Александр Волков
   УДАЧНЫЙ ДЕНЬ
   
   Как только нас отпустили вечером после первомайского костра, я побежал домой, взял удочку, одежду, провизию. Скоро к нашему дому подошли Васька Таратута и Сенька Ращупкин. Мы втроем отправились к Антошке Щукину, по прозванию дед Щукарь, который живет на самом берегу.
   Дед Щукарь у нас главный распорядитель по вопросам рыбалки, на этом деле он, как говорится, собаку съел. У него хорошая лодка, самые лучшие удочки и весь прочий рыболовный припас. Его батя вернулся с воины сильно израненный и в позапрошлом году помер, но он тоже был хороший рыболов, вот от него все и перешло к Антошке.
   У них семья большая: Антошкина мать и четыре сестры старше его, учатся в седьмом, восьмом, девятом и десятом классах. И всю эту "женскую бригаду", как ее называет Антошка, он ухитряется кормить рыбой не только весной и летом, но даже зимой.
   Шукарь ростом невысокий, но грудастый и сильный: из нашего класса он уступает только Ваське Таратуте, и он совсем спокойный: уж как его ни дразнят, Антошка никогда нс лезет драться, только скажет надоедливому: "Эх ты, балабон, трещотка!", - отвернется и пойдет по своим делам. Одним словом, он самый что ни на есть флегматик.
   Конечно, у Антошки все было уже готово: связка удочек, подсачек, еще накануне накопанные червяки в полотняном мешочке с землей, горшок с прикормом, сумка с провиантом. Мы с Васькой взяли по веслу, а Щукарь еще сунул мне ведро с водой и сказал:
   - Осторожней неси, Гришуха, а то споткнешься и прольешь!
   А я захохотал:
   - Видно, мало воды в Дону, что с собой берешь!
   - Не болтай, Челноков, - спокойно возразил Антошка. - Тут живцы, я их сегодня до свету наловил: жерлицы буду ставить.
   Мы подошли к лодке, сложили багаж на землю, и Щукарь начал отмыкать замок с цепи; но тут из темноты послышалось пыхтение, и вдруг выкатилось что-то желтое, маленькое и юркое.
   Мы все так и ахнули:
   - Кубря!
   Как это щенок деда Филимона нас подкараулил и незаметно прокрался за нами, прямо уму непостижимо! Мы с Васькой виновато поглядели друг на друга: ведь щенчишка увязался за нами. С тех пор, как мы спасли его месяца полтора назад из ледяной каши, наполнявшей Дубовый буерак, Кубря совсем отбился от хозяина и так полюбил нас, что прямо не давал покоя. Мы с Васькой в школу щенок за нами. Мы войдем, а Кубря лежит на крыльце, лает на дверь, зачем-де моих друзей спрятала, а то еще выть примется. Сторожиха тетя Поля его метлой, а он на нее огрызается, да еще как - зубы-то у него - дай господи!
   Мы принялись швырять в Кубрю кусками глины и щепками и ругать его; щенок нырнул куда-то в темноту. Уложили имущество, оттолкнули лодку, уселись.
   - На Верблюжий? - спросил Сенька.
   - А то куда? - ответил Щукарь, берясь за весла. - Самое сазанье место. А в заливе щука крупная.
   Верблюжий остров находится километрах в четырех выше станицы, это излюбленное место наших ночных рыбалок.
   Антон начал грести, и тут на берегу послышался легкий шорох и пыхтенье: Кубря бежал за нами.
   - Побежит, побежит, да и отстанет, - сказал Антошка.
   - Как бы не так! Он, чертенок, настырный, - хмуро отозвался я.
   Покуда мы плыли напротив домов, еще было ничего, а потом случилось вот что: за станицей, где Дон круто поворачивает направо, стоит на берегу избушка бакенщика Евстигнея Захарыча, а он рыболов почище Щукаря, и у него на берегу всегда сушатся сети. Вот в эти сети, растянутые на кольях, с размаху и вкатился наш Кубря. Вкатился, запутался и давай бузовать! Мы догадались, что он растерзаеи сети и лапами, и зубами, так они трещали вовсю...
   Мы обмерли от страха. Евстигней Захарыч - казак одинокий, но хозяйственный и крутой, если поймает щенка, не развяжешься с ним за убытки. Еще хорошо Кубря разделывался с сетями потихоньку: не лаял, а чуть только повизгивал. Евстигней же, видно, по случаю праздника основательно выпил, спал и ничего не слышал.
