Большинство замужних дам не встречаются со своими бывшими, чтобы пропустить по коктейльчику, не посылают им открыток на Рождество и не всегда способны взглянуть им в глаза. Но если этот бывший занимается чем-то нужным — удаляет аппендиксы или продает оконные жалюзи, — они готовы на голубом глазу вновь вломиться в его жизнь, ради крупной скидки или рассрочки.
   Если бы Дон Жуан решил открыть магазин бытовой техники, прежние пассии разорили бы его в пух и прах где-то за год.
   Я зарабатываю на жизнь консультациями по купле-продаже акций и облигаций. Я представляю известную инвестиционную компанию, и мои бывшие возлюбленные, даже совсем-совсем бывшие, приходят ко мне со всеми финансовыми вопросами.
   Я холостяк, поэтому в благодарность за дельные советы, которые мне, в сущности, ничего не стоят, мои бывшие иногда одаряют меня бесценными подношениями — домашней едой.
   Крупнейший инвестиционный пакет, который я анализировал в обмен на ностальгию и жареную курицу, принадлежал Селесте Дивайн. Наши пути разошлись еще в старшей школе, и в течение семнадцати лет мы вообще не общались, пока она неожиданно не позвонила мне в офис:
   — Привет, давно не виделись.
 
   Селеста Дивайн — певица. У нее черные кудрявые волосы, большие карие глаза и полные, блестящие губы. В гриме, блестках и золотой парче она еженедельно появляется перед телевизионными камерами и целый час объясняется в любви всему миру. За эту общественную нагрузку она получает пять тысяч долларов в неделю.
 
   — Давно хотела с тобой повидаться, — сказала Селеста. — Что скажешь насчет домашней курятины, печеной картошки и земляничного пирога?
   — Мм-м... — ответил я.
   — А после ужина, — продолжала Селеста, — вы с Гарри засядете перед жарким камином и вспомните старые добрые времена.
   — Блеск, — сказал я.
   Мне сразу представились отблески пламени на колонках цифр, «Уолл-стрит джорнал», рекламные проспекты и финансовые графики. Я явственно слышал, как Селеста и ее муж Гарри мурлычут о свежескошенной траве, привилегированных акциях «Америкен Брейк Шу», отражении полной луны в тихих водах реки Уабаш, трехпроцентных займах «Эдисон Консолидейтед», ячменном хлебе и Чикаго, Милуоки, святом Павле и сети универмагов «Пасифик».
   — Нас тут не было всего пару лет, а словно вечность прошла, столько всего случилось, — говорила Селеста. — Так приятно общаться с земляком, старым другом...
   — Да, карьера у тебя просто головокружительная, — согласился я.
   — Чувствую себя Золушкой. Еще вчера мы с Гарри с трудом сводили концы с концами на его зарплату автомеханика, а сегодня все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото.
   Уже повесив трубку, я задумался о положении, в котором оказался Гарри.
   Собственно, из-за этого самого Гарри мы в свое время и расстались с Селестой. Я помню его невысоким, симпатичным, немного сонным парнем, которому в жизни не нужно было ничего, кроме первой красавицы города и честной работы в автосервисе. Через неделю после окончания школы он получил и то и другое.
   В назначенный день я позвонил в дверь дома Дивайнов, и сама Селеста, с телом богини любви и идеальным кукольным личиком, впустила меня внутрь.
 
   Парочка свила свое гнездышко в старом особняке у реки, огромном и уродливом, как вокзал в Скенектади.
   Селеста протянула мне руку для поцелуя, и я, окутанный красотой и запахом духов, покорно поцеловал ее.
   — Гарри! Гарри! — крикнула она. — Смотри, кто к нам пришел!
   Я почему-то подумал, что сейчас ко мне выйдет не Гарри, а его жалкие останки, труп или даже скелет. Но Гарри не вышел вообще.
