Тьфу!
   О, Господи! С какой любовью, сидя в электричке, я смотрел на ее обнаженные, как надо, — длиннющие ноги, расположенные совсем рядом с моими глазами. (Конечно, ноги похуже, чем у моей жены, но ведь жена у меня взрослая, а эта — напротив — совсем ребенок.)
   — Вы вроде ничего, — сказала она мне, — но ваше поколение — хуже нашего. Вот вы читаете журнал "Минус плюс"?
   — Так это же ноль! — сказал я.
   — Может быть. Так читаете?
   — А крутой журнал? Типа "класс"? Или типа "нормально"?
   — Кру-утой! — сказала она. — Цвета хороши. Я там себе трусики присмотрела.
   — Теперь где их заказывать?
   — Не знаю, — сказала она. — В "Минус плюс", это самое, трусики, ну, это самое, на одной девчонке были, из Штатов.
   — В Штатах заказывать будете?
   — Нет, прямо в журнале. Думаю, пришлют. А вы на игле, что ли, сидите?
   Я сделал еще пару глотков пивка, для храбрости, и неожиданно для себя сказал:
   — А как же! Как мне ее в попочку вбили лет сорок пять назад, так и сижу каждый день.
   Она расхохоталась. Но нежно.
   — А сейчас на пиве сижу, — плавно проведя перед собой рукой, сказал я. — Не каждый день, но частенько. Вон! Вон! Лисица побежала! Лиса! — вдруг заорал я, вскакивая и тыча баночкой пива в окно и глядя при этом против хода поезда, так как лиса отстала.
   — Какая лисица? Лиса, что ли? — спросила она. — Во дает! Да сейчас же лето.
   — А что — летом не бегают?
   — Не знаю, — сказала она. — Покурим?
   — Охотно, — сказал я. — Пошли. Только я вам сигарету не дам: не хочу спаивать мое будущее поколение.
   — Во дает! — сказала она. — У меня есть. Один кент перед электричкой угостил. Одной штучкой. Я с ним не села ехать.
   Мы, каждый загадочно улыбаясь, выкурили каждый по своей сигарете и вернулись в просторную залу электрички. Окна ее были широко раскрыты нам навстречу, и за ними тоже было просторно — весь белый свет, из которого в нашу залу влетал сильный пивной ветер Балтики.
   — "Эл-эм", которую вы курили, понравилась? — спросил я.
   — Класс! — сказала она. — По мне любой стронг лучше любого лайта.
   — Это, к примеру, какие? — спросил я.
   — "Кемел", — сказала она. — С горбатым.
   — А в Зеленогорске у вас что, дом? — спросил я.
   — У девчонки одной, у шнурков ее. Участок, коза вроде бы. Ревень, лук, анютины глазки… У вас там тоже дом?
   — Нет, — сказал я. — У одного моего пожилого паренька. Бак его зовут. "Темпом" мается. Ящиком. Велел забрать, а самого нету. Жена сказала — пьет на работе в Питере с друзьями детства. Зря съездил, человек он надежный старая школа. Дочка-внучка во Франции.
   — И папы с мамой нету?
   — Давно нет, — говорю.
   — Счастливый!!! — сказала она. — Мои меня прижимают. А на что живете? Бутылки, да?
   — Да, — сказал я. — Но не только, не только. Пенсия!
   — Все вы счастливые! Я слышала, пенсия куда больше стипендии!
   — Я бы махнулся, — сказал я. — Ченч. Ду ю спик инглиш, ай хоуп?
   — Э литл бит, по вечерам, — сказала она. — Меня Валерия зовут. А вас?
   — Там, где бутылки сдают, у ларьков, — Сережа, или Сергей Евгеньевич, или еще — дядя Сережа.
   — А плакать вы умеете? — спросила она. И именно в момент моего глотка.
   — Еще как! — сказал я, пустив "Невское" вдогонку "Невскому" же. — Как выпью лишнего — сразу в слезы. Или когда выхожу из алкогольных игр. Покажут по ящику что-нибудь доброе — я рыдать.
   — Нет, — сказала она, — все равно, вы — старье — непонятные.
   — Да, — согласился я. — Все мы — бэ-у, все мы — секонд-хэнд. Но зато у нас есть будущее. Это вы, наши девчонки и ваши мальчишки в заклепках.
   — А у вас-то есть девчонка?
   — В смысле?..
   — Не, не секс, — сказала она. — Дочка.
   — Есть, — сказал я. — Она меня бросила.
   — За что? — спросила она. — Доставали? Наезжали?
   — Наверное, — сказал я. — Но главное — она умная.
   — Четко?
   — Четко.
   — А меня здесь один кобел — вроде вас, с бородой, — трахнуть хотел. Прямо в трамвае. На утреннем рейсе. В одних носках. А на шее — крест. Весело! Я чуть копыта не откинула. Вроде вас!
   — Ой, сомневаюсь! Ой, сомневаюсь! — сказал я. — Вряд ли вроде! Я не специалист. Еще в ванной, может быть…
   — В ванной?! Какая прелесть!
   Она захохотала. Но без нежных красок в голосе, на всю электричку, по всей ее длине, с переливами и бульканьем…
   — В ванной?! Ну клево! И помыться можно — да?!
   — Конечно, — сказал я. — Дело хорошее. А что?
   — Сегодня пойду на дискотеку, — сказала она. — Люблю танцевать! Да-а! А может, вы песню слышали, "Я на танцы пойду" называется? Могу спеть.
   — Было бы чудесно, Валерия! — сказал я.
   — У меня одна девчонка хотела стать певицей — не пробиться. Заболела тушенкой, — в больницу, там коек не хватало, по двое клали, очнулась — мужик ее клевый ласкает, она — под него, а он композитором крутым оказался: она уже поет, сама по ящику видела… П
   — Да! Да, Валерия! Я как пива выпью — сразу петь и плакать!
   Она запела:

 
Танцевать — так приятно,
Танцевать — это жить,
Жизнь тогда необъятна,
И не надо тужить.
 
