<…> Некогда в Бессарабии, в благополучном городе Кишиневе, в один прекрасный вечер Пушкин, Г<орчаков>^[1] и я на широком дворе квартиры Л<ипранди>^[2], помнится, играли в свайку^[3] и распивали чай.
   — Здравствуйте, господа! — раздался подле нас осиплый, но громкий голос.
   Это был Ларин в его обычной одежде, с железной дубиной, с полпуда весу, в руках.
   — Что тебе? — спросил серьезно Л<ипранди>.
   — Ах собака! Известно что: чем гостей встречают?
   — А знаешь, чем провожают?
   — На! провожай! — крикнул он, приподняв железную свою дубину и засадив ее в землю до половины.
   Мы все захохотали на эту выходку; этого только и нужно было ему.
   — Эй! Как зовут твоего, братец, денщика? Ты! Подай Илье Ларину, всесветному барину, стакан чаю с ромом!
   С этой минуты Ларин прикомандировался к нам и забавлял нас своими выходками. <…>
 
   Однажды в Кишиневе, у г. О<рлова>^[4], в числе штабных ежедневных гостей обедали званые: А. С. Пушкин, Л<ипранди>, Г<орчаков> и я; после обеда сидели все у камина. Разговор был о литературе и литераторах. Пушкин сердился на современных молодых поэтов и говорил, что большая часть из них пишут стихи потому только, что руки чешутся.
   — А у тебя, Пушкин, что чешется? — спросил О<рлов>.
   Пушкин не успел дать ответа, потому что в это самое время показалась в дверях пресмешная красная рожа, в длинном сертуке, с палкой в руках, и крикнула:
   — Здравствуй, О<рлов>! Настоящий орел! руку!
   О<рлов> окинул взором неожиданного гостя и столь же неожиданно скомандовал, становясь перед ним:
   — Во фронт! Руки по швам! Налево круг-ом! Скорым шагом марш-марш!
   По слову неожиданный гость исполнил команду и вышел, маршируя.
   Это был Ларин, с которым мы познакомились впоследствии у Л<ипранди>. <…>
 
   В 18.. году, перед самым отъездом Л<ипранди> в турецкую кампанию, рано утром денщик вбежал в комнату и разбудил его криком:
   — Барин, барин! Георгий убил Зоицу!
   — Что такое? Как убил? Каким образом? — спросил Липранди.
   — Ятаганом убил наповал! Извольте посмотреть.
   Встревоженный Липранди выбежал. Зоица лежала мертвая, распростертая подле крыльца. Ятаган по рукоять под самым сердцем. Арнаут Георгий, закрыв лицо руками, стоял над ней.
   — Георгий! — крикнул Липранди, — что ты сделал?
   Разбросив вдруг руки, бледный, Георгий обвел кругом помраченный взор.
   — Делайте со мной что хотите! Я убил Зоицу! — отвечал он.
   — Злодей! Зачем ты убил ее?
   — Закон велел, — отвечал Георгий, глубоко и тяжело вздохнув.
   — Какой закон?
   — Мой! Я не ее одну убил… не ее одну… ах! не ее одну!.. Я убил и кровь свою!..
   Георгий был магометанин; Липранди понял страшный предрассудок и не знал, что говорить. Все стоявшие вокруг также молчали, пораженные ужасом.
   — Грешен я! Делайте со мной что хотите! — продолжал Георгий, сложив руки и опустив голову. — Я любил ее… Я говорил ей сегодня в последний раз: Зоица, я еду с барином на войну… Крови своей я не отдам христианам… Послушай меня: бог один… прими мою веру!.. Три раза сказала она: нет!.. а не сказала: Георгий, лучше убей меня; веры не переменю; а без тебя мне все равно не жить… — Зоица! — сказал я ей: — крови своей не оставлю я в неверной утробе… я пролью ее… так велит закон!.. Она побоялась смерти,… побежала от меня… от меня побежала!..
   Георгий закрыл лицо руками, и вдруг снова разбросив руки, он ударил себя в грудь.
   — О! да и ее я не оставил бы здесь живую!.. Она забыла бы меня, полюбила бы другого! Все равно: не теперь, так после я бы убил и ее и того, кого бы она полюбила! Делайте со мной что хотите!
   Преступника отвели в тюрьму. Когда его призвали к допросу:
   — О чем тут разговаривать, — сказал он, — велите рубить мне голову! <…>
 