   — Он у себя в кабинете, — сказала Селеста. — Если о чем-то задумается — все, считай, он на другой планете.
   Она осторожно приоткрыла дверь.
   — Видишь?
   Гарри возлежал на полосатом ковре «под тигра» и таращился в потолок. В руках он сжимал пустой стакан, а рядом на полу стоял запотевший графин с мартини. Гарри отрешенно гонял по дну стакана одинокую оливку, туда-сюда, туда-сюда.
   — Милый, — мягко сказала Селеста, — я не хотела тебя беспокоить, но...
   — Что? Что такое? — Гарри встрепенулся и сел. — Ой! Прошу прощения. Я не слышал, как ты пришел.
   Он вскочил на ноги и затряс мою руку в крепком рукопожатии. Я отметил, что прошедшие годы его практически не затронули.
   Гарри был чем-то возбужден, но из-под его внешней бурливости проглядывало все то же сонное довольство, которое я помнил со школьных времен.
   — Я не могу даже расслабиться. Не имею права, — тараторил он. — Вся эта чертова индустрия только и делает, что расслабляется. Если и я тоже расслаблюсь, все рухнет. Десять тысяч человек лишатся работы. — Он взял меня под локоть. — А прибавь сюда их семьи — и вот тебе выйдет немаленький такой город на кону.
   — Ничего не понимаю. На каком кону, что вообще происходит?
   — Отрасль! — воскликнул Гарри.
   — Какая отрасль?!
   — Производство кетчупа, — пояснила Селеста.
   Гарри уставился на меня.
   — Вот что такое кетчуп, по твоему? Соус? Приправа? Томатная паста?
   — Когда как, наверное.
   Гарри стукнул ладонью по кофейному столику.
   — Вот тебе яркий пример дури в кетчупной индустрии. Они сами не понимают, что выпускают! Если мы не способны договориться даже об определении продукта, мы так и будем барахтаться порознь.
   Гарри наполнил свой стакан, усадил нас в кресла, а сам улегся обратно на «тигровую шкуру».
   — Гарри нашел себя, — улыбнулась Селеста. — Я прямо не нарадуюсь. Он столько времени был сам не свой. Когда мы только сюда переехали. Скандалили, не переставая, помнишь, Гарри?
   — Я был незрелым, признаю.
   — А потом, — продолжала Селеста, — когда все стало уже совсем плохо, Гарри вдруг расцвел! Я увидела совершенно нового мужа!
   Гарри надергал шерсти из ковра, скатал ее в шарик и кинул в камин.
   — У меня был комплекс неполноценности, — сказал он. — Мне казалось, что быть механиком — это предел моих скромных возможностей, и дальше мне не продвинуться.
   Он отмахнулся от наших с Селестой попыток возразить.
   — Потом я обнаружил, что банальный здравый смысл — главный дефицит в мире бизнеса. По сравнению с большинством из тех, кто сейчас занимается кетчупом, я Эйнштейн.
   — Кстати, насчет цветения — Селеста все хорошеет и хорошеет.
   — Мм-м?
   — Я говорю, что Селеста — настоящее сокровище, одна из самых знаменитых красавиц страны. Повезло тебе, — сказал я.
   — Да-да, конечно, — пробормотал Гарри, думая о чем-то своем.
   — Ты ведь знала, чего хотела, и получила это? — спросил я Селесту.
   — Я... — начала она.
   — Скажи мне, Селеста, какая теперь у тебя жизнь? Бурлит, наверное, — телевидение, выступления в ночных клубах, известность, все дела.
   — Это, — сказала Селеста. — Это не...
   — Это как в производстве кетчупа, — перебил Гарри. — Шоу должно продвигаться, струиться, кетчуп должен продвигаться, струиться. Им нужно все здесь и сейчас. Вот чтобы по первому слову. Раз — и оно сразу же появилось. Они не успевают задуматься о том, как оно там появилось. Их это не интересует. — Он хлопнул рукой по бедру. — Но без сотен и сотен людей, которые рвут пупок, чтобы все изготовить и доставить по адресу, не будет ни телевидения, ни кетчупа!
