Чтобы изменить документ по умолчанию, отредактируйте файл "blank.fb2" вручную.

 
   У нас на улице жыли гладкие и наглые бляди.
   Их жызнь, мне казалось, была сплошным праздником.
   А ко мне в 11 лет стали подпездывать всякие старЫе взрослые дяди,
   Хоть я была некрасивой, мелкой и не особо развитой.
   Я не понимаю, в чем им был бонус –
   Тащицца за мной до школы, несть пОртфель и подтягивать гольфы.
   Одново была фамилия Кацнельбоген; другова – ПопандопОлус,
   А третий был наш трудовик Фрэй, но он себя называл Вервольфом.
   Я с ними не могла общацца, мне было голимо.
   Я подыхала от скуки и отвратилова.
   А однажды одна старАя блядища, проходя мимо,
   Устроила ПопандОпуле истерику и винтилово.
   Она у нево мой пОртфель вырвав из рук,
   Его с моста в говнотечку, сука, закинула, -
   Т. к. ПопандОпул был как бы ее супруг,
   А она к нему токчто припиздила – с Кишинева или из Киева.
   Трудовик Фрэй вообще – меня в мастерской пытался поставить раком.
   А Кацнельбоген, жыдяра, на ухо спрашывал: есть ли у меня уже «менструацыя».
   При этом в рыло нырял: кошводкой, цымесом и фаршмаком.
   Все это вместе взятое было мне психотравма бля и фрустрацыя.
   Щас меня от всех взрослых дядей тянет блевать –
   Пусть даже он такой распиздатый как Курицын и Гаврила.
   А уж все остальные – то это вообще – ебать:
   Чем Мякишев или Лурь, мне пизже любой педрила.
   Как Ильянен: пусть он жлоб, зато не устроит мяса.
   И никогда не станет меня за жопу хватать.
   А вот все остальные – это и есть – ахуевшые пидарасы,
   Которых тока и надо, чтоб в жопу всех отъебать

 
   Я была в Москве на мега-литературном мероприятии,
   Где все аж 4 дня в основном бухали.
   Туда наломилась вся писательская пиздабратия.
   Они друг другу дрочили мозг – кто прозой, а кто стихами.
   Везде висели большие постеры с харями Пригова
   Так как он незадолго до того здох.
   Вот поэтому его харями кругом было все утыкано,
   И еще крутилось кино в режыме нон-стоп.
   Короче, я, набухавшись в буфете конины, зырю:
   В толпе продираецца чья-то знакомая харя, но точно не помню, чья:
   Ну бля – если столько бухла, как я тада, запузырить,
   То трудно будет одново от другова отличить старОва хуЯ.
   Сначала мне показалось, что это пиздячит Пригов.
   - Хуясе, - решыла я, - вот это я допилась.
   СтарОй такой, и в очочках, только ростом мелкий, как Быков.
   И вот он, пиздуя мимо, кивнул мне башкою: здрась!
   Наконец я воткнула, что это Лев Рубинштейн.
   Подхожу и говорю ему прямо, без всей ботвы,
   Чтобы выразить светскую вежливость и респект:
   - Я, блядь, очень рада, что это Пригов здох, а не вы.

   Вчера ко мне на хату припиздили на 4 рыла
   Представители духовных и творческих бля занятий:
   Отец Арсений, отец Валерий и еще два педрила:
   Стеснительный славист из Парижа и из Сан-Францыско какой-то ебнутый дядя
   Отец Валерий поддудонил аппаратуры всяческой дохуище,
   Чтобы ею меня снимать и записывать на кино.
   А его друган – вообще из Америки поддудонил в Питер свое еблище.
   Бля, они же не знали, что я окажусь такое говно.
   Установив диктофон, камеру и еще какую-то шнягу,
   Типа что я вдруг чета умное и пиздатое туда скажу,
   Они со мной как давай пиздеть про всякую заунывную и тухлую шляпу:
   Нихуя не понятно: я сижу, туплю в жало и не пизжу.
   Там были слова: пепперштейн, секацкий, постмодернизм, маруся климова и ахматова.
   Я все эти слОвы вообще впервые в жызни слышала, блять.
   Но на все вопросы я отвечала очень пиздато:
   «Ну, хуй знает» и «на это мне поебать».
   Хоть чувак из Парижа по-русски не очень шпрехал,
   Но я думаю, он понимал их дискурс намного пизже, чем я.
   А у тово, что спецыально из Сан-Францыско на эту шоу приехал,
   На харе крупно было написано: «В чем бонус?» и «НахуЯ?»
   Я уже давно со всеми могу пиздеть только матом,
   Но зато еще знаю много всяких правильных слов:
   Ублюдок, хуило, лох, урод, педрила, гандон. При чем тут ахматова, -
   Че, мобыть это она написала книгу под названием «Zaeblo».
   Вот у отца Арсения ебач – пиздец – отмороженный.
   Он сдает назад рясу в театр оперы и балета,
   И по дороге на Васю всех «ШелесАми» хуярит в рожы.
   И при чем тут литература? – ему поебать на это.
   Все зырят: я уже – в мясо. И еле попиздив к двери,
   Надели боты. Ну типа – всем хой, сэнкьюверимач и мерси.
   Я только одно жалею, что не успела накурить, блядь, отцов Арсения и Валерия
   Потому что набухалась так, что до наволочки с травой уже не могла доползти.