   Щукарь взял поближе к берегу, чтобы в случае чего поскорее подхватить щенка в лодку.
   Вот, слышим, наш герой прорвался через все заграждения и негромко, но победительно взлаял.
   - Я тебе, подлая душа! - погрозился на него горячий Васька.
   А Кубря от радости еше того пуще подал голос.
   Я невольно засмеялся и сказал:
   - Вишь, услышал друга!
   Мы еще проплыли с полкилометра, и нам дорогу перегородил мелководный залив, уходящий далеко в берег. Кубря, видно, сообразил, что обегать его чересчур далеко. А скорей всего он ничего не соображал (нам на уроках биологии говорили, что у животных нету ума, только инстинкт), а увидел, что лодка от него уплывает, и кинулся в воду.
   В заливе воды было всего по колено (летом он совсем высыхает), и уж тут-то наш Кубря нашумел! Плыть ему вроде мелко, а по дну бежать глубоко. И вот он раз скакнет, раз плывнет, раз скакнет, раз плывнет! Лапами по воде колотит, как водяная мельница колесом, аж до нас брызги долетают, хотя мы и держимся на глуби.
   Тут наш флегматик Антон и то не выдержал, забеспокоился.
   - Да это что же, ребята, такое? - взмолился он. - Ведь он, щучий сын, нам сазанов по всему Дону всполошит!
   Но отмель кончилась, и пошло глубокое место под яром, заросшим сверху малиной и ежевикой. Кубре нашему на яр, понятно, не выбраться было, и мы долго слушали, как он плыл за нами, тяжко пыхтя и сопя, еле-еле двигая лапами и, как видно выбиваясь из сил.
   И мы тогда не выдержали.
   - Пропадет щенчишка ни за грош! - угрюмо сказал Васька, но в голосе его слышалось восхищение непоколебимой собачьей верностью. - Подплывай к нему, Щукарь!
   Антошка послушно повернул лодку, а Сенька стал светить электрическим фонариком. Мы еле-еле успели. Когда Васька Таратута протянул к щенку руку, тот уже безмолвно опускался на дно. Васька едва успел схватить его за намокшую шерсть, поднял и положил на дно лодки у своих ног. Щенка била крупная дрожь: он немало времени, пробыл в воде, а донская вода в это время холодна!
   Не сговариваясь с Васькой, мы одновременно скинули с себя куртки и набросили на Кубрю. Васька сменил Антошку на веслах, и мы поплыли дальше. Мы плыли по таинственно темной воде среди чернеющих берегов, и мне вспомнилось, как Гек Финн с негром Джимом так же плыли по ночам на плоту по широкой Миссисипи и так же под ними плескалась вода и вдали чернели берега, только не было с ними глупого, привязчивого щенка.
   - Боюсь я моря, ребята, - тихо сказал вдруг Щукарь.
   Я не понял.
   - Боишься по морю плавать? - спросил я.
   - Нет, не то, - ответил Антошка. - Сейчас Дон кормит рыбой всю нашу семью, шестеро душ, а как в Цимлянском море придется рыбалить и будет ли удача - не знаю...
   - Ничего, приспособишься, - утешил его Васька. - Рыбак ты способный, головастый, быть того не может, чтобы ты в море не научился ловить. Не горюй раньше времени. Как говорится, будет день, будет и хлеб.
   Антошка задумчиво покачал головой.
   Но вот большим черным горбом показался посреди реки Верблюжий. Мы причалили в укромном заливчике, постоянном месте наших остановок. Чтобы не напугать осторожных сазанов, мы обычно устраиваем лагерь в ложбинке за береговой чашей.
   Перенести туда наш багаж и насобирать хворосту для костра было делом недолгим. Тем временем Кубря лежал на берегу под куртками и грелся, обсыхая.
   Мы втроем, Антошка, Васька и я, собрались ставить за островом, в глубоком заливе, жерлицы. Сенька Ращупкин остался разводить костер и варить кашу.
   Но лишь только мы отчалили от берега, как Кубря выюркнул из-под курток и стремглав плюхнулся в воду.
