Владимир Шуля-Табиб УЗБЕКА
Мы сидим на большой веранде Борькиного дома: я, Боб, коробка темного пива
«Хайникен» под столом.
Теплый сентябрьский вечер, оголтело трещат цикады, мы потягиваем ледяное пиво и
никак не можем наговориться - всего-то тридцать лет не виделись!
С Борькой мы однокашники по Военно-Медицинской Академии, и в те давние
курсантские времена снимали комнату на двоих в старом питерском доме неподалеку от
Литейного проспекта. И жили как бы в музее: на стенах картины - итальянских и
французских мастеров, подлинники, как горделиво уверяла хозяйка, в серванте сервиз
мейссенского фарфора – боже упаси не только тронуть, а неосторожно протопать рядом.
Военная судьба разбросала нас черт-те куда: Боб уехал в Баку, я – в Узбекистан, под
Ташкент, причем, очень ПОД: предгорья Чимгана, до ближайшего кишлака – 5 км.. Потом
появился в русском интернете сайт: « Одноклассники.» - оказалось, что уже более 10 лет мы
живѐм в 4-х часах езды: я – в Нью Йорке, он в Балтиморе. И хотя мы оба – лысые и толстые, давно уже не военные и не врачи, по-разному сложилась жизнь, однако,словно и не
расставались. Сидим, пьем, треплемся, как и тридцать с лишним лет назад. Вот только темы
уже далеко не те...
У Боба служба сложилась нормально: воевать не пришлось, бог миловал, закончил
психиатром в одном из госпиталей. Мне повезло меньше, зато есть теперь что рассказать.
- Слушай, Шуляк, ты же в Афгане был – как там на самом деле-то было? Вот тебе
лично? Газеты, я так понимаю, все врали?
- Само собой. Все врут. Думаешь, американцы пишут правду о войне в Ираке или в
том же Афгане? И очевидцы врут, не зря юристы говорят, что никто так не врѐт, как
очевидец. Каждый видел кусочек правды и уверен, что знает еѐ всю. Помнишь, у Бисмарка...
- Ага, «никогда так не врут, как перед половым актом, во время войны и после
охоты»! – засмеялся Боб. – Ври, твой черед! Как в суде: «Правду, всю правду, и ничего, кроме правды!»
- Нет, Боб, всю правду и я тебе не расскажу: есть вещи, о которых я сам себе приказал
забыть, больно мерзкие. И вообще: обо всѐм говорить – ночи не хватит.
- О’ кей! На Кавказе наши азеры да чечены тоже мусульмане, как они «любят» нас, я
по себе знаю. Интересно, а как ваши таджики-узбеки-казахи там воевали? Против
мусульман-то?
- Кто как. Хватало там всего: и героизма, и трусости, и мародерства, и воровства,как и
на любой войне. И самого обыкновенного идиотизма. Сам посуди: нашу Ферганскую
дивизию ВДВ, специально подготовленную для войны в горах да пустынях – мы на всяких
учениях цистерну пота пролили! –вдруг за пару месяцев до ввода войск в Афганистан
расформировали, а в Афган ввели Витебскую,которая ни малейшего понятия не имела обо
всех прелестях нашего азиатского бытия!
- Видимо, Штирлицы и в наших штабах попадаются, -хмыкнул Боб.
- Хрен их знает. Потом нашу десантно-штурмовую бригаду лепили из остатков
расформированной нашей Ферганской дивизии . Офицеров и солдат не хватало, набирали со
всего округа , не глядя на подготовку и прочее, абы штат заполнить.
- Знакомая картинка. Но я тебя о мусульманах спрашивал, как они воевали против
единоверцев.
- По всякому. Вот был у меня один интересный тип – узбек, к тому же военный врач, как и мы с тобой.
- Были когда-то,- вставил Боб.
- Так вот, когда появился этот « десантник», мы с моим другом Вовкой Харламовым
просто рухнули: невысокий коренастый толстяк – узбек (как сказал Вовка: «Косая сажень в
животе»). Широкое скуластое лицо, узкие маслянисто-чѐрные глаза, типично восточная
сладко-неискренняя улыбочка, крупный, с горбинкой, нос, утиная походка. Доложил:
«Товарищ капитана! Майор Салимбаев для прохождений дальнейшей служба прибыла!»
