I

   Локомотив пронзительно взвыл. Машинист понял, что тормоза его где-то прищемили, и повернул рукоятку куда следовало; тут же в свою очередь засвистел и дежурный в белой фуражке — он
   хотел оставить последнее слово за собой. Поезд медленно тронулся с места: вокзал был влажен и темен, я ему совсем не хотелось здесь оставаться.
   В купе сидело шестеро пассажиров, четверо мужчин и две женщины. Пятеро из них обменивались репликами, но не шестой. Считая от окна, на одной скамье слева направо сидели Жак,
   Раймон, Брис и молодая, очень красивая блондинка, Коринна. Напротив нее сидел человек, имя которого было неизвестно, — Сатурн Ламийский, и, напротив Раймона, другая женщина, брюнетка, не очень-то красивая, зато всем были видны ее ноги. Звали ее Гарамюш.
   — Поезд отправляется, — сказал Жак.
   — Прохладно, — сказала Гарамюш.
   — Перекинемся в картишки? — сказал Раймон.
   — Ну его в задницу! — сказал Брис.
   — Вы невежливы, — сказала Коринна.
   — Может, вы пересядете между мной и Раймоном? — сказал Жак.
   — Ну да, — сказал Раймон.
   — Отличная мысль, — сказал невежливый Брис.
   — Она окажется напротив меня, — сказала Гарамюш.
   — Я сяду рядом с вами, — сказал Брис.
   — Не волнуйтесь, — сказал Раймон.
   — Ну так что, — сказал Жак.
   — Иду, — сказала Коринна.
   Они поднялись все разом и так перемешались, что придется начать сначала. Один только Сатурн Ламийский не сменил места и по-прежнему ничего не говорил. Так что, начиная от окна, на второй скамье слева направо сидели: Брис, Гарамюш, свободное место и Сатурн Ламийский. Напротив Сатурна Ламийского — свободное место. А затем Жак, Коринна и Раймон.
   — Так-то лучше, — сказал Раймон.
   Он бросил взгляд на Сатурна Ламийского и попал ему не в бровь, а в глаз; тот, сморгнув, ничего не сказал.
   — Не хуже, — сказал Брис, — но и не лучше.
   Гарамюш поправила юбку, теперь стали видны никелированные застежки, которые крепили ее чулки к резинкам. Она постаралась расположиться так, чтобы с каждой стороны они выглядывали в равной степени.
   — Как вам нравятся мои ноги? — сказала она Брису.
   — Послушайте, — сказала Коринна, — вы не умеете себя вести. О таких вещах не спрашивают.
   — Вы бесподобны, — сказал Коринне Жак. — Будь у вас такая же физиономия, как у нее, вы бы тоже выставляли напоказ ноги.
   Он посмотрел на Сатурна Ламийского, и тот не отвернулся, а лишь сосредоточился на чем-то весьма отдаленном.
   — Не перекинуться ли нам в картишки? — сказал Раймон.
   — К черту! — сказала Коринна. — Разве это развлечение? Мне больше нравится болтать.
   На секунду все почувствовали замешательство — и все знали почему. Брис рубанул с плеча:
   — Нет ничего хуже, коли в купе кто-то не хочет отвечать, когда к нему обращаются, — сказал он.
   — Надо же! — сказала Гарамюш. — Вы же ведь на меня посмотрели, перед тем как это сказать! Я вам что, не отвечаю, что ли?
   — Да не о вас речь, — сказал Жак.
   У него были каштановые волосы, голубые глаза и красивый бас. Он был свежевыбрит, а кожа на его щеках отливала синевой, как спинка сырой стерляди.
   — Если Брис подразумевал меня, — сказал Раймон, — надо было об этом так прямо и сказать.
   Он еще раз взглянул на Сатурна Ламийского. Тот, казалось, был погружен в свои мысли.
   — В былые времена, — сказала Коринна, — знавали немало средств, чтобы развязать людям язык. Инквизиция, к примеру. Я читала кое-что об этом.
   Поезд шел уже быстро, но, несмотря на спешку, все равно успевал каждые полсекунды повторять своими колесами одни и те же замечания. Ночь снаружи выдалась грязной, и в степном песке лишь изредка отражались одинокие звезды. Время от времени какое-нибудь дерево протянутыми вперед листьями хлестало по лицу холодное стекло, занимавшее почти всю стену купе.
   — Когда прибываем? — сказала Гарамюш.
   — Не раньше завтрашнего утра, — сказал Раймон.
