Эта история произошла в старой части Санкт-Петербурга, в коммунальной квартире на четыре семьи, на втором этаже.
   В коммуналке, вместе с другими жильцами, проживал дядя Вася Рукавишников. Он занимал в квартире две комнаты, которые достались ему в наследство от умерших родителей.
   Раньше дядя Вася проживал здесь вместе с женой Машей и сыном Ванюшкой.
   Но вот уже второй год пошёл, как жил дядя Вася в одиночестве. Ушла жена от дяди Васи. И Ванюшку забрала. Ютилась, бедная, теперь где-то в общежитии, и к дяде Васе возвращаться не хотела.
   Жена ушла по известной причине, в наше время ни для кого не удивительной. Как-то так получилось, что неплохой мальчик Васёк, затем — хороший парень Василий преобразовался в пьяницу дядю Васю.
   Почему это произошло, да почему так быстро, да почему именно с Васей… Кто вам сразу на эти вопросы ответит? Никто! Вот и мы отвечать на них не берёмся. А уж если вы сами узнаете, или догадаетесь, почему — можете тогда и с нами знаниями поделиться.
   Однажды дядя Вася сильно напился. Так сильно, что даже войти в квартиру не мог. Забыл, что у него ключи в кармане. Стал звонить в звонок. Сначала — один раз.
   По коридору прошаркали тапочки жильца из первой квартиры, Семёна Петровича.
   — Кто там? — спросил Семён Петрович.
   — Я-м-м… — промычал Вася.
   — Кто — я?
   Семён Петрович, пенсионер, бывший работник налоговой инспекции, встал на цыпочки и посмотрел в глазок. Увидев качающегося Васю, он в сердцах топнул ногой. (Для соседей дядя Вася не был «дядей», как вы понимаете. Он оставался просто Васей, или даже Васькой. Мы тоже дальше будем называть героя просто Васей, ладно?).
   — Меня нет дома, — прокричал Семён Петрович в замочную скважину. — А к Ваське-пьянице — четыре звонка.
   Шаги прошаркали от двери. Дверь не открылась.
   Вася решил воспользоваться советом и позвонил в звонок четыре раза. Потом ещё четыре. Потом ещё. И только после этого сообразил, что дома-то у него никого нет!
   Тогда он позвонил в звонок два раза. Во второй квартире жила старая учительница Нина Алексеевна. Уж она-то — точно должна двери открыть!
   Но никто не откликнулся. Видимо, старой учительницы не было дома.
   Васе ничего не оставалось, как позвонить в звонок три раза. К двери притопали каблучки.
   — Кто-о? — раздался за дверью нежный голосок. — Ты, котик?
   В третьей квартире жила Лидочка. Лидочка занималась тем, что меняла женихов. Она щелкнула замком, чуть приоткрыла дверь, и в это время Вася пробасил:
   — Я…
   — Тьфу ты! — произнесла Лидочка.
   Она уже поняла, что это всего лишь пьяный Вася.
   Обман!
   Кроме того, Вася нарушил ей процесс раскраски ногтей. Лидочка попыталась было захлопнуть дверь у Васи перед носом. Но вдруг, словно ошпаренная, завизжала:
   — А-а-а!!! И-и-и!!!
   В щёлочку, со стороны лестничной площадки, по полу метнулась серая тень.
   — А-а-а!! — вопила Лида.
   В это время Вася ввалился в длинный коридор коммунальной квартиры. Из двери в первую квартиру высунулся Семён Петрович:
   — И чего это ты кричишь? — спросил он у Лидочки.
   — Мышь! Тут… мышь пробежала!!!
   — Ты лучше скажи, зачем ты этого пустила? — спросил Семён Петрович, указывая на Васю.
   — Я не пускала… Это мышь!!
   — Хм… Давно пора дезинфекцию вызывать! — Петрович покачал головой и закрыл дверь в свою квартиру.
   — Да хоть кота надо завести! — опомнилась Лидочка.
   Лидочка смотрела на свои ногти. Лак был безнадёжно размазан.
   Лидочка вздохнула с сожалением и посмотрела на Васю, который, с виноватым видом, всё ещё стоял у двери.
   Если бы силу Лидочкиного взгляда можно было измерить количеством бензина, то на Васю, в миг, вылилась бы целая канистра. Оставалось только поднести спичку, и всё…
   Лидочка фыркнула и хлопнула дверью в свою квартиру. Через мгновенье из-за двери полились музыка и пение. Мужской голос выводил:

 
Когда меня ты позовёшь…
 

   Вася медленно двинулся по коридору. Что-то звенело и падало по ходу его продвижения. Но Вася на это внимания не обращал. Минут через десять он, не раздеваясь, уже спал на своём продавленном диване.