- Как зовут-то?
- Нигматулла .
- Хорошо. Идите в отдел кадров, оформляйтесь, потом – ко мне.
Когда он ушѐл, Вовка расхохотался:
- Нигматулла прибыла! Ну чистая Узбека!
Эта кличка «Узбека» так и прилипла к нему.
А через месяц нас подняли по тревоге и бросили в Афганистан.
Служил Нигмат на должности командира медроты, которую мы не развѐртывали, не было
смысла: рядом, по другую сторону взлетной полосы, стоял пехотный медсанбат 201-ой
дивизии. Развернули только изолятор, гепатита было до хрена, и операционную, да и ту
использовали изредка по мелочам. Все врачи ходили на боевые действия, по очереди. Как
простые фельдшера. Так вот Салимбаев, командир медроты, медроты, не ходил. Ни в какую!
Под любым предлогом. И без. Просто: «Я не обязан!»
- Но ведь все не обязаны! Однако, все ходят. Я, начмед бригады, твой начальник, хожу!
- Ты – началник! Сама решаешь: хочу – хожу, не хочу – не хожу! Фельдшер ходить
должна. Я – не фельдшер.
- Да, но фельдшера наши – солдаты-срочники, сопливые пацаны по 18 лет, только
после медучилища! Ни опыта, ни знаний. Пока ещѐ их научишь...
- Не знаю, начмеда. Мне 44 года, я по горам-пескам бегать уже не могу, старый, тяжело. Я в десантники не рвалася, понимаешь, мне меньше года до пенсии оставалася.
Меня начмеда округ сюда силой загнала. Судить грозилась, пенсия отобрать!
Я махнул рукой: и в самом деле в горах от него толку мало, пусть живѐт,как хочет.
Впрочем, надо отдать ему должное, кое в чем он был очень даже полезен. Знаешь, нашу
бригаду всѐ собирались вывести из Афгана, да так и не собрались, посему нам сборно-
щитовых модулей не давали. Мы жили в палатках. А как на сорокаградусной жаре
нагревается брезент, ты даже представить себе не можешь! Пекло днем, духовка ночью! Так
вот он со своими узбеками-казахами наладил изготовление саманного кирпича из глины и
ещѐ чего-то там. И сложили они бараки-хибары, точно как у афганцев. Саман – он пористый.
Если внутри поставить у стенки вѐдра с водой, он воду впитывает и наружу испаряет, какое-
никакое, а охлаждение получается, жить можно.
И еще он умел встречать начальство, всяких там проверяющих. Откуда ни возьмись, появлялся плов, шашлыки, зелень, фрукты! Начальство было весьма довольно. Поэтому, узнав о приезде оного заранее, я всегда старался смыться на боевые, оставляя вместо себя
Узбеку.
- А откуда этих узбеков-казахов он взял?
- Да пользуясь связями в Ташкенте, дружбой с кадровиком бригады. Знаешь, в Афгане
с выпивкой всегда напряженка была, так что, если у тебя есть спирт, то подружиться – не
проблема. Постепенно перетянул их всех из других подразделений в медроту. Тем более, что
за них никто особо не держался. Другое дело – таджики, их язык почти одинаков с одним из
афганских, дари, они переводчиками были
И вот однажды, вернувшись с очередных боевых на день раньше запланированного, вижу я
потрясающую картинку: в офицерской комнате на кровати, поджав под себя ноги по-
турецки, восседает Узбека в спортивных штанах, босиком, с голым торсом. Перед ним стоит
поднос с фруктами - а их можно было достать только на выходах, в нашей столовой
фруктами не баловали!- узбекский заварной чайник. Потея и отдуваясь, Узбека пьѐт зеленый
чай, рядом в почтительном полупоклоне стоит солдат–узбек Рашид Юлдашев, с
заискивающей улыбочкой спрашивает: « Нигмат-ака, , хотите ещѐ чаю?» То есть «дядя
Нигмат»! Второй солдат, казах, кормит птицу в клетке, степную куропатку – кеклика. Три
дня назад, когда я уходил, ничего этого и близко не было! Откуда он еѐ взял? Кто смастерил
клетку?