   — Вполне хватит времени, чтобы все осточертело, — сказал Брис.
   — Была бы только охота отвечать, — сказал Жак.
   — Вы это что, мне говорите? — сказала Коринна.
   — Да нет! — сказал Раймон. — Это все про него.
   Они внезапно замолчали. Вытянутый палец Раймона указывал на Сатурна Ламийского. Тот не пошевелился, но четверо остальных вздрогнули.
   — Он прав, — сказал Брис. — Хватит околичностей. Нужно, чтобы он заговорил.
   — Вы тоже едете до Херострова? — сказал Жак.
   — Как вам нравится поездка? — сказала Гарамюш.
   Она втиснулась на свободное место между собой и Сатурном, оставив Бриса в одиночестве у окна. И тем самым доверху открыв свои чулки, а также и цепляющиеся за никелированные застежки розовые резинки. И немножко кожи на бедрах, загорелой и гладкой, лучше некуда.
   — Вы играете в карты? — сказал Раймон.
   — А что вы слышали об инквизиции? — сказала Коринна.
   Сатурн Ламийский не пошевелился и лишь укутал ноги лежавшим у него на коленях зелено-голубым шотландским пледом. У него было очень юное лицо, а аккуратно разделенные пополам ниточкой пробора светлые волосы спадали ему на виски двумя одинаковыми волнами.
   — Каков! — сказал Брис. — Он нас провоцирует.
   Эти слова не вызвали никакого отзвука во всем семнадцатиметровом диапазоне вагона, что вполне естественно, если учесть, что стенки железнодорожного купе окулированы купирующими звук материалами.
   Тишина угнетала.
   — Не сыграть ли в карты? — сказал тогда Раймон.
   — Опять вы со своими картами! — сказала Гарамюш.
   Ей явно хотелось чего-то.
   — Оставьте нас в покое! — сказал Жак.
   — Во времена инквизиции, — сказала Коринна, — им, чтобы развязать язык, прижигали ноги. Раскаленным докрасна железом или еще чем-нибудь. А еще, им выдирали ногти или выкалывали глаза. Им…
   — Ага, — сказал Брис. — Вот и нашли чем заняться.
   Они встали все вместе, кроме Сатурна Ламийского. Громко и сипло завывая, поезд въезжал в туннель, шумно спотыкаясь на неровном щебне.
   Когда он выбрался из туннеля наружу, Коринна и Гарамюш сидели около окна лицом друг к другу. Рядом с Сатурном Ламийским очутился Раймон. Между ним и Коринной было свободное место. Напротив Сатурна сидел Жак, потом Брис, свободное место и Гарамюш.
   На коленях Бриса виднелся маленький, новехонький чемоданчик из желтой кожи, его ручка крепилась при помощи блестящих никелированных колец, а инициалы на нем гласили, что он принадлежит кому-то другому, кого тоже зовут Брис, но в чьем имени П удвоенно.
   — Вы до Херострова? — сказал Жак.
   Он обращался прямо к Сатурну Ламийскому. Глаза того были закрыты; он дышал тихонько, чтобы не проснуться.
   Раймон вновь надел очки. Это был большой и сильный мужчина, в массивных очках и с пробором сбоку, волосы его слегка растрепались.
   — Что будем делать? — сказал он.
   — Начнем с пальцев ног, — сказал Брис.
   Он открыл свой желтый чемоданчик.
   — Нужно снять с него туфли, — предложила Коринна.
   — По-моему, лучше его по-китайски, — сказала Гарамюш.
   Она замолчала и покраснела, потому что все с негодованием на нее уставились.
   — Хватит! — сказал Жак.
   — Черт подери! Во бляха! — сказал Брис.
   — Вы выходите за рамки, — сказала Коринна.
   — А как это, по-китайски? — сказал Раймон.
   На этот раз воцарилась и в самом деле гробовая тишина, тем более что поезд теперь катил по участку пути, уложенному на каучуковую насыпь, ее недавно возвели между Комсодерьметровым и Смогогольцом.
   Это и разбудило Сатурна Ламийского. Его прекрасные каштановые глаза вдруг раскрылись, и он натянул на колени сползший с них плед. А потом опять закрыл глаза и, казалось, вновь погрузился в сон.
   Под громкий хруст тормозов Раймон покраснел как рак и более не настаивал на своем вопросе. Гарамюш ворчала что-то в своем углу; посмотрев, достаточно ли накрашены ее губы, она вынула губную помаду и украдкой несколько раз быстро подвигала ею туда-сюда внутри облатки, чтобы Раймон сообразил. Тот стал еще пунцовее.