   — Вот так, вот так… Напьётся, и света белого не видит. Разве ж так можно? Совсем разум потерял! Эх, жаль! Жаль человека! А ведь он родился человеком, а не каким-нибудь котом!
   Вася проснулся под утро. Пожалуй, он даже не смог сразу сообразить, от чего он проснулся. Какой-то звон, писк над ухом…
   «Мерещится, наверное, — подумал Вася и побил себя по уху. — Или это совесть меня так мучает. Ишь, уже не просто достаёт, а разговаривать стала. То-о-оненько так. Только от этого не легче, что тоненько…»
   Вася вздохнул и повернулся на другой бок
   — Ишь, ворочается! — продолжалось пищание. — Совсем опустился! Семью потерял, с работы выгнали! Если последний разум пропьёт — что же с ним, бедным, будет?
   «Да, — горько подумал Вася. — Разум я потерял… А был ли он, разум-то…»
   — Когда-то был на человека похож, — пищали над ухом. — А теперь — груда какая-то… гора… и пахнет соответственно! Ужас!
   Вася развернулся и сел на диване. Пружины жалобно скрипнули. Нет, это определённо не совесть! Это кто-то говорит! Вернее, кто-то пищит над Васиным ухом!
   «Всё, допился до белой горячки, — подумал Вася. — Уже мне голоса мерещатся…»
   — Так и до белой горячки не далеко, — пропищало рядом.
   Вася вскочил и подбежал к выключателю. Щёлкнул. Лампочка на шнуре закачалась.
   В комнате было пусто.
   — Почудится же такое, — вслух сказал Вася.
   — Ему ещё и чудится что-то, — грустно пропищали ему в ответ.
   Вася сел на диван, сжал руками голову, и горестно вздохнул:
   — Елы-палы!
   — Да… я бы подумала о жизни, на твоём месте. Жаль, что ты меня не слышишь. А если слышишь — не понимаешь.
   — Я тебя слышу — ответил Вася. — И понимаю, кажется. Ругаешься ты. Я только не пойму — кто ты, и где.
   — Не может быть! — пропищал кто-то с удивление в голосе. — Неужели дедушка не врал?
   — Да кто же ты? Где? При чём здесь дедушка?
   — Вася, Вася! Глаза открой пошире! Я тут, перед тобой на стуле сижу! Рядом с твоей немытой чашкой! Или ты думаешь, что я пошла вешаться в твоём пустом холодильнике? Не дождёшься!
   Вася поднял голову.
   — Провалиться мне на этом месте! — прошептал он.
   — Не надо проваливаться, — пропищали ему в ответ. — Под полом и без тебя тесно.
   Вася протёр глаза. Нет, это ему не померещилось.
   — Мышь? — спросил Вася. — Ты — м-м-м-мышь?
   — Мышь, мышь! Рот закрой, пожалуйста. Будем знакомы. Лиза. Мышь.
   Маленькая серая мышка высунулась из-за чашки и помахала Васе серенькой лапкой.
   — В-вася… — промолвил Вася, заикаясь.
   А что ему ещё оставалось делать?

   — Ты настоящая? Откуда ты взялась такая? — спросил Вася. — Ты не мерещишься мне?
   — Настоящая, конечно.
   — Почему же ты по-человечески разговариваешь?
   — Ты лучше спроси, почему ты меня понимаешь?
   — Почему?
   — Не знаю. Но могу предположить.
   — Предположи.
   — Мне дедушка рассказывал. А моему дедушке — его бабушка. Или дедушка. А ему — прадедушка.
   — Мне никто ничего не рассказывал. У меня прадедушка на войне погиб. А прабабушка — в блокаду. Дедушка и бабушка рано умерли. А папа на подводной лодке служил… я его почти не помню.
   — Так вот, продолжала Лиза. — Твой прапрадед… Ты хоть знаешь, что твоим прапрадедом был купец знаменитый? Василий Рукавишников? И весь этот дом когда-то ему принадлежал?
   — Что-то слышал. Только мне от этого ни холодно, ни жарко.
   — Вася-Вася… короче, был он купцом, мануфактурой торговал. Тканями, значит, и прочим… По рассказам, добрым он был и справедливым. Под Рождество раздавал бедным сукно, а под Пасху — бязи пару рулонов разматывал. К нему, под праздники, очередь из неимущих выстраивалась. Никто с пустыми руками не уходил. Но, что самое главное…
   — Что ж ещё?