Увидев меня, Нигматулла медленно встал, широко улыбнулся:
- Салям аллейкум, начмеда! Хорошо, что назад пришѐл, совсем живой-здоровый!
Садись, чай пить будем, фрукта-шмукта кушать будем! Или по сто?
- Так, солдаты свободны! – скомандовал я, подождал, пока выйдут. – Слушай, Нигмат! Ладно, мы с тобой субординацию не соблюдаем, это нормально. Я-твой
начальник, но ты старше и по возрасту, и по званию. К тому же мы оба – врачи и офицеры.
А если...
- Нет, начмеда! Нет сегодня «если»!Ты забыла, воскресенье сегодня, замполита-
шамполита лекцию утром делала. Теперь с зампотылу и комадиром в баньке спирт пьет. У
меня брали, я точно знаю. ( была у нас хорошая банька, саперы сварганили.) Проверяющих
нет. Кто не воюет, отдыхает сегодня, да?
- Мы же, Нигмат, боевая часть, ДШБР, мать твою! Мы ВОЮЕМ! А ты тут кишлак
устроил, только чинары с арыком не хватает! « Дядя Нигмат!» - Я сплюнул под ноги, закурил. – Бред какой-то!
Нигмат нахмурился, улыбка сползла с его лица.
- Да, Нигмат-ака я, поэтому она ко мне придѐт, и всѐ расскажет, про сестру, про маму, кто его обижает, кто над ним смеѐтся. Что он думает, чего хочет! А к тебе не придет, потому, что я ему – дядя, а ты – «товарища капитана»! Я пожалеть могу, помочь могу! А ты
– приказать, потребовать и наказать. И это – правильно! Но ему и так тяжело, чужой язык, чужие законы и обычаи! Я ему немного дом напомнил, кому от этого плохо?
Я чертыхнулся про себя, но спорить – ругаться не стал, устал до чѐртиков, выпил, поел и завалился спать.
Так продолжалось ещѐ год. И вот однажды вечером, в декабре, Узбека ввалился ко
мне в клетушку ( был у меня как-бы отдельный кабинет, 4х2м, со столом, маленьким сейфом
и кроватью).
- Добрый, вечер, начальник! У меня есть хорошая новость: из отдела кадров округа
передали! Приказ об увольнении в запас есть! Скоро дома буду! Давай, начмед, праздновать
будем! Коньяк пить будем!
- Ого! Ни хрена себе! Коньяк-то откуда?
- Есть, начмед, одна бутылка! Армянский, три звезды. Долго прятал, ждал, пока домой
ехать буду! Теперь – можно!
- Ну, давай! Кого ещѐ зовѐшь?
- Сегодня – никого. С другими потом буду. С тобой поговорить хочу.
Нигматулла махнул рукой, и тут же появился очередной солдат,то ли узбек, то ли казах ( а я
и не заметил, что дверь приоткрыта). В руках у солдата поднос, на нем – обычная закуска: вареная картошка, селедка, тушенка, хлеб и (ух ты! Мать твою мусульманскую!) хороший
шмат сала с чесноком. В руках у Узбеки как бы из воздуха материализовалась бутылка
коньяка. Разлили по стаканам, чокнулись:
- Ну, давай, Нигмат, за твоѐ скорое возращение домой!
- Давай, начмед, чтобы и ты вернулся.
Выпили, закусили, по второй, третью, по традиции, стоя, «за тех, кто не вернется».
Отвалились от стола, закурили. Что-то в нѐм появилось новое, но я как-то не уловил,что.
- Слышишь, Нигмат, а ты не хочешь хотя бы напоследок сходить «на войнушку»?
Завтра разведрота идет на «талаши» ( это, Боб, прочесывание кишлака, поиски «духов», ну, и
чего другого, если попадется). Идут на «броне», ходить по горам пешком не надо. Хоть
посмотришь, как это выглядит. Себя проверишь, другим покажешь. Потом там, в Ташкенте, будешь рассказывать, как на боевые ходил, а?