   — Селеста, мне очень понравилось твое исполнение «Одиночества», — сказал я. — Там, в последнем куплете, ты...
   Гарри хлопнул в ладоши.
   — Она отлично поет. Мы бы стали ее спонсорами, если бы индустрия могла хоть о чем-то договориться. — Он перевернулся на живот и уставился на Селесту. — Мамуся, как насчет пожрать?
 
   Разговоры за ужином плавно перетекали от одной темы к другой, но, как шарик на мошеннической рулетке, неизменно возвращались к производству кетчупа.
   Селеста пыталась заговорить о вложении своих денег, но этот вопрос, обычно животрепещущий и насущный, раз за разом захлебывался и тонул в кетчупном море.
   — Сейчас я зарабатываю по пять тысяч в неделю, — говорила Селеста, — и вокруг меня, наверное, миллион всяких советчиков, знающих, как распорядиться моими деньгами. Но я хотела спросить совета у друга, у старого друга.
   — Все зависит от того, чего ты ждешь от своих инвестиций, — ответил я. — Роста? Стабильности? Быстрого возврата вложений?
   — Главное — не надо вкладывать деньги в производство кетчупа, — встрял Гарри. — Если они очнутся, то есть, если я смогу их растормошить, то первый скажу — вкладывайся в кетчуп и не вздумай выходить. Но пока все остается как есть, можешь с тем же успехом вложить свои деньги в мавзолей генерала Гранта.
   — Эм-м... Селеста, мне кажется, что при твоей структуре налогов важнее вложиться в рост, а не ждать немедленных дивидендов.
   — Ой, эти налоги! — воскликнула Селеста. — Гарри посчитал, что ему выгоднее работать вообще бесплатно.
   — За любовь, — кивнул Гарри.
   — А в какой компании ты работаешь?
   — Я консультирую индустрию в целом, — заявил Гарри.
   Зазвонил телефон. Вошла служанка и сказала, что просят Селесту, — на линии был ее агент.
   Я остался один на один с Гарри и обнаружил, что мне не приходит в голову ничего, что не казалось бы банальным и мелким перед лицом надвигающегося краха индустрии кетчупа.
   Чувствуя себя неуютно, я начал смотреть по сторонам и обнаружил, что стена за моей спиной украшена множеством солидного вида документов с сургучными печатями, лентами и витиеватыми подписями с кучей вензелей.
   Они были выданы самыми разными объединениями человеческих существ, и общего в этих бумагах было одно: они все славословили Селесту. Она была и «Образцом для подрастающего поколения», и «Телевизионным открытием года». Она участвовала в Неделе пожарной безопасности, давала концерты в армии...
   — Какая женщина, — сказал я.
   — Видишь, как надо придавать веса подобным вещам? — спросил Гарри. — У этих бумаг такой вид, будто они действительно чего-то стоят.
   — Да, как договора о ненападении, — согласился я.
   — Люди, вручающие кому-то такие штуки, считают их ценными — даже если это никчемная бумажка, да еще и с орфографическими ошибками. Им это приятно. Они чувствуют собственную значительность.
   — Может быть, — кивнул я. — Но все-таки эти дипломы выражают какую-то признательность и уважение.
   — Поэтому их надо вручать за толковые предложения. Я пытаюсь пробить эту идею. Если кто-то придумал, как улучшить некий процесс, дайте ему сертификат, грамоту, любую финтифлюшку, чтобы он мог вставить ее в рамку, повесить на стену и хвастаться перед знакомыми.
   В комнату вернулась Селеста — она явно была чем-то взволнована.
   — Дорогой, — сказала она Гарри.
