буркнул он.
   — Хорошо, — сказал я. — Ты не можешь пожаловаться, что я тебя не предупредил. — И в ту же минуту я превратил его в садовую тачку — ярко-красную металлическую садовую тачку с пневматическими шинами.
   Весь класс моментально затих — как всегда при строгом обращении — ив течение получаса сделал всю работу. Когда прозвенел звонок на перерыв, я всех выпроводил, чтобы остаться одному.
   — Ну ладно, Томис, — сказал я. Можешь превращаться назад.
   Ничего не случилось.
   Сначала я думал, что он дуется на меня, но прошло время, и я стал подозревать серьезные неполадки.
   Я пошел в кабинет директора.
   — Слушай, — сказал я, — только что я превратил Томиса в садовую тачку и не могу вернуть его обратно.
   — Уф, — сказал директор и уставился на бумаги, разбросанные по всему столу. — Ты что, очень с этим спешишь?
   — Нет, — сказал я. — И все-таки немного неприятно.
   — А что это за Томис?
   — Такой надутый нечесаный шалопай, вечно сопит и жует жвачку.
   — Рыжий?
   — Нет, это Сандерсон. А у этого волосы черные и как воронье гнездо.
   — А, знаю его. Ну ладно. — Он посмотрел на часы. — Может, притащить сюда этого дружочка через полчасика?
   — Хорошо, — сказал я.
   Я слегка призадумался, пока поднимался по лестнице в учительскую. Танглоу заваривал чай; я посмотрел на него и вспомнил, что он занимает какой-то пост в Союзе.
   — Послушай, — сказал я ему, — а что, если я заплачу взносы?
   Танглоу осторожно опустил чайник:
   — Что ты натворил? — спросил он. — Вышвырнул ребенка из окна второго этажа?
   Я прикинулся обиженным:
   — Просто я подумал, что уже пора платить, — сказал я. — Не годится собирать задолженности.
   В итоге он взял у меня деньги и дал мне расписку. Когда я затолкал ее в свой бумажник, я почувствовал себя немного спокойнее.
   А в классной комнате все еще стоял Томис, прислоненный к стулу, красный и неуклюжий, — как упрек в мой адрес. Я был не в состоянии заниматься серьезной работой и поэтому через десять минут, дав классу какое-то задание, взял Томиса и покатил его прямиком к директору.
   — Ну вот, отлично, — сказал он. — Наконец-то садовый инвентарь начинает поступать.
   — Нет, — сказал я, опрокидывая тачку на середину ковра. — Это Томис. Я тебе говорил…
   — Извини, — сказал он. — Совершенно забыл… оставь его здесь, я сейчас, я сейчас же за него примусь. Как только он будет презентабелен, я его к тебе отправлю.
   Я вернулся в класс и на целых два урока зарядил сочинение, но Томис не объявлялся. Я подумал, что старик снова запамятовал, так что после звонка в двенадцать часов я снова заглянул к нему напомнить. Он стоял на коленях, без жакета и галстука, пот градом катился по его лицу и падал на ковер. С трудом он поднялся, когда увидел меня.
   — Я все испробовал, — сказал он, — и никак не могу его расшевелить. Ты сделал что-то неортодоксальное?
   — Нет, — сказал я. — Всего-навсего обычное наказание.
   — Думаю, что тебе стоило бы позвонить в Союз, — сказал он. — Запроси законодательную службу, юриста Макштайна, выясни свое положение.
   — Ты хочешь сказать, мы вляпались с этим делом? — спросил я.
   — Ты вляпался, — ответил директор. — И звонил бы ты сейчас, пока они не разошлись на обед.
   Через десять минут я дозвонился в Союз; Макштайн, к счастью, был еще там. Слушая мою историю, он то и дело ворчал.
   — Вы член Союза, я надеюсь?
   — О да, — сказал я.
   — Взносы уплачены?
   — Конечно.
   — Хорошо, — сказал он. — Надо подумать. Я перезвоню вам через час-полтора. В моей практике таких случаев не было, поэтому мне надо подумать.
   — Вы не могли бы хоть приблизительно оценить мою ситуацию, — спросил я.
   — Разумеется, мы полностью на вашей стороне, — сказал Макштайн. — Законодательная служба и все остальное, но…
   — Что? — сказал я. — Что — но?
   — Я не представляю себе ваши шансы, — ответил он и положил трубку.
   День тянулся, а звонка от Макштайна все не было и не было. Директор, по горло сытый Томисом, откатил его в галерею. В перерыве я снова позвонил в Союз.
   — Извините за молчание, — сказал Макштайн, узнав мой голос. — Я был очень занят.
   — Что я должен делать? — спросил я.
   — Все это дело, — сказал Макштайн, — зависит от того, как отнесутся к нему родители. Если они начнут процесс, мне придется встретиться с вами и отработать тактику защиты.
   — А тем временем, — сказал я, — Томис все еще не Томис, а садовая тачка.
   — Совершенно верно. И вот что я вам хочу предложить: сегодня вечером прикатите его домой, собственноручно. Поговорите с его предками и попытайтесь понять их отношение. Кто знает, вдруг они будут вам признательны.
   — Признательны? — сказал я.
   — Да, в Глазгоу был случай — ребенка превратили в мясорубку. Его мать была очень довольна и не хотела, чтобы его превращали обратно. Так что, идите, поговорите и утром дайте мне знать.
   — Хорошо, — сказал я.
   Я подождал до четырех часов и, когда школа опустела, выкатил Томиса на улицу.
   По дороге я привлекал пристальное внимание прохожих, из чего заключил, что слухи меня опередили. Множество людей, с которыми я не был знаком, кивали мне и говорили «добрый вечер», а трое или четверо выбежали из магазина поглазеть.
   Наконец я подошел к дому, и мистер Томис открыл дверь.
   В доме было людно и шумно — праздновали выигрыш на бирже. Какую-то минуту он смотрел на меня остолбенело, а затем предпринял отчаянную попытку сосредоточиться.
   — Это учитель Тедди! — взревел он, обернувшись к гостям. — Вы как раз вовремя, заходите, пропустите рюмочку.
   — Нет, ну что вы, — сказал я. — Я насчет Тедди…
   — Это может подождать, — сказал мистер Томис. — Давайте, заходите.
   — Нет, это очень серьезно, — возразил я. — Видите ли, я сегодня утром превратил Тедди в садовую тачку, а теперь…
   — А теперь зайдите и выпейте, — настоятельно произнес он.
   И я зашел и выпил за здоровье мистера и миссис Томис.
   — Сколько вы выиграли? — спросил я из вежливости.
   — Одиннадцать тысяч фунтов, — сказал мистер Томис. — Неплохая шуточка, а?
   — Да, но теперь, — твердо сказал я, — насчет Тедди.
   — Этот фокус с тачкой, что ли? — сказал мистер Томис. — Сейчас с ним мы разберемся.
   Он вытащил меня во двор и подошел к тачке:
   — Это он? — спросил мистер Томис. Я кивнул.
   — Так, Тедди, слушай меня, — угрожающе сказал он. — Или ты сию же минуту приходишь в себя, или я сам вышибаю из тебя эту дурь.
   Говоря это, мистер Томис расстегивал массивный пояс, который вместе с подтяжками придавал ему некое архитектурное единство.
   Садовая тачка превратилась в Тедди Томиса, рванула через сад и прошмыгнула через дыру в ограде.
   — Вот, пожалуйста, — сказал мистер Томис. — Вся ваша беда в том, что вы слишком с ним церемонитесь. Пойдемте, пропустим еще по рюмочке.