Командир взвода был человек остроумный и находчивый. На этот раз вместо обычного «пли» он скомандовал:
   — Кто без греха, пли!
   Солдаты остолбенели. Они уже приникли глазом к мушке, указательным пальцем слегка прижали спусковой крючок. В такой миг естественного напряжения человек способен не задумываясь, механически выполнить приказ. Но стрелки были приучены к строжайшей дисциплине и даже не пошевелились.
   Наконец один из них поднял голову и спросил:
   — А если у кого-то из нас есть грехи?
   — Пусть не стреляет, — с добродушной усмешкой ответил командир.
   — Даже если грех всего один?
   — Даже если один.
   Солдат вздохнул и, опустив винтовку, сказал:
   — Один у меня есть.
   Он пошел прочь с мрачного двора, обогнул крепостную стену, и в лицо ему ударили лучи солнца.
   Остальные солдаты взвода по-прежнему стояли в ряд и держали ружья на изготовку. Впрочем, если присмотреться, то видно было, что ружья слегка подрагивают. Казалось, они вдруг стали страшно тяжелыми. Может, так оно и было. Но больше всего солдат смущали странные мысли, зародившиеся в мозгу. Вдруг они, как по команде, что-то зашептали, точно читая молитву.
   Потом один за другим опустили ружья, и каждый воскликнул:
   — У меня тоже есть грех, хоть один, да есть!
   Поставив ружья в пирамиды, они, строго соблюдая строй, покинули плац.
   Осужденный, у которого на глазах была черная шелковая повязка, запротестовал:
   — Ничего не понимаю. Если вы так и не решитесь, я сам умру от страха.
   Командир отечески успокоил его:
   — Потерпите еще немного. — Затем, изящно отсалютовав трибуналу саблей, объявил: — Мне нужны запасные каратели.
   Члены трибунала, вспотевшие в своих сюртуках и цилиндрах, втайне проклинали этого кретина. Какого черта он отдал этот идиотский приказ! Правил не знает? Но открыто своего негодования не выказали. А выказали лишь полнейшую растерянность в самых вежливых выражениях. Запасных карателей пока нет. Исполнение смертного приговора пришлось отложить.
   Все время, пока его снова вели в тюрьму, осужденный возмущался. Ему не давала покоя мания преследования, и он то и дело тоскливо повторял:
   — Господи, карателей никак не найдут! Такое только со мной может случиться!
   Конвойные утешали его:
   — Не волнуйтесь. Вот увидите, все уладится.
   Но осужденный никак не мог успокоиться.
   Внезапно он стукнул себя кулаком по лбу.
   — А рюмка коньяку!
   — Мы вам дадим другую.
   — Ну а последняя сигарета?
   — Не бойтесь, и сигарета будет.
   — Это не по правилам. Значит, я выкурил не последнюю, а предпоследнюю сигарету.
   Вызвали стрелков второго взвода. Ни один не явился. Тогда объявили призыв всех карателей в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет. Тот же результат. По городу разнесся слух о том, что произошло на плацу для расстрелов. Все говорили:
   — Раз другие не стреляют по этой причине, такая же причина есть и у меня. — И не стеснялись признаваться в этом.
   Были объявлены состязания, конкурсы с вручением премий.
   — Слыханное ли дело премии за такое давать! — возмутился кто-то из граждан.
   Но и премии не помогли. Все каратели словно повывелись. Положа руку на сердце, каждый у себя хоть мелкий грешок, да находил. Пусть старый, мимолетный, но грех. А время шло.
   И тогда совет мудрецов отправился к осужденному и после церемонной преамбулы приступил к делу:
   — Вы за собой какие-нибудь грехи знаете?
   Осужденный долго думал и наконец ответил:
   — Нет, честно говоря, не припомню.
   Мудрецы решили ему помочь.
   — Поразмыслите хорошенько. Ни единого греха не припомните? Ну хоть маленького…
   Осужденный порылся в памяти и отрицательно покачал головой.
   — Нет, — упрямо повторил он, — даже маленького не нахожу.
   Посланцы сокрушенно развели руками и с упреком воскликнули:
   — Видите, видите… а вы нас чуть с ума не свели!
   Осужденный посмотрел на них и все понял. Схватил ружье и выстрелил в себя.