   - Да что же это за щенчишка такой распроотчаянный! - ошеломлешю крикнул Васька, выловил Кубрю из воды и передал его с рук на руки Сеньке.
   - Всех сазанов разгонит! Ты держи его, Сенька, пока мы завернемся за остров, а когда станешь разводить костер, привяжи к дереву.
   Сенька, опасливо поглядывая на Кубрю, взял его на руки и сел на пенек, а мы снова отплыли. Но не успел Антошка три раза махнуть веслами, как Кубря разразился отчаянно жалобным воем такой высоты и силы, что у нас заверещало в ушах.
   Щукарь выпустил весла.
   - Ну, балабоны, - растерянно обратился он к нам с Васькой, - это вы виноваты, теперь, как хотите, так и унимайте своего приятеля.
   Васька Таратута догадался.
   - Щенок Сеньку совсем не знает, - сказал он. - Придется тебе с ним остаться. Челнок!
   Я вылез и взял у Сеньки щенка, он сразу умолк и радостно завилял хвостом.
   Дальше у нас с ним дело пошло как по маслу. Куда бы я ни пошел, Кубря весело переваливался за мной, и морда его, с поднятым левым ухом и опущенным правым, выражала полное удовольствие.
   Когда вернулись ребята, расставив десяток жерлиц в заливе, каша была почти готова. Развалившись около пылавшего костра в светлом кругу, за которым стеной стояла ночь, мы строили догадки о нашем будущем улове.
   - Ветерок тянет с юга, сазан должен брать, - говорил Антошка.
   Мы лежали и радовались, так как во всем, что касается рыбалки, Щукарь у нас великий авторитет.
   Каша оказалась на свежем воздухе такой вкусной, что мы ее съели мигом. Чай не захотели кипятить и напились донской воды.
   - Ну теперь часика четыре можно всхрапнуть, - заявил Васька, протягиваясь во весь свой большой рост.
   - Спите, - согласился Щукарь, - а я пойду прикормку разбросаю, да донки поставлю.
   - Ишь ты, какой хитрый! - встрепенулся Васька. - Если ты будешь, так я тоже поставлю.
   - Пожалуйста! Идем, я тебе хорошие места покажу.
   Взяв фонарик, они пошли к берегу, а мы стали устраиваться на ночлег. Я и Сенька не такие уж азартные рыбаки, мы решили, что хватит с нас и завтрашнего утра - все равно Щукарь чем свет разбудит. А Васька - рыболов хоть и азартный, но не слишком толковый, у него если что и получается, то лишь под Антошкиным руководством: Васька чересчур горяч и всегда может наделать глупостей.
   Я не слыхал, когда ребята вернулись с берега, и проснулся только от того, что Щукарь толкал меня ногой в бок и однообразно тянул:
   - Вставай, Челнок! Вставай, вставай!
   Я поднялся, и мы общими усилиями подняли Сеньку, которого разбудить оказалось еще труднее.
   В ложбине между кустами было совсем темно, но когда мы осторожно выбрались на берег, стараясь, чтобы нас не видно было с воды, восточный край неба уже белел, и звезды на нем померкли. Гонимые легким ветерком, над рекой плыли белые, косматые клочья тумана.
   Место, где Антошка и Васька расставили на ночь удочки, было самое что ни на есть сазанье: длинная яма под обрывистым глинистым берегом; на дне много коряг и пней, и наши станичные рыбаки не могли закидывать туда невода и ставить сети.
   Подбираясь к месту, где были воткнуты в берег удилища, Антошка тихо свистнул: это у него показывало удовольствие.
   - Будет дело, - шепнул он мне. - Двух на месте нет!
   Я никогда не ставил удочки на ночь и не понимал, чему тут радоваться. Щукарь не стал объяснять, а направился за Васькой к его удочкам.
   Васька взял первое удилище, осторожно вынул заостренный конец из земли и чертыхнулся: на конце болтался кончик лески метра в два.
   - Порвал? - прошептал Антошка.
   - Порвал, - огорченно признался Васька. - Видать, крупный был!
   - Сам виноват, - сердито отозвался Щукарь. - Говорил тебе - не привязывай удилища!
   Теперь я понял, почему доволен был Антошка. У него два крупных сазана выдернули удочки и теперь гуляли с ними по реке. А что, если они ушли слишко далеко? Но я еще не знал изобретательности нашего вожака.