   — Он всегда мышей кормил. На ночь ставил им тарелки с хлебом и сыром.
   — Может, он так ткани свои оберегал! — догадался Вася. — Чтоб мыши их не грызли!
   — Может, и так. Только он, понимаешь, не кота заводил, не отраву покупал, и норки мышам не законопачивал. Мышеловок, Вася, он не покупал! А угощал! Понимаешь?
   — Ну, да.
   — Вот как-то раз мышиный предводитель решил купца Рукавишникова поблагодарить. Хоть и страшно ему было, а ночью пошёл он к купцу. Сел рядом с кроватью, ну, и начал благодарить. А купец вдруг проснулся и стал предводителю отвечать. У обоих открылся дар: они смогли друг друга слышать и понимать.
   — Что-то не верится.
   — А со мной разговаривать — верится? Дар-то передаётся по наследству. По мышиной линии — точно. А вот по человеческой… Можно сказать, что мы — фамильные мыши семьи Рукавишниковых. А Вы, Рукавишниковы — наши фамильные люди. Ты — мой фамильный Вася.
   — М-да… — почесал затылок Вася.
   Лиза повела ушами и взмахнула хвостом:
   — Люди мышей не уважают, к сожалению. И ты, Вася, извини меня… ну, не лучший представитель человеческого рода. Столько лет не то, что меня — никого вокруг не слышал и не слушал. И не замечал.
   — Да я…
   — Ладно, Вася. Не всё потеряно! Услышал же ты меня сегодня! Значит, не утерян дар. Вот бы дедушка порадовался…
   — Мой? — спросил Вася. — Мой дедушка?
   — Нет, не твой. Мой! Твой бы дедушка, наверное, в ужас пришёл, глядя на то, во что его внук превратился. Неужели, Вася, у тебя совести нет?
   Вася взлохматил волосы и сокрушённо произнёс:
   — Эх! Есть у меня совесть! Есть! Утром, когда я просыпаюсь, она тоже просыпается, и начинает меня грызть. А как только опохмелюсь — так она… ну, сначала затихает… а после третьего полстакана совсем уходит. Вот я её и гоняю.
   — Ты, Вася, поступаешь, как котяра неразумный… Жаль. За женой, за сыном — не скучаешь?
   — Не напоминай… Как тебя?
   — Лиза.
   — Не напоминай, Лизавета. А то уже совесть мне всю душу изгрызла. Похмеляться пора.
   — Не стоит, Вася. Неужто так ты слаб?
   — У-у-у-у!!! — завыл Вася.
   — Вместо того, чтоб похмеляться — пошёл бы, погулял с сыном. Сегодня суббота, он дома. В зоопарк бы его сводил. Мороженое бы ему купил. Учить тебя.
   — Я бы пошёл, — сокрушался Вася. — У меня же денег нет. Ни копейки!
   — А на что ты собирался похмеляться?
   — Так товарищи… ты — мне, я — тебе.
   — Товариши… Собутыльники! Нет, чтоб на ночь для мышей тарелочку поставить! Я уж про сыр не говорю! Хоть бы с хлебом! Не блокада же!
   — Прости, — сказал Вася. — Прости, Лизавета…

   — Ладно, — вздохнула Лиза. — Прапрадеда своего благодари. Сейчас.
   Лиза ловко сползла со стула и исчезла в щели на полу. Вася ждал её, ждал…
   Потом назвал сам себя «дураком» и пошёл похмеляться.
   Часа через четыре, с трудом переставляя ноги, Вася возвратился домой. Когда он открыл дверь в свой подъезд, в нос ему ударил запах дихлофоса, или ещё какой-то гадости, чем обычно травят мышей и крыс.
   Не смотря на то, что мозги Васи были затуманены алкоголем, он сразу же вспомнил про мышку, которая утром разговаривала с ним.
   Сердце Васи заколотилось.
   «Да это — всё дурь и ерунда» — сказал Вася сам себе.
   «Нет, это правда!» — тут же ответил ему внутренний голос.
   Пока Вася полз на второй этаж, он спорил со своим внутренним голосом.
   «А если вдруг мышка уже отравлена?» — чуть не плакал внутренний голос.
   «То же мне, беда! Мышка дохлая! Об этом и думать смешно!» — отвечал внутреннему голосу Вася.
   «Часто ли ты видел фамильных мышей? Да ещё и говорящих?» — не унимался внутренний голос.
