Emmanuil Roy van Erve
   Я люблю тебя
   - Есть только два пути, - сказал Он, проводив взглядом электричку, которая, грохоча и подвывая, укатила куда-то на юг. - Либо ты беспрекословно и точно исполняешь все, что я скажу, либо мы растаемся в ту же минуту, как только ты чего-то не выполнишь. Обратный поезд будет через два часа.
   - Я люблю тебя, - сказала Она, преданно глядя ему в глаза.
   - А я люблю, когда меня слушаются.
   - Я буду слушаться, - пообещала Она и замерла, ожидая приказаний.
   - Хорошо. Сними белье и обувь, - сказал Он. - Платье можешь пока оставить.
   Они стояли на платформе, и хотя вокруг никого не было, мимо в любую минуту мог промчаться поезд - товарный или пассажирский. А Ее белое платье казалось прозрачным, и загорелое тело явственно просвечивало сквозь тонкую ткань.
   Нерешительным жестом Она расстегнула лифчик и вытянула его из-под платья. Теперь сквозь ткань просвечивали незагорелые груди с небольшими ыпуклыми сосками, словно специально подобранными под цвет ненакрашенных губ.
   Трусики Она снимала медленнее, потому что знала - темный треугольник волос на венерином холме тоже будет просвечивать.
   Потом Она сняла босоножки и с некоторой опаской ступила босыми ногами на нагретый шершавый асфальт платформы.
   - Свяжи все вместе и забрось вон туда, в крапиву, - приказал Он, махнув рукой в сторону крапивных зарослей у подножия платформы.
   - А как я потом их достану? - удивленно спросила Она.
   - Ты обещала слушаться, - напомнил Он.
   Она, более не возражая, связала трусиками и лифчиком обе босоножки и хотела кинуть так, чтобы они упали на самый край зарослей. Но Он сурово сказал: "Бросай в самую середину", - и Ей пришлось повиноваться.
   По платформе Она шла так, как ходят все, кто не привык гулять босиком по асфальту. Но на грунтовой дороге, а потом на тропинке, куда они свернули, шаг Ее сделался увереннее.
   Ей даже показалось, что Он любуется Ее походкой.
   Вдруг Он остановил Ее посреди леса и сказал:
   - А теперь сними платье и повесь его на дерево.
   На этот раз Она сначала выполнила половину приказа - сняла платье и только потом спросила:
   - А его никто не возьмет?
   - Если возьмет - значит, такова судьба.
   Дальше Она шла по тропинке нагая и только один раз оглянулась на оставленное платье, которое висело на дереве и издали напоминало труп повешенного.
   Платье давно скрылось из виду, когда лес сменился лугом. Когда-то здесь было поле, но его давно забросили, и оно заросло травой.
   Посреди поля возвышалась высокая береза.
   - Беги к ней и обними ствол, - сказал Он, и она послушно побежала, даже не глядя под ноги, хотя под высокой травой могло таиться что угодно.
   Бегущая нагая женщина - зрелище удивительное, и Он пожалел, что не заставил бежать Ее раньше. А здесь расстояние было слишком невелико и наслаждение длилось недолго. Она домчалась до березы в несколько секунд и обняла ее так, словно это был любимый мужчина.
   Любимый мужчина подошел следом, сбросил с плеч рюкзак и достал оттуда веревку. Этой веревкой он связал руки, обнявшие ствол.
   - Будет больно? - спросила Она, следя за тем, как Он извлекает из рюкзака плеть.
   - Если ты любишь меня, ты должна полюбить боль, - ответил Он и резко ударил плетью по стволу березы.
   - Я люблю тебя, - сказала Она, и тогда первый удар обрушился на Ее спину.
   Вскрикнув, Она дернулась назад, но связанные руки крепко обвивали ствол, и береза не отпустила Ее от себя.
   Она одновременно ощутила боль в спине и в связанных кистях, но одновременно груди Ее скользнули по березовой коре - так, словно кто-то провел по ним мозолистой рукой. И все это вместе заставило Ее всрикнуть уже не от боли, а от наслаждения.
   В этот момент на спину Ее обрушился новый удар, и все повторилось.
   С каждым ударом наслаждение становилось все сильнее - словно часть его не прорывалась сразу, а накапливалась до следующего взрыва боли.