   Брис и Жак склонились над чемоданчиком, а Коринна брезгливо разглядывала Гарамюш.
   — Начнем с ног, — сказал Жак. — Снимите-ка с него туфли, — подсказал он Раймону.
   Тот, в счастье, что может быть полезен, опустился рядом с Сатурном Ламийским на колени и попытался развязать его шнурки, но те, завидев его приближение, зашипели и стали извиваться во все стороны. Не преуспев, он плюнул на них, как разъяренный кот.
   — Ну давайте же, — сказал Брис. — Вы нас задерживаете.
   — Я стараюсь, как могу, — сказал Раймон. — Но их не развязать.
   — Держите, — сказал Брис.
   Он протянул Раймону крохотные, ослепительно блестящие кусачки. С их помощью Раймон взрезал кожу туфель вокруг шнурков, не повредив их; завершив операцию, он намотал полоненные шнурки себе на пальцы.
   — Ну вот, — сказал Брис. — Осталось снять с него обувь.
   Это взял на себя Жак. Сатурн Ламийский по-прежнему спал. Жак закинул туфли в багажную сетку.
   — Не оставить ли на нем носки? — предложила Коринна. —
   Они помогут сохранить тепло и попадут в рану. Если повезет, это вызовет заражение.
   — Прекрасная мысль, — сказал Жак.
   — Угу! — сказал Брис.
   Раймон уселся рядом с Сатурном и принялся заигрывать со шнурками.
   Брис вынул из чемоданчика прелестную миниатюрную паяльную лампу и бутылочку, из которой налил в лампу бензина. Жак чиркнул спичкой. Красивое желто-голубое с дымком пламя поднялось и опалило ресницы Бриса, тот в ответ разразился бранью.
   В этот миг Сатурн Ламийский открыл глаза, но тут же закрыл их снова. Его ухоженные руки покоились поверх пледа, а длинные пальцы переплетались столь сложным образом, что у Раймона, после того как он минут пять пытался в этом разобраться, разболелась голова.
   Коринна открыла свою сумочку и вынула оттуда расческу. Она поправила прическу перед окном, благодаря черному ночному фону в него прекрасно можно было глядеться. Снаружи ветер свистел по степи, и волки, чтобы согреться, носились как угорелые. Поезд обогнал одинокого путешественника-веселопедиста, который из последних сил крутил педали над гладью степных песков. Уже недалеко был Братскипродольск. Точно такая же степь тянулась до самого Горнопятщика в двух с половиной-другой верстах от Бранчочарновни. Вообще-то никто не мог выговорить названий этих городишек, и в привычку вошло называть их просто Урвилль, Макон, Лепюи и Сент-Машин.
   Грубо харкая, заработала паяльная лампа, и Брису пришлось повозиться с регулирующей иглой, чтобы добиться скромного язычка голубого пламени. Он передал лампу Раймону и положил желтый чемоданчик на пол.
   — Ну что, последняя попытка? — предложил Раймон.
   — Да, — сказал Жак.
   Он нагнулся к Сатурну:
   — Вам до самого Херострова?
   Сатурн открыл один глаз и тут же его закрыл.
   — Сволочь! — сказал разъяренный Брис.
   Он, в свою очередь, встал перед Сатурном на колени и приподнял первую попавшуюся под руку из его ног.
   — Больнее будет, если сначала выжечь ногти, — объяснила Коринна, — ну а кроме того, и рубцеваться все это будет немного дольше.
   — Дайте-ка мне лампу, — сказал Раймону Брис.
   Раймон протянул ему лампу, и Брис прошелся огнем по двери купе, чтобы проверить, как она греет. Лак начал оплывать, отвратительно завоняло.
   Но еще хуже воняли, сгорая в свою очередь, носки Сатурна, из чего Гарамюш сделала вывод, что были они из чистой шерсти. Коринна не обращала на это внимания, она уткнулась в книгу. Раймон и Жак ждали. От ноги Сатурна шел дым, она громко потрескивала и пахла жженым рогом, а на пол с нее падали черные капли. Ступня Сатурна корчилась в потной руке Бриса, ему трудно было ее удерживать. Коринна отложила книгу в сторону и приоткрыла окно, чтобы чуть-чуть проветрить помещение.
   — Постойте, — сказал Жак. — Попробуем еще раз.