   — Я рассказываю ему про награды за дельные предложения, — сказал Гарри. Он снова повернулся ко мне. — Прежде, чем ты сумеешь понять, в чем они состоят, тебе надо понять, как делается кетчуп. Все начинается на ферме, с помидоров, так?
   — Дорогой, — повторила Селеста. — Извини, что я тебя перебиваю, но мне только что предложили роль жены президента.
   — Соглашайся, если хочешь, — ответил Гарри. — Не хочешь — откажись. Так на чем мы остановились?
   — На кетчупе, — подсказал я.
 
   Уехав от Дивайнов, я никак не мог отделаться от ощущения обреченности.
   Беспокойство Гарри о судьбе индустрии кетчупа передалось и мне тоже, стало частью меня. Один вечер с Гарри приравнялся к году одиночного заключения в баке с кетчупом. Человек, переживший такое, просто не может не обзавестись вполне определенным мнением насчет этого продукта.
   — Гарри, может, мы как-нибудь пообедаем вместе, — предложил я, уходя. — Давай свой рабочий номер, созвонимся.
   — Его нет в справочнике, — пробурчал Гарри и весьма неохотно записал номер на бумажке. — Не надо его никому давать, ладно?
   — Иначе ему будут постоянно звонить и капать на мозги, — подтвердила Селеста.
   — Спокойной ночи, Селеста. Я очень рад за тебя, за твой успех. С другой стороны, чего ожидать при таком-то лице, таком голосе и имени? Даже менять ничего не пришлось, правда?
   — В отличие от кетчупа, — подключился Гарри. — Изначально кетчуп не имел ничего общего с тем, что мы сейчас называем кетчупом. Тогда его делали из грибов, каштанов и множества других ингредиентов. Все началось в Малайе. «Кетчуп» на малайском означает «вкус». Мало кто это знает.
   — Я точно не знал. Ну ладно, спокойной ночи!
 
   Несколько недель мне было не до Гарри, но потом ко мне зашел крупный клиент, мистер Артур Дж. Бантинг, благородный старый джентльмен, высокий, осанистый, с седыми усами и пронзительными глазами старого индейского охотника.
   Мистер Бантинг продал завод, которым владели три поколения его семьи, и теперь просил у меня совета о наилучшем вложении вырученных денег. Его завод производил кетчуп.
   — Меня всегда интересовало, — сказал я, — как бы приняли в этой стране кетчуп, сделанный по настоящему малайскому рецепту.
   За секунду до этого мистер Бантинг выглядел усталым пожилым человеком, подводящим итоги своей жизни. А тут он весь просиял.
   — Вы интересуетесь кетчупом?
   — Как любитель, не более.
   — Кто-то из вашей семьи им занимается?
   — Один друг.
   Лицо мистера Бантинга вновь стало печальным.
   — Я, мой отец и отец моего отца делали лучший кетчуп, который когда-либо видел мир, — сказал он тихо. — Мы никогда не экономили на качестве.
   Он вздохнул.
   — Я так жалею, что продал завод! На моем примере можно писать трагедию: «Человек продает нечто бесценное за цену, перед которой не в силах устоять».
   — Сейчас такое нередко случается, — сказал я.
   — Производить кетчуп сейчас немодно. Многие считают это глупостью, — продолжал мистер Бантинг. — Но бога ради, если бы все делали свою работу с тем же тщанием, что и мой дед, мой отец и я сам, этот мир был бы идеальным! Вот что я вам скажу!
   Я кивнул, снял трубку телефона и набрал рабочий номер Гарри.
   — У меня есть друг, с которым я бы очень хотел вас познакомить, мистер Бантинг. Надеюсь, он сможет с нами пообедать.
   — Да, да, отлично, — согласился он. — А теперь жизнь трех поколений находится в руках чужаков.
   Трубку взял мужчина с хриплым голосом.
   — Да?
   — Мистера Гарри Дивайна, пожалуйста.
   — Он вышел на обед. Вернется к часу.