Улыбка сползла с лица Узбеки, взгляд стал тяжелым, он даже как бы постарел, Хотя нам, тридцати лет и моложе и так казался стариком.
- Мне 45 лет, три дня до пенсии. Я себя знаю, другим доказывать ничего не буду, незачем. Ладно, начмед, я тебя знаю, ты хоть и не очень-то добрый, но не подлый. Стучать на
меня не побежишь. И умный тоже. Я тебя спросить хочу: ты зачем здесь? Тебе афганцы чего
плохого сделали? Кому они плохо сделали?
Знаешь, Боб, я даже поперхнулся:
- Ни хера себе! А ты Фарита Сафина помнишь? Которому они голову отрезали? А
казаха, рядового Саржигитова, помнишь? Он «духам» в плен попал, мы потом труп его в
реке Кокче отловили? Все пальцы на руках и ногах раздроблены,глаза выколоты! Хер
отрезан! Я других пока не вспоминаю, но эти-то тоже мусульмане были, вроде бы? Да они
же, «духи» долбанные, зверьѐ!
- В том-то и дело, что они были « вроде бы» мусульмане.Ни во что не верили, ничего
не соблюдали. Да и вообще, по приказу русских убивали правоверных! Но я не о том. А что
плохого сделали нам афганцы ДО ТОГО, как мы пришли? Или ты тоже веришь в
замполитские сказки , что на границе были американские войска, готовые войти и задушить
бедную афганскую революцию? Что можно перебросить на другую сторону планеты , сосредоточить и снабдить целую армию, и никто в мире этого , кроме наших
политработников, не заметил? Да, « духи» - звери, но они готовы грызть глотки за свой дом, семью, веру, наконец. За что готов рвать ИМ глотки ты? Зачем всѐ это? Что, мало было
пятнадцати « младших братьев», шестнадцатого захотелось?
- Ага, вот что, заело что Россия вас младшими братьями считает? А кто построил всю
промышленность в Узбекистане? Медицину? Образование? Посмотри на афганцев: они и
сейчас землю на волах деревянной сохой пашут, сам видел! Вот такими и вы были бы!
- Ага, ты еще скажи, что вы нас стоя ссать научили! Помнишь, так любил говорить комбат
третьего батальона. А ты знаешь, что наш Самарканд был культурным центром всей Азии, когда вы, русские, ещѐ и народом-то не были! Жили в нѐм поэты, философы, великие
математики, астрономы., когда у вас еще письменности не было! Так кто из нас « младший
брат»? Но даже и не в этом дело! А вы у нас спросили, хотим ли мы, того, что вы нам дали, если взамен вы научили нас пить водку,не уважать старших, веру отобрали? К женщинам
нашим приставали? Так вот: я свой дом защищать пойду, а отбирать чужой мне незачем.
Именно потому, что у меня есть СВОЙ дом, жена, дети, машина, сад-огород, бахча. В доме
полно работы, детей воспитывать надо. Им не нужен отец отец герой, им нужен отец
ЖИВОЙ.
- А моим не нужен? У меня тоже жена есть, двое детей, квартира!
- Э нет, начмед! Я тебя за эти два года хорошо понял. Ты в душе – кочевник, квартира
твоя – юрта. Нет у тебя СВОЕГО ДОМА, да и не нужен он тебе. Тебе и семья-то , по
большому счету, не нужна. Женился, потому.что все женятся. Дети сами получились. И не
сильно ты по ним тоскуешь. Поэтому я поеду достраивать свой дом, а ты иди, орден
зарабатывай!
- А зачем ты в Армию тогда пошѐл?
- Молодой дурак был. Поступил в Горьковский мединститут, в России жить можно
было привольней, девочки посвободней,рестораны, гулянки. Отчитываться не перед кем.Вот
и догулялся до того, что на 4-ом курсе завалил два экзамена, хвостов полно, вопрос встал об
отчислении . Предложили выбор: Военный факультет тут же, в Горьком, или – домой.
Решил – пойду, чего терять? Полжизни псу под хвост! Но ничего, скоро это кончается...