   — А помнишь молдованского бояра, что дом верх ногами построил? Что дочка — Пульхеренька-пупочка^[5]? где она?
   — Помню; вышла замуж.
   — Ах малявочка!.. А помнишь, по ней сходил с ума Владимир Петрович^[6] да Пушкин. Помнишь, он стихи ей писал?
   — Помню, помню.
   — Ну, а помнишь ли, дуэль у него была с егерским полковником^[7], на Малине^[8]! За что бишь? Да! офицера обидел, офицер не пошел на дуэль, так за него пошел сам полковник. А я прихожу к нему чем свет: Здравствуй, малявка, Александр Сергеевич! А он сидит себе голиком на постеле, да в стену из пистолета попукивает… Помнишь?
   — Помню, помню. <…>

   Рассказ был напечатан в газете «Московский городской листок» (1847, № 8). В нем описана встреча автора с Ильей Лариным, отставным унтер-цейгвахтером, с которым он познакомился в Кишиневе. Вельтман рассказал в «Воспоминаниях о Бессарабии»:
   «Читателям „Евгения Онегина“ известна фамилия Ларин. Ларин — родня Илье Ларину, походному пьяному шуту, который потешал нас в Кишиневе. Отставной унтер-цейгвахтер Илья Ларин, подобно Кохрену, был enjambeur^[9] и исходил всю Россию кругом не по страсти путешествовать, но по страсти к разнообразию, для снискания пищи и особенно пития между военного молодежью. Не имея ровно ничего, он не хотел быть нищим, но хотел быть везде гостем. Прибыв пешком в какой-нибудь город, он узнавал имена офицеров и, внезапно входя в двери с дубиной в руках, протягивал первому руку и говорил громогласно: „Здравствуй, малявка! Ну, братец, как ты поживаешь? А, суконка, узнал ли ты Ларина, всесветного барина?“ Подобное явление, разумеется, производило хохот, а Ларин между тем без церемоний садился, пил, ел все, что только стояло на столе, и, вмешиваясь в разговор, всех смешил самым серьезным образом. Покуда странность его была новостью, он жил в обществе офицеров, переходя гостить от одного к другому; но когда начинали уже ездить на нем верхом и не обращали внимания на его хозяйские требования, он вдруг исчезал из города и шел далее незванным гостем» («Пушкин в воспоминаниях современников». <М.>, 1950, с. 236, 237).
   И. П. Липранди писал: «Помню очень хорошо между Пушкиным и В. Ф. Раевским горячий спор <…> по поводу „Режь меня, жги меня“ <…> спор этот порешил отставной фейерверкер Ларин (оригинал, отлично переданный Вельтманом), который обыкновенно жил у меня. Не понимая, о чем дело, и уже довольно попробовавший за ужином полынкового, потянул он эту песню „Ой жги, говори, рукавички барановые!“ Эти последние слова превратили спор в хохот и обыкновенные с Лариным проказы» (там же, с 268).
   Илья Ларин стал действующим лицом романа Вельтмана «Счастье — несчастье».
   Фрагмент из рассказа напечатан в статье Ю. Акутина «У истоков Пушкинианы» («Литературная газета», 1975, № 31).
   Для нашего издания отобраны отрывки из «Ильи Ларина», в которых речь идет о кишиневской жизни.
 

   Горчаков Владимир Петрович — см. прим. 2 к отрывку из «Воспоминаний о Бессарабии».

   Липранди Иван Петрович — см. прим. 3 к «Памятному ежедневнику».

   Свайка — русская народная игра, состоящая в метании большого толстого гвоздя в лежащее на земле кольцо.

   Орлов Михаил Федорович (1788–1842) — генерал-майор, командир 16-й пехотной дивизии в Кишиневе (1820–1823), декабрист.

   Пульхеренька-пупочка — Варфоломей Пульхерия Егоровна (см. отрывок из «Воспоминаний о Бессарабии» и рассказа «Два майора»).

   Горчаков.

   Имеется в виду дуэль А. С. Пушкина с командиром 33-го Егерского полка подполковником С. Н. Огаревым, которая была прервана и отложена.

   Малина — пригород Кишинева в 1820-е годы.

   Бродяга (франц.).