   «Дурак ты, Вася. Заблудился… в трёх мышах…» — сказал Вася сам себе.
   Тут внутренний голос с ним согласился. Чего уж!
   Когда Вася открыл дверь в свою квартиру, его встретил Семён Петрович.
   — С тебя двести рублей, — сказал он Васе, вместо «здравствуйте».
   — За что? — не понял Вася.
   — За отраву для мышей.
   Вася схватился за сердце. Его худшие опасения подтвердились.
   — А я что, просил их травить?
   — Тебя, алкаша, самого надо, как этих мышей, — тихонько, чтоб Вася не слышал, прошептал Семён Петрович.
   Хоть Семён Петрович и храбрился, но Вася был ростом в полтора раза больше него. И силушку богатырскую — ещё не всю пропил.
   Из квартиры № 3 высунулась Лидочка.
   — Он думает, что мы за него все услуги оплачивать будем, — сказала она. — А кто мне оплатит испорченный маникюр?
   — Пора его, пьяницу, вообще из квартиры выселить! — не успокаивался Семён Петрович.
   Когда рядом появлялась Лидочка, он чувствовал себя храбрее.
   — Вот вызовем участкового в следующий раз, как пьяный заявится, — поддержала соседа Лидочка. — Учти, Васька! Я сама позвоню участковому!
   Вася продвигался по коридору со странным выражением лица. Он молчал.
   — Ладно, если надо, я за него внесу двести рублей, — учительница Нина Алексеевна, оказывается, находилась в кухне.
   Она вышла из кухни с чайником в руке.
   — Нечего цацкаться с алкашами, — не согласился с учительницей Семён Петрович. — Нечего за них платить.
   — Здравствуйте, Василий Иванович, — поздоровалась с Васей Нина Алексеевна.
   — Здравствуйте. Я отдам деньги… заработаю, и отдам…
   — Свежо предание! — фыркнул Семён Петрович.
   — Извините…
   Вася отодвинул от своей двери маленького и толстенького Семёна Петровича, который едва доставал ему до плеча лысой макушкой.
   — Извините… мне надо домой…
   Вася вошёл к себе и быстро закрыл дверь своей комнаты. Для верности он даже запер её изнутри на замок.
   Если бы кто-то через минуту посмотрел на Васю со стороны — точно подумал бы, что у Васи — крыша поехала.
   Вася ползал на коленях по грязному полу своей квартиры и взывал:
   — Лиза! Лизавета! Лизонька! Лизок! Лизуша! Елизавета! Елизаветушка! Откликнись, пожалуйста! Откликнись! Ты жива? Лиза! Лизочка!
   Лиза не выходила.
   — У-у-у… — просто завыл Вася. — Это я! Я виноват! Похмеляться пошёл! А тут… Лиза! У-у-у-у…

   — Вася… — раздался слабый писк из угла. — Помогите…
   — Лиза!
   Из уголка комнаты, действительно, выползла Лиза. Она едва дышала. Лапки, слабенькие, как травинки, еле двигались.
   — Вася…
   Вася взял Лизу, и положил её на ладонь. Он бросился к окну и распахнул его. Свежий и холодный осенний воздух хлынул в комнату.
   — Вася… половицу подними… там наши… погибают…
   Вася аккуратно положил Лизу в вазочку, стоящую на подоконнике, и бросился в угол комнаты. Поддел шваброй и без жалости отодрал старую половицу. Потом кинулся к буфету, вытащил из него пару блюдец и налил в них воды из графина.
   Аккуратно поставил блюдца на пол.
   Пока он носился с блюдцами, из-под пола выползли штук двенадцать мышей разного возраста.
   Недоверчиво поглядывая на Васю, они всё же подползли к блюдцам и начали пить воду.
   — Вася, — позвала Лиза. — Я подышала. Опусти меня к нашим.
   Вася опустил. Лиза подошла к щели в полу и вытащила на воздух ещё одного маленького мышонка.
   Вася отёр пот со лба и упал на диван. Он и не заметил, как протрезвел. Если бы пару дней назад кто-то сказал ему, что он будет спасать мышей…
   — Лиза, может, чего ещё надо? — спросил он.
   — Неплохо бы сахару… песочку… — ответила Лиза.
   — Сейчас!
   Вася осторожно приоткрыл собственную дверь. В коридоре никого не было. Вася прикрыл дверь и отправился на кухню, за сахаром.