- Ну вот, как гулять-так в Россию, а как воевать – так ты узбек! – рассмеялся я.
- Да – я узбек, Узбека, как вы меня все зовѐте, думаешь, не знаю? Только мне
наплевать. Вот ты пойми: Афганистан – мой сосед, твой дом далеко, а мой – рядом. Если ты
разрушаешь и грабишь дома соседей, ты должен быть готов, что тебе ответят тем же. Рано
или поздно. На Востоке умеют терпеть долго, но не забывают ничего и никогда. Если ты
придешь в мой дом, мы будем есть шашлыки и плов, потому, что ты будешь гость. Но если
ты думаешь, что у нас забыли Будѐнного и его головорезов, которые вырезали целые
кишлаки...Ты, начмед, служишь на Востоке восемь лет, но ни черта не понял. Поэтому ты
можешь ворваться в чужой дом, даже на женскую половину, чтобы найти «духа» или
оружие!
- А что за проблема, блин?! Они и в самом деле могут там быть! А если нет – так
извинимся. Мы же их баб не трогаем!
- Дурак! Ты, чужой мужик, НЕВЕРНЫЙ, зайдешь на женскую половину в доме
МУСУЛЬМАНИНА, куда запрещѐн вход даже его родному брату – и ИЗВИНИШЬСЯ?! Да
тебе жизни не хватит извиняться! А я, хоть и не верю в Аллаха, но обычаи наши уважаю.
Поэтому и не пойду. Мне-то уж не простят никогда. Да я и сам себе не прощу!Так что мне
твоего ордена не нужно, мне забыть это всѐ, как кошмарный сон...И –домой! Меня там ждут.
Я вдруг понял, что не так: Узбека сегодня говорит по- русски чисто, почти без акцента.
Никаких тебе « начмеда прибыла» там или «соседи –шмаседи»!
- Постой! – Боб аж подпрыгнул- Выходит, он больше года придуривался! А на фига ж
ему это было нужно?
- А ты помнишь, как на экзамене по нормальной анатомии Серго Кобаладзе, вытащив
билет, где он половину ответов не знал, начал изображать деревенского грузина с плохим
русским языком? Типа: «Я – как собака, всѐ знаю, сказать не могу?» И ведь проскочил, сдал!
Та же история. Нигмат вовсе не был « Узбека», он им стал на время, чтоб отцепились.
Потому, как русскому офицеру отказа выходить на боевые действия не простили бы. Да не
начальство, хотя и оно тоже. Свои не простили бы! А с Узбеки что взять? Узбека, он Узбека
и есть. Недоделанный «младший брат», чурка. Презирать можно, бить – нет. А на презрение
наше он плевал, он сам нас тихо презирал и недолюбливал. Как и мы – его.
Боб налил ещѐ по бокалу пива, достал кусок вяленого кальмара, задумался.
- И как ты думаешь, Шуляк, он прав?
- Знаешь, как-то декабрист Сергей Муравьѐв-Апостол писал своему брату Михаилу...
Дословно не помню, но смысл такой:
« Я не верю Пестелю, не верю во всю эту затею. Но когда твои боевые друзья идут на смерть, оставаться в живых – неприлично. Недостойно!» Я всегда считал так же. И сейчас так
думаю. Но мне уже пятьдесят семь, и я давно уже понял: кроме моей правоты, может быть и
другая, и третья. Я не думаю, что Нигматулла считал нас боевыми друзьями. У него не
было никаких причин лезть во всѐ это. Вот он и не лез. Сейчас, небось, сидит за дастарханом, жрѐт плов и радуется, что его внуки никогда не будут говорить по-русски. Н-и-к-о-г-д-а! И
вот за ЭТО он воевать будет!
- Господи! Как же все они эту Расею не любят!
- А кого любит она? Вспомни: в армии если ты – не русский, значит, или чурка, или
черножопый, или косоглазый, или жид! А мы с тобой здесь почему? Вот то-то!
...Сон не шел. Какого чѐрта! Прав был Узбека: нет у меня ни дома, ни семьи, ни
своего дела. Даже страны моей и той нет...