 
   Меня сдали в школу в гарнизонный лагерь Бобочино.
   Там, где кроме школы, было еще 3 или 4 барака.
   Это волшебное место было заточено,
   Чтобы с детства людей гнобить, обламывать, ставить раком.
   В классе мое место было в углу; дома – в чулане. Но наступил, бля, день,
   Когда и я доставила себе децл радости:
   Однажды в учительской раздевалке напиздив денег,
   Я поперла в аптеку и на все там купила 120 градусников.
   Я их раздавила, когда родаки попиздили в гости бухать к соседям.
   Жывая, непослушная ртуть оказалась круче всего, что было вокруг.
   Мне давно было голимо зырить в рыла всем – и взрослым, и детям.
   Ртуть стала пизже кИнов, книг и всяких тупых подруг.
   Я ее часами языком гоняла по стОлу.
   Меня сильно вштырила и проперла ее противоестественная суть.
   Утром я, как зомби, на автопилоте пиздяча в школу,
   Грела в кармане пузырь, где испарялась ртуть.
   Там я сразу нашла ей нужное применение,
   Подливая всяким уродам в пОртфель и в карманЫ
   Это было моим продуманным волеизъявлением.
   Они все, охуев, наложат в штаны.
   В школе устроили внеочередное срочное собрание родаков:
   Они дружно на прЕподов набросились, как шакалы:
   Что это за типа внутренняя диверсия, что на многих теток и чуваков
   Пошла потрава: у них хуевые анализы: крови, мочи и кала.
   Анализы не соврали: все они вскоре ослепли или оглохли.
   А я пожызняк осталась токсичным мутантом ртутным.
   Щас все мои ровесники давно уже спИлись и передохли.
   Мне на них поебать: я люблю только мелких трудных.
   От передозов у меня ебнулась матрица,
   Вставленная на то, чтобы быть как люди.
   Ниче в них нету пиздатого: это тухлая биомасса:
   Пидарасы и гопники, достойные этой ртути.
   Она вписалась во все темы моего организма.
   Я без нее вообще уже не могу жыть.
   Конечно, все это трэш, клизма и верх цынизма,
   Но при этом я этот опыт всем советую повторить.

 
   Одна девочка – Лена Ленчик – вставала голой под дерево.
   Прямо у остановки ставила свое тело.
   Все, кто на это зырил, охуевали растерянно,
   Не сразу понимая, чево им делать.
   Вокруг толпилась и ржала гопша курящая:
   Малолетки, придурки всякие – из двух школ.
   Вот типа – голая тетка, блядь, - настоящая.
   Нихуясе! – а в чем бонус и в чем прикол?
   Прикол был в том, что на Лене, хоть она голая,
   Всегда было надето двое часов:
   Не иначе, чтобы не проебать школу,
   Хотя ее оттуда поперли – за хождение без трусов.
   По ходу Лена была децл больная на голову,
   Потому что ее родаки были сводные брат с сестрой.
   И они – в четыре руки – ставили ей уколы,
   Чтобы она прекратила сексуальный трэш и дестрой.
   Тока эти инъекции на нее не действовали,
   И свою редкую форму подростковой нимфоманИи
   Она несла населению – взрослым и детям,
   Пока ее не свезли в дурку с темой шызофрения.
   Через 12 лет, когда я сама оказалась там,
   Я ее видела: она шла, как зомби, по коридору
   С вытаращенными глазами и с пеной у рта,
   Благодаря тизерцыну, цыклодолу и галоперидолу.
   Вот вам результат соцыального ханжества и фашызма.
   Но даже в этих условиях на ней было, как раньше, двое часов:
   Не иначе, чтобы не проебать свою жызнь,
   Хоть ее оттуда давно отчислили – за хождение без трусов.
   Но в данном конкретном случае это было верхом несправедливости:
   Как раз именно здесь-то – в этом дурдоме – без трУсов всем полагалось быть,
   Чтобы все себе круглосуточно брили пёзды – во избежание лобковой вшывости, -
   И похуй, что люди бритвами могли и сами себя порезать, и друг друга убить.