   Сахарница у него, конечно, была. Но пустая. Вася рассматривал пустую сахарницу, и вспоминал, сколько уже дней она пустует. Дней, а, может, и недель…
   «У Петровича позаимствовать, что ли?» — подумал Вася.
   Оглянувшись, он взялся за ручку соседнего шкафчика. Шкафчик оказался заперт на замочек.
   «Эх, Петрович!» — вздохнул про себя Вася.
   К Лидочке он соваться не стал. Вышел из кухни и постучал во вторую квартиру.
   — Да?! — послышался голос Нины Алексеевны.
   «Слава Богу, дома!» — подумал Вася.
   А вслух попросил:
   — Нина Алексеевна, у вас сахарку не найдётся? Песочку?
   Учительница открыла двери:
   — Здравствуйте, Вася. Чайку решили попить?
   — Да… Нет… Да… — промямлил Вася.
   — Сейчас.
   Нина Алексеевна высыпала из сахарницы пол стакана сахару и протянула Васе.
   — Хватит?
   — Да, — сказал Вася. — На всех…
   — Сколько же вас? — удивилась Нина Алексеевна.
   — Человек… штук двенадцать. Их…
   — Вы здоровы, Вася? — спросила Нина Алексеевна.
   — Нина Алексеевна, а вы как относитесь к мышам? — задал Вася встречный вопрос.
   Нина Алексеевна всё так же вопросительно и чуть тревожно смотрела на Васю.
   — Всё — Божья тварь, — наконец, заключила она.
   Правда, Вася так и не понял, к кому относилась эта фраза — к мышам или к нему, Василию.
   — Я… Я потом всё расскажу, — засуетился Вася. — Спасибо… мне пора… я спешу…
   Нина Алексеевна покачала головой и закрыла дверь.

   Маленький мышонок, которого Лиза сама вытащила из щели последним, так и не пришёл в себя. В скорбном молчании мыши возвращались обратно под пол. Одна за другой спускались они в щель, вслед за большой серой мышью, которая несла малыша на руках.…
   — Можешь закрывать полы, — сказала Лиза на прощание. — Я вернусь позже. Жди, Вася. Спасибо тебе.
   Вася приставил к полу вывернутую доску и слегка прихлопнул её ногой. Грустно было на сердце у Васи.
   Словно какая-то завеса поднялась там, в этом потрёпанном сердце, и выпустила на волю всю печаль, а где-то даже и нелепость Васиного существования.
   Словно бы в одночасье стало ему ясно, что жизнь его протекает как-то неправильно, ненормально, а главное, слишком быстро и бесцельно.
   Словно жил он, никому не нужный, да ему никто нужен не был. И вдруг… Мало того, что он вдруг нужным оказался — кто-то и ему стал необходим.
   Кто-то серый с хвостом… Серые с хвостами…
   Хочешь — смейся, хочешь — плачь.
   Вася то сидел на диване, то лежал, то курил, то выходил на кухню, грел чайник. Пил Вася горячую воду, так как ни чая, ни, как вам известно, сахару в доме у него не водилось.
   В кухонном шкафу скучали в одиночестве только пачка соли и пакетик лаврового листа.
   За окошком сначала было светло, потом сумеречно, а потом и совсем стемнело. Вася подумал было о том, что неплохо бы выпить… но сразу прогнал от себя эту мысль. Ему необходимо было поговорить с кем-то… А Лизы всё не было…
   На кухне он столкнулся с Ниной Алексеевной.
   — Что, Вася, не весел? — спросила она. — Заходи ко мне, налью тебе супу.
   — Спасибо, — ответил Вася. — Позже. Я пока… это… жду…
   — Ну-ну… Кого же это?
   Вместо ответа Вася спросил пожилую учительницу:
   — А скажите… бывает так, что человеку тошно не только на себя в зеркало смотреть, а вообще, всю свою жизнь разглядывать?
   — Бывает, конечно. Есть много примеров в литературе. Лермонтов, например. Или Достоевский — писали об этом. Изучал в школе?
   — Да. Только я про них давно забыл. Я и жил-то в последнее время… как-то очень просто… не до Лермонтова… День прошёл, и ладно. Глаза залил — и спать.
   — А что у тебя случилось? Чего это ты такие вопросы задавать начал?
   Вася только пожал плечами:
   — Да… это… не поверит никто… Пойду… Дома побуду…
   Даже Нине Алексеевне Вася не мог рассказать, кого он прождал весь субботний вечер.
   В этот день, впервые за много месяцев, Вася заснул трезвым. Утренняя опохмелка — не в счёт.