   — Жаль, — я повесил трубку. — Мистер Бантинг, было бы замечательно свести вас вместе.
   — А кто он, ваш друг?
   — Кто он? — рассмеялся я. — Ну как же, мой друг Гарри — сам мистер Кетчуп!
   Мистер Бантинг дернулся, словно ему выстрелили в живот.
   — Мистер Кетчуп? — потерянно пробормотал он. — Так когда-то звали меня. У кого он работает?
   — Он консультирует индустрию в целом.
   Уголки рта у старика горестно опустились вниз.
   — Я даже не слышал о нем. Господи, как быстро все меняется...
 
   Весь обед мистер Бантинг никак не мог успокоиться.
   — Мистер Бантинг, поверьте, — говорил я. — «Мистер Кетчуп» в данном случае — большое преувеличение. Я уверен, что Гарри не претендует на этот титул. Я просто имел в виду, что кетчуп занимает большое место и в его жизни тоже.
   Мистер Бантинг мрачно опустошил свой стакан.
   — Новые имена, новые лица. Молодые выскочки, молоко на губах не обсохло, а уже знают ответы на все вопросы и встают у руля. Но понимают ли они, что в их руках — богатейшее наследие, которое нужно уважать и защищать? — Его голос дрожал. — Или они все разрушат, даже не спросив причины, по которой все было выстроено именно так?
   По ресторану прокатился гул. В дверях стояла Селеста, райская птица, виновница всеобщего возбуждения.
   Рядом с ней, развлекая супругу бурным разговором, шел Гарри.
   Я помахал им рукой, и они направились к нашему столику, используя метрдотеля в качестве лоцмана. Последний, конечно же, был доволен сверх всякой меры.
   Гарри, который, казалось, абсолютно не замечал взглядов, направленных на его жену со всех концов ресторана, кричал ей что-то про производство кетчупа.
   — И знаешь, что я им сказал? — выпалил он, добравшись до нашего столика.
   — Нет, дорогой, — ответила Селеста.
   — Я сказал, что у них есть только один выход — сжечь к чертовой матери все заводы по производству кетчупа. А потом, когда мы начнем отстраивать их заново, то на этот раз сделаем все с умом!
   Мистер Бантинг вскочил со стула, белый как мел. Каждый мускул его тела, казалось, был напряжен до предела.
   Я смущенно представил вновь прибывших.
   — Польщен знакомством, — сказал мистер Бантинг.
   Селеста тепло улыбнулась ему, но опешила, когда мистер Бантинг уставился на Гарри с нескрываемой ненавистью.
   Гарри был слишком возбужден, чтобы замечать, что творится вокруг.
   — Я сейчас пишу историческое исследование об индустрии кетчупа. Хочу выяснить, застряла ли она в Средневековье или все-таки вышла и тут же откатилась обратно.
   У меня вырвался идиотский смешок.
   — Мистер Бантинг, вы, я думаю, не раз видели Селесту по телевизору. Она...
   — Телерадиовещание, — встрял Гарри, — достигло таких высот, что они могут в долю секунды разослать изображение моей жены по сорока миллионам домов. А производство кетчупа безнадежно увязло в попытках побороть тиксотропию.
   Мистер Бантинг не выдержал.
   — А людям нужно, чтобы с тиксотропией боролись? — взорвался он. — Может, им нужен просто хороший кетчуп, и плевать на тиксотропию! Им нужен аромат! Им нужно качество! Избавьтесь от тиксотропии, и вы получите какую-то красную бурду под старым благородным именем!
   Его буквально трясло от ярости.
   Гарри остолбенел.
   — Вы знаете, что такое тиксотропия?
   — Разумеется, я знаю! — прорычал Бантинг. — И я знаю, что такое хороший кетчуп. И еще я знаю, кто вы такой: наглое, пронырливое, самовлюбленное ничтожество!
   Он повернулся ко мне.
   — Скажи мне, кто твой друг... Прощайте!