   С другой удочки Васька Таратута снял сазана килограмма на два: у этого не хватило силы порвать крепкую леску. Эта добыча немного утешила Ваську.
   Антошка с одной из оставшихся удочек тоже снял сазана килограмма на полтора, с другой была сорвана насадка.
   - Ничего, ничего! - шептал Антошка, поеживаясь от утреннего холодка. Сейчас за беглецами пустимся.
   Он вывел лодку из заливчика, вставил весла в уключины.
   - Кто со мной?
   Я стал спускаться в лодку.
   Восток заметно светлел, но вода была еще совсем темная.
   Пригнувшись, Антошка внимательно разглядывал поверхность реки. Вдруг он схватился за весла и начал быстро, но осторожно грести вверх по реке. Посмотрев туда, я увидел что-то белое. Это плавало полено, Щукарь правил прямо на него.
   Когда мы подплыли совсем близко, Антошка выловил полено, и я увидел, что от него тянется крепкая бечевка, Щукарь начал перебирать ее, и скоро у него в руках оказался толстый конец удилища. Тут я понял Антошкину хитрость: сазан, конечно, не мог уйти далеко с тяжелым поленом!
   - Ну, теперь смотри! - угрожающе прошипел Антошка. - Подсачек подводи с головы, да не зевай!
   Щукарь поднял удилище с усилием, и большая рыба согнула его в дугу. Антошка действовал очень искусно; он водил сазана на кругах, не давая ему подойти под лодку. Мало-помалу рывки становились слабее, и, наконец, сазан боком всплыл па поверхность. Антошка подтянул его к лодке, а я удачно подвел под него подсачек.
   Выбросив сазана на дно, Шукарь накрыл его своей курткой, чтобы он не слишком трепыхался.
   - Кило на четыре будет, - сказал Антошка с довольным видом. - А ты молодец, ловко подхватил его.
   Второе полено мы искали минут двадцать и нашли его, когда совсем рассвело. Оно оказалось на полкилометра ниже Верблюжьего и почему-то стояло торчком. Антошка сомнительно покачал головой, и я почувствовал что-то неладное.
   Едва лишь он взял полено, как оно чуть не вырвалесь из рук.
   Все же ему удалось удержать его, но лодка вдруг двинулась по течению, набирая ход. Щукарь пробормотал:
   - Ох, там и сазанище сидит... Силен, как лошадь!
   Он попытался улыбнуться, но губы его только судорожно искривились. Он перебрался на корму, а мне велел сесть за весла.
   Сазан долго тащил нас с неослабевающей силой. Наконец Щукарь крикнул:
   - Греби напротив, да не торопись!
   Я опустил весла в воду и лишь тут почувствовал, что сазан действительно силен! Долго мы держались на месте, а потом лодка стала чуть заметно подаваться.
   Когда мы подходили к острову, я так упарился, что рубашку на мне - хоть выжми. Не лучше пришлось и Антошке. Полено валялось у его ног, и он держал бечеву, но она изрезала ему руки, с ладоней сочилась кровь.
   Сидевшие на берегу с удочками Сенька и Васька вскочили и что-то закричали, но нам было не до них: в это время сазан большой дугой начал заворачивать назад. Щукарь с натугой выдохнул:
   - Ага, сдаешься, чувствуешь, что твоя не берет! Челнок, греби сильнее!
   Я налег так, что у меня спину заломило, и с радостью почувствовал, что сазан на самом деле начинает сдавать. Прошло несколько минут, и Щукарь смог, наконец, поднять удилище. Оно согнулось чуть не в кольцо, и будь сделано кем-нибудь другим, наверняка бы лопнуло. Но Антошка был мастер на такие вещи, и удилища у него - первый сорт, лучше всяких покупных. Водя рыбину, он только не давал леске ослабнуть, потому что если она ослабнет, сазан мигом перехватит ее своей твердой спинной пилой.
   - Врешь, балабон, - пыхтел Антошка, подводя сазана к поверхности, врешь, не уйдешь!
   Вода забуровила, и я почти с ужасом увидел, как показалась огромная сазанья голова. На верхней губе сложенного трубкой рта извивались две пары толстых черных усиков, как присосавшиеся червяки.
   - Антошка! - с отчаянием закричал я. - Он не влезет в подсак!