   Во сне он видел себя, несущего на руках своего сына. Когда Ванюшка был ещё совсем маленьким. В пелёнках.

   Лиза появилась утром.
   — Привет, — пропищала она.
   Вася сразу же проснулся.
   — Как малыш? — спросил он.
   — Похоронили… — Лиза утёрла глаза лапкой.
   — Сочувствую… Ты это… Прости нас… людей…
   — Так заведено в этом мире, — вздохнула Лиза. — Люди… да. А коты? Это сейчас коты ленивые. Вискасом их кормят. А раньше… Сколько мышей погибало… Ладно. Бедный малыш…
   Лиза помолчала и подняла глазки на Васю:
   — А ты как? — спросила Лиза. — Не надумал к сыну сходить? Смотри… прервётся связь времён… если твой сын будет в другом месте жить. Надо, чтоб здесь. В фамильном доме.
   — Да как же я к ним пойду? Во-первых, побриться надо. Во-вторых, у меня же ни копейки денег нет. Что, я к сыну с пустыми руками пойду? Пока на работу устроюсь, пока аванс получу. Не знаю, что делать. Хоть сейчас бы к нему побежал, но…
   — Ах, да! Я и забыла! — взмахнула хвостом Лиза. — Я же ещё вчера собиралась тебе принести, а ты похмеляться убежал. Подожди. Я сейчас.
   На этот раз Вася терпеливо ждал возвращения Лизы.
   Она появилась минут через пятнадцать. В маленьких лапках, чуть придерживая носом, она держала довольно большой для неё круглый предмет.
   — Бери! — пропищала она.
   Вася наклонился и взял из лапок Лизы этот предмет. Это была старинная монета!! Господи! Что это?
   Монета блеснула в руках у Васи.
   — Лиза! Ты что принесла? Она что — золотая?
   — Как видишь, — с достоинством ответила Лиза. — Своему прапрадеду спасибо скажи. Ну, и моему.
   — Как? Как?
   — Когда революция началась, твой прапрадед эти монеты припрятал. Вернее, моему прапрапрапрадеду оставил не сохранение. Ведь наша жизнь короче человеческой. Так и сказал: «Отдадите, мол, моим потомкам. Если им надо будет».
   — Так это…тащи их все сюда! Там же много?
   — Нет, дорогой. Всему своё время. Ты давай-ка беги на набережную. Туда, где нумизматы собираются. Монету продай. В парикмахерскую сходи, еды купи. Может, даже рубаху себе купишь новую. И — к сыну! К сыну и к жене! А завтра — работу искать.
   — Да, — сказал Вася, пристально разглядывая монету и вертя её в пальцах. — Да. Ты, наверное, права. Я, наверное, так и сделаю.
   — Беги!
   — А ты? Вы… как же?
   — В одну воронку снаряд дважды не падает. В одной квартире два дня подряд мышей не травят. Беги!
   Вася уже сбрасывал домашние тапки.
   — Стой! — вдруг остановила его Лиза. — Я забыла тебе сказать. Нельзя обо всём этом рассказывать никому. Только сыну, когда он подрастёт. Ну, и дочке можно. Когда родится. Понял?
   — Чего тут не понять, — вздохнул Вася и натянул куртку. — До встречи, Лиза.

   Тётя Маша, жена дяди Васи, никак не могла понять, что же случилось с её бывшим, а теперь — уже снова настоящим мужем. Пить перестал, на работу устроился. Сам!
   Вечером — шутка сказать! — книжки стал читать. Сочинения Лермонтова и Достоевского, и других писателей, которые нашлись в домашней библиотеке учительницы Нины Алексеевны.
   С сыном по выходным то в зоопарк выбирается, то в музей.
   Только странность одна у него появилась: вроде бы иногда разговаривает с кем-то, а никого вокруг не видно. Или спать ложится — кому-то вроде как рукой машет. А на ночь ставит на пол тарелочку с крошками хлеба и сыра.
   Глядь, а с утра тарелочка и пуста…
   — Ты чего это, Вася? Кого это ты кормишь? — спрашивала Маша — Расскажи!
   А Вася — ни в какую:
   — Да так… — говорит. — Ты, Мань, меня не спрашивай пока. Вот Ванюшка подрастёт — я ему всё расскажу.
   Тётя Маша поспрашивала мужа, поспрашивала, да и отстала. Привыкла.
   Сама стала тарелочки с хлебом и сыром на ночь ставить. Она ведь добрая женщина, эта тётя Маша.