Посетитель, средних лет розовощекий голубоглазый сангвиник, решительно, даже слишком решительно, минуя профессора и ассистента, прошел в лабораторию. Скользнул любопытствующим, но не слишком заинтересованным взглядом по белым панелям и цветной орнаментике и задержался на стекловидном, вращающемся и чуть подсвеченном изнутри экране, похожем на телевизорный.
   — В этом лиловом аквариуме я увижу будущее? — засмеялся он.
   — Не увидите, — сказал ассистент. — Увидим мы.
   — А я?
   — Вы будете спать. Сначала — просто гипносон, потом мы переведем его в более глубокий — летаргический, вроде коматозного состояния.
   — Зачем?
   — Сонное торможение обычного гипносна для нас недостаточно. Необходимо освободить рецепторы сложного действия, не требующие конструктивной работы сознания. Уяснили?
   — Сложно.
   Профессор и ассистент переглянулись. Предстоял затяжной разговор с изрядно надоевшими пояснениями.
   — Попробуем упростить, — вздохнул профессор. — Любое воспоминание — это как бы сигнал из прошлого. Вспоминаете ли вы детство, юность, события десятилетней давности или вчерашний разговор — все это впечатления прошлого, закодированные в каких-то ячейках памяти. Когда вспоминаешь нужные слова или образы, приводится в действие вся конструктивная система сознания. Но есть в мозгу центры, не требующие такой сознательной конструктивной работы. Это область предчувствий, подсознательных восприятий, телепатических передач и, как мы говорим, сигналов из будущего.
   Посетитель, как и подобает сангвинику, засмеялся по-детски звонко, без всякой иронии.
   — Не обижайтесь, профессор, — сказал он, — не верю. Ей-богу, не верю.
   — Зачем же вы пришли тогда?
   — Вам же нужна морская свинка для опытов, а мне любопытно.
   — И непонятно, — колко добавил ассистент. — Как это — сигналы из будущего? Будущего ведь еще нет. Оно еще только будет.
   — Верно, — согласился посетитель, даже не поняв колкости. — Вот оно, время. Движется, — он показал на часы-браслет. — Другого не знаю.
   Профессор опять вздохнул. Сколько у него было таких разговоров, и как все они, в общем, похожи. Например, о времени.
   — А что такое время, мой друг, до сих пор никто не знает, Есть время Ньютона и время Эйнштейна. А Стоун вообще считает, что никакого движения времени нет. Нет ни вчера, ни завтра, ни прошлого, ни будущего. И время существует все целиком, как Вселенная, и многофазно, как кинолента. Согните ее, и кадры соединятся: вчера и сегодня, сегодня и завтра. Мы сгибаем здесь ленту вашего времени. Открываем тайны предчувствий и пророчеств. Когда-то считали их шарлатанством, сейчас это область научных психокоммунинаций.
   — Спасибо за лекцию, — сказал посетитель. — Дальнейшее умудрение произойдет, как я понимаю, в этой веселенькой сурдокамере? — и он указал на открытую белую кабину, от которой во все стороны тянулись к стенным панелям разноцветные провода.
   — У вас ассоциативное видение, — опять уколол ассистент: посетитель ему явно не нравился.
   — Так не я же увижу, а вы, — засмеялся тот. — Только одно примечаньице к тому, что увидите. Идет?
   — Какое?
   — Happy end.^[1]
   Ассистент опять не удержался.
   — Гончаровская Марфинька, между прочим, тоже обожала романы со счастливым концом.
   — И Дарвин, — вмешался профессор. — У вас хороший пример, мой друг, — сказал он посетителю, по-приятельски подталкивая его в кабинет.
   Последнее, что увидел тот, погрузившись в санаторное кресло кабины, была молния, сверкнувшая в глазах профессора, и последнее, что он услышал, были слова, прозвучавшие как приказ:
   — Спите!
   И для него уже все исчезло, а профессор, плотно закрыв дверь кабины, бросил на ходу ассистенту:
   — Включайте.
   Мгновенное напряжение воли было так велико и так изнуряюще, — а профессор был уже стар, — что ему хотелось скорее расслабиться.
   — Надо иметь фонограммы таких разговоров, чтобы в дальнейшем пациенты прослушали их без нашего вмешательства, — устало сказал он, присаживаясь к экрану, и закрыл глаза.
   Ассистент уже включил управление.
   — Годовую шкалу? — спросил он.
   — Давайте, — согласился профессор. — Лет на пять вперед. Тот же день.
   Он думал о том, что никогда не интересовался своим будущим и никто не видел его на экране. Да и что они увидели бы? Только вероятностный вариант, обусловленный законом причинности. Можно изменить условия, но нельзя изменить закона. И никакая вычислительная машина не подсчитает все варианты будущего, если многократно изменять условия настоящего. Наука еще не преодолела этого барьера. Профессор вспомнил вероятностный вариант его коллеги — бионика Сергиевского — авиакатастрофу во время перелета через Атлантику. Сергиевский тотчас же перестал пользоваться услугами воздушного транспорта. И что? Умер тремя годами позже от опухоли в мозгу. Профессор вздохнул и открыл глаза.
   — Ну, как? — спросил он ассистента, колдовавшего у регуляторов.