   - Вижу, - прохрипел задыхавшийся Щукарь. - Правь на отмель!
   К нашему счастью, отмель у левого берега, глубиной всего в полметра, была недалеко, и я погнал лодку. Сазан шел за ней, сопротивляясь, но устало. Видно было, что он тоже измотался в борьбе.
   Лодка проскочила к самому берегу, и сазан оказался на мели, почти касаясь брюхом песчаного дна. Антошка сунул мне в руки конец удилища и, не раздумывая, плюхнулся в воду, прямо на толстую сазанью спину. Борьба была непродолжительна, и громадная туша, покрытая темно-золотой чешуей, перевалилась через борт, а за ней влез и мокрый с головы до ног Антошка.
   Он весь дрожал, но не от холода, а от радости. Я в первый раз видел нашего флегматика таким. Он бормотал всякий вздор, хохотал и подмигивал мне.
   Мы подошли к острову и с торжеством вытащили свою добычу. Сенька и Васька были ошеломлены.
   - Ну что! - хохотал Антошка. - Видали, как рыбу ловят? Килограммов на двенадцать вытянет!
   Дома оказалось, что опытный Щукарь ошибся немного: в сазане оказалось одиннадцать с половиной килограммов.
   Мы отнесли сазанов к месту ночевки. Кубря с любопытством топтался около большого и нечаянно влез к нему на хвост. Великан взмахнул хвостом, щенок с визгом взлетел на воздух и шлепнулся прямо в золу погасшего костра. Смущенный не столько полетом, сколько нашим хохотом, Кубря забился в кусты и наблюдал за врагом круглым черным глазком.
   - А у вас как? - догадался, наконец, спросить Антошка.
   - Ну, что у нас, - скромно ответил Васька. - У Сеньки ушел один, а я вынул сазана кило на три.
   - Неплохо и это, - великодушно одобрил Щукарь, и мы все пошли на берег.
   Пока возились с большим сазаном, солнце поднялось довольно высоко, и клев пошел на убыль. Я ничего не поймал, Ваське попался сазан на килограмм, у Сеньки ушел еще один большой, и он чуть не плакал от досады. А удачливый или, вернее сказать, искусный Щукарь заполучил еще одного хорошего сазана килограмма на три.
   - Вот как ловят рыбу, балабоны! - подсмеивался над нами довольный Антошка, относя добычу в общую кучу. - Однако, вот что, ребята! Мы с Челноком отдохнем, умаялись, как собаки а вы начинайте варить уху.
   Антошка дал ребятам того сазана, которого снял при утреннем осмотре удочек. Весу в нем было килограмма полтора. Васька добавил своего килограммового, и уха получилась выдающаяся, тем более что ребята положили в котел десятка два неиспользованных живцов. Но как Сенька с Васькой варили уху, Я уже не слышал: лишь только прилег под кустом, словно провалился в какую-то темноту.
   Ребята разбудили нас со Щукарем, когда все было готово, и мы съели уху, конечно, с величайшим аппетитом. Кубре досталась сазанья голова и большой кусок спины: счастливый Антошка простил щенку непрошенное участие в нашей рыбалке.
   - А теперь за щуками! - провозгласил Антошка, и они поплыли с Васькой, приказав нам с Сенькой все собрать до их возвращения.
   Через полчаса ребята вернулись. Для жерлиц ночь тоже выдалась удачная: попались четыре щуки, еще на двух жерлицах лески оказались оборванными.
   Антошка так и сиял. Мне он отдал четырехкилограммового сазана, которого мы с ним поймали с лодки. Сенька Ращупкин получил трехкилограммового, вытащенного с берега.
   - На праздничные пироги, - скромно сказал Антошка.
   Весело тронулись мы в обратный путь. Подплывая к избушке бакенщика Евстигнея Захарыча, мы спрятали Кубрю на дне лодки под грудой курток, и Васька приговаривал тихо:
   - Лежать! Лежать!
   А дыры в сетях у бакенщика оказались такие, что вряд ли их мог проделать даже двухпудовый сом. К счастью, на берегу никого не было: то ли Евстигней еще спал, то ли ушел на станицу опохмеляться. Это было для нас очень кстати, потому что если бы мы ему попались, он неминуемо устроил бы нам строгий допрос, и что бы из этого вышло, неизвестно. Да, в этот день нам просто здорово везло!