   Она терлась о ствол так, словно это было тело мужчины. Она кричала, и крик этот прерывался только учащенным дыханием - таким, какое бывает только при бурном оргазме. Она билась в оргазме, причиняя нестерпимую боль связанным рукам, а Он продолжал стегать ее плетью в такт крикам, частым, как тук колес поезда.
   Она не помнила, как Он отвязал Ее от березы и положил на траву. Она очнулась, только когда предмет Его гордости вонзился глубоко в Ее тело и заставил вскрикнуть от новой боли  и почти мгновенно погрузиться в безумие нового оргазма.
   Когда источник наслаждения иссяк, Он приказал Ей прикоснуться к нему губами, и живительная сила Ее поцелуев снова вернула предмет гордости к жизни.
   Она стояла на коленях перед мужчиной, поднявшимся во весь рост, и губы Ее не прекращали поступательного движения, то пропуская предмет Его гордости куда-то вглубь, во владения горячего влажного языка. А он, усилием воли сдерживая поток оплодотворяющей влаги, прерывающимся голосом говорил:
   - Теперь ты - моя рабыня, и будешь ею, пока выполняешь все мои приказы. Но помни - если ты не выполнишь хоть один, я прогоню тебя и ничто на земле не поможет тебе вернуться.
   - Если это случится - я умру в тот же день, - сказала она, на мновение выпустив изо рта предмет Его гордости. - Ведь я люблю тебя.
   А потом, когда рот Ее наполнился молоком оплодотворения, и Она торопливо испила чашу до дна, он спросил:
   - А ты повинуешься, если я прикажу тебе умереть сейчас?
   - Если я не повинуюсь, тогда ты прогонишь меня? - спросила она.
   - Конечно.
   - Тогда убей меня, я готова, - почти прошептала она и закрыла глаза, то ли показывая, что повинуется ему во всем, то ли действительно ожидая смертельного удара.
   - Нет, - сказал он. - Ты должна сама все приготовить. Сделай на веревке петлю и переюрось ее вон через ту ветку.
   У Нее легко получилось сделать петлю, а вот перебросить веревку через высокеую ветку удалось только с третьей попытки.
   - Теперь привяжи конец веревки к кустам.
   Она привязала конец к кустам у самой земли - так, чтобы петля оказалась чуть выше человеческого роста. Он стоял под петлей и давал указания подтянуть или опустить, чтобы высота оказалась такой, какая необходима.
   Потом Он подпрыгнул, ухватился за вервку повыше петли и повис на ней, чтобы убедиться, что она выдержит человеческий вес.
   - Иди сюда, - сказал Он.
   Она подбежала и остановилась перед ним, не отрывая взгляд от петли - не зная, верить или не верить в происходящее.
   - Давай попрощаемся, - предложил Он, обнял Ее и прижал спиной к березе.
   Ноги ее оторвались от земли и обхватили бедра любимого мужчины, открывая лоно для предмета Его гордости.
   Она отдавалась неистово - так, как издавна отдавались смертницы, зная, что это в последний раз. Еще во времена инквизиции ведьмы, которых вели на костер, срывали с себя одежды и бросались в объятия палачей, испытывая от последнего в жизни сеанса любви такое наслаждение, какого не получали за все ночи своей жизни вместе взятые.
   А потом Он приподнял ее над землей, держа сильными руками за бедра, а Она молча надела на шею петлю и затянула ее.
   - Прощай, - сказал Он.
   - Я люблю тебя, - сказала Она.
   Он мягко отпустил Ее и, отойдя на пару шагов, стал следить, как Она бьется в петле, борясь с желанием схватиться ногами за ствол березы и снять петлю с шеи. Она могла спастись таким способом, но это означало бы конец Ее любви.
   Когда Она перестала биться, Он снова приподнял Ее за бедра, снял с шеи петлю, уложил Ее на траву и сделал искусственное дыхание рот в рот, одновременно вонзая свою плоть в полумертвое тело.
   Когда дыхание вернулось к Ней, оргазм не заставил себя ждать. Окончательно отдышаться Она смогла только много минут спустя. И первое, что она произнесла, когда снова смогла говорить, было:
   - Я люблю тебя.