   — Вы не играете в карты? — приветливо сказал Раймон, поворачиваясь к Сатурну.
   Сатурн забился в угол купе. Рот его слегка перекосился, лоб чуть морщился. Ему удалось улыбнуться, и он еще крепче зажмурился.
   — Все впустую, — сказал Жак. — Он не желает разговаривать.
   — Какая сволочь! — сказал Брис.
   — Невоспитанный тип, — сказал Раймон. — Когда оказываешься вшестером в железнодорожном купе, нужно разговаривать.
   — Или забавляться, — сказала Гарамюш.
   — Заткнитесь, — сказал Брис. — Известно, чего вы хотите.
   — Вы могли бы испробовать ваши пинцеты, — отпустила в этот момент замечание Коринна.
   Она подняла свое прекрасное лицо, и веки затрепетали на нем, как крылышки бабочки.
   — Знаете, на ладонях есть такие места, за которые стоит взяться.
   — А лампу что, выключить? — сказал Брис.
   — Да нет, продолжайте оба, — сказала Коринна, — куда вам торопиться? До Херострова еще далеко.
   — В конце концов, он все же разговорится, — сказал Жак.
   — Черт! — сказала Гарамюш. — Каков, все же, хам.
   На овальном лике Сатурна Ламийского промелькнула мимолетная улыбка. Брис вновь взялся за паяльную лампу и приступил к другой ноге — как раз посреди подошвы, ну а Раймон копался в чемоданчике.
   Голубому пламени лампы удалось пройти насквозь ногу Сатурна как раз в тот момент, когда Раймон нащупал наконец нерв. Жак их подбадривал.
   — Попробуйте под коленом, — подсказала Коринна.
   Чтобы удобнее было работать, они уложили тело Сатурна на одну из скамей.
   Лицо Сатурна совсем побледнело, а глаза больше не двигались под веками. Вкупе стоял жуткий сквозняк, ибо запах горелой плоти стал уже просто непереносимым, и Коринне это не нравилось.
   Брис потушил паяльную лампу. Из ног Сатурна на запятнанную скамью сочилась черная жидкость.
   — Передохнем минутку? — сказал Жак.
   Он вытер лоб тыльной стороной ладони. Раймон поднес руку ко рту. Ему хотелось петь.
   Правая рука Сатурна походила на взорвавшийся фиговый плод. С нее свисали лохмы плоти и сухожилий.
   — Крепкий орешек, — сказал Раймон.
   И подскочил на месте, увидев, как рука Сатурна сама собою повалилась на скамью.
   Впятером они не помещались на противоположной скамье, но Раймон вышел в коридор, захватив с собой из желтого чемоданчика лист наждачной бумаги и напильник, чтобы размяться. Так что, считая от окна к двери, там сидели Коринна, Гарамюш, Жак и Брис.
   — Ну и хам! — сказал Жак.
   — Не желает разговаривать, — сказала Гарамюш.
   — Это мы еще посмотрим! — сказал Брис.
   — Я могу предложить еще кое-что, — сказала Коpинна.

II

   Поезд продолжал катить по заснеженной степи, то и дело сталкиваясь с вереницами нищих, возвращающихся с подземной барахолки в Гольцине.
   Уже совсем рассвело, и Коринна разглядывала пейзаж, который открывался и скромно скрывался в кроличьей норе.
   У Сатурна Ламийского осталась только одна нога и полторы руки, но, поскольку он спал, естественно, трудно было ожидать, что он заговорит.
   Проехали Гольцин. Скоро уже и Херостров, всего в шести верстах.
   Брис, Жак и Раймон совсем обессилели, а их боевой дух висел на волоске, на своем, зелененьком, для каждого.
   В коридоре заблаговестил колокольчик, и Сатурн подскочил на месте. Брис уронил свою иглу, а Жак чуть не обжегся электроутюгом, которым как раз пользовался. Раймон продолжал прилежно прощупывать точное нахождение печени, но рогатке Бриса не доставало точности.
   Сатурн открыл глаза. Он уселся с большим трудом, поскольку отсутствие левой ягодицы, похоже, выводило его из равновесия, и натянул сползший плед на свою ногу в лохмотьях. Обувь всех остальных хлюпала по полу, по углам набралось полно крови.
   Тогда Сатурн встряхнул своими светлыми волосами и от души улыбнулся.
   — Я не из болтунов, а? — сказал он.
   Как раз в этот момент поезд въехал на вокзал Херострова. И все вышли.