   Он величественно покинул ресторан.
   — У него были слезы на глазах, — сказала пораженная Селеста.
   — Вся его жизнь, жизни его отца и деда были посвящены кетчупу, — объяснил я. — Мне казалось, что Гарри должен его знать. Мне казалось, что все в этой отрасли знают Артура Дж. Бантинга.
   На Гарри было жалко смотреть.
   — Я его обидел, да? Я не специально, честное слово.
   Селеста взяла его за руку.
   — Дорогой, ты как Луи Пастер. Он ведь тоже, наверно, обидел многих старых докторов.
   — Да, — согласился Гарри. — Я похож на Луи Пастера.
   — Конфликт поколений, вечная тема.
   — Он был важным клиентом? — спросил Гарри.
   — Да, весьма.
   — Извини. Честное слово, мне очень жаль. Я ему позвоню и все объясню.
   — Гарри, я не хочу, чтобы ты шел против своих убеждений. Только не из-за меня.
 
   На следующий день мистер Бантинг позвонил мне и сказал, что принял извинения Гарри.
   — Он объяснил мне, как попал в индустрию кетчупа, и обещал покончить с этим. Насколько я понимаю, вопрос закрыт.
   Я тут же позвонил Гарри.
   — Гарри, дорогой! Работа с мистером Бантингом не настолько для меня важна. Если ты прав насчет кетчупа, а Бантинги ошибаются, ты должен стоять на своем и бороться!
   — Да все о'кей, — сказал Гарри. — Мне уже так надоел этот кетчуп. Я все равно собирался заняться чем-нибудь другим.
   Он повесил трубку. Я перезвонил, но на том конце сказали, что он ушел на обед.
   — А вы не скажете куда?
   — Да тут, через дорогу. Я вижу его в окно.
   Я записал адрес ресторана и поймал такси.
 
   Ресторан оказался дешевой и грязной столовкой через дорогу от автосервиса. Я осмотрелся и заметил Гарри на табурете у прилавка — он наблюдал за мной сквозь стекло автомата по продаже сигарет.
   На Гарри был измазанный комбинезон. Он развернулся и протянул мне руку с ногтями в черных траурных рамках.
   — Разрешите представиться, новый король птичьих кормов.
   Его рукопожатие было по-прежнему крепким.
   — Гарри, ты работаешь автомехаником?
   — Не более чем полтора часа назад человек со сломанным бензонасосом благодарил господа за это. Присаживайся.
   — А что с производством кетчупа?
   — Оно спасло мой брак и мою жизнь, — ответил Гарри. — И я благодарен его основателям, таким, как Бантинги.
   — И ты все бросил, вот так, сразу?
   — Так ничего и не было, — признался Гарри. — Бантинг дал слово не распространяться, и того же я жду от тебя.
   — Но ты столько знаешь о кетчупе!
   — В течение полутора лет, с того момента, как Селеста стала богатой и мы переехали сюда, я болтался по улицам и искал работу, достойную мужа знаменитой красавицы Селесты.
   При воспоминании о том мрачном времени он потер переносицу и потянулся за кетчупом.
   — Когда я замерзал, промокал или уже валился с ног от усталости, то заходил в публичную библиотеку и читал книги о разных разностях, которыми люди зарабатывают на жизнь. В том числе и о производстве кетчупа.
   Он начал яростно трясти бутылку над гамбургером в своей тарелке. Бутылка была почти полной, но кетчуп не выходил.
   — Видишь? Если трясти кетчуп вот так, он ведет себя, как твердое вещество. А если встряхнуть по-другому, он превращается в жидкость.
   Гарри нежно покачал бутылку, и на гамбургер легла солидная капля кетчупа.
   — Знаешь, как это называется?
   — Нет, — признался я.
   — Тиксотропия, — он со смехом хлопнул меня по плечу. — Видишь, кое-чему ты сегодня научился.