 
   Мне в 7 классе дед на ДР поддудонил взрослый портфель
   – с двумя blin замками!
   Это было сделано с особым цинизмом и пафосом:
   Он его внес торжественно, держа аж двумя руками.
   Че бы ему не хранить в нем на случай войны припасы?
   Например, сухари пусть бы в нево складировал!
   А еще туда поместилось бы три пузыря бухла!
   Дохуища мыла, спичек и сала. Подобнова отвратилова
   Я видела только у завучи, которая всех заебла!
   То, что пОртфель из дорогой крокодиловой кожы –
   Сильно проперло моих родаков.
   Было голимо зырить на их довольные рожы,
   Прикинув, какие рыла будут завтра у чуваков,
   Когда я попиздю в жало с таким баулом –
   С таким сундуком блядь - и это нихуя не смешно:
   Вот я выпрусь в люди с этим олдскулом –
   Нихуясе! Пиздец. Ну и гавно.
   Наутро я к нему пришкерила адрес завуча школы
   И подпрягла двух придурков из «Б» класса в нево насрать!
   Че они и сделали – за шесть колес цыклодола:
   По три нарыло – и неделю на все ебать!
   Жабе пригнали бонус. А меня родаки пригнули:
   Типа куда я проебала дедовский блядь подгон.
   На это я им в рыло нагло сказала:
   - А хули!
   Я его обменяла у соседей на самогон.
   Я забила на все и училась только на одни двойки.
   Меня поперли из школы, и я вообще из дома ушла:
   Обносила хаты, нюхала клей, жыла в люках и на помойке
   И однажды, роясь в ПУХТО, там свой портфель нашла.
   Значит, все что было – провокацыя и проеб –
   Абсолютно все – палево и фуфло:
   Такие бонусы руками дедушек раздает
   Мелкий менеджер ада – какой-нибудь DR Зло.
   Портфель уже был без ручки и пах гавном,
   И нести его можно было только двумя руками.
   Но все-таки я наутро с ним попиздила за бухлом –
   В магазин «груз-200» - с двумя грязными чуваками

   На группу НОМ ходят одни ублюдки.
   Это фашгруппа. У них есть песня «Жыд».
   Они там орут, напрягая глотки,
   И в кальсонах скачут. Короче, мудацкий шыт.
   А мы отберем самых старых, злобных, тупых евреев
   И создадим трэш-фашыстскую группу «МОН».
   Чтобы было круче Корна, Лайбах или Кореи –
   На концертах у клубов будет стоять ОМОН.
   Ну короче: я нихуя не скрыла,
   Т.к. это давно все знают, ебацца в рот –
   Что уже утвержден состав на 4 рыла:
   Лев Лурье, Розенбаум, Либуркин и Топоров.
   Либуркин будет в кальсонах скакать по сцене
   Под песни с припевом зиг хайль, мазафака.
   Поэтому это все поймут и заценят,
   Будь ты хоть ниггер, хоть хач, хоть пенснур с филфака.
   А если какой-нить, бля – лошара –
   Например Дядя Жора, Быков, случайный жлоб -
   Покажет, какой он мачо и Че Гевара –
   То немедля пулю получит в лоб.
   Стрелять по ним будет, естественно, Розенбаум –
   Именно для этова он и поддудонен в этот проект,
   Потому что у нево везде поднятый шлагбаум,
   А сядет в тюрягу – так ему там везде кардбланш и респект.
   Главным Бликсой Баргельдом будет Топоров дядя Витя,
   Т. к. петь на немецком никто не сможет лучше нево.
   А Лурь пускай на перкуссиях колбасицца
   И ебалом торгует – больше нечево взять с его.
   Здесь ему не Борей, чтобы изображать Приапа.
   Пусть: Розенбаум похож на хуй, а Либуркин туп как полено, -
   Зато НОМ сосет – все узнают, что это фуфло и шляпа
   Для лохов. МОН – вот наш ответ Чемберлену.
   Жыдо-old school и фашыстские маршы –
   Это всей гопотеке альтернатива.
   Да и никакие хуи не учИнят демаршы:
   Ни патриоты, ни евразийцы, ни лимоновские побратимы.