 
Танцевать — это диво,
Это путь в красоту,
Я оденусь красиво
И на танцы пойду.
 
 
Твоя дама — упряма,
Сексопильна вдвойне,
И летит твоя дама
На горячем коне.
 
 
Что ни дева — то диво,
Зубки блещут во рту,
Я оденусь красиво
И на танцы уйду.
 
 
Я вас всю обнимаю,
Я дышу горячо,
О, как я понимаю
Все про ваше плечо… еще…
 
 
Вы нежны, мое диво,
Я тащусь налету,
Я оденусь красиво,
Я на танцы пойду.
 

   (Песня автора. — Ред.)
   Валерия кончила и взмахнула крыльями.
   Я закатил глаза. Я позволил себе сделать глоток водочки из другого кармана той же курки, что и для пива.
   — Круто, да? — заверещала Валерия. — Ну круто же? Понравилось?
   — Я приторчал! — сказал я. — Клянусь!
   — Все как есть, ну?! Мои шнурки сказали бы: "Жизненная песня"! А пою я ничего? Не слабо?
   — Отменно, сестренка!
   — Может, еще разок?!
   — Конечно!.. Или не стоит?! Переварим первое впечатление!
   — Вот именно! — сказал контролер. — Вы, девушка, просто порадовали старика. Я сначала подумал: "Мышление блоками плюс многочисленные ассоциации первого порядка сложности" — ан нет! Чьи же это слова? Чьи?!
   — Какого-то Довлатова, говорят. Он же и исполняет. Из Сланцев парнишка.
   — Довлатов! О-о-о-о! — сказал, уходя, контролер. — Четыре незабываемых тома в суперах с Митьками.
   И сразу же вбежал мальчик, с криком:
   — Газета "Пульс космоса"! Певицу Джуди Амбассадор трое из Бронкса трахнули в шведском холодильнике типа "Филлипс" Це Аж Три Бе 17!
   — Заткнись!!! — крикнула ему Валерия.
   — Не хочешь — не бери, жопа! — крикнул мальчик, убегая.
   Моя певица сказала:
   — Ой, славный какой мальчик! Вы заметили? Ну просто прелесть. Глаза огромные — как у девчонки!
   — Один подтекст чего стоит! — согласился я.
   — Под кого?! — спросила Валерия.
   — Не обращайте внимания, — сказал я. — Это я так… по поводу Хемингуэя.
   — А это еще кто?
   — Да писатель такой был. Вы разве… Он всех драться учил, правилам чести, кальвадос…
   — Не читала, — сказала Валерия.
   — Он еще сказал, что все вы — потерянное поколение.
   — Потерянное. Факт, — сказала Валерия. — Да, это не круто он сказал. Найдемся!.. Скоро Питер. Я — в дискотеку. Покурим еще раз?
   — У вас еще одна "Эл-эм" есть? — спросил я.
   — Не-а, вашу покурим, — она крутанула грудью.
   — Я детям не даю курить. Даже прикурить не даю.
   — Я не дети, — сказала она. — Я старая. Я уже беременная была.
   — Грустно это, — назидательно закатывая глаза, сказал я. — Аборт?
   — Не, он сам выскочил. Факалась много. Танцевала сколько хочу. Поэтому.
   — Разве? — спросил я.
   — А может, из-за того культуриста занюханного. Влюбилась в него с первой подачи. А он — хер внимания, все боди-билдинг, боди-билдинг, гантели, гири, тренажеры, блин. Я две гири и ухватила, чтобы ему понравиться. Ну аборт и получился. Говорят, помирала. Я
   — А "На-на"? — спросил я.
   — А ни-ни!
   Во шутница! Не ожидал.
   — Все! Питер! Ку-ку! Я в дискоклуб! Вы — тоже?!!! Ха-ха! Давайте! Там за коричневые или за зеленые кого угодно пустят!
   — Нет, — сказал я. — Работать поеду.
   — Ночным? Сторожем?
   — Не. Бутылки сдам. То да се. А может, кто позвонит, скажут, старый диндон, рассказик твой напечатали, можно бабки получить не сегодня-завтра.
   — Во! Вы писатель, получается?!
   — Учусь на него.
   — Студент-пенсионер? Колоссально!
   Наш поезд — стоп! Двери туда-сюда — хрясть. И радость сладкого моего путешествия, или сладкая радость, или радостная сладость… замелькала, удаляясь, в толпе, не оборачиваясь, но все же маша мне тыльной стороной своей ласкающей ладони.
   "Валерия, — спел я, — Валерия, ногами ты — как кавалерия любимого Семки Буденного, ногами ее побежденного".
   Тьфу!