 
   На улице Восстания у метро – фанерная будка
   Размером скорей с собачью, чем с будку Летнего Сада
   В ней стоит Марина, похожая на старую проститутку.
   На самом деле это не будка, а модель ада.
   Марина, высунув рыло из очка в фанере,
   Мутно зырит на проплывающий мимо планктон.
   Очко наружу – это бонус, т.к. там отсутствуют двери
   И оттуда ей никогда не выйти – таков закон.
   Ее программа – тыщу лет здесь продавать картонные фрукты и ДСП-овощи,
   Недвижно стоя как труп во льду.
   Раз даже покойник уже не может взывать о помощи,
   То что и говорить о тех, кто давно в аду.
   Вот она и думает о другом. Ей этого знать не надо.
   Она ржет в жало, апгрейдив рыло прошлогодней свеклой.
   Вон к ней пиздует ее татарин – тоже персонаж ада.
   Про него была передача «Культурный слой».
   Типа в Питере дворники все – пожызняк татары –
   Со времен Петра Первого, или что-то вроде того.
   Он несет ей пустой пузырь – без бухла: одну стеклотару.
   Т.к. в аду ни у кого не бывает ценного ничего.

 
                                 В. Курицыну
 
   А Тургенев-то написал не только «Муму»,
   Но еще и мрачный роман о блокаде!
   Пока другие писатели жопы грели в Крыму,
   Он там очень жесткие темы катит.
   Вечный огонь на Марсовом Поле –
   Это не просто газовая горелка.
   Здесь птицы не поют, и все такое.
   Здесь никогда не забивают стрелки.
   В Марсовом Поле скважына всасывает все жывое:
   Котов, собак, бомжей, что влезли на территорию.
   Там из-под земли кто-то гнусно все время воет –
   Будто в Мариинском театре хор поет ораторию.
   Придурки из школы на Соляном (а с ними один уебок из Мухи)
   В мае большой гопшой поперли туда,
   Чтоб там бухать. До сих пор не утихают жуткие слухи.
   Никто не вернулся. Всем им пришла пизда.
   Ясно, что адскую скважыну пришлось-таки заварить.
   А в качестве бонуса – что может быть офигенней –
   Чтобы снизу никто не смог ее отворить –
   Сверху поставили памятник А. Тургеневу.
   Типа это пиздато: чтобы потомки
   Знали автора в рыло, а не по одному стиху.
   Но тут акт вандализма учинили какие-то подонки,
   Приварив статУе из строительной пены хуй!
   Это голимо, но кому нужен еще один нах писатель.
   Все любят собак и очень любят фонтаны:
   Муму с поднятой лапкой – типа пришла поссать –
   Намного пизже, чем какойнить писатель сраный.
   Я вчера опаздывала в Кулек
   И из школы в жало попиздила на тот берег
   Через Поле, - но меня догнал и мрачно к себе привлек
   Каменный монстр – писатель Андрей Тургенев.

 
                                      Кислому
 
   У нас в городе жыли совсем дикие старухи и старики.
   Это вам не бомжы, что бродят по Невскому.
   Старухи все были лысые и носили грязные, как валенки, парики
   Из конских волос; а те, у кого их не было –
   Ходили в шапках-ушанках, спизженных у дедов.
   Деды занимались сутенерством, разбоем и грабежами.
   Они сбивались в банды и отморажывались, забив на Ментов.
   Менты ничего не делали: боялись и уважали.
   В парке утром висели трупы; без мяса не проходило дня.
   До сотни человек в день людей давило камазом.
   Т. е. постоянно происходила какая-нибудь хуйня.
   То и дело что-то горело: ДК, Собес, гостиница, автобаза.
   Старухи на это зырили, молча, имея свои дела.
   Кто жертвы абортов закапывал в муравейник,
   Кто воровал, а кто свежевал тела.
   А одна взяла и какой-то химоз пустила по вене
   Всей школе, где она работала медсестрой.
   И все – в течение суток – загрызли своих родителей,
   Поселились в люках – и вот тут пошел глобальный трэш и дестрой,
   Кровавая бойня, где не было победителей.
   Это были не люди. У них началась война.
   Я в жало ползла к границе, чтобы в жывых остацца.
   Через неделю моделью ада сделалась вся страна,
   Так как там взорвалась атомная электростанцыя.
   Вот это уже не новость, собственно, как и то,
   Чтот этот город теперь – заповедник активной зоны:
   Утопическая помойка, постъядерное пухто,
   Где бродят кОты-мутанты, здоровые, как бизоны.
   Мой дядя в закрытой зоне работал, как на войне,
   И одного радиоактивного злого кОта вывез наружу.
   В память о городе детства он его поддудонил мне.
   Теперь у меня есть тайное смертоносное биохимическое оружие.